Художественное значение незавершенности текста в поздней лирике А. С. Пушкина Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Филология

Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 272-275

УДК 821.161.1

ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ НЕЗАВЕРШЕННОСТИ ТЕКСТА В ПОЗДНЕЙ ЛИРИКЕ А.С. ПУШКИНА

© 2014 г. А.Н. Романова

Костромской госуниверситет им. Н.А. Некрасова romanovaal@mail. ru

Поступила в редакцию 24.04.2014

Рассматривается незавершенность как универсальный прием пушкинской поэтики. Анализируются лирические произведения А.С.Пушкина, в которых формальная незаконченность текста служит реализации авторского замысла.

Ключевые слова: Пушкин, лирика, поэтика, незавершенность.

При всей мгновенности лирического переживания, запечатленного в одном произведении, это мгновенное переживание уходит корнями в мироощущение поэта в целом, питается всем предшествующим его жизненным опытом и творческим трудом. Небольшое стихотворение, обладая целостностью, в то же время представляет собой часть эстетического мира художника, поэта. Однако способность конкретного произведения вступать в многообразные смысловые связи, порождать ассоциации, вызывать в сознании читателя дополнительное представление об ином, большем художественном пространстве, чем заключено в нем самом, зависит от конкретных особенностей его поэтики, в том числе от того, насколько само это произведение является замкнутым или открытым. Одним из способов «размыкания» литературного произведения в широкий литературный, биографический, исторический или иной контекст у Пушкина становится незавершенность, которая проявляется в тех или иных видимых нарушениях формальной законченности текста или в иных структурных и содержательных особенностях произведения. Незавершенность ощущается читателем как тревожащая неполнота авторского высказывания, она не только способствует выявлению внутренних сопряжений в художественном мире писателя, но и активизирует диалог поэта и читателя.

Вопрос о том, какие произведения Пушкина можно считать в полном смысле завершенными, а какие представляют собой «отрывки», «наброски», решается в каждом отдельном случае невероятно сложно. Для последнего периода творчества эта проблема особенно серьезна. В лирике Пушкина 30-х годов текстов, подготовленных к печати и опубликованных под кон-

тролем самого поэта, единицы. Ряд стихотворений 30-х годов не имеет даже беловых вариантов. Многие из черновых набросков поэта восстанавливаются «гипотетически» и более-менее законченный вид приобретают лишь благодаря издательским конъектурам.

Реконструкция пушкинского текста требует исключительной точности. Едва ли она может быть решена даже самым авторитетным изданием Пушкина раз и навсегда. Дело не только в развитии средств и возможностей текстологической науки, но и в том, что изменяются эстетические требования и взгляды в целом. И эти новые представления требуют иначе предъявлять читателю пушкинское творчество, по-другому организовывать «встречу» художника с читателем, раскрывая таящийся в его художественном мире потенциал, зачастую современниками не востребованный.

Очевидно, что пушкинская поэтическая практика, как и его теоретическая мысль, многократно опережала эстетические представления его эпохи. Даже близкие по духу и не менее одаренные современники чаще всего не осознавали глубины пушкинского новаторства и не могли оценить системный и сознательный характер тех исканий, которые отразились в зрелом творчестве поэта. Об этом свидетельствует, например, работа Жуковского над посмертным изданием произведений Пушкина. Давно установлено «наличие в посмертном издании сочинений Пушкина таких чтений, которые не оправдываются дошедшим до нас рукописным материалом пушкинских произведений и которые не могли быть вызваны соображениями цензурного порядка» [1, с. 379-380]. Размышляя о смысле поправок, вносимых Жуковским, Н.К. Гудзий не усматривает никакой системы,

позволяющей судить о пристрастиях редактора, и считает, что его чтения восходят к утраченным автографам.

Между тем определенная логика прослеживается в подходах Жуковского, особенно при его работе с теми произведениями Пушкина, которые имеют признаки незаконченности или формальной недоработанности. Этот подход обнаруживает различия в представлениях поэтов-современников о художественной целостности.

Стихотворение «Вновь я посетил...» (1835 г.) было переписано Пушкиным набело и подготовлено к печати. Однако при первой публикации в V номере журнала «Современник» В.А. Жуковский внес в текст несколько поправок. Первая строка печатается так: «Опять на родине. Я посетил.». Стих становится стандартным примером пятистопного ямба. Неполнота пушкинской строчки исчезает. Так публикуется текст и в первом посмертном издании 1838—1841 гг. Очевидна невосприимчивость Жуковского к художественной ценности пушкинского внезапного начала, с его психологической насыщенностью, доверительной интонацией, преодолением «литературности». Подобная же «глухота» проявляется в редактировании стихотворения «Он между нами жил.» В современной транскрипции неполнота первой строки композиционно «рифмуется» с незавершенностью последнего стиха: «И возврати ему...». Именно этот оборванный стих передает пронзительно болезненное ощущение разрыва с некогда близким человеком. Словно спазм, перехвативший горло лирическому герою от полноты горького чувства. В посмертном издании мы вновь сталкиваемся с конъектурой Жуковского, который в данном случае «поправил» последние строки: «Боже, возврати / Твой мир в его озлобленную душу». Эта поправка опирается на вариант, сохранившийся в черновике Пушкина, но разрушает эмоциональный эффект «оборванного» пушкинского финала и содержит явную логическую несуразность. Мир в озлобленную душу возвратиться не может.

В том же ключе Жуковский правит и стихотворение 1836 года «Была пора: наш праздник молодой...». Воспринимая (как и все современники) это произведение как незаконченное и не располагая вариантами его завершения, Жуковский «подчищает» последние строки: «И новый царь, бесстрашный и могучий / На рубеже Европы бодро встал», отсекает последние полтора стиха: «И над землей скопились снова тучи / И ураган их.», жертвуя рифмой, но добиваясь большей «устойчивости» текста, смысловой

точки. Сегодня мы воспринимаем оборванную полустроку пушкинского стихотворения как стилистически обоснованное решение: так передано трагическое предчувствие поэтом судеб мира, предвидение обрыва собственной судьбы.

Непостижимая «глухота» Жуковского во всех этих случаях убедительно поясняется размышлениями В.А. Грехнева: «Жуковский < > подчеркнуто замкнул свою художественную систему, он пронизал ее движением немногих устойчивых тем, он элегизировал поэтические жанры (и послания, и балладу, и даже притчу), создав этим единство жанрового контекста» [2, с. 14]. Таким образом, «замкнутая» поэтика Жуковского противостоит пушкинской установке на «незамкнутость», что проявляется в восприятии Жуковским нарушения внешней гладкости, стройности пушкинского текста как «дефектов», которые он стремится исправить. Он последовательно «снимает» признаки незавершенности, придавая пушкинским произведениям вид большей полноты, отделанности, гладкости.

Сегодняшний (для нас хрестоматийный) вид пушкинских шедевров, в том числе трех стихотворений, о которых шла речь выше, - плод работы великих пушкинистов конца Х1Х-ХХ веков и результат нового понимания художественной целостности, признающего незавершенность как эстетически ценное качество произведения, обусловленное своеобразием художественной идеи. Но ощутимо и дальнейшее движение к открытию для читателя «истинного Пушкина». Не случайно в работе, посвященной проблемам издания незавершенных произведений Пушкина, С.А. Фомичев стремится найти и показать принципиально новый подход к предъявлению пушкинского текста читателю: «.вряд ли оправдана обычная издательская практика скрывать, поелику возможно, от читателя незавершенность подобных произведений. <.>В пушкинских изданиях необходимо давать недвусмысленные сведения на этот счет -не только в комментариях, но и путем выделения эскизного материала в особые отделы («Незаконченное»), воспроизведения не до конца прописанных строк (они обычно отбрасываются во имя «стройности целого»), публикации вслед за начальными набросками (а не в отделе примечаний) сохранившихся планов, проясняющих намеченную Пушкиным перспективу замысла»

[3, с. 94].

Иллюстрацией к размышлениям С.А. Фомичева может служить стихотворение «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...». Кроме двух четверостиший, в черновиках поэта сохранился

274

А.Н. Романова

план «продолжения»: «Юность не имеет нужды в at home, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу, - тогда удались он домой. О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню - поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические - семья, любовь etc. -религия, смерть».

Этот прозаический план в современных изданиях помещается в примечаниях или комментариях. Но в полной мере оценить стихотворение может тот, кто видит и сложившийся поэтический текст, и прозаический план, намечавший как будто более масштабную картину, но в итоге оставленный. Только в этом случае мысль читателя как бы движется вслед за творческой работой поэта от замысла к воплощению, от всечеловеческого к частному, от традиционного к новаторскому, от риторической поэзии к задушевному лирическому высказыванию, охватывая и то и другое, и замысел и итог, и зерно и плод. В этом отношении прозаический план выступает как необходимый компонент произведения, не равный, конечно, стихотворному тексту, но и не «посторонний» по отношению к нему, требующий предъявления читателю.

Исследователи не раз обращали внимание на относительность границ художественного текста у Пушкина. В лирике мы видим смелое, непривычное современникам применение тех художественных решений, которые в то же самое время не менее активно и обдуманно применяются Пушкиным в драматургии, прозе, публицистике, критике. Анализ произведений, содержащих признаки художественного «расчета», открывает нам Пушкина-новатора, сознательного художника, мыслителя, поверяющего холодными наблюдениями ума горестные заметы сердца. Однако необходимо подчеркнуть, что в основе нарастающего стремления к «размыканию», внешней незаконченности, кажущейся неполноте художественных творений лежит у Пушкина не пристрастие к эстетической игре, но исторически сложившееся, закономерное в русской литературе представление о человеке и его творческом труде.

В древнерусской «Повести о Петре и Февро-нии Муромских» рассказывается о том, как перед своей кончиной блаженная Феврония оставляет иголку в вышиваемом ею церковном

воздухе, завершив только лик святого, но оставив всю работу неоконченной, чтобы последовать призыву супруга и вместе с ним уйти в мир иной. Эта деталь - символ человеческой ограниченности во времени. Указание на то, что всякое дело человеческое лишь призрачно завершается, что целостностью истинной обладает лишь Господь, но не смертный человек, не созданный им мир.

В поздних своих творениях Пушкин оставляет след своего труда, демонстрирует свой «рабочий инструмент», безупречную иглу своей творческой мысли. Он оставляет её в полотне художественной ткани - как знак неизбежной для человека незавершенности жизни, труда, творчества. Нарушая внешние каноны полноты, гладкости, законченности, отказываясь от доступного ему «совершенства», он не просто «играет» с читателем в додумывание-сотворчество. Пушкин тем самым выражает новое, непросто давшееся ему миросозерцание художника, вполне признавшего свою ограниченность в сравнении с Творцом. Совершенство отдельного произведения - всего лишь законченность стежка, но не завершенность образа мира. И сознание художником частичности, неполноты своего творимого мира в отношении мира Божьего - высшее проявление духовной зрелости поэта, который, подобно святой Февронии, готов оставить свой труд незавершенным, прекратить его там, где велит Господь.

Список литературы

1. Гудзий Н. К. К вопросу о пушкинских текстах: (О посмертном издании сочинений Пушкина) // Проблемы современной филологии: Сб. статей к семидесятилетию академика В.В. Виноградова. М.: «Наука», 1965. С. 378-386.

2. Грехнев В.А. Слово и большой лирический контекст в поэзии пушкинской поры (Жуковский, Тютчев) // А.С. Пушкин: Статьи и материалы. Ученые записки. Вып. 115. Горький: Горьковский гос. университет им. Н.И. Лобачевского, 1971. С. 3-25.

3. Фомичев С.А. Незавершенные произведения Пушкина как издательская проблема // Незавершенные произведения А.С. Пушкина: Мат-лы науч. конференции. М.: Гос. музей А.С.Пушкина, 1993. С. 91103.

SIGNIFICANCE OF UNCOMPLETED TEXT IN THE PUSHKIN'S RIPE LYRIC POETRY

A.N. Romanova

The paper presents an analysis of sum Pushkin's poem, which may by estimated as uncompleted. It devoted by the problems of artistic method of A.S. Pushkin.

Keywords: lyric poetry by Pushkin, uncompleted text, artistic manner.

References

1. Gudzij N. K. K voprosu o pushkinskix tekstax: (O posmertnom izdanii sochinenij Pushkina) // Problemy sovremennoj filologii: Sb. statej k semidesyatiletiyu akademika V.V. Vinogradova. M.: «Nauka», 1965. S. 378-386.

2. Grexnev V.A. Slovo i bol'shoj liricheskij kontekst v poe'zii pushkinskoj pory (Zhukovskij, Tyutchev) //

A.S. Pushkin: Stat'i i materialy. Uchenye zapiski. Vyp. 115. Gor'kij: Gor'kovskij gos. universitet im. N.I. Loba-chevskogo, 1971. S. 3-25.

3. Fomichev S.A. Nezavershennye proizvedeniya Pushkina kak izdatel'skaya problema // Nezavershennye proizvedeniya A.S. Pushkina: Mat-ly nauch. konferencii. M.: Gos. muzej A.S.Pushkina, 1993. S. 91-103.