CC BY
299
А. А. КРЕТОВА
Орловский государственный университет
ХРИСТИАНСКИЕ ЗАПОВЕДИ В СВЯТОЧНЫХ РАССКАЗАХ Н. С. ЛЕСКОВА "ХРИСТОС В ГОСТЯХ У МУЖИКА", "ПОД РОЖДЕСТВО ОБИДЕЛИ"
Особенность творчества Лескова такова, что за конкретно-бытовыми фактами русской реальности всегда проступают вневременные дали, открываются духовные высоты. Эта духовность — следствие глубокой веры писателя в то, что человеческое бытие не ограничивается земным существованием. Жить без веры нельзя, ибо вера больше, чем жизнь. «Думаю и верю, что "весь я не умру", — писал Лесков А. И. Чертковой за год до смерти 2 марта 1894 года, — но какая-то духовная постать уйдет из тела и будет продолжать "вечную жизнь"»1.
Эта перспектива "вечной жизни" предъявляет высокие нравственные требования. И Лесков полон желания поддержать в людях "проблески разумения о смысле жизни" (XI, 477). Выполнить эту непростую идейно-нравственную задачу во многом помогает писателю святочный рассказ — жанр, столь любимый Лесковым.
Лесковская святочная проза разрушает стереотип рождественского повествования, восходящий к европейской литературной традиции. Русский писатель не побоялся вступить в творческую полемику с одним из главных мастеров святочной прозы — Диккенсом, в "Рождественских повестях" которого усмотрел "деланность и однообразие"2, а также отмежевался от поставщиков "массовой святочной продукции". "Форма рождественского рассказа сильно поизносилась, — писал Лесков А. С. Суворину. — Она была возведена в перл
© Кретова А. А., 1998
1 Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 11 т. М., 1956-1958. Т. XI. С. 577. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Римская цифра обозначает том, арабские — страницу.
2 Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1989. Т. 7. С. 4. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома и страницы арабскими цифрами.
472
в Англии Диккенсом. У нас не было хороших рождественских рассказов с Гоголя до "Зап.<ечатленного> ангела". С "Зап.<ечатленного> ангела" они опять вошли в моду и скоро испошлились" (XI, 406).
Творческая задача состояла в том, чтобы разрушить штампы, проложить новые пути. Своими произведениями Лесков блестяще доказал, что и "святочный рассказ, находясь во всех его рамках, все-таки может видоизменяться и представлять любопытное разнообразие, отражая в себе и свое время и нравы" (7; 4). В отличие от большинства сочинителей святочных рассказов Лесков не создавал иллюзий, он стремился помочь читателю трезво взглянуть на жизнь и приблизиться к уяснению ее истинного смысла.
В статье "Объяснение по трем пунктам" Лесков четко формулирует свою мировоззренческую позицию: "Я имел в виду важность Евангелия, в котором, по моему убеждению, сокрыт глубочайший смысл жизни" (XI, 233; курсив Лескова).
Среди лесковских святочных рассказов — часто необычных, курьезных, нарушающих "жанровые ожидания", — есть рассказы, явно ориентированные на евангельскую учительно-притчевую традицию. Таковы "Христос в гостях у мужика" и "Под Рождество обидели".
Святочный рассказ "Христос в гостях у мужика" был написан к Рождеству 1880 года и опубликован в первом январском номере детского журнала "Игрушечка" за 1881 год. Рассказ был переиздан только в 1992 году Н. Н. Старыгиной (Литература в школе. 1992. № 5, 6).
Как и в других святочных произведениях, здесь реализуются главные мотивы рождественского повествования — чудо, спасение, дар. При весьма прозрачных намеках на возможность рационального, логического объяснения многих чудес, здесь все же присутствует дух мистической сверхчувственности, Божественного промысла.
В творчестве Лескова мы встречаем многочисленные признания, типа того, что сделано в повести "Владычный суд": "Я тогда был не совсем чужд некоторого мистицизма, в котором, впрочем, не все склонен отвергать и поныне, ибо, — да простят мне ученые богословы, — я не знаю веры, совершенно свободной от своего рода мистицизма" (12; 284).
Святочные рассказы Лескова, по замечанию самого писателя, сделанному в авторском предисловии к сборнику, "имеют элемент чудесного — в смысле сверхчувственного и таинственного" (7; 116). "Вещи и явления, которых мы не можем
473
постигать нашим рассудком, вовсе не невозможны от этого... — размышлял Лесков. — Я признаю священные тайны Завета и не подвергаю их бесплодной критике. К чему, когда инструмент наш плох и не берет этого?" (5; 96)
В рассказе "Христос в гостях у мужика" пересекаются сферы земная и небесная. В метаморфозе очищения героя от греха долголетней обиды и гнева — "Тимофей стал навсегда мирен в сердце своем"3 — рассказчик усматривает "перст Божий" и предполагает, что скоро "и всю руку увидим" (6). И действительно, в финале, когда Тимофей и гости с трепетом надеются на приход Христа — давно ожидаемого главного гостя, совершается рационально не объяснимое рождественское чудо: ".из сеней, где темно было, неописанный розовый свет светит и. выходит белая, как из снега, рука, и в ней длинная глиняная плошка с огнем. <.> Ветер с вьюгой с надворья ревет, а огня не колышет" (10).
Так люди удостоились получить знак, что "Христос среди нас!"
Столь же таинственна сверхъестественная природа видения дяде Тимофея, который когда-то смертельно обидел племянника, а после долго искал его в жажде раскаяния и прощения: ".кто-то неведомый осиял меня и сказал: "Иди, согрейся на Моем месте и поешь из Моей чаши", взял меня за обе руки, и я стал здесь сам не знаю отколе" (11).
Самое интересное, что русский человек не подавлен величием и непостижимостью Божественного чуда, а принимает его со спокойной верой, как должное: «Я, дядя, твоего Провожатого ведаю: это Господь, который сказал: "аще алчет враг твой — ухлеби его, аще жаждет — напой его"» (11).
Здесь — дорогая Лескову национальная русская черта быть "с Христом запросто, семейно": «Я более всех представлений о Божестве люблю этого нашего русского Бога, который творит себе обитель "за пазушкой"» (1, 348).
Тут, у сердца, "за пазушкой", как уверен лесковский герой в повести "На краю света" — "монашек такой маленький, такой тихий" — праведный отец Кириак, "тайны. очень большие творятся — вся благодать оттуда идет: и материно молоко детопитательное, и любовь там живет, и вера. сердцем одним ее только и вызовешь, а не разумом. вера покой дает, радость дает." (1, 354).
3 Лесков Н. С. Христос в гостях у мужика // Игрушечка. 1881. № 1. С. 11. Далее ссылки на издание даны в тексте с указанием страницы.
Предсмертная молитва в устах кротчайшего отца Кириака на первый взгляд может показаться дерзостной: "Вот... риза Твоя уже в руках моих... сокруши стегно мое... но я не отпущу Тебя. доколе не благословишь со мной всех" (1, 391).
Однако в комментарии рассказчика-архиерея выражена авторская позиция: "Дерзкий старичок этот своего, пожалуй, допросится, а Тот по доброте своей ему не откажет. У нас ведь это все семейно со Христом делается. Понимаем мы Его или нет, об этом толкуйте, как знаете, но а что мы живем с Ним запросто — это-то уже очень кажется неоспоримо. А Он попросту сильно любит." (1, 392).
В рассказе "Христос в гостях у мужика" тот же самый "русский Христос за пазушкой" — простодушно-доверительные отношения с Богом. Отсюда — и упование Тимофея, что "Господь свое обещание сдержит, придет" (8), потому что однажды во время молитвы мужику послышалось: "Приду!" И в этой надежде нет греха гордыни или самовыделения. Наоборот, Тимофей ждет гостя со смирением, веруя в слова Писания, что "Сей грешники приемлет и с мытарями ест" (7).
Главное чудо этого святочного рассказа — приход Христа не в дом, а в сердце человека, открывшееся для заповеди "возлюби и прости". "И это мне нравится, — говорит рассказчик, — как злат ключ, что всякий замок открывает. А в чем же прощать, неужели не в самой большой вине?" (5).
Эта идея объединяет "Христа в гостях у мужика" с написанным десятилетие спустя святочным рассказом "Под Рождество обидели". В обоих произведениях очевиден дидактизм авторского урока: "Как по святой воле Божией жить надо, чтобы образ Создателя в себе не уронить и не обесславить" (3).
Проповеднический пафос, обусловленный стремлением Лескова донести слово "вечной правды", подкрепляется авторитетом Евангелия, словами Христа: "Говорю же вам, что за всякое слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься" (Мф. 12:36-37).
Лесков старался приблизить Евангельское учение к практике земной жизни. "Очеловечить Евангельское учение — это задача самая благородная и вполне современная" (XI, 456), — считает он. Нравственные уроки святочных рассказов Лескова наглядны, просты и доступны. Рассказчик "Христа в гостях у мужика" наставляет приятеля, хранящего долголетнюю память об обиде: "Ты, — говорю, — ополчись на себя. Пока ты
475
зло помнишь, зло живо; а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покое станет" (5).
"Прощай обиды, не помни зла" — это также этическое ядро рассказа "Под Рождество обидели".
Само название заключает в себе одну из тех "несообразностей" русской жизни, мастером в показе которых слыл Лесков, — "обиды" наносятся даже в "дни милосердия и доброты" (как определял Рождественские праздники Диккенс). Дидактическая направленность рассказа очевидна, однако писатель отказывается от формы абстрактной нравоучительной проповеди. Он излагает "такое дело, которое каждого может касаться, а меж тем оно не всеми сходно понимается 4, поэтому задача художника имеет и конкретно-практическое значение — напомнить людям "настоящее первое правило". То есть снова звучит весомое "непраздное слово" "высшей правды", которая одна только и должна быть ориентиром в жизни повседневной. Закономерен поэтому и подзаголовок святочного рассказа — "Житейские случаи". Так у Лескова соотносятся "конкретный", "мимотекущий лик земной" с вековечным, непреходящим.
Большую роль играет в рассказе фактор композиционно-стилистический. Автор выступает то в качестве повествователя, то слушателя, то сам становится героем своего рассказа. В эту мозаику включены три "житейские случая" на одну тему, которые как бы
вложены один в другой: нравственный опыт разрешения прошлых конфликтов должен помочь найти достойный выход из сходных ситуаций в настоящем и послужить уроком на будущее. Так что все эти короткие "рассказы в рассказе", как обычно у Лескова, "по поводу" и "кстати".
Интонация варьируется от строго серьезной до насмешливо-иронической. Иногда на поверхности текста фольклорная стилистика, которая придает повествованию эпический колорит: "Давно в этом городе жили-были три вора. Город наш издавна своим воровством славится и в пословицах поминается" (195). Эти пословицы отсылают к "орловскому" святочному рассказу "Грабеж".
В одном из эпизодов ворам не удалась задуманная "смелая штука", они успели сбежать, однако в обворованной купеческой кладовой остался мальчик, сын одного из них. Для прагматически мыслящих людей "Господь дитя на уличение злодеев
4 Лесков Н. С. Сочинения: В 3 т. М., 1988. Т. 3. С. 194. Далее ссылки на страницы данного издания указаны в тексте.
476
оставил. Это перст видимый: по нем все укажется, каких он родителей, — тогда все и объявится" (197). Однако сам "обиженный" купец видит "перст Божий" в другом: "Это не христианское дело совсем, чтобы дитя ставить против отца за доказчика" (198). Сходной мыслью завершается и лесковский святочный рассказ "Пустоплясы": "Все равно, — говорил дед Федос, — кто бы ни был он, — бедное дитя всегда "Божий посол": через него Господь наше сердце пробует... Вы все стерегитеся, потому что с каждым ведь такой посол может встретиться!" (11; 241). Поэтому, считает Лесков, человеку необходимо "наготове быть, чтобы при случае знать, как с собой управиться" (199).
"Случай" — один из ведущих элементов поэтики Лескова — не заставляет себя долго ждать: "а назавтра такое случилося, что разве как только в театральных представлениях все кстати случается" (199). Ощущение непредсказуемости, парадоксальности русской жизни нарастает, поэтому задача — укрепить читателя в "разумении добра и зла" — становится особенно актуальной там, где "куда ни толкнись, повсюду находишь какую-то беспорядочность, суету и сутолоку" (XI, 587).
Верный своему принципу документальности повествования, Лесков ссылается на "своего приятеля", которого, как и купца в первой истории, "под Рождество обидели". И чтобы окончательно убедить читателей в достоверности "житейских случаев", героем третьего эпизода становится сам автор, который берет на себя и роль рассказчика. Кстати, фактическая сторона рассказа подчеркивалась Лесковым в его письмах. Сам писатель, видимо, был когда-то серьезно "обижен" именно "под Рождество". В письме к П. И. Бирюкову от 30 декабря 1888 года Лесков говорит о своей реакции на происшедшее: "Потрясение, внесенное в мою душу обидою и ограблением, несколько утихает" (XI, 409). О фактической основе рассказа Лесков подробно писал Л. Н. Толстому 4 января 1891 года в ответ на толстовский похвальный отзыв: "Тут с начала до конца все не выдумано" (XI, 472).
По сравнению с другими историями сюжет "случая с автором" разработан с наибольшей психологической глубиной. В первом эпизоде ограбленный купец — "человек добрый и рассудительный, и христианин" (197) — принимает верное решение сразу. Во втором — обворованный приятель автора никак не может справиться с обидой, ведь украдены не просто вещи, а вещи "заветные": деньги на похороны и даже "билет на могилу рядом с матерью" (200). Автор стремится
477
помочь приятелю, а для того ссылается на собственный подобный опыт. Очень тонко и ненавязчиво возлагает он на себя функцию наставника, слово которого весомо и
авторитетно именно потому, что он сам через "мучительные сомнения" вышел на верный путь.
Портной, укравший его шубу, был отдан под суд. "Зло" наказано. Однако уже в первой встрече "обиженного" и "обидчика" начинает пробиваться неприкрытое сочувствие к "злодею": "...сторож бережет какого-то человека худого, тощего, волосы как войлочек, ноги портновские колесом изогнуты, и весь сам в отрепочках. <.> .и общий вид какой-то полумертвый" (201).
Невольное душевное движение навстречу чужому страданию в дальнейшем обретает силу голоса совести, которая способна мучить героя не меньше, чем обострившаяся физическая болезнь. Нравственная чуткость не позволяет избавиться от наваждения: "У меня из головы не идет мой портнишка и его жена с детьми" (202).
Подспудное ощущение неправоты прорывается на поверхность сознания, становясь убеждением: ".чувствую, что будто я сделал что-то такое, хуже, чем чужую шубу унес. И никак от этого не избавиться" (203-204).
Очередной лесковский парадокс — "обиженный" и "обидчик" поменялись местами. В святочном рассказе, даже изображающем "житейские случаи" с заявленной установкой на достоверность, все же не обойтись без чудес. "На то святки!" — лукаво восклицал Лесков в рассказе "Уха без рыбы". — "Пусть все будет каждому ясно и понятно, а таинственное, как увидите, все-таки где-то прокрадется"5. И вот по ночам герою начинает являться призрак портного. Это, конечно, не святочный Дух диккенсовского толка. Борьбу в душе героя Лесков рисует немного лукаво, подшучивая. Трагикомическое освещение событий вообще характерно для "коварной" манеры Лескова: "и смешно, и досадно, и жалко, и совестно" (203).
У "чуда" обнаруживается самое банальное объяснение. Автор предупреждает, что виной всему ревматизм, который "ночью спать не дает и в лица перекидывается" (203). Но закономерно, что разбуженное нравственное чувство героя персонифицируется именно в облик обиженного им человека, что муки совести обостряют и физическое страдание. Одна комическая деталь не может не вызвать улыбки: призрак
5 Лесков Н. С. Уха без рыбы // Новь. 1886. Т. VII. № 7. С. 352-358. С. 353.
478
портного является с "холодным утюгом" и "начинает холодным утюгом по больным местам как по болвашке водить. И все водит, все разглаживает, да на суставах острым углом налегает." (203). Образы болезненного сна оказываются сильнее самой реальности, переходят в жизнь: "и так он меня прогладил, что я поскорее дал шесть рублей, не полегчает ли если уж не на теле, так хоть на совести" (203).
Герой осознает неправедность мирского суда, когда вещь ценится выше человеческой судьбы: "Он теперь за мою шубу в остроге сидит, а с бабой и детьми-то что делается." (202).
Абсурдность ситуации в том, что судейское решение не принесло удовлетворения никому: "А мне от всего этого суда и от розыска что в пользу прибыло? Ничего он мне никогда этот портняшка заплатить-то не сможет. А зачем же была эта явка-то подана?" (202)
Понимая алогичность, неправедность работы судейской машины, герой не желает уподобиться ее составной части — стать палачом семьи: "Заморить-то ведь это и палач сможет, а ты, небось, за один стол не хочешь сесть ни с палачом, ни с доносчиком" (203).
Лесков не хочет принять позицию "законников разноглагольного закона", противопоставляя им "глаголы вечной жизни" (205).
В письме к А. С. Суворину у Лескова есть знаменательные слова: ".я не мщу никому и гнушаюсь мщения, а лишь ищу правды в жизни" (XI, 297-298), — такова и авторская позиция в рассказе.
Притчевый учительный смысл изложенных в рассказе "житейских случаев" в финале естественно переходит в рождественскую проповедь, напрямую обращенную к читателям. Лесков призывает каждого активно приобщиться к поискам истины: "Читатель! будь ласков: вмешайся и ты в нашу историю, вспомяни, чему учил тебя сегодняшний Новорожденный: наказать или помиловать?" (205)
Писатель убеждает: «Может быть, и тебя "под Рождество обидели", и ты это затаил в душе и собираешься отплатить? <...> Подумай... <...> Не бойся показаться смешным и глупым, если ты поступишь по правилу Того, Кто сказал тебе: "Прости обидчику и приобрети в нем брата своего"» (205).
Так достигается смысловая объемность, свет "вечной истины", заповеди освещает актуальные проблемы, что предполагает и лирическую устремленность автора, позволяющую ему быть всегда "близко к читателю".
