CC BY
53
А. Ф. Оропай
ХРОНОТОПИЧЕСКИЙ ПОДХОД
К ФИЛОСОФСКО-ХУДОЖЕСТВЕННОМУ ПРОФЕТИЗМУ
Современный человек, с одной стороны, преуспел в глубоком и перспективном предвосхищении будущего, в проектировании масштабных преобразований, с другой же стороны, стала очевидной принципиальная ограниченность возможностей человека в сугубо рациональном постижении будущего вследствие стохастичности познаваемых закономерностей и значимости бифуркационных эффектов. Не нашла подтверждения в последующей истории мысль А. Эйнштейна, выраженная (в духе декартовского рационализма) в известном афоризме: «Бог не играет в кости». В этих условиях возрастает потребность в дополнении рационального постижения будущего интуитивно-иррациональным его постижением. Думается, исследование многообразных вненаучных форм предвидения — одна из перспективных задач в социально-гуманитарном познании. Концептуализация образов будущего в художественной литературе относится к таким формам.
Справедливо считается, что народы наделены свойством предощущать будущее, а великие писатели (поэты) способны артикулировать эти смутные предчувствия в своих художественных произведениях. Такую пророческую способность называют литературно-художественным профетизмом (от позднелатинского ргорЬейа, от греческого ргорЬе1е1а). Автор литературно-художественного профетического произведения способен мысленно охватить все пространство той социальной реальности, относительно которой осуществляется пророчество, т. е. некоторое утверждение относительно ее значительной трансформации во времени. Понятия пространства и времени имеют особое значение в деле адекватного постижения данного феномена социально-гуманитарными и философскими познавательными средствами.
Коль скоро среди многочисленных разновидностей художественной прозы (поэзии) выделяют философскую, есть все основания для постановки вопроса о философско-ху-дожественном профетизме. При всей многозначности термина «философская проза» (или «философская поэзия»), можно констатировать, что то интеллектуальное напряжение, которое наличествует в литературно-художественных произведениях, называемых «философскими», несомненно способствует профетическим открытиям в них.
В первом приближении можно определить философско-художественный профетизм как особую разновидность предвосхищения значимых в масштабах общества реалий будущего, осуществляемую при помощи художественных образов и средств литературных произведений, относящихся к философской прозе или поэзии. Специальное рассмотрение пространственно-временной проблематики философско-художественного профетизма до сих пор не предпринималось, однако такое рассмотрение представляется актуальным.
Писателю, как и всякому человеку, не заказана дорога в область прогнозирования (как и в сферу философствования или религиозного проповедничества). Писатель, то ли от своего имени, то ли от имени своего «лирического героя», основываясь на собственном жизненном опыте, на понимании им исторических тенденций, вполне способен
© А. Ф. Оропай, 2009
рисовать образы будущего и при этом стяжать лавры «литературного пророка». Такое обыденное понимание литературного пророчества нуждается в уточнении. Имеет место неоправданно широкое употребление термина «прогноз». Дело дошло до того, что мрачные прорицания М. Нострадамуса все чаще именуются прогнозами, хотя, как известно, в русском словоупотреблении «слово “пророчество” имеет внелогический, мистический оттенок, тогда как “прогноз” значит “основанное на специальном рациональном, научном исследовании заключение о предстоящем развитии и исходе чего-либо”» [7, с. 69]. Однако существует и тенденция относить к разряду «литературных пророков» всех без разбору, лишь бы в их произведениях фиксировались какого-либо рода предсказания [8]. Особо «повезло» в этом отношении писателям-фантастам, описавшим научнотехнические новинки задолго до их свершения, как, например, Жюль Верн или Герберт Уэллс. Авторы прогностической книги «Россия и мир. Новая эпоха», напротив, относят таких «пророков» к «литературным прогнозистам»: «В отдельную подгруппу литературного прогнозирования можно выделить научную фантастику XIX — второй половины ХХ в. Классическими фантастами-прогнозистами принято считать Ж. Верна и Г. Уэллса. Первый работал в естественнонаучной позитивистской парадигме XIX столетия, его предсказания были ограничены сугубо технической сферой. Второй обратился к социальной прогностике, но даром глубокого предвидения не отличался, хотя многие его работы продолжают косвенно цитироваться в современной литературе» [4, с. 14]. Данная терминологическая чересполосица имеет под собой серьезное эпистемологическое основание. Вряд ли можно провести резкую грань между прогностическими и пророческими элементами в писательском творчестве, оно неделимо по определению. Однако общее представление о различии пророчества и прогноза должно быть достаточно ясным. Последний основывается на опыте настоящего и прошлого, на вычленении некоторой последовательности в событиях, которая проецируется в будущее. Что же касается пророчества, то оно основано на иных принципах (отсюда нелюбовь к пророчествам со стороны сциентистски мыслящих философов типа К. Р. Поппера). Значимость категорий пространства и времени применительно к литературному пророчеству возрастает именно вследствие того, что оно не может осуществляться прогностическим способом.
Традиционно выделяют субстанциальную и реляционную концепции пространства и времени. Если речь идет о специфике пространства и времени в социально-гуманитарной сфере (а именно к этой сфере может быть отнесен феномен философско-художественного профетизма), то в явном виде или по умолчанию признается правота второй концепции.
В этом (социально-гуманитарном) ключе разрабатывала проблему обширная плеяда мыслителей, начиная с И. Канта, выразившего две важные идеи — 1) об априорности пространства и времени как возможности всякого опыта и 2) времени как длительности внутренних психических состояний.
Именно эту вторую идею разрабатывали впоследствии А. Бергсон, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер и другие мыслители, вольно или невольно отрывая время от пространства. Бергсон радикально различал «время длящееся» (temps duree) и «время пространственное» (temps espace). В социально-гуманитарном познании, коль скоро здесь в качестве объектов выступают человек и культура, актуальным оказывается первое. Действительно, у времени в социально-гуманитарном отношении есть одна особенность, которой нет у пространства: наша мысль, будучи не пространственной, длится, протекает во времени. Места в пространстве отделены друг от друга, но временные периоды совмещаются: прошлое живет в нас, равно как и будущее — в виде образов, порожда-
емых памятью и проективным воображением. Это, конечно же, не означает, что категорией пространства следует пренебрегать, однако нужно отметить, что такое пренебрежение объективно имеет место. Например, в аспирантском учебнике «Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук» при изложении заявленной пространственно-временной проблематики социально-гуманитарного знания понятие пространства оказалось в значительной степени «забыто», что вполне в русле достаточно распространенного «временного» уклона [9, с. 107-112].
Темпоральность социально-гуманитарного бытия, при всей ее несомненной значимости, не должна затушевывать пространственную сторону оного. Человек не только вопрошает о будущем, мобилизуя для этого прогностические ресурсы научного знания, он не только существует в соответствующем культурном пространстве и времени, но и координирует собственное существование относительно вечности, тех «метафизических» сущностей, которые характеризуют его духовную природу и которые при решении прогностических задач зачастую попросту игнорируются. При рассмотрении фило-софско-художественного профетизма такое игнорирование недопустимо. Пространство и время человеческого бытия следует брать в единстве с человеческой устремленностью к запредельному. Чувственно (эстетически) переживаемое человеком в соответствующих пространственно-временных формах и трансцендентное, лежащее за пределами чувств, связаны между собой, что и составляет основу синтетической философско-художественной деятельности, одним из проявлений которой может послужить фило-софско-художественный профетизм. Философско-антропологические аспекты указанной деятельности не менее значимы, чем философско-культурологические.
В порядке иллюстрации целесообразно привести историю с головоломкой, некогда опубликованной в одном научно-популярном журнале. На рисунке был изображен узник, поставленный перед лабиринтом и перед альтернативой: либо смерть, либо свобода (в случае успешного прохождения лабиринта). Условие задачи — показать на чертеже путь узника к свободе. Задача была не логической (а именно так ее восприняла в большинстве своем читающая публика, указав в присланных ответах кратчайший путь к свободе; по этой логике узник должен был бы двигаться «со скоростью мысли»), а психологической (и, в известном смысле, психологическим же тестом для современной публики). Мы говорим «современной», имея в виду особую «текучесть» современности, в которой, по словам американского философа культуры З. Баумана, время занимает «позицию активного партнера в браке между пространством и временем» [3, с. 121— 122]. «Бизнес со скоростью мысли»—название книги одного из наиболее успешных современных предпринимателей Билла Гейтса. Утвердившееся значение слова «логистика» — область знаний относительно пространственного перемещения и размещения материальных ценностей также характеризует определенного рода «вторичность» пространства по отношению к временному течению мысли. Узник же из головоломки, который не имел в своем распоряжении плана лабиринта, столкнувшись в конкретной жизненной ситуации с вечностью и проектируя себя на будущее время в качестве живого и свободного, вынужден был вслепую осваивать пространство лабиринта как единственную доступную ему чувственную данность, шаг за шагом нащупывая выход в это будущее. Реальный путь существенно отличался от идеального.
Приведенный пример, как представляется, демонстрирует, что в определенных случаях для прорывов в будущее недостаточно одного только временного движения мысли. Значением пространственной стороны пренебрегать не следует, как и значением тех фундаментальных оснований человеческого бытия, которые представляют особый интерес для философско-художественного профетизма.
Для уяснения философской составляющей интересующего нас феномена несомненный интерес представляет разработка В. С. Степиным прогностической функции философии как рефлексии над основаниями («универсалиями») культуры и проектирования новых образов мира, строящихся на базе обновленных оснований. Среди таковых особое значение совершенно справедливо отводится пространству и времени. Вместе с тем сама эта рефлексия подчас выглядит как заданная познавательная процедура, ожидающая своего часа для обретения практической актуальности. В определенные переломные исторические периоды, по мнению В. С. Степина, философские идеи «... становятся своеобразным генератором и катализатором соответствующей публицистики, художественной критики, литературных произведений» [10, с. 8]. В действительности, думается, все происходит гораздо сложнее и драматичнее. В частности, об основаниях культуры и будущих ее формах вопрошают не только философы, но и художники. И где и когда, в какой точке пространства и времени, при каких условиях и с каким эффектом соединяются философский и художественный элементы — эти проблемы остаются малоизученными. Временное следование художественного образа за абстрактной идеей, безусловно, имеет место, но не является общим правилом.
Перспективную в эвристическом отношении идею связи пространства и времени предпринял М. М. Бахтин при посредстве своего понятия «хронотоп», которое призвано фиксировать актуальную взаимосвязь временных и пространственных структур, специфическим образом освоенных в литературно-художественном произведении. Он, будучи литературоведом, применял его к анализу художественных текстов. В настоящее время это понятие приобретает междисциплинарный статус в социально-гуманитарном знании. Хронотопическое моделирование применяется не только к литературным текстам, но и к тому, что ими отражается, — к самому культурному бытию.
Феномен профетизма в литературно-художественном варианте интерпретируется чаще всего с использованием отмеченного выше совмещения времен. Например, А. И. Герцен в «Былом и думах» писал, что «поэты в самом деле... “пророки”, только они высказывают не то, чего нет и что будет случайно, а то, что неизвестно, что есть в тусклом сознании масс, что еще дремлет в нем» [4, с. 353]. К. Г. Юнг, рассматривая «визионерское», по его определению, литературно-художественное творчество, отмечает, что оно «раздирает завесу, расписанную образами космоса, и дает заглянуть в непостижимые глубины становящегося и еще не ставшего», заглянуть «в будущность нерожденных поколений» [5, с. 107]. Хотя литературно-художественное творчество такого плана Юнг противопоставляет «психологическому» (содержание которого происходит «из областей человеческого опыта, из психического переднего плана» [11, с. 106]), по сути дела истоки литературно-художественного визионерства также лежат в психологии, в ее глубинных временных пластах. Таким образом, отношение «настоящее — будущее» в конечном счете обусловливается отношением «прошлое — настоящее», роль же пространственной стороны неочевидна. Интересующий нас хронотопический подход, напротив, исходит из принципиального единства пространства и времени.
Интересно, что К. Г. Юнг в качестве образца визионерского (мы называем его про-фетическим) литературно-художественного творчества совершенно справедливо указывает философский роман американского писателя Г. Мелвилла (1819—1891) «Моби Дик, или Белый Кит» [11, с. 105]. Это произведение действительно в определенном смысле образцовое. Это философская притча — пророчество относительно Нового времени и Нового Света (т. е. пространства). Здесь единство пространственных и временных структур достаточно определенно. При рассмотрении профетического содержания этого произведения можно выделить ряд хронотопов (например, судна, порта),
которые выступают своеобразными «матрицами» [1, р. 135] грядущих культурных явлений. Особый интерес представляет изображенное символическими средствами пространство человеческого могущества во Вселенной. Кашалот-альбинос метафорически выступает здесь как символ запредельной реальности; центральные персонажи произведения — капитан китобойного судна Ахав и матрос Измаил — каждый по-своему, стремятся «пробиться» к этому трансцендентному бытию, осуществляя таким образом проектирование специфических обликов грядущего. Символическое преодоление пространственной границы означает и взятие временного барьера между настоящим и будущим.
Хронотоп художественного произведения воспроизводит условными средствами реальное пространственно-временное бытие, и это обстоятельство позволяет прояснить специфику литературно-художественного профетизма. Хронотоп — феномен интегральный, состоящий из множества пространственно-временных структур меньшего масштаба. При этом, по утверждению Д. Г. Горина, «отдельные хронотопы могут включаться друг в друга, контактировать, сосуществовать, переплетаться, сменяться и т. д.» [6, с. 29]. Общий характер взаимоотношений между хронотопами различного уровня М. М. Бахтин определял как диалогический. Очевидно, что средоточием таких диалогических взаимоотношений в нашем случае выступает автор, субъект литературного пророчества. Именно на его долю выпадает считывать информацию указанного «диалога» и трансформировать ее в художественные картины, имеющие профетическое значение. Здесь актуализируется первая из отмеченных выше кантовских идей — об априорности пространства и времени. Соответствующие образы пространства и времени действительно выступают предварительными условиями сотворения художественных картин. Однако при этом хронотопы этих будущих картин непременно связаны с настоящими пространственно-временными реалиями. В противном случае мы бы имели дело не со специфическим (непрогностическим) способом постижения будущего, а с абсолютно произвольной фантазией.
Коль скоро для философии представляет особый интерес философско-художествен-ный профетизм, особое значение приобретает сравнительно недавно введенное в употребление понятие философского хронотопа. Данное понятие имеет и свои конкретноисторические (бытие философского учения в соответствующем культурном пространстве и времени), и мировоззренческие (связанные с пространственно-временной экспликацией определенной философской картины мира) аспекты. А. В. Ахутин, отмечая, что место рождения европейской философии — Древняя Греция — «фактически является перекрестком Средиземного мира», подчеркивает отвлеченный характер пространства и времени в философском хронотопе, который «образуется границами смысловых миров, рубежами исторических эпох — это хронотоп всемирно-исторического перекрестка» [2, с. 216]. Философский хронотоп упирается в предельно общие онтологические представления о пространстве и времени и за счет соединения образного ряда и отвлеченного умозрения в литературно-художественном произведении философского статуса он может служить основой профетических прорывов. В тех случаях, когда в литературно-художественном произведении имеют место метафорические переносы смыслов пространственно-временных структур конкретной образности и философских картин мира, можно говорить о философско-художественных хронотопах.
Хронотопический подход дает возможность в определенной степени прояснить феномен философско-художественного профетизма посредством установления связей между реальными пространственно-временными структурами (в координатах которых автор создает произведение) и таковыми структурами художественного мира этого про-
изведения, способными предвосхитить «геометрию» культурно-исторических реалий, которым еще предстоит придти на смену настоящим.
Литература
1. A Historical Guide to Hermann Melville / Ed. by C. Gunn. Oxford, 2005.
2. Ахутин А. В. Античные начала философии. СПб., 2007.
3. Бауман З. Текучая современность. СПб., 2008.
4. Россия и мир. Новая эпоха. 12 лет, которые могут все изменить / Отв. ред.
С. А. Караганов. М., 2008.
5. Герцен А. И. Былое и думы. Минск, 1971.
6. Горин Д. Г. Пространство и время в динамике российской цивилизации. М., 2003.
7. Пензенский А. Нострадамус: миф и реальность. М., 2004.
8. Рыжов А. С. Литературные пророки. Они предсказали будущее. М., 2007.
9. Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук / Под ред. В. В. Миронова. М., 2006.
10. Степин В. С. Конструктивные и прогностические функции философии // Вопросы философии. 2009. №1.
11. Юнг К. Г. Психология и поэтическое творчество // Самосознание европейской культуры ХХ века. М., 1991. С. 107.
Статья поступила в редакцию 18 июня 2009 г.
