CC BY
0
Литературоведение
УДК 82/821(045) Ф.В. Макаричев
«И НА ПРИМАНКУ ЛЖИ ПОЙМАЕМ КАРПА ПРАВДЫ»: ДРАМАТУРГИЧЕСКИЙ ПРИЕМ У В. ШЕКСПИРА В ТРАГЕДИИ «ГАМЛЕТ» И РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»
В статье рассматривается влияние трагедии В. Шекспира «Гамлет» на роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Цель - расширить существующие в литературоведении представления о влиянии трагедии Шекспира на роман Ф. М. Достоевского. Традиционно литературоведы сравнивали Гамлета и Раскольникова, но на основе сравнительно-сопоставительного метода можно выявить примеры более широкого влияния на роман русского писателя. Такие приемы Шекспира как использование лжи ради достижения правды («Your bait of falsehood takes this carp of truth»), принцип «мышеловки» в сюжетостроении, включение в действие представителей потустороннего мира (приведений) используются Достоевским и способствуют формированию его индивидуального стиля.
Ключевые слова: тип героя, мотив самоубийства, мотив поиска правды, психологизм, драматизация. DOI: 10.35634/2412-9534-2024-34-4-837-844
Тема влияния Вильяма Шекспира на творчество Ф. М. Достоевского - одна из самых плодотворных в литературоведении. Аллюзии, реминисценции, прямые цитаты из шекспировских текстов, сопоставимые образы и сюжеты обнаруживались и исследовались во многих произведениях Достоевского еще при жизни русского писателя. Конечно, в первую очередь необходимо назвать романы «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы», где связь с наследием Шекспира исследована достаточно глубоко. Нас интересует влияние трагедии «Гамлет» на роман «Преступление и наказание» (1865-1866), поскольку оно, на наш взгляд, не ограничивается уровнем главных героев (Гамлет - Раскольников). Можно выделить приемы драматизации действия, которые вслед за Шекспиром активно использовал Достоевский и которые реже попадали в поле зрения исследователей.
Не будем перечислять длинный список работ, посвященных обширной теме «Шекспир и Достоевский», лишь кратко обозначим некоторые из принципиально важных точек соприкосновения творчества двух великих писателей, которые отмечали специалисты.
Первое - это, конечно, психологизм, изображение «души человеческой», в которой кипят страсти. Л. П. Гроссман считал, что Достоевский нашел в творчестве великого Шекспира «все типы страстей, темпераментов, подвигов и преступлений» [4, с. 22]. Внимание к преступлению и преступной душе было в равной мере характерно как для английского драматурга и поэта, так и для русского романиста. В своих исследованиях психологии преступника Шекспир и Достоевский доходили до границ не только психологии, но и психиатрии. Этому вопросу была посвящена лекция Е. Тарле, к сожалению, не сохранившаяся в полном варианте. Но по той программе лекции, которая дошла до нас, можно вполне четко проследить логику рассуждений Е. Тарле и обозначить цель его анализа. Краткий план лекции таков: «Значение и роль психологического реализма во всемирной литературе. Драмы Шекспира. Отличительные их черты. Изображение аффектов и страстей у Шекспира» [7]. И Е. В. Тарле, раскрывая ее содержание, обращается к мнению не столько художников слова или литературоведов, сколько к психиатрам и криминалистам. Е. Тарле интересует, как он сам определяет, «художественное изображение ненормальных состояний души» [7]. Это «ненормальное состояние души», аффективность поступков, разрушительные страсти - черта, конечно, не только шекспировских героев, но и героев Достоевского.
Русского писателя привлекал алогизм душевных движений у героев Шекспира, причудливая картина смены чувств и намерений, когда действия героев оказываются непредсказуемыми. Достоевский успешно использует опыт английского драматурга в своей творческой практике. Вспомним, например, поведение Фомы Опискина, подпольного парадоксалиста, Ставрогина, Настасьи Филипповны, Гру-шеньки, Катерины Ивановны Верховцевой и других героев и героинь. Близким Достоевскому было и сочетание высокого трагизма и гротеска, которое часто наблюдается у Шекспира.
Да и сам драматизм авторов имеет много общего. Шекспир прежде всего известен как драматург, мастер интриги, острого конфликта, изображения предельного накала чувств, неразрешимых противоречий. У Достоевского, которого В. Иванов не случайно назвал создателем романа-трагедии. Драматургические приемы, которые использовал русский писатель, В. Иванов считал слабыми сторонами стиля Достоевского. Он, например, отмечал: «Но недостатком манеры нашего гениального художника можно назвать однообразие приемов, которые кажутся как бы прямым перенесением условий сцены в эпическое повествование: искусственное сопоставление лиц и положений в одном месте и в одно время; преднамеренное сталкивание их; ведение диалога менее свойственное действительности, нежели выгодное при освещении рампы; изображение психологического развития также сплошь катастрофическими толчками, порывистыми и исступленными оказательствами и разоблачениями, на людях, в самом действии, в условиях неправдоподобных, но сценически благодарных; округление отдельных сцен завершительными эффектами действия, чистыми "coups de theatre", - и, в тот период, когда истинно-катастрофическое еще не созрело и наступить не может, предвосхищение его в карикатурах катастрофы - сценах скандала».
Однако Я. С. Билинкис, как и многие другие исследователи творчества Достоевского, не видел противоречия в использовании драматургических приемов в прозаических произведениях писателя. Более того, размышляя о взаимном влиянии театрального искусства и романного творчества, он писал: «... присутствие у Достоевского собственно драматического в самой романной системе становилось теперь очевидно, - и кому, как не театру, было его выявить?» [1, с. 181].
А. Б. Криницын, исследуя влияние драматургии В. Шекспира на творчество русского писателя, отмечает, что драматизм в романах Достоевского достигается «концентрацией в некоторых сценах максимального числа персонажей, контрастной сменой чувств и душевных состояний у героев, драма-тико-декламационным пафосом их речи и обилием в их поведении театрально-выразительных жестов: поцелуев, пощечин, плевков в лицо, коленопреклонений; встречаются при этом и такие «аффектированные» поступки, как растаптывание или сжигание денег, разламывание иконы» [8]. Конечно же, изображение страстей, алогизма душевных переживаний, предельного отчаяния связаны еще с одним важным и значимым для обоих авторов мотивом - мотивом самоубийства. Более того, принципиально важно, что самого Шекспира Достоевский воспринимал именно как «поэта отчаяния». А сам мотив самоубийства можно назвать константной чертой творчества Достоевского.
Второе, что роднит поэтики двух авторов, - многообразие характеров, психологических типов, представителей разных социальных слоев в их творчестве: от шутов до королей, от бродячих актеров до придворных вельмож у Шекспира, от представителей социального дна до генеральских семейств у Достоевского.
Несомненно, еще одна точка соприкосновений - в изображении особого типа героя, который воплощен прежде всего в образе принца Гамлета. Это тип героя-интеллектуала, сконцентрированного на размышлениях, для которого мыслительный процесс - это доминирующий вид деятельности. Герой, поглощенный одной мыслью, идеей, станет особенно актуальным для Достоевского. Достоевский пойдет дальше Шекспира и создаст специфический тип героя-идеолога, не только поглощенного идеей, но и порождающего идею или даже несколько взаимоисключающих идей (Ставрогин). Например, К. А. Степанян писал: «Шекспир и Достоевский создали, по существу, нового героя трагедии - рефлектирующего героя, и притом такого, чье главное героическое действие - его рефлексия» [13]. Литературоведы отмечали, что для современных поэтов Гамлет давно стал одним из «вечных спутников», архетипом интеллектуального героя» [10, с. 797], [2]. Эти две характерные для шекспировских героев черты - интеллектуальность и рефлексия - способствуют формированию и особого гендерного архетипа героя, имеющего свою логику взаимоотношений с женщинами [11]. У Шекспира таким примером, конечно, является история любви Офелии и Гамлета, который «любил как сорок тысяч братьев.», у Достоевского - отношения Раскольникова и Сони Мармеладовой. Обратимся к роману «Преступление и наказание», в котором, помимо характера главного героя, можно выявить достаточно много примеров влияния шекспировской драмы на роман русского писателя.
Историю знакомства Достоевского с творчеством Шекспира детально описал Ю. Д. Левин. Как известно, Достоевский не владел английским языком, и первое знакомство с творчеством великого драматурга происходило на французском. Ю. Д. Левин указывает на постановку трагедии «Гамлет» с Моча-ловым в заглавной роли на сцене московского театра (в 1837 г.), которую, возможно, и посмотрел Достоевский. А в 1838 г. в письме Ф. М. Достоевского брату от 9 августа встречается самое раннее упоминание
о Шекспире. Ю. Д. Левин также отмечает, что Достоевский «знал наизусть отдельные места перевода Н. Полевого: они так врезались ему в память, что он цитировал их в 60-е и 70-е годы, хотя тогда уже существовали новые переводы трагедии» [9, с. 110]. В 1845 г. происходит личное знакомство Ф. М. Достоевского с А. И. Кронебергом, который к тому времени перевел «Двенадцатую ночь» (1841) и «Гамлета» (1844). Позднее Ф. М. Достоевский познакомился с другими переводами, например, А. А. Григорьева и приобрел «Полное собрание драматических произведений Шекспира в переводе русских писателей» (4 тт., СПб, 1865-1868). Таким образом, Ф.М. Достоевский высоко ценил творчество английского драматурга, что подтверждается его письмами и черновыми записями к произведениям, и к моменту написания романа «Преступление и наказание» был знаком с трагедией «Гамлет, принц датский» В. Шекспира как минимум в двух переводах - Н. Полевого и А. И. Кронеберга.
Роман «Преступление и наказание» сравнивали в первую очередь с трагедиями «Гамлет» и «Макбет». В работах ряда литературоведов проводились параллели между Раскольниковым и Гамлетом [12; 14]. Вполне логичны и сравнения героя Достоевского с Макбетом: ситуация совершения преступления и психологическое состояние преступника после него - в центре внимания обоих писателей. «Раскольникова сравнивал с Макбетом еще Мельхиор де Вогюэ, а после того - многие авторы (последний из известных нам содержательный сопоставительный анализ этих двух мировых образов проведен Н. Горбуновым») [12, с 18].
И все же сопоставления Раскольникова с принцем Гамлетом наиболее частотны. Многие исследователи отмечали сходство их характеров, психотипов, ценностных установок, склонность к рефлексии, зацикленность на одной идее и т.д., а также выделяли ряд общих мотивов, связанных с этими образами. Например, это мотивы самоубийства, поиска истины, восстановления справедливости через возмездие, своего рода мессианство. «И Раскольников, и Гамлет внешне вроде бы лишены своекорыстия, они готовы существовать «на аршине пространства» и «в своей скорлупе», как черепаха (Раскольников), в «ореховой скорлупе» (Гамлет), но, по сути дела, амбиции их простираются на переделку всего мира (во всяком случае, его нравственного основания) по собственному разумению. Можно, конечно, сказать, что Гамлет стремится восстановить традиционные основы мира (разрушенные, по его мнению, всеми окружающими его людьми), а Раскольников, напротив, стремится «сломать все», разрушить «закон отцов», установить новый порядок вещей» [12, с. 19]. Оба героя озабочены поиском истины и самопознанием. Оба жаждут справедливости и берут на себя функцию карающего меча в руках судьбы, вольно и невольно предоставляют себе право распоряжаться жизнью других людей.
В сюжете произведений тоже есть общая точка отсчета: преступление, а точнее, убийство, которое становится основой фабулы произведения. Именно совершенное убийство в обоих случаях продуцирует мотив расследования и поиска убийцы. Хотя в обоих случаях загадки преступления как будто и нет: читатель изначально знает, кто убил старуху-процентщицу и как готовилось это преступление. Точно так же, в самом начале пьесы Шекспира тень отца Гамлета раскрывает тайну смерти короля. У Шекспира остальные события драмы связаны с поиском доказательств совершенного Клавдием преступления для того, чтобы Гамлет мог совершить справедливое возмездие. Для этого принц использует различные средства: имитацию сумасшествия, разыгрывание бродячими актерами сцены убийства Гамлета-старшего перед Клавдием, чтобы увидеть реакцию короля и убедиться в его виновности.
Но в трагедии В. Шекспира поисками правды занят не только Гамлет, не только он озабочен обнаружением истины. Этот мотив получает реализацию в нескольких сюжетных линиях - как центральных, так и второстепенных. Их необходимо обозначить. Во-первых, Гамлет, подталкиваемый призраком отца, пытается выяснить правду о его смерти; во-вторых, Клавдий ищет причину сумасшествия Гамлета, которое таит для короля определенную угрозу; в- третьих, Гертруда, Полоний и др. стараются понять причину сумасшествия Офелии; в-четвертых, Полоний следит за сыном и за дочерью, стараясь контролировать их поведение и поступки. Пьеса переполнена разнообразными уловками, крупными и мелкими обманами, игрой разнообразных ролей, сменой масок и амплуа, подсматриванием и подслушиванием, подлогом писем и т.д. В «Гамлете» - множество разнообразных интриг, и принцип «мышеловки» срабатывает несколько раз. Полоний, например, тайно отправляя слугу Рей-нальдо в Париж, чтобы он следил за Лаэртом и разъясняет, как с помощью небольшой лжи и провокации можно узнать правду о поведении человека. Он учит Рейнальдо «слегка» оговорить Лаэрта, чтобы его приятели либо опровергли, либо подтвердили сказанное: «.Ты видишь, Что твой намекъ былъ удочкой, и ты УспЪешь правду поймать на эту уду!» [16, с. 27]. Он предлагает использовать «намек», то есть ложь для выяснения правды о том, как ведет себя его сын, Лаэрт, в Париже. Полоний считает
этот способ очень эффективным и нисколько не заботится о нравственной стороне такого метода. Чуть позднее в качестве наживки он предложит уже не только небольшую ложь, но и свою дочь, Офелию, чтобы узнать причину сумасшествия Гамлета. Полоний не против и подслушивания и подглядывания как способов узнать что-либо. Именно это и приведет его к случайной гибели от клинка Гамлета.
Необходимо отметить, что разговор Полония с Рейнальдо Достоевский, скорее всего, слышал со сцены и читал в нескольких вариантах. Именно в переводе Н. А. Полевого используются слова «намёк» и «удочка». Позднее Достоевский познакомился с Кронебергом, который был переводчиком «Гамлета», и, соответственно, с его переводом трагедии Шекспира. В переводе Кронеберга слова Полония звучат так: «И примечай, как на приманку лжи / Ты рыбку истины поймаешь» (акт 2, сцена 1) [15]. Надо отметить, что перевод Кронеберга более точен и ближе к оригиналу: "Your bait of falsehood takes this carp of truth" [18] (Дословный перевод: «Твоя приманка лжи берет (добывает) карпа правды». Или: «И на приманку лжи поймаем карпа правды»). Эта тема «рыбака и улова» находит продолжение в диалоге Гамлета с Полонием. Гамлет, согласно сюжету пьесы, не мог слышать разговор Полония с Рей-нальдо. Однако для зрителя / читателя развитие темы «ложь - приманка для правды» очевидна (акт 2, сцена 2). «Безумный» Гамлет, встречая Полония, в ответ на его вопрос, знает ли он его, отвечает: «Совершенно. Ты рыбак» (Кронеберг) «Очень знаю: ты рыбак» (Полевой). Однако в оригинале эта фраза звучит так: «Excellent well. You are a fishmonger» (акт 2, сцена 2) [18, с. 108] и может иметь два значения: 1) «Ты торговец рыбой»; 2) fishmonger имеет в английском языке сленговое значение «торговец живым товаром» то есть "сутенер"1[17].
Полоний использует свою дочь Офелию как приманку, чтобы узнать правду о сумасшествии Гамлета для короля Клавдия, да и для себя тоже. Гамлет понимает это и намекает на безнравственность Полония. Достоевский, конечно, не мог знать о переносном значении слова fishmonger, поскольку переводы Н. Полевого, А. Кронеберга да и других переводчиков, которые обращались к творчеству Шекспира позднее, не учитывают этого «нелитературного» значения. В то же время игра смыслов, сочетание двух планов выражения - низкого, «скабрезного» и нейтрального - важная черта языка Шекспира, произведения которого были ориентированы на демократичную публику. У Достоевского тоже есть сочетание «высокого» и «низкого», но оно имеет другую природу и находит отражение не столько в языке романа, сколько в художественных образах. Г. Померанц обозначил эту особенность героев Достоевского как «святость сквозь позор». Ярким примером такого сочетания является образ Сони Мармеладовой, за который Достоевский получил много упреков: героиня с «желтым билетом», истово верующая во Христа и читающая Родиону Раскольникову Евангелие... Именно поэтому Достоевскому пришлось по требованию издателя «Русского вестника» М. И. Каткова и редактора Н. А. Любимова [5, т. 7, 326-327] переписывать сцену чтения притчи о Лазаре, которую не пропустили в печать в первоначальном виде.
Шекспир в полной мере использует прием лжи как «приманки» ради обнаружения правды в контексте одного драматического произведения. Переплетение нескольких сюжетных линий, построенных на «ловле рыбы правды» в границах одной пьесы создает динамику действия, напряжение, интригу, которая помогает удержать внимание зрителя: Гамлет пытается узнать правду о смерти отца, Клавдий -разгадать загадку сумасшествия Гамлета, Полоний - узнать правду о поведении сына и дочери.
В романе Достоевского можно найти аллюзию на фразу из шекспировской трагедии. Разумихин, друг-студент Раскольникова (как Горацио - Гамлета), в кажущейся непринужденной «болтовне» о себе самом и своем окружении, произносит такие слова: «.и хоть мы и врем, потому ведь и я тоже вру, да довремся же наконец и до правды.»2 [5, т. 6., с. 156]. Эту характеристику он дает и себе, и своим друзьям. В окончательном варианте романа речь идет об именинах Разумихина и собравшейся у него по этому поводу компании. В черновиках к роману есть более подробные пояснения: «Разумихин насильно ведет Раскольникова к себе решить «один вопрос». Компания, собравшаяся у него, — типичное собрание нигилистов 60-x годов» [т.7, 323], среди которых есть и вернувшийся с каторги старик-
1 См. в глоссарии к произведениям В. Шекспира Gordon Williams: Fishmonger - bawd or whoremonger. Doubts about the bawd sense having early C17 currency may be dispelled (DSL); indeed, monger normally indicates seller rather than buyer, though whoring formations are frequently anomalous in this respect. The bawd sense is more appropriate when Hamlet (II. ii. 175) describes Polonius as 'a fishmonger', whether or not he is aware of Polonius's insensitive manipulation of his daughter (с.127).
2 Далее по тексту статьи все ссылки на произведения Ф.М. Достоевского даются по ПСС в 30 томах с указанием тома и страницы.
декабрист. В окончательном тексте романа автор не акцентирует внимание на том, по какому поводу собираются и «врут» друзья Разумихина, остается лишь тирада о правде и лжи: «Я люблю, когда врут! Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами. Соврешь — до правды дойдешь! Потому я и человек, что вру. Ни до одной правды не добирались, не соврав наперед раз четырнадцать, а может, и сто четырнадцать, а это почетно в своем роде; ну, а мы и соврать-то своим умом не умеем! Ты мне ври, да ври по-своему, и я тебя тогда поцелую. Соврать по-своему - ведь это почти лучше, чем правда по одному по-чужому» [т.6, 155]. В романе «Преступление и наказание» идеи нигилистов были высмеяны, прежде всего, в образе Лебезятникова. Разумихин же оказался, скорее, в ряду прогрессивной молодежи, хотя ко многим идеям молодого поколения Достоевский, вернувшись с каторги, относился неоднозначно. В итоге автор создал довольно обаятельный образ друга Раскольни-кова, не зараженного нигилизмом, даже, наоборот, противостоящего ему. В черновых записях к роману есть упоминание о предмете разговора Разумихина и Раскольникова на именинном вечере: «о преступлении, наказании, социализме и «нигилизме». Вопрос поставлен так: «Есть ли внутреннее наказание? Есть ли жалость?» Раскольников гордо отвечает: «Нет преступления». Разумихин оспаривает: «Быть не может, врешь» [т.7, с. 323], что подчеркивает противоположность нравственных установок друзей и доказывает, что нигилистом является Раскольников, а не Разумихин. В итоге главному герою романа придется пройти до конца трудный путь от «лжи», «ложной идеи» к той правде, к которой приведет его Соня. «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере...» [т. 6, с. 422] - именно этими размышлениями героя закончится роман. И логика пути Раскольникова может быть сформулирована так: через ложные идеи и заблуждения - к истине.
Шекспировский прием, сформулированный устами Полония, срабатывает у Достоевского в сюжете отношений Порфирия Петровича и Раскольникова. Это вполне объяснимо: следователь ищет убийцу и должен его поймать. Но Порфирий Петрович такой же нетипичный следователь, как Раскольников - нетипичный убийца, ведь само преступление Раскольникова - это не «типичное» убийство ради ограбления. Порфирий Петрович говорит об этом Раскольникову: «Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое; когда цитуется фраза, что кровь «освежает»;<.. .> а то вот еще: убил, да за честного человека себя почитает, людей презирает, бледным ангелом ходит, - нет, уж какой тут Миколка, голубчик Родион Романыч, тут не Миколка!» [т. 6, с. 348].
Но до того, как Порфирий Петрович произнесет эти слова и, по сути, открыто обвинит Расколь-никова в совершенном преступлении, он предпримет один нестандартный прием.
Шекспир использовал в «Гамлете» усложненную композицию: спектакль в спектакле. Гамлет просит бродячих актеров сыграть перед Клавдием пьесу «Убийство Гонзаго», в которой актерами воспроизводится убийство Клавдием короля Гамлета-старшего. Гамлету важна психологическая реакция убийцы, именно за ней он следит сам и просит о том же своего друга Горацио. Роман Достоевского соответствует жанру психологического романа, и в этом отношении прав Е. Тарле, утверждавший, что в центре внимания автора - психология убийцы. Порфирия Петровича тоже интересует прежде всего психологическая и идейная сторона убийства старухи-процентщицы. Первоначально именно на психологических доказательствах основано его обвинение Раскольникова (объяснение и первое открытое обвинение - т. 6, с. 349-350). Порфирий Петрович использует для этого прием, аналогичный «Мышеловке» в «Гамлете». Перед глазами Раскольникова практически по законам театрального искусства разыгрывается сцена допроса Миколки и его добровольного признания в якобы совершенном преступлении. Режиссером этого действа выступает следователь Порфирий Петрович. Раскольников предчувствует, что именно на его психологическую реакцию следователь и рассчитывает: «На больные, что ли, нервы мои рассчитываем?.. Нет, брат, врешь, оборвешься, хотя, ты что-то и приготовил... Ну, вот и посмотрим, что такое ты там приготовил» [т. 6, с. 262]. «Сюрпризик», о котором говорит Порфирий Петрович Раскольникову - это красильщик Миколка, который берет на себя убийство старухи-процентщицы. Казалось бы, появление Миколки у Порфирия Петровича было случайным, но многие детали выдают умысел следователя. Порфирий Петрович спланировал и подготовил этот «сюрприз» для Родиона Раскольникова, как Гамлет - театральное представление для Клавдия. Но, возможно, Миколка - не слишком искусный актер, да и не вполне осознает свою роль в «спектакле» хитроумного следователя. Порфирий Петрович - умелый манипулятор, он, как режиссер, задумал представление о покаянии «преступника» перед Раскольниковым, чтобы вывести его самого «на чистую воду». Но не все проис-
ходит в соответствии с его планом. Отсюда почти режиссерские «ремарки» Порфирия Петровича, выдающие его негодование и раздражение, потому что экспромт «актера» ломает первоначальный сценарий: «Прочь, рано еще! Подожди, пока позовут!.. Зачем его раньше привели? - бормотал в крайней досаде, как бы сбитый с толку Порфирий Петрович», [т.6, с. 271], «Ты мне что с своим омрачением-то вперед забегаешь? — крикнул он на него почти со злобой. — Я тебя еще не спрашивал: находило или нет на тебя омрачение...» (там же), «Да не спеши с Митькой-то! Э-эх!..» (там же).
Психологическое давление оказывает на Раскольникова и мещанин, который на улице бросает ему в лицо: «Убийца!». Прежде всего следователь делает «ставку на психологию», хоть и понимает, что «психология - палка о двух концах». Порфирий Петрович собирает на Раскольникова не столько прямые улики, которые он мог обнаружить, например, при обыске комнаты, сколько косвенные: он берет на заметку обморок Раскольникова в полицейском участке; некогда написанную статью о двух разрядах людей; возвращение на место преступления, чтобы якобы нанять квартиру и звонок в колокольчик у двери убитой старухи. И перечисляя эти непрямые факты преступления, Порфирий Петрович следит за реакцией Раскольникова не менее пристально, чем Гамлет следил за Клавдием.
Еще одним примером влияния шекспировского «Гамлета» на роман «Преступление и наказание» можно считать явление приведений. Призрак отца Гамлета приходит, чтобы открыть тайну преступления и потребовать наказания преступника. Свидригайлову в «Преступлении и наказании» являются призраки слуги Фильки и жены Марфы Петровны. Причем в творчестве Достоевского это, пожалуй, единственный пример «классических» приведений: их явление происходит вне зависимости от психологического состояния героя, оно происходит не на грани яви и сна, не в состоянии физической болезни героя и т.д. В других случаях - последнее видение Свидригайлова в гостинице, смеющаяся убитая старуха-процентщица, которую видит Раскольников во сне, явление Черта Ивану Карамазову и т.д. - все эти случаи явления «потусторонних» представителей связаны с «состоянием измененного сознания» того, кто их созерцает (бред, психологическое потрясение и т. д.). Надо отметить, что в романе «Преступление и наказание» нет прямых доказательств, что Свидригайлов довел до самоубийства своего слугу и отравил жену. Но этого героя с самого начала сопровождают слухи и намеки о совершенных преступлениях, которые невозможно доказать. Посещение приведений, а в последнюю ночь сон или бред о развращенной маленькой девочке, - это художественный прием, который используется, чтобы указать на виновность Свидригайлова, нечистую совесть героя. Важно, что это, как и у Шекспира, призраки жертв совершенного убийства. У Достоевского они не обличают, не требуют открыто возмездия, но и психологизм произведений Достоевского иного рода, чем у Шекспира: их появление должно пробудить чувство вины в преступнике, напомнить о совершенном зле. Поэтому последовавшее самоубийство Свидригайлова воспринимается как вполне логичное завершение жизни героя, наказание которого таится в нем самом.
Таким образом, в романе Ф. М. Достоевского активно используются и развиваются приемы драматургии В. Шекспира. Это касается не только характеров главных героев - принца Гамлета и Родиона Раскольникова. Влияние прослеживается в принципе сюжетостроения (сценическое действие как «мышеловка» для преступника), в логике развития взаимоотношений героев («на примаку лжи поймаем карпа правды»), включение в действие нереалистических персонажей (призраков), которое необходимо Достоевскому для углубления психологизма образа. Драматургия Шекспира стала для Достоевского источником тех приемов художественной изобразительности, которые способствовали созданию особой поэтики русского писателя. И в романе «Преступление и наказание» это влияние вполне доказуемо.
ЛИТЕРАТУРА
1. Билинкис Я. С. Диалог с Достоевским // Русская классика и изучение литературы в школе. М.: Просвещение.
1986 г. С. 180-193.
2. Бельская Л. Л. «Русские Гамлеты» в поэзии XX века // Русская речь. 1996. № 4. С. 10-17.
3. Горбунов Н. Шекспировские контексты. М.: МедиаМир, 2006. С. 54-63.
4. Гроссман Л. П. Библиотека Достоевского. По неизданным материалам. С приложением каталога библиотеки
Достоевского. Одесса. Книгоиздательство А. А. Ивасенко, 1919. 167 с.
5. Достоевский Ф. М. ПСС в 30 т. Л.: Наука, 1972-1990.
6. Иванов В. Достоевский и роман-трагедия // Иванов В. Родное и вселенское. М.: Республика. 1994. С. 282-311.
7. Коган Г. Ф. Лекция Е. В. Тарле «Шекспир и Достоевский» // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка.
Т. 38 (5). М., 1979. С. 477-484 // URL: https://rus-shake.ru/critidsm/Kogan/Tarle/ (дата обращения 28.02.2024)
8. Криницын А. Б. Творчество Достоевского в контексте мировой литературы // Образовательный портал «Слово». Филология. URL: https://portal-slovo.ru/philology/42345.php (дата обращения 28.02.24)
9. Левин Ю. Д. Достоевский и Шекспир // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 1. Л.: Наука, 1974. С. 108-134.
10. Лулудова Е. М. «Гамлет» Шекспира как архетип, или писательские интерпретации готовых сюжетов // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. 2015. № 8 (часть 4.) С. 793-802 // URL: https://applied-research.ru/ru/article/view?id=7244 (дата обращения: 29.02.2024).
11. Макаричева Н. А. Гамлет как гендерный «архетип» в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты: материалы X Между-нар. науч. конф. / Забайкал. гос. ун-т. Чита: ЗабГУ, 2017. С. 134-138.
12. Степанян К. А. Реализм Достоевского в большом времени (Шекспир, Сервантес, Бальзак, Маканин) // Достоевский и мировая культура. Альманах. № 30 (1). М., 2013. С. 13-64.
13. Степанян К. А. Шекспир, Бахтин и Достоевский // Независимая газета. 21.04.2016. URL: http://www.ng.ru/ ng_exlibris/2016-04-21/4_stepanyan.html (дата обращения 29.02.2024).
14. Сыромятников О. И. Раскольников и Гамлет - духовные параллели и перекрестки // Вестник Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. 2012. № 1 (1). С. 330-337.
15. Шекспир В. Гамлет. В переводе А. И. Кронеберга. URL: http://www.lib.ru/SHAKESPEARE/h amlet2.txt (дата обращения 01.03.2024)
16. Шекспир В. Гамлет принц датский. Спб. Издание Суворина. 1893 / В переводе Н. А. Полевого // URL: http://www.lib.ru/SHAKESPEARE/hamlet2.txt (дата обращения 28.02.2024)
17. Williams G. Shakespeare's Sexual Language. A Glossary By GORDON WILLIAMS Biddles Ltd., King's Lynn, Norfolk, Great Britain. 2006.
18. Shakespeare William. Hamlet. (Shakespeare made easy). Hutchinson, 1987.
Поступила в редакцию 17.01.2024
Макаричев Феликс Вячеславович, доктор филологических наук, профессор кафедры иностранных языков Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения 196066, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Гастелло, 15 Е-mail: spbfell@mail.ru
F.V. Makarichev
"YOUR BAIT OF FALSEHOOD TAKES THIS CARP OF TRUTH": DRAMATIC DEVICE IN SHAKESPEARE's TRAGEDY "HAMLET" AND DOSTOEVSKY's NOVEL "CRIME AND PUNISHMENT"
DOI: 10.35634/2412-9534-2024-34-4-837-844
The article examines the impact of W. Shakespeare's tragedy "Hamlet" on F.M. Dostoevsky's novel "Crime and Punishment". The goal is to expand the existing ideas in literary criticism about the influence of Shakespeare's tragedy on Dostoevsky's novel. Traditionally, literary scholars have compared Hamlet and Raskolnikov, but on the basis of a comparative method, examples of a wider influence on the novel of the Russian writer can be identified. Shakespeare's techniques such as the use of lies for the sake of achieving the truth ("Your bait of falsehood takes this carp of truth"), the principle of "mousetrap" in plot construction, the inclusion of representatives of the otherworld (ghosts) are used by Dostoevsky and contribute to the formation of his individual style.
Keywords: hero type, suicide motive, truth-seeking motive, plot, psychologism, dramatization.
REFERENCES
1. Bilinkis Ya .S. Dialog s Dostoevskim [Dialogue with Dostoevsky]. Russkaya klassika i izuchenie literatury v shkole [Russian classics and the study of literature at school]. Moscow: Prosveshchenie. 1986, pp. 180-193. (In Russian).
2. Bel'skaya L. L. «Russkie Gamlety» v poezii XX veka ["Russian Hamlets" in the poetry of the 20th century]. Russkaya rech' [Russian speech]. 1996, no. 4, pp. 10-17. (In Russian).
3. Gorbunov N. Shekspirovskie konteksty [Shakespearean contexts]. Moscow: MediaMir, 2006. P. 54-63.
4. Grossman L. P. Biblioteka Dostoevskogo. Po neizdannym materialam. S prilozheniem kataloga biblioteki Dosto-evskogo [Dostoevsky's Library. Based on unreleased materials. With the application of the catalog of the Dostoevsky's library]. Odessa. Knigoizdatel'stvo A.A. Ivasenko, 1919, 167 p. (In Russian).
5. Dostoevskij F. M. PSS v 30 t. [Full volume edition in 30 vols.]. Leningrad: Nauka, 1972-1990. (In Russian).
6. Ivanov V. Dostoevskij i roman-tragediya [Dostoevsky and the tragedy novel]. Ivanov V. Rodnoe i vselenskoe [Native and universal]. Moscow: Respublika. 1994, pp. 282-311. (In Russian).
7. Kogan G. F. Lekciya E. V. Tarle «Shekspir i Dostoevskij» [Lecture by E. V. Tarle "Shakespeare and Dostoevsky"]. Izvestiya AN SSSR. Ser. literatury i yazyka [Literature and language series]. T. 38 (5). Moscow, 1979, pp. 477-484. URL: https://rus-shake.ru/criticism/Kogan/Tarle/ (In Russian).
8. Krinicyn A. B. Tvorchestvo Dostoevskogo v kontekste mirovoj literatury [Dostoevsky's creativity in the context of world literature]. Obrazovatel'nyj portal «Slovo». Filologiya [Educational portal "Word." Philology]. URL: https://portal-slovo.ru/philology/42345.php (In Russian).
9. Levin Yu. D. Dostoevskij i Shekspir [Dostoevsky and Shakespeare]. Dostoevskij: Materialy i issledovaniya [Dostoevsky: Materials and research]. T.1. Leningrad: Nauka, 1974, pp. 108-134. (In Russian).
10. Luludova E. M. «Gamlet» Shekspira kak arhetip, ili pisatel'skie interpretacii gotovyh syuzhetov [Shakespeare's "Hamlet" as an archetype, or writers' interpretations of ready-made plots]. Mezhdunarodnyj zhurnal prikladnyh i fun-damental'nyh issledovanij [International Journal of Applied and Basic Research] 2015, no 8 (chast' 4.), pp. 793-802. URL: https://applied-research.ru/ru/article/view?id=7244 (In Russian).
11. Makaricheva N. A. Gamlet kak gendernyj «arhetip» v romane F. M. Dostoevskogo «Prestuplenie i nakazanie» [Hamlet as a gender "archetype" in F. M. Dostoevsky's novel "Crime and Punishment"] // Interpretaciya teksta: lingvistich-eskij, literaturoved-cheskij i metodicheskij aspekty: materialy X Mezhdunar. nauch. konf. [Interpretation of the text: linguistic, literary and methodological aspects: materials of the X International Scientific Conference]/ Zabajkal. gos. un-t. Chita: ZabGU, 2017, pp. 134-138. (In Russian).
12. Stepanyan K. A. Realizm Dostoevskogo v bol'shom vremeni (Shekspir, Servantes, Bal'zak, Makanin) [Realism of Dostoevsky in big time (Shakespeare, Cervantes, Balzac, Makanin)]. Dostoevskij i mirovaya kul'tura. Al'manah [Dostoevsky and world culture. Almanac.]. № 30 (1). Moscow, 2013, pp. 13-64. (In Russian).
13. Stepanyan K. A. Shekspir, Bahtin i Dostoevskij [Shakespeare, Bakhtin and Dostoevsky]. Nezavisimaya gazeta [Independent newspaper]. 21.04.2016 // URL: http://www.ng.ru/ng_exlibris/2016-04-21/4_stepanyan.html (In Russian).
14. Syromyatnikov O. I. Raskol'nikov i Gamlet - duhovnye paralleli i perekrestki [Raskolnikov and Hamlet - spiritual parallels and crossroads]. Vestnik Nizhegorodskogo un-ta im. N. I. Lobachevskogo [Bulletin of Nizhny Novgorod University named after N.I. Lobachevsky]. 2012, no 1 (1), pp. 330-337. (In Russian).
15. Shekspir V. Gamlet. v perevode A. I. Kroneberga [Hamlet. Translated by A. I. Kroneberg]. URL: http://www.lib.ru/ SHAKESPEARE/hamlet2.txt (In Russian).
16. Shekspir V. Gamlet princ datskij [Hamlet Prince of Denmark]. Spb. Izdanie Suvorina. 1893 / V perevode N. A. Polevogo. URL: http://www.lib.ru/SHAKESPEARE/hamlet2.txt (In Russian).
17. Williams G. Shakespeare's Sexual Language. A Glossary By GORDON WILLIAMS Biddles Ltd., King's Lynn, Norfolk, Great Britain. 2006. (In English)
18. Shakespeare William. Hamlet. (Shakespeare made easy). Hutchinson, 1987. (In English)
Received 17.01.2024
Makarichev F.V., Doctor of Philology, Professor of the Department of Foreign Languages Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation Gastello st., 15, Saint Petersburg, Russia, 196066 E-mail: spbfell@mail.ru
