CC BY
94
УДК: 130.3
ХРИСТИАНСКИЙ ПУТЬ УСТРОЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА
Н.М. Краминская
Посвящена исследованию путей устроения человека. За основу рассмотрения проблемы взяты философские взгляды Ф.М. Достоевского, выделившего внешний (социалистический) и внутренний (христианский) пути устроения человека. Достоевский был уверен, что только христианство дает нравственный идеал самосовершенствования человека.
Ключевые слова: устроение человека, внутренний путь устроения человека, внешний путь устроения человека, нравственный идеал, духовное самосовершенствование, страдание.
Ф.М. Достоевский примыкал к той линии русской философской мысли (восходящей к славянофилам), которая сложилась в борьбе с рационализмом. Стремление судить обо всем с точки зрения отвлеченных требований рассудка она считала общим свойством философской мысли Запада, отразившим получившую здесь свое завершение в буржуазную эпоху тенденцию к утрате целостности бытия, раздроблению внутренних сил общества и отдельного человека.
Исходя из этого писатель полагал, что в противоположность западной философской мысли, определяющей чертой которой, по мнению Достоевского, был культ абстрактного, расчленяющего рассудка, русская мысль должна исходить из идеала цельного человека, у которого различные духовные силы и способности находятся в единстве, а не противостоят друг другу и у которого поэтому нет вражды между рассудком и интуицией, мыслью и сердцем, теоретическим разумом и нравственным, инстинктивным началом. Такой подход к человеку Достоевский связывал с традицией ранней восточно-христианской мысли, наследие которой, глубоко уходит, по его мнению, своими корнями в народную «почву».
«Европейскому», революционному пути Достоевский противопоставил «русский», христианский путь. В христианстве, хотел он думать, заложена большая историческая программа. Но в ее начале лежит не экономический, а нравственный переворот. Новое экономическое устройство, как бы искренне ни стремились к этому социалисты, никогда не приведет к осуществлению нравственного идеала. В таком порядке, основанном на материализме и атеизме, подлинное улучшение человека никогда не станет действительным. А если люди переменятся нравственно, тогда сам собою, почти незаметно, решится и вопрос социальный.
Понимание человеческого счастья в отечественной философской мысли того времени носило общественно-социальную направленность. Как указывает О.В. Сарычев, «счастье одного было связано со счастливым устроением жизни всего народа» [1, с. 122]. В «Зимних заметках о летних
впечатлениях», полемизируя с эвдемонической моралью просветителей, Достоевский выразил свой этический идеал. Как на проявление «высочайшего развития личности», «высочайшей свободы собственной воли» он указал на «совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех», так «чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями» [2, с. 428]. Эта формула нашла свое философско-художественное воплощение в образе Мышкина. - «Князя Христа» [3, с. 131- 136].
Уже при жизни Достоевского этот подход к решению проблемы устроения человека и общества в целом оценивался значительной частью русской общественности как утопический, но не имеющий вредных для прогресса последствий. Так, Л. Алексеев (Л.А. Паночини) в журнале «Русское богатство», отмечая страстную любовь писателя к людям, не считает его идеи хоть сколько-нибудь реальными: «Общественно-политические идеалы Достоевского в основаниях своих, - вернее, те субъективные, основанные на нравственных требованиях автора положениях, из которых он выводит свое мировоззрение, - так высоки и человечны, и в то же время выводимое из них нравственно-политическое учение так элементарно нелогично ... Достоевский не найдет ... последователей своему учению» [4, с. 2].
Достоевский, знакомый с такой оценкой своей концепции, обращает к своим оппонентам принципиальный вопрос: может ли основываться высокая, подлинно человеческая нравственность на каких-либо иных основаниях, помимо христианских, в том числе научных?
Если верно, что возможна высокая внехристианская нравственность, то тем самым ставится под вопрос ценность «русской идеи» духовного обновления Запада православной верой. В романе «Бесы» Достоевским предпринята попытка доказать, что «научная» нравственность невозможна. Писатель не верит в способность науки выработать строгие нравственные основания и критерии: «.все нравственные начала в человеке, оставленном на одни свои силы, условны» [5, с. 181].
В идее нравственного обновления мира «русской мыслью» сказалась мечта писателя-философа о наступлении на земле «золотого века», царства истинного человеческого братства, справедливости и любви. В православии, исповедующем, по убеждению Достоевского, в отличие от римской церкви «неискаженного», «истинного» Христа, т. е. Христа нравственного свободного, не прельстившегося земною властью и могуществом, писатель видит воплощение высшей общечеловеческой этики добра и правды, а в самом Христе - идеал эстетически и нравственно совершенной личности, сознательно и бескорыстно отдавшей свою жизнь на служение людям. Путь к достижению гармонического общества Достоевский видел в нравственном обновлении и возрождении людей в духе высоких
христианских идей, мысль эта последовательно развивалась им в романах «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы», в «Дневнике писателя».
Но Достоевский видит, что европейская революция имеет в своей основе историческую необходимость, а личное самосовершенствование исходит из одной только идеи свободы. Необходимость и свобода безнадежно отдаляются друг от друга, делаются безысходно независимыми друг от друга. И это ставит морально-философскую концепцию Достоевского перед непреодолимыми трудностями.
На одну из них, едва ли не важнейшую, Достоевский ясно указывает в «Дневнике писателя» за август 1880 года. Писатель убежден, что самые прекрасные идеалы мало чего стоят, если они неосуществимы. Критерий осуществимости - первый, решающий, и с позиций этого критерия Достоевский ведет теоретический спор с революционным социализмом.
Идеал нравственного преобразования может опереться на действительный факт: существование праведников, победивших в себе злое начало. Вместе с тем Достоевский признает, что таких праведников все еще «ужасно мало». Но, как их ни мало, их существование имеет, по взгляду Достоевского, громадное принципиальное значение.
Во-первых: в этих людях реален нравственный идеал. Достаточно всем остальным сделаться такими, как они, чтобы жизнь переделалась в корне. Во-вторых: люди эти самым бытием своим поддерживают «великую надежду». Пусть не многие стали такими, но все прочие во всем подобны им и имеют возможность достигнуть того же, чего они достигли. В-третьих: движения истории всегда начинались действием единиц - инициаторов, зачинателей, через которых высокая идея проникала в действительность. Наконец, в-четвертых: в праведниках, избравших дорогу любви и добра, заключена увлекающая сила примера. Таким образом, нравственное влияние в философском построении Достоевского оказывается решающим фактором.
Достоевский не идеализировал народ, хорошо видел его недостатки, никогда не скрывал их, а, напротив, стремился выявлять для лучшего осознания и напоминания об их возможных последствиях. Например, его всегда настораживала чрезмерная широта русского характера, способность уживаться со многими уродливыми явлениями и раздвигать совесть «до роковой безбрежности».
Вместе с тем писатель призывал судить о нравственной силе русского народа по той высоте духа, на которую он способен подняться. Несмотря на тяжелые исторические испытания, в самом зерне народной жизни сохраняются идеалы высшей красоты и правдивости, и русские люди верят, что непременно воссияет когда-нибудь вечный свет.
К таким людям он относил испокон веков распространенных на Руси праведников, в которых ярко выражена «потребность быть прежде всего справедливыми и искать лишь истины». Народные святыни, а не науки и
привилегии, отмечал писатель, указывают лучших людей. Поэтому Достоевский призывал не стыдиться «наивных и простодушных форм, в которых народ «лучшего человека» указывает», понять важное значение «незаметности» и «смирения» в созидании высокой духовной атмосферы общества.
Это значение связано и с излюбленной мыслью Достоевского о виновности отдельной личности перед остальными, виновности не юридической, а онтологической, основанной на признании изначального несовершенства человека и вместе с тем его сопричастности всему происходящему в мире. Каждый виноват в меру отсутствия света в собственной душе и бескорыстной любви к людям. Следствия душевного мрака и эгоцентризма, различные по степени и содержанию, но неискоренимые до конца в любом человеке, по невидимым каналам разливаются вокруг. И малейшие наши злые помыслы, слова и поступки, как считал Достоевский, незримо отпечатываются в душах окружающих, распространяются все дальше и дальше в пространстве и времени, подвигая кого-то к зависти или гордости, к рабству или тиранству. Так накапливается и растет в мире отрицательный духовный потенциал, питающий происходящие в нем злодеяния.
Достигая высшей свободы для служения великому делу, человек, по мнению писателя, своим личным поведением существенно изменяет сознание других к лучшему, поскольку людей особенно нравственно ободряет живой пример соответствия слова и дела. Но сколь ни важна роль истинно добрых и любящих, великий переход совершится лишь в том случае, если нравственное преображение охватит всех: «Ибо все будут воистину новые люди, христовы дети, а прежнее животное будет побеждено».
Но когда и каким образом прежнее животное будет побеждено? Почему века идут за веками, а число достойных приходится, как не раз говорил Достоевский, считать единицами? На чем основана вера в то, что переход от немногих ко всем осуществится в короткое и близкое время? «До сих пор, по-видимому, только того и надо было, чтоб не умирала великая мысль. Вот другое дело теперь, когда что-то новое надвигается в мире повсеместно и надо быть готовым». Отчего же все-таки до сих пор нужно было «только того», чтобы великая нравственная идея не угасла? Что значит: время пришло? По каким причинам надвигающееся новое должно распространиться на сферу внутренней свободы, сферу вполне свободного нравственного выбора?
Достоевский с настойчивостью отвергает необходимость союза добра и пользы и еще яростнее - то, что нужда может стать источником добра. Там же, в «Дневнике писателя» за 1880 год, он пишет: «Не начало только всему есть личное самосовершенствование, но и продолжение всего и исход. Оно объемлет, зиждет и сохраняет организм национальности, и только оно одно». Достоевский не делает ни малейшей уступки не зависимым от человеческой воли обстоятельствам, условиям, всему тому, что
меняет положение больших социальных коллективов, что определяет поведение человеческих сообществ.
Полем, на котором должен решиться вопрос будущего, остается у него единичная душа, средством поворота к будущему остается у него - в начале, продолжении и исходе - одно только свободно избранное единичное добро. Нравственное самосовершенствование каждого есть условие нравственного возрождения всех.
Достоевский приходит на край бездны, в которую страшно заглянуть. Европейская революция обязательно совершится чуть ли не в ближайшем десятилетии. Что же будет, если и после этого число праведников в России легко будет пересчитать, а силы буржуазного разложения не прекратят действовать?
Остается одно прибежище: вера, опирающаяся на тайну. Тайна не случайно играет выдающуюся роль в творчестве писателя. В его романах не участвует рок, зато участвует тайна. Нередко тайну эту Достоевский именует Богом.
Проблема человека и мира возникла у Достоевского в результате эмпирических наблюдений русской жизни, тех отношений, которые превращают человека в одинокое существо. Человеку неведомы общие законы бытия, а он должен жить и по возможности правильно определять свое поведение. Перевод этих вопросов в философскую плоскость позволяет сопоставить взгляды Достоевского с философией И. Канта, раздваивающей мир на область явлений, данную в опыте, где господствует причинность, где человек как явление детерминирован внешними обстоятельствами, и область недоступных рассудку вещей в себе, образующих особый мир, куда рассудок не может внести порядка, в том числе и причинности. Это мир свободы. Но человек живет в мире явлений, и, значит, он не свободен. Раз-нопорядковость двух областей бытия оказывается источником противоречий человеческой жизни и, более того, трагичности его судьбы. Чтобы правильно жить, нужно знать законы жизни, а они недоступны.
Иван Карамазов как глубоко мыслящий человек приходит к такому выводу. Его возмущает, что в этом трехмерном мире все создано по евклидовой геометрии и ум человека - земной, однако, чтобы решать свои человеческие задачи и преобразовывать жизнь в своих интересах, человек должен что-то знать, что «не от мира сего». Достоевскому понятно, что человек имеет природное происхождение, что он связан с природой, зависит от нее и в то же время противостоит ей. Поэтому человек - чужой в этом мире, законы природы и законы человеческого существования не совпадают. Обреченность человека выводится Достоевским из объективно существующего парадокса: человек как самоцельное существо, которое не может жить по чуждому для его бытия закону, тем более еще ему и неведомому. В результате этого Достоевский не может дать аргументированного ответа
на вопрос о том, что заставит людей нравственно переродиться; писатель, как и старец Зосима, верует в великую тайну, лежащую в основе мира.
Более того, здесь Достоевский приоткрыл завесу тайны над своей вечной спутницей - идеей страдания как средством решения проблемы личности. Он показал ее временный, переходный, а не абсолютный характер. Достоевский приходит к выводу о том, что страдание есть путь человека к добру до тех пор, пока нет другого пути. Такова и природа страдальческих православных идей самого Достоевского. С.А.Левицкий считал эту особенность взглядов Достоевского национальной: «В Достоевском как бы предуказан трагический и страдальческий путь нашего национального бытия: «Через пропасти к звездам» [6, с. 136].
В.Д. Днепров отмечает, что Достоевскому удалось художественно подтвердить свою мысль о нерасторжимости доброты и красоты. Достоевский связывает это в первую очередь со смирением, с христианской кротостью своих любимых героев. Доброта, отзывчивость на чужую нужду, бескорыстие, невозможность приспособительной лжи и бесстрашная правдивость, естественная скромность, мужество быть самим собой, сомкнутость с нравственным идеалом делают их привлекательными и прекрасными. И мы совершенно верим тому, что встреча с ними могла быть пробуждающим потрясением для людей, с которыми они сталкивались.
Положительная философия, утверждающая идеал, является самой сильной стороной Достоевского, считает Р. Лаут. Человек обладает великой силой любви. Это не природное свойство, это божественный дар. Любовь выше бытия, она преобразует бытие. В земной юдоли, в страданиях и бедах в человеке не угасает стремление к состраданию, к любви, к радости единения с ближними и со всем сущим. Высшей формой любви, объединяющей всех людей, является любовь к Богу.
«В образе идеального человека или в образе Христа представляется ему,- писал Бахтин о Достоевском, - разрешение идеологических исканий. Этот образ, или этот высший голос, должен увенчать мир голосов, организовать и подчинить его» [7, с. 164]. Таким образом, нет никаких оснований видеть в Достоевском морального релятивиста.
Достоевский предположил здесь обстоятельства, которые уничтожают все реальные мотивы и причины зла, предположил «условия невозможности делать зло». И даже в этом случае бунт личности против всеобщего благополучия он считает неизбежным. Окончательны не те перемены, которые идут к личности от общего жизнеустройства, а те, которые идут из личного воления. Пусть у личности нет больше никаких действительных побуждений к злу - она будет делать зло ради того, чтобы утвердить неограниченность, абсолютность своей свободы, свою необусловлен-ность, ради возможности устранить зло одним только личным решением и без всякого участия «внешних» обстоятельств.
Россия способна представить миру другой, лучший тип развития, исходящего не из экономической необходимости, а из свободной нравственной личности. Достоевский видит, что и в России действуют разлагающие силы капитализма, и это заставляет его мысль быть нетерпеливой, приближать вплотную к современности перспективу всеобщего нравственного переворота. Но он убежден в том, что в России вопрос еще не решился, и народная вера в истину дает надежду на духовное спасение человечества.
Анализируя рассказ «Сон смешного человека», В.Д. Днепров делает вывод, что в нем сведены в одну точку взгляды Достоевского на человеческую нравственность и трудности, с ними связанные. «На пути к религиозному истолкованию морали художник проходит через тяжелую духовную борьбу. И не конечный вывод, а то, что мы сопровождаем художника на всем пути его тяжелой духовной борьбы, придает чтению философских поэм Достоевского высокое воспитательное значение» [8, с. 242].
Писатель убежденно отвергает материалистическое, безбожное понимание нравственности, отождествляя его с теорией разумного эгоизма -ее придерживались не только французские, но и русские революционные просветители.
Говоря о современной молодежи, Достоевский восхищался многими представителями нового поколения - чистотой его помыслов, готовностью к самопожертвованию, решимостью переходить от слов к делу. Но вместе с тем, особенно в записях, Достоевский откровенно признавался, что большая часть молодежи предалась социализму и атеизму. А это путь к утрате нравственных ценностей, а следовательно, молодое поколение, увлеченное ошибочными идеями, может погибнуть духовно, выбрав не те идеалы.
«Всякая нравственность выходит из религии, ибо религия есть только формула нравственности», - убежден Достоевский [9, с. 449]. Отрицание Бога и бессмертия не может быть нравственно безразличным: ведь идея врастает в личность и отзывается на всей ее внутренней жизни, на всем ее поведении. Неужели же выбор - христианство или безбожие - ничего существенно не меняет в нравственном облике личности? С точки зрения Достоевского, связь между верой и нравственными устоями неразрывная.
И на первый план выходит формула Ивана Карамазова: если Бога нет, то все позволено. Последовательное безбожие уничтожает основание морали. И разрушительные последствия идеи безбожия сказываются даже в том случае, если речь идет о человеке, по натуре своей добром и благородном, человеке, исходящем из «обманывающегося, но глубоко гуманного чувства».
Глубокий анализ проблемы воли в философии Ф.М.Достоевского дан Р. Лаутом. Он указывает, что в результате неудовлетворенности объ-
яснения поведения человека на основе разума и чувств. Достоевский обращается к понятию воли. Развитие людей под воздействием воли к жизни мыслится ни механически, ни телеологически. Воля к жизни не понуждается внешними для нее причинами, она также изначально не направляется осознанными целями. Но она стремится к полнокровной исполненности и жаждет удовлетворенности. С развитием души расцветают заложенные в ней скрытые до поры зародыши и устремляются в направлении к неизвестной цели, в которой они хотят найти свою исполненность. Цель этой первичной воли, в понимании Достоевского, едина и единственна, это -Бог.
Именно Бог отвечает на человеческую устремленность к любви милостью, преисполненной любовью. Земные дела, лица, обстоятельства, природа, дух, познание человеческой мудрости, красота, искусство, земная нравственность - все они не могут удовлетворить и насытить волю к жизни.
Неудовлетворенность человеческих потребностей есть существенный факт грехопадения. Душа отделена от Бога и ввергнута в обусловленность временем, т.е. в обособленность. Но эта последняя должна быть побеждена, поскольку в душе существует потребность в более высокой форме бытия и бессознательное «знание» о ней (сверхсознательное). В результате грехопадения душа обречена на страдания, она бессильна против закона времени, бессмысленности случайности и воздействия зла. Она мучительно страдает в этой своей покинутости. Но она страдает только тогда, когда знает о более высоких и совершенных формах бытия и стремится к ним: она страдает во тьме потому только, что знает о существовании света. В ней есть память о прошлом (анамнезис) и одновременно предвосхищение бытия, полного совершенства и смысла. Жажда света, которая в известной мере уже и является светом, выражается в стремлении к свету, к его проявлению.
Даже самый потерянный человек, считает Достоевский, который во всем отчаялся и хочет себя уничтожить, подспудно сохраняет несокрушимую веру в осмысленность существования и любовь к жизни. Любовь человеческая обращена не только к Богу и к исполненности воли к жизни, она распространяется также на всех страждущих и ищущих Бога. В земном существовании человек оказывается способным к высшей любви, только связанной со страданием.
Решающим для принятия той или иной позиции является то, кладет ли человек свое внутренне осмысленное воление в основу своей жизни и практического поведения. Деятельная любовь, если даже она начинает в безверии, возвращает к Богу; она - спасительное деяние для того, кто не может найти выход из своих близких к отчаянию сомнений. Поэтому страдание есть необходимый путь к добру.
Моральное чувство говорит людям, где находится нравственная оценка того, что человек должен делать. Она заключена в нравственном законе. Но если совесть вырождается или ее голос заглушается, есть второй регулятор нравственности, данный нам в откровении. Бог здесь не только провозгласил закон для человека, но и путем воплощения дал зримый образ реализации нравственного бытия в земных условиях. В одной из июньских записей 1870 г. Достоевский развивает эту мысль: «Нравственность Христа в двух словах: это идея, что счастье личности и есть вольное и желательное отрешение ее, лишь бы другим было лучше» [10, с. 193]. А.Камю сформулировал эту мысль иначе: «Духовный коммунизм Достоевского - моральная ответственность всех» [11, р. 227].
По мнению Достоевского, нравственный закон есть не что иное, как призыв делать так, как мы в своей глубочайшей основе и хотим. Отклонение от нравственного закона есть ошибочное стремление воли к цели, в которой для нее не может заключаться никакой исполненности. Божественный закон тем самым является одновременно законом нашей сущности.
Нравственные идеи врождены, считает Достоевский, и могут быть интуитивно схвачены чувством. Нравственность сводится к всеобщей любви. Нравственное не может получить формального определения, оно относится не к определенному объекту, а ко всему и всем, оно обусловлено не частичными целями, а установлением высшего смысла. Можно обозначить нравственность и как личное совершенство, если понимать при этом отдельную душу, тесно связанную с всеобщей полнотой, так что ее совершенство лежит во всеобщей любви.
Достоевский утверждал, что свобода как величайшая ценность человека есть и самый крупный камень преткновения, если она понимается как «разнузданность желаний», приводящих к рабской зависимости от похоти, денег и ложных авторитетов, а в конечном итоге - к самоуничтожению. Подлинная же свобода заключается «в одолении себя и воли своей, так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином». Поэтому для достойной жизни как отдельных личностей, так и целых народов необходимо, по мнению писателя, умение справиться с собственной свободой, переплавить жизнеотрицающую силу мнимой свободы в жизнеутверждающую силу свободы действительной, направить ее центростремительно, альтруистически, к объединению с целым.
Такое перерождение от рабства к свободе, от своекорыстного к добролюбящему расположению души осуществимо лишь при глубоком переживании или ясном осознании возможностей и парадоксов природы человека и его истории. Оздоровление корней желаний происходит, по убеждению писателя, только тогда, когда человеческая душа полностью захвачена противоположным эгоистической натуре абсолютным идеалом, стирающим в ней все остальные «идеалы» и идолы.
Абсолютным и прекрасным идеалом, создающим непосредственное ощущение непобедимой красоты и отклоняющим натуру от эгоистического своеволия, была для Достоевского личность Христа, в которой, по его убеждению, воплотились свойства высшего и полного развития человека.
В логике Достоевского безраздельная и беззаветная любовь Христа к людям, являющаяся главной силой идеала и как бы венчающим синонимом высшего и полного развития личности, предельного выражения ее свободы, есть одновременно и величайшее самостеснение, жертва, победа над «адамовой» натурой. Писатель постоянно подчеркивал, что основное свойство подлинной, духовной, любви заключается в ее бескорыстной жертвенности, полной самоотдаче ради предмета любви. В противном случае возникают ее суррогаты, выступающие в замаскированных формах чувственного эгоизма.
В эпоху Достоевского возникало много толкований духовности, много разных «нравственностей», которые скрыто или явно, осознанно или неосознанно приспосабливались к порочным началам человеческой природы, а не искореняли их. Настоящая нравственность, по мнению писателя, противоположна множественности понятий и вытекает из «признания высшей красоты, служащей идеалом для всех». Только высшее, самое высшее, не уставал повторять он в своих статьях, - высшее сознание, высшее развитие, высшие цели жизни, вытекающие из «вековечного идеала», -отрывает человека от самолюбивых склонностей его натуры и ведет «по дороге жизни» к действительному братолюбию.
Без «великой нравственной мысли», считал Достоевский, невозможно нормальное развитие, гармоничный ум и жизнеспособность личности, государства, всего человечества, поскольку только в ней человек постигает «всю разумную цель свою на земле» и осознает в себе «лик человеческий». Без обретения же смысловой полноты и высоты бытие человека оказывается неестественным и нелепым, связи его с различными проявлениями жизни становятся тоньше, а сама жизнь выливается в перекосы и катастрофы. Потому-то так тревожило писателя его время, когда с прогрессирующей быстротой стало повсеместно распространяться безразличное и даже нигилистическое отношение к высшим идеям человеческого существования как к «вздору» и «стишкам».
Достоевский понимал нравственное совершенство как шаг от раздвоенности к синтезу. В расщеплении и раздвоении отдельное существо обособляется от всеобщности, полагается против других как одиноких как одинокий и самодостаточный элемент и делается центральным пунктом своего миросозерцания, своей воли и мысли. Человек ставит свое благополучие превыше всего и стремится к полному совершенству, к повышенному удовлетворению собственного существования и исполненности для себя одного. В конечном счете, его задача сводится к тому, чтобы достичь метафизической свободы и испытывать следствия этого стремления.
В синтезе же, напротив, исполнение высшего нравственного закона возможно только тогда, когда любовь относится ко всем и объединяет всех в Боге.
В данном вопросе Достоевский полностью разделяет христианское учение. Предпосылкой для подлинной любви является признание виновности за всех и вся, покоящейся на общности всех людей, на отчаянном страдании от сознания собственной неизбывной греховности и невозможности преодолеть грех, на искреннем раскаянии в связи с собственной заблудше-стью. Прощение грехов возможно только благодаря бесконечной любви и милости Божьей, которая спасает из пропасти греховного отчаяния и прощает грехи, как если бы их не было.
Подобно тому, как мы сами стремимся устранить позор греховности, мы должны и нашим раскаянием простить грехи других по отношению к нам. Мы должны любить людей и в их грехе, понимать их грехи как ошибку их самой по себе доброй воли к жизни и путем этого всепонима-ния стремиться к всеобщей любви. Очищение от злобности и несовершенства, преодоление выродившихся и злых влечений принесет людям этическую свободу и сделает их способными любить. Этим своим глубочайшим стремлением Достоевский указал людям путь, помогающий им возродиться и защититься от отчаяния.
Необходимо нравственное усилие, чтобы преодолеть злые влечения и таким образом этически освободиться. Полнота свободы достигается только путем преодоления своеволия. Любить может лишь тот, кто научился не принимать себя в расчет. Любовь предполагает самоотверженность. Эти выводы Достоевский стремится доказать на примере своих героев («Преступление и наказание»).
В поисках вокруг себя идеи или идеала, который удовлетворял бы его стремления, человек видит в исторической личности Христа осуществившийся совершенный идеал. Это одна из сокровенных и излюбленных мыслей Достоевского. Стремление человечества и человека состоит в том, чтобы уподобиться Христу. Во Христе человеческая натура полностью воплотилась, в нем человечество достигло своей цели.
И потому высшим нравственным сознанием, качеством святынь и совестью человека, его способностью искренне побрататься с другими, пожертвовать не только лишним, но и хлебом насущным измерял Достоевский намерения и истинность достижений людей, всякую их деятельность, направленную на преодоление жизненного несовершенства. В этой глубокой вере в наличии человеческого в человеке А. Камю видел средство, как «среди этого жуткого, суетного, полного скандалов и насилия мира не потерять ту нить сострадания и милосердия, которые делают мир Достоевского близким каждому из нас» [12].
Но подобное преодоление может быть, по убеждению Достоевского, сколько-нибудь успешным лишь тогда, когда все проявления зла, осо-
бенно завуалированные одеждами добропорядочности, будут открыто обнажаться в душе человека, а не откладываться за слоем благопристойных форм на глубине ее дна.
Лишь выпукло обозначив ростки зла в ядре внутреннего мира, человек может направить свое внимание и силы на их искоренение, предотвратить их органический рост и распространение, нащупать и разрушить мосты между эгоистическими свойствами «натуры» и ложными идеями, предупредить девальвацию таких высоких понятий, как идеал, свобода, братство.
Достоевский страстно мечтал о такой целостности, когда люди, преодолев корыстолюбивые слабости своей натуры, могли бы искренне и простодушно обняться. «Выше этой мысли обняться ничего нет», - отмечено им в записных книжках. Без этой высшей цели автор «Дневника писателя» считал человеческое существование недостойным и бессмысленным, но вместе с тем он прекрасно сознавал неимоверные препятствия на пути к ней: «Я всего только хотел бы, чтоб все мы стали немного получше. Желание самое скромное, но, увы, и самое идеальное».
«Стать немного получше» - оказывается такой задачей, которая по идеальности и сложности неизмеримо превышает трудности покорения природы и ее приспособления для увеличения материального комфорта. Более того, выдвижение на первый план физического благополучия, которое должно создать основания для возвышения и облагораживания жизни, является, по мнению Достоевского, одной из основных причин многочисленных «недоумений» современной цивилизации и неоднозначно отражается на духовном состоянии человека.
По логике Достоевского, «осыпанность» счастьем и «зарытость» в материальных благах не только не освобождают сознание человека от повседневных забот для духовного совершенствования, не только не делают его прекрасным и праведным, но, напротив, гасят в нем высшую жизнь и устремленность к всеобщим явлениям, превращают лик человеческий в «скотский образ раба».
Достоевский отчетливо видел, как в процессе многовекового движения истории изменялся внешний облик человечества благодаря улучшению материальных условий его существования, что было обусловлено взаимосвязью интеллектуальных свершений и успехов в производстве, науке и технике. Однако в духовно-психологическом ядре человека оставались неискоренимыми властолюбие, зависть, тщеславие и другие эгоистические начала, вносящие дисгармонию в любые социальные отношения.
Н. Мандельштам в статье «Свобода и своеволие» отмечает, что своеволие, исследованное Достоевским, губит не только своевольца, но и растлевает все вокруг, выжигает почву, несет всеобщее уничтожение. Разрушение и самоуничтожение - неизбежные следствия своеволия. По мнению Н.Я. Мандельштам, история первой половины ХХ в., прочтенная как
разгул своеволия, отказавшегося, как ему положено, от всех ценностей, накопленных человечеством, является прямым следствием гуманизма, потерявшего религиозную основу [13, c. 234].
Просветители различали в человеке подлинную его природу и слой, нанесенный на нее волнами истории и прикрывающий вечно человеческую сущность. Достоевский же разрывает глубинную сущность человека и вносит в нее острейшие противоречия - тем самым вносит в нее движение и переход. Всегда остается вопрос: от чего к чему переход? И основная формула личности у Достоевского остается формулой перехода. Для него громадную важность получают неустойчивость, разнообразие, подвижность идейно-психологических типов, то, что они на ходу, что результаты идущих в жизни процессов еще не определились и все главное в России находится еще под знаком вопроса - нравственного и исторического.
Список литературы
1. Сарычев О.В. Опыт эвдемонизма: А. Шопенгауэр и А.П. Чехов о поисках счастья //Известия ТулГУ. Гуманитарные науки. Вып. 2. Тула: Изд-во ТулГУ, 2013. С. 118 - 128.
2. Достоевский Ф.М. Собр. соч. Л.: Наука, 1989. Т. 4. 550 с.
3. Лотман Л.М. Романы Достоевского и русская легенда // Рус. лит. 1972. № 2. С. 132-136.
4. Русское богатство. 1881. № 11. С. 2 - 27.
5. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1974. Т.11.
415 с.
6. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. М.: Канон, 1996. 336 с.
7. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Сов. Россия, 1979. 318 с.
8. Днепров В.Д. Идеи. Страсти. Поступки. Из художественного опыта Достоевского. Л.: Советский писатель, 1978. 382 с.
9. Достоевский Ф.М. Литературное наследство. М.: Наука, 1971. Т.83. 683 с.
10. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Л.: Наука, 1974. Т. 11. 415 с.
11. Camus A. Carnets II. Paris, 1964. 247р.
12. Camus A. Theatre, recits, nouvelles. Paris, 1962. 256 р.
13. Мандельштам Н. Вторая книга. М.: Политиздат, 1990. 325 с.
Краминская Наталья Михайловна, канд. филос. наук, доц., yavakra@yandex.ru, Россия, Тула, Тульский государственный университет.
N.M. Kaminskaya
The article is devoted to the ways of dispensation of a person. The philosophical views of Dostoevsky, who singled out external (socialist) and internal (Christian) paths of the dispensation of a person, were taken as a basis for the consideration of the problem. Dostoevsky was certain of the idea that only Christianity gives moral ideal of self-perfection of a person.
Key words: dispensation ofperson, inner path of the dispensation of a person, external path of the dispensation of a person, moral ideal, spiritual self-perfection, suffering.
Kraminskaya Nataliya Mikhailovna, PhD (Philosophy), yavakra@yandex.ru, Russia, Tula, Tula State University.
УДК: 2.008
РЕЛИГИОЗНАЯ ДУХОВНОСТЬ КАК ФАКТОР КУЛЬТУРЫ
Р.И. Кузнецов
Посвящена исследованию проблем религиозной культуры, проблемам места и роли категории культуры в системе основных понятий: «цивилизация», «общество», «человечество», «религия», «деятельность».
Ключевые слова: культура, религиозная культура, цивилизация, религия, деятельность, человек.
Исследование места и роли религии в истории культуры имеет немаловажное значение в связи с процессами трансформации религиозной культуры на разных этапах развития общества. Наряду с конкретно историческими исследованиями места религии в культуре определенных эпох и народов необходимо теоретическое философско-культурологическое и религиоведческое изучение указанной проблемы.
Автор пытается обозначить контуры подобного исследования, очертить круг наиболее важных проблем и обозначить контуры их решения.
История понятия «культура» отражает историю самой человеческой культуры, ее сложное и противоречивое развитие. Общеизвестно, что термин «культура» возник от латинского слова «cultura», производного от «colere», и означал первоначально возделывание, обработку земли. Таким образом, этот термин генетически обладал содержанием, тождественным современному понятию «агрокультура». Однако культуру вскоре стали трактовать и в переносном смысле, как воспитание и совершенствование человека, его способностей, особенно духовно-нравственных, умственных, интеллектуальных. У великого римского оратора Цицерона речь идет уже о «культуре ума». В эпоху Ренессанса и в Новое время наиболее проница-
