CC BY
92
УДК 94(47)+(09)(47)
И.С. ТУРГЕНЕВ И КОНСТИТУЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В РОССИИ (60-е - нач. 80-х гг. Х1Х в.)
В.А. Китаев
Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского кафедра информационных технологий в гуманитарных исследованиях e-mail: [email protected]
Рассмотрены взгляды И.С. Тургенева по вопросу об ограничении самодержавия в России, особенности его позиции в контексте конституционного движения 1860-х -начала 1880-х годов.
Ключевые слова: И.С. Тургенев, Россия, 1860-е - начало 1880-х гг., Александр III, либерализм, конституционализм, А.И. Герцен, Н.П. Огарев, Б.Н. Чичерин, М.М. Стасюлевич, Л.А. Полонский
I.S. TURGENEV AND THE CONSTITUTIONAL MOVEMENT IN RUSSIA (1860S - EARLY 1880S)
V.A. Kitaev
(Nizhniy Novgorod, Russia)
Ivan Turgenev's views on the question of restriction the autocracy in Russia and peculiarities of his position in the context of the constitutional movement in 1860s - early 1880s are discussed in the article.
Key words: Ivan Turgenev, Russia, 1860s - early 1880s, Alexander III, Liberalism, Constitutionalism, Alexander Gertsen, Nikolay Ogarev, Boris Chicherin, Mikhail Stasyulevich, Leonid Polonsky.
Имея перед собой такую задачу, как выяснение особенностей либерализма И.С. Тургенева, невозможно обойти стороной один весьма важный элемент его идейной позиции. Это - приверженность писателя конституционализму. Автора статьи будут интересовать содержательная сторона и формы участия Тургенева в конституционном движении пореформенной России. Под конституционализмом в данном случае подразумевается стремление главным образом либерально настроенной части общества преодолеть монополию на власть, которой обладало самодержавие. Это жела-
ние могло выражаться как в весьма умеренных предложениях по введению различных форм совещательного представительства, так и в решительных требованиях ограничения абсолютистской власти. Носители последних, впрочем, могли и не утруждать себя детальной проработкой конституционного проекта1.
Прямых следов того, как реагировал Тургенев на вспышки дворянского конституционализма в начале 1862 г. нет. Но не будет ошибкой предположить, что он мог, нисколько не кривя душой, солидаризироваться с позицией К.Д. Кавелина и Б.Н. Чичерина. По мнению этих авторитетных либералов, общегосударственное политическое представительство, будь оно созвано, неизбежно стало бы орудием дворянской реакции, нацеленной на пересмотр оснований крестьянской реформы. Ни тот, ни другой не видели в дворянстве надежную опору для власти, отважившейся на буржуазную трансформацию страны.
И для Тургенева характерно отсутствие каких-либо симпатий к своему сословию как политической силе. Приведем всего лишь одно его высказывание на дворянскую тему - оно относится именно к 1862 году. В письме К.К. Случевскому от 14 (26) апреля 1862 г. он прямо признавался, что его «повесть» «Отцы и дети» «направлена против дворянства как передового класса». «Вглядитесь в лица Н<икола>я П<етрович>а, П<авл>а П<етрович>а, Аркадия, -писал Тургенев. - Слабость и вялость или ограниченность. Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко? <.. .> Они лучшие из дворян - и именно потому и выбраны мною, чтобы доказать их несостоятельность»2. Даже по-настоящему либеральный адрес тверского дворянства вряд ли мог быть одобрен Тургеневым по причине очевидной для него неуместности тяжбы с правительством в тот момент, когда оно делало только первые шаги по осуществлению крестьянской реформы.
Как бы скептичен ни был Тургенев в отношении либерально-прогрессистского потенциала дворянства, он не остался в стороне
1 При таком понимании «конституционного» отпадает необходимость заключать в дальнейшем в кавычки понятие «конституция» и все производные от него.
2 Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Соч. в 15 т. Письма в 13 т. Письма. Т. 4. М.; Л., 1962. С. 380 (в дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте).
от той волны политического активизма, которая поднялась в его среде в начале 1862 года.
В письме В.Ф. Лугинину от 26 сентября (8 октября) 1862 г. писатель сообщал о своем намерении подготовить уже второй по счету проект адреса на имя Александра II (составление первого относится, вероятнее всего, к концу 1860 г.) и набросал вкратце содержание программы, которую собирался предложить в этом документе. Вот что она собой представляла. «Признав великое благо, основанное "Положением", указать на необходимость некоторых дополнений и улучшений - а главное, на настоятельную потребность привести весь остальной состав русского государства в гармонию с совершившимся переворотом - и для этого, раскрыв беспощадной рукой все безобразия нашей администрации, суда, финансов и т.д., требовать созвания Земского Собора, как единого спасения России - одним словом, доказать правительству, что оно должно продолжать дело, им начатое» (Письма, т. 5, с. 50).
Нельзя не заметить, что Тургенев делает здесь главный акцент не на критике Положения 19 февраля (хотя он готов предложить «некоторые дополнения и улучшения»), а на идее дополнения крестьянской реформы рядом других значительных преобразований. Эта особенность объясняется политической ситуацией, сложившейся в России к концу лета 1862 года. Репрессии, начавшиеся после появления «Молодой России» и петербургских пожаров, были в полном разгаре, в то время как более или менее внятных сигналов о том, что правительство не собирается радикально менять внутриполитический курс, общество не получало. Видимо, положение дел в России показалось Тургеневу настолько критическим, что заставило его признать уместной такую неординарную меру, как созыв общегосударственного представительства. В наброске программы Земский собор выступает как абсолютно лояльный инструмент общественной поддержки верховной власти и одновременно давления на нее с единственной целью - обеспечить неуклонность движения по пути либеральных реформ. К сожалению, остаются непроясненными два немаловажных вопроса, ответы на которые позволили бы более глубоко проникнуть в замысел Тургенева и правильно его оценить: 1) каким он видел состав Собора и 2) где находил гарантии того, что этот орган не «выйдет из берегов», ограничится только исполнением предназначавшейся ему роли.
В тургеневской «соборности» нельзя не расслышать отзвуков славянофильских идей, проектов, рождавшихся в кругу издателей «Колокола». Но важнее все-таки будет отметить другое. Тургенев, кажется, преодолевал политическую умеренность в духе Кавелина - Чичерина и начинал двигаться в сторону программы тверских либералов.
Впрочем, настроение в пользу представительства оказалось скоротечным. Уже в начале октября 1862 г. Тургенев признал неуместность этой идеи. Причина поворота очевидна - правительство, наконец, открыто заявило о намерении завершить подготовку земской реформы. Всего лишь через три дня после того, как было написано письмо В.Ф. Лугинину, в официозе МВД «Северной почте» появилась статья «О земских, губернских и уездных учреждениях», в которой сообщалось: «Окончательная редакция проекта положения о земско-хозяйственных учреждениях ныне составляется в Министерстве внутренних дел»3.
Предстоявшая реформа, становившаяся реальностью, расценивалась Тургеневым как «первый шаг к парламентским формам». Эти слова прозвучали в его письме Герцену от 4(16) октября 1862 года. Здесь же он говорил о борьбе двух проектов реформы -милютинском и валуевском. И только в том случае, если победит второй - «изуродованный и иезуитский», имело смысл, считал он, подавать «протестующий адрес», который мог бы «поднять и расшевелить общественное мнение». Пока же следовало «обождать» до того момента, когда окончательно разрешится вопрос о «Положении». «Всякий адрес, представленный именно теперь, - предупреждал Тургенев, - кроме вреда, принести ничего не может - особенно адрес вроде вашего <...> (Письма, т. 5, с. 55).
Итак, новая ситуация уже внушала оптимизм и лишала смысла адресную активность в конституционном духе. Она не требовала призыва «народных представителей» даже для решения тех, в общем-то, скромных задач, которые собирался поставить перед ними И.С. Тургенев. Тем более неуместными сейчас казались требования бессословного Земского собора со статусом Учредительного собрания и радикального пересмотра крестьянской реформы, прозвучавшие в составленном Н.П. Огаревым проекте адреса Александру II.
3 Северная почта. 1862. № 212. 30 сент.
244
Из только что проанализированного эпизода политической биографии Тургенева видно, что он принадлежал к числу либералов-конституционалистов, которые, как и сам писатель, могли называть себя «постепеновцами». Полноценное осуществление конституционного идеала относилось им в отдаленное будущее, но эта позиция не исключала эпизодического обращения к институту представительства как инструменту понуждения власти к либеральной последовательности. В понимании того, что движение к полнокровному парламентаризму должно начинаться с постановки местного самоуправления, нельзя не видеть влияния школы прусского юриста и историка Рудольфа Гнейста, через которую русские либералы прошли во второй половине 1850-х годов.
Политические коллизии начала 1860-х годов, в сущности, ничего не дали для перевода теоретического конституционализма Тургенева в практическую плоскость. Он не мог пока предложить сколь-нибудь реальных путей к правовому порядку, удовлетворившись, в конечном счете, фактом начала судебной и земской реформ. Конституционная тема, таким образом, теряла для него свою остроту, уходила с магистрали размышлений о России. С начала 70-х годов она временами напоминала себе разве что в публицистике «Вестника Европы», но резко актуализировалась на рубеже 1870 - 80-х годов в обстановке народовольческого террора и кризиса самодержавия.
Общественная атмосфера этого периода наполнялась признаками оживления журнального, земского, правительственного конституционализма. В этой обстановке в словаре Тургенева понятия «либерализм» и «конституционализм» начинают сближаться и составляют уже синонимическую пару - «конституционализм» даже вытесняет «либерализм». В ходу еще одно понятие - «конституционная партия». Правда, она, с точки зрения Тургенева, «слаба и малочисленна». Но «Вестник Европы», единственная для него журнальная опора, уже «не один в поле воин». Начиная с 1880 г. в непосредственной идейной близости с ним стоит газета «Страна», основанная вышедшим из журнала Л.А. Полонским. Годом позже М.М. Стасюлевич приступит к изданию газеты «Порядок». Конституционная направленность этих органов не вызывает сомнений.
Каким было отношение Тургенева к самодержавию к концу 70-х годов? Материалов для выявления каких-либо деталей в его позиции нет. Но в самом общем виде она выглядит так: он считал, что «представительные учреждения» могли бы стать искупитель-
ным «наследием» войны 1877 - 1878 гг., и, конечно, готов был его принять (Письма, т. 12, кн. 1, с. 290). Если верить воспоминаниям С.А. Венгерова, слова о необходимости «увенчании здания» прозвучали в речи И.С. Тургенева на обеде в его честь, который состоялся в Петербурге 13 марта 1879 года4. Но только применительно к периоду после 1 марта 1881 г. имеется возможность более глубокого проникновения в содержание и динамику взглядов писателя по конституционному вопросу.
В письме П.В. Анненкову от 6-7 (18-19) марта 1881 г. Тургенев отзывался о передовой статье газеты «Страна», которая появилась на третий день после убийства императора. Автором ее был Л.А. Полонский. «<...> прочтите руководящую статью в 27-м №-е ("Страны". - В. К.) от 3 марта (за которую она, впрочем, получила предостережение), - писал Тургенев. - Умнее и дельнее я давно ничего не читал. Л. Полонский - наш первый публицист; в ней Вы найдете некоторое подобие ответа на те "проклятые вопросы", которыми наполнено Ваше письмо» (Письма, т. 13, кн. 1, с. 72). Думается, что высокая оценка статьи Полонского не была случайной. Тургенев нашел в ней ответы и на свои «проклятые вопросы». На что же отважился редактор «Страны»?
Полонский указывал на безрезультатность политики реакции, проводимой с 1866 года. Единственно разумную альтернативу ей он видел в том, чтобы «уменьшить ответственность главы государства, а тем самым и опасность, лично ему угрожающую от злодеев-фанатиков». «Надо устроить, в правильном общественно-государственном порядке, громоотвод для личности главы государства, - говорилось в статье. - Надо, чтобы основные черты внутренних политических мер внушались представителями русской земли, а потому лежали на их ответственности. А личность русского царя пусть служит впредь только светлым, всем сочувственным символом нашего национального единства, могущества и дальнейшего преуспеяния России»5. Итак, в «Стране» прозвучало прямое заявление о необходимости установления в России конституционной монархии. Оно выглядело радикальным даже в границах либеральной повестки.
4 См. об этом: Волгин И. Последний год Достоевского. М., 1991. С. 76-77; Бадалян Д.А. Понятие конституция в России: от постановления сейма и узаконения к венчанию здания и правовому порядку // «Понятия о России»: К исторической семантике имперского периода. Т. I. М., 2012. С. 165.
5 Страна. 1881. № 27, 3 марта.
Кажется, налицо убедительные основания для того, чтобы считать тургеневскую оценку выступления Полонского свидетельством полной солидарности с его позицией и утверждать, что писатель в марте 1881 г. склонялся к мысли о неотложности конституционных перемен. Смущают, правда, слова «некоторое подобие ответа», диссонирующие с этим настроением. Однако их можно истолковать и как случайную, малозначащую фигуру речи, поставив на этом точку. И все же Тургенев оставил нам загадку. В те же самые мартовские дни из-под его пера выходит программная статья «Александр III». Ее политическая часть уже не прочитывается как абсолютно солидарная в отношении позиции, занятой редактором «Страны».
Опубликованная в парижском издании «La Revue politique et littéraire» 26 марта 1881 г. как фактически анонимная (подпись: ХХХ), статья Тургенева адресовалась не столько французскому, сколько русскому читателю - прежде всего, новому императору и либералам, находившимся в оппозиции власти. Каково же было содержание тургеневских «посланий» каждой из этих сил?
Суть того, что, по мнению автора статьи, надо было делать Александру III, формулировалась просто - ничего не бояться, продолжать идти «по тому пути к либерализму, куда ведет его природная склонность» и воплотить в жизнь «либеральные намерения» отца (Соч., т. 14, с. 281, 285). Этот путь мог быть долог и совсем не вел в обозримой перспективе к ликвидации абсолютной власти монарха. Либералам же, со своей стороны, следовало отказаться от конституционного нетерпения и научиться, как говорил другой классик русской литературы М.Е. Салтыков-Щедрин, «годить», не отказываясь при этом от пропаганды своего политического идеала. Речь, в сущности, шла о возможности и необходимости союзнических отношений между либералами и Александром III.
С точки зрения Тургенева, надежды тех, кто в настоящее время ждет от царя «парламентской конституции», беспочвенны, иллюзорны. «Его (Александра III. - В. К.) весьма близкие отношения с ультранациональной партией, напротив, указывают как будто на известное недоверие по отношению к конституционалистам, - писал Тургенев. - Общепринятые в Европе идеи об ограничении власти, предоставляемой монархам, были и останутся еще долго чуждыми России. Императорская власть предпочтет проводить важные реформы, жалуя их сверху путем указов <...>» (Там же, с. 280-281).
Тургенев называл две формы, два уровня общественного представительства, на которые мог бы согласиться Александр III, не испытывая опасений за судьбу абсолютной монархии. Даже если «царь - самодержец» и будет созывать «представителей страны с совещательным голосом по определенному вопросу», он «сохранит за собой во всей неприкосновенности свободу действий». Не отклоняясь от «системы либеральных повелений», даруя «широкие милости», он «никогда не признает никаких прав» (Там же, с. 282). Дело может дойти и до согласия государя на законосовещательное представительство («принять совет от собрания выборных»), однако и в этом случае он «сохранит за собой в полной неприкосновенности свое право окончательного решения» (Там же, с. 284).
Что же должны были делать либералы-конституционалисты? Отвечая на этот вопрос, Тургенев писал: «Находясь между ультра -националистической партией и нигилистической группировкой, либералы-конституционалисты постараются и, может быть, сумеют доказать императору, что либеральные реформы отнюдь не повели бы к потрясению трона, а только укрепили бы его. Смогут ли они убедить его (ибо ум его широк и просвещен), что ими руководит не простое желание подражать Европе, а назревшая необходимость глубоких изменений в политической организации управления? Русские - той же расы, что и все остальные европейские народы, их образование и цивилизация аналогичны, их нужды тождественны, их язык подчинен правилам той же грамматики, - так почему бы политической жизни русского народа не укрепиться на тех же конституционных основах, как и у ее соседей?» (Там же, с. 285). Нельзя не заметить противоречия в оценке Тургеневым степени готовности России к конституционным преобразованиям. В одном месте статьи говорилось, что идеи об ограничении монархической власти «были и останутся еще долго чуждыми России», в другом указывалось на «назревшую необходимость глубоких изменений в политической организации управления», т.е. укрепления политической жизни русского народа на «конституционных основах».
То, что под влиянием цареубийства Тургенев, вне всяких сомнений, умерил свои политические ожидания и попытался воздействовать в этом же направлении на своих единомышленников в
России, не было чем-то экстраординарным. Достаточно вспомнить о том повороте, который совершил в это же время Б.Н. Чичерин6.
Но вернемся к статье «Александр III». Ее программа была достаточно широка, чтобы вместить в свои рамки и «конституцию» Лорис-Меликова, и манифест 29 апреля 1881 г., и шаги по привлечению общественных сил к разработке реформ, которые предпринимались Н.П. Игнатьевым, включая, конечно, нереализованную идею Земского собора. Она вбирала в себя все то, что говорилось в 1881-1882 гг. в пользу расширения «совещательной» системы и политической реформы в наиболее близких ему по направлению изданиях М.М. Стасюлевича - журнале «Вестник Европы» и газете «Порядок».
Есть как минимум два свидетельства, которые говорят о том, что Тургенев достаточно скоро отказался от видения путей политического развития России, предложенного в статье. «<...> В январе 1882 года, когда я был у него с одним приятелем, - вспоминал Лавров в статье «И.С. Тургенев и развитие русского общества», - он так мрачно смотрел на события в России, что говорил между прочим: "Прежде я верил в реформы сверху, но теперь в этом решительно разочаровался; я сам с радостью присоединился бы к движению молодежи, если бы не был так стар и верил в возможность движения снизу"»7. Для нас важен еще один сигнал, посланный уже самим Тургеневым. В письме П.В. Анненкову от 22 августа (3 сентября) 1882 г. он поделился впечатлением от чтения анонимной брошюры «Черный передел реформ Александра II», изданной в Берлине (ее автором был М.М. Стасюлевич). «Очень мне понравилось. Живой и знающий человек писал», - говорилось в письме (Письма, т. 13, кн. 2, с. 13). Что же за текст оказался в руках Тургенева?
Брошюра писалась в обстановке слухов о возможной отставке Н.П. Игнатьева. Она состояла из двух писем. Первое датировалось 28 мая (9 июня) 1882 г., т.е. было написано за два дня до назначения министром внутренних дел Д.А. Толстого), второе - 30 июня (12) июля того же года. Совершенно свободно, без оглядки на цензуру Стасюлевич формулировал свою главную мысль: никакой альтернативы ограничению самодержавия в России уже не суще-
6 Подробнее об этом см.: Китаев В.А. Либеральная мысль в России (1860-1880 гг.). Саратов, 2004. С. 86-89.
7 И.С. Тургенев в воспоминаниях современников. В 2 т. Т. 1. М., 1983. С. 379.
ствовало. Да оно никогда, в сущности, и не было неограниченным. На протяжении всей своей истории верховная власть выступала как «конституционная», ибо постоянно находилась в состоянии связанности «личными конституциями». «Так, мы имели в этом столетии конституцию бенкендорфскую, шуваловскую, валуев-скую, даже тимашевскую, наконец, лорис-меликовскую и игнать-евскую, которая <...> сменилась толстовскою, не говоря о прочих, более мелких конституциях. Самодержавие при этом оставалось неограниченным только в том смысле, что оно не могло быть ограничено ничем, кроме известной клики»8. Для выхода из «нашей современной анархии» требовалась, таким образом, «истинная» конституция, в рамках которой «народ и верховная власть, эти два священнейшие предмета, взятые вместе, вполне самодержавны, и кроме взаимного ограничения, не знают никакого другого»9. Здесь не должно быть места ограничению верховной власти «придворной кликой и ее многоголовым цербером - бюрократией». «Полная» конституция предполагает правительство, ответственное перед страной. Но редактор «Вестника Европы» не мог сказать ничего определенного об условиях и способах претворения своего требования в жизнь. И все-таки Стасюлевич уходил в своем конституционном пафосе гораздо дальше Тургенева - автора статьи «Александр III».
Итак, не потребовалось много времени для того, чтобы Тургенев смог осознать тщетность своих ожиданий от нового российского самодержца хотя бы самых робких шагов по пути конституционного обновления. Разочарование вызывал не только он. Либералы-конституционалисты так и не стали той силой, которая призвана была убедить верховную власть в благотворности правового порядка. Вряд ли можно сомневаться в достоверности сообщения П.Л. Лаврова о том, как оценивал Тургенев реальный политический потенциал либерального лагеря. «<...> Для меня совершенно бесспорно, - писал он в статье "И.С. Тургенев и развитие русского общества", - что ни в какой момент последних шести лет жизни Иван Сергеевич не питал надежды, что его единомышленники, русские либералы, в состоянии, как политическая партия, оказать
8 [Стасюлевич М.М.] Черный передел реформ Александра II. Berlin, 1882. С. 71-72.
9 Там же. С. 82.
то давление на правительство, без которого немыслимы реформы в либеральном направлении»10.
Надо принять к сведению и еще одно суждение, принадлежащее П.Л. Лаврову. Он увидел в тургеневском стихотворении «Русский язык», датированном июнем 1882 г., «скептицизм относительно всех русских деятелей»11.
Подведем итоги. Выстроенный здесь ряд высказываний Тургенева на конституционную тему подтверждает точность его политических автохарактеристик: либерал «монархический», либерал «династический». Это российское «измерение» его позиции ничуть не мешало формированию на протяжении 1870-х годов симпатии к республиканскому устройству французского образца. Возвращаясь «домой», писатель вполне органично вписывался в число сторонников осторожной трансформации самодержавия в конституционную монархию. В рамках принятой Тургеневым либерально-монархической доктрины могли иметь место и заметные колебания в его политических предпочтениях - это характерная черта настроений писателя в начале 80-х годов. Они всецело определялись наличием или отсутствием признаков т.н. правительственного конституционализма. Быстрое отвердение внутриполитического курса Александра III повышало уровень оппозиционности Тургенева и одновременно поселяло в нем глубочайший пессимизм и отчаяние. Слабость конституционной «партии» также играла здесь свою роль, но была уже фактором вторичным.
Всплески эмоций в духе крайнего политического радикализма, по всей видимости, имели место, но не они определяли основной тон позиции писателя. «По здравому размышлению», она возвращалась в границы умеренности, приближаясь к взглядам Чичерина, известного своей репутацией «консерватора» среди русских либералов.
Динамика политической активности Тургенева в интересующий нас период говорит о том, что он не был только сторонним наблюдателем двух волн конституционного движения - в первой половине 60-х и на рубеже 1870 - 1880-х годов. Если дворянский характер первой из них должен был отталкивать Тургенева претензиями на политическое первенство этого сословия, то земско-либеральная оппозиция конца 70-х гг., в рядах которой эта тен-
10 И.С. Тургенев в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 363.
11 Там же. С. 382.
денция была уже заметно приглушена, оказывалась объективно ближе к его взглядам. Последняя, правда, могла отпугнуть его такими проявлениями политического максимализма, как требование И.И. Петрункевича созвать Учредительное собрание. Статья Тургенева «Александр III», какой бы умеренной она ни казалась, должна прочитываться в ряду конституционных заявлений, которые прозвучали на страницах союзнических ему изданий - журнала «Вестник Европы», газет «Порядок» и «Страна», а также в нелегальной брошюре М.М. Стасюлевича «Черный передел реформ Александра II».
