CC BY
109
православная» модель мира. Предполагалось, что ее практическая реализация на основе духовного преображения человечества и внесения в него идеи подлинной свободы должна была сотворить на земле чудо великой гармонии, всеобщего братства, примирения всех людей и устранения из их жизни всяких вооруженных конфликтов. Решающая роль в данном процессе отводилась России, в связи с чем она должна была стать политическим и духовным лидером в мире уже в ходе развернувшегося всеобщего столкновения. Претендуя на свое практическое воплощение, указанная модель тем не менее осталась в трудах русских авторов лишь в концептуальном выражении. Однако освещение борьбы за ее реализацию позволяет расширить наши представления о духовном содержании всемирного конфликта, значительная часть которого была прежде вынесена за рамки российской истории.
Литература
1. Бердяев, Н.А. Душа России / Н.А. Бердяев // Русская идея / сост. и авт. вступ. ст. М. А. Маслин. - М., 1992. -С. 296 - 312.
2. Бердяев, Н.А. Русская идея. Судьба России / Н.А. Бердяев. - М., 1997.
3. Достоевский, Ф.М. Дневник писателя за 1880 г. Август. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине / Ф.М. Достоевский // Русская идея: сб. произведений русских мыслителей / сост. Е.А. Васильев; предисл. А.В. Гулыги. - М., 2002. - С. 162 - 172.
4. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. / Ф.М. Достоевский. - Л., 1983. - Т. 25.
5. Дурылин, С. Лик России. Великая война и русское призвание. Лекция, читанная в 1914 - 16 г. в Москве, Костроме и Рыбинске / С. Дурылин. - М., 1916.
6. Иванов, В. Родное и вселенское. Статьи (1914 - 1916) / В. Иванов. - М., 1917.
7. Лодыженская, О. Значение религиозного опыта /
О. Лодыженская // Современные события при свете веры: докл. на религиозных собраниях в доме Е.Г. Швартц. -Птг., 1915. - С. 20 - 28.
8. Орлов, В. Причины русско-немецкой войны и ее конечная цель / В. Орлов. - М., 1914.
9. Розанов, В.В. Война 1914 года и русское возрождение / В.В. Розанов. - Птг., 1915.
10. Цинговатов, А. В Россию можно только верить! (Заветы Ф.И. Тютчева) / А. Цинговатов. - Ростов н/Д, 1915.
УДК 93/94
К.А. Соловьев
И.Л. ГОРЕМЫКИН ВО ГЛАВЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА
В статье рассматривается деятельность И. Л. Горемыкина на посту председателя Совета министров, его понимание характера государственного строя, сформированного в 1905 - 1906 гг., функций Совета министров.
И. Л. Горемыкин, Государственная дума, Государственный совет, Совет министров.
The article considers the activity of I.L. Goremykin as the president of the council of ministers; his interpretation of the state system formed in 1905 - 1906, the functions of the council of ministers.
I.L. Goremykin, State Duma, State Council, Council of Ministers.
13 мая 1906 г. с трибуны Государственной думы председатель Совета министров И. Л. Горемыкин тихо и монотонно зачитал декларацию правительства. Расслышать что-либо из речи премьера было необычайно трудно. Горемыкин повысил голос лишь однажды, когда заявил о принципиальной недопустимости отчуждения частновладельческих земель. Депутатам оставалось следить за выступлением по заранее розданным экземплярам текста декларации, в которой с определенностью утверждалось, что думские требования реализованы быть не могут [8, с. 555]. «Невысокий, сгорбленный, с длинными, старомодными седыми баками, как носили дворецкие в барских домах, Горемыкин всем своим обликом олицетворял уходившую в прошлое сановную бюрократию. Говорить речи он, конечно, не умел, пожалуй, обиделся бы, если бы кто-нибудь заподозрил в нем претензию на красноречие. Горемыкин... просто читал по бумажке речь, вероятно, составленную для него кем-нибудь из секретарей. Его голос, его мане-
ры, его слова и мысли - все было из другого мира» [24, с. 421].
Образ сановного старца, не вполне адекватного острой политической ситуации, органически не принимавшего все новое в государственной жизни России, неизменно будет встречаться в воспоминаниях. «Его высокобезразличие Иван Логгинович», - так именовали Горемыкина коллеги по правительству [12, с. 23]. В поведении премьер-министра В.И. Гурко усматривал полнейшее равнодушие к происходящему. Когда министры убеждали Горемыкина в необходимости скорейшего роспуска Думы I созыва, «белорыбица» меланхолично поглощал простоквашу, будто бы и не замечая своих товарищей по кабинету [8, с. 568]. Министр иностранных дел А.П. Извольский описывал скучающего Горемыкина в кресле председателя Совета министров, лениво «отмахивавшегося» от всех нововведений в области государственного управления. Он с усмешкой говорил о наивности своих коллег, ставивших вопрос о полити-
ческом кризисе, требовавших принятия экстренных мер [10, с. 115]. Думу же он просто не замечал. По словам Извольского, Горемыкин «публично заявил, что даже не сделает им (депутатам. - К. С.) чести рассуждать с ними, но будет поступать так, как будто их не существует» [10, с. 109]. Министр финансов В.Н. Коковцов вспоминал человека с выражением полного безразличия на лице, брезгливо относившегося к законодательным учреждениям [13, с. 148 -149] и в то же время сохранявшего загадочное молчание, когда отношения между правительством и депутатами становились все более напряженными [13, с. 173].
В период премьерства И. Л. Горемыкина объединенное правительство существовало лишь номинально. Примечательно, что А.П. Извольский дал весьма низкую оценку Совету министров, в который он сам и входил: «Кабинет Горемыкина - сходбище ничтожных людей, которые ожидают событий, но не в состоянии ни их предвидеть, ни их направлять» [7, л. 135]. Впрочем, и Горемыкин довольно критично относился к своим коллегам по правительству. В частности, он жаловался императору на разномыслие среди министров, которые выносили на суд царя даже второстепенные вопросы [5, л. 18]. Заседания высшей правительственной коллегии поначалу отличались вопиющей беспорядочностью. Они даже проходили не за столом. Министры были «разбросаны» по комнате. Это придавало собраниям характер салонной беседы, на которые руководители ведомств регулярно опаздывали. Более всех в этом отношении отличался как раз министр Извольский, который почему-то все время садился на стул лицом к его спинке. Горемыкин же «председательствовал... вяло, но одновременно с таким видом, что, дескать, болтайте, а я поступлю по-своему» [8, с. 553]. Согласно воспоминаниям всезнающего журналиста газеты «Речь» Л.М. Клячко, «в заседаниях Совета министров он никогда не спорил, никогда не возражал, не вносил никаких предложений. Он сидел в застывшей позе. Если он иногда вставлял несколько слов, то это отмечалось как исключительное явление. Единственно за чем он следил, это за тем, чтобы не нарушились прерогативы монархии» [12, с. 23 -24]. Горемыкина чаще всего вспоминали в состоянии полудремы. Впрочем, он спал и в Думе, не обращая внимания на экзальтацию депутатов: «Он даже не делал попытки бороться с одолевавшим его старческим сном. Лишь только садился в свое кресло, голова его опускалась, бакенбарды ложились на лацканы сюртука, и он крепко засыпал, просыпаясь лишь от подымавшегося порой шума. Тогда он медленно поднимал голову, обводил сонными глазами депутатские скамьи и снова засыпал» [19, с. 346].
Однако было бы явной исследовательской ошибкой, принимая во внимание все эти обстоятельства, не брать в расчет Горемыкина. Этот немолодой, флегматичный и вечно дремавший человек оказал, например, существенное влияние на формирование состава Совета министров. Так, он добился отставки министра иностранных дел В.Н. Ламздорфа [8, с. 538], предложил кандидатуру Н.К. Шауфуса на
пост министра путей сообщений [13, с. 155]. Наконец, по его настоянию министром внутренних дел стал П.А. Столыпин [18, с. 88].
У Горемыкина было и собственное представление об учреждении, которым он руководил. В частных разговорах он прямо утверждал, что все правительство - в одном царе и его воля не подлежит обсуждению [13, с. 180]. По мнению Горемыкина, в Российской империи Совет министров не мог играть роль парламентского кабинета. Он представлял собой не политическую власть, которую олицетворял собой лишь император, а только высшее государственное управление, «непосредственный орган действия верховной власти и исполнитель ее предначертаний». По этой причине правительство нельзя было рассматривать отдельно от царя. Борьбу, которую развернула Дума против кабинета, Горемыкин объяснял тактикой депутатов, не решавшихся непосредственно критиковать Николая II. Совету министров ничего не оставалось, как принять этот вызов, так как в его задачу входило представлять императора в Думе и Государственном совете [5, л. 18 - 20]. В этой связи правительству не стоило озадачиваться программой будущей совместной деятельности с законодательными палатами: «Она (Дума. - К. С.) будет заниматься одной борьбой с правительством и захватом у нее власти, и все дело сведется только к тому, хватит ли у правительства достаточно силы и умения, чтобы отстоять власть в тех невероятных условиях, которые созданы этой невероятной чепухой, - управлять страной во время революционного угара какой-то пародией на западноевропейский парламентаризм» [13, с. 149].
При этом, по мнению Горемыкина, объединенное правительство было насущной необходимостью, по крайней мере, для решения двух задач. Во-первых, Совет министров смог бы представлять императора в Думе только в том случае, если бы деятельность высшей бюрократии в России в полной мере координировалась кабинетом. Во-вторых, консолидация усилий министерств и ведомств должна была способствовать минимизации «бюрократического хаоса» при принятии решений государственного значения. «В настоящем своем виде вся наша правительственная организация представляется сложным, пестрым и иногда неуклюжим наслоением учреждений и властей, наследием протекшего со времени реформ Александра I столетия, в течение которого эти учреждения создавались, переделывались и нагромождались одно на другое без достаточного согласования, под влиянием разнородных потребностей государственного управления. Пока не существовало созданных ныне представительных законодательных учреждений, правительство могло действовать с таким несовершенным аппаратом, но ныне он становится решительно непригодным» [5, л. 21].
Записку с программой действий будущего кабинета Горемыкин подал еще 19 апреля 1906 г., т. е. за несколько дней до своего назначения председателем Совета министров. В самом ее начале будущий глава правительства констатировал невозможность вернуться к дореформенным временам и, следовательно,
отказаться от представительных органов власти: «Мысль об участии народных представителей в законодательной деятельности правительства успела пустить во всех слоях русского народа глубокие корни, недоверие и даже ненависть к чиновничьему строю управления настолько всеобщие и болезненные, что монархической власти угрожала бы серьезная опасность, если бы сделаны были шаги, оправдывающие предположения о том, что с народным представительством намерены покончить или сузить его до пределов призрачности» [5, л. 22об]. Правительству следовало считаться с Думой, имея в виду, что процесс складывания новой политической системы должен был стать мучительным и долгим [5, л. 23об].
От депутатов Думы I созыва Горемыкин многого не ожидал. Он предсказывал, что народные избранники очень скоро обнаружат свою «деловую неспособность»: они будут «тонуть» в бесплодных прениях, порой позволяя себе дерзкие выходки против представителей власти или даже провоцируя беспорядки среди населения. Однако и в этом случае правительство должно было исключить для себя самое простое решение этого вопроса - роспуск Думы. Он был бы чреват серьезными потрясениями для государства. «К этой мере придется прибегнуть лишь в том случае, если Дума узурпирует не принадлежащую ей власть, и обратиться в Учредительное собрание. Таких действий, конечно, допускать нельзя ни под каким предлогом» [5, л. 24]. «Но едва ли подобная ситуация была бы возможна», - предсказывал И.Л. Горемыкин [5, л. 24]. От кадетов, занявших лидирующие позиции в Думе, он ожидал предельно осторожную тактику - не штурма государственной власти, а тайного «подкопа» под действовавшее правительство [5, л. 24]. «При таком обороте дела надо дать Думе самой похоронить свой престиж в народном сознании и обнаружить свое бессилие. Такое положение может представить известную опасность, но эта опасность будет меньше той, которую представило бы распущение Думы с ореолом жертвы политической реакции» [5, л. 25]. Горемыкин предлагал будущему правительству тактику выжидания: либо Дума сама подорвет собственный престиж и ее роспуск не будет столь опасен для государства, либо она займет радикальную позицию и власти придется принимать решительные меры.
По прошествии двух месяцев с момента подачи горемыкинской записки к решительным мерам все же пришлось прибегнуть. И в данном случае глава правительства сыграл далеко не последнюю роль. 7 июля 1906 г. заседание Совета министров было назначено на 8 часов вечера. Сам Горемыкин был вызван в Царское Село к 5 часам. Его возвращения ждали до девяти. Он пришел веселым, в приподнятом настроении. Оказывается, вопрос о роспуске Думы был по его настоянию решен (она будет распущена 9 июля), а сам Горемыкин отставлен от столь тяготившей его должности [13, с. 185]. В 9 часов 30 минут приехал и Столыпин [6, л. 59], новый председатель Совета министров. Он рассказал коллегам, какое давление он выдержал со стороны барона В.Б.
Фредерикса, уверенного в том, что роспуск Думы обозначал и конец династии [13, с. 186]. В правительстве роспуск нижней палаты вызывал у многих большие опасения. Единодушия не было. На самом заседании кабинета А.П. Извольский, П.М. Кауфман, В. Н. Коковцов выступили против роспуска Думы, считая это решение чрезвычайно опасным: «Он неминуемо обозначил бы собою явный разрыв правительства с населением, без поддержки которого немыслима между тем никакая созидательная работа, а следовательно, невозможно и действительное успокоение страны» [20, с. 34 - 35]. Министры решительно высказывались даже в пользу обновления правительства, т. е. приглашения в состав кабинета чиновников, более приемлемых для думского большинства [20, с. 38 - 39]. Утром 8 июля, после бесконечного заседания Совета министров, руководители ведомств выходили на улицу в страшном возбуждении. Особенно волновался В.Н. Коковцов: «О бирже я не говорю, на бирже будет полный крах. Но что будет в России, что будет в Санкт-Петербурге» [15, с. 125]. На уверения окружающих, что ничего не будет, презрительно пожимал плечами. Коковцова успокаивал морской министр А. А. Бирилев: «Что за вздор. А вот пусть попробуют, приведу из Кронштадта несколько флотских экипажей и всех на штыках разнесем» [15, с. 125]. С.Е. Крыжановский впоследствии подмечал, что по насмешке судьбы именно экипажи взбунтовались на следующий день [15, с. 125].
В ту ночь в самом центре столицы шло активное передвижение войск, что смутило некоторых депутатов [25, с. 207 - 208]. Эти опасения были не напрасны. В отличие от многих своих коллег Горемыкин был настроен весьма решительно. Бесшумно расхаживая в мягких тапочках по коврам своего кабинета на Фонтанке, он повторял: «Нужна только твердость». Когда же один генерал предостерегал против роспуска Думы, указывая на возможные народные волнения, премьер возразил: «Народ не тронется, и если революционная чернь пойдет на Петергоф, то уж, конечно, назад не вернется» [23].
Поздно вечером 8 июля после трудного дня, полного суеты и забот, аудиенции у императора и совещаний с министрами И. Л. Горемыкин вернулся домой и приказал ни в коем случае не будить его ни под каким предлогом, так как он очень устал. Может быть, он что-то знал или нечто предчувствовал, а может быть, его действительно одолевал сон, но именно в эту ночь ему пришел пакет от императора с предписанием приостановить действия, направленные на роспуск Думы. Но Горемыкин спал, а в это время манифест о роспуске печатался, войска в Петербурге концентрировались, а также вешались замки на двери Таврического дворца. За утренним чаем, перед тем как раскрыть пакет из Петергофа, он прочитал «Правительственный вестник». И лишь убедившись, что Манифест о роспуске Думы уже опубликован, распечатал конверт, дабы убедиться, что опасения его были не напрасны [1, с. 286], [2, с. 419], [8, с. 571], [9, с. 176], [11, с. 167], [13, с. 192], [14, с. 125 -126], [16, с. 71], [17, с. 399], [21, с. 96], [22, с. 15].
Уже после своей отставки, 19 июля 1906 г., И.Л. Горемыкин подал новую записку императору, в которой обобщал свой опыт на посту председателя Совета министров. Горемыкин признавал, что в итоге реализовался тот вариант, который им считался маловероятным: Дума заняла антигосударственную
позицию и поэтому была разогнана. С учетом того, что возвращение к прежнему режиму управления было уже невозможным, перед правительством стояла задача выработать глубоко обдуманную линию поведения по отношению к Думе нового созыва. Его политика не могла быть «реакционной», так как она способствовала бы лишь большей дестабилизации внутриполитической ситуации в стране [5, л. 11]. Однако «во всяком случае в расчет надо принимать наихудшие условия и, с такой точки зрения, следует допускать, что новый состав Думы может быть хуже распущенного ныне - в том смысле, что революционные элементы будут в нем многочисленнее нынешнего» [5, л. 12]. Правительство будет вынуждено вновь распустить представительное собрание и уже всерьез задуматься о реформе избирательного законодательства, чтобы предотвратить разрастание кризисных явлений в сфере государственного управления [5, л. 12об].
Для того чтобы законотворческий процесс стал более эффективным и предсказуемым, Горемыкин предлагал реформировать и Государственный совет. По его мнению, верхняя палата должна была выполнять особую стабилизирующую функцию в механизме взаимодействия представительной и исполнительной властей. Во-первых, она не должна была позволять Думе напрямую противостоять верховной власти. Во-вторых, ей следовало уравновешивать интересы народные, представленные в нижней палате, государственными интересами. Иными словами, Государственному совету суждено было предлагать альтернативное видение злободневных проблем не с точки зрения частных нужд, а исходя из «высших потребностей государственного бытия» [5, л. 14об]. Однако, по словам Горемыкина, верхняя палата пока не справлялась со своими обязанностями. «Причина этому лежит, как бы это не казалось странным, в составе членов Совета по назначению» [5, л. 15]. Реформированный Государственный совет автоматически пополнился всеми членами этого учреждения, назначенными и до 1906 г. При этом не учитывалось, что они были назначены совсем в другую эпоху и многие из них не подходили для работы в законодательном органе власти. Более того, они так и не поняли, в чем заключается их истинная роль в верхней палате. «Они не сочли себя солидарными с действиями верховной власти государственного управления, представителями правительства в Совете, а усвоили себе, каждый в соответствии со своими политическими взглядами, не согласованное с потребностями государственными положение» [5, л. 15об]. В итоге Государственный совет стал непредсказуемым и не соответствовал предначертанной ему роли. Его члены колебались между правительством и Думой и, по ощущениям Горемыкина, склонялись в сторону народных избранников, не желая действовать вопре-
ки господствовавшим общественным настроениям. Подобная ситуация бывшему председателю Совета министров представлялась нетерпимой, так как она расшатывала основы государственности. «Невозможно допустить такое положение, чтобы верховная власть назначала в Государственный совет половину его членов для того, чтобы не только не встретить в ней той опоры, которую она признает нужной, а для того, чтобы при участии этих членов образовалось в Совете оппозиционное большинство» [5, л. 16об]. Впредь правительство должно относиться к подбору членов верхней палаты с величайшей осмотрительностью. Председатель же Государственного совета должен находиться в тесном контакте с представителями высшей бюрократии [5, л. 18].
В записках Горемыкина была заключена своего рода правовая концепция, в которой отзывалось заметно модифицированное славянофильское учение. В деле управления страной бывший премьер отводил ведущую роль бюрократическому аппарату, возглавляемому самодержцем. Не отрицал он и народных представителей, защищавших общественные интересы и выполнявших роль приглашенных экспертов для принятия политических решений. Эти две столь непохожие силы должны были по возможности мирно сосуществовать, найдя столь необходимый modus vivendi. Горемыкинская модель весьма противоречива. Бывший глава правительства отказывал Совету министров в самостоятельной политической роли и в то же время требовал, чтобы это учреждение стало полноценным объединенным кабинетом. Совету министров следовало стать послушным механизмом в руках императора, и одновременно с тем именно он и должен был отвечать за все политические решения перед Думой.
В Царском селе о Горемыкине не забыли, и в начале 1914 г. ему было суждено вновь возглавить правительство. Сам Горемыкин так объяснял Коковцову свое назначение: «Я напоминаю старую енотовую шубу, которая давно уложена в сундук и засыпана камфарою, и совершенно недоумеваю, зачем я понадобился; впрочем, эту шубу так же неожиданно уложат снова в сундук, как вынули из него» [13, с. 267]. И теперь, по прошествии 8 лет с момента роспуска Думы I созыва, «горемыкинский стиль» ведения заседаний Совета министров не изменился. А.Н. Наумов впоследствии вспоминал: «Горемыкин был скуп на слова. В Совете министров Иван Логгинович производил на меня впечатление человека, который готов внимательно слушать прения, но вместе с тем думает про себя свою собственную думушку. Думушкой этой он делился лишь с одним своим государем, настраивая Его Величество следовать его, Горемыкина, взглядам и советам» [18, с. 356]. При этом, по словам Наумова, существенного влияния на назначения министров Горемыкин не оказывал [3, л. 180]. Бывший государственный секретарь барон Ю.А. Икскуль считал, что подлинные бразды правления оказались в руках главноуправляющего землеустройством и земледелием А.В. Кривошеина. В Го-
сударственном совете были уверены, что Кривошеин должен сменить Горемыкина, когда «почтенный старец окончательно рассыплется» [3, л. 180]. Министр финансов П.Л. Барк даже называл Кривошеина «душой» Совета министров [4, л. 1874], В.Н. Коковцов -«серым кардиналом», который намеренно выдвинул кандидатуру Горемыкина в премьеры, зная, что при этом главе правительства именно Кривошеин будет вершить все дела, не принимая на себя никакой политической ответственности [13, с. 266]. Думские лидеры, искавшие контактов с правительством, вели переговоры с Кривошеиным, а не с Горемыкиным [12, с. 48].
Все это не прибавляло единства правительству. Министр внутренних дел Н.А. Маклаков не скрывал своего неприятия Кривошеина и в беседах с малознакомыми людьми подвергал его беспощадной критике [18, с. 284 - 285]. У морского министра И.К. Григоровича были весьма натянутые отношения с министром путей сообщений А.Ф. Треповым и министром торговли и промышленности князем В.Н. Шаховским [18, с. 361]. Многие ведомства (в том числе и МВД) зачастую игнорировали позицию правительства [18, с. 358 - 359]. Это касалось и министра путей сообщений Трепова, который в 1916 г. внес в Думу «большую железнодорожную программу» без какого-либо обсуждения в Совете министров, а лишь с санкции императора [18, с. 369]. Решения военного, морского ведомств, Министерства иностранных становились «сюрпризами» для их коллег. Так, С.Д. Сазонов в 1915 - 1916 гг. вел переговоры о доставке шведской стали Румынии и о снабжении последней автомобильными шинами и лошадьми, не ставя в известность другие правительственные учреждения [18, с. 362]. «Произвол отдельных министров, общая несогласованность, злоупотребление волей и именем государя, явный раскол среди коллегии, отсутствие сильного объединяющего лица», -таково было первое впечатление А.Н. Наумова от участия в заседании правительства 10 ноября 1915 г. [18, с. 350].
И все же горемыкинский стиль руководства вновь оказался востребованным. Торжествовала и его политическая модель, соединявшая несоединимое. В этом, прежде всего, сказалась неспособность императора однозначно ответить себе на вопрос, поставленный еще весной 1906 г.: ограничена ли теперь власть самодержца или нет. Фигура Горемыкина как будто бы позволяла не замечать этой проблемы, что способствовало лишь возникновению новых проблем, не менее существенных. И в итоге отказываясь занять определенную позицию и утрачивая всякий контроль над ситуацией, дезорганизованная и многоголовая правительственная власть невольно скользила навстречу неизвестности.
Литература
1. Бельгард, А.В. Воспоминания / А.В. Бельгард; вступ. статья, подгот. текста Е.Н. Андреевой; коммент. Г.М. Пономаревой, Т.К. Шор, Н.Г. Патрушевой. - М., 2009.
2. Богданович, А.В. Три последних самодержца / А.В. Богданович; предисл. А. Боханова. - М., 1990. - 608 с.
3. ГА РФ. - Ф. 102. - Оп. 265. - Д. 1011.
4. ГА РФ. - Ф. 102. - Оп. 265. - Д. 1036.
5. ГА РФ. - Ф. 543. - Оп. 1. - Д. 520.
6. ГА РФ. - Ф. 555. - Оп. 1. - Д. 1670. - Ч. 2.
7. ГА РФ. - Ф. 583. - Оп. 1. - Д. 69.
8. Гурко, В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника / В.И. Гурко; вступ. ст. Н.П. Соколова и А. Д. Степанского; публ. и коммент. Н.П. Соколова. - М., 2000.
9. Джунковский, В.Ф. Воспоминания: в 2 т. / В.Ф. Джунковский; под общ. ред. А.Л. Паниной; предисл. и примеч. И.М. Пушкаревой и З.И. Перегудовой. - М., 1997.
- Т. 1.
10. Извольский, А.П. Воспоминания / А.П. Извольский.
- М., 1989.
11. Киреев, А.А. Дневник, 1905 - 1910 гг. / А.А. Киреев; сост., авт. предисл. и коммент. К.А. Соловьев. - М., 2010.
- 472 с.
12. Клячко, Л.М. Повести прошлого / Л.М. Клячко. -Л., 1929.
13. Коковцов, В.Н. Из моего прошлого: Воспоминания, 1903 - 1919 гг.: в 2 кн. Кн. 1 / В.Н. Коковцов; вступ. ст. В.И. Бовыкина; примеч. А.К. Сорокина. - М., 1992.
14. Крыжановский, С.Е. Воспоминания: Из бумаг С.Е. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи / С.Е. Крыжановский. - СПб., 2009.
15. Крыжановский, С.Е. Заметки русского консерватора / С.Е. Крыжановский // Вопросы истории. - 1997. -№ 3. - С. 121 - 139.
16. Курлов, П.Г. Гибель императорской России / П.Г. Курлов. - М., 1991.
17. Милюков, П.Н. Воспоминания: в 2 т. / П.Н. Милюков; сост. и вступ. ст. М.Г. Вандалковской; коммент. и указ. А.Н. Шаханова. - М., 1990. - Т. 1.
18. Наумов, А.Н. Из уцелевших воспоминаний, 1868 -1917: в 2 кн. Кн. 2 / А.Н. Наумов. - Нью-Йорк, 1955.
19. Оболенский, В.А. Моя жизнь, мои современники / В.А. Оболенский. - Париж, 1988.
20. Особые журналы Совета министров царской России. 1906 год. - М., 1982. - Ч. 1.
21. Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: в 7 т. / под ред. П.Е. Щеголева. - М.; Л., 1927. - Т. 7.
22. Рейн, Г.Е. Из пережитого, 1907 - 1918: Врачебносанитарная реформа и учреждение Министерства народного здравия, очерк главнейших политических течений в России за последние годы царствования императора Николая II: в 2 т. / Г.Е. Рейн. - Берлин, 1938. - Т. 1.
23. Речь: газ. - 1914. - № 32. - 2 февраля.
24. Тыркова-Вильямс, А.В. Воспоминания: То, чего больше не будет / А.В. Тыркова-Вильямс; послесл. В.В. Шелохаева. - М., 1998.
25. Френкель, З.Г. Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути / З.Г. Френкель. - СПб., 2009.
