Хронология главной плоскости Тутальской писаницы Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 902/904

ХРОНОЛОГИЯ ГЛАВНОЙ ПЛОСКОСТИ ТУТАЛЬСКОЙ ПИСАНИЦЫ И.В. Ковтун

Институт экологии человека, Федеральный исследовательский центр угля и углехимии СО РАН

Статья посвящена обоснованию абсолютной хронологии основной плоскости Тутальской писаницы. Проведены иконографические и стилистические параллели с изображениями окуневской и крохалёвской культур Среднего Енисея и Новосибирского Приобья. Сопоставлены радиоуглеродные даты окуневских древностей и крохалёвских комплексов Нижнего Притомья. Выделены наиболее близкие изображениям тутальских лосих окуневские параллели из датированных комплексов. На основании иконографического соответствия между лосиными образами главной плоскости Тутальской писаницы и хищника из Черновой VIII установлено особое мифологическое содержание изображений крашеных и выбитых лосих. Хронологический диапазон наскальных изображений главной плоскости тутальского комплекса и прочих петроглифов крохалёв-ского времени на Томи определён последними веками III - первой четвертью (или третью?) II тыс. до н.э.

Ключевые слова: петроглифы, радиоуглеродная датировка, окуневская культура, крохалёвская культура, Нижнее Притомье

CHRONOLOGY OF THE MAIN PANEL AT THE TUTALSKAYA PISANITSA SITE I. V. Kovtun

Institute of Human Ecology, Federal Research Center of Coal and Coal Chemistry, SB RAS

The article focuses on absolute dating of panel 1 at the Tutalskaya Pisanitsa (rock art site). The author draws iconographic and stylistic parallels with the Okunev and Krokhalevo culture imagery from the Middle Yenisei and Novosibirsk area of the Ob River region. Radiocarbon dates of Okunev findings and Krokhavevo assemblages of the low Tom River area are compared. The study identifies closest Okunev similarities to the Tutalskaya images of female elks. Based on iconographic correspondence between elk images on the Tutalskaya main panel and the predator from Chernovaya VIII, the author defines specific mythological meaning of painted and carved elks in the Tutalskaya Pisatnitsa. Chronological range of the rock images on the main panel of Tutalskaya complex and other petroglyphs of Krokhalevo period in the Tom River region is determined to be the late centuries of the 3rd millennium - the first quarter (or third?) of the 2nd millennium BC.

Keywords: petroglyphs, radio-carbon dating, the Okunev culture, the Krokhalevo culture, the lower Tom River region

Исследование выполнено в рамках проекта РФФИ 20-49-420003 р_а «Наскальное искусство Кузбасса: хронология, мифология и культурная принадлежность»

Введение

На Тутальской писанице представлены стилистически различные петроглифы с несопоставимыми иконографическими и композиционными особенностями рисунков на каждой из плоскостей. Например, здесь присутствуют изображения, выполненные в «ангарском» и варчинском стилях. Известны одиночные образы и груп-

повые сцены, мифологические и вполне реальные персонажи, а равно их композиционные сочетания. Но своей узнаваемостью тутальский комплекс обязан рисункам главной плоскости, выполненным в оригинальной манере, не имеющей прямых аналогий на петроглифических памятниках Северо-Западной и Центральной Азии. Необычные конфигурации этих

Рис. 1. Тутальская писаница, плоскость 1. Прорисовка И.Д. Русаковой (по: [Ковтун, Русакова, 2019])

наскальных изображений уже отмечались в качестве их стилистически значимого критерия и хронологического индикатора. Характерные «клювовидные» морды ту-тальских лосих позволили обособить данные петроглифы как стилистически локальную группу в составе «ангарской» изобразительной традиции [Ковтун, 1993, с. 47, и др.; Ковтун, 2001, с. 52, 53] (рис. 1).

Зауженные крупы, вытянутые, утончённые шеи и удлинённые грацильные, а зачастую упомянутые «клювовидные» морды тутальских лосих напоминают «летя-

щих» оленей на оленных камнях монголо-забайкальского типа (рис. 2). По указанным признакам тутальские петроглифы представляются стилистическим прообразом и одним из семантических «протографов» монголо-забайкальского изобразительного канона, а равно иных изображений «летящих» оленей эпохи палеометалла.

I. Нижнетомские петроглифы и крохалёвские древности Самостоятельная линия параллелей связана с декорированием передней части корпуса тутальских лосих орнаменталь-

Рис. 2. Хронологически поздние иконографические параллели тутальским лосихам: 1-4 - Ту-тальская писаница; 5 - Алды-Мозага; 6 - Хар-Салаа II; 7 - Уркош XV; 8, 9, 12, 13 - Хар-Салаа VI; 10 - Цагаан-Гол (правый берег); 11 - Хар-Салаа III; 14 - Шивээт-Хайрхан; 15-17 - Тисуль. (По М. А. Дэвлет, В. Д. Кубареву, А. И. Мартынову, А. Н. Мухаревой, И. Д. Русаковой, А. А. Тишкину)

ными композициями, олицетворявшими рёбра и внутренние органы зверя: «сердце с аортой» или «желудок с пищеводом» (рис. 3).

Наряду с другими «протокулайскими» чертами такие орнаментальные символы неоднократно сравнивались с кулайской металлопластикой [Чернецов, 1971, с. 105;

Ковтун, 1993, с. 48, рис. 49, 13,14; Мартынов, Ломтева, 1993, с. 195-201; Ковтун, 2014, с. 83, табл. 30; Ковтун, 2019, с. 169-171] (рис. 4). Помимо этого, подобная орнаментация аналогична декору лося и лосихи на сосуде с Кижировского городища [Ковтун, 2014, с. 82, табл. 29; Ковтун 2019, с. 172, табл. 81] (рис. 5).

г"

7% -^гг \Л

11

Рис. 3. Лосиные образы нижнетомских писаниц со знаковой орнаментацией корпуса: 1-7 - Томская писаница; 8-10 - Новоромановская писаница; 11-15 - Тутальская писаница. 1, 2, 6-15 - прорисовки И. Д. Русаковой; 3-5 - прорисовки Е. А. Миклашевич

Археологические исследования

Рис. 4. Хронологически поздние параллели орнаментации «сердце с аортой»: 1 - Саровское культовое место; 2 - Кривошеинское культовое место. Фото автора

Сходство данных орнаментальных композиций с декором лосих с главной плоскости Тутальской писаницы сомнений не вызывает. На Томской и Новоромановской писаницах также зафиксированы изображения лосей с подобными орнаментальными построениями (рис. 3). Но это стилистически различные петроглифы, в основном, либо поздних вариаций «ангарского» стиля, либо сопоставимые с «кулайски-ми» и предварчинскими конфигурациями рисунков тепсейской группы и их горно-

Рис. 5. Хронологически поздние параллели орнаментации «сердце с аортой»: 1-3 - Городище Ки-жирово. Фото и прорисовки Л. В. Панкратовой и Л. М. Плетнёвой

алтайских, тувинских, восточно-казахстанских и нижнетомских параллелей [Ковтун, 2001, с. 62-67, табл. 44]. Поэтому орнамент данных изображений, а равно кулайские и кижировские орнаментальные композиции подобного облика, восходят к хронологически предшествующим тутальским прототипам.

Но, как выясняется, не только к ним. В 2017 г. в центре г. Новосибирска на правом берегу Оби, недалеко от устья р. Ини, на поселении Турист-2 был исследован грунтовый могильник эпохи развитой бронзы. В ряде захоронений этого уникального памятника найдена керамика крохалёвского и кротовского облика. Там же обнаружили произведения изобразительного искусства [Басова и др., 2017, с. 509-512; Басова, 2018, с. 209-213; Заика, Басова, Постнов, 2019, с. 123-130; Басова и др., 2019, с. 53-65], значение которых невозможно переоценить. Здесь же была

найдена и фигурка лося из сланца [Басова и др., 2017, с. 512; 2019, с. 59, 60, рис. 8], напоминающая архитектонику и стилистику удлинённо-грацильных конфигураций ту-тальских лосих (рис. 6). Авторы публикации описывают данные черты следующим образом: «Туловище удлинённое по отношению к конечностям, что, по всей видимости, обусловлено размерами, формой и материалом заготовки. Косые и вертикальные резные линии на нём могли обозначать как шерсть животного, так и условные рёбра («скелетный» стиль). В пользу последней версии говорят длина нарезов, их общая направленность к продольной линии, делящей туловище пополам, само её наличие» [Басова и др., 2019, с. 59].

Таким образом, на лосиной фигурке из Туриста-2 в двустороннем исполнении схематично повторяется и общий принцип тутальской поперечно-продольной орнаментации (рис. 6). Это изображение не

Рис. 3, 4 А. В.

6. Изображение лося из могильника Турист-2: 1, 2 - рисунок; - фото. 1, 2, 4 - по Н.В. Басовой, А. Л. Заике, В. И. Молодину, Постнову; 3 - фото автора

является прямой аналогией лосиных образов с главной плоскости Тутальской писаницы. Но в нём сочетаются два ключевых иконографических приёма, использовавшиеся для передачи тутальского канона: удлинённая, поднятая вверх шея и гра-цильный зауженный круп животного. Несколько удлинённой представляется и голова лося из Туриста-2, хотя она, безусловно, отличается от гипертрофированно-утончённых и удлинённо-изогнутых голов и морд тутальских лосих.

Ключевым дополнением в этом сравнении представляются изображения лосей окуневской культуры. Они принадлежат, как минимум, к трём видам изобразительного искусства. В большинстве своём это наскальные рисунки либо изображения на

каменных изваяниях и стелах (рис. 7). Известны одна скульптурная композиция и изображение головы лося из кости. Эти произведения мелкой пластики найдены в могильниках Стрелка и Итколь II (рис. 8). Наконец, ещё одно изображение на изваянии кургана у пос. Ербинский представляется пусть и стилизованной, но уникальной монументальной скульптурой головы лося (рис. 7: 5). На первый взгляд все вышеперечисленные изображения разнопла-новы и стилистически неоднородны. Но одновременно окуневские лоси обнаруживают ряд общих иконографических особенностей, связующих данные изображения. При этом большей части лосиных образов окуневской культуры присуще эпохальное единство стиля с лосихами глав-

Рис. 7. Изображения лосиных персонажей окуневской культуры: 1 - Верхний Аскиз I, курган 1, могила 9; 2 -Сульфатская; 3 - Черновая XI, могила 3; 4 - Озёрная; 5 - изваяние у пос. Ербинский; 6 - стела чаатаса у улуса Сартыгой; 7 - менгир со Среднего Енисея. (По Ю. Н. Есину, В. Ф. Капелько, А.А. Ковалёву, Н. В. и С.Н. Леонтьевым)

ной плоскости Тутальской писаницы и фигуркой лося из Туриста-2. Большинство окуневских лосей отличает удлинённо-грацильный корпус с зауженным крупом (рис. 7: 1, 2, 6, 7), иногда вытянутая и приподнятая шея (рис. 7: 1-3, 6, 7; 8: 2), а в ряде случаев - грацильная, гипертрофированно-вытянутая и изогнутая морда (рис. 7: 3, 4; 8: 2). Помимо этого, грацильные конечности окуневских лосей напоминают аналогично выполненные детали тутальских изображений (рис. 7: 1, 2, 4, 6, 7).

Перечисленное удостоверяет сопоставимость эпохальной иконографии кроха-лёвской фигурки лося из Туриста-2, петроглифов главной плоскости Тутальской писаницы и большинства рисунков лосей окуневской культуры. Вне зависимости от способа воплощения данные изображения объединяют схожая архитектоника образов и общность стиля эпохи, выразившиеся в сочетании перечисленных инвариантных признаков.

До недавнего времени оставалась неразрешённой проблема археологического облика - культурной принадлежности носителей указанной изобразительной традиции в Нижнетомском очаге наскального искусства. Эпоха доандроновской развитой бронзы в Нижнетомском очаге наскального искусства представлена самусь-ской и крохалёвской культурами, а также, вероятно, частью гребенчато-ямочной керамики. Крохалёвские древности Нижнего Притомья открыты автором и В. С. Горяе-вым в 1990 г. Они были обнаружены непосредственно над Новоромановской писаницей на стоянке Долгая I. На противоположном берегу р. Долгой, также в устье этого притока Томи, тогда же была найдена стоянка Долгая II [Ковтун, 1993, с. 63, рис. 2; рис. 54, 4]. Последующие раскопки выявили керамический и металлургический комплексы крохалёвской культуры как на Долгой I, так и на местонахождении Долгая II [Марочкин, 2009, с. 89, 90, рис. 2, 17, 18; Бобров, Ковтун, Марочкин, 2009, с. 215, 216; Бобров, Марочкин, 2010, с. 150153; Ковтун, Марочкин, Русакова, 2010, с. 85-87; Марочкин, 2011, с. 124-127; Ковтун, Марочкин, 2011, с. 74; и др.].

Другой крохалёвский памятник, обнаруженный нами в 1990 г., получил наименование «поселение Верхняя Санюшка» [Ковтун, 1993, с. 63, рис. 2] (рис. 9). Спустя полтора десятилетия данное поселение было повторно «переоткрыто» П. В. Германом, скорее всего, по материалам разведки 1990 г. из фондов музея-заповедника «Томская Писаница» или по опубликованной карте памятников [Ковтун, 1993, с. 63, рис. 2]. Как утверждается, «вследствие досадной случайности» поселение Верхняя Санюшка переименовано сотрудником музея-заповедника П. В. Германом в Ива-новку-1 [Марочкин, Конончук, Юракова, 2013, с. 146]. В другой коллективной статье при забвении соавтора находки В. С. Горяе-ва установлено, что: «Впервые памятник обнаружен И. В. Ковтуном в 1990 г. (как поселение ранней бронзы Верхняя Санюшка) и вторично зафиксирован П. В. Германом в 2005 г. (как поселение ранней бронзы Ивановка-1)» [Бобров и др., 2013, с. 175].

Рис. 8. Изображения лосиных персонажей окуневской культуры: 1 - Стрелка (фото автора); 2 -Итколь II. (По Ю. Н. Есину, И. П. Лазаретову, А. В. Полякову)

Разумеется, также «вследствие досадной случайности» памятник «после повторного обследования П.В.Германом в 2005 г. был поставлен на охранный учёт под названием "Поселение Ивановка-1"» [Мароч-кин и др., 2018, с. 6] от имени «первооткрывателя» и как поселение не эпохи ранней, а поздней бронзы (рис. 10).

Рядом с этим разнокультурным комплексом, удостоверившим крохалёвское производство втульчатых бронз, обнаружены местонахождения Ивановка-2 и Си-неречка-1, также содержащие крохалёв-ские древности [Марочкин, Конончук, Юра-кова, 2013, с. 146-151, рис. 3; Бобров и др., 2014, с. 108-111; Марочкин и др., 2013, с. 146-152; 2014, с. 130-132, рис. 3; Бобров, Марочкин, 2016, с. 108-110, рис. 1; 2, 2-17; Марочкин и др., 2018, с. 6-14] (рис. 11).

Небезынтересно, что три последних памятника расположены приблизительно в 3 км прямой видимости от Томской писаницы. Но никаких предметов изобразительного искусства указанные кроха-лёвские комплексы не содержат. Поэтому возможность их соотнесения с серией изображений из Туриста-2 появилась только

после культурной идентификации найденной здесь крохалёвской керамики: «Орнаментальные композиции керамической коллекции (ложнотекстильная плоскодонная посуда, обнаруженная в могилах, сопоставимая с керамикой крохалёвского облика), погребальный инвентарь, обряд захоронения приводят к заключению, что

Рис. 9. Находки керамики крохалёвской культуры с пос. Верхняя Санюшка I в 1991 г. (По В. Го-ряеву и И.В. Ковтуну)

УЧЁТНАЯ КАРТОЧКА Фото или схематический план

р. Томь

^__0 15 м

Горизонтали проведены через 1 м

(оборотная сторона)

Краткое описание

Поселение Ивановка I открыто в 2005 г. П. В. Германом. Памятник расположен на правом берегу р. Томь, на месте бывшей д. Ивановка, в 400 м юго-западнее детского оздоровительного лагеря «Колосок», в 70 м северо-западнее пункта судоходной остановки «223 км», на землях ЗГЗ «Ивановский».

Памятник расположен в высокой пойме правого берега р. Томь, на левом приустьевом мысу высохшего ручья 2-я Синяя. Терраса покрыта густой травянистой растительностью, край интенсивно размывается. В береговой осыпи собраны отщепы, фрагменты керамики, фрагмент обмазки сыродутного горна. Площадь памятника не установлена.

В настоящий момент площадь террасы в хозяйственном обороте не используется.

Предварительная датировка памятника по материальному комплексу - эпоха поздней бронзы.

Рис. 10. Учётная карточка поселения Верхняя Санюшка I, переименованного «первооткрывателем» в Ивановку 1

могильник в значительной степени при- Притомья с некоторыми древнейшими

надлежал носителям крохалёвской архео- наскальными изображениями Нижнетом-

логической культуры» [Басова и др., 2019, ского очага наскального искусства [Ков-

с. 54]. Таким образом, предполагавшаяся тун, Марочкин, Русакова, 2010, с. 92] обре-

связь крохалёвских комплексов Нижнего ла реальные очертания.

Рис. 11. Находки крохалёвской керамики в Нижнетомском очаге наскального искусства (раскопки А.Г. Марочкина): 1-15 - Верхняя Санюшка 1 (Ивановка 1); 16-22 - Ивановка 2. (По В.В. Боброву, А. В. Веретенникову, К. В. Коночуку, А. Г. Марочкину, К. П. Мининой, Л. В. Панкратовой, И. А. Плацу, А. С. Сизёву, А. В. Фальман, А. В. Щербаковой, А. Ю. Юраковой)

Для реконструкции крохалёвского куль-турогенеза на востоке ареала симптоматичны особенности западных памятников, отражающие одино-крохалёвскую линию развития керамической традиции. В этих сериях ложнотекстильная орнаментация не является преобладающей, украшая около трети керамического комплекса [Зах, 1997, с. 25, табл. 2; Гришин, Марченко, 2017, с. 231-234]. При этом в крохалёвских комплексах Нижнего Притомья указанный орнаментальный мотив, дополненный ямочными вдавлениями или «жемчужинами» по венчику, короткими двойными наклонными рядами семечковидных наколов, поясом гребенчатых оттисков и оттисками угла лопаточки, доминирует [Бобров, Ма-рочкин, 2016, с. 108; Марочкин и др., 2018, с. 8]. По моему мнению, это характеризует восточный кузнецко-притомский вариант крохалёвской культуры, выделяющийся керамикой с доминирующей ложнотек-стильной орнаментацией и оригинальным комплексом наскальных изображений.

Не случайно керамическая серия из Ту-риста-2 с имеющимися кротовскими элементами декора представлена, главным образом, сосудами с ложнотекстильным

Рис. 12. Находки с Медведкинского поселения: 1 - оселок со скульптурным изображением головы змеи (фото автора); 2 - ложнотекстиль-ная крохалёвская керамика (по Е. В. Барсукову и Б. С. Борило)

орнаментом [Басова, 2018, с. 210-212; Басова и др., 2019, с. 54]. По указанному признаку большинство сосудов из Туриста-2 ближе крохалёвской керамике Нижнего Притомья, нежели крохалёвским или одино-крохалёвским древностям Новосибирского Приобья. Поэтому правобережьем Новосибирского Приобья на западе и Нижним Притомьем на востоке, в основном, ограничивался ареал взаимных влияний крохалёвских сообществ Приобья и Кузнецкой котловины.

Косвенным свидетельством наличия у нижнетомских крохалёвцев различных видов изобразительного искусства представляются находки с Медведкинского поселения. Этот многослойный памятник расположен на границе Томской и Кемеровской областей на левом берегу Томи в 100-200 м восточнее северной окраины ныне несуществующей деревни Медведка. Здесь в размыве левого берега р. Томи была найдена скульптура-оселок [Мец, 1999, с. 5-10, рис. 1, 1] (рис. 12: 1). Автор публикации справедливо отмечает, что «расположение глаз, подтреугольная форма головы, однозначно говорят, что древнему мастеру, изготовившему оселок, "позировала" змея» [Мец, 1999, с. 7]. Но вопреки своему заключению Ф. И. Мец усматривает черты особенного соответствия мед-ведкинской скульптурки стерженьку с головой рыбы из Сопки II (?) [Там же, с. 7]. Возможно, это обусловлено не увиденными исследователем ноздрями медведкин-ской змеи, исключающими содержательное сходство с сопкинской рыбкой.

Медведкинская скульптурка ранее включена мною в группу из трёх «серпен-томорфных» жезлов со Среднего Енисея, одного - из лесостепного Алтая и ещё одного - из Барабинской лесостепи. Первые связаны с окуневской изобразительной традицией, алтайский жезл обнаружен в елунинском погребении, барабинский экземпляр отнесён «к окуневскому кругу культур, а в пределах Барабинской лесостепи, скорее всего, к кротовской культуре» [Молодин и др., 2004, с. 381, 382]. Подобно перечисленным жезлам, фигурка змеи Медведкинского поселения выпол-

нена в камне, но предназначена для заточки колюще-режущего оружия и некоторых орудий. Поэтому медведкинский скульптурный оселок олицетворяет смысловую симметрию между «серпентоморф-ными» жезлами, сейминско-турбинским и галичским кинжалами со змеиными изображениями как различными средствами выражения схожей идеи [Ковтун, 2013, с. 267, табл. 16; 17, 1, 2; фото 31; 108; 111].

Связь медведкинской змеи с сейминско-турбинским временем имеет и предметное подтверждение. Опубликованный керамический комплекс Медведкинского поселения содержал неолитические, самусьские (при этом самусьская культура отнесена авторами к эпохе поздней бронзы ?) и лож-нотекстильные фрагменты (рис. 12: 2), а также керамику «эпохи ранней бронзы», переходного времени и раннего железного века. Авторы публикации приводят предположение Ю. Н. Есина о принадлежности медведкинской змейки к самусь-ской культуре [Борило, Барсуков, 2017, с. 104-106]. Но в самусьском пантеоне и бестиарии хтонические и серпентоморф-ные образы неизвестны. Поэтому культурно-хронологическая связь змеевидного оселка с крохалёвским комплексом ложнотекстильной керамики представляется весьма вероятной. Тем более, что хтонические персонажи, сочетающие черты змеи и щуки, обнаружены и в кроха-лёвском комплексе Туриста-2 [Ковтун, 2019, с. 90, 91, табл. 41; 42; с. 100-102].

Абсолютная хронология крохалёвских комплексов Нижнего Притомья установлена по 14С. Радиоуглеродная дата нагара на крохалёвском сосуде с Долгой I, где была найдена литейная матрица кельта-лопатки, определена 2145-1637 гг. до н.э. (94,5 %). Крохалёвская керамика поселения Ивановка-1 (Верхняя Санюшка I), на котором был обнаружен сердечник для отливки кельта, датирована 2058-1504 гг. до н.э. (92,8%), а поселения Ивановка-2 -2296-1638 гг. до н.э. (95,4%). Таким образом, датировки образцов, так или иначе связанных непосредственно с крохалёв-ской «ложнотекстильной» керамикой, в калиброванных значениях не выходят за

пределы XXIII-XVI вв. до н. э. Более молодые даты получены в ИМКЭС СО РАН в 2017 г. по древесному углю из объектов поселения Ивановка-1 (Верхняя Санюшка!): (ИМКЭС-14С1204) 3151 ± 78 ВР, или 1620-1210 гг. до н.э. (95%), (ИМКЭС-14С1211) 3118 ± 64 ВР, или 1530-1210 гг. до н. э. (95 %), (ИМКЭС-14С1210) 3247 ± 65 ВР, или 1690-1400 гг. до н. э. (95 %). Хронология этой серии ограничена XVII-XШ вв. до н. э. Диапазоны калиброванных значений для дат по керамике и углю частично совпадают, но тенденция к «омоложению» последних очевидна. Во всех случаях уголь отобран из объектов, планиграфически и стратиграфически связанных с кроха-лёвской посудой, и ощутимая разница их радиоуглеродного возраста требует корректного объяснения, в том числе на основе новых дат по 14С. Думается, коллизия, предопределившая разницу двух серий дат, полученных по керамике и углю, не связана с реальным хронологическим разрывом, а обусловлена особенностями датируемого материала. До разрешения этой проблемы предельную верхнюю границу крохалёвских поселений Верхнего Приобья целесообразно ограничить второй третью II тыс. до н. э. [Ковтун, Мароч-кин, Герман, 2017, с. 270]. Но с учётом дат синстадиальных культур, практики получения неадекватных результатов при датировании по 14С и системного несоответствия последней серии датировок, результаты, полученные по углю, вероятнее всего, некорректны. По крайней мере, это очевидно для их верхних значений.

Таким образом, хронология крохалёв-ских древностей по разным данным ограничена XXШ-XVI вв. до н.э., а без крайних значений - XXII-XVII вв. до н.э. (по керамике). Исходя из приведённых показателей, нижняя дата крохалёвской культуры укладывается в последнюю четверть III тыс. до н.э. Верхний вероятностный хронологический предел предварительно ограничен второй третью II тыс. до н. э. Но его значение подлежит уточнению в связи с разницей дат, полученных по нагару с керамики и углю [Ковтун, Марочкин, Герман, 2017, с. 270].

II. Тутальские лосихи и окуневские образы

Помимо крохалёвских изобразительных параллелей, ряду древнейших нижнетомских петроглифов существует самостоятельная линия стилистической синхронизации тутальских и окуневских изображений. Она представлена двумя рисунками

Г'.- • • , -к ■*

с ■

Г 1 Д'Т ! I • ч г■ ■

ЁМ

¿Ш г г «у

Штщ

УШшшъШ V ;

. ' г • т - г-! /

Рис. 13. Окуневская параллель конфигурации корпуса туталь-ий^ Н ских лосих. Черновая VIII. По М. П. Гряз-нову и Г. А. Максименкову

окуневских фантастических хищников из Черновой VIII и с горы Тюря (рис. 13; 14). Прямые стилистические аналогии между лосями Томской писаницы, а затем и лосихами плоскости 1 Тутальской писаницы и данными фантастическими хищниками окуневской культуры предлагались ранее [Подольский, 1973, с. 273; Каменецкий, Маршак, Шер, 1975, с. 68, 71, рис. 22, 1-4; Русакова, 2015, с. 85, 86; и др.]. К конкретизации отдельных деталей данных сравнений автор относится критически [Ковтун, 1993, с. 31, рис. 35]. Тем не менее, усматривается сходство конфигуративных пропорций корпусов, выраженное в чрезмерной зауженности крупа и в лосиной «горбатости» передней части корпуса одного из хищников. Схожа и манера передачи конечностей. Но поскольку собственно оку-невских комплексов в Нижнем Притомье нет, данные параллели сами нуждались в непротиворечивых объяснениях. После обнародования крохалёвских древностей Туриста-2 с симптоматичными образцами изобразительного искусства, включая фигурку лося, появилось надлежащее обоснование синстадиальности крохалёвских наскальных рисунков Нижнего Притомья с частью изображений окуневской культуры. Поэтому стилистика двух окуневских фантастических хищников соотносима с изобразительными конфигурациями и

Рис. 14. Окуневская параллель конфигурации корпуса тутальских лосих, гора Тюря. По Е.А. Миклашевич

деталями лосих с главной плоскости Ту-тальской писаницы.

Примечательно, что рассматриваемые фантастические персонажи не имеют идентичных изобразительных соответствий в собственно окуневском комплексе и в этом качестве уникальны. Выполненные в стилистически схожей с данными хищниками манере тутальские лосихи также не обнаруживают параллелей, диссонируя с обобщёнными параметрами лосей «ангарского» стиля. Полагаю, что эти обстоятельства взаимосвязаны и обусловлены перекликающимися семантическими оттенками нижнетомских и среднеенисей-ских персонажей. Поэтому проводимая между ними иконографическая параллель удостоверяет нетривиальность смыслового значения и особого мифологического содержания крашеных и выбитых лосих плоскости 1 Тутальской писаницы. Подобно хищнику из Черновой VIII, «парящему» над парциальной личиной, «небесная» высота тутальских лосих передана их местоположением на неприступной диагональной плоскости. В сочетании с поднятыми вверх шеей и головой, такое размещение придаёт лосиным фигурам устремлённость вверх, присущую полёту. Так особому плану содержания соответствует акцентирующий его уникальный и впечатляющий план выражения оригинальных персонажей. Необычность семантического плана данных образов удостоверяется и самим фактом присутствия здесь изображений, нарисованных краской.

Таким образом, оригинальные очертания рассматриваемых тутальских, а равно окуневских изображений обусловлены целенаправленной стилизацией, передающей особое смысловое содержание образов. У тутальских лосих, как и у «летящих» оленей с оленных камней монголо-забайкальского типа, использованы единые принципы изобразительного искажения реального прототипа для передачи идеи «полёта» парнокопытных. Поэтому стиле-образующие и смыслообразующие составляющие данных изображений - суть одно и то же.

Некоторые из окуневских параллелей тутальским лосихам имеют установлен-

ную либо экстраполированную абсолютную датировку. Это относится как к изображениям лосей, так и фантастических хищников окуневской культуры. Хронологические рамки окуневских комплексов подтверждены сериями AMS-датировок, удостоверяющих формирование окуневской культуры в XXVI в. до н. э. Группировки дат окуневских древностей разделили этот культурный массив на три хронологических этапа: уйбатский - XXVI-XXIII вв. до н. э.; черновский - XXII-XX вв. до н. э.; разливский - начиная с XIX-XVIII вв. до н. э. Верхняя граница дат окуневской культуры до недавнего времени связывалась с периодом XVII-XV вв. до н. э. без конкретизации точного финального рубежа [Поляков, 2017, с. 65]. Недавно финал окуневской культуры был определён XVII в. дон.э. [Поляков, 2019, с. 169; Поляков, Святко, 2019, с. 19].

Из детализации перечня датировок окуневских древностей следует, что они выполнены, в основном, по костям человека [Поляков, 2017, с. 66-68, табл.; Polia-kov, Lazaretov, 2020, p. 5, table 2] и без учёта весьма вероятного резервуарного эффекта. Поэтому при их соотнесении с другими датами по 14С, полученными из образцов, не подверженных данному фактору, либо рассчитанных с учётом его величины, следует иметь в виду удревнённость всех нижеприведённых значений.

Итак, скульптурка лосиной головы из могилы 4 кургана 14 могильника Итколь II отнесена к уйбатскому хронологическому горизонту, датированному концом XXVI-XXV вв. до н. э. [Лазаретов, 2019, с. 25, рис. 3, 19; с. 41]. Для погребений из кургана 14 могильника Итколь II известны две даты по 14С: Le-9962 human bone Itkol II, k. 14 g. 1 sk. 1, 3940 ± 70 BP или 2620-2206 гг. до н. э. и UBA-40461 human bone Itkol II, k. 14 g. 8, 3800 ± 44 BP или 2456-2057 гг. до н.э. [Poliakov, Lazaretov, 2020, p. 5, table 2]. Без крайних значений хронологический диапазон этого кургана и скульптурки головы лося укладывается в XXV-XXIII вв. до н. э.

Могильник Стрелка и, соответственно, найденная в нём скульптурная композиция с протомой лося, а также могильник Верхний Аскиз I с найденным в могиле 9

кургана 1 изображением лося отнесены к черновскому хронологическому горизонту с датой XXII-XX вв. до н. э. [Лазаретов, 2019, с. 43]. Для могильника Стрелка датировок нет, но для кургана 1 Верхнего Аскиза I известно пять радиоуглеродных определений: UCIAMS-147,669 human bone Verkhniy Askiz I, k. 1, g. 3, sk. 1, 3810 ± 25 BP или 2340-2145 гг. до н.э.; UCIAMS-147,668 human bone Verkhniy Askiz I, k. 1, g. 3, sk. 2, 3725 ±25 BP или 2201-2036 гг. до н.э.; UBA-7910 human bone Verkhniy Askiz I, k. 1, g. 6, 3654 ± 29 BP или 2136-1943 гг. до н. э.; UBA-7908 human bone Verkhniy Askiz I, k. 1, g. 10, sk. 1, 3719 ± 31 BP или 2202-2030 гг. до н. э.; UBA-7914 human bone Verkhniy Askiz I, k. 1, g. 13, sk. 1, 3894 ± 28 BP или 2467-2297 гг. до н. э. [Poliakov, Lazaretov, 2020, p. 5, table 2]. Как следует из сводки, даже без крайних значений нижняя дата этого кургана не может быть моложе последней трети XXIV - финала XXIII вв. до н. э., а верхняя -последней трети XXI в. до н. э. Следовательно, время сооружения кургана 1 могильника Верхний Аскиз I по 14С определяется с последней трети XXIV-XXIII вв. до н. э. по XXI в. до н. э. включительно.

Кроме того, к «черновскому хронологическому горизонту» относится и изображение фантастического хищника из Черновой VIII. Но орнаментальные сюжеты на двух сосудах Черновой VIII обнаруживают очевидное андроновское влияние [Ковтун, 2001, с. 130]. Это горшки из могилы 5 кургана 1 и, особенно, сосуд из могилы 1 кургана 2, хотя в описании последней, видимо, ошибочно, указан иной горшок [Макси-менков, 1980, с. 4, 5, 19, 118, табл. XXVII, 10, 13]. Поэтому функционирование данного могильника должно смыкаться или даже частично пересекаться с андроновской эпохой Среднего Енисея, ограниченной серией дат по 14С XVII-XV вв. до н. э. [Поляков, 2019, с. 167-171; Поляков, Святко, 2019, с. 19]. Это обстоятельство достоверно подтверждает хронологию как минимум заключительной стадии формирования памятника. Следовательно, верхняя дата Черновой VIII не может быть намного старше XVII в. до н. э., возможно, конца XVIII в. до н. э. - времени появления андро-новцев на Среднем Енисее.

Относительно позднее время части захоронений этого могильника среди окуневских комплексов, на мой взгляд, может удостоверяться и сходством одонтологических серий Черновой VIII и аналогичных образцов из позднекротовских (черноозерских) захоронений Тартаса I [Кишкурно, 2019, с. 64]. Позднекротовская культура, представленная своим поздним черноозерским этапом [Молодин, 2014, с. 50-53; Молодин, Гришин, 2019, с. 147153 и др.] на заключительной стадии бытования, по моему мнению, соответствует критериям раннеандроноидного комплекса. Хронология смешанного андро-новско-позднекротовского комплекса могильника Тартас I (сопоставимо со смешанной андроновско-окуневской керамикой Черновой VIII), датированного XIX-XVI-XIV вв. до н.э. [Молодин и др., 2008, с. 326, 327], XIX-XV или XVII-XV вв. до н.э. [Мо^т et а1., 2012, р. 743], уточнялась и укладывается в XVII-XIV вв. до н.э. [Молодин, Марченко, Гришин, 2011, с. 251]. Радиоуглеродные даты позднекротов-ских захоронений Сопки-2/5 скорректированы до XIX-XVIII/XVII вв. до н.э. [Молодин, Епимахов, Марченко, 2014, с. 148]. Кроме того, отмечалось, что «верхний предел позднекротовских захоронений не моложе XVI в. до н. э., а нижний предел не старше XIX в. до н. э.» [Мо^т, et а1., 2012, р. 743].

Таким образом, верхняя дата чернов-ского хищника, сопоставляемого с туталь-скими изображениями, теоретически может оказаться на два столетия моложе заявленного финального рубежа «черно-вского хронологического горизонта».

Разумеется, можно предположить, что плита с хищником, фигурирующая в качестве стенок ящиков 7 и 8 кургана 4 Черновой VIII [Максименков, 1980, с. 7; Леонтьев, Капелько, Есин, 2006, с. 90], была переиспользована как строительный материал, а само изображение нанесено задолго до этого. Такой контрдовод появился с момента выделения окуневской культуры, если не раньше. Но тогда почему, например, личина на перекрытии могилы 36 кургана2 Верхнего Аскиза I [Ковалёв, 1997, с. 91, 107, табл. VII, 1], однотипная чернов-

Рис. 15. Эволюция самусоидного трёхрогого типа окуневских личин: 1 - Верхнебиджинская степь; 2 - Улус Кызлас; 3 - Верхний Аскиз I; 4, 9, 16, 17 - Черновая VIII; 5 - р. Аскиз; 6 - оз. Тустухкель; 7 - улус Тазмин; 8 - р. Абакан; 10, 14 - р. Камышта; 11 - р. Тёя; 12 - Читхысский чаатас; 13 - неизвестное местонахождение; 15 - пос. Ербинский. (По А. В. Адрианову, Э. Б. Вадецкой, А. А. Ковалёву, А. Н. Липскому, Н. В. Леонтьеву, Е. А. Миклашевич, И. Т. Савенкову, Э. А. Севастьяновой, Ю. С. Худякову)

ским, включая личину с хищником (рис. 15: 3, 4, 9, 16, 17), должна считаться одновременной захоронению, а личина из ящиков 7 и 8 кургана 4 Черновой VIII и другие подобные личины этого памятника - нет?

Схожая коллизия присуща и двум из трёх захоронений могильника Стрелка. Для керамики из захоронения 2 уже отмечались очевидные и «несомненные признаки андроновского влияния» [Савинов, 1981, с. 114, 115, рис. 4]. Но и украшенный каннелюрами сосуд из погребения 1 [Савинов, 1981, с. 114, рис. 3, 4], содержавшего роговую композицию с изображением головы лося (рис. 8: 1), не вызывает никаких ассоциаций с окуневской орнаментацией. При этом такой орнамент хорошо известен на андроновских горшках [Ковтун, 2016, с. 368-376, 380-382, табл. 150-153, 155, 156], встречаясь и на Среднем Енисее [Ковтун, 2016, с. 368, 371, 373, табл. 150, 2; 151, 2; 152, 3]. Судя по этим признакам, могильник Стрелка и атрибут шаманских практик с изображением головы лося должны датироваться не ранее конца XVIII-XVII вв. до н. э.

Имеются и другие проблемные узлы в окуневской периодизации, вынуждающие её авторов предлагать остроумные истолкования противоречивых ситуаций. Так, уйбатские параллели предметов из «шаманского» погребения21 кургана8 Черновой VIII объясняются реликтовым характером жреческого комплекта, передававшегося из поколения в поколение [Поляков, 2018, с. 29-31]. Сложность подобных вопросов не всегда исчерпывается содержанием предлагаемых ответов. Но очевидна и справедливо отмечаемая А. В. Поляковым архаичность некоторых предметов шаманского набора из этого погребения Черновой VIII. Так, жезл со скульптур-кой змеи, изрыгающей другую змею, имеет содержательную аналогию в сейминско-турбинской металлопластике - в композиции рукояти и навершия кинжала Галич-ского клада [Ковтун, 2013, табл. 24, 1, 3]. Территориально более близкие параллели присущи другим сопроводительным изделиям из погребения 21 кургана 8 Черновой VIII. Это лунницы, фигурирующие не

только на голове идола из упоминавшегося Галичского клада (см. напр.: [Ковтун, 2019, с. 156, табл. 75]), но и найденные в окуневских, одиновских и кротовских захоронениях, а также на поселении Са-мусь IV и в других более отдалённых регионах (см. историографический и источниковедческий обзор: [Ковтун, 2019, с. 130150]) (не вошёл в сводку экземпляр из кро-товского погребения 9 могильника Ордынское I [Молодин, Дураков, 2013, с. 96, рис. 15, 4, 4а], и др.). Могильник Черновая VIII, давший лунницу, и курган 21 могильника Итколь II со стелой, передающей личину в окружении лунниц, датированы чернов-ским этапом XXII-XX вв. до н. э. Но итколь-ская плита с изображениями лунниц использована в качестве строительного материала, и её могли изготовить задолго до попадания в курган [Поляков, 2018, с. 30; Лазаретов, 2019, с. 43]. Могильники Красный Камень и Усть-Бюрь, содержавшие луновидные подвески, отнесены к уйбат-скому этапу окуневской культуры XXVI-XXIII вв. до н. э. [Поляков, 2018, с. 30]. В другой работе время центральной могилы кургана 1 могильника Красный Камень, в насыпи которого найдена лунница, уточнено и определяется по 14С «XXIII - началом XXII в. до н. э., что совпадает с финалом уйбатского и началом черновского этапов окуневской культуры» [Лазаретов, Поляков, 2018, с. 42]. Кротовское погребение 409 могильника Тартас-1 с луновид-ной подвеской датируется 2630-2346 гг. до н.э. [Марченко, Молодин, 2017, с. 143, рис. 3]. При этом находка лунницы в могильнике Сопка-2/3А, относящемся к более древней эпохе, а затем и лунниц в оди-новских захоронениях подтверждают идею о наиболее раннем появлении таких изделий в Барабинской лесостепи [Молодин, 2001, с. 103].

В наскальном искусстве лунницы представлены горно-алтайскими петроглифами Зелёного озера [Маточкин, 2006, с. 108, рис. 14; с. 112, рис. 18; и др.] и единичным изображением на горе Каратаг, композиционно дополняющем довольно схематичную фигуру рогатого лося [Семёнов и др., 2000, табл. 32, 10.13].

В рассматриваемой свите культур наиболее ранние проявления лунарного культа связаны с одиновскими древностями. При этом часть погребального комплекта, включая лунницу из погребения 38 одинов-ской культуры могильника Усть-Тартас-2, соотносится с шаманским набором из чер-новского захоронения. Найденные в оди-новском комплексе клювы цапель или журавлей [Молодин и др., 2018, с. 297] не оставляют сомнения в принадлежности данного захоронения служителю культа. Это сближает его с погребением 21 кургана 8 Черновой VIII, где «в области пояса мужчины в мешке или сумке находились жезл и «ритон» из рога, остов вкладышевого ножа, лунница, крупный каменный шар, череп журавля-красавки. В той же могиле найдены пестик для растирания охры и две каменные плиты, на которых растирали краску или смешивали её с жиром, для раскраски тела» [Вадецкая, 1986, с. 34]. Небезынтересно, что сосуд из погребения 38 могильника Усть-Тартас-2 более похож на керамику крохалёвской культуры [Молодин и др., 2018, с. 297].

Таким образом, разрешение хронологического «противоречия» между временем создания погребения 21 кургана 8 и датой плиты с хищником, фигурирующей в качестве стенок ящиков 7 и 8 кургана 4 Черновой VIII, предполагает более древний возраст первого захоронения. Каменные ящики 7 и 8 из кургана 4, вероятно, сооружались позднее, и поэтому изображение хищника на плите из этих могил, привлечённое в качестве параллели тутальским лосихам, появилось не ранее заключительной фазы черновского этапа (по А. В. Полякову) или черновского хронологического горизонта (по И. П. Лазаретову), датированного XXII-XX вв. до н. э. [Поляков, 2018, с. 30].

Наконец, изображение протомы лосихи из могилы 3 кургана Черновая XI, как и весь курган-могильник, датированы самым поздним «разливским хронологическим горизонтом» XIX-XVIII вв. до н. э. [Лазаретов, 2019, с. 44]. Для собственно Черновой XI известна одна дата, соответствующая этому периоду: Bln-5279 human

bone Chernovaya XI, k. 1, g. 1, 3487 ± 25 или 1886-1744 гг. до н.э. [Poliakov, Lazaretov, 2020, p. 5, table 2]. При этом финал окунев-ской культуры, как уже отмечалось, предлагается относить к XVII в. до н. э. [Поляков, 2019, с. 169; Поляков, Святко, 2019, с. 19].

С существованием данного этапа сложно не согласиться, поскольку двадцать лет назад разливский изобразительный канон датирован автором этих строк заключительным периодом окуневского культурного массива [Ковтун, 2001, с. 104, 105, 131, 132]. Поэтому финальный разливский этап окуневской культуры по особенностям трансформаций художественного стиля, стратиграфии Знаменской стелы и иным основаниям, был впервые выделен не в 2005 г., как полагают создатели периодизации окуневских древностей [Поляков, 2017, с. 192; Поляков, Святко, Степанова, 2018, с. 19; Поляков, Лазаретов, 2019, с. 192], а в 2001 г. [Ковтун, 2001, с. 104, 105, 131, 132 и др.].

Согласно вышеперечисленным хронологическим данным, не всегда совпадающим с указанными периодизационными построениями, скульптурка лосиной головы из могилы 4 кургана 14 могильника Итколь II датируется XXV-XXIII вв. до н. э. Изображение лося из могилы 9 кургана 1 могильника Верхний Аскиз I относится к периоду с последней трети XXIV-XXIII вв. до н.э. по XXI в. до н.э. включительно. Нижний рубеж изображения фантастического хищника из Черновой VIII не определён, а его возможная верхняя дата может быть не старше конца XVIII-XVII вв. до н. э. Наконец, изображение лосиной протомы из могилы 3 кургана Черновая XI относится к XIX-XVIII вв. до н. э.

Помимо близкой архитектоники стиля аскизского рисунка наибольшая иконографическая сопоставимость с тутальскими петроглифами присуща черновскому хищнику и протоме лосихи из Черновой XI. По указанным параллелям время лосиных образов главной плоскости Тутальской писаницы определяется окончанием III - первой четвертью II тыс. до н.э. Этот предполагаемый временной отрезок укладывается в хронологический диапазон крохалёвских

древностей Нижнего Притомья, ограни-ченый XXII-XVII вв. до н.э. Следовательно, результаты данной синхронизации представляются предварительным основанием датировки наскальных изображений 1 плоскости Тутальской писаницы и прочих петроглифов крохалёвского времени на Томи последними веками III - первой четвертью (или третью ?) II тыс. до н. э.

Обоснованность приведённых нижне-томско-окуневских соответствий удостоверяется и характерными чертами единственного антропоморфного персонажа 1 плоскости тутальского комплекса. Компо-

зиционно этот образ, запечатлённый среди лосих, напоминает крылатого персонажа аскизской стелы, переданного в окружении разливских быков, верхний из которых также наделён крыльями (рис. 16). Как будто совпадают и характерные физиономические детали: острый клювовидный нос, короткая «бородка» и развевающиеся назад «волосы» жидкой «прически» (рис. 16: 1, 2). Существенным представляется единое место действия аскизской и тутальской композиций. Крылья быка и антропоморфа с аскизской стелы семантически адекватны «небесной» высоте

Рис. 16. Окуневские и каракольские параллели антропоморфному персонажу с плоскости 1 Тутальской писаницы: 1 - Тутальская писаница; 2 - фрагмент стелы из с. Аскиз; 3, 4 - Тас-Хазаа; 5 - Озёрная; 6, 7 - Зелёное озеро. (По Ю.Н. Есину, В.Д. Кубареву, Е.П. Маточкину, И.Д. Русаковой)

тутальских лосих и их устремлённости вверх. Следовательно, обе сцены передают идею полёта мифических быков и лосих, а также необычных антропоморфных персонажей в Верхнем мире. При этом положение рук тутальского антропоморфа более походит на раскинутые / вытянутые и согнутые в локте руки-лапы некоторых орнито- и зооморфных окуневских хищников (рис. 16: 3-5). Вытянутая вперёд рука последних чаще оканчивается змеиной головой с пастью или клешнёй. Этот аксессуар сопоставим со знаменитым змеиным жезлом из «шаманского» погребения 21 кургана 8 Черновой VIII и, возможно, соотносится с удлинённой линией - предметом в руке тутальского персонажа (рис. 16: 1). Несложно заметить и композиционно-смысловую параллель между тутальским сюжетом и уточнённой сценой преследования сулекским хищником (по Ю. Н. Есину -Озёрная) трёх животных, включая лося (рис. 16: 5). В последнем случае не исключена композиционно-смысловая параллель между сулекским хищником и лосем, с одной стороны, и скульптурно-орнаментальным оформлением рукояти и навер-шия сейминского кинжала, с другой [Ков-тун, 2013, табл. 22, 1, 4]. Указанное соответствие может косвенно удостоверять и синхронное бытование сулекской, сейминской и тутальской композиций.

Таким образом, параллели тутальскому антропоморфу охватывают круг окунев-ских образов, ближайшим из которых выглядит аскизский персонаж, скорее всего, композиционно причастный к рисункам разливского типа. Соответственно, по этой параллели и согласно единственной дате разливского этапа, нижнетомская композиция с тутальским антропоморфом может относиться к XIX-XVIII вв. до н. э.

III. Каракольские параллели и крашеные изображения

Помимо окуневских имеются и хронологически значимые тутальско-каракольские иконографические соответствия. Они сводятся к двум выбитым лосиным персонажам на плитах могильника Каракол. Удли-нённо-грацильные морды и зауженная задняя часть крупа указанных лосиных образов напоминают конфигурации неко-

торых тутальских лосих (рис. 17). Характерная иконографическая черта кара-кольских персонажей связана с выделением задней части крупа животных и с имитацией их «разворота в фас». Подобный признак в орнаментальном исполнении присущ только одной лосиной фигуре с главной плоскости Тутальской писаницы (рис. 16: 1). Но именно эта лосиха композиционно связана с выбитым антропоморфом и, возможно, с находящимся немного выше лучистым фрагментом утраченного солнцеголового (или лунарного ?) изображения (рис. 18).

Поэтому параллели между двумя кара-кольскими рисунками и плоскостью 1 ту-тальского комплекса усматриваются ещё и в композиционной связке лосиных фигур с антропоморфными и солнцеголовыми персонажами (рис. 16: 1; 17; 18). В одном случае выбитое каракольское солнцего-ловое изображение перекрывает выбитую фигуру лося, в свою очередь, перекрываясь крашеным рогатым антропоморфом (рис. 17: 1). На другой каракольской плите выбитое изображение лосихи перекрывается крашеным рисунком, композиционно связанным с двумя солнцеголовыми персонажами, также выполненными краской. Вся эта композиция создана специально для погребения и расположена перпендикулярно более раннему лосиному образу (рис. 17: 2).

Предположительно, аналогичная композиция или композиция-палимпсест зафиксирована и на 1 плоскости Тутальской писаницы. Здесь выявлено крашеное изображение VI, напоминающее лучистый ореол и представляющееся фрагментом солнцеголового (или лунарного?) персонажа. Возможно, именно остатками последнего и перекрывается задняя часть крупа выбитой и единственной силуэтной лосиной фигуры 8 с плохо сохранившейся головой (рис. 18; 19: 8; 20: VI; 22).

Композиции, объединяющие лосиные изображения с антроморфными и солн-цеголовыми персонажами, олицетворяют транскультурный метасюжет. Подобные содержательно значимые сочетания зафиксированы ещё на одной плоскости ту-тальского комплекса, а также на Второй

Новоромановской и Томской писаницах. Но ареал и вариации этого метасюжета не ограничиваются каракольскими палимпсестами, главной плоскостью Тутальской писаницы и упомянутыми нижнетомскими петроглифами. Подобные композиции могли отражать и взаимодействия необычных антропоморфных персонажей с иными парнокопытными, например, быками и маралами (рис. 16: 6, 7).

Эпохально значимым основанием датировки главной плоскости Тутальской писаницы представляются рисунки, выполненные краской. В Южной Сибири немно-

гочисленные древнеишие наскальные изображения, выполненные красящими составами, относятся исследователями к кругу рисунков «минусинского стиля» [Микла-шевич, 2015, с. 70; Аболонкова, 2019, с. 24]. Поэтому к их появлению здесь, скорее всего, причастны представители афанасьевской культуры, и эти изображения представляются одним из следствий древнейшей индоевропейской миграции про-тотохарских сообществ на восток.

Но устойчивая традиция создания изображений посредством нанесения на скальные плоскости, плиты из захоронений,

Рис. 17. Каракольские параллели тутальским лосихам: 1 - Каракол, курган 2, погребение 2, плита 3; 2 - Каракол, погребение 5, плита 1. (По В. Д. Кубареву)

скульптурные изваяния и стелы, керами- ными взаимодействиями Горно-Алтайского, ческие сосуды, а также на головы/лица Верхнеобского, Среднеенисейского и Са-(черепа) усопших красящих составов по- лаиро-Нижнетомского центров культуро-является в Северо-Западной Азии только генеза в эпоху палеометалла. Но совокуп-в середине - второй половине III тыс. до н.э. ные социально-исторические и структур-Проявления данной традиции связаны ные итоги этих межпопуляционных ком-с каракольскими и окуневскими погре- муникаций значительнее и шире. Так, бальными и статуарными комплексами, а культурные и изобразительные традиции также зафиксированы на писаницах Гор- населения Нижнего Притомья в очевидного Алтая и Среднего Енисея [напр.: Куба- ной степени отражают взаимодействия рев, 1988; Леонтьев, 1976; Леонтьев, 1978; указанных центров культурогенеза на за-Пяткин, Мартынов, 1985; Миклашевич, падной периферии и в северо-западных 2003-2004; Леонтьев, Капелько, Есин, 2006; предгорьях Саяно-Алтая, включая сопре-Есин и др., 2014; Молодин, 2016; Лазаретов, дельные территории. Вследствие данных Поляков, 2018; и др.]. Распространение дан- процессов в Салаиро-Нижнетомском ценного феномена обусловлено межкультур- тре сформировался Нижнетомский очаг

Рис. 18. Сохранившийся фрагмент предполагаемого солнцеголового изображения на плоскости 1 Тутальской писаницы: 1 - исходное фото участка плоскости; 2 - увеличенный фрагмент с лучами; 3 - фрагмент с лучами с повышением контрастности и насыщенности; 4 - то же в чёрно-белом исполнении. Фотокопия И. В. Аболонковой, обработка и светокоррекция И. Д. Русаковой

наскального искусства с изображениями, отчасти напоминающими окуневские, ка-ракольские, самусьские и другие рисунки, в том числе выполненные краской. Этот очаг протяжённостью около 50 км просуществовал в нижнем течении Томи около полутора тысяч лет как трансэпохальный и разнокультурный ареал проникновения,

генезиса и трансформации различных мировоззренческих традиций и изобразительных стилей. Поэтому Нижнетомский очаг наскального искусства представляется одним из культурно-исторических феноменов и символических воплощений Салаиро-Нижнетомского центра культу-рогенеза эпохи палеометалла. Феноменом

Г.

Л £>*■■

7\ ГТ

4

Рис. 19. Пофигурный свод петроглифов плоскости 1 Тутальской писаницы. Прорисовки И. Д. Русаковой (по: [Ковтун, Русакова, 2019])

исторически ярким и оригинальным, но не единственным. Наряду с Нижнетомским очагом наскального искусства культурно-историческое содержание Салаиро-Нижне-томского центра культурогенеза включает: 1) появление/распространение самусьской культуры и 2) оформление восточного ареала крохалёвских древностей как обособленного кузнецко-притомского варианта крохалёвской культуры с доминирующей ложнотекстильной керамикой и комплексом наскальных изображений; 3) сравнительно раннее проникновение в предгор-

ные районы восточного Присалаирья ан-дроновцев и их последующее сосуществование и взаимодействие с сообществами переходного времени от развитой к эпохе поздней бронзы, а также с раннеирмен-ским населением; 4) генерацию раннеан-дроноидной танайской культуры и 5) бытование нижнетомского раннеандроноид-ного комплекса; 6) формирование ранне-ирменского циркумтанайского центра и восточно-салаирского ареала ирменского социокультурного массива, тесно сосуществовавших с представителями танайской

лм- • *

А Л

V

IV

Рис. 20. Изображения плоскости1 Тутальской писаницы, выполненные краской. Прорисовки И. Д. Русаковой (по: [Ковтун, Русакова, 2019])

I

Рис. 21. Ситуационное соотношение выбитых и крашеных изображений в центре плоскости1 Тутальской писаницы. Прорисовка И. Д. Русаковой (по: [Ковтун, Русакова, 2019])

культуры; а также 7) нижнетомского круга ирменских древностей; и др.

Прерывая вынужденное отступление, напомню, что наскальные рисунки в краске известны не только на Тутальской, но и на Томской писанице. Зафиксировано их соотношение с выбитыми изображениями. Относительно последовательности нанесения рисунков на скальную поверхность для плоскости 6 Томской писаницы установлено, что три крашеные крупные силуэтные фигуры лосей, а также, вероятно, какие-то другие изображения были нанесены раньше всех остальных фигур. Далее наносились изображения, выполненные выбивкой и гравировкой. Но и краска продолжала применяться. Установлен факт подновления нарисованных ранее изображений. При этом краска местами имеет бордовый оттенок, в отличие от применённой ранее краски красного оттенка [Русакова, 2015, с. 83].

На плоскости 7 Томской писаницы последовательность создания выбитых и крашеных изображений определить сложно [Миклашевич, 2011, с. 140], но судя по отсутствию краски в линиях выбивки, последние были нанесены позднее. На плоскости 7А красочная личина нарисована поверх изображения лося, выполненного с помощью выбивки, прошлифовки и гравировки [Миклашевич, 2011, с. 140, рис. 13, 14]. Такая последовательность аналогична упоминавшимся каракольским палимпсестам и одному случаю на Тутальской писанице. Однако содержание композиции, в которой «хищная» личина - дух или божество - пожирает жертвенного лося или лосиху, удостоверяет очень близкое время создания обоих действующих лиц этого сюжета.

Для главной плоскости Тутальской писаницы последовательность нанесения крашеных и выбитых изображений проследить сложнее (рис. 19). Но большинство выполненных краской изображений центральной части плоскости (рис. 20) перекрыты выбитыми фигурами лосих и антропоморфного существа.

Рисунок II (нижняя часть контурной фигуры лося (?)) перекрывается выбитым

изображением 11 и, вероятно, изображением антропоморфного существа 12 (рис. 19: 11, 12; 21). Это симптоматично, поскольку тутальский персонаж обнаруживает иконографические и композиционные параллели антропоморфу аскизской стелы в окружении быков разливского типа. Как уже отмечалось, согласно данной аналогии с композицией позднеокуневского разлив-ского этапа, тутальский антропоморф и связанное с ним изображение орнаментированной лосихи могут датироваться XIX-XVIII вв. до н. э. В свою очередь, по данному палимпсесту время создания рисунков, выполненных краской, формально предшествует XIX-XVIII вв. до н. э. или, как минимум, не позднее указанного хронологического периода.

Поверх нарисованного краской контурного рисунка III выбито практически идентичное ему по размеру контурное изображение лосихи 13, голова которой, как и голова животного на рисунке III, утрачена в результате общего скола (рис. 19: 13; 20: III; 21). На шее выбитой фигуры показаны дугообразные поперечные полосы и «сердце с аортой». На шее животного на рисунке III также прослеживаются фрагменты линий, позволяющие предположить разрисовку в виде поперечных полос. Шеи этих двух фигур почти совпадают, при этом задняя часть фигуры выбитого изображения расположена несколько выше, чем задняя часть крашеного. При общем значительном сходстве этих двух изображений имеются и отличия: круп крашеной фигуры довольно мощный, подчетырёхугольный, а круп выбитого изображения заужен, более грацильный (рис. 19: 13; 20: III; 21).

Рисунок III также перекрывают выбитые изображения 10, 12, 14 (рис. 19: 10, 12, 14; 21), одну из задних ног перекрывает выбитое изображение 15 (рис. 19; 9: 15; 21). Силуэтный рисунок лосихи (?) IV перекрывают выбитые изображения 10, 13, 14, 15 (рис. 19: 10, 13, 14, 15; 20: IV; 21).

Интересные палимпсесты зафиксированы на участке плоскости вокруг единственного выбитого силуэтного изображения лосихи 8. Крупный фрагмент неопре-

Рис. 22. Ситуационное соотношение выбитых и крашеных изображений в центре плоскости 1 Тутальской писаницы крупным планом. Прорисовка И. Д. Русаковой (по: [Ковтун, Русакова, 2019])

делённого силуэтного крашеного рисунка перекрывается этим выбитым изображением 8 (рис. 19: 8; 22).

При этом остатки неопределённой крупной крашеной силуэтной фигуры перекрывают заднюю часть выбитого изображения 8 (рис. 19: 8; 22). Возможно, остатки этого же крашеного рисунка перекрывают и круп контурного выбитого изображения 10, в свою очередь будучи перекрытыми фрагментированным изображением 22 (рис. 19: 10, 22; 22). С окружающей изображение 10 поверхности скалы краска практически полностью выветрилась и смылась, но в углублениях, образовавшихся в результате выбивки, она хорошо сохранилась (рис. 19: 10; 22). Возможно это остатки открытого И.Д. Русаковой первого и пока единственного в Нижнетомском очаге наскального искусства солнцеголо-вого (или лунарного ?) персонажа, нарисованного краской. Судя по обработанной

фотографии, часть идентифицируемого фрагмента данного изображения образует характерный лучистый ореол (рис. 18; 20: VI; 22). Такие «короны» венчают головы солнцеголовых, а также лунарных образов каракольской, окуневской и кроха-лёвской культур, а равно подобных им центральноазиатских персонажей. Конфигурация солярной или лунарной «короны» тутальского образа напоминает некоторые каракольские изображения. Но территориально ближайшие параллели этому лучистому венцу происходят из Самусь IV (рис. 23) и Туриста-2. Правда, в первом случае изображение такого типа уникально для самого самусьского комплекса, а во втором - крохалёвские персонажи олицетворяют не солярные значения, а идею полнолуния [Ковтун, 2019, с. 89-103 и др.]. В силу фрагментарности тутальского изображения подобные смысловые интерпретации для него пока труднодоказуемы,

Рис. 23. Уникальный солнцеголовый персонаж на керамике, Самусь IV. Фото автора, прорисовка Ю.Н.Есина

но своим появлением оно обязано именно нижнетомским крохалёвцам. Поэтому не исключено, что содержательное значение крашеного тутальского персонажа в лучистой «короне» сопоставимо с семантикой аналогичных фигурок из Туриста-2.

Крашеный контурный рисунок лосихи (?) V, по всей видимости, был нанесён на скалу после выбитого изображения 21. На фотографиях этой части плоскости видно, что одна из передних ног рисунка лосихи V проходит по выбивке задней части изображения 21. Помимо этого, следы краски поверх выбивки изображения 21 сохранились от второй передней ноги рисунка V (рис. 1; 19: 21; 20, V). Сложнее установить стратиграфическое соотношение и последовательность перекрываний рисунка V и выбитых изображений 18, 19 и 20. Возможно, крашеный рисунок также был нанесен поверх выбитых изображений, но безапелляционно настаивать на указанной последовательности создания рисунков нельзя (рис. 1; 19: 18, 19, 20; 20: V).

Тем не менее, нетрудно заметить, что это единственное крашеное изображение лосиного корпуса с зауженной задней частью крупа, что присуще только ряду выбитых петроглифов (рис. 19: 1, 2, 6, 7, 9, 10, 13, 14, 15, 17). Возможно, в пользу относительно поздней даты данного изображения по сравнению с прочими крашеными рисунками свидетельствует и его самое нижнее периферийное месторасположение на скальной плоскости. Ниже этого лосиного корпуса располагается только частично перекрываемое им выбитое изображение задней части лосиной фигуры (рис. 1; 19: 21).

Небезынтересно, что задняя часть крупа этого лося передана с использованием изобразительного приёма «разворота в фас» и по этому признаку напоминает выполненного охрой лося Первой Туро-чакской писаницы [см. по: Молодин, 2016, с. 25-29, 42, 43]. В.И.Молодин справедливо усматривает в данном иконографическом приёме эпохальный хронологический критерий и приводит серию окунев-ских аналогий. Среди последних фигури-

руют рисунки Черновой VIII, Знаменки, Разлива X, Сулекской писаницы и др. [Молодин, 2016, с. 42, 43]. Изображения из этих же комплексов рассматривались выше либо в качестве параллелей тутальским петроглифам, либо как стратиграфические и иные основания их датировки.

Для окуневского и каракольского искусства, серии нижнетомских петроглифов, а отчасти и для самусьской орнаментальной графики характерно композиционное сочетание образов, переданных в фас и в профиль. Но, как отмечалось выше, зачастую подобное сочетание демонстрируют и отдельные изображения. Характерным примером такой комбинации представляется обоснованный В.И. Молодиным стилистический приём выделения знаками, орнаментацией или личинами задней части крупа анималистических и фантастических персонажей. Указанная иконографическая деталь, имитирующая разворот задней части крупа в фас, рассматривается и как культурно-хронологический индикатор [Молодин, Маточкин, 1992, с. 83; Молодин, 1993, с. 10, 11, 20, рис. 3; Ковтун, 1993, с. 30, 36, 37; 2001, с. 116-122].

Помимо того, не исключено, что крашеному рисунку V хронологически синхронна композиция, включающая изображения лосихи 11 и антропоморфа 12, перекрывших крашеный рисунок II (нижняя часть контурной лосиной фигуры (?)) (рис. 19: 11, 12; 20: V). У изображения лосихи 11 орнаментально выделена задняя часть корпуса, а сама композиция хронологически позднее крашеных рисунков и занимает среднюю левую периферию скальной плоскости (рис. 1).

Таким образом, вероятно, несколько крашеных контурных и силуэтных фигур в центральной части плоскости были созданы раньше других изображений. Сейчас одно из древнейших выполненных охрой окуневских изображений личины джой-ского типа из могильника Уйбат-Чарков датировано по 14С совокупно со всем комплексом ХХ^ХХШ вв. до н. э. В этом же могильнике найдены и расписанные охрой сосуды, что присуще всей керамике уйбат-ского этапа [Лазаретов, Поляков, 2018, с. 53,

56-58, 60]. Учитывая эту дату возникновения окуневской традиции крашеных изображений на Среднем Енисее, время создания подобных рисунков в Нижнем Притомье, включая тутальские экземпляры, может восходить к последним векам III тыс. до н. э. Судя по тутальским палимпсестам, период бытования такого способа нанесения рисунков на притомские скалы мог быть продолжительным. Рисунок лосиного корпуса V с зауженной задней частью крупа и её «разворотом в фас» представляется позднейшим крашеным рисунком тутальского комплекса. По этим изобразительным деталям его тутальские же параллели включают ряд выбитых лосиных фигур и изображение лосихи 11 с орнаментально выделенной «развёрнутой в фас» задней частью корпуса. В свою очередь, данное изображение 11 вместе с ан-тропоморфом 12 перекрывает крашеный рисунок II (рис. 19: 11, 12; 20: II; 21).

Заключение

Поскольку тутальский персонаж 12 обнаруживает иконографические и композиционные параллели антропоморфу аскиз-ской стелы среди быков разливского типа, его создание соотносимо с датой разлив-ского этапа, определённой XIX-XVIII вв. до н. э. Эта веха знаменует время появления позднейших изображений плоскости 1 Тутальской писаницы и верхнюю дату данного комплекса. Нижний рубеж появления тутальских рисунков восходит к двум последним столетиям III тыс. до н. э. Судя по палимпсестам, красящие составы применялись на протяжении почти всего периода использования скальной плоскости 1 для нанесения рисунков. Но и древнейшие изображения самого северного в Нижнетомском очаге наскального искусства и последнего по течению Томи петроглифического комплекса были выполнены краской.

Литература

Аболонкова И. В. Наскальные изображения Тепсейского археологического микрорайона в аспекте развития методики исследования: автореферат дис. ... канд. истор. наук. Кемерово, 2019. 33 с. Басова Н. В. Керамика из могильника бронзового времени на поселении Турист-2 в Новосибирске// Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2018. Т. XXIV. С. 209-213.

Басова Н. В., Постное А. В., Заика А.Л., Молодин В. И. Предметы мобильного искусства из могильника эпохи бронзы на поселении Турист-2 // Археология, этнография и антропология Евразии. 2019. № 4 (47). С. 53-65.

Басова Н.В., Постное А.В., Нестеркина А.Л., Ахметов В.В., Морозов А.А. Результаты охранно-спасательных раскопок на поселении Турист-2 в городе Новосибирске в 2017 году//Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2017. Том XXIII. С. 509-512.

Бобров В. В., Ковтун И. В., Марочкин А. Г. Археологические комплексы в Нижнетомском очаге наскального искусства // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2009. Т. XV. С. 214-219.

Бобров В. В., Марочкин А. Г. Раскопки у Новоромановской писаницы (южные районы Нижнего При-томья) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2009. Т. XVI. С. 149-153.

Бобров В. В., Марочкин А. Г. Крохалёвская культура ранней бронзы на территории Кузнецкой котловины (специфика материального комплекса и хронология) //Вестник Томского государственного университета. История. 2016. № 4 (42). С. 108-112.

Бобров В. В., Марочкин А. Г., Юракова А. Ю., Панкратова Л. В., Конончук К. В. Поселение Ивановка-1 на юге Нижнего Притомья //Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2013. Т. XIX. С. 175-179. Бобров В. В., Марочкин А. Г., Юракова А. Ю., Панкратова Л. В., Конончук К. В., Щербакова А. В. Новые материалы ранней - начала развитой бронзы на поселениях Нижнего Притомья //Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2014. Т. XX. С. 108-111.

Борило Б. С., Барсуков Е. В. Медведкинское поселение //Вестник Томского государственного университета. История. 2017. № 49. С. 103-107.

Вадецкая Э. Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. Л.: Наука, 1986. 180 с. Гришин А.Е., Марченко Ж.В. Проблема содержания терминов «крохалёвский керамический тип» и «крохалёвская культура» в свете новых данных (могильник Крохалёвка-5, Верхнее Приобье) // Труды V (XXI) Всероссийского археологического съезда в Барнауле-Белокурихе. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2017. Т. 1. С. 286-287.

Есин Ю. Н., МагайЖ., Руссельер Э., Вальтер Ф. Краска в наскальном искусстве окуневской культуры Минусинской котловины // Российская археология. 2014. № 3. С. 79-88.

Заика А.Л., Басова Н.В., Постное А.В. Антропоморфная многофигурная композиция из погребения на поселении Турист-2 в Новосибирске // Изобразительные и технологические традиции ранних форм искусства (2). М.; Кемерово: Кузбассвузиздат, 2019. С. 123-130. (Труды Сибирской Ассоциации исследователей наскального искусства. Вып. XII).

Зах В.А. Эпоха бронзы Присалаирья (по материалам Изылинского археологического микрорайона). Новосибирск: Наука, 1997. 132 с.

Каменецкий И. С., Маршак Б. И., Шер Я. А. Анализ археологических источников (возможности формализованного подхода). М.: Наука, 1975. 178 с.

Кишкурно М. С. Одонтологические особенности позднекротовского (черноозерского) населения Барабинской лесостепи по материалам могильника Тартас-1 // VIII Алексеевские чтения (международная научная конференция, посвященная памяти академиков В. П. Алексеева и Т. И. Алексеевой): Материалы. Москва, 26-28 августа 2019. М.: НИИ и Музей антропологии МГУ, 2019. С. 64-65. Ковалёв А. А. Могильник Верхний Аскиз I, курган 2 // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб.: Петро-РИФ, 1997. С. 80-112.

Ковтун И. В. Петроглифы Висящего Камня и хронология томских писаниц. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1993. 140 с.

Ковтун И. В. Изобразительные традиции эпохи бронзы Центральной и Северо-Западной Азии. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2001. 184 с.

Ковтун И. В. Предыстория индоарийской мифологии. Кемерово: Азия-Принт, 2013. 702 с. Ковтун И. В. Шёпот духов (Этнолингвокультурные очерки мифологии нижнетомских писаниц). Кемерово: Азия-Принт, 2014. 171 с.

Ковтун И. В. Андроновский орнамент (морфология и мифология). Казань: Издательский дом «Казанская недвижимость», 2016. 547 с.

Ковтун И.В. Лунарные мифы Северо-Западной Азии (III-II тыс. до н.э.). Кемерово: ООО «Принт», 2019. 264 с.

Ковтун И. В., Марочкин А. Г. Арчекасский кельт и проблема сейминско-турбинской эпохи Кузнецкой котловины и Ачинско-Мариинской лесостепи //Археология, этнография и антропология Евразии. 2011. № 1 (45). С. 69-76.

Ковтун И. В., Марочкин А. Г., Герман П. В. Радиоуглеродные даты и относительная хронология сейминско-турбинских, крохалёвских и самусьских древностей//Труды V (XXI) Всероссийского археологического съезда в Барнауле-Белокурихе: сборник научных статей. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2017. Т. I. С. 262-267.

Ковтун И. В., Марочкин А. Г., Русакова И.Д. Археологические комплексы в устье р. Долгая и культурно-хронологическая атрибуция петроглифов Новоромановской писаницы // Материалы научной сессии ИЭЧ СО РАН. Кемерово, 2010. Вып. 2. С. 84-95.

Ковтун И.В., Русакова И.Д. Новые исследования и ранее неизвестные петроглифы Тутальской писаницы // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2005. Т. XI. Ч. I. С. 352-354.

Ковтун И. В., Русакова И.Д. Тутальская писаница// Теория и практика археологических исследований. 2013. № 1 (7). С. 5-32.

Ковтун И.В., Русакова И.Д. Крашеные изображения Тутальской писаницы на реке Томь // Изобразительные и технологические традиции ранних форм искусства (2). М.; Кемерово: Кузбассвузиздат, 2019. С. 159-173. (Труды Сибирской Ассоциации исследователей первобытного искусства. Вып. XII).

Кубарев В.Д. Древние росписи Каракола. Новосибирск: Наука, 1988. 173 с.

Лазаретов И.П. Хронология и периодизация окуневской культуры: современное состояние и перспективы // Теория и практика археологических исследований. 2019. № 4 (28). С. 15-50. Лазаретов И. П., Поляков А. В. Могильник Красный Камень - погребально-ритуальный комплекс ранней бронзы //Теория и практика археологических исследований. 2018. № 2 (22). С. 21-46. Лазаретов И. П., Поляков А. В. Исследования могильника Уйбат-Чарков и новые данные о раннем этапе развития окуневской культуры // Теория и практика археологических исследований. 2018. № 3 (23). С. 41-69.

Леонтьев Н.В. Наскальные рисунки Коровьего лога (к вопросу о периодизации антропоморфных изображений окуневской культуры) //Известия СО АН СССР. 1976. № 11: Сер. обществ. наук. Вып. 3. С. 128-136.

Леонтьев Н. В. Антропоморфные изображения окуневской культуры (проблемы хронологии и семантики) // Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности: Неолит и эпоха металла. Новосибирск: Наука, 1978. С. 88-118.

Леонтьев Н.В., Капелько В. Ф., Есин Ю.Н. Изваяния и стелы окуневской культуры. Абакан: Хакас. кн. изд-во, 2006. 236 с.

Максименков Г. А. Могильник Черновая VIII - эталонный памятник окуневской культуры //Памятники окуневской культуры. Л.: Наука, 1980. С. 3-26.

Марочкин А.Г. О связи петроглифических комплексов Нижнего Притомья с близлежащими археологическими памятниками //Археологические микрорайоны Северной Евразии. Омск: Изд-во «Апельсин», 2008. С. 86-91.

Марочкин А. Г. Материалы раскопок у Новоромановской писаницы: комплекс крохалёвской культуры эпохи ранней бронзы //Наскальное искусство в современном обществе. К 290-летию научного открытия Томской писаницы. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2011. Т. 1. С. 124-127. (Труды Сибирской Ассоциации исследователей наскального искусства. Вып. VIII)

Марочкин А. Г., Конончук К. В., Юракова А. Ю. Синеречка-1 - новый хроностратифицированный памятник на юге Нижнего Притомья//Материалы научной сессии ИЭЧ СО РАН 2013 года. ИЭЧ СО РАН. Кемерово, 2013. С. 133-138.

Марочкин А. Г., Юракова А. Ю., Конончук К. В., Щербакова А. В., Плац И. А., Фальман А. В., Сизёв А. С. Разведочные изыскания Нижнетомского отряда Кузбасской археологической экспедиции в 2014 г. // Материалы научной сессии ИЭЧ СО РАН 2014 года. Кемерово, 2014. Вып. 6. С. 130-134. Марочкин А. Г., Юракова А. Ю., Панкратова Л. В., Сизёв А. С., Щербакова А. В., Фальман А. В., Конончук К. В., Плац И. А. Крохалёвский комплекс поселения Ивановка 1 (Южные районы Нижнего Притомья) // Материалы научной сессии ИЭЧ СО РАН 2013 года. ИЭЧ СО РАН. Кемерово, 2013. С. 146-152. Марочкин А. Г., Юракова А. Ю., Плац И. А., Сизёв А. С., Веретенников А. В., Конончук К. В., Щербакова А. В., Минина К. П., Фальман А. В. Итоги раскопок разновременного памятника Ивановка-1 в Нижнетомском очаге наскального искусства (по материалам 2013-2018 гг.) //Учёные записки музея-заповедника «Томская Писаница». 2018. № 8. С. 5-15.

Марочкин А. Г., Юракова А. Ю., Щербакова А. В., Плац И. А., Конончук К. В., Веретенников А. В. Раскопки поселенческих памятников на юге Нижнего Притомья //Учёные записки музея-заповедника «Томская Писаница». 2015. № 2. С. 50-57.

Марочкин А. Г., Юракова А. Ю., Щербакова А. В., Фальман А. В., Веретенников А. В., Плац И.А., Сизёв А. С., Конончук К. В. Новые материалы по археологии Кузнецкой лесостепи и Притомья (по результатам раскопок 2016 года) //Учёные записки музея-заповедника «Томская Писаница». 2017. № 5. С. 77-85.

Мартынов А.И., Ломтева А.А. О хронологической и культурной принадлежности Новоромановских петроглифов//Современные проблемы изучения петроглифов. Кемерово: КемГУ 1993. С. 192-202.

Марченко Ж. В., Молодин В. И. Погребальные комплексы эпохи бронзы могильника Тартас-1, их стратиграфическая позиция и радиоуглеродное датирование //Мультидисциплинарные методы в археологии: новейшие итоги и перспективы. Материалы международного симпозиума. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2017. С. 138-145.

Маточкин Е. П. Петроглифы Зелёного озера - памятник эпохи бронзы Алтая //Археология, этнография и антропология Евразии. 2006. № 2 (26). С. 104-115.

Мец Ф. И. Медведкинские находки // Приобье глазами археологов и этнографов. Материалы и исследования к «Энциклопедии Томской области». Томск: Изд-во Томского университета, 1999. С. 5-9. Миклашевич Е.А. Некоторые дополнительные материалы в связи с публикацией плит из могильника Лебяжье // Вестник Сибирской Ассоциации исследователей первобытного искусства. 20032004. Вып. 6-7. С. 17-26.

Миклашевич Е.А. К изучению техники нанесения изображений Томской писаницы//Историко-культурное наследие Кузбасса (актуальные проблемы изучения и охраны памятников археологии. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2011. Вып. III. С. 132-155.

Миклашевич Е.А. Древнейшие наскальные изображения Минусинской котловины: проблемы и перспективы исследования//Учёные записки музея-заповедника «Томская Писаница». 2015. Вып. 2. С. 66-78.

Миклашевич Е. А., Солодейников А. К. Новые возможности документирования наскальных изображений, выполненных краской (на примере Кавказской писаницы в Минусинской котловине) // Научное обозрение Саяно-Алтая. № 1 (5). 2013. С. 176-191.

Молодин В. И. Еще раз о датировке Турочакских писаниц (некоторые проблемы хронологии и культурной принадлежности петроглифов Южной Сибири) //Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 1993. С. 4-25.

Молодин В. И. Памятник Сопка-2 на реке Оми (культурно-хронологический анализ погребальных комплексов эпохи неолита и раннего металла). Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2001. Т. 1. 128 с. МолодинВ.И. К вопросу о позднекротовской (черноозёрской) культуре (Прииртышская лесостепь) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2014. № 1 (57). С. 49-54. Молодин В. И. Наскальные изображения Бии. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2016. 112 с. Молодин В. И., Гришин А. Е. Памятник Сопка-2 на реке Оми. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2019. Т. 5: Культурно-хронологический анализ погребальных комплексов позднекротовской (черноозерской), андроновской (фёдоровской), ирменской и пахомовской культур. 223 с. Молодин В. И., Дураков И.А. Погребения эпохи раннего металла могильника Ордынское-1 (новая версия историко-культурной интерпретации) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2013. № 4 (56). С. 84-101.

Молодин В.И., Кобелева Л. С., Райнхольд С., Ненахова Ю.Н., Ефремова Н. С., Дураков И.А., Мыльникова Л. Н., Нестерова М. С. Стратиграфия погребальных комплексов ранней - развитой бронзы на памятнике Усть-Тартас-2 //Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2018. Т. XXIV. С. 293-298. Молодин В. И., Марченко Ж. В., Гришин А. Е. Радиоуглеродная хронология позднекротовских и ан-дроновских (фёдоровских) памятников центральной части Барабинской лесостепи (Западная Сибирь) //Труды III (XIX) Всероссийского археологического съезда. СПб.; М.; Великий Новгород: ИИМК РАН, 2011. Т. I. С. 251-252.

Молодин В. И., Маточкин Е. П. Вторая Турочакская писаница Горного Алтая //Природа. 1992. № 8. С. 80-83.

Молодин В. И., Парцингер Г., Марченко Ж. В., Пиецонка Х., Орлова Л. А., Кузьмин Я. В., Гришин А. Е. Первые радиоуглеродные даты погребений эпохи бронзы могильника Тартас-1 (попытка осмысления) //Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. М.: ИА РАН, 2008. Т. I. С. 325-328.

Молодин В. И., Чемякина М. А., Дядьков П. Г., Софейков О. В., Михеев О. А., Позднякова О. А. Археолого-геофизические исследования памятника Преображенка-6 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2004. Т. X. Ч. I. С. 378-383.

Овчинников Н. О «писаных» камнях в Томском уезде //Алтайский сборник. Барнаул: Издание Алтайского Под-Отдела Западно-Сибирскаго Отдела Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Типо-Литография Главнаго Управления Алтайскаго округа, 1910. С. 1-6. Таб. 1-6. Окладников А. П., Мартынов А. И. Сокровища томских писаниц. М.: Искусство, 1972. 296 с.

Подольский Н. Л. О принципах датировки наскальных изображений. По поводу книги А. А. Формозова «Очерки по первобытному искусству. Наскальные изображения и каменные изваяния эпохи камня и бронзы на территории СССР» //Советская археология. 1973. № 3. С. 265-275. Поляков А. В. Радиоуглеродные даты окуневской культуры // Записки ИИМК РАН. СПб.: ИИМК РАН, 2017. № 16 С. 52-74.

Поляков А. В. К вопросу о хронологическом соотношении материалов кротовской и окуневской культур (на примере могильника Сопка-2) // Записки ИИМК РАН. 2018. № 18. С. 28-39. Поляков А. В. Радиоуглеродные даты памятников андроновской (фёдоровской) культуры на Среднем Енисее // Записки ИИМК РАН. СПб.: ИИМК РАН, 2019. № 20. С. 163-173.

Поляков А. В., Святко С. В. 2009-2019: новые данные по радиоуглеродной хронологии эпохи бронзы минусинских котловин //Древности Восточной Европы, Центральной Азии и Южной Сибири в контексте связей и взаимодействий в евразийском культурном пространстве (новые данные и концепции). Т. II. Связи, контакты и взаимодействия древних культур Северной Евразии и цивилизаций Востока в эпоху палеометалла (IV-I тыс. до н.э.). СПб.: ИИМК РАН, Невская Типография, 2019. С. 18-20.

Поляков А. В., Святко С. В., Степанова Н. Ф. Современное состояние радиоуглеродного датирования афанасьевской и окуневской культур//Научное обозрение Саяно-Алтая. 2018. № 1 (21). Вып. 5. С. 14-22.

Пяткин Б. Н., Мартынов А. И. Шалаболинские петроглифы. Красноярск: Изд-во Красноярского университета, 1985. 192 с.

Русакова И.Д. Плоскость шесть Томской писаницы: новые материалы // Научное обозрение Саяно-Алтая. 2015. № 1 (9). С. 78-89.

Русакова И.Д., Баринова Е.С. Новые петроглифы на Томи //Наскальное искусство Азии. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1997. Вып. 2. С. 64-77.

Савинов Д.Г. Окуневские могилы на севере Хакасии //Проблемы западносибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. Новосибирск: Наука, 1981. С. 111-117.

Семёнов В.А., Килуновская М. Е., Красниенко С. В., Субботин А. В. Петроглифы Каратага и горы Кедровой (Шарыповский район Красноярского края). СПб.: ИИМК РАН, 2000. 66 с. Солодейников А. К. Стратегия и тактика документирования памятников наскального искусства // Археологическое наследие Сибири и Центральной Азии (проблемы интерпретации и сохранения). Кемерово: Кузбассвузиздат, 2016. С. 200-210.

Чернецов В.Н. Наскальные изображения Урала. Ч. 2 // Свод археологических источников. М.: Наука, 1971. В4-12 (2). 120 с., илл.

Molodin V.l., Marchenko Z. V., Kuzmin Y.V., Grishin A.E., Van Strydonck M., Orlova L.A. 14C chronology of burial grounds of the andronovo period (middle bronze age) in Baraba forest steppe, Western Siberia // Radiocarbon. 2012. Vol. 54. № 3-4. P. 737-747.

Poliakov A. V., Lazaretov I. P. Current state of the chronology for the palaeometal period of the Minusinsk basins in southern Siberia // Journal of Archaeological Science: Reports 29 (2020) 102125. P. 1-18.