CC BY
15
= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =
Пётр ДУТКЕВИЧ (Канада), Владимир ПОПОВ
ХУДШЕЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, УЖЕ ПОЗАДИ?
Россия создала самую коррумпированную в мире рыночную экономику и надолго похоронила демократию - таково весьма распространённое и всё более укореняющееся на Западе мнение, после того как в марте 2004 года Владимир Путин был избран на второй срок президентом России большинством в 71% голосов. Оппозиция власти, особенно справа, практически исчезла; средства массовой информации уверенно контролируются правительством; опальные олигархи, не поддерживавшие Путина, либо сидят в тюрьме, как Ходорковский, либо эмигрировали, как Гусинский и Березовский; российские регионы, ранее боровшиеся за большую самостоятельность, сдались на милость победителя -ни в одном из 89 регионов президент не получил менее 55% голосов. Бывшие советологи теперь скептически относятся к перспективам сближения всё более "нецивилизованной" России и объединённой Европы, а некоторые даже предсказывают реставрацию диктатуры. "Десять лет назад многие думали, что Россия безвозвратно пересекла грань, отделяющую диктатуру от демократии. Теперь же мы видим авторитарное возрождение, перемещающее Россию обратно в серую зону межрежимья", - писал в начале 2004 года один из наиболее толковых американских советологов Т. Колтон.
После захвата заложников террористами в Беслане в сентябре 2004 года и последовавших сразу же предложений Путина о переходе к назначению губернаторов и выборам Думы только по партийным спискам, пессимизм в отношении российской демократии ещё более усилился. Теперь уже всё чаще говорят о новой авторитарной империи, в очертаниях которой уже видится восстающий, как феникс из пепла, Советский Союз, угрожающий не только правам и свободам простых россиян, но и бывшим советским республикам, Восточной и Западной Европе, всему миру...
© Дуткевич Пётр - директор Института исследования Европы и России Карлтон-ского университета (Оттава), Попов Владимир Викторович - профессор Российской экономической школы
(Москва).
Не пугайтесь, уважаемый читатель, всё не так страшно. Больше того, нам кажется, теперь уже можно утверждать, что самый опасный вариант развития России - как для неё самой, так и для соседей и для всего мира, - к счастью, не материализовался. Худшее в России позади, дела идут на поправку, в том числе и благодаря избранию Путина на второй срок и растущей централизации власти. Не верите? Давайте разберёмся.
Big Bang — экономика и социальная сфера
Всем известно, что в России в 1990-е годы произошло падение производства, но, видимо, не все знают, что оно было самым масштабным в ХХ веке. Ни Первая мировая война с революциями 1917 года и последовавшей кровопролитной Гражданской войной, ни страшная Вторая мировая война не привели к столь драматическому сокращению объёма производства, какое произошло в 90-е годы. С 1913 по 1920 год национальный доход России упал более чем на 50%, но 12 лет спустя, к 1925 году, предвоенный уровень был превзойдён.
В 1998 году, в низшей точке трансформационного спада 90-х годов, ВВП России составлял 55% от предкризисного максимума 1989 года - чуть больше, чем в 1920 году в сравнении с 1913 годом. Однако продолжительность нынешнего спада много больше: ВВП достигнет предкризисного уровня 1989 года, дай бог, только в 2009 году - через 20 лет. А во время Второй мировой войны национальный доход страны вообще так глубоко не падал: в 1942 году он составил 80% от предвоенного уровня 1940 года, затем восстановился до предвоенного уровня в 1944-м, а потом снова упал в ходе конверсии военного производства до уровня 80% в 1946 году, но уже в 1948-м значительно превысил уровень 1940 года. Так что экономические потери от спада 90-х годов исключительные по масштабу, они больше, чем от мировых войн и революций.
Надо сказать, что трансформационный спад 1990-х годов в Восточной Европе и странах бывшего СССР - вообще беспрецедентное явление в мировой экономической истории. Масштабы падения производства в странах Центральной Европы примерно сравнимы с потерями Великой депрессиии 30-х годов - падение примерно на 30% в 1929-1932 годах и восстановление производства к концу 30-х годов. Но вот его падение на 50 и более процентов, случившееся в большинстве стран бывшего СССР, и возможное восстановление только через 15-20 лет - такого мир ещё не видел. Можно найти прецеденты более глубокого и даже более продолжительного сокращения производства в отдельных странах, но лишь во время войн, эпидемий, стихийных бедствий, а не в результате экономической политики. Падение выпуска продукции в странах бывшего СССР уже квалифицируется в учебниках экономики как самый крупный в истории человечества рукотворный экономический кризис, сфабрикованный творцами экономической политики.
Не будем говорить о причинах спада и о том, каким образом можно было его избежать. Отметим лишь, что такое беспрецедентное сокращение производства вызвало столь же беспрецедентное напряжение в социальной сфере. Реаль-
ные доходы и потребление сократились в 90-е годы в среднем как минимум на треть - меньше, чем сократилось производство (так как спад в оборонных и инвестиционных отраслях был более ощутимым, а импорт потребительских товаров возрос), но тоже очень значительно. Больше того, из-за огромного роста доходного неравенства реальные доходы 80% наименее обеспеченного населения упали примерно вдвое. Что же касается имущественного неравенства, то в ходе приватизации произошло небывалое по масштабам перераспределение национального богатства - всего за несколько лет чуть ли не треть госсобственности перешла за бесценок к нескольким десяткам олигархов.
Как сейчас объяснить нынешним 20-летним, которые не помнят 80-х годов, что при советской власти жилось в среднем намного лучше? Они не верят, думают, что старики, как обычно, приукрашивают прошлое. Но статистика неумолима: с тех пор смертность увеличилась на 50%, уровень преступности и убийств - в два и более раза, уровень самоубийств - почти в два раза, средняя продолжительность жизни снизилась на пять лет. Население России, несмотря на приток мигрантов из других республик бывшего Союза, сократилось со 148,5 млн человек в 1991 году до 143 млн к концу 2004 года.
Специальные исследования свидетельствуют, что главным образом рост смертности был вызван не снижением реальных доходов и связанным с этим ухудшением питания, не курением и алкоголизмом, не развалом системы здравоохранения и загрязнением окружающей среды и не ростом преступности и травматизма. Нет, главным образом смертность возросла за счёт сердечно-сосудистых заболеваний у 40-50-летних мужчин, которые не могли справиться со стрессом мгновенного перехода к рынку. Индекс стресса, определяемый уровнем безработицы, частотой смены места работы (увольнения и наймы) и места жительства (миграция), уровнем брачности и разводимости и неравенством в распределении доходов, очень прочно связан с уровнем смертности как по странам с переходной экономикой, так и по регионам России. В Китае, где реформы осуществлялись постепенно, продолжительность жизни выросла с 65 лет сразу после смерти Мао до 70 лет сейчас, а во всех других бывших соцстра-нах, включая ГДР, переход к рынку вызвал такой стресс, что умирать стали раньше.
Трансформационный спад был вызван не столько рыночной либерализацией, сколько фактическим коллапсом государства. В тех странах, где удалось удержать государственнные доходы и расходы от резкого падения (Центральная Европа, Эстония, Узбекистан, Беларусь), сокращение производства было менее значительным. Напротив, в России и других странах бывшего СССР, за исключением упомянутых, госрасходы на "обычное правительство" (за вычетом расходов на оборону, капиталовложения и дотации, обслуживание долга) в реальном исчислении снизились в три и более раза, так что сугубо государственные функции - от сбора таможенных пошлин до охраны правопорядка - во многом перешли к частному сектору или были де-факто "приватизированы". По
индексу "захвата государства" (state capture index), который был рассчитан ЕБРР (EBRD) на основе опросов предприятий в конце 90-х и показывал степень подчинения государственных органов частным интересам, Россия и другие новые демократии в СНГ сильно отличались в худшую сторону как от демократий Центральной Европы, так и от авторитарных Узбекистана и Беларуси.
Теневая экономика, составлявшая при Брежневе, по самым щедрым подсчетам, 10-15% ВВП, выросла до 50% ВВП. По уровню коррупции в 1980-1985 годах Советский Союз находился в середине списка из 54 стран, обладая более "чистой" бюрократией, чем Италия, Греция, Португалия, Южная Корея и практически все развивающиеся страны. В 1996 году, после утверждения рыночной экономики и победы демократии, Россия в этом же списке из 54 стран занимала 48 место, между Индией и Венесуэлой.
Регионализация России в первой половине 90-х годов шла вперёд семимильными шагами. В 1990 году Ельцин, боровшийся с союзным правительством Горбачёва, пытаясь привлечь российские регионы на свою сторону, пообещал им столько суверенитета, "сколько они смогут переварить". В итоге доля региональных бюджетов в доходах и расходах консолидированного бюджета возросла, а федеральному правительству пришлось торговаться с субъектами РФ о разграничении полномочий, в том числе и финансовых. Многие из них прямо шантажировали центральное правительство, заявляя, что не будут переводить деньги в федеральную казну. В 1992-1994 годах со многими регионами были заключены договоры, определявшие разные в каждом конкретном случае отчисления налогов в федеральный бюджет. Один из регионов России - Чечня -в то время фактически отделился от Федерации.
Ваучерная приватизация 1993-1994 годов и залоговые аукционы 1995-1996 годов привели к распродаже госсобственности за бесценок, и это при том, что государству в это время как никогда были нужны деньги. В течение всего полу-торагодового периода их действия ваучеры не котировались выше 20 долл. за штуку, так что около 150 миллионов выпущенных приватизационных чеков, по одному на каждого жителя, стоили все вместе менее 3 млрд долл. За эту сумму можно было скупить порядка трети всех активов в стране с ежегодным ВВП более 500 млрд долл. (по паритету покупательной способности). На залоговых аукционах компании с годовым объёмом производства в несколько миллиардов долларов уходили с молотка за сотни миллионов. Да, в основном приватизация проходила по закону, но ведь законы были такие, что предложение собственности в десятки раз превышало платежеспособный спрос, заводы, фабрики и банки стоили просто смешные деньги. В итоге мало-мальски состоятельные люди в этот период получили не только безграничные возможности сказочного обогащения, но и взяли под контроль экономику бывшей сверхдержавы. По меткому выражению журналистов, в стране установилась "семибанкирщина" - по аналогии с "семибоярщиной" времени "великой смуты" начала XVII века, самого безвластного периода российской истории между двумя царскими династиями.
Худший вариант — "приватизация " государства
Неотъемлемым атрибутом каждого государства являются, как минимум, три монополии: на насилие, на сбор налогов и на денежную эмиссию. Все три монополии в 1990-е годы были подорваны - беспрецедентный рост преступности и громкие заказные убийства известных политиков, журналистов и бизнесменов свидетельствовали о банкротстве правоохранительных органов; снижение налоговых поступлений из-за роста теневой экономики фактически означало "приватизацию" налоговых доходов бюрократией и преступным миром, которые стали "крышевать" бизнес; расширение обращения денежных суррогатов (векселей региональных правительств) в 1994-1996 годы, умопомрачительный рост бартера и неплатежей (пик пришёлся на лето 1998 года перед августовским кризисом) фактически вытесняли Центробанк из сферы регулирования денежного обращения.
В 1995-1998 годах, в период макроэкономической стабилизации, когда, привязав курс рубля к доллару, наконец-то удалось обуздать инфляцию, казалось, что дела пошли на поправку. В 1997 году после семи лет непрерывного падения производства был зарегистрирован небольшой, но всё-таки рост (1%), смертность, преступность, самоубийства стали снижаться. Однако здоровой основы у стабилизации не было: пирамида госдолга и неплатежей продолжала нарастать, реальный курс рубля повысился, подорвав конкурентоспособность российских товаров, платёжный баланс ухудшился, производство в 1998 году вновь упало из-за упрямого нежелания властей девальвировать рубль. В итоге кратковременная, всего три года, стабилизация закончилась в 1998 году блистательным провалом: августовской девальвацией рубля и дефолтом. Реальные доходы в месячном исчислении осенью 1998 года сократились на четверть и достигли предкризисного уровня только в 2002 году.
Сразу после августовского валютного кризиса экономический рост возобновился, безработица стала падать, однако этого было недостаточно, чтобы предотвратить рост смертности, преступности, самоубийств. Похоже, хотя официальная статистика этого и не зафиксировала, в стране после августовского кризиса произошло резкое увеличение доходного неравенства: так, доходы беднейших слоёв населения упали не только в конце 1998 года, но и продолжали падать в 1999-2002 годах. Отсюда и возрастание уровня убийств - до более 30(!) на 100 тысяч человек против одного-двух в Восточной и Западной Европе, в Японии и Китае, в Израиле и на Маврикии. Более высокий, чем в России, уровень убийств наблюдается только в Колумбии и Южной Африке, а в Бразилии и Мексике он почти вдвое ниже. Даже американский уровень, самый высокий среди западных стран - шесть-семь человек на 100 тысяч населения, - кажется низким.
Кризис государства достиг апогея: доходы и расходы федерального правительства упали в 1999 году до 30% ВВП, при том что сам ВВП был почти вдвое ниже, чем десять лет назад, государственный долг и внешняя задолженность
достигли максимума, валютные резервы сократились до 10 млрд долл. - меньше, чем в Чехии или Венгрии с их 10-миллионным населением.
Когда Ельцин 31 декабря 1999 года передал президентскую власть Путину, и даже в марте 2000 года, когда Путин был избран на первый президентский срок большинством 52,5% голосов, федеральное правительство оставалось таким слабым, каким, наверное, не было никогда со времени Гражданской войны. В августе 2000 года сгорела московская Останкинская телебашня и затонула атомная подлодка "Курск" - ощущение было такое, что федеральное правительство впору распустить за ненадобностью.
В 1997 году российские олигархи впервые появились в мировом списке миллиардеров, публикуемом журналом "Форбс"; пять лет спустя, в 2003 году, в этом списке было уже 17 российских фамилий. По числу миллиардеров Россия, уступающая по размерам ВВП на душу населения Маврикию и Коста-Рике, с продолжительностью жизни 65 лет против 77 на Кубе, и с 25% населения с доходами ниже прожиточного минимума (чуть более 2 долларов в день по официальному курсу), обогнала все страны мира за исключением США, Германии и Японии. В мае 2004 года "Форбс" насчитал в России уже 36 миллиардеров; обогнав Японию, Россия вышла на третье место, после США и Германии. Полная и окончательная победа капитализма в России состоялась! Российские robber-barons самые богатые в мире! В Китае, между прочим, находящемся на схожем с нами уровне развития, только один миллиардер (исключая Гонконг, где их 11).
По структуре собственности и контроля Россия в начале нынешнего десятилетия находится между развивающимися и развитыми странами. В 2003 году, согласно недавнему исследованию Мирового банка, 23 олигарха контролировали 35% выпуска в промышленности (государство - 25%) и 17% активов банковской системы (государство - 26%). В США 15 богатейших семей контролировали в конце 90-х годов около 3% ВВП, в Японии - 2%. Однако вряд ли найдётся много стран, в которых олигархи, во-первых, выросли с нуля до уровня "мировых лидеров" всего за десять лет, а во-вторых, открыто противопоставили себя государству, потребовав его фактической приватизации.
Трудно назвать страны со схожим с Россией уровнем развития, в которых государство настолько утратило самостоятельность в отношениях с крупным капиталом в 90-е годы. В России произошло фактическое слияние крупного бизнеса и бюрократии среднего звена, их интересы стали практически неразличимы. Противиться этой силе не могли ни гражданские министерства, ни даже высшая бюрократия; стали "приватизироваться" даже силовые ведомства, такие, как МВД, армия и госбезопасность.
Можно легко представить себе, что случилось бы в России при продолжении тенденций 1990-х годов. Дальнейшая криминализация страны, полная "приватизация" госаппарата олигархами, распад гражданского общества, ослабление центра за счёт перемещения реальной власти в регионы, борьба криминальных группировок с олигархами и с губернаторами за остатки власти в океане безвластия... В общем не Дикий Запад, а "Дикий Восток".
Сейчас, возможно, такой сценарий выглядит как "коммунистическая страшилка", но всего несколько лет назад он представлялся не просто возможным, но и самым вероятным. Действительно, что бы сделали российские "олигархи", если бы смогли полностью определять правительственную политику? Известно что: снизили бы налоги, которые "душат бизнес и поддерживают бюрократов", как теперь "знает каждый ребёнок". Пришлось бы либо печатать деньги, чтобы покрыть дефицит бюджета, либо сокращать расходы на образование, здравоохранение, пенсии, охрану порядка. В обоих случаях недовольство населения ухудшило бы инвестиционный климат, так что олигархи почли бы за благо переместить свои деньги и самих себя в более безопасные страны, как сделал в прошлом году чукотский губернатор-олигарх Роман Абрамович, купивший английский футбольный клуб "Челси" за четверть миллиарда долларов и фактически переехавший в Англию.
Перефразируя Маркса, можно сказать, что самое плохое государство отличается от наилучших олигархов тем, что имеет более длительный горизонт планирования. Олигархи, несмотря на всю свою "цивилизованность" и приверженность демократическим идеалам, всё-таки больше думают о прибыли сегодня и сейчас, а не о долгосрочных национальных интересах. В 1998 году они "сливали" активы своих банков в "чистые" фирмы, оставляя в банках-банкротах только долги. В конце концов личные депозиты были в основном возвращены, но лишь под давлением государства и лишь через пять лет судебных тяжб. Стоит ли удивляться, что население поддержало Путина, а не олигархов?
Восстановление институтов — дорогу осилит идущий
Победа партии власти - "Единства" - на парламентских выборах 1999 года была и победой неимущих дотационных регионов над имущими (донорами), которые были объединены в примаковско-лужковский блок "Отечество - Вся Россия". Путин попытался ограничить всевластие регионов через изменение принципов бюджетного федерализма, назначение президентских "наместников" в семи укрупнённых регионах и реформу Совета Федерации - верхней палаты российского парламента, представлявшего интересы всех 89 регионов. Путин начал в 1999 году и продолжает вести вторую чеченскую войну, отказываясь от каких бы то ни было переговоров с сепаратистами. Он инициировал судебные разбирательства против олигархов, оставаясь, правда, в пределах правового поля: их обвинили в неуплате налогов и финансовых махинациях, некоторые из них эмигрировали, другие были арестованы. Был закрыт единственный неправительственный телеканал НТВ (правда, тоже по вполне законным причинам -олигарх Гусинский отказался оплатить долг государственному "Газпрому", решив, видимо, что свобода слова столько не стоит).
Экономика между тем продолжала восстанавливаться: экономический рост составил 6% в 1999 году, 10% - в 2000-м и 4-6% ежегодно в 2001-2003 годах, уровень безработицы снизился с 13% в 1999 году до 8% в 2003-м, инфляция - с
84% в 1998 году до 12% в 2003-м. Дефицит бюджета сменился профицитом, а госдоходы и расходы в процентах к ВВП стали, хоть и медленно, но все же возрастать, внешний долг в процентах к ВВП сократился, утечка капитала замедлилась, валютные резервы возросли. Государство, хоть и очень медленно, стало восстанавливать свои позиции.
"В начале 2004 года Россия находится в отличном положении. Экономика выросла на 38% со времени финансового краха 1998 года и до конца 2003 года, причём рост не обнаруживает признаков затухания. Инфляция постепенно снизилась, достигнув 12% в 2003 году. Все макросчета сводятся с профицитом, федеральный бюджет уже четыре года имеет активное сальдо и будет бездефицитным в 2004 году. Актив по балансу торговли товарами и услугами составил 11% ВВП в 2003 году, валютные резервы достигли рекордной величины - 86 млрд долл. в феврале 2004 года". Это не официальная пропаганда, а цитата из недавнего доклада московского офиса Мирового банка.
Самый же важный итог последних пяти лет, видимо, состоит в том, что рост экономики и стабильность власти наконец-то привели к укреплению порядка и улучшению, хоть и едва заметному, социального климата: число убийств, достигнув заоблачного пика в 2002 году, сократилось в 2003-м, число самоубийств уменьшается уже два года подряд, уровень рождаемости, достигший 50-летнего минимума в 1999 году, стал расти, как и число регистрируемых браков (хотя отчасти это и связано с демографической волной 70-х годов), число разводов, достигнув долголетнего максимума в 2003 году, стало падать. Фактически это означает, что Россия постепенно отходит от края пропасти безвластия и хаоса, в которую она погружалась в 1990-е годы.
Именно эти улучшения в социальной сфере самых последних лет внушают наибольшую надежду. Экономический рост и низкая инфляция сами по себе не могут предотвратить распад страны, если социальное неравенство повышается, а преступность растёт. Выстраивание властной вертикали и усиление централизации могут и не остановить коллапс государства, если не приводят к укреплению правопорядка и ограничению теневой экономики. В. Путина, собственно говоря, и критиковали именно за то, что он сосредоточивает у себя всю власть, а порядка от этого больше не становится. Что ж, теперь, похоже, появились первые признаки настоящей, а не эфемерной стабилизации. Да, едва заметно и только в последние 2-3 года; да, ещё громкие теракты подрывают доверие к власти - но есть всё-таки и просвет, надежда, которой раньше-то вообще не было.
Популярность Путина, которая, по итогам опросов, фактически выше, чем 71% проголосовавших за него на выборах в марте 2004 года (многие из его сторонников просто не пришли на выборы, будучи уверенными, что он и так победит), объясняется именно и прежде всего его способностью остановить коллапс государства, вызванный реформами 1990-х. В сравнении с угрозой социального и национального распада все остальные проблемы выглядят третьестепенными. Абсолютное большинство россиян одобряет или готово простить Путину и жёсткость в отношениях с олигархами, и даже с менее крупными предпринимате-
лями, и зачистки в Чечне, и ограничения демократии и свободы слова во имя укрепления правопорядка и борьбы с беспределом.
Вот как ответили опрошенные россияне накануне выборов в феврале 2004 года на вопрос, чего вы ожидаете от нового президента в первую очередь. 58% опрошенных хотели бы вернуть России статус великой и уважаемой державы, 48% - обеспечить справедливое распределение доходов в интересах простых людей, 45% - укрепить закон и порядок, 43% - покончить с войной в Чечне, 41% - вернуть простым людям средства, которые были ими утеряны в ходе реформ, 39% - усилить роль государства в экономике. Такие приоритеты, как "удержать Россию на пути реформ" и "продолжать курс на сближение со странами Запада", набрали только 11 и 7% соответственно. Обеспокоенных перспективой того, что Путин может установить жёсткую диктатуру, опирающуюся на силовые структуры, в январе 2000 года, перед первыми президентскими выборами Путина, было 34%, в январе 2004 года - 26%. Соответственно, не-обеспокоенных - 57 и 67%.
Куда идёт Россия? Будущее таит много опасностей. Нынешний реальный курс рубля (соотношение внутрироссийских и мировых цен) завышен, он рос все последние пять лет и сегодня достиг предкризисного уровня 1998 года. Поэтому понижение мировых цен на энергоносители может легко спровоцировать новый валютный кризис и прервать экономическое восстановление, несмотря на, казалось бы, большой задел прочности в виде высокого уровня валютных резервов. Внутренние цены на топливо и энергию остаются ниже мировых в несколько раз, что стимулирует расточительное энергопотребление, самую высокую в мире энергоёмкость. Так что в отличие от восточноевропейских стран и многих бывших советских республик, где цены на энергоносители уже приблизились к мировым, структурная перестройка российской экономики ещё далеко не завершена. России надо было бы в минувшие годы потихоньку снижать курс рубля, ещё быстрее накапливая резервы, и одновременно повышать внутренние цены на нефть и газ, а также на электроэнергию, компенсируя производителям потери от удорожания энергии выгодами от повышения конкурентоспособности из-за снижения курса рубля. Однако такой политики пока нет и в проекте.
Другая опасность - слишком быстрое снижение налогов, которое уже провело и планирует провести правительство (подоходного, на прибыль предприятий и единого социального налога). Критики таких мер, включая московское представительство МВФ, справедливо указывают, что нынешнее наполнение бюджета и профицит базируются в основном на высоких мировых ценах на энергоносители, так что, если эти цены упадут, правительство опять может оказаться без гроша в кармане. Да и не время снижать налоги, когда положение дел с государственными услугами - здравоохранением, образованием, обороной, правопорядком - гораздо хуже положения дел в частной экономике.
Сохраняются и другие опасности - отсутствие осязаемого прогресса в борьбе с коррупцией, преступностью, социальным неравенством. Но опасность ги-
бели российской демократии и превращения России в авторитарный режим, который к тому же будет угрожать соседям, - это скорее из области фантастики. Да, российская демократия несовершенна, а где она совершенна? В России, похоже, складывается "полуторапартийная система" (одна большая правящая партия и много маленьких в оппозиции), которая существовала и существует во многих странах - от Индии до Мексики и от Японии до Ботсваны. Для развивающихся стран со слабым правопорядком эта система, судя по всему, далеко не самая худшая. С одной стороны, такая система обеспечивает достаточно сдержек и противовесов, чтобы предотвратить злоупотребления властью, с другой - гарантирует надлежащую стабильность, недостижимую в условиях полностью конкурентной, но нелиберальной (со слабым правопорядком) демократии. Больше того, есть убедительные доказательства, что демократизация в странах без верховенства закона ведёт к подрыву государственных институтов, снижению темпов роста, повышению социального неравенства и преступности.
Может быть, наиболее наглядный в данном контексте пример - Гонконг, где британские колониальные власти стали вводить зачатки демократии только накануне передачи территории Китаю (но так и не успели завершить дело), что, однако, не помешало Гонконгу превзойти свою метрополию - родину демократии - по уровню экономического развития. И тогда, при англичанах, и теперь (после передачи Гонконга Китаю) при коммунистическом правительстве, закон и порядок в Гонконге остаются на высоте, недосягаемой для большинства стран мира, хотя демократии как не было, так и нет. Или другой пример - Гаити: мало правопорядка и много демократии - в итоге 30 переворотов за 200 лет, последний - в марте 2004 года с вводом иностранных войск, чтобы остановить волну бандитизма.
Институты и демократия
Как обеспечить эффективность институтов при проведении рыночных реформ (либерализации)? Вопрос неизбежно выходит за рамки экономики - в область политологии. В самом деле, для эффективности государственных институтов, в общем-то, безразлично, поддерживается ли она авторитарным или демократическим режимом: и те и другие доказали свою способность обеспечивать благоприятную институциональную среду для экономических реформ. В то же время известно, что в странах без прочных демократических традиций переход от авторитаризма к демократии сопровождается обычно снижением эффективности институтов: старые уже разрушены, а для создания новых нужно время.
В политологии демократический режим с сильными институтами (в котором выборные органы гарантируют гражданские свободы, в том числе и свободу от государственного произвола) называется не просто демократией, а либеральной демократией. Либерализм означает гарантированность прав личности и экономических агентов: права собственности и исполнения контрактов, права креди-
торов и должников, права на защиту жизни и достоинства личности и на справедливое судебное разбирательство. Права эти, разумеется, могут быть обеспечены только сильными институтами, прежде всего государственными, ибо "частной собственности без государства не бывает". Демократия добавляет к этим правам ещё несколько - право на свободу слова и печати, право избирать и быть избранным и т. п. - важные, но не более важные, чем права, заключённые в понятие "либерализм".
Европа сначала стала либеральной и только потом демократической. В XIX веке в европейских государствах права личности и фирм были в основном обеспечены, хотя демократическими эти страны назвать было никак нельзя: на рубеже веков более половины взрослого населения не имело права голоса из-за цензов оседлости, имущественных и других ограничений, а главное потому, что женщины не допускались к голосованию. Первой европейской страной, где женщин допустили к избирательным урнам, стала Финляндия - в начале века это право было пожаловано лучшей половине населения тогдашней российской колонии не самым демократическим царским правительством. По тому же пути - от либерализма к демократии - шли (а некоторые всё ещё идут) и страны Восточной Азии, добившиеся в минувшие десятилетия впечатляющих экономических успехов.
О Гонконге, где правопорядок обеспечен, хотя демократия только сейчас вводится, причём постепенно, как и во всём Китае (где повсеместно проводятся выборы в деревнях), уже говорилось. А вот знаете ли вы про правопорядок в Аомыне (Макао), колониальном анклаве Португалии, переданном Китаю в 1999 году? Ещё накануне этого события уровень преступности, в том числе и убийств, в Макао пошёл на убыль, так как оттуда уехали преступные кланы, контролировавшие игорный бизнес. Они не боялись португальских колониальных властей, но слишком хорошо знали, что при коммунистическом режиме им вольготной жизни не будет. Согласитесь, это довольно высокая оценка, выставленная правоохранительным органам КНР самим преступным миром, - при всех коррупционных скандалах китайская компартия всё ещё "ловит мышей" и сохраняет репутацию организации, с которой криминальному миру лучше не сталкиваться.
По другому пути - сначала демократия, потом либерализм - пошли страны Латинской Америки, а затем Африки. Для экономики демократия без либерализма, то есть без эффективных институтов, гарантирующих права экономических агентов, оказалась не слишком благоприятной средой - Африка и Латинская Америка в послевоенный период сдавали свои позиции в мировой экономике, отставая по темпам роста ВВП на душу населения. Именно тогда произошло становление так называемых нелиберальных демократий как массового феномена (главным образом в Латинской Америке и в Африке, а также, например, в Индии) - в основном демократических режимов, но не имеющих эффективных институтов для защиты либеральных прав.
В 1990-е годы к числу нелиберальных демократий добавились многие бывшие советские республики и страны Юго-Восточной Европы со схожими последствиями для экономического развития. Строго говоря, страны Латинской Америки уже близки к созданию эффективных институтов, судя по индексу доверия к органам государственной власти (который примерно такой же, что и в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке). А вот страны Африки и СНГ пока весьма далеки от этих целей. В этих двух регионах либерализация не работает, и поэтому они не укладываются в рамки традиционной экономической мудрости. В 90-е годы они продолжали удаляться от западных государств по уровню развития (ВВП на душу населения) и, похоже, эта тенденция сохранится, пока не будут созданы эффективные институты, способные превратить нелиберальные демократии в либеральные.
Иначе говоря, демократизация без обеспечения законности и правопорядка на деле, нравится нам это или нет, плохо сказывается на экономической динамике, а иногда даже ведёт к спаду производства. Это та цена, которую приходится платить за раннюю политическую демократизацию, то есть за введение процедуры демократических выборов в то время, когда основные либеральные права в обществе ещё не утвердились. Если разбить страны на группы по степени обеспечения правопорядка (такие индексы рассчитываются Мировым банком) и по уровню демократии (есть и такой показатель, рассчитываемый Freedom House), то наихудшая экономическая динамика наблюдается именно в странах с неудачным сочетанием слабого правопорядка и относительно высокого уровня демократии. Авторитарные режимы со слабым правопорядком тоже не слишком хороши для экономики, но всё же лучше, чем демократические: видимо, они могут компенсировать нехватку закона избытком порядка, то есть заполнить институциональный вакуум авторитарными методами.
Статистические расчёты свидетельствуют, что демократизизация в мире в последние 30 лет обеспечивала повышение темпов роста только в тех странах, где правопорядок был на уровне; напротив, в странах со слабым правопорядком демократизация приводила к замедлению роста государственных расходов и снижению эффективности госаппарата, к увеличению теневой экономики, повышению бюджетного дефицита и инфляции, а в конце концов, к снижению темпов экономического роста и продолжительности жизни.
Кроме того, система приоритетов или, если хотите, жизненных ценностей в странах с разными уровнями развития различна. Люди по всему миру ценят не только материальное благополучие, но и социальное равенство, справедливость, безопасность, чистоту окружающей среды, возможность дожить до глубокой старости и многое другое, но вот относительная ценность этих показателей благополучия различна. На что потратить неожиданно появившийся дополнительный миллиард долларов в государственном бюджете - на меры по защите животных, на снижение детской смертности или на борьбу с преступностью? Ответ будет различным в Колумбии и в США, как и будет различным ответ об
относительной ценности демократии. Нужно ли говорить, что в бедной стране с низкой продолжительностью жизни и высокой преступностью избиратели, скорее всего, поддержат программу ускорения экономического роста, сокращения смертности и наведения порядка, даже если это и связано с ограничениями демократии - примеров такого рода голосования более чем достаточно от Пакистана до России.
Бескомпромиссные сторонники демократии во что бы то ни стало, конечно, скажут в ответ, что демократизация не только цель, но и средство, помогающее достичь других целей развития, таких, как продолжительность жизни, социальное равенство, низкая преступность. Действительно, разве не ведёт демократизация к установлению строгого контроля над деятельностью чиновников, к снижению коррупции, к повышению эффективности правительства и к более равномерному распределению доходов? Правильно, ведёт, но лишь при одном непременном условии - при установившемся правопорядке, при обеспечении всех других прав и свобод личности, помимо демократических. А в странах со слабым правопорядком (а таких среди развивающихся абсолютное большинство) демократизация, как это ни неприятно, сопровождается усилением коррупции, снижением эффективности госинститутов, увеличением теневой экономики, ухудшением качества макроэкономической политики (высокие бюджетные дефициты и инфляция) и, как следствие, ростом преступности, социального неравенства и сокращением продолжительности жизни. Статистические подтверждения этому есть.
Рискнём поэтому заключить, что кратчайший путь к полноценной либеральной демократии в странах с низким уровнем правопорядка, в том числе и в России, лежит не через немедленную демократизацию "любой ценой", а через укрепление правопорядка. Немедленная повсеместная выборность чиновников при низком правопорядке ведёт только к "приватизации" самих демократических процедур, к покупке-продаже услуг чиновников на политическом рынке, при которой выигрывает, разумеется, крупный бизнес, а основная часть рядовых избирателей напрочь отстраняется от влияния на политические решения.
России более всего нужно сейчас укрепление правопорядка. Демократия тоже нужна, но только не до, а вследствие установления правопорядка. Да, конечно, есть опасность, что власть всех вертикально построит и централизует только для того, чтобы ликвидировать оппозицию. Тем более что с нами это уже и раньше случалось. Но из двух опасностей надо выбирать наименьшую. Шанс на укрепление правопорядка есть только при централизации. А без централизации шанса вообще нет, так что хаос и беспредел будут обеспечены со стопроцентной гарантией.
