CC BY
93
Библиографический список
1. Почепцов, Г.Г. Теория коммуникации. - М., 2001.
2. Разлогов, К.Э. Техника и коммуникация // Новые аудиовизуальные технологии: уч. пособие. - М.: Едиториал УРСС, 2005.
3. Герасимов, С. А. Воспитание режиссера. - М., 1978.
4. Шукшин, В.М. Воздействие правдой // Кинопанорама. - М., 1977. - Вып. 2.
5. Федорин, А. Позиция документалиста // Кино и время. - М.: Искусство, 1977. - Вып. 1.
6. Ефимов, Э.М. Искусство экрана: истоки и перспективы. - М.: Искусство, 1983.
7. Разлогов, К.Э. Коммуникация и искусство // Новые аудиовизуальные технологии: уч. пособие. - М.: Едиториал УРСС, 2005.
8. Куренкова, Р. А. Эстетика. - М., 2004.
Статья поступила в редакцию 11.03.10
УДК 130+410
Е.И. Кравцова, канд. филол. наук, с.н.с. АлтГАКИ, г. Барнаул, E-mail: [email protected] ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО В ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
В культурологическом контексте рассматриваются изменения, связанные с переосмыслением понятия «текст», прагматические, когнитивные, семиотические основания для его изучения. Выявляется специфика художественного времени и пространства, обусловленная универсальными принципами категоризации этих понятий в языке и тексте говорящими субъектами как носителями культуры.
Ключевые слова: концептуализация, текст, дискурс, художественное время, пространство, хронотоп, семиотика, интерпретация.
Гуманитарные науки, философия, искусство XX века открыли новые аспекты (когнитивные, коммуникативные) уже известных явлений естественного языка и позволили включить в сферу исследований многие явления, ранее остававшиеся ранее за их пределами. М. Фуко полагает, что вообще «объект гуманитарных наук - это не язык, но то существо, которое, находясь внутри языка, окруженное языком, представляет себя, говоря на этом языке, смысл произносимых им слов и предложений и создает, в конце концов, представление о самом языке» [1, с. 373]. Однако, как справедливо отмечает Ю.С. Степанов, истоки лингвистической прагматики можно усмотреть в феномене «расслоения Я», который появился в искусстве Нового времени: «...в семиологии искусства новое течение начинается не с новой теории, а с появления нового в самом искусстве. Новое искусство предшествует новой теории» [2, с. 375]. Элементарная часть этого расслоения - «локация Я» в пространстве и времени, более сложная часть -«локация Я» как субъекта речи в отношении к акту говорения и «локация Я» в отношении к его внутреннему Эго, которое знает цели говорящего и его намерения» (Ср. со структурой речевого акта, представленной в теории речевых актов - уровень локации (референции и предикации), уровень иллокуции (уровень речевой компетенции субъекта), уровень перлокуции (уровень интенции адресанта и уровень интерпретации адресата). Прагматика начинается с того момента, когда категория субъективности признается языковой категорией, а язык -антропоцентричной семиотической системой, когда начинает учитываться фактор говорящего субъекта.
Языковое значение при этом определяется уже не как соотношение между знаком и элементом реальности, а как интерпретация этих элементов и отношений человеком. С одной стороны, семантика предстает в следующих вариантах: лексическая семантика, грамматическая семантика и семантика прагматики, но с другой стороны - функционально - большинство языковых значений может быть оценено с позиций прагматики. Поэтому совершенно справедливо в современных исследованиях язык рассматривается не как предмет или инструмент, а как «среда развертывания нашей мыслительной и коммуникативной деятельности», как система, охватывающая «когнитивные, познавательные и коммуникативные стороны его функционирования» [3; 4; 5; 6; 7]. В этом случае когнитивный аспект оказывается неотделимым от прагматического, коммуникативного.
В первую очередь переосмыслению подверглось понятие текста, который начал осознаваться как открытое образование (дискурс), соотносимое с субъектом, его создавшим/воспринявшим, а также взаимодействующее со всеми другими подобными образованиями в рамках единой семи-осферы, формирующее особый интенсиональный мир, вторую (идеальную) реальность по своим собственным законам. Поэтому интерпретация текста или высказывания - это интерпретационный процесс, базирующийся на знаниях интерпретирующего, соответствующий принципам множественности видов интерпретаций и «внутреннему миру» интерпретатора.
В дискурсе, как отмечает Е.С. Кубрякова, мы наблюдаем «органичное соединение актов коммуникации и актов когниции» [7, с. 45].
Как известно, существует множество определений дискурса, но традиционно дискурс как форма речи противопоставлялся повествованию. Мы избираем более широкое определение дискурса В.З. Демьянкова, так как в нем учитываются все интересующие нас элементы этого феномена: излагаемые события, их участники, перформативная информация и «не-события», то есть обстоятельства, сопровождающие события, фон, поясняющий событие, информация, соотносящая дискурс с событием. Итак, «дискурс - это произвольный фрагмент текста, состоящий более чем из одного предложения. Часто, но не всегда он концентрируется вокруг некоторого опорного концепта, создает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, время, поступки и т. п. Определяется дискурс не столько последовательностью предложений, сколько тем общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который строится по ходу развертывания дискурса... Исходная структура дискурса имеет вид последовательности элементарных пропозиций, связанных между собой логическими отношениями» [8].
Взаимодействие дискурсов мы представляем как метадискурс (целостный текст), созданный "формирующей активностью автора". Такое понимание дискурса влечет его рассмотрение и в соотношении с ментальными процессами субъектов речи, то есть процессами их интерпретации некоторого событийного, предметного содержания в лингвистических значениях. За дискурсом, который существует главным образом в тексте, встает, по словам Ю.С. Степанова, «особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса», особый интенсиональный мир с особым (текстовым) пространством и временем. Дискурс оказывается выражением этого мира и языковой личности, его продуцирующей, ее особой ментальности. Более того, Ю.С. Степанов говорит о том, что и в наши дни дискурс является выражением какой-либо мифологии. Подобный семиотический мир создается за счет того, что каждый язык располагает средствами интерпретировать одну и ту же ситуацию множеством способов. «Он отражает мир только косвенным образом, он отражает непосредственно нашу концептуализацию мира» [9, с. 48].
Истоки подобного понимания языка (и текста) - в лингвофилософской традиции В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни,
А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина, а также в работах представителей аналитической философии - Дж. Остина, Л. Витгенштейна, Дж. Серля, Дж. Мура.
В. фон Гумбольдт называл расчленение языка на слова и правила - мертвым продуктом научного анализа, то есть моделью. Собственно же языком называется «совокупность актов речевой деятельности. По разрозненным элементам нельзя понять то, что есть высшего в языке; это можно постичь и уловить только в связной речи, что является лишним доказательством в пользу того, что каждый язык заключается в акте его реального порождения» [10, с. 71].
В.Н. Волошинов, как и В. фон Гумбольдт, считал, что язык как устойчивая система нормативно-тождественных форм - только научная абстракция. Язык - это непрерывный процесс становления, осуществляемый социальным речевым взаимодействием говорящих; законы этого становления не могут быть отделены от деятельности говорящих индивидов. Все области человеческой деятельности связаны с использованием языка, каждая сфера вырабатывает свои устойчивые типы высказываний (наука, публицистика, литература - усложненные, вторичные речевые жанры). Ситуация формирует высказывание, заставляет его звучать так, а не иначе (например, как требование, просьбу, мольбу и т.д.). Именно через конкретное высказывание язык входит в жизнь, а жизнь в язык. Высказывание всегда к кому-то обращено, чем-то вызвано, имеет какую-то цель, это "звено в цепи общения в определенной сфере человеческой деятельности" [11, с. 106]; адресованность высказывания оказывается его конституирующим признаком, оно всегда строится с учетом возможных реакций (фактор адресата). Таким образом, вводится новый объект исследования - речь, которая всегда имеет форму конкретных высказываний, принадлежащих определенному субъекту, но при этом дихотомия язык-речь замещается пониманием единого феномена язык-речь.
К подобным проблемам обращался Л. Витгенштейн в своих поздних работах, пытаясь «выйти из тех ловушек», которые, по его словам, расставляет для нас язык. «Представить же себе какой-нибудь язык - значит представить некоторую форму жизни» [12, с. 86]. Он приходит к выводу, что любой живой язык состоит из «языковых игр». Это понятие можно трактовать как язык и действия, с которыми он переплетен, а из этого следует наличие особых правил, наличие особой логики в каждом специфическом языке («игре») - профессиональном, субкультурном, этническом и т.п. Язык уже не представляется Витгенштейну обособленным от мира, противостоящим ему логическим зеркалом. Он вплетен в многообразные «формы жизни» людей, реализуя себя в речевых актах и утрачивая свою суть в статике и покое.
Создатели теории речевых актов своей задачей считали выявление особой логики функционирования: правил, конвенций, импликатур и пресуппозиций общения, то есть тех факторов, благодаря которым приобретается небуквальное значение речевого акта, актуальный смысл для говорящего. Исходной точкой исследования в теории речевых актов избирается высказывание, являющееся одновременно действием, поступком, - перформатив. Причем значение высказывания и слова рассматривается в неразрывной связи с условиями их употребления: контекстом, ситуацией, участниками коммуникации, их социальными и иными характеристиками, а также целями их общения. Таким образом, помимо деятельностного понимания языка добавляется и понимание его тотальной антропоцентричности.
В современных прагматических и когнитивных исследованиях язык рассматривается как система, охватывающая «когнитивные, познавательные и коммуникативные стороны его функционирования». Все это позволяет нам рассматривать прагматический и когнитивный подходы к анализу текста как дополняющие друг друга, а результаты его интерпретации -семиотическими по сути.
Язык понимается как исходная естественная семиотическая система. Процесс семиозиса представляет собой процесс преобразования субъектом уже существующих знаковых систем в новые, то есть - процесс переосмысления знаков. Литература, таким образом, оказывается «семиотической деятельностью по преобразованию языка, кодифицированного денотативного слова» [13, с. 123]. В сферу семиотических исследований включается множество различных знаковых систем (архитектура, мифология, кино, язык жестов), в том числе и вербальных знаковых систем. Но семиотика, изучающая вербальные системы, сегодня существует во множестве вариантов, мы основываемся на исследовательских приоритетах Московской семиотической школы. Т.М. Николаева определяет их следующим образом: антропоцентризм понимается как исходный принцип исследования вербальной семиотической системы, «материалом семиозиса является либо продукт человеческой деятельности, либо взгляд на мир, космогонию, на окружающую действительность глазами человека и определе-
ние его перцептивных и креативных особенностей». При этом само исследование направлено на реконструкцию «модели мира», а пространство понимается как основной семиотический конструкт [14, с. 24].
В самой структуре текста подчеркивается его «много-язычность» (Ю.М. Лотман), «множественность Эго» (М. Фуко). Скольжение между этими различными структурами, игра с ними «провоцирует ту целесообразную неправильность, которая и составляет сущность нового сообщения или нового прочтения старого» [15, с. 152]. Но при таком понимании текста возникает вопрос о том, кто «играет» с этими кодами и кому принадлежит это новое прочтение, то есть вопрос о субъекте текста, этой игры и ее интерпретации.
Возвращаясь к феномену «расщепления Я», нужно отметить, что выделяют несколько «ипостасей говорящего» [16], которые обязательно реализуются в высказывании: говорящий как субъект дейксиса (указания на время и пространство), как субъект речи, как субъект восприятия и сознания. Дейксис -это универсальное средство референции, он является основой формирования интенсиональных (вымышленных) миров и служит основанием для интерпретации всех других ипостасей говорящего субъекта. Дейктические единицы, локализуя предметы, события, явления и самого субъекта во времени и пространстве, задают нам наиболее общие (универсальные) рамки концептуальной системы, ее исходные концепты.
Что касается авторства пространственно-временных концептов, а также и субъективных оценок в художественном тексте, хотелось бы подчеркнуть, что мы рассматриваем текстовое время, текстовое пространство, которые действенны в рамках каждого конкретного текста. Это дейксис, принадлежащий персонажам. Говорить о дейксисе автора нам представляется невозможным, но мы допускаем, что интертекстуальный анализ широкого материала позволит выявить константные (метатекстовые) концепты, соотносимые с языковой личностью автора.
Парадоксальность задается и еще одним фактором -диффузностью в концептуализации самих категорий времени и пространства, их гомологичностью в языке: «Время не есть. Время имеет место», а «присутствие значит пребывание» [17, с. 398-400]. Характерная черта мифопоэтического пространства в том, что оно всегда заполнено, всегда вещно, вне вещей оно не существует. Поэтому, несмотря на несводимость подобного представления пространства к научному, абстрактному, отмечают, тем не менее, его близость лейбницевскому пониманию пространства: оно рассматривается как нечто относительное, зависящее от находящихся в нем объектов, определяемое порядком сосуществования вещей [18, с. 39]. Поэтому определяющими мифопоэтическое пространство концептуальными оппозициями нам служат оппозиции предметное - непредметное, определенное - неопределенное, открытое - замкнутое пространство.
По мнению В.Н. Топорова, Е.С. Яковлевой, лейбницев-ское пространство «одушевляется» человеческим присутствием, оно трактуется, прочитывается человеком. Оно не является простым вместилищем объектов, скорее, наоборот, -конституируется ими и в этом смысле оно вторично по отношению к объектам. Без объектов внешнее пространство как бы не существует (не поддается описанию), поэтому "пустое" пространство - это такое пространство, в котором ничего не происходит (выделено нами. - Е.К.), место без времени [18, с. 38; 14; 19; 20, 21]. Из этого следует еще одна характеристика мифопоэтического пространства - оно хронотопично, время и пространство образуют в нем континуум: время может сгущаться и становиться формой пространства, а пространство -заряжаться внутренне интенсивными свойствами времени, втягиваться в его движение; отсутствие пространства влечет за собой отсутствие времени, завершенность пространства -завершенность времени [19, с. 460; 15; 22]. А понятия времен-ности/вневременности, таким образом, соотносятся с понятиями бытия/инобытия. Поэтому мы считаем необходимым ввести такие параметры описания пространства, как пространство во времени, и соответственно для времени - время в пространстве, которые используются в случае диффузного хронотопического значения лексической единицы или в случае переносного употребления пространственных показателей в значении временных и наоборот.
Относительность категории пространства подчеркивается также в связи с тем, что при его оформлении оказывается важным положение наблюдателя, характер и условия его восприятия [16; 18; 23]. Подобно тому, как существует двойственное понимание пространства (либо как нечто первичное, самодостаточное, независимое от материальных объектов и человека, либо как относительное), двойственность характеризует и восприятие пространства субъектом. Это может быть равнодушие, безразличие, незаинтересованность в пространстве, оно воспринимается лишь как фон, или, наоборот, - существует особый интерес к пространству, способность понимать его смысл или вкладывать их в него.
Еще одна характеристика категории пространства - это его протяженность (распространенность, направленность), субъекты могут обладать различной пространственной ориентацией, а также способностью к перемещению в различных направлениях, при этом для нас оказываются релевантными такие оппозиции как горизонталь - вертикаль, верх - низ.
Категория времени в мифопоэтических текстах, как и категория пространства, обладает рядом специфических свойств. Время также оценивается не по физическим параметрам, а по наполняющим его событиям. Время понимается как «время жизни» - переживаемое и проживаемое, поэтому как нет «пустого» семиотического пространства, так нет и «пустого» семиотического времени жизни. (Вообще, «время жизни» относится к сфере самосознания человека, это одна из основных форм постижения окружающего мира, поэтому и характеристики времени часто атемпоральны (напр. оно оценивается как обыденное/надбытовое, экстраординарное, преходящее/непреходящее, протяженное/точечное и т.п.) [16, с. 86; 24].
Существующее противопоставление времени и вечности, основанное на том, что «вечность - это качественное, а не количественное понятие», оказывается наиболее важным в художественных текстах. Время - это мера земного бытия и только для него релевантна идея количества. А так как темпоральная ориентация может описываться при помощи показателей пространственной ориентации, «пребывание во времени и в вечности понимаются как два разных способа бытия, в разных мирах, которые сосуществуют как мир видимый и невидимый... Граница между этими мирами проницаема». К описанию над- и вневременной духовной сферы (или пространства инобытия) невозможно применять понятия счета: «атомарные единицы вечности способны вместить любое по продолжительности событие». И если время является мерой повседневности, то вечность исключает обыденность и ординарность [16, с. 94]. Таким образом, оппозиция время - вечность является основой в осмыслении временности и вневре-менности событий.
Категория времени может быть описана через дихотомию цикличности - линейности, которая также находит языковое воплощение. Время можно представить как последовательность однотипных событий, «жизненных кругов» и как последовательное, поступательное движение из прошлого в будущее. Циклическое осознание времени настроено на типизацию того, что есть, с тем, что уже не однажды было, а линейное на индивидуализацию, неповторимость и единичность ключевых событий. Линейное и циклическое восприятие времени может сочетаться, но доминанта того или другого всегда является «мировоззренческим маркером» [16, с. 89]. Концептуализация времени, таким образом, реализуется за счет двух основных метафор: пространственной и двигательной.
Вместе с тем представление о временной оси прошлое -настоящее - будущее, которое выражается и лексически и грамматически, соотносимо с представлением о линейности времени, а представление о вечности - с представлением о его цикличности.
Еще одна концептуальная дихотомия, связанная и со всеми предыдущими, - считаемое и несчитаемое время. «От-
Библиографический список
чуждение» времени от наполняющих его событий приводит к абстрагированию и появлению времени как чистой категориальной формы: время начинает пониматься как длительность, не «отягченная» материей, к которой применяется механический отсчет (например, часами) в противоположность отсчету, основанному на сезонных, календарных, то есть природных циклах [16, с. 100].
В своем исследовании художественного текста мы рассматривали достаточно традиционный предмет - указательные единицы языка с новых позиций, синтезирующих прагматику и когнитивистику, анализ языка художественной литературы и семиотику, концептуальный анализ и интерпретацию текста.
Ни в одном из известных нам исследований, посвященных дейксису, не затронут подобный аспект этого явления. Традиционное исследование категории дейксиса включает в себя разработку следующих проблем: вычленение и классификация набора дейктический единиц в зависимости от их содержания (указание на говорящего, слушающего, время, пространство), функции (собственно дейксис, анафора, мысленный дейксис), режима речи (первичный/вторичный дейк-сис, дейксис речевой и дейксис нарративный). Мы предприняли попытку рассмотреть все эти признаки и свойства дейк-сиса как взаимодополняющие друг друга, то есть попытались решить вопрос - на каких основаниях все эти разнородные единицы, тем не менее, образуют некую целостность, гештальт, а также выдвинули гипотезу о том, что дейксис является естественной текстовой категорией, существующей в виде функционально-семантических полей. Для доказательства этого положения было введено понятие естественной категории, разработанное в когнитивной лингвистике. Неоднородные по своим свойствам единицы, входящие в состав категории дейксиса, объединялись на основании их прототипической семантики. Прототипами и когнитивным основанием категории дейксиса являются такие когнитивные универсалии как субъект, время, пространство, которые задают концептуальные рамки как отдельному высказыванию, так и дискурсу в целом. Именно исходя из этого когнитивного основания, был проведен концептуальный анализ дейктических и субдейктических единиц на уровне компонентов высказывания (лексических, грамматических), его диктумной части и на уровне целостного высказывания, его модусной части. Для этого была разработана специальная методика многоуровневого анализа речевого акта, в которой одновременно учитывались его коммуникативная и когнитивная составляющие, дик-тумный и модусный уровни.
Основные концептуальные оппозиции, организующие весь смысловой континуум дискурсов персонажей и самой категории, таковы: Я - Ты, сейчас - не сейчас, здесь - не здесь. Но можно сказать, что все эти оппозиции построены на еще более абстрактной оппозиции определенности - неопределенности, а точнее - референциональной определенности/неопределенности, как субъектной, временной, так и пространственной. Внутри каждой из этих оппозиции можно вычленить более дробные, детальные концептуальные оппозиции: родовая, индивидная субъектная определен-
ность/неопределенность, прошлое/настоящее/будущее, линейность/цикличность, считаемость/несчитаемость времени, направленность пространства горизонтальная/вертикальная, его заполненность/незаполненность, ограниченность/неограниченность.
Таким образом, когнитивные дейктические универсалии определяют семантическую структуру интенсионального мира, представленного в дискурсе. А наполнение этих универсалий конкретным содержанием оказывается напрямую связанным с субъективными процессами категоризации говорящих.
1. Фуко, М. Слова и вещи. Археология гуманитарных знаний. - СПб., 1994.
2. Степанов, Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы в лингвистике, философии, искусстве. - М., 1986.
3. Павиленис, Р.И. Понимание речи и философия языка // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1986. - Вып.17.
4. Лакофф, Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1981. - Вып. 10.
5. Баранов, Б.Н. Постулаты когнитивной семантики // Известия Академии наук. Сер. Литература и язык. - 1997. - № 1.
6. Кубрякова, Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. - М., 1997.
7. Талми, Л. Отношение грамматики к познанию // Вестник МГУ. Сер. филология. - 1999. - № 1, 4, 6.
8. Демьянков, В.З. Прагматические основы интерпретации высказывания // Известия АН СССР. Сер. Литература и язык. - 1981. - № 4.
9. Булыгина, Т.В. Языковая концептуализация мира. - М., 1997.
10. Гумбольдт, В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Избранные труды по языкознанию. - М., 1984.
11. Волошинов, В.Н. Марксизм и философия языка. - М., 1993.
12. Витгенштейн, Л. О достоверности // Философские работы. - М., 1994. - Т. 1.
13. Кристева, Ю. Семиотика: критическая наука и/или критика науки // Вестник МГУ. Сер. Филология. - 1997. - № 1.
14. Николаева, Т.М. Из работ московского семиотического круга. - М., 1997.
15. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров. - М., 1994.
16. Падучева, Е.В. Семантические исследования. - М., 1995.
17. Хайдеггер, М. Время и бытие. - М., 1993.
18. Яковлева, Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира. - М., 1994.
19. Топоров, В.Н. Пространство и текст // Из работ московского семиотического круга. - М., 1997.
20. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. - М., 1995.
21. Элиаде, М. Аспекты мифа. - М., 2000.
22. Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Ф.М. Достоевского. - М., 1972.
23. Апресян, Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Избранные труды. Интегральное описание языка и системная лексикография. - М., 1995. - Т. 2.
24. Арутюнова, Н.Д. Время: модели и метафоры // Логический анализ языка. Язык и время. - М., 1997.
Статья поступила в редакцию 12.03.10
УДК 130.001.8 (57)
Н.В. Лаптева, аспирант АлтГАКИ, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
ВЛИЯНИЕ ПРИРОДНЫХ ФАКТОРОВ НА ФОРМИРОВАНИЕ СИСТЕМЫ ЦЕННОСТЕЙ КУЛЬТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ НАРОДОВ БОЛЬШОГО АЛТАЯ
В статье рассматривается культура повседневности народов Большого Алтая как особый образ жизни, сформировавшийся из ценностей, обычаев, традиций, этических норм. Выявляется роль природных и климатических условий в процессе формирования данной культуры.
Ключевые слова: ценности культуры, культура повседневности, культура народов Большого Алтая, регион.
Каждый народ имеет некую духовную основу, свою систему ценностей, представлений, идеалов, которые корнями уходят в историю. Ценности - это обобщенные представления людей относительно целей и норм своего поведения, воплощающие исторический опыт и концентрированно выражающие смысл культуры отдельного этноса и всего человечества. Это существующие в сознании каждого человека ориентиры, с которыми индивиды и социальные группы соотносят свои действия. Э. Дюркгейм считал, что шкала ценностей свободна от субъективных и изменчивых оценок индивидов. Ценности являются частью жизненного мира или мира повседневности, ее важнейшими компонентами [1].
Именно ценности являются фундаментом всякой культуры. В обыденном понимании понятие «ценность», как правило, ассоциируется с оцениванием предметов человеческой деятельности и общественных отношений с точки зрения добра и зла, истины или заблуждения, красоты и безобразия и т.д. При этом оценка производится с позиции своей культуры, т.е. собственная система ценностей воспринимается как «подлинная», исходная для отсчета хорошего или плохого. Культурология же исходит из понимания того, что ценностью является весь мир культуры, что ценностные системы разных культур равноправны.
Сами по себе, безотносительно к людям, феномены культуры и природы ценностями не являются. Таковыми их делает отношение к ним человека. Интерес и значение для человека явления приобретают в том случае, если служат удовлетворению его потребностей. Если же явление представляется человеку не удовлетворяющим никаких потребностей или мешающим их удовлетворять, оно не является ценностью либо становится антиценностью. Понятие «ценность» в культурологии не тождественно экономическому понятию «стоимость». Стоимость является лишь денежным выражением ценности, однако значение ценностей определяется не только в деньгах. Существует масса ценностей, которые нельзя ни продать, ни купить ни за какие деньги (воспоминания, дружба, любовь, радость творчества и т п.) Многие вещи, обладая грошовой стоимостью, являются большими ценностями для своих владельцев (памятные сувениры, семейные реликвии, поделки и др.).
Можно выделить различные типы ценностей: ценности витальные, связанные с формами здоровой жизни, физического и духовного здоровья, идеального образа жизни; ценно-
сти социальные, связанные с социальным благополучием, должностью, благосостоянием, комфортной работой; ценности политические, связанные с идеалами свободы, правопорядка и социальной безопасности, гарантий гражданского равенства; ценности нравственные, связанные с идеалами справедливости, добра; религиозные и идеологические ценности, связанные с идеалом смысла жизни, предназначения человека, поиска целей для будущего; художественно-эстетические ценности, связанные с идеалами прекрасного, возвышенным смыслом и идеалами чистой красоты; семейно-родственные ценности, связанные с идеалами семейного уюта, благополучия и гармонии интересов взаимопонимания и уважения идеалов различных поколений, гармонии семейной традиции; ценности трудовые, связанные с идеалами мастерства, талантливости, удовлетворения результатами труда и т.п.
Характер и особенности культуры народа создаются под давлением внешних (природных, ландшафтных, климатических) и внутренних (мифология, традиции, привычки, язык) факторов. Все это передается по наследству потомкам как «дух народа». В результате функционирования в жизненном пространстве членов единого духовного сообщества духовных продуктов культуры: языка, мифов, нравов образуется относительное единство повседневных ценностей.
Культура повседневности будучи тесно связана с природными и климатическими условиями, этническим и национальным своеобразием определенного народа, исторически сложившимся бытом, обрядностью, трудовой деятельностью, досугом несет на себе печать регионального, эпохального и этнокультурного своеобразия.
Культура повседневности отдельного региона - это особый образ жизни, сформировавшийся из ценностей, обычаев, традиций, этических норм и т.д. Доминирующие в культуре ценностные и этические представления охватывают всю духовную жизнь общества. В соответствии с ними люди строят модели своей повседневной деятельности, они входят в ментальность народа, складываются в стандарты представлений, верований, предпочтений людей, которые выражаются в поведении. Эти ценности формируются под влиянием общесоциальных, культурных и многих других факторов, в свою очередь, воздействуя на культуру в целом и на социокультурную среду того или иного региона [2].
Ценности культуры народов Большого Алтая (Алтай -трансграничная территория включающая: с российской сто-
