CC BY
29
Художественный язык книжной графики Вадима Гусева
Г.Д. Махашвили,
доцент кафедры иллюстрации и эстампа, канд. иск.
Московского государственного университета печати имени Ивана Федорова
Творчество замечательного ленинградского художника книги Вадима Ивановича Гусева (1931-2008), к сожалению, не очень широко известно даже в профессиональной среде, и практически не изучено в науке. В то же время, в произведениях этого неординарного книжного иллюстратора и дизайнера, целиком посвятившего свое творчество детям, нашли отражение смелые и новаторские для отечественной детской книги второй половины XX века эксперименты.
В первую очередь нужно отметить, что книжная графика Гусева вовсе не ограничивается одними иллюстрациями. Художник проектирует всю книгу целиком, как единый целостный организм, в котором и изображения, и шрифт играют важную роль. В некоторых случаях Гусев выступает и как автор текста (например, «Для чего машине кузов» (1978), «Комарище и слоненочек» (1980), «Про что внутри - прочти, посмотри» (1989)), придавая этим работам характер полностью авторских проектов. При этом первостепенное место в организации книжной структуры Гусев отводит именно иллюстрации, текст же чаще всего присутствует в довольно небольшом количестве, в качестве подписей или элементов самого изображения.
Такой подход Гусева в определенной мере возрождает традиции детской книжки-картинки 1920-30-х гг., где текст зачастую создавался уже после иллюстраций или параллельно с ними как пусть важное, но все-таки дополнение. Об утрате этих традиций сожалел в 1970-х гг. один из мастеров советской детской книжки-картинки В.И. Курдов: «Теперь пишут: А. Введенский «Конная Буденного». А было: В. Курдов. «Конная Буденного». Стихи А. Введенского. Изменилась сущность возникновения детской книги.
Приоритет писателя стал значительнее, и художника ставят на второе место, у рисунков теперь прикладной характер» [1].
В то же время, Гусев - один из немногих советских художников детской книги, использовавших шрифт (типографский и рукописный) как одно из основных выразительных средств своей книжной графики. Художник почти никогда не позволяет себе располагать текст в виде строгих и скучноватых блоков. Компонуя текст на разворотах, он стремится разрушить этот привычный шаблон, в каждом случае по-разному: то композиционно раскидывая отдельные строчки и слова по разным краям полосы, то выделяя отдельные слова цветом или размером, то искажая и ломая угол наклона строки, то совмещая текст с изображением. Исключение составляют разве что некоторые, наименее характерные работы Гусева, такие как оформление сказки П. Васильева «Жили-были рыбки» (1987) или пьесы О. Тарутина «Про человечка Пя-тью-Шесть» (1982). И даже в этих случаях, Гусев находит повод для выделения шрифтом наиболее существенных, с его точки зрения, фрагментов текста.
«Игра» Гусева со шрифтом носит не чисто художественный характер, но в первую очередь, выполняет важную функциональную роль, помогая юному читателю в восприятии текста. Иногда это просто выделение наиболее значимых фраз, слов, и даже отдельных букв, зрительно акцентирующее на них внимание ребенка. В этом плане шрифтовые эксперименты Гусева созвучны как идеям конструктивистов (напр., Эль Лисицкого: «Буквы, знаки препинания, вносящие порядок в мысли, должны быть учтены, но кроме этого бег строк сходится у каких-то сконденсированных мыслей, их и для глаза нужно сконденсировать» [2]), так и В.А. Фаворского (см., например, [3]). В других случаях сама форма и расположение текста призваны подчеркнуть и усилить его смысловое содержание - особенно такие решения свойственны авторским проектам Гусева, таким как «Комарище и слоненочек».
Пожалуй, самым характерным для творчества Гусева приемом текстового выделения можно назвать включение шрифта в состав изображения. Наиболее ярким примером такого решения являются иллюстрации к книге А. Шибаева «Буква заблудилась» (1971), где «спрятанные» в изображении буквы служат одновременно и подсказкой ребенку в разгадывании загадок автора, и поводом для увлекательных поисков в процессе рассматривания картинок. В других случаях (как, например, во многих иллюстрациях к книге «Про что внутри - прочти, посмотри») такое сочетание шрифта и изображения наделяет композиции отдельных разворотов выразительностью и индивидуальностью.
В некоторых случаях Гусев вносит элементы подобной шрифтовой «игры» даже в оформление тех книг, где предпосылки к этому в самом тексте вроде бы отсутствуют. Характерный пример - сборник стихотворений Г. Лагздынь «Я играю» (1979). Здесь художник возобновляет остроумную «игру в прятки» с буквами, спрятанными в иллюстраци-
ях. Впрочем, такого рода «дополнения» к замыслу писателя в творчестве Гусева - не редкость, и далеко не всегда речь идет именно о шрифтовых экспериментах. Часто это может быть введение в иллюстрации новых, не описанных автором сюжетов (таких как, например, тематически связанные с содержанием текста автопортреты художника на задней сторонке обложки некоторых книг), или почти постмодернистские цитаты из отечественного детского фольклора: (к примеру, неожиданно возникающие иллюстрации к считалкам «Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять» или «На золотом крыльце сидели...»). Такие «самовольные» добавления художника возникают, естественно, не случайно, а как результат стремления сделать книгу более интересной для рассматривания и изучения, более занимательной.
Надо отметить, что «занимательность» считал необходимым признаком детской книги, ее особым качеством основатель ленинградской школы книжной графики В.В. Лебедев. Он, в частности, писал: «Книжка должна вызывать радостное ощущение, направлять игровое начало на деятельность ребенка и желание побольше узнать» [4]. Именно это познавательное и в то же время игровое, интерактивное начало присутствует и в большинстве работ Вадима Гусева. Причем элемент игры он вводит даже в тех случаях, где, казалось бы, можно было удовлетвориться достаточно простым изобразительным решением. Так, например, композиция обложки книги П. Васильева «Жили-были рыбки» - тоже своего рода «задача на сообразительность»; от юного читателя требуется смекалка, чтобы догадаться, что «перевернутый» пейзаж на самом деле - отражение в воде.
Невозможно полностью охарактеризовать книжную графику Гусева, не коснувшись собственно изобразительной манеры его рисунка. Большинство иллюстраций художника - лаконичны, почти на-бросочны, но в то же время в них чувствуется крепкое мастерство реалистического рисования, глубокое знание натуры. Это особенно заметно в менее «игровых» и более «описательных» работах Гусева -например, в иллюстрациях к сборнику стихотворений Г. Лагздынь «Аккуратные зайчата» (1984). Стихи для самых маленьких здесь сопровождаются правдоподобными, но при этом не доведенными до сухого натурализма изображениями малышей, зверей, игрушек и т. д. Стоит отметить, что в этой иллюстрационной серии проявляется талант Гусева в жанре детского портрета (возможно, ощутившего некоторое влияние позднего творчества А.Ф. Пахомова).
Художнику удается изобразить малышей милыми и забавными, при этом не превращая их в лакированные подобия кукол; что в детской книжной графике встречается довольно редко.
Гусев предпочитает графические техники, позволяющие отразить сам процесс рисования (в частности, цветные карандаши и аква-
рель, выполненную широкими, как будто небрежными движениями кисти) - т. е., достичь того, чтобы, цитируя В.В. Лебедева, «ребенок мог войти в работу художника, то есть понял бы, что было костяком рисунка и как шла его стройка» [5]. Отсылка к Лебедеву здесь не случайна: подобно художникам 1920-30-х гг., Гусев часто обобщает форму предметов, превращая их почти в символ - но в то же время, всегда сохраняет в пластике изображения выразительность натурного рисунка, чтобы избежать его превращения в сухую схему. Композиция иллюстраций базируется в основном на цветовых и тональных соотношениях крупных пятен и плоскостей, что также развивает художественные традиции, заложенные ленинградскими книжными художниками 1920-30-х гг. («В практике Лебедева и его соратников подверглись кардинальной перестройке все основные приемы книжного линейно-контурного рисунка, разработанного мастерами «Мира искусства», и постепенно сложился новый изобразительный язык, не столько графический, сколько живописный, где вместо линейных отношений выступают отношения масс и тональностей» [6]).
Надо отметить, что в графической манере Гусева присутствуют общие черты с творчеством, в первую очередь, таких представителей ленинградской школы книжной графики, как В.В. Лебедев, Е.И. Чарушин, А.Ф. Пахомов. При этом, непосредственного влияния художественной манеры Ю.А. Васнецова, учителя Гусева, в работах последнего практически не заметно. В этом, однако, нет никакого противоречия с творческим и педагогическим кредо, лежавшим в основе ленинградской школы: «Следует сказать, ...что Лебедев отнюдь не поощрял подражание себе. Он прежде всего ценил в каждом художнике его личное, собственное видение жизни и ту свою, новую форму, которую этот художник находил для выражения своего чувства» [7]. Вполне вероятно, что и Ю.А. Васнецов, ученик Лебедева, разделял эту позицию своего учителя.
Пространство в иллюстрациях Гусева чаще всего неглубокое, и во многих случаях предметы и фигуры персонажей располагаются непосредственно на изобразительной поверхности разворота. Иногда художник совмещает несколько разных пространств в одном изображении, разделяя их рамками или другими декоративными элементами. Стоит отметить, что такого рода пространственные эксперименты присутствовали в творчестве и некоторых других отечественных книжных графиков 1970-80-х гг.: в том числе, В.Д. Пивоварова, С.А. Кова-ленкова, Д.С. Бисти, И.И. Кабакова и др. Впрочем, у каждого из них, равно как и у Гусева, эти художественные поиски приобретали свой собственный, индивидуальный характер.
Если в графической манере Гусева можно найти общие черты с творчеством как художников 1970-80-х гг., так и ленинградской школы книжной графики, то в своих экспериментах со шрифтом худож-
ник в большей степени обращался к опыту конструктивистской книги. В первую очередь - к творчеству Л. Лисицкого, который «считал шрифт основным строительным материалом книжной архитектуры» [8]. Как и Лисицкий, Гусев оформил несколько произведений В.В. Маяковского («Что ни страница, - то слон, то львица» (1979), «Что такое хорошо и что такое плохо» (1983)). В наибольшей степени связь с принципами конструктивистской книги прослеживается в первой работе, где наборный и рукописный шрифты, а также некоторые типографские элементы активно участвуют в построении композиции каждого разворота. При этом здесь нет экспериментов «ради эксперимента»; все элементы книжной структуры несут функциональную нагрузку, облегчая восприятие текста, иллюстрируя его и повышая его выразительность. Такой подход Гусева к проектированию книги созвучен с принципами конструктивистов, в первую очередь призывавших к целесообразности и функциональности организации книжной структуры, и выступавших против излишней декоративности.
При этом, как и в случае с традициями ленинградской школы книжной графики, Гусев пропускает принципы конструктивистской книги через себя, по-своему и по-новому интерпретируя их уже как представитель совершенно другой эпохи. Так, если конструктивисты призывали «новую книгу сделать материалом самой книги», то есть пользуясь только элементами наборной кассы» [9], то одна из основных особенностей книжной графики Гусева заключается в гармоничном сочетании наборного шрифта, рисованного шрифта и рисованного изображения. Впрочем, здесь присутствует расхождение скорее с творческой практикой конструктивистов, нежели с принципами, которые они постулировали. Так, Л. Лисицкий писал: «...Я считаю, что мысли, которые мы пьем из книги глазами, мы должны влить через все формы, глазами воспринимаемые» [10] - к таким визуальным формам теоретически можно отнести и рисованные иллюстрации.
Творчество Вадима Гусева невозможно однозначно классифицировать, связав его с тем или иным крупным течением в советской книжной графике, настолько оно индивидуально и своеобразно. В работах художника отразилось внимательное и уважительное изучение опыта предшественников, прежде всего представителей ленинградской школы книжной графики (в первую очередь, в плане изобразительной манеры и особенностей построения пространства иллюстрации) и конструктивизма (в области шрифтовых экспериментов). В то же время, Гусев далек от чисто внешнего подражания образцам прошлого. Он не рисует стилизацию под «ретро», а творчески перерабатывая основные принципы книжной графики своих заочных учителей, оценивает их с позиции современности и смело соединяет их в новые, неожиданные комбинации. В этом плане изучение творческого наследия Вадима Гусе-
ва представляется чрезвычайно полезным именно сегодня, когда остро встает проблема сочетания актуальных новаторских экспериментов с сохранением и развитием богатых традиций отечественного книжного искусства. Произведения этого выдающегося художника детской книги могут послужить ярким и убедительным примером целесообразности творческого подчинения чисто художественных поисков профессиональному стремлению создать функционально продуманную, визуально интересную и по-игровому занимательную книгу. И все-таки, главный секрет творчества В.И. Гусева заключен в его собственном афоризме из предисловия к книге А. Шибаева «Язык родной, дружи со мной!»: «Думать всегда интересно, а когда придумаешь, выдумаешь, додумаешься - весело!».
10
КЕНГУРУ
II СКлЧУ
Библиографический список
1. Курдов В.И. О моих книжках / В.И. Курдов // Искусство книги 1970/1971. - М. : Книга, 1979. - С. 134.
2. Цит. по Харджиев Н. Эль Лисицкий - конструктор книги // Искусство книги 1958-1960. - М. : Искусство, 1962. - С. 154.
3. Фаворский В.А. Литературно-теоретическое наследие / В.А. Фаворский. - М. : Советский художник, 1988. - С. 325.
4. Цит. по Глоцер В.И. Художники детской книги о себе и своем искусстве. - М. : Книга, 1987. - С. 136.
5. Цит. по Глоцер В.И. Художники детской книги о себе и своем искусстве. - М. : Книга, 1987. - С. 133.
6. Петров В Пятьдесят лет ленинградской книжной графики / В. Петров // Искусство книги. - Вып. 7. - М. : Книга, 1971. - С. 67.
7. ПахомовА.Ф. Про свою работу в детской книге / А.Ф. Па-хомов. - М. : Детская литература, 1982. - С. 34-35.
8. Харджиев Н. Эль Лисицкий - конструктор книги / Н. Харджиев // Искусство книги 1958-1960. - М. : Искусство, 1962. - С. 154.
9. Там же.
10. Цит. по Харджиев Н. Эль Лисицкий - конструктор книги // Искусство книги 1958-1960. - М. : Искусство, 1962. - С. 154.
