CC BY
2115. Соколовский А. Грех уныния. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.blagobor.by/article/strasti/unynie
16. Соловьев В.С. Три разговора. -М.: Издательство «Захаров», 2000. - 192с.
17. Хасьминский Михаил. Как вернуть радость жизни? [Электронный ресурс] - Режим доступа: http:// WWW.pobedish.ru
18. Хорни Карен. Невроз и развитие личности. - М.: Издательство Смысл, 1998. - 382 с.
УДК 821.161.1
Фокина Анастасия Владимировна, кандидат филологических наук, методист Духовно-просветительского центра во имя святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, преподаватель Белгородской духовной семинарии (с миссионерской направленностью), Россия, г. Белгород aperetyagma@mail. га
Христианские мотивы в повести И.С. Тургенева «Поездка в Полесье»
Аннотация. В статье рассматривается вопрос об идейном содержании и о христианских мотивах в повести И.С. Тургенева «Поездка в Полесье». В основе статьи сопоставление содержательного начала элегии А.С. Пушкина «Воспоминание» и повести И.С. Тургенева. Сопоставительный анализ этих двух произведений, а также обнаруженные пушкинские реминисценции в повести Тургенева, позволяют говорить не столькооб идейной близости этих двух писателей, сколькооб особой писательской индивидуальности И.С. Тургенева.
Ключевые слова: И.С. Тургенев, пушкинская реминисценция, метафора, идейное содержание, мотив, земное бытие, Божественная красота.
Fokina Anastasia Vladimirovna, candidate of philological Sciences, Methodist religious education center in honor of the Holy martyrs Vera, Nadezhda, Lyubov and their mother Sophia, the teacher of the Belgorod theological Seminary (with missionary orientation), Russia, Belgorod aperetyagina@mail.ru
Christian motifs in the novel is Turgenev's "А trip to Polesye"
Abstract. ^e article deals with the question of the ideological content and on Christian motifs in the novel is Turgenev's "A trip to Polesie". In the article the comparison meaningful start of the elegy Pushkin's "Memories" and the novel is Turgenev. The comparative analysis of these two works, and found the Pushkin reminiscences in the story by Ivan Turgenev, allow us to speak not so much about the ideological proximity of these two writers, how much of a special writer's personality I.S. Turgenev.
Keywords: I.S. Turgenev, Pushkin reminiscence, metaphor, ideological content, motif, of earthly existence, the divine beauty.
История создания повести «Поездка в Полесье» до сих пор не вполне выяснена. Тургенев работал над ней в течение нескольких лет (1853-1857 гг.) и впервые опубликовал ее в журнале «Библиотека для чтения» в 1857 году. Первоначально тема Полесья возникла у писателя в
связи с циклом «Записки охотника». Но вместе с тем «Поездка в Полесье» в целом чужда старой художественной манере. Если в «Записках охотника» образ рассказчика неопределен и даже поверхностен, то здесь он на первом плане и с ним соотнесены все компоненты темы.
По наблюдению А. К. Котлова, весь абзац от слов «Вот мелькнуло передо мной мое детство...» - скрытая перифраза отрывка из элегии Пушкина «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день.») [1, с. 65-67]:
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской, Теснится тяжких дум избыток; Воспоминание безмолвно передо мной Свой длинный развивает свиток; И с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю [3, с.421. Курсив мой. - А.Ф.]. Исходная точка размышлений Пушкина и Тургенева практически совпадает: тяжелое сознание своей смертности. У Пушкина в стихотворении «Когда для смертного умолкнет шумный день.» не случайно употреблено слово «смертный». Этим подчеркивается «смертность», «тленность», лишь «временность» всего живого на земле. А у Тургенева: «.Я почуял веяние смерти, я ощутил, я почти осязал ее непрестанную близость» [4, с. 59] - то есть острое осознание своей смертности. Окружающий мир у Пушкина и Тургенева во многом схож: тишина бора и его мрак почти аналогичны тишине «бездействия ночного» (у Тургенева:«Хоть бы один звук задрожал, хотя бы мгновенный шорох поднялся в неподвижном зеве обступившего меня бора!»).
Первые два предложения в данном абзаце тургеневского очерка подготавливают появление прямой пушкинской реминисценции. Анафорическое начало частей каждого из двух сложных предложений, повторяющаяся инверсия (сказуемое перед подлежащим), бессоюзие -все это усиливает динамизм развертывания мысли-образа, заключенного в пушкинской метафоре («Воспоминание безмолвно предо мной / Свой длинный развивает свиток.»). Тургеневский текст приведем с некоторыми сокращениями (эпитетов, однородных членов), чтобы ярче просматривалась композиция отрывка: «Вот мелькнуло предо мной мое детство /./; потом возникла молодость /./. Пришли на память и они, товарищи первых стремлений. потом, как молния в ночи, сверкнуло несколько светлых воспоминаний. потом начали нарастать и
надвигаться тени /.../, глуше и тише побежали однообразные годы - и камнем на сердце опустилась грусть. Я сидел неподвижно и глядел, глядел с изумлением и усилием, точно всю жизнь свою я перед собою видел, точно свиток развивался у меня перед глазами» [4, с.60].
Текст, следующий за этим отрывком, заканчивающимся пушкинской реминисценцией, в идейно-тематическом плане развертывает последнее четверостишие «Воспоминания». Приведем лишь небольшой фрагмент тургеневского текста: «О, что я сделал! -недовольно шептали горьким шёпотом мои губы. О, жизнь, жизнь, куда, как ушла ты так бесследно? Как выскользнула ты из крепко стиснутых рук? Ты ли меня обманула, я ли не умел воспользоваться твоими дарами? Возможно ли? эта малость, эта бедная горсть пыльного пепла -вот все, что осталось от тебя? Это холодное, неподвижное, ненужное нечто - это я, тот прежний я?..» [4, с. 60].
Безвыходность, делающая бесполезными горькие жалобы и слезы, - вот суть пушкинской концепции жизни в «Воспоминании»: «И горько жалуюсь, и горько слезы лью, / Но строк печальных не смываю». Эти же мотивы мы видим и у Тургенева: «О, что я сделал! - невольно шептали горьким шепотом мои губы»; «Зачем полились вы из глаз, скупые, поздние капли?» [4, с. 60].
Однако при внешнем сходстве мы должны отметить несколько иное звучание тургеневского монолога по сравнению с пушкинским. У Пушкина на первом плане - мотив покаянной исповеди. У Тургенева, как отмечает Ю. В. Лебедев, смысл монолога в другом. В удивительной по красоте и силе исповеди - один из самых могучих взлетов тургеневской души, в порыве к вечности и бессмертию выходящей за грани земного бытия. Острое чувство божественной красоты, лучи которой струятся в человеческую душу, вступает в трагический конфликт с мимолетностью земного бытия. Жизнь излучает такие энергии Добра, Истины и Красоты, так много обещает человеку, что эти обещания потрясают его хрупкую, поврежденную природу. Корни лучших минут и высших окрылений человека уходят далеко за пределы несовершенного природного круга, и служение им исключает надежду на полноту земной правды, красоты и счастья [2, с. 347].
Наша душа есть зеркало, в котором постоянно отражается чудная красота мироздания. Вся природа говорит нам о величии Небесного Художника. Не менее явственно вещает о нем и наше собственное сердце. Все это вполне созвучно тому, о чем писал апостол Павел: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через
рассматривание творений видимы» (Рим., 1:20).
В природном мире человек не может быть свободным, ибо чувство свободы превосходит возможности земной жизни, подчиненной законамсмерти и увядания, целиком зависимой от них. Жизнь смертногочеловека словно горящая свеча. Чем более свеча горит, тем более умаляется; чем более живет человек, тем более сокращается его жизнь. Догорает свеча и гаснет, так человек оканчивает жизнь свою и умирает. Всем содержанием повести Тургенев доказывает правоту христианских истин. Божественная гармония в земной жизни человека недостижима. Чтобы сохранить душевную красоту и благородство, человек должен смиряться с земным несовершенством.
Это чувствуют христиански воспитанные простые люди Полесья, с которыми сталкивается рассказчик повести. Таков, например, его спутник Егор. «Он считался лучшим охотником во всем уезде. Все места, верст на пятьдесят кругом, он исходил вдоль и поперек. Он редко выстреливал по птице, за скудостью пороха и дроби; но с него уже того было довольно, что он рябчика подманил, подметил точок дупелиный. Егор слыл за человека правдивого и за "молчальника". Он не любил говорить и никогда не преувеличивал числа найденной им дичи - черта, редкая в охотнике. Роста он был среднего, сухощав, лицо имел вытянутое и бледное, большие, честные глаза. Все черты его, особенно губы, правильные и постоянно неподвижные, дышали спокойствием невозмутимым. Он улыбался слегка и как-то внутрь, когда произносил слова, очень мила была эта тихая улыбка» [4, с. 57].
Причем, Тургенев показывает, что истинам христианского смирения учит Егора сама природа Полесья, которую пронизывают Божьи лучи. Дионисий Ареопагит утверждал: «Мы познаем Бога не из Его природы, которая непознаваема и превышает всякую мысль и разум, но из установленного Им порядка всех вещей, который содержит некие образы и подобия Божественных первообразов.» [5, с. 104].
В финале повести наступает умиротворение. Охотник наблюдает за поведением стрекозы, застывшей в ласкающих лучах заходящего солнца: «Все отдыхало, погруженное в успокоительную прохладу; ничего еще не заснуло, но уже все готовилось к целебным усыпленьям вечера и ночи. Все, казалось, говорило человеку: "Отдохни, брат наш; дыши легко и не горюй и ты перед близким сном". Я поднял голову и увидал на самом конце тонкой ветки одну из тех больших мух с изумрудной головкой, длинным телом и четырьмя прозрачными крыльями, которых кокетливые французы величают "девицами", а наш
бесхитростный народ прозвал "коромыслами". Долго, более часа не отводил я от нее глаз. Насквозь пропеченная солнцем, она не шевелилась, только изредка поворачивала головку со стороны на сторону и трепетала приподнятыми крылышками... вот и все. Глядя на нее, мне вдруг показалось, что я понял жизнь природы, понял ее несомненный и явный, хотя для многих еще таинственный смысл. Тихое и медленное одушевление, неторопливость и сдержанность ощущений и сил, равновесие здоровья в каждом отдельном существе - вот самая ее основа, ее неизменный закон, вот на чем она стоит и держится. Все, что выходит из-под этого уровня - кверху ли, книзу ли, все равно, -выбрасывается ею вон, как негодное» [4, с. 69-70].
«Сохранить себя в этом мире человек может, по Тургеневу, лишь на путях служения высшим нравственным законам, требующим отречения от чрезмерных земных упований и надежд<...> В погоне за призраком личного счастья человек не должен упускать из виду требований нравственного долга» [2, с. 349-350].
«Одно убеждение вынес я из опыта последних годов, - скажет Тургенев в повести «Фауст»: - жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение... жизнь - тяжелый труд. Отречение, отречение постоянное - вот ее тайный смысл, ее разгадка: не исполнение любимых мыслей и мечтаний, как бы они возвышенны ни были, - исполнение долга, вот о чём следует заботиться человеку; не наложив на себя цепей, железных цепей долга, не может он дойти, не падая, до конца своего поприща; а в молодости мы думаем: чем свободнее, тем лучше, тем дальше уйдешь. Молодости позволительно так думать; но стыдно тешиться обманом, когда суровое лицо истины глянуло наконец тебе в глаза» [4, с.50].
В творчестве Тургенева повести «Поездка в Полесье» принадлежит особое место, поскольку она уже в середине 1850-х годов предвосхитила философски окрашенный и углубленный лиризм некоторых его «Стихотворений в прозе», относящихся к заключительному периоду творчества писателя («Лазурное царство», «Природа», «Песочные часы», «Я встаю ночью.», «У-а... У-а!» и другие).
Библиография
1. Котлов А. К. Творчество И. С. Тургенева 1850-х - начала 1860-х гг. и пушкинская традиция. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. - Кострома: 1997.
2. Лебедев Ю. В. Жизнь Тургенева - М.: ЗАО Центрполиграф,
2006.
3. Пушкин А. С. Соч. в 3 т. Т. 1. - М.: Художественная литература, 1985.
4. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в двадцати восьми томах: Соч. Т.7. - М.; Л.: Наука, 1964.
5. Флоровский Г. В. Восточные Отцы У-УШ веков. - М.,
1992.
ТРУДЫ БЕЛГОРОДСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ (С МИССИОНЕРСКОЙ НАПРАВЛЕННОСТЬЮ)
Выпуск V
191
