CC BY
140
7. Лебедев Ю.В. На пути к Н.А. Некрасову // Некрасов Н.А. Стихотворения. - М.: Дет. лит., 2003. - С. 5-48.
8. Викторович В.А. Некрасов, прочитанный Достоевским // Карабиха: Ист.-лит. сб. - Ярославль, 1993. - Вып. 2. - С. 115-138.
9. КирпотинВ.Я. Молодой Достоевский. - М.: Гос. изд-во худ. лит., 1947. - 376 с.
10. СелезневЮ.И. Достоевский. - М.: Молодая гвардия, 1985. - 543 с.
11. Немирович-Данченко Вас.Ив. Мои встречи с Некрасовым / Публикация С. Макашина // Литературное наследство. Т. 49-50. Н.А. Некрасов. 1. - М.: Изд-во АН СССР, 1946. - С. 589-599.
12. Мостовская Н.Н. Как отпевали русских писателей // Христианство и русская литература. Сб. второй. - СПб.: Наука, 1996. - С. 202-215.
13. На память о Н.А. Некрасове. - СПб.: Типография Ф.С. Сущинского, 1878. - 151 с.
14. Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. -Л.: Лениздат, 1965. - 391 с.
15. Скатов Н.Н. Н.А. Некрасов - воплощенное противоречие русской жизни. Актовая лекция, прочитанная 4 дек. 1996 года. - СПб.: СПбГУП, 1997. - 18 с.
16. Булгаков С.Н. Иван Карамазов (в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип. - http://www.vehi.net/bulgakov/ karamaz.html.
Т.М. Максимова ХРОНОТОП В «СТИХОТВОРЕНИЯХ В ПРОЗЕ» Ш. БОДЛЕРА
В статье исследуется хронотоп в «Стихотворениях в прозе» Бодлера. Анализ проблемы осуществляется в контексте эстетических и мировоззренческих взглядов поэта.
Сложная образная система произведения порождает столь же сложный хронотоп, представленный в сборнике Бодлера «Petits poemes en prose» («Le Spleen de Paris») (1869) («Стихотворения в прозе»).
Проблемы художественного времени и пространства достаточно подробно разработаны в работах М. Бахтина, Д. Лихачева, В. Шкловского1 и других литературоведов2. Понятие хронотопа как «существенной связи временных и пространственных отношений, художественно освоенных в произведении», вводит в литературоведение М. Бахтин3. Он выделяет три типологически устойчивых хронотопа, которые определяют жанровые разновидности романа на разных этапах его развития: «авантюрный роман испытания», «авантюрно-бытовой роман» и «античную биографию и автобиографию».
Концептуальная основа хронотопа у Бодлера перекликается с биографическим хронотопом по классификации М. Бахтина. Речь идет о типе автобиографического самосознания человека или о «жизненном пути ищущего истинного познания»4. Хронотоп сборника Бодлера сложен и противоречив. Он реализуется то в реальном пространстве и «открытом» времени, то в пространстве воображаемом и «закрытом» времени.
Необходимо пояснить, что термины «открытое» и «закрытое» время используются в значе-
нии, предложенном Д.С. Лихачевым: «С одной стороны, время произведения может быть “закрытым”, замкнутым в себе, совершающимся только в пределах сюжета, не связанным с событиями, совершающимися вне пределов произведения, а также с временем историческим. С другой стороны, время произведения может быть “открытым”, включенным в более широкий поток времени, развивающемся на фоне точно определенной исторической эпохи»5.
По отношению к «Стихотворениям в прозе» можно сказать, что временные и пространственные отношения приобретают особую смысловую значимость в сборнике, когда Бодлер изображает не реальную историческую эпоху, а раскрывает возможности фантазии, переносящей его в отличные от действительности пространства воспоминаний, мечты, грез.
В произведении Бодлера особо выделяем хронотоп города, который сложен, но всегда первоначален. Он - точка отсчета движения мысли Бодлера, повествование идет от него (к идеалу, мечте, памяти), но всегда возвращается к истоку, от «искусственного рая» - к аду реальной жизни. У Бодлера создаваемые им пространства много-плановы: здесь и реальное, и мифологическое, и воображаемое пространства.
Необходимо отметить, что «эксцентрическое» расположение города по определению Ю.М. Лот-
мана может быть применено к произведению Бодлера. В сборнике поэта актуализируется «оппозиция естественное/искусственное», можно говорить о «предсказании гибели» и «идеи обре-ченности»6 города.
Город может быть показан как реальное социальное пространство в современную Бодлеру эпоху. Ряд стихотворений представляют собой очерковые зарисовки, на страницах которых Бодлер описывает действительность, праздную жизнь богатых и наполненную заботами жизнь простых людей (стихотворения «Les Veuves» («Вдовы»), «Les Fenetres» («Окна»)).
Из реального городского временное пространство может преобразоваться в мифологическое: город представляет собой жизнь-ад. В «Эпилоге» определена авторская позиция, цель которой показать существование города - под Богом, но во власти Дьявола. Поэтому в сборнике происходит расширение временных и пространственных рамок.
Бодлер заводит читателя в самые таинственные уголки столицы, различая под видимым аспектом вещей их скрытый смысл. Поэт не случайно выбирает именно сумерки. Они являются наилучшим фоном для восприятия действительности. Подобно тому, как боль затихает днем и с остротой усиливается в темноте, так все язвы города вскрываются в сумерках и, все пороки цивилизации начинают выползать в темноте.
В вечернее время суток поэт помещает образ Сатаны в стихотворениях «Les tentations ou Eros, Plutus et la Gloire» («Искушения, или Эрос, Плу-тос и Слава»), «Le joueur genereux» («Великодушный игрок»). Необходимо отметить, что образ сатаны превращает конкретное пространство в пространство мифа.
«Стихотворениям в прозе» Бодлера свойственна бинарность. Здесь представлена следующая оппозиция: поэт/Сатана. Поэт проповедует мысль
о возвышенном, преображении действительности, мечты о прекрасном, стремление к Богу, слияние с абсолютом. С Сатаной ассоциируется идея о низменных помыслах и стремлениях человечества.
Порочность, безнравственность, разврат, ложь приводит человечество к гибели, потере нравственных ценностей. И только поэт сохраняет веру в нравственные принципы, немеркнущую красоту.
В хронотопе города в сборнике можно выделить и связанный с ним внутренний хронотоп (внутренний мир), имеющий отношение к памяти поэта, с помощью которого осуществляется
выход за пределы реального хронотопа, ограниченного рамками города.
Внутренний хронотоп, возникающий наряду с реальным городским хронотопом («Les Fenetres» («Окна»)), обеспечивает движение внутрь - от мира внешнего, реального к внутреннему, к запредельности реального мира, пространству, связанному с саморефлексией поэта, трансцендентному. Цель внутреннего хронотопа заключена в постижении бесконечного, полноты бытия, в приближении поэта к прекрасному.
В стихотворении «Окна» взгляд поэта направлен вовне, в реальность города.
Окно является пространственным ориентиром. Оно представляет границу между замкнутым и открытым пространствами (М.М. Бахтин).
Бодлер смотрит в «окна», зная, что за каждым из них «бьется жизнь, грезит жизнь, страдает жизнь». Окна ассоциируются с глазами бедняков. В стихотворении «Les Veuves» («Вдовы») поэт пишет: «C’est toujours chose interessante que ce reflet de la joie du riche au fond de l’oeil du pauvre»7. («Всегда интересно наблюдать отражение радости богатого в зрачках бедняка»)8.
К тому же глаза для поэта - окна его души, в глубины которой Бодлер погружается. Внешнее реальное пространство (хронотоп города) в сборнике противостоит внутреннему пространству личности (внутренний хронотоп).
Бодлер видит необходимость в замещении несовершенного бытия картинами природы, сотворенными воображением художника. Воображение поэта создает иные пространства и миры, отличные от действительности. И поэтому побег из мира - это попытка ухода в запредельность реального мира, преодолеть власть природы, обрести идеальное.
В стихотворении «Anywhere out of the world N’importe ou hors du monde» («Anywhere out of the world: Куда угодно - прочь из этого мира») создается пейзаж, соответствующий вкусу поэта, - из камней, света и воды, которая их отражает. Унылый парижский пейзаж по контрасту вызывает в воображении Бодлера искусственный пейзаж из «металла, мрамора и воды» (стихотворение «Reve parisien» («Парижский сон») из «Цветов зла»). Мечту, полагает поэт, можно сохранить лишь ценою максимального удаления от жизни и реальности.
Необходимо отметить, что мотив «блужда-ния»9 - внутреннего путешествия, который соот-
ветствует стремлению обмануть время многообразно представлен в сборнике Бодлера. Поэт устремлен мыслями в дальние страны («L’invitation au voyage» («Приглашение к путешествию»)), погружается в пространство воспоминаний и мечты («Un hemisphere dans une chevelure» («Пол-мира в волосах»)).
Необходимо заметить, что творчество Бодлера во многом предопределило развитие литературы в последующие периоды. Особую роль для развития литературного процесса конца XIX -начала XX вв. приобретают эстетические взгляды поэта, предвосхищающие эстетику символизма и сюрреализма.
Грезы, мечты раскрывают фантастические картины, созданные воображением поэта. Задолго до сюрреалистов (хронотоп которых построен на воображении еще более смелом, чем у Бодлера и связан с подсознанием) у Бодлера уже есть движение к «перестройке» реального мира через воображение, которое формирует миры и пространства, отличные от реальности, причудливые хронотопные образования.
В связи с этим отметим роль хронотопного образа Дома, который возникает в стихотворении «Le mauvais vitrier» («Негодный стекольщик») и является одним из вариантов ухода от реальности. Обитатель Дома устал от борьбы против внешнего мира, обрушивает свой гнев на встречного. Он так мотивирует свой поступок: «негодный стекольщик» не смог вставить ему в окна «цветные, волшебные, райские стекла», «сквозь которые жизнь казалась бы прекрасной» (173). Отметим, что замкнутый хронотопный образ Дома символизирует разрыв с реальной жизнью. Герою обычных стекол недостаточно, ему нужны стекла цветные, искусственно создающие иллюзию.
Тема диалектического единства мечты и реальности звучит в стихотворении в прозе «La chambre double» («Двойственная комната»). Основной мотив стихотворения - противопоставление ограниченности и несовершенства здешнего мира - безграничности и красоте мира воображаемого. Здесь показан хронотопный образ комнаты в воображаемом пространстве.
Видение Богини - «властительницы грез» («la souveraine des reves») - вызывает в памяти поэта воспоминания, мечты о безмолвном благоухающем мире, в котором «исчезло время и царит вечность» (167).
В связи с этим отметим, что, когда Бодлер обращается к временному пространству, связанному с мечтами, в стихотворении нет конкретизации времени (нет деления на минуты и секунды), вместе с тем появляется больше ощущений, с помощью которых время («гнетущее чудовище») преобразуется в «вечность наслаждений»: «Какому доброму гению, - пишет поэт, - я обязан окружающей меня тайной, безмолвием, миром и благоуханиями? О блаженство! то, что мы обычно зовем жизнью, даже в самых счастливых ее проявлениях, не имеет ничего общего с этой высшей жизнью, которую я теперь познал и которую впиваю, минута за минутой, секунда за секундой!» (167).
Время постигается «бесконечностью ощущений», которые поэт описывает в стихотворении. Бодлер ищет необыкновенных ощущений - точек соприкосновения «посюстороннего» и «потустороннего», где возможен переход из одного измерения в другое. Для этого требуется не безвольное расслабление, а наивысшая мобилизация всех чувств (вкуса, осязания, обоняния).
Преодоление угнетающего времени заключается в формировании пространства, которое необходимо для создания атмосферы, которая стимулировала бы новые «ощущения-прозрения». Этому способствует «теория соответствий» -взаимосвязь запаха, цвета и звука.
В противовес реальному миру с его «сутолокой и грохотом» («Un plaisan» («Шутник»)) в «La chambre double» царит гармония: «Комната, похожая на мечту, комната на самом деле одухотворенная, где недвижная атмосфера едва окрашена розовым и голубым. В ней душа погружается в волны лени, напоенные ароматом сожалений и желаний» (167).
Резкий звук вновь возвращает поэта в реальность с ее проблемами. Вместо комнаты, похожей на мечту, он созерцает «обитель вечной скуки» и вспоминает, что это его собственное жилище: «Вот нелепая, искалеченная мебель, холодный камин со следами плевков; унылые пыльные окна, <...>; рукописи, исчерканные помарками или неоконченные; календарь, где карандаш отметил зловещие сроки! Исчезла вечность и время вновь царит, а вместе с этим «гнусным стариком вернулась вся его дьявольская свита: Воспоминаний, Сожалений, Судорог, Томлений, Страхов, <...>» (168).
В «этом тесном и полном отвращения мире, -как пишет поэт, - одно напоминание о прежнем
видении, радующее взор, - склянка с опиумом». Так что же это было - видение или воспоминание? Поэт утверждает: «Я узнаю ее!» (167), когда пишет о Богине - властительнице грез. А узнавать можно то, что когда-либо знал, что сохранила в своей памяти душа. «Склянка с опиумом» -внешний толчок, пробуждающий эти воспоминания. Поэт замечает: «А это благоухание иного мира, которым я опьянялся с такой изощренной чувствительностью. Увы! оно сменилось зловонием табака, <.> » (168).
Поэтому мечту можно сохранить, только отдалившись от реальности.
Под воздействием воображения поэта явления действительности преобразуются в элементы отличные от реальности, сквозь которые ему приоткрываются особые видения. Так в стихотворении «Un hemisphere dans une chevelure» волосы любимой, их запахи рождают у поэта рой воспоминаний.
В волосах любимой заключены огромное море и чарующие страны, гавани и корабли, бесконечность тропической лазури и опьяняющие ароматы: «В волосах твоих целая греза, полная мачт и парусов; в них огромные моря, по которым муссоны уносят меня к чарующим странам, где дали синее и глубже, где воздух напоен благоуханием плодов, листвы и человеческой кожи» (186).
Автором воссоздается ощущение протяженности и глубины - «где дали синее» (<юй l’espace est plus bleu et plus profound»). Можно отметить использование поэтом метафоры для соединения реального и воображаемого - «в океане твоих волос» («dans l’ocean de ta chevelure»); передаются запахи - «я опьяняюсь смешанным запахом смолы, мускуса и кокосового масла» («je m’enivre des odeurs combinees du goudron, du musc et de l’huile de coco») (176).
Позволяя себе увлечься воспоминаниями, поэт уходит от реальности. У Бодлера время трактуется широко: это и секунда, час, который связан с быстрым темпом жизни. И время превращается в вечность и сливается с бесконечностью, когда Бодлер обращается к памяти.
Память - это не только воспоминание, ориентир в пространстве, но и путь в бесконечность. Так как бесконечность может быть отождествлена еще и со стремлением к красоте, находящей свое воплощение в искусстве и поэзии, с помощью которых можно приблизиться к бесконеч-
ности и познать прекрасное, то поэт отмечает: «Всякий поэт, в силу своей природы, осуществляет возврат в утраченный Эдем». Таким образом, поэзия, по Бодлеру, это еще один, главный, «искусственный рай»: «Именно в поэзии и посредством поэзии, в музыке и посредством музыки, - пишет Бодлер, - душе удается хотя бы мельком взглянуть на те сокровища, которые находятся по ту сторону могилы. Таким образом, принцип поэзии, в строгом и прямом смысле слова, есть человеческая устремленность к высшей красоте, а воплощается этот принцип в энтузиазме и воспарении душ» (598-599).
Несмотря на то, что поэт предпочитает пребывать в мечтах, он вынужден существовать в реальности, с которой он не может примириться. Бодлер проводит мысль о том, что путешествие должно быть внутренним, что реальность разрушает идеал, что воображение торжествует над ограниченностью настоящего: «Зачем принуждать тело к движению, если душа легко путешествует в мечтах? И зачем осуществлять проекты, если сам по себе проект уже представляет достаточное наслаждение?» («Les projets» («Проекты», 199)).
И если город Бодлер сравнивает с адом и в «La femme sauvage et la petite-maitresse» («Дикая женщина и щеголиха») читаем: «При взгляде на ад, которым кишит этот мир» (176), то поэт воспевает «искусственный рай», призванный восполнить холодность существования, оживить скрытый смысл привычных вещей, который позволяет временно изжить жизненное напряжение, приблизиться к абсолюту, познать бесконечность.
Необходимо отметить, что путь в бесконечность приоткрывается с помощью ощущений, раскрываемых теорией соответствий, которая наряду с воображением является средством проникновения в сущность мировой гармонии, тайну бесконечности.
Как отмечает Г. К. Косиков, «его (Бодлера. -Т.М.) «тоска по бесконечному» - «ощущение того, что, хотя по видимости человек целиком принадлежит жизненной эмпирии, на самом деле он «существо издалека», явившееся в «природу» из «сверхприроды», с которой сохранил неразрывную, но ему самому не всегда внятную связь»10.
Указывая на важность понимания Бодлером бесконечности, Ж.-П. Сартр пишет: «Если он (Бодлер. - Т.М.) и уничтожил в себе спонтанность реф-лексируемого сознания, то отнюдь не утратил знания о его природе: ему ведомо, что это созна-
ние устремлено за собственные пределы, что -в акте самопреодоления - оно направлено к известной цели. Вот почему Бодлер, вероятно, был первым, кто определил человека через его «зап-редельность». Бесконечность для Бодлера - это не какая-то безграничная и необозримая данность. Бесконечность - это именно то, что никогда не кончается, не может кончиться. <.. .> бодле-ровская бесконечность: это то, что, еще не будучи дано, тем не менее уже есть, то, что обусловливает меня сегодняшнего и тем не менее обретает существование не ранее чем завтра, это предугадываемый, желанный, едва ли осязаемый и в то же время недосягаемый ни для какого целенаправленного движения предел»11.
Необходимо отметить, что время с его разрушительной силой у Бодлера сливается с понятием бездны, как праосновы мироздания, хаоса. Постичь и преобразовать его - в этом назначение самого человека.
Бодлер беспрестанно желает познать вечность, пытается обрести ее не путем отстранения от земного и материального, но путем максимального погружения в природный мир. Мир как объект любования мало интересует Бодлера. Поэтому природа представлена у него в качестве необходимого посредника между человеческой душой и «беспредельностью».
Человек, находящийся в тесном родстве с вселенной, пытается познать ее, себя самого с помощью соответствий и приблизиться к прекрасному. «Перекликающиеся» друг в друге чувственные впечатления наделены для Бодлера суггестивной силой: они также способны либо пробуждать воспоминания, либо возбуждать воображение.
Итак, хронотоп в «Стихотворениях в прозе» со свойственной ему противоречивостью, сложностью и многогранностью помогает раскрыть мировоззренческую и поэтическую концепцию Бодлера. При рассмотрении хронотопа в сборнике особое внимание было обращено на хронотоп города. Анализируя пространственно-временную организацию произведения, мы пришли к следующему выводу: при обращении к памяти персо-
нажа как внутреннему пространству, хронотоп города из реального (внешнего) преобразовался в идеальный, вымышленный, (мифологический, трансцендентный, связанный с саморефлексией поэта), созданный воображением Бодлера.
Примечания
1 Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. - М., 1986; Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. - Ленинград: Художественная литература, Ленинградское отделение, 1971; Шкловский В. Конвенция времени // Вопросы литературы. - 1969. - №3.
2 Ритм, пространство и время в литературе и искусстве: Сб. статей / Под ред. Б.Р. Егорова. -Л.: Наука, 1974.
3 Бахтин М.М. Указ. соч. - С. 121.
4 Там же. - С. 167.
5 Лихачев Д.С. Указ. соч. - С. 238.
6 Лотман Ю.М. Символика Петербурга // Лот-ман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек -текст - семиосфера - история. - М., 1999. - С. 277.
7 Baudelaire Ch. Petits poemes en prose (Le Spleen de Paris) // Baudelaire Ch. Oeuvres Completes. Editions R. Laffont, S.A., Paris, 1980. - P. 172 (далее все цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в тексте статьи в скобках).
8 Бодлер Ш. Парижский сплин // Бодлер Ш. Цветы зла. Обломки. Парижский сплин. Искусственный рай. Эссе. Дневники. Статьи об искусстве. - М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1997. - C. 180 (далее все цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в тексте статьи в скобках).
9 Швейбельман Н.Ф. Бодлер: проза современной жизни // Швейбельман Н.Ф. «Поэтика блужданий» во французской литературе XIX века: Монография. - М.: Наука, 2003. - С. 44-78.
10 Косиков Г.К. Два пути французского постромантизма: Символисты и Лотреамон // Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора / Под ред. Г.К. Косикова. - М.: Изд-во МГУ, 1993. - С. 16.
11 СартрЖ.-П. Бодлер / Пер. с фр. Г.К. Косикова. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - С. 18.
