CC BY
74
УДК 820
Д. Н. Жаткин, Т. С. Круглова
И. И. ХЕМНИЦЕР И НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА (К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ)
Аннотация.
Актуальность и цели. В последние десятилетия значительный интерес исследователей стало вызывать такое маргинальное явление, как творчество русских писателей на иностранных, прежде всего европейских, языках. Вслед за работами Ю. М. Лотмана, Е. П. Гречаной и др., посвященными русской литературе на французском языке, появился целый ряд исследований немецкоязычного творчества русских писателей А. К. Толстого, К. К. Павловой,
Э. И. Губера, Е. Б. Кульман и др. (Д. Н. Жаткин, Т. Н. Шешнева, О. В. Родико-ва). В статье, продолжающей работу в данном направлении, поставлена задача раскрыть особенности творчества русского поэта И. И. Хемницера (1745-1784) в контексте русско-немецких литературных и историко-культурных связей последней трети XVIII в.
Материалы и методы. Материалом для анализа стали стихотворения И. И. Хемницера на немецком языке, его басенные произведения, созданные под влиянием творчества Кристиана Фюрхтеготта Геллерта. В работе использовались сравнительно-исторический и сравнительно-типологический методы исследования, а также приемы комплексного анализа.
Результаты. Осуществлен подробный анализ идейно-тематического содержания произведений русского поэта на немецком языке, установлена специфика творческой манеры И. И. Хемницера. Особое внимание уделено вопросу интерпретации басенного, эпиграмматического и лирического творчества поэта в аспекте международных литературных связей и историко-литературных традиций.
Выводы. Выявленные особенности произведений И. И. Хемницера на немецком языке, его басен, ставших переводами, вольными переводами басен К.-Ф. Геллерта, подражаниями им, позволяют говорить о том, что в эпоху повышенного влияния на русское общество французской литературы и французского языка (век Екатерины II) И. И. Хемницер был одним из немногих русских писателей, в творчестве которых оказалось системно представлено русско-немецкое литературное и историко-культурное взаимодействие.
Ключевые слова: поэзия, реминисценция, литературная традиция, русско-немецкие литературные и историко-культурные связи, поэтический перевод, басня, эпиграмма, межкультурная коммуникация.
D. N. Zhatkin, T. S. Kruglova
I. I. KHEMNITSER AND THE GERMAN LITERATURE (TO THE PROBLEM SETTING)
Abstract.
Background. In the last decades researchers have become greatly interested in such marginal phenomena as Russian writers’ creative work in foreign, first of all European, languages. U. M. Lotman’s, E. P. Grechanaya’s and other scientists’ works, devoted to the Russian literature in the French language, have been followed by researches of Russian writers, for example A. K. Tolstoy’s, K. K. Pavlova’s,
E. I. Guber’s, E. B. Kulman’s creative works in the German language (D. N. Zhatkin,
T. N. Sheshneva, O. V. Rodikova). The purpose of this article, continuing the work in this direction, is to show peculiarities of the Russian poet I. I. Khemnitser’s (1745-1784) creative work in the context of the Russian-German literary, historical and cultural connections in the last third of the XVIII-th century.
Materials and methods. Materials for the analysis are I. I. Khemnitser’s poems in the German language, his fables, created under Christian Fürchtegott Gellert’s influence. The comparative-historical and comparative-typological methods of research, as well as techniques of the complex analysis, are used in the article.
Results. The article gives a detailed analysis of conceptual and thematic contents of the Russian poet’s works in the German language, points out peculiarities of
I. I. Khemnitser’s creative manner. The authors pay special attention to the question of the poet’s fable, epigram and lyrics interpretation in the aspect of international literary connections and historical cultural traditions.
Conclusions. Discovered peculiarities of I. I. Khemnitser’s works in the German language, his fables, which became translations, interpretations, imitations of Ch.-F. Gellert’s fables, allow to conclude that in the epoch of the increased influence of the French literature and language on the Russian society (times of Catherine II)
I. I. Khemnitser was one of few Russian writers, in whose creative work the Russian-German literary, historical and cultural interaction was represented systematically.
Key words: poetry, reminiscence, literary tradition, Russian-German literary, historical, cultural ties, poetic interpretation, fable, epigram, intercultural communication.
К числу выдающихся деятелей русской культуры, внесших значительный вклад в развитие русско-немецких культурных связей последней трети XVIII в., относится Иван Иванович Хемницер (1745-1784). В истории русско-немецких культурных связей Хемницер остался как интерпретатор сюжетных мотивов басен К.-Ф. Геллерта и автор оригинальных стихотворений на немецком языке.
Немецкий баснописец Кристиан Фюрхтеготт Геллерт (1715-1769), оказавший наибольшее влияние на творческое становление Хемницера, принадлежал к плеяде деятелей западноевропейского Просвещения. В сборнике «Fabeln und Erzählungen» («Басни и рассказы», 1746-1747) Геллерт высмеивал феодальные пережитки в системе общественных отношений, спесь и псевдоученость, концентрировал внимание преимущественно на нравственно-этических проблемах. Провозглашая в качестве основных человеческих добродетелей честность, умеренность и скромность, Геллерт представал дидактиком, для которого важны нравоучение, наставление. По этой причине сюжеты басен Геллерта нередко оказывались излишне растянутыми, лишенными той иронии, что придает неповторимость произведениям Ж. Лафонтена и И. А. Крылова.
Хемницер интерпретировал сюжетные мотивы более двадцати басен немецкого предшественника: «Der Maler» («Живописец») - «Писатель»; «Das Pferd und der Esel» - «Конь и осел»; «Der sterbende Vater» - «Умирающий отец»; «Der Kuckuck» - «Скворец и кукушка»; «Wucherer» («Ростовщик») -«Кащей»; «Das Land der Hinkenden» («Страна хромых») - «Земля хромоногих и картавых»; «Der Jünglich und der Greis» («Юноша и старик») - «Совет стариков»; «Elpin» - «Боярин афинский»; «Der baronisierte Bürger» («Пожалованный в бароны мещанин») - «Барон»; «Der Tanzbir» - «Медведь-плясун»;
«Der ungeratene Sohn» - «Усмирительный способ»; «Der gütiger Besuch» («Любезный посетитель») - «Пустомеля»; «Der Kunschpferd» («Каретная лошадь») - «Конь верховой»; «Der glücklich gewordene Ehemann» - «Счастливый муж»; «Hanz Nord» - «Хитрец»; «Das Gespenst» («Привидение») - «Домовой»; «Der grüne Esel» - «Зеленый осел»; «Der Zeisig» («Чиж») - «Соловей и чиж»; «Die glückliche Ehe» - «Счастливое супружество»; «Cleant» -«Стряпчий и воры»; «Die Guttat» - «Благодеяние»; «Emil» - «Воин»; «Der Fuchs und die Elster» - «Лисица и сорока». Например, басня «Благодеяние», сюжет которой заимствован у Геллерта («Die Guttat»), повествует о ханжестве и лицемерии внезапно разбогатевшей вдовы Смирены, всюду твердившей о необходимости помогать бедным, однако так реагирующей на появление просящего милостыню: «Суди бог, - говорит, - кто бедных покидает!» / И нищему большой гнилой сухарь несет» [1, с. 109]. Вслед за Геллертом («Der grüne Esel») Хемницер с живостью пересказывает в басне «Зеленый осел» историю «дурака», выкрасившего осла в зеленый цвет и поведшего его по улицам городка, демонстрируя всем любопытным: «По лицам смотреть зеленого осла / Кипит народу без числа; / А по домам окошки откупают, / На кровлях вылезают, / Леса, подмостки подставляют: / Всем видеть хочется осла, когда пойдет» [1, с. 97-98]. Если у Хемницера рассказчик предстает живым свидетелем происходящих невероятных событий, простодушно рассказывающим о них читателю, то у дидактика Геллерта описание является сухим, основанным исключительно на констатации фактов: «Die Gassen wimmelten von Millionen Seelen? / Man hebt die Fenster als, man dekt die Dächer ab; / Denn alles will den grünen Esel sehn, / Und alle konnten doch nicht mit dem Esel gehn» [2, s. 39]. В отличие от Геллерта Хемницер излагал сюжет о зеленом осле с предельной естественностью, создававшей впечатление какой-то легкости, непринужденности повествования - «кажется, что он писал без всякого труда и невольно забавлял читателя своей простотою» [3, с. 126]. Сильную сторону басенных произведений Хемницера составляет их критическая струя - в тех случаях, когда поэт стремился к созданию положительных образов, они получались неопределенными, отвлеченными [4, с. 473-486, 479].
Для басен Хемницера, восходящих к «Erzählungen» Геллерта, характерны «новеллистичность», сохранение прямого смысла поучительно-дидактического сюжета. В ряде случаев сюжетная линия оказывается лишенной внутреннего стержня, эпиграмматической остроты и динамизма (например, в басне Хемницера «Счастливый муж», интерпретирующей мотивы басни Геллерта «Der glücklich gewordene Ehemann»). Вслед за Геллертом Хемницер в большинстве произведений выводит не традиционные звериные персонажи (лисиц, медведей и т.д.), а людей, тем самым превращая некоторые басни в небольшие сюжетные новеллы. Вместе с тем Хемницеру неоднократно удается преодолеть рассудочность и отвлеченность, внести в басни национальный колорит, придать им неповторимое звучание. Например, интерпретируя басню Геллерта «Der Kutschpferd» в своей басне «Конь верховой», Хемницер полностью отбрасывает нравоучение, занимавшее у Геллерта 14 из 23 строк текста, после чего за счет разговора верхового коня и крестьянской лошади оживляет и расширяет сюжетную сценку. И таких примеров, свидетельствующих о том, что Хемницер не только следовал за Геллертом, но и преодолевал очевидные недостатки, свойственные его творчеству, можно привести немало.
Хемницером также написана одна басня на немецком языке -«Erzählung» («Ein Spötter des Apollo Leier...», повествующая о насмешнике, считавшем недостойным занятие поэзией, с иронией сказавшем об этом настоящему поэту и получившем жестокий отпор: «Ein Dichter von Verdienst war bei der Spott zugegen. / Zu diesem sagte er: «Nicht war, mein Herr, Sie mögen / Doch auch wohl gerne poesieren?» / - «O ja, mein Herr, ich schrieb auf Narren gern Satieren» [1, с. 239]. Тот же сюжет изложен Хемницером на русском языке в басне «Хулитель стихотворства», где «ненавистник всех наук и всех стихов», пожелавший насмехаться над писателем, услышал в ответ: «...люблю стихи писать, / Однако же не площадные, / А только я пишу такие, / Где дураков могу сатирой осмеять» [1, с. 143].
Среди материалов личного фонда Я. К. Грота в Институте русской литературы РАН хранится тетрадь И. И. Хемницера, озаглавленная «Sammlung verschiedener Gedichte» («Собрание разных стихотворений»). В «Полном собрании стихотворений» И. И. Хемницера, вышедшем в 1964 г., наиболее значительные из текстов были впервые опубликованы и кратко прокомментированы Л. Е. Бобровой и В. Э. Вацуро [5, с. 352]. Большинство произведений Хемницера на немецком языке представляют собой «надписи» эпиграмматического характера, в целом близкие эпиграммам поэта на русском языке [6, с. 3-30].
Хемницер предпочитал в эпиграммах не общие рассуждения, а меткие характеристики, позволявшие в нескольких штрихах - выпукло, злободневно и язвительно - охарактеризовать то или иное явление общественной жизни, а также нелепости окружающего мира, обусловленные деятельностью конкретных людей. В эпиграмме «Auf den K<önig> v<on> P<reußen>» («На короля Пруссии») осуждается деятельность прусского короля Фридриха II, сочетавшего продвижение идей «просвещенной монархии» с ведением захватнических войн: «Er war der größte Geist, das Muster größter Dichter, / Der Tonkust größte Ehr, der größte Sittenrichter, / Der größte König seiner Zeit / Und auch der größte Freund der Menschenfei<n>dlichkeit» [1, с. 262].
Личность Фридриха II серьезно занимала Хемницера, стремившегося «создать тип современного властителя и указать на конкретных врагов просветительской идеи «общего блага» [7, с. 23]. Фридрих II стал также героем двух «Надгробных» Хемницера, написанных на русском языке: «Он был великий дух, огромных дел творитель - / И блага общего усердный разрушитель»; «Под камнем сим лежит не умный философ, / Не лицемер, не богослов, / Не воин, не герой, не трона обладатель, / Не преполезнейших законов пред-писатель, / Не исцелением прославившийся врач - / Лежит здесь счастия народного палач» [1, с. 230]. Нетрудно усмотреть стилевую и метрическую близость первой из двух приведенных «Надгробных» и цитировавшейся выше немецкоязычной эпиграммы, причем в первом стихе эта близость доходит до калькирования. Очевидно наличие переклички «Надгробных» с «Grabschrift» («Эпитографией») Хемницера, написанной на немецком языке: «Der hier in dieser Gruft liegt unter Leichtenstein, / Der schien ein großter Geist, allein kein Mensch zu sein» [1, с. 258]. В «Эпитографии» Хемницер характеризует скончавшего свой век героя как великого гения, мощный дух, лишенный достоинств человечности.
Обращаясь к личности Фридриха II, Хемницер вместе с тем шел по пути обобщения и даже иносказательности - суждения о просвещенном абсо-
лютизме, сочетавшем в себе высокую культуру и безмерную жестокость, могли быть по праву отнесены и к российской современности, в которой жил и творил Хемницер, - к екатерининской эпохе. Определенное обобщение всему «циклу» произведений придает и то существенное обстоятельство, что Фридрих II был современником Хемницера и даже пережил автора «Надгробных» (Хемницер умер в 1784 г., а Фридрих II - в 1786 г.). Таким образом, в своих эпиграммах Хемницер резко критиковал не только Фридриха II, но и общие тенденции завоевательной политики, сочетавшей масштабность свершений и невнимание к народным интересам.
Тема власти и народа оказывается одной из самых существенных для Хемницера как автора эпиграмматических текстов. Образцом государственного деятеля выступает у него Петр Великий, памятник которому, позднее прославленный А. С. Пушкиным в «Медном всаднике», сооружался в Санкт-Петербурге в 1770-1782 гг., привлекая всеобщее внимание неординарностью и масштабностью замысла скульптора Э. -М. Фальконе, многогранно раскрывшего образ преобразователя страны. «Вместо всех похвал подписать только: Петр» [1, с. 231].
Многие эпиграммы Хемницера затрагивали актуальные вопросы литературного процесса, неизменно высмеивая графоманство, отсутствие творческой одаренности, льстивость по отношению к высокопоставленным лицам. Сохранились две тематически близкие эпиграммы Хемницера «Auf eine Wochenschrift «Mischmasch» (An der Verfasser)» («На еженедельник <«Смесь»> (Сочинителю)» и «Auf eben Dieselbe» («На нее же»). В настоящее время не представляется возможным точно установить предмет эпиграмм, поскольку немецкая лексема «Mischmas^» может означать «смесь», «всякая всячина», а потому с полным правом можно говорить, что Хемницер имел в виду один из трех еженедельников, выходивших в 1769 г., - «Смесь» Ф. А. Эмина или Л. И. Сичкарева, «Всякая всячина» Екатерины II, «И то и сио» М. Д. Чулкова. На наш взгляд, Хемницер имел в виду первое из названных изданий, получившее в обществе неоднозначные оценки: «Mein Herr, Ihr Mischmasch ist von vielen hier gelesen, / Und ich bin der Zahl der Leser auch gewesen. / Man sieht es Ihrer Schrift mit leichter Mühe an, / Der Kopf hat Ihnen wohl dabei nicht weh getan» [1, с. 240]. Сатирическая ориентация «Смеси» приковывала внимание Хемницера, стремившегося вместить в гибкую форму иронического стихотворения волновавшие его мысли и чувства, однако в числе «легких» стихотворений в журнале преобладали поверхностные рифмовки: «Ein Mischmasch im Gehirn, ein Mischmasch auf Papier: / Ihr Herren, wem beliebt?.. Behüte Gott dafür!» [1, с. 241].
Творчество швейцарского поэта, представителя раннего сентиментализма А. Галлера, написавшего знаменитую поэму «Альпы» и «Несовершенное стихотворение о вечности», привлекало внимание русской литературы XVIII - первой трети XIX в., в частности, определенный интерес вызывало использование А. Галлером в «Альпах» материального эпитета «золотой» по отношению к абстрактному понятию времени, выражавшее желание придать значимость и возвышенность описываемым событиям и судьбам [8, с. 56;
9, с. 9-13]. Две стихотворные эпиграммы И. И. Хемницера на немецком языке посвящены «Несовершенному стихотворению о вечности» А. Галлера: «Wie Haller hätte das Gedicht / «Die Ewigkeit» geschrieben? / Nein, dieses glaub
ich nicht: / Die Ewigkeit hat selbst gedieht / Und Haller nur geschrieben»; «Es schneit, die Ewigkeit spricht selbst in dem Gedicht, / Von der ein Haller spricht» [1, с. 242]. Как видим, Хемницера волнует проблема «человек и вечность», рассматриваемая в аспекте способности тленного творца создавать бессмертные творения разума. По мнению Хемницера, приобщение творца к вечности происходит в краткие минуты творческого вдохновения, когда он независим от земной оболочки, от всего того, что стало непререкаемой ценностью для этого мира, для окружающих.
Смерть Вольтера в 1778 г. вызвала усиление общественного интереса к его идеям и взглядам. Хемницер воспринимал исторические труды Вольтера (в частности, написанную в 1757-1763 гг. «Историю российской империи при Петре Великом») как официальные сочинения, создававшиеся под влиянием общения с монархами, представителями верховной власти: «Волтера все бранят, поносят, / И гнусный на него такой поступок взносят, / Что много он в своей «Истории» налгал. / Ну виноват ли он, когда его дарили / И просили, / Чтоб вместо правды ложь он иногда писал?» [1, с. 220]. Ставя превыше всего пропаганду просветительских идеалов, создавая образ просвещенного государя Петра I, Вольтер стремился провести красной нитью идею исторического прогресса, связанного с достижениями человеческого разума [10, с. 20-25].
Осуждая близость Вольтера властям, Хемницер вместе с тем признавал неординарность французского писателя, который «божественно перу повелевал» [1, с. 220]. Определенные параллели можно провести между написанной Хемницером на русском языке эпиграммой «На Волтера» («Все говорят: «Волтер божественно писал»...») и относящейся к тому же периоду (17781779 гг.) немецкоязычной эпиграммой Хемницера «Mich reizt ein dichterischer Trieb...», основная мысль которой заключена в последнем стихе: «Er sprah zur Feder: «Schreib!», und seine Feder schrieb» [1, с. 240]. Интересно отметить, что самоиронию первого стиха и афористичность последнего в немецкоязычном тексте подкрепляет его «начинка» в виде трех стихов, пародирующих торжественный слог классицистической оды: «Voltairens großen Geist im Dichten zu besingen. / O möchte mir doch dieses Lied gelingen!» / Wohlan! So will ich ihn besingen» [1, с. 240]. Афористичность последнего стиха как бы противопоставлена многословию классицистических восхвалений, а потому придает тексту очевидную критическую направленность.
Критическое отношение к поэтам, восхвалявшим вельмож, проявилось во многих немецкоязычных эпиграммах Хемницера. В частности, в стихотворении «Sinngedicht» («Jüngst webt Herr Reimreich ein Gedicht...») говорится о рифмаче, написавшем в подарок вельможе послание, основным достоинством которого было красочное многословное название. Еще более жестко звучит эпиграмма «Ich lese Stumpfsinn sein Gedicht...», осуждающая бестолковое стихотворчество в угоду отдельным богатым людям: «Ich lese Stumpfsinn sein Gedicht / Auf einen reichen klugen Mann. / Das, was ich vom Gedicht zum Ruhme sagen kann, / Ist, daß kein Mensch von dem Gedichte spricht / Als nur der reiche kluge Mann» [1, с. 243].
Немецкое образование и воспитание способствовали знакомству Хем-ницера с лучшими образцами современной ему западногерманской эпиграмматической поэзии Г.-Э. Лессинга и Ф.-Г. Клопштока, однако русский поэт,
в определенной мере следуя за предшественниками в тематике и образности, мастерски показывал общественную индивидуальность, отказывался от поучительного тона и общих рассуждений, предпочитая во всем конкретику и лаконизм. Эпиграммы, разящие человеческие пороки, заметно усиливали свое воздействие на читателя благодаря энергичности стиха, простоте изложения материала и склонности поэта к неожиданным концовкам. Р. Ю. Данилевский провел сопоставление одной из эпиграмм Ф.-Г. Клопштока («Ist dein Gedank erhaben, dann macht er edler dein edles / Wort, und zugleich erhöht dieses den rhythmichen Ton. / Aber, ist dein Wort ein gemeines, so sinkt der erhabne / Sinn, und solcherlei Wort schwächt auch die metrische Kraft» [11, s. 150]) с русскими эпиграммами Хемницера, в частности с афористическим двустишием «Для рифмы часто мысль высока упадает / И часто низкая высокость получает» [1, с. 232], установив, что Хемницер следует за мыслью Клопштока о способности благородного слова возвышать ритмический тон, а низкого слова, наоборот, ослаблять метрическую силу стиха [7, с. 19]. Вместе с тем нельзя не признать, что Хемницер нацелен в своей эпиграмме не рассуждать, философствовать, как это делал немецкий предшественник, а утверждать, не сомневаясь в собственной правоте. Мысль, ставшая основой афористического двустишия, не была случайной для Хемницера, наоборот - она была обусловлена глубокими, серьезными раздумьями. В частности, определенные подступы к ней можно видеть в «Эпиграмме» («Что М<айков?> никогда, писав, не упадал.»): «Что М<айков?> никогда, писав, не упадал, / Ты правду точную сказал. / Я мненья этого об нем всегда держался: / Он, сколько ни писал, нигде не возвышался» [1, с. 220]. Известно, что В. И. Майков, автор ироико-мической поэмы «Елисей, или Раздраженный Вакх», скончавшийся в 1778 г., имел с 1780-х гг. репутацию поэта, ориентированного на вкусы «особого, не высшего круга читателей» [12, с. 28].
Две эпиграммы Хемницера на немецком языке содержат отзыв о мастерстве клавесиниста и композитора Иоганна Готфрида Пальшау, приехавшего в Петербург в 1770 г., однако обретшего популярность только на рубеже 1770-1780-х гг. Хемницер сравнивал Пальшау с Орфеем, говорил о способности мастера пленять слушателей своей игрой: «Ein Gott der Tonkunst Palschau spielt / Und alles hört und alles fühlt» («Sinngedicht auf Palschau») [1, c. 241]. Та же мысль в более развернутом виде повторена в эпиграмме «Auf eben denselten», на примере творчества Пальшау утверждавшей высокую роль искусства в повседневной жизни обычных людей: «Doch Menschen, die sonst gar nichts fühlen, / Sind ganz Gefühl, wenn Palschau spielt. / Und dies ist wahre Kunst im Spielen, / Daß jeder hört und jeder fühlt» [1, c. 241].
В эпиграммах на немецком языке Хемницер указывал на пороки, свойственные человеку, - скупость, корысть, кичливость, склонность к сплетням и тяжбам, причем в большинстве случаев автор избегал морализации, предпочитая представить читателю краткую «сценку», которую каждый осмысливал по-своему: «Jüngst traf mich jener gute Mann / Bei seiner Frau im Bette an, / Und machte mir so finstre Miene, / Als schien er drüber aufgebracht. / Dies hätt ich doch wohl nicht gedacht, / Ich wollte ja dem guten Manne dienen» [1, c. 254]. Интересно отметить, что известен и русский вариант только что приведенной эпиграммы, - впрочем, как нам кажется, основная мысль в нем передана Хемницером без той яркости и выразительности, что присущи немецкому
тексту: «Муж сердится, что я к жене его хожу, / А я ни малой в том вины не нахожу: / Ведь я с него ж труды сбавляю. / За что он сердится совсем не понимаю» [1, c. 224]. Можно назвать и другие случаи, когда одна и та же мысль проведена Хемницером в предельно близких друг другу эпиграммах на русском и немецком языках. Так, в эпиграммах «Sinngedicht» («Madame! Wie fangs ich an...»), «Du willst das Bildnis gern fon Mad. N. bekommen...», «На дурную женщину, которая хотела, чтоб ее списали» говорится о некрасивой даме, напомнившей художнику, к которому она обратилась с просьбой создать ее портрет, черта (сатану): «Ich wett, der Maler wird alsdann sie richtig fassen: / Ich will den Teufel holen lassen» [1, c. 225]; «Kannst du denn nicht geschwind den Teufel holen lassen? / Der Maler wird gewiß ihr Bildnis richtig fassen» [1, c. 225]; «С кого б для сходства мне списать ее, Постой. - / Сказал, - пошлю за сатаной» [1, c. 224]. Хемницер во многом продолжил традиции А. Д. Кантемира и А. П. Сумарокова, показывавших неправосудие, корыстолюбие, невежество, увлечение галломанией, другие пороки, однако при этом отказывался от сатирического гротеска, гиперболизации, создавая бытовую зарисовку, предельно близкую жизненной реальности.
Хемницер создавал на немецком языке не только эпиграммы, но и некоторые лирические стихотворения, в частности два варианта застольной песни «An gute Freunde über den wahren Genus der Zeit» («Добрым друзьям об истинном наслаждении временем»), «Wunsch» («Желание»), «Lied» («Песня») и др. В этих произведениях нашли отражение традиции Ф. Хагедорна, К.-М. Виланда, И.-П. Уца, И.-В.-Л. Глейма и многих других немецких поэтов. Хемницер свободно владел немецким языком в его литературном и разговорном вариантах, и потому его немецкоязычные произведения отличают плавность изложения, легкость, свойственные далеко не каждому из русских поэтов, писавших по-немецки. Стихотворение «Wunsch», написанное вольным ямбом, стояло у истоков применения этого стихотворного размера (традиционно использовавшегося только в баснях) в лирической поэзии, причем впоследствии по этому пути пошли другие писатели, в частности Е. И. Костров в «Стихах Анете».
Особый интерес представляет стихотворение «Lied», являющееся нехарактерным для творчества Хемницера и имеющее авторский вариант на русском языке - «Песнь» («Какою ту назвать минуту...»). О соотношении русского и немецкого текстов в настоящее время судить сложно, однако сравнение строф убеждает, что между ними имеются определенные переклички: «Vermag mein Lied dich zu bewegen, / So sprich doch einmal noch, zu mich, / Kann ich noch deine Lieb erregen, / Mein Thirsis, ja ich liebe dich!» («Lied») [1, c. 261] - «О, ежели мое стенанье / Проникнуть может в грудь твою, / Так прекрати мое страданье, / Скажи: “И я тебя люблю”» («Песнь») [1, c. 200]. Оба произведения могут быть с равным успехом отнесены и к жанру анакреонтической оды, художественно выражавшему представления европейского Просвещения, согласно которым человек всегда стремится к удовольствиям и избегает страданий, и к жанру сентиментального романса, которому отдали дань многие русские поэты конца XVIII - начала XIX в. Хемницеру в чем-то удалось предвосхитить те открытия, что были сделаны впоследствии Ю. А. Нелединским-Мелецким, Н. А. Львовым, Н. М. Карамзиным.
Список литературы
1. Хемницер, И. И. Полное собрание стихотворений / И. И. Хемницер. - М. ; Л. : Советский писатель, 1963. - 361 с.
2. Gellert, Ch. F. Sämtliche Fabeln und Erzählungen / Ch. F. Geliert. - Leipzig : VEB Fachbuchverlag, 1867. - 112 s.
3. Измайлов, А. Е. Басни Хемницера / А. Е. Измайлов // Благонамеренный. -1818. - Январь. - С. 126-127.
4. Битнер, Г. В. Хемницер / Г. В. Битнер // История русской литературы. - М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1947. - Т. 4. Литература XVIII века. - Ч. 2. - С. 473-486.
5. Боброва, Л. Е. Примечания / Л. Е. Боброва, В. Э. Вацуро // Хемницер И. И. Полное собрание стихотворений. - М. ; Л. : Советский писатель, 1963. -С. 340-387.
6. Боброва, Л. Е. Сборник И. И. Хемницера «Эпиграммы и прочие надписи» / Л. Е. Боброва // Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена. - 1958. - Т. 168. - Ч. 1. - С. 3-30.
7. Данилевский, Р. Ю. Немецкие стихотворения русских поэтов / Р. Ю. Данилевский // Многоязычие и литературное творчество : сб. науч. тр. - Л. : Наука, 1981. - С. 9-38.
8. Жаткин, Д. Н. Поэзия А. А. Дельвига и историко-литературные традиции / Д. Н. Жаткин. - М. : Таганка, 2005. - 268 с.
9. Жаткин, Д. Н. «Чаша жизни» в русской поэзии / Д. Н. Жаткин // Русская речь. -2006. - № 1. - С. 9-13.
10. Алексеев, М. П. Вольтер и русская культура XVIII века / М. П. Алексеев // Вольтер: Статьи и материалы. - Л. : Изд-во Ленинградск. ун-та, 1947. - С. 20-25.
11. Klopstock, F. G. Werke in einem Band / F. G. Klopstock. - Berlin-Weimar : Aufbau-Verlag, 1971. - 356 s.
12. Дмитриев, М. А. Мелочи из запаса моей памяти / М. А. Дмитриев. - М. : Тип. Грачева и Ко, 1869. - 298 с.
References
1. Khemnitser I. I. Polnoe sobranie stikhotvoreniy [Complete collection of poems]. Moscow; Leningrad: Sovetskiy pisatel', 1963, 361 p.
2. Gellert Ch. F. Sämtliche Fabeln und Erzählungen [Collection of fables and tales]. Leipzig: VEB Fachbuchverlag, 1867, 112 p.
3. Izmaylov A. E. Blagonamerennyy [The loyal]. 1818, January, pp. 126-127.
4. Bitner G. V. Istoriya russkoy literatury [The history of Russian literature]. Moscow; Leningrad: Izd-vo AN SSSR, 1947, vol. 4, Literature of XVIII century, part 2, pp. 473-486.
5. Bobrova L. E., Vatsuro V. E. Khemnitser I. I. Polnoe sobranie stikhotvoreniy [Khem-nitser I. I. Complete collection of poems]. Moscow; Leningrad: Sovetskiy pisatel', 1963, pp. 340-387.
6. Bobrova L. E. Uchenye zapiski Leningradskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo instituta im. A. I. Gertsena [Proceedings of Leningrad State Pedagogical Institute named after A. I. Gertsen]. 1958, vol. 168, part 1, pp. 3-30.
7. Danilevskiy R. Yu. Mnogoyazychie i literaturnoe tvorchestvo: sb. nauch. tr. [Multilingualism and literary art: collected papers]. Leningrad: Nauka, 1981, pp. 9-38.
8. Zhatkin D. N. Poeziya A. A. Del'viga i istoriko-literaturnye traditsii [A. A. Delvig’s poetry and historical-literary traditions]. Moscow: Taganka, 2005, 268 p.
9. Zhatkin D. N. Russkaya rech' [Russian language]. 2006, no. 1, pp. 9-13.
10. Alekseev M. P. Vol'ter: Stat'i i materialy [Volter: articles and materials]. Leningrad: Izd-vo Leningradsk. un-ta, 1947, pp. 20-25.
11. Klopstock F. G. Werke in einem Band [Works in single volume]. Berlin-Weimar: Aufbau-Verlag, 1971, 356 p.
12. Dmitriev M. A. Melochi iz zapasa moey pamyati [Trivia in my memory stock]. Moscow: Tip. Gracheva i Ko, 1869, 298 p.
Жаткин Дмитрий Николаевич доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой перевода и переводоведения, Пензенский государственный технологический университет
(Россия, г. Пенза, проезд Байдукова, 1а); академик Международной академии наук педагогического образования, почетный работник высшего профессионального образования РФ, член Союза писателей России, член Союза журналистов России
E-mail: ivb40@yandex.ru
Круглова Татьяна Сергеевна кандидат филологических наук, профессор, кафедра перевода и переводоведения, Пензенский государственный технологический университет
(Россия, г. Пенза, проезд Байдукова, 1а) E-mail: tatjana.sk@mail.ru
Zhatkin Dmitriy Nikolayevich Doctor of philological sciences, professor, head of sub-department of interpretation and translation science, Penza State Technological University (1a Baydukova lane, Penza, Russia); honoured research worker of higher professional education, Member of the Union of Writers of Russia, Member of the Union of Journalists of Russia
Kruglova Tatiana Sergeyevna Candidate of philological sciences, professor, sub-department of interpretation and translation science, Penza State Technological University (1a Baydukova lane, Penza, Russia)
УДК 820
Жаткин, Д. Н.
И. И. Хемницер и немецкая литература (к постановке проблемы) I
Д. Н. Жаткин, Т. С. Круглова // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2014. - № 2 (30). - С. 95-104.
