CC BY
219
130
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
УДК 821.09:355.48:316.6
И. Г. Каропа
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ВОЙНЫ КАК ПОГРАНИЧНОЙ СИТУАЦИИ
В данной статье исследуется один из аспектов художественного осмысления войны. Война рассматривается как пограничная ситуация, экстремальный опыт, который вырывает человека из повседневности и сталкивает с наиболее непостижимыми и непреодолимыми фактами бытия: смертью, одиночеством, ответственностью, отсутствием абсолютного смысла. Материалом для анализа послужили произведения военной прозы, а также интервью, переписка, эссе таких авторов, как В. Быков, С. Алексиевич, И. Дедков, Г. Бакланов, В. Астафьев, К. Воннегут, Э.-М. Ремарк.
Введение
Философско-художественная система экзистенциализма получила свое развитие в первой половине ХХ века, в эпоху, когда весь мир был охвачен беспрецедентным по жестокости насилием. Первая и вторая мировые войны с массовым уничтожением людей и целых городов, геноцид, гражданские войны, революции, политические репрессии, концентрационные лагеря -мир превратился в кровавое месиво страданий и ужаса. Окончательному краху подверглась безоговорочная вера в Бога. Отказ Ф. Достоевского «от высшей гармонии» ценой «слезинки хотя бы одного только что замученного ребенка» [1] оказывается пророческим для миллионов людей. Одновременно обнажается несостоятельность надежд на силу человеческого разума, на достижения научного прогресса. Лишившись опоры на внешние ориентиры (традиционную христианскую мораль и научную парадигму), человек вынужден был искать опоры внутренней. Этот мировоззренческий переход от внешней к внутренней системе ценностных координат и обусловил развитие экзистенциализма. Экзистенциальное сознание глубоко личностно, в его центре - переживания и ценности отдельного человека, внезапно осознавшего трагичность своего положения в мире. Таким образом, во многом явившись продуктом культурноисторического перелома, экзистенциальный тип художественного сознания развертывается вокруг понятия границы, предела, пограничности.
Результаты исследования и их обсуждение
Пограничные ситуации в экзистенциализме - «это такие ситуации, в которых человек подведен к границе своего существования» [2], в которых он не может далее отказываться замечать трагедию своего истинного положения в мире. По словам Болльнова, пограничные ситуации «убедительным образом делают очевидной глубокую тревожность и незащищенность человеческого бытия» [2]. В пограничной ситуации человеку открывается, что он неминуемо должен умереть, что он несет ответственность за каждый свой выбор (будь то действие или бездействие), что он предоставлен случайности и что жизнь протекает в борьбе и страданиях [2]. Однако опыт пограничной ситуации в экзистенциализме рассматривается как ресурсный и позитивный, поскольку лишь на основе этого опыта человек способен вырваться из плена повседневности, из состояния потерянности и отданности миру. В пограничной ситуации проступает подлинная сущность человека, его глубочайшая ценность: человек внезапно становится самим собой, он творит собственную жизнь, «возвышая себя до состояния экзистенциального существования» [2]. «Мы становимся сами собой тогда, когда с открытым взором вступаем в пограничную ситуацию», - пишет К. Ясперс [2]. По его мнению, «познание пограничных ситуаций и экзистенциальное существование - одно и то же» [2].
Столкновение с перспективой собственной смерти Ясперс называет «решающей пограничной ситуацией» [2]. Оттого война является одной из наиболее острых пограничных ситуаций, в которых может оказаться человек. Нигде смерть так не близка и многолика,
ФІЛАЛОГІЯ
131
как на войне, ибо именно там человек вынужден встретиться не только с собственной смертью, но и со смертью близких, родных и совсем незнакомых людей. На войне с невиданной ясностью осознается внезапность и неизбежность смерти. И перед этим знанием отступает все неважное, мимолетное, наносное - перед лицом смерти человек наконец оказывается наедине с собой, со своей жизнью, ее смыслом и ценностью. В своем романе голосов «У войны не женское лицо» С. Алексиевич отмечает: «Человек больше всего виден и открывается на войне и еще, может быть, в любви. До самых глубин, до подкожных слоев. Перед лицом смерти все идеи бледнеют, и открывается непостижимая вечность...» [3]. Участвуя в дискуссии журнала «Знамя» о военной прозе, она признается: «Я спросила себя: что больше всего волновало меня, когда я писала о войне? Наверное, смерть, хотелось понять, хотя бы приблизиться. Это таинственное и прекрасное чудовище манит и дразнит нас» [4].
На войне существует и обратная сторона познания смерти, сторона, о которой в советском военном дискурсе (будь то военная проза, поэзия, журналистика или рассказы участников войны) было принято умалчивать, отвлекать от нее внимание яркими красками героизма, мишурой военной романтики. Речь идет об убийстве, о праве лишить жизни другого человека и об ответственности за каждое совершаемое и совершенное убийство. Велико искушение освободиться от бремени такой ответственности, списать все на необходимость защищать родину, приказы командиров, жестокость врага. Только от этого если и становится легче, то лишь временно, до того момента, когда вытесненные боль и тяжесть личных воспоминаний берут верх над навязанной, искусственно сформированной «памятью народной», памятью о «благородстве» и «красоте» народного подвига. Каковы бы ни были мотивы и факторы внешней обусловленности, ответственность за убийство и память о совершенном всегда глубоко личностны, экзистенциальны. В книге «У войны не женское лицо» в комментариях С. Алексиевич находим: «И когда все-таки заговорить о войне, то пройти мыслью как можно глубже в ее тайный смысл, как человек остается один на один с этим безумным чувством, что он может убить другого человека, побыть немного Богом, завладев правом на человеческие сроки» [3]. Там же: «О чем бы женщины ни говорили, у них постоянно присутствует мысль: война - это прежде всего убийство, а потом -тяжелая работа. А потом - и просто обычная жизнь: пели, влюблялись, накручивали бигуди... В центре всегда то, как невыносимо и не хочется умирать. А еще невыносимее и более неохота убивать, потому что женщина дает жизнь. Дарит. Долго носит ее в себе, вынянчивает. Я поняла, что женщинам труднее убивать...» [3].
В своих невыдуманных рассказах Григорий Бакланов пишет: «В том нечеловеческом деле, которое называют войной, даже нормальные люди звереют. И не всем, нет, не всем удается сохранить себя, остаться человеком. Хорошо, если хотя бы потом покаяние очищает душу. Но это - твою душу. А жертвы?» [5].
Этой мысли созвучен роман В. Астафьева «Веселый солдат». Роман начинается словами «Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого года я убил человека. Немца. Фашиста. На войне» [6]. Заканчивается он так «Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого года я убил человека. В Польше. На картофельном поле.». В процессе развертывания романа из фразы-рефрена исчезают четыре слова: «Немца. Фашиста. На войне» [6]. Эта трансформация фразы отражает важнейшую внутреннюю трансформацию главного героя романа. Сначала, сразу после совершенного убийства, он ничего не чувствует: «Ни зла, ни ненависти, ни презрения, ни жалости во мне не было к поверженному врагу, сколько я ни старался в себе их возбудить. И лишь: “Это я убил его! - остро протыкало усталое, равнодушное, привычное к мертвецам и смертям сознание: - Я убил фашиста. Убил врага. Он уже никого не убьет. Я убил. Я!..” [6]. Осознание содеянного обостряется ночью, когда в безликом, практически неодушевленном «фашисте», «враге» вдруг проступает человек: «Немец, убитый мною, походил на кого-то из моих близких, и я долго не мог вспомнить - на кого, убедил себя в том, что был он обыкновенный и ни видом своим, ни умом, наверное, не выдававшийся и похож на всех обыкновенных людей» [6]. С момента, когда главному герою романа открывается осознание вечного и страшного смысла совершенного убийства, в его душе поселяется и подспудно присутствует неизбывное чувство вины. Астафьевский герой осознает свою вину как грех, за который платит всю жизнь: собственными болезнями, страданиями
132
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
близких, смертью детей. Совершенное убийство становится центральным поступком его жизни, той единственной абсолютной точкой отсчета, от которой никуда не деться, не забыть, не изменить. Он не видит и не ищет более причин и объяснений своему поступку, принимает и покоряется вине, а потому и отпадают, становятся лишними слова-обстоятельства, слова-оправдания: «Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого года я убил человека» [6].
Встреча со смертью открывает человеку путь к познанию своего одиночества, отдельности от других людей. На войне становится явной призрачность и эфемерность связей с другими людьми. Дружба и любовь больше не кажутся такими непреходящими и абсолютными. В любой момент, будь то случай или судьба, можно потерять близкого человека, всех близких на мгновенье, надолго, навек. В «Последних свидетелях» Светланы Алексиевич находим одно из воспоминаний: «... Я видела, как поседела моя сестра. У нее длинные-длинные черные волосы, они побелели. За несколько дней... За одну ночь... Состав тронулся. А где Тамара? В вагоне ее нет. Смотрим, а Тамара бежит за вагоном с букетом васильков. Там было большое поле, пшеница выше нашего роста, а в ней васильки. Ее лицо... До сих пор то ее лицо у меня перед глазами. Черные глазенки раскрыты широко, бежит и молчит. Даже “мама” не кричит. Бежит и молчит. Мама обезумела... Она рвется выскочить из поезда на ходу... Я держу Толика, и обе кричим. И здесь появился солдат... Он оттолкнул маму от двери, выпрыгнул, догнал Томку и с размаху швырнул ее в вагон. Утром мы увидели, что она белая.» [7].
Помимо одиночества, порождаемого страхом и болью потерь, война оголяет еще один аспект экзистенциальной изоляции человека - невозможность выразить, поделиться опытом пережитого с другими. Возможно, хоть и очень сложно, попытаться описать, объяснить свой опыт жизни на войне, но невозможно передать его кому-то, разделить его с кем-то, кто сам там не был, кто сам его не пережил.
В предисловии к роману «Бойня номер пять, или крестовый поход детей» Воннегут признается: «Когда я вернулся домой после второй мировой войны, двадцать три года назад, я думал, что мне будет очень легко написать о разрушении Дрездена, потому что надо было только рассказывать все, что я видел. И еще я думал, что выйдет высокохудожественное произведение или, во всяком случае, оно даст мне много денег, потому что тема такая важная. Но я никак не мог придумать нужные слова про Дрезден, во всяком случае, на целую книжку их не хватало. Да слова не приходят и теперь, когда я стал старым пердуном, с привычными воспоминаниями, с привычными сигаретами и взрослыми сыновьями» [8].
В дискуссии журнала «Знамя» о военной прозе Виктор Соснора подчеркивает болезненность и интимность воспоминаний о войне: «Война - слишком интимное переживание для тех, кто воевал. Я, например, прошел с армией Рокоссовского до Франкфурта-на-Майне и закончил войну в 9 лет. С тех пор несколько раз в своей жизни я пытался написать о войне. Но каждый раз, когда я пытался восстановить в душе все тогдашнее, меня охватывал такой ужас... Это невыносимо восстановить и пережить снова и об этом написать» [9].
О непреодолимой пропасти, разделяющей человека, пережившего войну, и тех, кому повезло избежать этого опыта, пишет С. Алексиевич: «Понимаю теперь одиночество человека, вернувшегося оттуда. Как с иной планеты или с того света. У него есть знание, которого у других нет, и добыть его можно только там, вблизи смерти. Когда он пробует что-то передать словами, у него ощущение катастрофы. Человек немеет. Он хочет рассказать, остальные хотели бы понять, но все бессильны» [3].
О той же пропасти письмо И. А. Дедкова А. М. Адамовичу после выхода романа «Каратели»: «Я понимаю читателей, которым просто страшно; им не хочется мучиться снова или заранее. Другие жалобы читателей - это жалобы людей, которые не хотят видеть и слышать. Тут есть что-то жеманное. Они будут жеманничать, пока “запредельное” не переступит порог их дома. Впрочем, оно давно уже подселено к нам, но пока оно не схватит каждого из нас - его “нет”, оно - “за пределами” [10].
Насилие, беды, страдания, с которыми человек сталкивается на войне, порождают вопрос о смысле: есть ли смысл в человеческом существовании, в ценностях, в морали, если они не способны защитить от страданий и в конечном итоге от смерти? Для чего мы живем,
ФІЛАЛОГІЯ
133
ради чего и/или кого умираем? В отсутствие опоры внешней как обрести опору внутреннюю? Вне зависимости от типа сознания (религиозного или атеистического) эти вопросы очерчивают важную сферу переживаний человека на войне.
Виктор Франкл, переживший опыт концентрационных лагерей, пишет: «Не последний из уроков, которые мне удалось вынести из Освенцима и Дахау, состоял в том, что наибольшие шансы выжить даже в такой экстремальной ситуации имели, я бы сказал, те, кто был направлен в будущее, на дело, которое их ждало, на смысл, который они хотели реализовать» [11]. Знание о том, «что твоя жизнь имеет смысл», он называет наиболее «действенной помощью для выживания даже в самых ужасных условиях» [11].
Главных героев романа Э.-М. Ремарка «Искра Жизни» в концлагере поддерживает одна цель - цель-призрак, цель-мечта. Они мечтают когда-нибудь вновь ощутить себя людьми, вернуться в наполненный спокойствием и счастьем мир, в котором возможно любить, надеяться и жить без вошедших в теперешнее их бытие страха, страданий и смерти, мир, в котором «живешь не вопреки чему-то, как в лагере, а просто - живешь» [12]. Как бы им ни было тяжело, невозможно, страшно, эта мечта подспудно присутствует в их сердцах, ее слабое мерцание является единственной во вселенной силой, способной их спасти: «Значит, будем жрать надежду, если нет ничего другого, - сказал 509-й. - Будем жрать все остатки надежды, которые только сможем наскрести» [12]. Для Бухера и Рут воплощением этой мечты становится крестьянский белый домик с садом, что виднеется «на той стороне» [12]. Домик для них является средоточием памяти и надежды, он - доказательство того, что тот мир до сих пор существует и возвращение в него возможно: «Он опять посмотрел на белый домик. Он давно еще загадал, что пока этот домик цел и невредим, все у них будет хорошо. Они с Рут останутся в живых и будут спасены» [12]. Бухеру и Рут действительно удалось спастись, и маленький белый домик - это первое место, куда они идут, освободившись: «Сад стоял в цвету. Но, приблизившись к дому, они увидели, что прямо за ним взорвалась бомба. Она разрушила всю заднюю часть постройки. Целым и невредимым остался лишь фасад. Сохранилась даже резная наружная дверь. Они открыли ее. Но она вела к груде обломков. <...> Они молча смотрели на то, что так долго считали домом. Все это время они верили, что пока он стоит, у них тоже все будет хорошо. Они верили в иллюзию. В руину с уцелевшим фасадом. В этом была и ирония, и какое-то странное утешение. Эта иллюзия помогла им выжить, а остальное не имело значения» [12].
Итак, на войне человек вплотную подведен к той запредельной черте, которая открывает перед ним бездну человеческого существования: близость и неизбежность смерти, бремя ни с кем не разделимой ответственности, неизбывность одиночества, фундаментальную потребность обрести смысл в абсурдном мире. Это позволяет сделать вывод о том, что военная проза, независимо от эпохи и национальности, литературного направления и доминирующей идеологии, по сути своей всегда экзистенциальна, ибо обращается к первоосновам экзистенциального опыта, открывающегося человеку в одном из наиболее жестоких воплощений пограничной ситуации - на войне.
Многие авторы напрямую говорят о том, что пишут о войне с целью исследовать базовые человеческие ценности, раскрыть природу человека в экстремальной ситуации.
В 1975 году в беседе с Л. Лазаревым Василь Быков отмечает, что его «интересует в первую очередь не сама война, даже не ее быт и технология боя, хотя все это для искусства тоже важно и интересно, но главным образом нравственный мир человека, возможности его духа» [5]—[13]. Эту же мысль находим в комментариях Василя Владимировича к повести «Сотников»: «Прежде всего и главным образом меня интересовали два нравственных момента, которые упрощенно можно определить так: что такое человек перед сокрушающей силой бесчеловечных обстоятельств? На что он способен, когда возможности отстоять свою жизнь исчерпаны им до конца и предотвратить смерть невозможно?» [5]—[13]. В 1985 году, отвечая на вопрос Алеся Адамовича «А что бы тебе еще хотелось сказать, что пока не удалось или не успел? Сказать следующими произведениями?», Быков снова подчеркивает свою творческую позицию: «Хотелось бы на материале войны показать отношения, скажем... Долг, жизнь, смерть. Ну и, конечно, не только взаимоотношения людей, а, может быть, на каком-то более абстрактном материале показать могучий взлет человеческого духа» [14].
134
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
В письме В. Курбатову Виктор Астафьев так комментирует работу над романом «Прокляты и убиты»: «Я усложнил себе задачу тем, что не просто решил написать войну, но и поразмышлять о таких расхожих вопросах, как что такое жизнь и смерть и человечишко между ними» [15]. Интересны мысли Виктора Петровича о «правдивости» военной прозы, высказанные им в статье «Нет, алмазы на дороге не валяются»: «Но попробуйте мысленно выньте даже из иных лучших книг о войне батальные сцены, и что от них останется? Как будто война -это только бои, бои, бои и ничего больше. Но в таком случае после последнего выстрела все встало бы на свои привычные места и след войны не был бы тем неизгладимым следом, который остался в нашей душе и как-то, да это и неизбежно, не отражался на психике и жизни наших детей и всего нашего общества» [16].
Схожую мысль выражает Курт Воннегут устами героя романа «Мать Тьма»: «Мировые войны меняют людей, иначе для чего же они?» [17].
В одном из интервью С. Алексиевич отмечает: «Книга “У войны не женское лицо” и о войне, и не о войне - а о человеке. О человеческом мире. <...> И совсем это ... не старая тема, а главная - по Достоевскому. Что же такое человек? И столько человека в человеке? И как этого человека в человеке защитить?» [18]. Ту же мысль находим непосредственно в книге: «Что я хочу услышать через десятки лет? Как это было под Москвой или под Сталинградом, описание военных операций, забытые названия взятых высот и высоток? Мне нужны рассказы о движении участков и фронтов, об отступлении и наступлении, о количестве подорванных эшелонов и партизанских рейдах, - обо всем том, о чем уже написаны тысячи томов? Нет, я ищу другое. Я собираю то, что назвала бы знанием духа. Иду по следам душевной жизни, веду запись души. Путь души для меня важнее самого события, не так важно или не столь важно, не на первом месте, «как это было», а волнует и пугает другое - что там с человеком происходило? Что он там увидел и понял? О жизни и смерти вообще? О самом себе, наконец? Пишу историю чувств... Историю души... Не историю войны или государства и не житие героев, а историю маленького человека, выброшенного из просто жизни в эпическую глубину громадного события. В большую Историю» [3].
В дискуссии о судьбе военной прозы, организованной журналом «Знамя», Александр Кабаков очень точно комментирует опыт осмысления Великой Отечественной войны советской литературой: «Люди на той войне большею частью не отделяли себя от происходившего, и потому она стала не только экзистенциальным, но и, решусь сказать, духовно-религиозным опытом и для простых участников, и для писателей, взявших ее темой или хотя бы фоном своих сочинений» [9].
В завершение важно отметить, что война - это, безусловно, явление настолько многоуровневое и многособытийное, что его невозможно полностью постичь, исследовать, объяснить. В данной статье мы предприняли попытку исследовать один из ее аспектов -мы рассматривали войну как пограничную ситуацию, экстремальный опыт, который вырывает человека из повседневности и сталкивает с наиболее непостижимыми и непреодолимыми фактами бытия. Но даже исследуя один этот аспект опыта войны, необходимо учитывать его многоуровневость - ведь война является пограничной ситуацией, которая радикальнейшим образом меняет жизнь не только отдельного человека, но и целого народа, поколения, мира. Возможно, именно это имел в виду Виктор Астафьев, когда писал: «Мне кажется, что мы еще только подходим к настоящему и глубокому осмыслению такого грандиозного события, потрясшего мир, каким была Великая Отечественная война, и для многих из нас тема ее была и останется навсегда современной. <...> Я считаю, что самая правдивая книга о войне еще только пишется.» [16].
Выводы
Важным аспектом осмысления войны в литературе является аспект пограничности. Война выступает в качестве решающей пограничной ситуации, экстремального опыта, который вырывает человека из повседневности и сталкивает с наиболее непостижимыми и непреодолимыми фактами бытия: смертью, одиночеством, ответственностью, отсутствием абсолютного смысла. Это позволяет сделать вывод о том, что военная литература, независимо от эпохи и национальности, литературного направления и доминирующей идеологии, всегда обращена к первоосновам экзистенциального опыта, которые находят свое воплощение в экзистенциальных мотивах.
ФІЛАЛОГІЯ
135
Литература
1. Достоевский, Ф. М. Братья Карамазовы [Электронный ресурс] / Ф. М. Достоевский : в 4 ч. -Режим доступа : http://az.lib.rU/d/dostoewskij_f_m/text_0110.shtml. - Дата доступа : 03.03.2009. - Ч. 2.
2. Болльнов, О. Ф. Философия экзистенциализма [Электронный ресурс]/ О. Ф. Болльнов. - Режим доступа : http://www.krotov.info/libr_min/b/bahtin/bollno.h1ml. - Дата доступа : 20.01.2009.
3. Алексиевич, С. У войны не женское лицо [Электронный ресурс]/ С. Алексиевич. - 2005. - Режим доступа : http://www.alexievich.info/booksRu.html#1. - Дата доступа : 16.02.2009.
4. Алексиевич, С. Человек больше войны [Электронный ресурс] / С. Алексиевич // Знамя. -2000. - № 6. - Режим доступа : http://magazines.russ.ru/znamia/2000/6/forum1.html. - Дата доступа :
03.03.2009.
5. Бакланов, Г. Пока мы были молодыми / Г. Бакланов // Входите узкими вратами [Электронный ресурс] / Г. Бакланов. - 1995. - Режим доступа : http://www.belousenko.com/books/Baklanov /baklanov_vhodite_uzkimi_vratami.htm. - Дата доступа : 07.02.2009.
6. Астафьев, В. Веселый солдат [Электронный ресурс] / В. Астафьев. - 1998. - Режим доступа : http://lib.ru/PROZA/ASTAFIEW/soldat.txt. - Дата доступа : 07.02.2009.
7. Алексиевич, С. Последние свидетели [Электронный ресурс] / С. Алексиевич. - 2004. - Режим доступа : http://lib.ru/NEWPROZA/ALEKSIEWICH/swideteli.txt. - Дата доступа : 03.03.2009.
8. Воннегут, К. Бойня номер пять, или крестовый поход детей [Электронный ресурс] / К. Воннегут. -1989. - Режим доступа : http://militera.lib.ru/prose/foreign/vonnegut/01.html. - Дата доступа : 18.01.2009.
9. Литература и война / В. Березин [и др.] // Знамя [Электронный ресурс]. - 2000. - № 5. - Режим доступа : http://magazines.russ.ru/znamia/2000/5/konf.html. - Дата доступа : 03.03.2009.
10. Из переписки Игоря Дедкова с Василем Быковым и Алесем Адамовичем / публ. и прим. Т. Ф. Дедковой // Знамя [Электронный ресурс]. - 2006. - № 1. - Режим доступа : http://magazines.russ.ru /znamia/2006/1/ded9.html. - Дата доступа : 07.03.2009.
11. Смысл жизни // Цитаты [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://cpsy.ru/cit1.htm. - Дата доступа : 20.02.2009.
12. Ремарк, Э.-М. Искра Жизни [Электронный ресурс] / Э.-М. Ремарк. - 1952. - Режим доступа : http://lib.ru/INPROZ/REMARK/iskra.txt. - Дата доступа : 05.03.2009.
13. Быков, В. Публицистика / В. Быков // Собр. соч. : в 4 т. [Электронный ресурс]. - М., 1986. -Т. 4. - Режим доступа : http://wap.lib.beeline.ru/lib.ru/PROZA/BYKOW/publicsm.txt?k=500. - Дата доступа :
01.03.2009.
14. Быков, В. Мир спасется подвигом духа. Беседа о войне и современности / В. Быков, А. Адамович // Вопросы литературы [Электронный ресурс]. - 2007. - № 5. - Режим доступа : http://magazines.russ.ru /voplit/2007/5/ad11.html. - Дата доступа : 07.03.2009.
15. Астафьев, В. Без выходных. Из писем Валентину Курбатову / В. Астафьев // Дружба Народов [Электронный ресурс]. - 2002. - № 8. - Режим доступа : http://magazines.russ.ru/druzhba/2002/8/astaf.html. -Дата доступа : 13.11.2008.
16. Астафьев, В. Нет, алмазы на дороге не валяются / В. Астафьев // Урал [Электронный ресурс]. - 2004. - № 5. - Режим доступа : http://magazines.russ.ru/ural/2004/5/ast4.html. - Дата доступа : 10.12.2008.
17. Воннегут, К. Мать тьма [Электронный ресурс] / К. Воннегут. - 1991. - Режим доступа : http://www.lib.ru/INOFANT/WONNEGUT/mother.txt. - Дата доступа : 05.03.2009.
18. Алексиевич, С. Интервью для проекта «НаСтоящая Литература: Женский Род»
[Электронный ресурс] / С. Алексиевич. - Режим доступа : http://www.litwomen.ru/autogr45.html. -Дата доступа : 03.02.2009.
Summary
The article analyses one aspect of literary reflection of war. War is seen as a borderline situation, an extreme experience which pulls an individual out of the ordinary and confronts him/her with incomprehensible unsurmountable givens of human existence: death, isolation, responsibility, lack of absolute meaning. The analysis is based on war novels, interviews, letters and essays of such authors as: V. Bykov, S. Aleskievich, I. Dedkov, G. Baklanov, V. Astafjev, K. Vonnegut, E.-M. Remarque.
Поступила в редакцию 13.03.09.
