CC BY
135
И. В. Самыкова
ХУДОЖНИК И РЕВОЛЮЦИЯ
(ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Г. И. ЧОРОС-ГУРКИНА)
Эмиграция русской интеллигенции, вызванная событиями Февральской и Октябрьской революций в России, волнами распространяясь по стране, затронула даже самые далекие ее уголки. Исключением не стал и Горный Алтай, представлявший на тот момент инородческие волости. Известной фигурой на Алтае того времени был художник Григорий Иванович Чорос-Гуркин. Будучи выходцем из крестьянской семьи, он получил начальное образование в миссионерской школе, основанной Алтайской духовной миссией в 1838 г., где в классе иконописи и зародился интерес юного алтайца к искусству. Позднее, в 1897-1898 гг., он обучался у великого пейзажиста И. И. Шишкина, а спустя год был принят вольнослушателем в Академию художеств по классу профессора А. А. Киселева. Его художественные выставки неоднократно проводились в сибирских городах: Томске, Барнауле, Новониколаевске, Красноярске, — в связи с чем он приобрел большую популярность и широкий круг знакомств среди представителей сибирской интеллигенции.
Чорос-Гуркин известен не только как выдающийся художник-пейзажист, но и как общественный деятель. Именно этот краткий общественно-политический период его жизни стал причиной его трагической участи: сначала вынужденной эмиграции в Монголию и Туву, а затем, после возвращения на Родину в 1925 г., последовавшего ареста в 1937 г., обвинения по ст. 58 п. 4-11 УК РСФСР и расстрела. В чем же обвинялся Чорос-Гуркин, и что представлял собой этот период политической карьеры, продлившийся чуть более одного года, но повлекший преждевременную смерть художника и печальную судьбу его творческого наследия, оказавшегося под запретом на многие годы?
Долгое время отечественные исследователи считали общественно-политическую деятельность Чорос-Гуркина полной ошибок и заблуждений. Исследователь жизни и творчества Чорос-Гуркина В. И. Эдоков, объясняя эту ситуацию, пишет: «кривое зеркало классового самосохранения, ловко подменившее более древний инстинкт самосохранения национального, настолько исказило истинную картину исторической действительности, что в ее отражении деяния Гуркина в революционные годы казались и впрямь ошибочными, противоестественными, в корне расходящимися с тем, о чем он мечтал и посвятил свою жизнь и искусство»1. Однако по прошествии времени, благодаря обнародованию большинства документов и писем, открылась действительная история того периода, объясняющая эволюцию политических взглядов Гуркина, его намерения и поведение в роли лидера национального движения алтайцев. Для того чтобы уточнить идейную позицию Гуркина, необходимо погрузиться в историческую реальность и вспомнить, что происходило на Алтае в то время, начиная с февраля 1917 г.
Общественно-политические взгляды Гуркина сформировались под влиянием учения сибирских «областников», с лидером которых Г. Н. Потаниным он поддерживал дружеские отношения. Потанин часто гостил в доме Гуркина в селе Анос. «Областничество»
© И. В. Самыкова, 2008
возникло во второй половине XIX в. Оно не представляло собой единого движения с четко выраженной программой. Можно выделить украинское, русское и сибирское областничество, каждое из которых имело свои отличительные черты. Так, например, украинские областники (Н. И. Костомаров, М. П. Драгоманов и др.) способствовали выработке конфронтационной идеологии, на основе которой сложился украинский национализм. Русское областничество (К. Н. Бестужев-Рюмин, П. В. Павлов и др.), менее определенное в своих требованиях, сосредоточилось на исторической критике централизации, более тяготея к разработке проблем истории народа и культуры, чем к политической истории. Общей для областников была политическая программа федерализма.
Сибирское областничество выросло из земляческого кружка сибирских студентов в Петербурге в начале 1860-х гг. и первоначально выступало под лозунгами сибирского сепаратизма. Сепаратистские требования сводились к признанию колониального положения Сибири и выработке мер по развитию региона. «Центр тяготения русской государственности должен перейти на Сибирь», — указывал Потанин. Согласно его признанию, весь сепаратизм состоял в требовании культурной самобытности областей, обусловленной их климатическим и этническим своеобразием. В соответствии с этим сибирские областники А. П. Щапов, С. С. Шашков, Н. М. Ядринцев и др. строили большие планы по преобразованию и изучению родного края. Программа сибирских областников была обращена к местной, провинциальной интеллигенции, которую в Сибири фактически еще только предстояло создать, и предусматривала несколько пунктов. Областники настаивали на переосмыслении истории Сибири и изменении ее колониального статуса (не отделение Сибири, а уравнение ее с европейскими провинциями России). Это предполагало решение переселенческого вопроса и отмену ссылки в Сибирь. Требовал разрешения и инородческий вопрос, суть которого заключалась в необходимости поддержки и развития народов, населяющих Сибирь.
Изучение культуры, истории и быта инородцев привели областников, в частности Н. М. Ядринцева, к созданию оригинальной культурологической концепции перехода культуры от стадии бродяжничества к оседлости. Ядринцев ввел понятие культур переходного типа, в частности «лесников», примером которых для него служило аборигенное население северного Алтая. Ядринцев одним из первых поставил задачу изучения кочевых цивилизаций. Областники, исходя из принципа ценности различных культур, настаивали на проведении политики терпимости в отношении сибирских инородцев, уделяли внимание изучению межкультурных и межэтнических контактов. В результате освоения Сибири и метисации населения, полагали они, сложился особый сибирский этнографический тип русского народа, отличающийся своими бытовыми, психологическими и культурными характеристиками. Инородцы воспринимались как необходимый составной элемент этого нового областного типа. Однако интеграция инородцев в сибирский этнографический тип не означала ассимиляцию и исчезновение сибирских инородцев. Этническое и культурное разнообразие областники рассматривали в качестве существенного условия цивилизационного развития Сибири и гуманизации самого сибирского общества.
Главным условием развития сибирского общества областники считали формирование местной интеллигенции как носительницы и выразительницы самосознания края. С этой целью предполагалось открытие в Сибири университета. Они считали, что без собственной интеллигенции сибирские инородцы будут обречены на ассимиляцию. Первое поколение инородческой интеллигенции составили выпускники миссионерских школ. Областники старались привлекать образованных инородцев к изучению своего этноса
и края для того, чтобы сохранить и сделать более доступной материальную и духовную культуру сибирских народов.
Политическая программа сибирских областников (сформулированная довольно поздно, фактически, лишь в период Первой русской революции) допускала создание автономий сибирских инородцев. Заметных результатов в реализации своих планов областники добились лишь на Алтае, где благодаря Гуркину, ученику миссионерской школы, воспринявшему областнические идеи, удалось организовать национальное движение северо- и южно-алтайских этносов, итогом которого стало создание сначала Алтайской горной думы, а затем и Горно-Алтайской автономии. Конечно, эстетические, социальные и философские взгляды Гуркина полнее всего воплотились в его замечательных живописных и немногих прозаических произведениях, вобравших в себя как этническое мировосприятие, так и областническую идеологию. Выражением последней и стала его общественно-политическая деятельность.
Вернемся к политическим реалиям той эпохи. Февральская буржуазно-демократическая революция, в результате которой в стране образовалось двоевластие Временного правительства и Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, всколыхнула и население Горного Алтая. В марте 1917 г. Временным правительством было опубликовано заявление о самоопределении народов. Возникла необходимость осознать происшедшие политические перемены и определить свое отношение к ним. С 20 апреля по 18 мая 1917 г. в Томске прошла первая сессия Губернского народного собрания с участием сибирских инородцев, в том числе и алтайцев. Алтайская делегация, возглавляемая Гуркиным, потребовала рассмотреть вопрос о самоопределении алтайцев путем выделения Горного Алтая в самостоятельный уезд. Для решения данного вопроса было объявлено о созыве съезда инородческих волостей Бийского и Кузнецкого уездов Томской губернии, который состоялся 1 июля 1917 г. Съезд (проходивший под председательством Гуркина) выделил Горный Алтай в самостоятельный уезд и создал временный центральный орган местного управления инородцев Бийского и Кузнецкого уездов — Алтайскую горную думу и наметил обширную программу социально-экономического и культурного возрождения региона. Председателем горной думы избрали Гуркина. Однако решение об обособлении Горного Алтая в самостоятельный уезд встретило сопротивление бийчан, не желавших терять власть над богатой территорией, «фабриканты и купцы не хотели лишаться ближайшего рынка сбыта своих товаров и богатейшего места закупа сырья, каким для них являлся Горный Алтай, а кулаки-заимочники — терять почти дармовую рабочую силу»2.
6 марта 1918 г. в период распространения советской власти на Алтае Алтайская горная дума созвала Учредительный Горно-Алтайский краевой съезд инородческих и крестьянских депутатов, на котором Горный Алтай выделился в округ и был избран Алтайский окружной совет — Каракорум во главе с Управой. Председателем Управы вновь был избран Гуркин, который в то время был самым известным и влиятельным алтайцем. Управа должна была реализовать обширную программу социального развития, национального и культурного возрождения алтайцев. Этот шаг вновь вызвал возмущение бийчан. Бийский Совет категорически отказался признать самоуправление алтайцев, а в постановлении исполкома уездного Совета крестьянских депутатов от 12 апреля 1918 г. было ясно заявлено: всех членов Каракорумской управы, а также всех лиц, имеющих к ней какое-либо отношение, считать врагами народа. Против врагов народа предполагалось принять самые жесткие меры. Положение Каракорумской горной управы осложнялось изменившейся политической обстановкой в стране, поскольку уже к лету 1918 г. борьба за власть между
партиями четко разделила их на революционные и контрреволюционные. В сложившейся ситуации Каракорумская управа не смогла примкнуть ни к тем, ни к другим, отчасти из-за неопределенной политической ориентации председателя управы Гуркина. Следует отметить, что Гуркин своим высшим долгом считал служение на благо своего народа; желая лишь одного — возродить национальное самосознание алтайцев, он оставил искусство и включился в политическую деятельность, не имея явно выраженных политических пристрастий. Политической неопытностью Гуркина не преминули воспользоваться бывшие офицеры, беглые помещики, эсеры и пр., устроившиеся в горной управе в качестве секретарей и делопроизводителей. Таким образом, будучи формально просоветской, управа в сущности оказалась «...легальным прикрытием контрреволюционных сил, стремившихся использовать в своей борьбе национальное движение алтайцев.»3. Об этом свидетельствуют и признания членов управы, сделанные ими после установления на Алтае колчаковского режима. Так, прапорщик Залесский, вошедший в состав управы благодаря эсерам, докладывал: «земская управа представляла из себя группу социалистов-револю-ционеров и, кажется, еще каких-то социалистических партий. Председателем считался Григорий Иванович Гуркин, но его роль была пассивная. По приезду в Улалу я сразу же занялся организацией боевой ячейки и подготовкой восстания. От Гуркина наши цели скрывались. Но национальные моменты были использованы. После переворота и во время его национальные группы были в стороне и их ожидания самостоятельности были жестоко обмануты, так как власть осталась в руках пришлых офицерских групп»4. Еще один член управы И. Батутин говорил о Гуркине: «.безусловно большой националист, человек со слабым характером, доверчив (достаточно кому-нибудь сказать ему, что он любит Алтай, как Гуркин уже может положиться на такого человека, не зная его подлинного лица). Страшно нервный и в общественной деятельности, очевидно, совсем не работал»5. С установлением колчаковского режима Каракорумская горная управа стала оплотом контрреволюционного движения в Горном Алтае и вошла в историю именно в этом ее образе, а вместе с тем было запятнано имя великого художника.
Вскоре Гуркин, обвиненный в стремлении отделить Алтай от России, противоречившем принципу единой и неделимой России, который поддерживался колчаковским режимом, был арестован и доставлен в Бийскую тюрьму. Однако довольно скоро его освободили за недостаточностью улик. Но за первым арестом последовал второй. Через несколько месяцев его вновь освободили. Осознавая всю опасность проживания на Родине, Гуркин, забрав двух сыновей и упаковав свои произведения, осенью 1919 г. отправился в Монголию. Жизнь в Монголии оказалась очень трудной. Художнику и его сыновьям пришлось перенести немало испытаний. Старший сын художника Геннадий вспоминал о переезде: «.дорогой мы разлучились с отцом, которого на границе с Монголией с какой-то целью задержали урянхайцы6 и, продержав его в горах в холодных аилах до весны, чуть не убили. Мы же, сданные под наблюдение муютинским мужикам Кочеевым, переехав через границу остановились в долине Бекон-Мории, где, голодные и холодные, эксплуатируемые другими, мы чувствовали себя несчастными, заброшенными людьми. И только весной нам удалось счастливо встретить изнуренного и измученного голодной жизнью отца. Весной, как только вскрылись реки, мы наняли верблюдов и поехали в Уланком, в глубь Монголии. Это было в 1920 г. Прожив лето в Уланкоме, сравнительно лучше, на зиму (нам) пришлось уехать в горы, верст 20 от Уланкома, поближе к дровам, где занимались охотой на диких зверей, а отец писал картины»7. Постоянная борьба с голодом и холодом, беспокойство за детей, неизвестность — несмотря на все эти обстоятельства, Гуркин не прекратил
творческую деятельность, он создавал этюды и рисунки, составившие монгольский цикл работ художника и являющиеся своего рода его дневниками.
Осенью 1921 г. Гуркин переехал в Туву с отрядом руководителя тувинских партизан Сергея Кочетова, который в то время совершал рейд по Монголии. В Туве Гуркин продолжал заниматься творческой деятельностью, по поводу которой В. И. Эдоков заметил, что «хотя ему здесь не удалось создать крупных произведений, его работы, посвященные природе Тувы, очень интересны и в своем комплексе представляют своего рода небольшую живописную антологию тувинского пейзажа»8. В середине 1925 г. Гуркин переезжает в столицу Тувы — город Кызыл, где по заказу правительства республики выполняет эскиз диарамы «Тана-Тувинская республика» и экономическую картограмму Урянхайского края для министерства торговли.
Во время проживания в Туве произошло изменение политического сознания художника, вызванное тем, что его родина — Алтай, наконец, был выделен в Ойротскую9 автономную область. Гуркин теперь отчетливо понял, что установившаяся советская власть оказалась той справедливой властью, при которой возможна свобода наций, за которую он боролся. В мае 1924 г. Гуркин пишет заявление Ойротскому обкому ВКП (б), во многом проясняющее мотивы его поступков и политические идеи: «В жизни своей я был кровным защитником всех интересов своей родины: самоопределения и автономии алтайского народа. Стоял за все его лучшее, национальное. За его законное право быть равным и свободным в семье великих народов. За сохранение его национальной культуры, языка и быта. За его новое создание и развитие в области своей экономической жизни, искусства и науки. Я, как неразрывная часть его национального духовного тела, чувствовал и знал и боролся против только насилия и несправедливости.»10.
В октябре 1924 г. Гуркин пишет письмо в Москву, в Комиссариат иностранных дел СССР, в котором просит разрешения вернуться на Родину, и, получив его, осенью 1925 г. возвращается на Алтай.
Политическая деятельность Гуркина не была случайным и временным эпизодом в его жизни. Конечно, время и силы, отданные политической борьбе, были отняты у его живописного творчества, но в определенном смысле и дополняли его. Персональные выставки Гуркина, которые стали проходить с 1907 г., позволили говорить о нем как о первом сибирском живописце. Воспитанная на идеалах областничества сибирская интеллигенция воспринимала Гуркина как первого художника-сибиряка, сумевшего достойно отразить красоту и величие сибирской природы, передать своеобразие национального мировосприятия и через конкретные образы сибирской природы показать непреходящую ценность прекрасного. Все это укрепляло самосознание сибирской интеллигенции, опровергало расхожие представления о малопродуктивности и бескультурье сибирского населения, о неспособности инородцев к интеллектуальному и культурному развитию. Появилась уверенность в том, что вслед за культурной и интеллектуальной децентрализацией, подрывающей монополию Москвы и Петербурга, должна произойти децентрализация финансовая и политическая. Сибирь перестанет играть роль сырьевого придатка Европейской России, падет, как выражались областники, «мануфактурное иго Москвы» и Северная Азия, или Азиатская Россия, займет достойное место в ряду других провинций государства. Творчество Гуркина, таким образом, становилось символом культурного своеобразия, самобытности или «культурного сепаратизма» Сибири, за признанием которых должны были последовать изменения в экономических и административно-политических отношениях между центром и провинциями. Такая возможность появилась после
Февральской революции 1917 г., и политическая деятельность Гуркина по своей интенции стала продолжением его художественного творчества.
Национальный момент, выразившийся в стремлении создать политическую автономию северо- и южно-алтайских этносов, точно так же предварительно был сформирован художественным творчеством Гуркина. Прежде всего, эти идеи были выражены в его работах, посвященных национальной тематике, отражающих быт и обряды населения Алтая, а также многочисленных этнографических зарисовках, сопровождаемых пояснительными записями. Однако подлинную славу Гуркину принесли пейзажи, в которых реализм живописной манеры был дополнен народным пониманием природы — мистическим одухотворением природы, свойственным коренным насельникам Алтайских гор. В лучших своих работах: «Сосна Аската» (1906), «Озеро горных духов» (1907), «Хан Алтай» (1907), «Корона Катуни» (1910), «Водопад Балыкту-Суу» (1912) — Гуркину удалось во всей полноте выразить национальное художественное мышление и создать образы, передающие вечное величие природы и ее духовную сущность. Казалось бы, внешне неудачная и кратковременная политическая карьера Гуркина только укрепила его уверенность в том, что природа Алтая остается носительницей истинных и вечных ценностей — ценностей красоты, духовной чистоты и цельности. Трагизм исторических событий и политических процессов, участником которых был Гуркин, проявился в нарастающем эпическом драматизме его живописных образов Алтая. Не случайно, одной из последних работ мастера стало повторение-вариация эпического полотна «Хан Алтай» (1936).
После возвращения на родину Гуркин преподавал в художественной школе, много работал как живописец, иллюстрировал книги, занимался просветительской деятельностью. Он оставался самым известным и влиятельным представителем алтайской интеллигенции. В 1937 г. Гуркин был обвинен в «контрреволюционной повстанческой деятельности» и октябре того же года расстрелян вместе со старшим сыном.
1 Эдоков В. И. Возвращение мастера. Горно-Алтайск, 1994. С. 106.
2Пахаев С. Я. Штрихи к политической биографии Г. И. Чорос-Гуркина // Возвращение: Сб. докладов и сообщений науч.-практ. конф. Горно-Алтайск, 1993. С. 130.
3 Эдоков В. И. Указ. соч. С. 119.
4 Цит. по: Там же. С. 119.
5 Там же. С. 120.
6 Урянхайцы — тувинцы.
7 Цит. по: Эдоков В. И. Указ. соч. С. 130.
8 Там же. С. 133.
9 Ойроты — алтайцы.
10 Там же.
