Научная статья на тему '«Христианская благодатная психология»: как бы с религией и как бы с психологией'

«Христианская благодатная психология»: как бы с религией и как бы с психологией Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY-NC-ND
192
49
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Иванченко Галина Владимировна

Почему надо развивать не религиозную (поликонфессиональную), а именно христианскую психологию? Почему невозможна нерелигиозная духовность (трансцендентность)? Автор считает, что «христиански ориентированной психологии» не удалось дать убедительный ответ на эти вопросы и не удалось предложить свою эвристичную трактовку психологических категорий.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

«Christian Beneficial Psychology»: in a way pro Religious and in a way pro Psychological

Why not the religious (poly-confessional) but just the Christian psychology should be developed? Why non

Текст научной работы на тему ««Христианская благодатная психология»: как бы с религией и как бы с психологией»

Психология. Журнал Высшей школы экономики, 2007. Т. 4, № 4. С. 53-57.

«ХРИСТИАНСКАЯ БЛАГОДАТНАЯ ПСИХОЛОГИЯ»: КАК БЫ С РЕЛИГИЕЙ И КАК БЫ С ПСИХОЛОГИЕЙ

Г.В. ИВАНЧЕНКО

Иванченко Галина Владимировна — заместитель декана факультета социологии Государственного университета — Высшая школа экономики, доктор философских наук, кандидат психологических наук, профессор.

Автор более 150 научных публикаций, среди которых монографии «Принцип необходимого разнообразия в культуре и в искусстве» (1999), «Психология восприятия музыки: проблемы, подходы, перспективы» (2001), «Совершенство в искусстве и в жизни» (2006), «Логос любви» (2007), «Идея совершенства в психологии и культуре» (2007). Контакты: galina-iv@yandex.ru

Резюме

Почему надо развивать не религиозную (поликонфессиональную), а именно христианскую психологию? Почему невозможна нерелигиозная духовность (трансцендентность)? Автор считает, что «христиански ориентированной психологии» не удалось дать убедительный ответ на эти вопросы и не удалось предложить свою эвристичную трактовку психологических категорий.

Претензии христиански ориентированной российской психологии на единоличное владение категориальным и методологическим аппаратом анализа духовного в человеке не новы. Теперь они распространяются и на знание единственно верного пути развития психологической науки в целом («Постнеклассическая психология сегодня — это развилка: либо христианская благодатная психология, либо бесовская психология пад-шести и проклятья».— Слободчиков, 2007, с. 96). Но так ли это?

Зададимся вопросом вместе с А.В. Лоргусом: «можно ли представить себе живого конкретного человека без религиозности? Можно ли рассматривать человека, не имеющего религиозности совсем? Если это возможно, с точки зрения психологии, то какова практическая ценность такой науки?» (Лоргус, 2007, с. 59). А почему бы и не представить нерелигиозного, но высокодуховного человека? Если это невозможно, с точки зрения христиански ориентированной психологии, то где развернутые доказательства этого положе-

ния? Весьма подробно перечисляя те понятия, от которых научная психология якобы упорно отказывается (экстатические переживания, религиозный опыт, сердце, совесть, духовные чувства, вера, молитва, обо-жение, таинства и др.), А.В. Лоргус (как, впрочем, и В.И. Слободчиков) избегает понятия «трансцендентность» — более широкого, чем религиозность. Духовный опыт в силу определенных исторических условий развития человечества действительно много чаще находил свое отражение именно в религиозных исканиях, переживаниях, размышлениях. Но приравнивание и сознательное сведение человеческого к христианскому (именно христианскому, а не религиозному) ведет сторонников христианской психологии и дальше — к противоречиям и недостаточно обоснованным утверждениям, на которые мы хотим обратить внимание читателя.

Недавнее знакомство с жителями одной из восточных стран, замечает В.И. Слободчиков, «поразило... как бы отсутствием у них третьего — духовного измерения. Точнее, его тотального замещения системой регулятивных принципов и в совместной деятельности, и в совместном общем жительстве» (Слободчиков, 2007, с. 95). Меня же в замечании глубокоуважаемого автора поразила точность языкового образа, вырастающего из клише «как бы». «Как бы отсутствие» — это, судя по всему, не полное отсутствие, но невидимость с определенной (вероятно, правильной) точки зрения; может статься, духовность и есть, но маленькая и сомнительная. Уже потом удивляет жесткость постулируемой связи:

«житель восточной страны» — «отсутствие духовности». Полно, так ли неразличима «человеческая масса»? И не сказано ли две с лишним тысячи лет назад: «несть ни эллина, ни иудея.»?

В заметке «Между городом и деревней» Д.А. Леонтьев соглашается с теми учеными, которые видят во всех главных этнорелигиозных конфликтах современности проявление конфликта между «глобальным городом» и «глобальной деревней»: «Столкнулись два способа жизни. Один — сохранение того, что есть, твердая вера в незыблемые правила и ценности, авторитарность, большая роль этнорелигиозных границ между людьми, которые довольно быстро обрастают рвами и колючей проволокой. Неважно, каковы таланты у человека, главное, что свой. Другой — развитие, устремленность в будущее, размывание национальных и религиозных барьеров, остающихся лишь личным делом каждого, ценность человека определяется тем, что он из себя представляет, а не тем, из какой он деревни» (Леонтьев, 2006).

Казалось бы, диагноз В.И. Сло-бодчиковым поставлен точно: замещение свободы и ответственности системой законов и регулятивов. Но распространение этого диагноза на всех «жителей одной из восточных стран» поголовно, как тринадцатый удар часов, порождает сомнения в мотивах диагноза. Может быть, духовность кажется отсутствующей не потому, что заменена законами, а потому, что эти законы не вполне совпадают с «десятью заповедями», что они чужие и чуждые? М.Ю. Кондратьевым также поднимается этот вопрос о воинствующей позиции, при-

водящей к «качеству окончательного выбора» по какому-то одному параметру: если не христианин, то о чем можно говорить? (Кондратьев, 2007, с. 72).

Итак, первое противоречие: между апелляцией христиански ориентированных психологов к свободе, самобытности, духовности (которыми якобы другие направления в психологии не занимаются, но об этом далее) и отказом видеть их в других людях только на том основании, что это «жители одной из восточных стран».

Целый ряд полемических приемов, не скажу, что заимствованных из советской атеистической литературы, но очень знакомых, имеется в статье

A.В. Лоргуса. Эта статья начинается с удивления по поводу остающейся необходимости вести дискуссию с теми, кто не приемлет глобальных претензий христиански ориентированных психологов. Так, помнится, и в атеистической литературе авторы разводили руками: надо же, остаются еще верующие, и верующие ученые, «на восьмом году пролетарской революции». Но есть ли хотя бы одно свидетельство плодотворности дискуссий по вопросу о христианской психологии? Где научные оппоненты Б.С. Братуся, О.Б. Ничипорова,

B.И. Слободчикова, А.В. Лоргуса признают, что логика и неоспоримость аргументов христианских психологов заставляют их скорректировать свою первоначальную позицию?

Вместо комментариев к замечанию «Идеологический вопрос о связи науки и религии свойствен только нашему отечеству» (Лоргус, 2007, с. 59) можно упомянуть глубокую,

отнюдь не исключительно практически ориентированную дискуссию в США по вопросу о преподавании теории Дарвина в школе. Следующее дискуссионное положение А.В. Лор-гуса снова заставляет вспомнить литературу по научному атеизму: «наиболее неприятное в наследии советского строя заключается не в том, что государство ради идеологической борьбы искалечило науку, а в том, что многие великие умы оказались в плену атеистических убеждений» (там же). Стоит ли принижать «великие умы» до положения объектов манипуляции со стороны государственной атеистической идеологии?

Далее А.В. Лоргус, объясняя, почему надо развивать не религиозную (поликонфессиональную), а именно христианскую психологию, утверждает, что ислам и иудейство далеки от психологии. Хочу обратить внимание по меньшей мере на одну область, где достижения ислама и иудаизма глубоки и бесспорны, — на учения о совершенном человеке. После выхода работ исследовательской группы Ш.М. Шукурова утверждения А.В. Лоргуса о непсихологично-сти иных конфессий по меньшей мере некорректны.

Меньше возражений вызывает тезис об отсутствии конфликтов между исламом и наукой, иудейством и наукой (хотя как тогда расценивать, скажем, конфликт между Б. Спинозой и сефардской общиной Голландии?). Конечно, накал этих конфликтов не сравним с противостоянием христианской церкви и науки. Периоды сугубой нетерпимости возникают во многих конфессиях, и весьма странно связывать особую выраженность конфликта научного и

христианского мировоззрения с наличием «консолидированного общественного религиозного сознания» именно в христианской церкви. Я бы скорее связала большую конфликтность с тем, что вплоть до появления экуменизма в христианстве эпизодическим, рискованным, почти невозможным было признание частичной правоты иных конфессий и мировоззрений, хотя это было вполне обычным в средневековой мусульманской цивилизации, сохранившей достижения античной науки для последующих поколений.

Еще одна неувязка. Христиански ориентированная психология претендует на то, что, опираясь на богословскую антропологию, в психологии необходимо «либо изменить систему координат, т. е. пойти на фундаментальную методологическую реконструкцию, либо вводить параллельную систему понятий, которая могла бы неконфликтно соприкасаться с научной» (Лоргус, 2007, с. 61). В качестве центральной методологической категории В.И. Сло-бодчиков предлагает категорию развития, правда, пишет он, «...в известных мне богословских трудах нет понятия «развитие», есть понятие «происхождение» (Слободчиков, 2007, с. 96).

Это несколько неожиданно. Ведь совсем недавно М. Миронова в «Московском психотерапевтическом журнале» подробно проанализировала те трудности, которые возникают при попытке применения данной категории в христианской психологии; и история категории «развитие» в христианской психологии прослеживается ею от о. Иоанна Мейендор-фа и Владимира Николаевича Лос-

ского через епископа Михаила Гри-бановского и православного педагога В.В. Зеньковского к о. Евгению Шес-туну (Миронова, 2005). Возникает резонный вопрос: одну ли и ту же категорию развития имеют в виду уважаемые авторы, принадлежащие к одному направлению? Если такие серьезные разночтения наблюдаются по кардинальным вопросам, не рано ли выходить с предложениями перестройки всего категориального аппарата психологии?

Более серьезным, конечно, является вопрос: сможет ли вслед за А.А. Ухтомским, о. Александром Ме-нем, о. Антонием Сурожским российская «христиански ориентированная психология» предложить что-то, что будет воспринято научной психологией? Расплывчатость в определении терминов и интоле-рантность данного направления, отсутствие серьезной эмпирической базы препятствует диалогу с другими направлениями психологии.

И последнее. В «Белой Богине» Роберта Грейвса есть чрезвычайно интересная, хотя и спорная гипотеза об этимологии слова «религия». Цицерон, указывает Р. Грейвс, связывал его с relegere — «прочитывать надлежащим образом», т. е. «изучать священное писание, постигать его». Через без малого пятьсот лет св. Августин произвел его от religare — «связывать» и предположил, что под ним понимается благочестивое обязательство повиноваться божественному закону. Р. Грейвс же полагает, ссылаясь на еще одну форму написания этого слова, relligio, что оно возникло из выражения rem legere -«выбирать верное». В обязанности жрецов-магов входило определение

того, что следует делать для умилостивления богов в особо благоприятных или неблагоприятных случаях. Сопровождавшие царя двенадцать жрецов (по одному на каждый месяц года) были обязаны предусмотреть все в таких случаях. Им, предполагает Р. Грейвс, было поручено и тИ^ю, «внимательное толкование» знаков, знамений, чудес, а также selectio, «выбор» царского оружия, одежды, пищи, травы и листьев для lectum (ложа) (Грейвес, 2000).

Где объединить усилия религии (всем ее конфессиям) и психологии, как не в помощи людям в их личностном выборе, в различении добра и зла, в том, чтобы научить помнить о единственности и неповторимости каждой жизни, о нашей ответственности за каждый ее миг? Необходимость реа-

лизации этой функции отмечают и критики теистической традиционной формы религии: так, выдающийся биолог Джулиан Хаксли называет религию «прикладной духовной экологией», «психологическим органом эволюционирующего человека, ее функция состоит в том, чтобы помогать ему справляться с проблемами своей судьбы» (Huxley, 1964, p. 110-111). Хочется надеяться, что христиански ориентированная психология (с подобающим своему имени смирением) займет свое место в одном ряду с гуманистической, позитивной, экзистенциальной психологией, давно и небезуспешно реализующими эту миссию; надеяться, что «наша» христиански ориентированная психология воспримет то, что наработано в зарубежной психологии религии; что в

Литература

Грейвс Р. Белая Богиня: Избранные главы. СПб.: Амфора, 2000.

Кондратьев М.Ю. Психология и религия: параллельные проблемно-предметные плоскости // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2007. Т. 4,. № 2. С. 65-73.

Леонтьев Д.А. Встретимся в городе // Psychologies. 2006. № 9.

Лоргус А.В. Психология: с религией или без нее? // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2007. Т. 4, № 2. С. 58-64.

Миронова М. Категория «развитие» в психологии и христианской антропологии // Московский психотерапевтический журнал. 2005. №3. С. 75-98.

Слободчиков В.И. Христианская психология в системе психологического знания // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2007. Т. 4, № 2. С. 90-97.

Huxley J. Essays on a Humanism. London: Penguin Books, 1964.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.