CC BY
117
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СПЕЦИФИКА ВОПЛОЩЕНИЯ КОНЦЕПЦИИ ЧЕЛОВЕКА В ПОЗДНЕМ ТВОРЧЕСТВЕ Л.Н. ТОЛСТОГО М.Ю. Белянин
Belyanin M.Y. The artistic specificity of the embodiment of human conception in late works by L.N. Tolstoy. The article considers the peculiarities of artistic embodiment of human conception in late works by L.N. Tolstoy which are determined by the author’s consciousness deep-rooted in the spiritual traditions of Russian culture. The specificity of artistic anthropology of late works by L.N. Tolstoy is determined by depicting moral perfection of people as a plot-forming source of narration. The works are also characterized by the anthroponomy of titles, depiction of history as it is perceived by the hero and in the light of its moral formation, use of oppositions implanted - non-implanted, self-made - wealthy, the motive of nature.
Устойчивое внимание читателей и исследователей к творческому наследию Л.Н. Толстого, художника и мыслителя, обусловлено тем, что и в начале XXI столетия оно остается безусловным фактором отечественной духовной культуры. И в связи с этим особый интерес представляет позднее творчество писателя, которое является опытом освоения трансформации духовной доминанты русской жизни в условиях нравственно-социального кризиса рубежа Х1Х-ХХ вв. и религиозно-философским и художественным наставлением человечества, поставленного в ситуацию духовного неведения. Несмотря на восстановление научного интереса к наследию позднего Л.Н. Толстого, следует признать, что в литературоведении нет общепризнанной в той или иной степени концепции его творчества. В связи с обновлением историко-литературного контекста и сменой литературоведческой аксиологии, в тол-стоведении не произошло существенных перемен, и в связи с этим напоминание В.Б. Ремизова о том, что мы еще «не имеем разработанной концепции <...> мировоззрения позднего Толстого» [1], не потеряло своей актуальности и отражает состояние современного толстоведения, обратившегося к осмыслению творческих исканий писателя в поздний период во всей их полноте и неоднозначной сложности.
Творчество позднего Л.Н. Толстого «нуждается в новых подходах, непредвзятом прочтении» [2], что предполагает разрешение острых проблем его истолкования, ибо писатель, канонизированный наукой как «адвокат стомиллионного земледельческого народа» и призывавший исключительно «к активной борьбе со злом» [3], открывается как
религиозный мыслитель и художник, развивающий христианскую традицию освоения человека, в свете которой для Л.Н. Толстого главный критерий художественности -«внутренняя работа души» [4], воплощенная в изображенных в произведениях картинах жизни человека.
Признавая целостность творческих исканий Л.Н. Толстого как художника и мыслителя и выделяя сквозные идейно-художественные тенденции в освоении онтологической сущности человека как социокультурного феномена и его изображении, как-то: проникновение к глубинам человеческой природы в освещении самоопределения на путях освоения причастности к миру идеального бытия, что нашло свое преломление в психологически точных и убедительных картинах внутренней жизни во всей его полноте и неисчерпаемости, или «диалектике души», ставшей эмблематическим определением художественной индивидуальности писателя, -следует обратить внимание на особенности художественной выразительности в опыте постижения человека, проявившиеся именно в поздний период творчества, который мы считаем начавшимся после «Войны и мира», что было отмечено еще Е.Н. Купреяновой, усмотревшей в «Анне Карениной» некий рубеж в творческих исканиях писателя. В художественном пространстве романа воплощено тяготение человека к благодатному самоопределению, восходящее к замыслу «Войны и мира» (линия Левина), и ставится проблема трагизма самоопределения не укорененного в духовной традиции человека (линия Анны).
Художественной доминантой творческих исканий позднего Толстого можно считать изображение картин жизни человека, ока-
завшегося в нравственном тупике своего греховного самоопределения. Л.Н. Толстой, с одной стороны, высвечивает пути движения человека к нравственному свету, углубляя представления об итогах духовной биографии Левина в «Отце Сергии», «Смерти Ивана Ильича», «Хозяине и работнике» и
«Крейцеровой сонате», с другой же стороны, Л.Н. Толстой не оставляет без внимания и тех героев, которые так и ничего и не смогли противопоставить своим духовным заблуждениям, развивая в «Живом трупе» и «Дьяволе» заявленную линией Анны тему духовной неукорененности.
Если до «Войны и мира» Л.Н. Толстой изображает человека «на фоне» истории или сквозь призму жизненной ситуации, что предполагает уяснение его социально-исторической состоятельности в свете самоактуализации человеческой личности, то после «Войны и мира», начиная с «Анны Карениной», в художественном мире Л.Н. Толстого принципиально меняется угол зрения на человека: теперь же жизненная ситуация, событие накладываются на человека, в переживании которых и выявляется характер, побуждая писателя к развертке и художественной реализации потенциальных духовных возможностей человека. Это высвечивает внимание Л. Н. Толстого к проблемам и процессам нравственного совершенствования человека в перспективе его праведного самоопределения, в чем мы и усматриваем прецедентную особенность художественной манеры Л.Н. Толстого в изображении человека, определяющую художественную специфику позднего периода творчества.
Сюжетообразующим началом в произведениях позднего Л.Н. Толстого является идея Воскресения. Поэтика повествования позднего Л.Н. Толстого обусловлена творческой задачей осмысления и воплощения духовного преображения человека во всей его полноте и многомерности, что предполагает использование определенного комплекса средств художественной выразительности.
Психологическая глубина и достоверность воплощения картин внутренней жизни человека в позднем творчестве Л.Н. Толстого обусловлена сложностью решаемых героями нравственных задач в опыте своего самоопределения, и в связи с этим роль «диалектики души» как приема воплощения неисчерпае-
мости человека даже становится идейно более значимой, особенно в произведениях позднего периода творчества, построенных по фабуле воскресения, ибо изображение духовного преображения человека и составляет ядро их художественной системы. Обращая в своем творчестве позднего периода внимание на нравственные обязанности человека, Л.Н. Толстой постигает закономерности самоопределения неукорененных в духовной традиции героев, которое актуализируют нравственно состоявшиеся персонажи. В «Крейцеровой сонате» таким укореннным героем оказывается рассказчик (он же собеседник Позднышева во время его исповеди), в «Отце Сергии» - Пашенька, в «Смерти Ивана Ильича» - Герасим, в «Хозяине и работнике» - Никита, в «Анне Карениной» -старик Фоканыч. Для воплощения фаз духовного преображения человека Толстой использует особую систему художественновыразительных средств. Писатель подчеркивает ограниченность внутреннего кругозора героев текущим жизненным моментом, словно отделяя их ширмами от жизни, как Иван Ильич «выгораживал» свое духовное пространство в семье. Так, все помыслы Ивана Ильича сосредоточены на получении места в Петербурге и обустройстве новой квартиры, и его внимание сфокусировано на самом себе, Брехунов одержим идеей покупки рощи и не обращает внимания на предостережения Никиты и природные знамения, Позднышев мечтает о собственной карьере, не замечая начавшегося духовного падения, Касатский выстраивает мнимую вертикаль Богообще-ния, молитвой удовлетворяя гордыню и эгоизм. При этом начало повествования отмечено констатацией ужасного положения, в котором оказались герои: в состоянии ужаса живут Иван Ильич, Позднышев и Анна, ужас внутренней опустошенности и похоти охватывает Касатского в ситуации встречи с Ма-ковкиной, ужас охватывает замерзающего Брехунова и в «ужасном» положении оказывается Евгений Иртеньев. Ключевым этапом в судьбах героев становится переживание ситуации перепутья и совершаемый ими выбор, поэтому повествование развивается по принципу обратной перспективы: герои живут уже не для своего, близкого (Я) им жизненного контекста, а во имя ближних (Других), исправляя все то, что было сделано ими
до внутреннего перелома. И в связи с расширением кругозора разрушается и мешавшая их духовному пробуждению ширма: Иван Ильич постигает пагубность всей своей успешной в плане карьерного роста жизни, и, хотя Воскресение происходит лишь на грани жизни и смерти, он успевает увидеть ближнего в Герасиме, Брехунов осознает ничтожность своих прежних помыслов и спасает Никиту, Позднышев раскаивается в содеянном и признается в своем грехе случайному попутчику, Касатский отказывается от прежних жизненных ценностей и с мыслями о Пашеньке, затронувшими глубины души, идет скитаться по свету с желанием помочь всем людям, осознавая себя на этом пути рабом Божьим.
Художественное воплощение духовного перелома в становлении человека в позднем творчестве Л.Н. Толстого можно представить как отслеживание психологических процессов самоактуализации человека, осознающего неведомые доселе свои потенциальные духовные возможности. Если до пережитого момента воскресения герой изображается Л.Н. Толстым со стороны, с учетом эпической дистанции, а его внутренние состояния всего лишь фиксируются авторским сознанием и констатируются авторской речью как психологическая данность, то, переживая нравственное воскресение, герой, чье поведение в новом статусе характеризуется непосредственностью, простотой и естественностью в отношениях с миром и окружающими, получает право собственного голоса и оказывается способным к самооценке, адекватному восприятию переживаемых жизненных ситуаций и диалогу с миром и окружающими, вступая в глубокие межличностные отношения. После пережитого преображения герои оказываются внутренне ограниченными обретенными нравственными первоосновами жизни как выражением предначертания, спасающего от пагубного воздействия стихийных и чужеродных человеку тенденций, что расширяет их духовный кругозор до безграничной бесконечности. Пространство и время, определяющие координаты мира, в котором произошло обновление героя, расширяются для него до беспредельности мира идеального бытия, хотя для всех остальных время и пространство остаются неизменными: в «Смерти Ивана Ильича» для
героя процесс обретения истины длился «одно мгновение, и значение этого мгновения уже не изменялось», тогда как для присутствующих же агония его продолжалась еще два часа» (т. 26, с. 113), в «Крейцеровой сонате» Позднышев раскаялся в содеянном на третий день, хотя юридического суда он дожидался одиннадцать месяцев, в «Хозяине и работнике» уже воскресший Брехунов «пролежал час, и другой, и третий, но он не видал, как проходило время» (т. 29, с. 43), в «Отце Сергии» Пашенька, указавшая Касатскому нравственный ориентир, «долго не возвращалась» (т. 31, с. 43) к разговору, помогая зятю, однако герой в пределах этого «долго» сумел молниеносно приять так необходимое для него самого решение, о чем свидетельствует то, что сумка к ее приходу уже была надета на спину, и этот жест обозначает начальную точку паломничества Сергия к Пасхе. В самом же факте нравственных заблуждений Толстой видел исходный пункт духовного преображения, ибо, «только изведав поги-бельность всех путей, кроме единого истинного, непоколебимо станешь на истинном» (т. 50, с. 161-162), поэтому, понимая смысл человеческой жизни в достижении блага, Толстой видит предназначение человека в любви как основе истинного пути: «Истинная любовь всегда имеет в основе своей отречение от блага личности и возникающее от того благоволение ко всем людям» (т. 26, с. 691), что ведет ко всеобщему единению и согласию как воплощению христианских ценностей: «Какая ни с чем не сравнимая, удивительная радость - и я испытываю ее -любить всех, все, чувствовать в себе эту любовь или, вернее, чувствовать себя этой любовью <...> все становится близким (курсив наш. - М. Б)» (т. 56, с. 153). Таким образом, Л.Н. Толстой изображает в своем позднем творчестве состоятельного несостоявшего-ся человека, духовно опустошенного, но преуспевшего в достижении земного блага, и стадии его нравственного преображения, когда несостоявшийся человек становится духовно состоявшимся, что нашло свое отражение и в антропонимии заглавий произведений, фокусирующей пристальное внимание читателя на восприятие сложности духовного становления человека.
Разрушительные последствия греховного самоопределения человека Л.Н. Толстой
изображает в драме «Живой труп» и повести «Дьявол», включая в художественную систему произведений мотивы стихии и самообольщения, дабы подчеркнуть порочность и исчерпанность мнимого жизненного успеха героев и вызвать в читательском восприятии негативное отношение к ним как таковым. Мотив как устойчивый компонент текста, обладающий самостоятельным и глубинным смыслом, соотносится с художественной системой писателя, так что мотив стихии как антитеза искомой благодати захватывает во мраке нравственного неведения героев «Живого трупа», отрешившихся, в отличие от Брехунова, Степана Касатского, Ивана Ильича и Позднышева, от перспективы нравственного прозрения.
Глубина и трагизм катастрофы рубежа Х1Х-ХХ вв., которую переживает человек, побуждает его искать неведомого спасения, но признать несовершенство своей жизни он не может, и тогда это спасение оказывается иллюзорным. Ситуация самообмана, воплощенная использованием мотива самообольщения в картинах жизни человека, понимается Л.Н. Толстым так: «Людям не столько
хочется, чтобы сознание работало правильно, сколько то, чтобы им казалось, что правильно то, что они делают» (т. 27, с. 281-282).
Все это свидетельствует о пристальном внимании писателя к художественному преломлению идеи Воскресения, тогда как в изображении героев, так и не нашедших пути к нравственному спасению, Л. Н. Толстой использует мотивы стихии и самообольщения как идейно-структурные основы сюжета.
1. Ремизов В.Б. Л.Н. Толстой: диалоги во времени. Тула, 1998. С. 121.
2. Опульская Л. // Толстой Л.Н. Божеское и человеческое: произведения 1903-1910 гг. М., 1994. С. 8.
3. Осмоловский О.Н. Достоевский и русский психологический роман. Кишинев, 1981. С. 147.
4. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. М., 1954. Т. 29. С. 210. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.
Поступила в редакцию 30.11.2006 г.
РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В ТРАКТОВКЕ Н.С. ЛЕСКОВА (К ВОПРОСУ ТВОРЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ ПИСАТЕЛЯ) Н.В. Ангелова
Angelova N.V. N.S. Leskov’s interpretation of the Russian national character (on problem of the writer’s creative evolution). N.S. Leskov had an artistic development in depicting of the Russian national character: with his critical views, gradually «cleaning» it, from political and social layers, the writer represented the character in his artistic world, reaching its ethnopsychological bases. In every work of his the artist created his own typology of the Russian character without reducing it only to the only type. Leskov portrayed the Russian character as a permanent dominant. The reason of random enthusiasm, sudden rebellion, unexpected awakening of «shameless conscience» as well as manifestation of brutality and savagery lies exactly in the soul of the Russian man, in the indecomposable fundamental principle.
Значительная часть литературного наследия «многоликого, многоличинного, как Россия» Н.С. Лескова - это уникальный кладезь типов русского характера [1]. Писатель создал в своих художественных сочинениях яркие, порой неоднозначные, многогранные живые характеры.
Современное литературоведение открывает в творчестве Лескова все новые и новые грани [2]. В этой связи вспоминаются проро-
ческие слова Н. К. Пиксанова, сказанные в начале ХХ в.: «Можно предугадывать, что скоро вернутся к Лескову, Писемскому» [3]. Возвращение к Слову писателя состоялось. Из всех созданных писателем характеров наиболее изучены в последние годы его праведники, поскольку эта тема «достаточно глубоко разработана в трудах отечественных литературоведов» [4].
