CC BY
27
СОБЫТИЯ И СУДЬБЫ Landmarks in Human History
О.А. Милевский
«ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ» ГАВРИИЛА ГЛИКО: ИЗ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ССЫЛКИ ВРЕМЕН ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА III
O.A. Milevskiy
Gavriil Gliko's "Road to Calvary": From the History of Political Exile during the Reign of Alexander III
Изучение истории политической ссылки в нашей стране имеет давние традиции. В советской, да и в большей части постсоветской историографии основное внимание уделялось и уделяется общим проблемам существования института политической ссылки, причем акцент делался и делается на обличении карательной политики царизма и на культурно-просветительской деятельности ссыльных в Сибири1. Конечно, уделялось внимание и выдающимся представителям революционного лагеря, отбывавшим ссылку, при этом исследователи практически не писали о людях «второго плана», оказавшихся в политическом изгнании.
Представляется, однако, что в сегодняшней историографической ситуации все более оправданным и продуктивным является подхода «персональной истории» для более полного воссоздания истории сибирской политической ссылки, а также для более глубокого понимания того социального и духовного раскола, который в последней трети XIX - начале XX вв. все более явно нарастал во взаимоотношениях самодержавной власти и российского общества2.
Целью данной статьи является воссоздание, на основе сохранившихся архивных документов, «ссыльной биографии» практически неизвестного в истории революционного движения «маленького человека» - Гавриила Александровича Глико.
«Крамола» в Одессе
Гавриил Глико, имевший греческое подданство, родился в 1855 г. и проживал в Одессе.
Формирование его личности пришлось на бурлящие пореформенные годы. Одесса переживала тогда время «свободомыслия». Протестными традициями зарекомендовал себя Новороссийский университет, открытый в 1865 г. на базе Решильевского лицея. В начале 1870-х гг. в городе активно действовали и революционные кружки, в частности близкий к «чайковцам» кружок Ф.В. Волховского и кружок И.М. Ковальского. Здесь же в 1875 г. зародилось первое серьезное рабочее сообщество - «Южнороссийский союз рабочих», организованный Е.О. Заславским. В это же время Одесса стала крупной перевалочной базой для доставки из-за границы нелегальной революционной литературы, с которой активно знакомилась и местная образованная молодежь. Она же поставляла кадры и в возникающие народнические кружки.
Вся эта кипучая жизнь портового южного города, естественно, не могла не затронуть молодого, горячего и полного сил Глико. Однако нет сведений о том, что он в 1870-е гг. был хоть как-то причастен к противоправительственному движению. Миновала его и череда массовых арестов в связи с делом «О революционной пропаганде в Империи», по которому власти арестовали более 4 тыс. человек3.
Скорее всего, в 1874-1877 гг. Глико был одним из многочисленных сочувствующих пропагандистам-народникам, и если у него в то время и были какие-то контакты с ними, то они не носили системного характера. Возможно на формирование его оппозиционных настроений повлияла ситуация полицейской истерии и массовых арестов участников «хождения в народ», охвативших всю Европейскую Россию. Тем более что на волю нет-нет да просачивались слухи о тюремном произволе над политическими заключенными. И зачастую эти слухи имели вполне реальное наполнение. Так, в различных российских тюрьмах в ходе проводимого дознания по делу «О революционной пропаганде в Империи» (в дальнейшем оно выльется в знаменитый «процесс 193-х») из первоначально привлеченных к следствию 265 человек до начала процесса 43 скончались, 12 покончили с собой и 38 сошли с ума4.
К тому же при подготовке «процесса 193-х» в тюрьмах не раз вспыхивали беспорядки, спровоцированные произволом тюремной администрации, в результате чего арестанты подвергались насилию. Напомню, что наиболее вопиющий случай произошел в Доме предварительного заключения в Санкт-Петербурге, когда по приказу столичного градоначальника Ф.Ф. Трепова арестованного студента А.С. Емельянова (Боголюбова) наказали розгами5.
Естественно, в такой обстановке оппозиционно настроенная молодежь быстро становилась более радикальной во взглядах и бралась за оружие. Первой ласточкой народнического террора был выстрел 24 января 1878 г. В.И. Засулич в столичного градоначальника Трепова, как раз в отместку за его приказ о телесном наказании Боголюбова. В обстановке усиливающейся конфронтации между
обществом и властью, последняя все чаще прибегала к использованию репрессивных мер, а это, в свою очередь, проявлялось в сворачивании открытых судебных процессов по политическим делам и ужесточении судебных приговоров, вплоть до смертной казни.
Очевидно, серьезное влияния на формирование оппозиционных настроений Глико оказали беспорядки в Одессе, вспыхнувшие 24 июля 1878 г. во время оглашения смертного приговора И.М. Ковальскому (приговор был вынесен за оказанное им вооруженное сопротивление при аресте). Июльские события, сопровождавшиеся стрельбой с обеих сторон и жертвами, привлекли дополнительное внимание центральной власти к этому беспокойному городу. А дальнейшее нарастание террористической активности народников (жертвой которых стал, например, шеф жандармов и сторонник репрессивной линии в отношении революционеров генерал-лейтенант Н.В. Мезенцов), покушение 2 апреля 1879 г. землевольца А.К. Соловьева на Александра II привели к тому, что последовал указ императора от 5 апреля 1879 г.
Согласно указу, в стране были созданы на шесть временных генерал-губернаторств во главе с генерал-губернаторами, наделенными чрезвычайными полномочиями в области карательной политики. Эти полномочия включали: а) высылку в административном порядке всех лиц, чье дальнейшее проживание в данном генерал-губернаторстве могло «считаться вредным для общественного порядка»,
б) заключение в тюрьму людей, невзирая на их положение и звание,
в) полное запрещение или временное закрытие газет и журналов, г) принятие всех мер, какие они сочтут нужными для «поддержания спокойствия и порядка» на территории генерал-губернаторства6.
Кроме того, указ давал право генерал-губернаторам предавать военному суду, «когда они признают это необходимым», обвиняемых в любом государственном преступлении7.
В итоге в руках генерал-губернаторов было сосредоточено право проведения фактически бесконтрольных карательных мер в административном порядке.
В числе шести временных генерал-губернаторств было создано и Одесское с центром в Одессе. Генерал-губернатором в нее был назначен герой обороны Севастополя Э.И. Тотлебен. Однако реальным проводником политики по усмирению революционного движения стал правитель дел канцелярии генерал-губернатора С.Ф. Панютин, являвшийся «правой рукой генерал-губернатора»8.
По инициативе Панютина и при поддержке Тотлебена в городе развернулась настоящая охота на «неблагонадежных». Вот как описывали ее очевидцы: «Во все пребывание мое в Одессе говорили больше о Панютине, чем о Тотлебене, и Панютин был действительно грозой одесситов. Пройдя школу Муравьева-вешателя, он не церемонился с обывателями: одновременно с «процессом 28», окончившемся пятью виселицами, он предпринял коренное очищение
города; сравнивая городскую думу с Парижской коммуной 1871 г., он выхватил несколько человек из служащих, затем пошли аресты учителей, литераторов, студентов, чиновников и рабочих; масса лиц была выслана, и нигде кажется, эти высылки не были так произвольны и возмутительны; кроме того, они совершались с лихорадочной поспешностью, даже без достаточного удостоверения личности, по ошибке ссылались однофамильцы или родственники»9.
Как указывают сохранившиеся свидетельства мемуаристов, людей «вагонами отправляли из Одессы» в административную высылку10.
По данным «Вестника Народной воли», за время с апреля 1879 г. до покушения на Александра II 1 марта 1881 г. только из Киевского, Одесского и Харьковского генерал-губернаторств было выслано в различные уголки России, в том числе и Восточную Сибирь 1 767 человек. Это из общего числа в 2 602 человека, сосланных за 18781880 гг., - цифры, официально озвученной министром внутренних дел М.Т. Лорис-Меликовым11.
Причем наиболее «отличившейся» следует считать именно одесскую генерал-губернаторскую власть. Осенью 1879 г. Тотелбен представил императору записку, в которой сообщал о «значительном уничтожении крамолы». За это 5 октября 1879 г. ему был пожалован титул графа12.
Жертвами полицейского произвола в Одессе очень часто становились вполне законопослушные подданные. Так, из города была выслана в Восточную Сибирь целая группа служащих Одесской городской управы (делопроизводитель одесской городской управы Гернет и другие), писатель и постоянный сотрудник «Одесских ведомостей» С.Н. Южаков13 и уж совсем анекдотично смотрелась высылка - да не куда-нибудь, а в Восточную Сибирь - известного на юге и вполне лояльного власти фельетониста С.Т. Герцо-Вино-градского (писал под псевдонимом «Барон Икс»)14. Бывали и вовсе вопиющие случаи, когда по ошибке высылали однофамильцев или людей, случайно оказавшихся на месте проводимого обыска или ареста15.
Все эти полицейские мероприятия порождали массовое недовольство в городе. Свидетель тех событий революционер М.Ф. Фроленко вспоминал: «Над городом словно повис густой туман. Всех стал давить кошмар; крик, что так дальше жить нельзя, всюду носился в воздухе. Все насторожились, стали ждать особых выступлений со стороны революционеров. Отдельные личности сами выступали иногда и предлагали себя в помощники»16. А «Народная воля» возникшая в августе 1879 г. на обломках «Земли и воли», первоначально даже планировала осуществить террористический акт против Панютина17.
Вообще народовольцы, решительные и, как казалось тогда, неуловимые, использовали Одессу как один из важнейших центров
приложения сил организации. А учитывая ментальность одесситов, все действия «Народной воли» обрастали массой слухов, еще более будоражащих горожан. Несомненно, накаленная политическая атмосфера не могла не оказать влияния на горячего, импульсивного и остро реагирующего на любое проявление несправедливости Гли-ко. Поэтому неудивительно, что он оказался втянутым в водоворот революционных событий и вскоре был арестован.
«В места не столь отдаленные»
Дело Глико рассматривалось в Одесском военно-окружном суде 7 мая 1880 г18.
В позднейшей официальной полицейской хронике об этом деле писалось как о незначительном и указывалось только, что Одесский военно-окружной суд «рассмотрел дело греческого подданного Гавриила Глико (25 лет), одесского жителя; его обвиняли в пропаганде среди народа. Глико был осужден на ссылку в Сибирь, в места не столь отдаленные»19. Судя по всему, в деле фигурировал один Глико, из чего явствует, что во время полицейского дознания он проявил твердость и не дал показаний о своих контактах в революционной среде.
Казалось бы, следы этого малозначительного даже по полицейским меркам революционера должны были затеряться на громадных пространствах сибирской ссылки. Но архивный поиск принес свои плоды, и документы Тобольского архива позволили реконструировать повседневную жизнь и борьбу за свои человеческие права Глико в западносибирской ссылке.
Из его статейного списка удалось установить детали его «преступления и наказания»: «За принятие участия в сообществе, стремящимся к ниспровержению, путем насильственных действий, государственного и общественного строя России, выразившимся в распространении печатных сочинений, направленных к возбуждению бунта, против власти верховной и в имении у себя письменных сочинений явно оскорбительных для чести Священной Особы Государя Императора, без распространения таковых, и разрешения на то начальства, лишен всех прав состояния и приговорен к ссылке в Сибирь на поселение в места не столь отдаленные. До отправления его по назначению Глико был помещен в Мценскую политическую тюрьму, а в настоящее время, он, Глико, согласно распоряжению Министра Внутренних дел, ссылается в ведение Генерал-губернатора Западной Сибири»20.
Если опустить в его статейном списке стандартную формулировку в виде грозного «участия в преступном сообществе», которая, судя по статейным спискам других сосланных, использовалась весьма часто, вся реальная его вина заключалась даже не в распространении, а лишь в хранении запрещенной литературы, которую
у него нашли во время обыска. Однако в то время этого оказалось достаточно для ареста и вынесения обвинительного приговора военно-окружного суда. Суть приговора состояла «в лишении всех прав состояния и ссылке в Сибирь на поселение в места не столь отдаленные».
После оглашения приговора Глико был доставлен в Мценскую пересыльную тюрьму. В ней он находился с 26 июня по 18 июля 1880 г. Именно из Мценска и началась его ссыльная одиссея. Оттуда он, как и остальные, был направлен в специально оборудованном арестантском вагоне в Москву. В дальнейшем его путь в Сибирь можно реконструировать, опираясь на документы, сохранившиеся в сибирских архивах.
Из Москвы сформированная партия ссыльных на поезде следовала до Нижнего Новгорода. По прибытии в город партия «со станции железной дороги перевозится по ветви железной дороги на пароходную пристань контрагента перевозки арестантов, где тотчас же пересаживается из вагонов на арестантскую баржу, своевременно поданную к той пристани»21. Далее заключенных перевозили в Пермь на арестантской барже «Тюмень»22.
В Перми партию доставляли под конвоем с пристани на станцию Уральской горнозаводской железной дороги и помещали в арестантский вагон, в котором отправляли до Екатеринбурга. Дальнейший путь партии с Глико лежал до Тюмени. Туда она отправлялась на подводах, законтрактованных для перевозки арестантов. Дабы избежать нежелательных контактов с политическими, «в тот день, в который будет отправляться партия означенных преступников, прочие арестанты не должны пересылаться из Екатеринбурга в Тюмень»23.
Уже в середине августа Глико оказался в Тюмени, где был помещен, как и остальные, в местный тюремный замок.
С этого времени его судьбой стал распоряжаться Тобольский приказ о ссыльных, созданный в 1822 г. для распределения прибывающих по этапу ссыльных и находившийся в подчинении Тобольского губернатора.
31 августа местом пребывания Глико был избран небольшой уездный (окружной) городок Туринск24. Туда он был доставлен в соответствии с установленным порядком. Для сопровождения политических ссыльных Приказ о ссыльных просил Тобольское губернское жандармское управление прислать унтер-офицеров. Они наделялись особыми правами: все местные власти по первому их требованию должны были оказывать им содействие и выполнять их указания. Конвоиры получали «открытый лист» (с указанием фамилий жандармов и «государственного преступника», а также конечного пункта следования)25.
Выдавали также специальный «путевой лист», куда записывались населенные пункты, через которых везли ссыльного, а также все стоянки и их продолжительность. Кормовых денег на одного по-
литического ссыльного из привилегированных сословий выдавали по 15 коп. в день, на ссыльного их непривилегированных - по 10 коп.26 Так что Глико, как иностранный подданный, вынужден был довольствоваться минимальной суммой.
Наконец, когда конвоиры доставили ссыльного к месту ссылки, он поступил в ведение полицейского исправника и местных жандармских властей. С этого момента власть Приказа о ссыльных над ссыльными оканчивалась27.
Именно таким образом Глико и попал в Туринск, куда следовал, как гласит запись в его статейном списке, «под строгим присмотром, без оков»28. Такая запись сама по себе свидетельствовала о незначительности его преступления.
Туринское «поле борьбы против произвола»
В то время Туринск представлял из себя административный центр Туринского уезда (округа). В городе проживало чуть более 3 тыс. человек.
По прибытии в город Гарвиил Глико нанял небольшой дом. Над вновь прибывшим ссыльным был установлен гласный надзор полиции.
Государство выделяло на содержание одного политического ссыльного из привилегированных сословий 6 руб.: 1 руб. 50 коп. «квартирных» и по 15 коп. в день кормовых. Высланным из непривилегированных сословий полагалось по 3 руб. 30 коп: 1руб 50 коп. «квартирных» и 6 коп в день «кормовых». Кроме того, дважды в год выдавалось пособие на одежду29.
При бытовом обустройстве Глико было на кого опереться. В городе он застал небольшую, но весьма сплоченную колонию политических ссыльных (Л.А. Иванов, Н.А. Шевелев, Д.Е. Куплевасский, В.И. Татаринчик, И.Р. Попов и других30). Среди них по моральному авторитету и степени влияния на других ссыльных выделялся осужденный по «процессу 50-ти» Лев Андреевич Иванов. Ссыльные жили дружно, у них существовала касса взаимопомощи, из которой выплачивались пособия нуждающимся. Действовала также общественная мастерская, где каждый находил занятия ремеслом по душе, а при продаже произведенного товара получал небольшую плату31. Душой мастерской был Иванов, славившийся как отменный столяр32.
Досуг ссыльные заполняли чтением и традиционными спорами на общественно-политические темы, не чурались связей с местной молодежью и образованными людьми. Но вся видимая «благопристойность» провинциальной уездной жизни нарушалась ограничительными полицейскими предписаниями, которые начали поступать как раз в это время.
Дело в том, что после взрыва, организованного народовольцами
5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце, для борьбы с революционным подпольем под руководством министра внутренних дел Лорис-Ме-ликова была организована Временная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия. На первых порах Лорис-Меликов пошел на некоторые уступки либеральному обществу. Так, был пересмотрен ряд дел о несправедливо высланных в административном порядке. Но при этом для политкаторжан и сосланных по приговору суда режим гласного полицейского надзора и пребывания в ссылке ужесточили.
Причем унизительный, а зачастую и чрезмерный надзор за политическими ссыльными был особенно характерен именно для Тобольской губернии. Влияла на это и обстановка в стране, но, несомненно, многое зависело и от губернской администрации.
В 1878-1886 гг. губернатором Тобольской губернии служил В.А. Лысогорский. После покушения на Александра II он получил предписание главы Верховой распорядительной комиссии Лорис-Ме-ликова: «Ваше превосходительство, имейте обращать самое тщательное внимание на всякий отдельный слух и всякое отдельное нарушение порядка, восстановляя истину соответствующими объяснениями, и нарушенный порядок принятием надлежащих осторожных мер лично и через лиц вполне надежных и понимающих значение переживаемых Россиею дней». В соответствии с этим указанием Лысогорский предпринял меры по усилению бдительности. В одном из распоряжений от 14 июля 1881 г. он прямо указывал: «Полицейские власти и учреждения побудить иметь усиленное наблюдение за всеми вообще прибывающими неизвестными лицами и теми из временных или постоянных жителей, которые навлекают подозрение в неблагонадежности, а равно и за сношениями их»33.
Подобного рода инструкции падали на благодатную почву, а учитывая низкий культурный уровень чинов уездных жандармских управлений и управлений полиции, не говоря уже о местных полицейских урядниках, низших полицейских чинах, порождали массу поводов для столкновения с ссыльными.
А что уж говорить о Глико, который остро переживал несправедливость и суровость своего приговора и, в силу южного темперамента, не мог с этим смириться. Особенно стесняла и еще более раздражала система гласного полицейского надзора, под которую он попал практически сразу же по водворении в Туринск. В частности, он обязан был, как и все высланные под гласный надзор полиции, ежедневно ходить в полицейское управление и отмечаться у исправника
Именно в это время местные власти начали вводить запреты даже на кратковременные отлучки за город, хотя во многих местах это диктовалось отнюдь не желанием подышать свежим воздухом, а насущной необходимостью обеспечить себя продовольствием (охота, рыбалка, сбор ягод, грибов и трав) и хоть каким-то дополнительным
заработком. Эти запреты очень раздражали ссыльных и порождали в разных местах их конфликты с полицией.
Уездная полиция стала шире проводить поквартирный обход, а по положению жандармы и полицейские могли без всякого предупреждения вторгаться в жилища, занимаемые ссыльными. Это также вызывало недовольство ссыльных.
Вообще, оказавшись в ссылке, «государственные преступники» избирали для себя различные стратегии поведения. Одни из них, обычно мало «провинившиеся» перед властями, смирялись с действительностью и стремились просто выжить, чтобы затем вернуться в Европейскую Россию и начать жизнь с чистого листа. Кто-то замыкался в себе, тяжело переживая свою участь и гибель того дела, которому служил, - это могло вести к депрессии, психическим расстройствам, алкоголизму и самоубийству. Часть ссыльных, имевшая высокий уровень интеллектуального развития и сохранившая интерес к учебе и науке, начинала активно заниматься самообразованием и потом много сделала для изучения Сибири и ее народов, их истории и культуры.
В большинстве своем политические ссыльные ощущали себя пленными, но не сдавшимися. Эта позиция была четко озвучена якутскими ссыльными: «Мы понимаем, что ссылка является тем же полем борьбы против произвола и насилия, как и то, что мы здесь остаемся теми же борцами, что и на воле, только в иных условиях»34. Поэтому противодействие местной администрации, нарушающей их права, стремление уйти из-под действия репрессивного законодательства с помощью побегов рассматривалось ими как вполне допустимые действия. Протесты ссыльных носили как коллективный, так и индивидуальный характер. Индивидуальное сопротивление в условиях ограничения свободы и практически полной зависимости от жандармских и полицейских чинов, конечно, было психологически более трудным делом: ведь человек, каким бы физически крепким и психически стойким он не был, оставался один на один с бездушной карательной машиной государства.
Но именно к такой форме борьбы решился прибегнуть Глико.
Впрочем, и сама обстановка, в которой находились политические ссыльные в Туринске, этому способствовала. Сами они характеризовали Туринск так: «городишко невзрачный, но как место ссылки он считался неплохим, только порядки тамошние издавна установились для "политиков" несноснейшие». Местную жандармерию и полицию совсем задергали требованиями не спускать глаз с «государственных преступников», что в силу своего разумения та и пыталась делать, множа и порождая конфликты35.
В такой ситуации неудивительно, что темпераментная натура Глико не могла мириться с такими порядками мириться. И началась его личная «война» с местными полицейскими властями.
Уже в рапортах Туринского уездного (окружного) исправника
(начальника уездной полиции) А.Д. Кочергина от 31 октября и 28 ноября 1880 г. было отмечено, что «государственный преступник» Глико «ведет себя грубо и дерзко, но пока ни в чем предосудительном не замечен»36.
Напряжение в отношениях между Глико и полицией нарастало, что вылилось в первый большой конфликт, вышедший на уровень генерал-губернатора Западной Сибири в феврале 1881 г.
Туринское уездное (окружное) полицейское управление узнало (вероятно, из доноса), что Глико начал готовиться к побегу. Для чего, как явствовало из рапорта жандармского унтер-офицера Алексея Дубинина, «приобрел себе два чистых паспортных бланка с целью скрыться из своего места жительства»37. После получения подобного сообщения 24 февраля в доме Глико в присутствии окружного стряпчего, трех нижних чинов Отдельного корпуса жандармов и понятых был произведен обыск «на предмет отыскания паспортных бланков»38, которые, впрочем, найдены не были. В свою очередь Глико в ответ на подобные действия жандармов и полиции написал прошение на имя генерал-губернатора, в котором жаловался на притеснения с их стороны.
Прошение вызвало служебную реакцию со стороны власти.
В письме Туринскому окружному исправнику Кочергину от 22 сентября 1881 г. Тобольский губернатор Лысогорский поставил перед полицейскими чинами весьма деликатную задачу. Подчеркнув, что «местная полиция должна строго наблюдать за тем, чтобы поднадзорное лицо не только не имело возможности оставить назначенное для него место жительства, но даже временно не отлучалось бы за черту поселения, для чего в инструкции Начальникам полиции предлагаются надлежащие правила (п. 8, 9 и 10)», он напомнил, что, «тем не менее, этой же инструкцией предписывается особенная осторожность по наблюдению за преступниками, так, чтобы оно ни в коем случае не было стеснительным или оскорбительным для подчиненного надзору полиции»39.
Далее губернатор, разбирая случай с делом о якобы имеющихся у Глико паспортных бланков и ссылаясь на неясность ситуации, указал исправнику, чтобы он и подчиненные ему полицейские чины «в деле полицейского надзора за известными лицами и вообще в своих отношениях к ним в точности руководствовались вышеупомянутыми и другими установленными на этот предмет правилами». А далее ставил ему на вид за «неполноту в протоколе обыска и постановления Вашего по этому предмету таких данных, по которым можно было бы определить, была ли произведена и в чем именно стояла предварительная проверка полученного Вами сведения»40.
Губернатор Лысогорский потребовал от исправника Кочергина «немедленно предоставить объяснительные сведения, с предоставлением фактических доказательств правильности Ваших действий». И при этом предупредил его: «в случае медленности с Вашей сто-
роны в предоставлении означенных сведений за таковыми будет командирован нарочный, с от несением расходов по его отправке на Ваш счет, и кроме того, Вы будете подвергнуты личной ответственности за неисполнение настоящего моего требования»41.
Жалоба Глико породила бюрократическую переписку между начальством генерал-губернаторства, губернии и уезда, которая привела к служебным выводам в отношении уездного (окружного) исправника. Вероятно, свою долю начальственной выволочки получили все жандармские и полицейские чины уезда (округа).
Однако подобная реакция власти, как показало время, только разожгла страсти с обеих сторон.
В рапорте Тобольскому губернатору от 26 декабря 1881 г. Туринский уездный исправник Кочергин сообщал, что Глико «грубо и дерзко обращается с начальствующими лицами». Видимо, таких рапортов было несколько, в результате чего 13 июня из Тобольска последовало указание сделать «государственному преступнику» Глико «должное внушение, предупредив его при этом, что если он будет продолжать так себя вести, то подвергнется на первый раз переводу на жительство в более отдаленную и худшую местность»42.
Однако «должное внушение» не возымело действия, и Глико продолжил игнорировать требование ходить каждый день в полицейское управление и отмечаться у исправника. В результате полицейские ходили к нему домой, чтобы удостовериться в его нахождении на месте, и этим порождались новые столкновения.
Так, 14 декабря 1883 г. при посещении квартиры Глинко стражником полицейского управления Антоном Томиловым произошел очередной конфликт. Томилов так описал его в рапорте исправнику: «Вечером часов в 7 при посещении квартир политических ссыльных и зайдя к Глико я застал его сидящим за столом и закусывающим что-то, который увидев меня сказал: "Не смейте никогда ко мне заходить в комнату, а можете обращаться на кухню, в следующий раз я буду бить за это вам морду". На, что я не ответил ему, Глико, ни слова и вышел»43.
Очевидно, что вызывающее поведение Глико не было просто единичным актом в состоянии аффекта - это была продуманная система действий политического ссыльного. Эта система была направлена не только на дезавуирование доступными ему способами несправедливого на его взгляд судебного приговора, но и на отрицание самого института административной высылки. Можно предположить, что, стараясь не допускать полицейских в свое жилье, Глико ставил целью максимально возможное сохранение своего «личного пространства», своей «свободы личности».
Вообще для большинства активных борцов с самодержавием, оказавшихся в руках карательного аппарата, который однозначно ими воспринимался как враг, было крайне важным сохранить независимость духа и мысли. Такой поведенческой моделью они явно
демонстрировали власти следующее: нашей плотью вы можете распоряжаться, а над нашими мыслью и духом вы не властны. Эту же тактику исповедовал и Глико.
Беспокойный ссыльный, подававший опасный пример остальным, конечно, не мог не беспокоить жандармское и полицейское начальство. Тем более что до этого ими была раскрыта незаконная деятельность Иванова, создавшего среди местной молодежи кружок, куда входили и политические ссыльные и местная интеллигенция44. Донесения об этом пошли в Тобольск, и в октябре 1880 г. было принято решение о переводе Иванова еще дальше на север - в Сургут45.
Но на смену Иванову группу ссыльных Туринска пополнила другая яркая фигура - М.П. Сквери, земляка Глико по Одессе, осужденного в 1877 г. по делу «Южнороссийского союза рабочих». За отказ принести присягу Александру III его весной 1881 г. перевели из Пелыма в Туринск46.
В такой ситуации неудивительно желание исправника избавиться хотя бы от одной «буйной головушки». Поэтому-то вслед за инцидентом с полицейским стражником туринский исправник написал ходатайство на имя Тобольского губернатора о переводе Глико «в более отдаленные места, хотя бы в село Пелым»47. До поры до времени эта просьба оставалась без «реакции сверху». Однако новое столкновение Глинко с властями не заставило себя долго ждать. Только теперь дело приняло более серьезный оборот.
3 сентября 1884 г. в момент очередного поквартирного обхода полицией политических ссыльных между Г. Глико и все тем же То-миловым произошел очередной конфликт, но теперь уже с применением физического насилия.
Из полицейского рапорта явствовало, что «Глико нанес Томило-ву удары палкою по лицу в правую щеку и по рукам, но свидетелей при этом не было, так как дело происходило в комнате»48. Единственным очевидцем этой стычки оказалась некая неустановленная женщина, находившаяся тогда же в квартире Глико и помешавшая стражнику использовать для защиты шашку49.
По этому случаю было начато дознание, в ходе которого местный врач Евдокимов произвел освидетельствование пострадавшего полицейского и вынес заключение, что «повреждения нанесенные полицейскому стражнику Томилову должны быть отнесены к лег-ким»50.
Вообще, в попытках защитить свое человеческое достоинство и протестуя против условий ссыльнокаторжного режима революционеры использовали разные формы, в том числе и «оскорбление действием» представителей власти.
В итоге дознания на имя губернатора новым туринским исправником, Д. Навродским, был направлен рапорт, в котором вновь содержалась просьба о его переводе из Туринска «во избежании более серьезных последствий, могущих произойти между стражниками и
Глико, так как он их не редко оскорблял словами, при посещении его квартиры»51. В отношении же данного дела исправник писал, что «следствие по этому предмету начать нельзя, по неимению сви-детелей»52.
В данном случае Глико еще повезло: дело ограничилось решением губернатора о переводе ссыльного в более северный городок
- Березов (Березово). В постановлении на этот счет, отправленном Березовскому окружному исправнику В.Н. Никитину 26 сентября 1884 г., губернатор Лысогорский указывал: «Признать необходимым состоящего под гласным надзором полиции в г. Туринске, политического ссыльного Гавриила Глико, в виду дерзкого его поведения против полицейских служителей... выслать в город Березов, под гласный же надзор полиции... По прибытии Глико в Березов, водворить его с учреждением строгого гласного надзора полиции, и о времени прибытия его донести установленным порядком»53.
Так ссыльная судьба Г. Глико совершила очередной зигзаг и 16 ноября 1884 г. он был отправлен из Тобольского тюремного замка, куда его перевели из Туринска, в Березовское полицейское управле-
ние54.
В знаменитом Березове
Березов - старинное и широко известное место русской ссылки
- помнил еще семью А.Д. Меньшикова и князей Долгоруких. По данные на 1875 г., в нем проживало 1 888 человек55.
Ко времени доставки туда Глико в городке сформировалась немаленькая для столь небольшого окружного центра колония «политиков», куда входили Н.А. Короткевич, В.В. Басинский, С.М. Артоболевский, И.А. Гервасий, В.П. Распопин и другие56.
Надзор за Глико, уже обретшим репутацию склонного к «ослушанию и неподчинению», был установлен весьма строгий. Согласно правилам надзора, домохозяева, сдающие кров ссыльным, должны были давать полицейскому исправнику, расписку о том, что обязуются доносить о поведении своего квартиранта. В архиве удалось найти такой «документ эпохи» и в отношении Глико: «...Я нижеподписавшийся Березовский мещанин Илья Ильич Падерин дал эту подписку Березовскому полицейскому управлению, в том, что за переведенным ко мне на квартиру Гавриилом Глико обязуюсь исполнять наблюдение... в силу чего если будет мною замечено за ним что-либо противозаконное или он будет иметь продолжительные отлучки доводить до сведения полиции»57.
Так Глико оказался и под гласным надзором полиции, и под негласным надзором хозяев дома, где его поселили. Его «личное пространство», которое он так старательно оберегал в Туринске, в Бе-резове уменьшилось. Он всегда был на виду. Это естественно было противно его свободолюбивому характеру и еще более выводило его
из себя.
Учтя печальный для него опыт предыдущих конфликтов и фактически сохранив «неподнадзорной» только сферу мысли и духа, Глико выбрал иную линию протестного поведения. В поэтической форме ее ярко выразил другой народник - поэт и журналист Феликс Волховский:
Пусть я в тюрьме, пускай я связан, Всё ж остается мне мой смех; И им я доконаю тех, Кому веревками обязан!58
И Глико стал доверять свои оппозиционные мысли бумаге: в письмах, адресованных на имя родных, он жестко критиковал правительство и его политику, а также высмеивал губернское и окружное начальство, местные полицейские порядки. Хотя он прекрасно знал, что вся почта политических ссыльных просматривается, поскольку, по установленному порядку, сам должен был представлять свои письма исправнику. Возможно, впрочем, именно на это он и рассчитывал и именно к этому стремился. Так или иначе, но окружной исправник Никитин сделал ему предупреждение по поводу «критикования» власти в его письмах. Так Глико получил основание для жалобы губернатору.
После его жалобы, естественно, по поводу его писем возникла бюрократическая переписка между Березовским окружным исправником Никитиным и Тобольским губернатором Лысогорским.
Окружной исправник в рапорте от 4 апреля 1885 г. доносил, что в письмах Глико, которые он представил губернатору, «заключались "суждения" о должностных лицах и оскорбительные выражения и кроме сего в последних из них "суждения" о распоряжениях правительственных властей по "наделу крестьян землею", а также неясные выражения». Далее исправник отмечал, что «1) лишенному всех прав состояния государственному преступнику Глико... было сделано исправником предостережение, чтобы он в письмах воздерживался от критикования правительственных распоряжений, оскорбления властей от правительства установленных, а также и от политически неясных выражений. 2) что несмотря на предостережение Глико от своих выпадов не воздержался и не подчинившись... написал жалобу Губернатору, которого, он, Глико, как выражено в последнем его письме будет бомбардировать вероятно прошениями. 3) Глико... завел знакомства с государственными преступниками и по видимому сочувствует им; 4) что явно ослушиваясь и не подчиняясь законным требованиям Исправника, Глико тем самым оказывал вредное влияние на других государственных преступников, которым образ действий Глико не может быть неизвестен»59.
И в заключении исправник обращался к губернатору с просьбой
«сделать распоряжение о высылке Глико из Березово в с. Кондин-ское, в котором находится только один поднадзорный и в котором следовательно Глико может быть менее вредным»60.
Стремясь всячески обезвредить столь «вредного» ссыльного, окружной исправник Никитин использовал для этого любую возможность, и вскоре подобная представилась.
В квартире, нанимаемой Глико, 25 мая 1885 г. прозвучал выстрел из охотничьего ружья. По этому факту было начато полицейское дознание, о результатах которого было доложено губернатору. Из рапорта исправника следовало, что «Глико объяснил, что он взял ружье для проверки и делал пристрелку... о произведенном выстреле Глико мною назначено следствие с воспрещением ему, Глико, иметь у себя оружие»61.
Видимо, этот случай и стал последней каплей. Вскоре последовало решение губернатора о переводе Глико подальше в глушь - в село Кондинское, где в то время действительно в одиночестве отбывал ссылку Т.А. Тимошенко62.
В далекой северной глуши: Кондинское и Кушеватское
Село, куда Глико перевели летом 1885 г., находилось на территории Березовского округа. Оно было намного меньше Березова: тогда в Кондинском (Нахрачи) насчитывалось всего около 20 дворов. И по неписанному закону незримая черта разделяла село на две половины - «русский конец» и «остяцкий конец».
Надзор за ним и перлюстрация его писем со стороны березовского исправника были неусыпными. Письма тщательно просматривались, и в случае любого сомнения исправник их задерживал и отправлял в канцелярию Тобольского губернатора. Вот один из подобных рапортов: «Государственный преступник Глико письма которого подлежат цензуре... представил мне 11 ноября для просмотра письмо по адресу Одесса, Херсонская губерния Григорию Александровичу Глико... в котором оказались два письма от Глико к отцу и брату. В последнем письме я нашел места, которые по моему мнению не могут быть пропущены по статье циркуляра Вашего от 32 сентября 1882 г. за № 758. На этом основании упомянутое письмо имею честь представить при сем Вашему Превосходительству на рассмотрение»63.
В такой обстановке почти полной интеллектуальной изоляции Глико провел более трех лет, пока ситуация не изменилась. В Кондинское начали поступать новые ссыльные, причем крайне решительно настроенные по отношению к самодержавию. Многие были переведены сюда из Сургута за участие в протесте 1888 г., причиной которого стало еще большее наступление на права ссыльных со стороны нового губернатора, действительного статского советника В.А. Тройницкого, вступившего в эту должность в 1886 г. Прибыв-
шие в Кондинское участники «Сургутского протеста» (а среди них были В.Ф. Казаков, супруги Аверикевы, Я.А. Меримкин, В.Я. Яковлев (Богучарский), А.Т. Водзинский, а также В.А. Померанцев из Березова), несомненно, нашли поддержку у такого «вредного» нарушителя порядков ссылки, коим являлся в глазах властей Глико.
В Кондинском столкновения начались практически сразу же по прибытии туда новых ссыльных. 28 марта 1888 г. Березовскому окружному исправнику его подчиненный доложил о дерзком поведении В. Померанцева64. В этом же рапорте был упомянут и Глико. О реакции ссыльного на посещение его жилища сообщалось: «Будучи же у политического ссыльного Глико, перед уходом моим от него он высказал, чтобы я и не думал впредь ходить к нему в квартиру, а то, в крайнем случае будет для меня весьма неприятная встреча с ним при первом же нами его посещении»65.
Как видно из полицейских рапортов, Глико особенно близко сошелся с Померанцевым, и в первую очередь их сближало само неприятие гласного полицейского надзора за ссыльными. В обстановке жесткого противостояния между ссыльными и местной администрацией прошла вся весна 1888 г.
Когда все ссыльные уже были распределены по северным деревням, из Министерства внутренних дел пришло распоряжение министра Д.А. Толстого о том, что необходимо возбудить против участников «Сургутского протеста» уголовное дело. Началась новая полоса преследований и перемещений. Особенно быстро ситуация стала развиваться, как только закончилась распутица. Так, в конце мая в села Кондинское и Локосовское отправились жандармы. Проведенные ими обыски не обошлись без стычек с ссыльными, в том числе при участии Глико и Померанцева.
В результате губернатором Тройницким было принято решение об их переводе в еще более отдаленное и малонаселенное сельцо Кушеватское.
О том, сколь «вредными» и «опасными» считали их власти, можно судить по тексту секретного послания губернатора Березовскому окружному исправнику Никитину от 3 июня 1888 г.: «Признавая необходимым состоящих под надзором полиции г. Березова политических ссыльных: Гавриила Глико и Владимира Померанцева в виду дерзкого их поведения по отношению к чинам полиции, ныне же перевести на жительство в с. Кушеватское вверенного вам округа... А так как с водворением Глико и Померанцева в с. Кушеватское количество поднадзорных временно впредь до отправления находящихся увеличится до 5 человек надзор за которыми должен быть более бдителен и строгий, чего конечно нельзя ожидать от одного сельского начальства, я предлагаю Вам Милостивый Государь, одного из находящихся в Вашем ведении надзирателей за политическими ссыльными назначить для улучшения надзора в село Куше-ватское»66.
Вскоре большую часть ссыльных перевели в другие места, и с середины 1889 г. Глико остался в Кушеватском в одиночестве. Находясь в крошечном населенном пункте, где русские были наперечет среди остяков (хантов), проведя в ссылке уже около девяти лет, он, желая получить хотя бы минимальную свободу передвижения, обратился с прошением на имя губернатора о причислении его к категории государственных крестьян. Эту практику часто применяли политические ссыльные, уже отбывшие большие сроки, для получения некоторой свободы передвижения.
При положительном решении он мог бы воспользоваться правом «избрания места жительства, за исключением столиц и столичных губерний с отдачею на пять лет под надзор полиции»67. Однако ответ на его прошение губернатором Тройницким был дан отрицательный с указанием причины, что «для причисления в крестьяне, ему, Глико, на основании статей 731 и 738 Устава о ссыльных следует пробыть в разряде ссыльнопоселенцев 10 лет». И далее особо разъяснялась нвозможность «разрешить ему, Глико, разъезды в пределах Сибири и даже по Березовскому округу, в виду его неодобрительного поведения, за которое он переведен первоначально из Туринска в г. Бе-резов, а отсюда в последнее время в село Кушеватское т.к. отлучки ссыльнопоселенцев разрешаются лишь при хорошем поведении»68.
Так что никаких отлучек - наоборот, надзор за ним был усилен. Даже доставка ему продовольствия и других необходимых для жизни в этих глухих местах вещей вызывала у местных властей подозрение. Все перепроверялось не считаясь с расстояниями и временем. В этом отношении весьма показателен случай с получением им от приказчика купца Севастьянова «5 мешков крупчатой муки, лодки, 4-х пуда керосина и письма с фотографическими карточками». Казалось бы, ординарное событие для дальних сибирских сел, но оно привело к тому, что полиция направила специальный запрос в заполярный Обдорск (ныне Салехард) и там приказчик Михей Филиппов, доставивший все это, был на эту тему опрошен69.
Видимо власти опасались побега со стороны Глико. Эти подозрения казались им вполне оправданными после успешного побега ссыльных народников А.Н. Лебедева и И.И. Лазаревича из Сургута, осуществленного при помощи местных жителей в ночь с 18 на 19 февраля 1888 г. Беглецы успешно достигли Европейской России и доставили сведения о «Сургутском протесте» и произволе властей не только в Россию, но и далее за границу70.
Однако время и суровый северный климат делали свое дело, постепенно подтачивая крепкий организм несгибаемого борца с режимом ссылки. Именно в Кушевате Глико стал испытывать серьезные проблемы со здоровьем, связанные с острыми приступами ревматизма, для чего с разрешения местных властей ездил в Березовскую больницу, где пробыл на лечении с 13 января по 31 января 1889 г., а 13 февраля вновь вернулся в Кушеватское.
При этом даже приезд в Березов больных ссыльных из сел Березовского округа вызывало опасения уездной полиции. Связано это было еще и с тем, что приехавшие лечиться ссыльные обращались к властям за содействием в помещении в земскую больницу. При этом, однако, они не очень-то доверяли этой больнице для инородцев и на деле стремились получать медицинскую помощь на дому у своих товарищей, имеющих хотя бы зачатки медицинского образования. Такое положение дел затрудняло надзор над прибывшими на излечение и вызывало опасение, что их приезд будет использован в противоправительственных целях.
Сохранилось убедительное тому свидетельство - рапорт Березовского окружного исправника Никитина Тобольскому губернатору Тройницкому от 31 января 1888 г. В нем он, в частности, писал: «Земские заседатели представляют иногда в полицию одержимых болезнями политических ссыльных, для помещения в единственную в Березове инородческую больницу, но, между тем ссыльные эти, отказываясь от поступления в больницу, находят для себя более удобным пользоваться от болезней через врача на частных квартирах. Вследствие сего и так как некоторые ссыльные могут быть одержимы хроническими болезнями требующим постоянного лечения в течение продолжительного времени, имею честь просить Ваше превосходительство известить можно ли дозволить представленным из округа больным политическим ссыльным пользоваться от болезней в городе на частных квартирах и не следует ли отказавшихся от поступления в больницу ссыльных водворять в места их причислений»71.
Находясь в Сибири, Глико все же не чувствовал себя полностью оторванным от родных. Семья не оставляла его своей заботой.
Родной брат Григорий Александрович с женой даже решились для встречи с ним на дальнее путешествие из Одессы. С разрешения властей 9 августа 1889 г. они прибыли в Кондинское и остановились на квартире политических ссыльных Аверкиевых, туда же на свидание из Кушеватского прибыл и Гавриил Глико.
В это время надзор властей за политическими ссыльными Кон-динского был усилен, что явствует из рапорта сельского полицейского урядника Сенилова72. В Кондинском Глико оставался до конца октября 1889 г.
«Высылка этапным порядком за границу»
Видимо, приезд брата был связан с тем, что близился десятилетний срок пребывания Глико в ссылке, и семья стремилась как-то согласовать линию поведения для того, чтобы добиться его освобождения. Все же он официально являлся иностранным подданным, и родные не могли не использовать этого факта при обращении к властям. Именно после отъезда брата Глико направил Березовскому
окружному исправнику Никитину прошение о присылке ему копии статейного списка вместе с предписанием Тобольского губернатора от 31 декабря 1883 г. Свою просьбу он объяснял необходимостью получения этих документов для того, чтобы подать ходатайство73. Имелось ввиду ходатайство о причислении его к крестьянам, чтобы в дальнейшем иметь свободу передвижения и выбора места жительства.
Бюрократическая переписка по этому вопросу продолжалась вплоть до 1891 г. В нее, видимо, благодаря активности родных Глико, оказался вовлеченным и Департамент полиции МВД. В результате в феврале 1891 г. Тобольский губернатор получил из Департамента полиции разъяснения по ходатайству Глико. Его фрагмент приведен в секретном распоряжении губернатора Березовскому окружному исправнику В.К. Кондратовичу (назначен в 1890 г.): «...На основании 8 п. VII ст. Всемилостивейшего Манифеста 15 мая 1883 г. установленный законом для перечисления ссыльнопоселенцев в крестьяне десятилетний срок может быть сокращен до четырех лет, а по сему... Гавриил Глико... имел бы право, при условии одобрительного поведения, причислиться к крестьянам еще в мае 1884 г., т.е. через четыре года со дня вступления приговора о нем в законную силу». Далее документ гласит: «Принимая во внимание, что Глико как иностранный подданный не может быть причислен к податному состоянию, Департамент полиции находит, что на названное лицо следует распространить действие общего распоряжения Министерства Внутренних Дел, сообщенного мне в отношении от 13 октября 1889 г. за № 3430. В виду изложенного, Департамент полиции просит меня ныне же сделать распоряжение о высылке означенного греческого подданного Гавриила Глико этапным порядком за границу, с воспрещением ему на будущее время возвращаться в пределы России»74.
Как видно из данного документа, тобольские губернские власти в силу своей нерасторопности, перестраховки или простого нежелания затянули процесс возвращения Гавриила Глико из Сибири на долгие годы, что весьма ярко иллюстрирует всю неповоротливость полицейского бюрократического аппарата и архаичность сложившегося института политической ссылки.
Но как бы то ни было, спустя более чем десять лет после вынесения приговора полицейская бюрократическая машина закрутилась для Глико в обратном направлении. Уже 16 марта 1891 г. от губернского ревизора поселений было отправлено предписание Березовскому окружному исправнику о немедленной отправке Глико в Тобольск, а смотрителю Тобольского тюремного замка надлежало «по доставлении Глико из Березова, произвести новое сличение его примет, для отправления за границу препроводить в распоряжение Одесского градоначальника»75.
В конце документа содержалась интересная приписка, позволяющая судить о том, как поступали власти в отношении высылки
из России иностранных подданных. Она гласила: «В Одессе, как в пересыльном городе, проживает греческий консул, которому Глико и должен быть передан»76.
13 апреля Глико был доставлен в Тобольск из Березова, откуда, судя по предписанию, выбыл 1 апреля77. Дальнейший путь его лежал в Тюмень, куда он после улаживания всех тюремно-полицей-ских формальностей был препровожден из Тобольска 11 мая 1891 г. на частном пароходе в сопровождении надзирателя Петра Григорьева. В Тюмени его также ждала местная пересыльная тюрьма. В ней было проведено сличение его примет и далее, как гласит запись в справке, «таковые отправлены вместе с ним в распоряжение Одесского градоначальника»78.
В родной Одессе его «тюремно-ссыльное хождение по мукам» должно было закончиться передачей из Одесского тюремного замка греческому консулу с целью скорейшей высылки за границу.
Однако даже когда Глико уже наверняка находился за пределами России, бюрократическая переписка по поводу его персоны продолжалась, что лишний раз свидетельствует о медлительности и формализме документооборота по делам политических ссыльных. Так, практически до конца 1891 г. шла переписка в отношении получения сведений о приметах Глико, которые, как явствовало из письма Тобольского губернатора Тройницкого от 14 ноября 1891 г. так и не были доставлены из Тобольского тюремного замка, а между тем их настойчиво требовал Департамент полиции79. А по другим вопросам, в том числе о месте пребывания Глико, переписка велась и в октябре 1892 г80.
Следы же самого Глико, казалось бы должны были окончательно затеряться в заграничном далеке...
Однако оказалось, что прививка ненависти к существующему в России политическому строю, а немалую роль в этом сыграла и более чем 10-летняя ссылка, большая часть которой прошла в суровых условиях Обского Севера, привела Глико, уже в новой общественно-политической ситуации, в лагерь российской социал-демократии.
Из дошедших до нас воспоминаний известно, что в 1903 г. в типографии РСДРП в Женеве, печатавшей «Искру», в числе наборщиков «работал еще старый эмигрант Глико (грек)»81.
Так что, оказавшись за границей, он не только не раскаялся в своих «заблуждениях», а напротив, пополнил число участников российского революционного движения на новом этапе его подъема. И представляется, что если в 1880 г. он попал в его ряды скорее случайно, чем осознанно, в силу юношеских увлечений, то выбор его после высылки сначала в Сибирь, а потом за границу был уже вполне зрелым и сознательным.
* * *
Вся «тюремно-ссыльное хождение по мукам» Гавриила Глико - свидетельство того, что самодержавие, его карательный аппарат и его карательная политика своими непродуманными действиями и подчас явно несоразмерными совершенным проступкам наказаниями изрядно приумножили число явных и скрытых противников существующего политического строя.
Недальновидность самодержавия, мстительное желание судебных, тюремных, жандармских и полицейских чиновников всех уровней покарать «злоумышленников» как явных, так и только слегка замешанных в противоправительственной деятельности, имела самые пагубные последствия для России, направив ее историческую судьбу по порочному кругу все нарастающего насилия между властью и обществом, куда волей обстоятельств оказались втянутыми и такие люди «второго плана» в революционном движении, как Гавриил Александрович Глико.
Примечания Notes
1 Ретунский В.Ф. Государственные преступники: Страницы истории политической ссылки в Зауралье. Сургут, 1992; Казарян П.Л. Якутия в системе политической ссылки России, 1826 - 1917 гг. Якутск, 1998; Пяткова С.Г. Польская политическая ссылка в Западную Сибирь пореформенного периода. Сургут, 2008; Милевский О.А. Политическая ссылка 1860 - 1890-х годов на Тобольский Север: Социокультурный контекст. Тюмень, 2017.
2 Мауль В.Я. Лазарь Тененик на воле и в неволе (судьба крестьянского вожака «Чигиринского заговора») // Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина. 2017. № 1 (54). С. 7-17.
3 Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма. Москва, 1991. С. 77.
4 Троицкий Н.А. Крестоносцы социализма. Саратов, 2002. С. 158.
5 Революционеры 1870-х годов: Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. Ленинград, 1986. С. 232-243.
6 Степняк-Кравчинский С.М. Россия под властью царей // Степняк-Кравчинский С.М. Сочинения. В 2-х т. Т.1. Москва, 1987. С. 167.
7 Троицкий Н.А. Безумство храбрых: Русские революционеры и картельная политика царизма, 1866 - 1882 гг. Москва, 1978. С. 158.
8 Фигнер В.Н. Запечатленный труд // Фигнер В.Н. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1. Москва, 1932. С. 152.
9 Фигнер В.Н. Запечатленный труд // Фигнер В.Н. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1. Москва, 1932. С. 187.
10 ФроленкоМ.Ф. Записки семидесятника. Москва, 1927. С. 105.
11 Степняк-Кравчинский С.М. Россия под властью царей // Степняк-Кравчинский С.М. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. Москва, 1987. С. 211.
12 Троицкий Н.А. Крестоносцы социализма. Саратов, 2002. С. 231.
13 Заполярный Ян. «Бунт» пересыльных политических в красноярской тюрьме (Из воспоминаний бывшего политического ссыльного) // Былое.
1907. № 10. С. 116.
14 ФроленкоМ.Ф. Записки семидесятника. Москва, 1927. С. 105.
15 Заполярный Ян. «Бунт» пересыльных политических в красноярской тюрьме (Из воспоминаний бывшего политического ссыльного) // Былое. 1907. № 10. С. 116-117.
16 Фроленко М.Ф. Записки семидесятника. Москва, 1927. С. 106.
17 Фигнер В.Н. Запечатленный труд // Фигнер В.Н. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1. Москва, 1932. С. 188.
18 Троицкий Н.А. Безумство храбрых: Русские революционеры и картельная политика царизма, 1866 - 1882 гг. Москва, 1978. С. 317.
19 Хроника социалистического движения в России 1878 - 1887 гг.: Официальный отчет. Москва, 1906. С. 134.
20 Государственный архив в г. Тобольске (ГА в г. Тобольске). Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 381-381об.
21 Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 3. Оп. 4. Д. 964. Л. 17.
22 Там же. Л. 17об.
23 Там же. Л. 18.
24 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 478.
25 ГА в г. Тобольске. Ф. И-152. Оп. 8. Д. 400. Л. 51.
26 Лазарев Е.Е. Моя жизнь. Прага, 1935. С. 269.
27 Устав о ссыльных. Санкт- Петербург, 1876. С. 284.
28 ГА в г. Тобольске. Ф. И-152. Оп. 8. Д. 400. Л. 382.
29 Сургутянин. Сто лет Сургутской ссылке // Каторга и ссылка. 1929. № 12.С. 99.
30 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 625.
31 Ретунский В.Ф. Государственные преступники: Страницы истории политической ссылки в Зауралье. Сургут, 1992. С. 145.
32 Рощевская Л.П. Навечно и еще 10 лет // Урал. 1976. № 1. С. 129.
33 Сибирские и тобольские губернаторы: Исторические портреты, документы. Тюмень, 2000. С. 354.
34 Круссер Р.Г. Политическая ссылка и «Сибирская газета» // Сибирские огни. 1969. № 3. С. 142.
35 Майнов И.И. На закате народовольчества (Памяти В.Я. Богучарско-го) // Былое. 1917. № 5-6. С. 41.
36 ГА в г. Тобольске. Ф. И-152. Оп. 8. Д. 84. Л. 399.
37 Там же. Л. 388.
38 Там же.
39 Там же. Л. 388об.
40 Там же. Л. 389.
41 Там же.
42 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 395.
43 Там же. Л. 395об.
44 Рощевская Л.П. Навечно и еще 10 лет // Урал. 1976. № 1. С. 129.
45 Тобольский Север глазами политических ссыльных XIX - начала XX века. Екатеринбург, 1998. С. 407.
46 Деятели революционного движения в России: Вторая половина 1850-х - конец 1890-х гг.: Справочник и электронная база данных: Т. 2. Москва, 2009. С. 506.
47 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 403.
48 Там же.
49 Там же. Л. 403об.
50 Там же. Л. 406об.
51 Там же. Л. 405.
52 Там же.
53 Там же. Л. 410.
54 Там же. Л. 419.
55 Пирожников Г.А. Записки уездного исправника. Сургут, 2002. С. 73.
56 Тобольский Север глазами политических ссыльных XIX - начала XX века. Екатеринбург, 1998. С. 400-402.
57 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 493.
58 Поэты-демократы 1870 - 1880-х гг. Ленинград, 1968. С. 76.
59 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 424-425.
60 Там же. Л. 425об.
61 Там же. Л. 498.
62 Тобольский Север глазами политических ссыльных XIX - начала XX века. Екатеринбург, 1998. С. 403.
63 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 499.
64 Там же. Л. 438.
65 Там же. Л. 438об.
66 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 439, 439об.
67 Там же. Л. 70.
68 Там же. Л. 70об.
69 Там же. Л. 86.
70 Сургутянин. Сто лет Сургутской ссылки // Каторга и ссылка. 1929. № 12. С. 102-103.
71 ГА в г. Тобольске. Ф. И-152. Оп. 12. Д. 5. Л. 10.
72 ГА в г. Тобольске. Ф. И-330. Оп. 1. Д. 84. Л. 469.
73 Там же. Л. 473.
74 Там же. Л. 477, 477об.
75 Там же. Л. 478.
76 Там же. Л. 478об.
77 Там же. Л. 484.
78 Там же. Л. 480.
79 Там же. Л. 479.
80 Там же. Л. 486.
81 Германович Д.А. Из записной книжки партийного техника // Каторга и ссылка. 1928. № 8-9. С. 38.
Автор, аннотация, ключевые слова
Милевский Олег Анатольевич - докт. ист. наук, профессор, Сургут-
ский государственный педагогический университет (Сургут, Ханты-Мансийский автономный округ-Югра)
olegmilevsky@mail. ru
В статье на основе ранее не использованных архивных документов восстановлены основные моменты пребывания в сибирской ссылке греческого подданного Гавриила Александровича Глико. Будучи жителем Одессы, он оказался причастен к движению народников в 1880-е гг. Хотя он не принимал активного участия в деятельности какой-то революционной подпольной группы, он был арестован и сослан в Западную Сибирь как государственный преступник.
В судьбе этого «маленького человека» ярко отразился социальный и духовный раскол между самодержавной властью и российским обществом, который в последней трети XIX - начале XX вв. углублялся все сильнее. Изучение повседневной жизни Глико в сибирской ссылке ярко раскрывает деятельность карательного аппарата Российской империи, бюрократический механизм принятия решений центральной и местной власти в отношении «государственных преступников», находящихся в положении политических ссыльных. Особое внимание в статье уделяется выяснению подробностей его борьбы против полицейского надзора за ссыльными и вообще против ужесточения режима политической ссылки в 1880-е гг. Главным мотивом его протестных действий было стремление защитить свое человеческое достоинство.
Автор приходит к выводу, что карательный аппарат самодержавия своими решениями и действиями, часто несоразмерными проступкам людей, сильно приумножили число явных и скрытых противников существующего политического строя. Мстительное стремление судебных, тюремных, жандармских и полицейских чиновников всех уровней покарать «злоумышленников», даже тех, кто не принимал активного участия в противоправительственной деятельности, имело самые пагубные последствия для России. В итоге насилие между властью и обществом нарастало. И в водоворот революционной борьбы против самодержавия помимо своей воли оказались втянутыми и такие «маленькие люди», как греческий подданный Глико.
Самодержавие, генерал-губернаторство, политическая полиция, бюрократия, карательная политика, революционное движение, народничество, политическая ссылка, полицейский надзор, Сибирь, Тобольская губерния, Г.А. Глико.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Maul, V.Ya. Lazar Tenenik na vole i v nevole (sudba krestyanskogo vozhaka "Chigirinskogo zagovora") [Lazarus Tenenik at Large and in Captivity (The Fate of the Peasant Leader of the "Chigirin Conspiracy".).]. Vestnik
Ryazanskogo gosudarstvennogo universiteta im. S.A. Esenina, 2017, no. 1 (54), pp. 7-17. (In Russian).
(Monographs)
2. Kazaryan, P.L. Yakutiya v sisteme politicheskoy ssylki Rossii, 1826 -1917 gg. [Yakutia in the Russian Political Exile System, 1826 - 1917.]. Yakutsk, 1998, 494 p. (In Russian).
3. Milevskiy, O.A. Politicheskaya ssylka 1860 - 1890-kh godov na Tobols-kiy Sever: Sotsiokulturnyy kontekst [Political Exile to the Tobolsk North from the 1860s to the 1890s: The Socio-Cultural Context.]. Tyumen, 2017, 129 p. (In Russian).
4. Pyatkova, S.G. Polskaya politicheskaya ssylka v Zapadnuyu Sibir pore-formennogo perioda [Polish Political Exile in Western Siberia in the Post-Reform Period.]. Surgut, 2008, 161 p. (In Russian).
5. Retunskiy, V.F. Gosudarstvennye prestupniki: Stranitsy istorii politicheskoy ssylki v Zauralye [State Criminals: Pages from the History of Political Exile in the Trans-Urals.]. Surgut, 1992, 206 p. (In Russian).
6. Troitskiy, N.A. Bezumstvo khrabrykh: Russkie revolyutsionery i kara-telnaya politika tsarizma 1866 - 1882 gg. [The Madness of the Brave: Russian Revolutionaries and Tsarist Punitive Policy, 1866 - 1882.]. Moscow, 1978, 335 p. (In Russian).
7. Troitskiy, N.A. Krestonostsy sotsializma [Crusaders for Socialism.]. Saratov, 2002, 370 p. (In Russian).
Author, Abstract, Key words
Oleg A. Milevskiy - Doctor of History, Professor, Surgut State Pedagogical University (Surgut, Khanty-Mansi Autonomous Okrug-Yugra, Russia)
The article uses original archival documents to reconstruct major developments in the life of Gavriil A. Gliko, a Greek subject, during his Siberian exile. While living in Odessa, he got involved in Narodniks' movement in the 1880s. Although he never took an active part in any of clandestine revolutionary groups he was arrested and exiled as a state criminal to Western Siberia.
The destiny of this "little man" is a vivid manifestation of a social and spiritual split between Russian autocracy and society which was increasing in the latter third of the 19th and early 20th century. An insight into Gliko's everyday life in his Siberian exile reveals the Russian Empire's punitive policy, the bureaucratic mechanism for decision-making by central and local authorities regarding "state criminals" staying in political exile. The author highlights the details of his struggle against police supervision over political exiles and the tightening of political exile conditions in the 1880s, in general. The key motive for Gliko's protest actions was his intention to protect his human dignity.
The author comes to the conclusion that it was the punitive policies of the
Russian autocracy manifested through its decisions and actions, often incommensurate with people's offenses, that multiplied the number of overt and covert opponents of the existing political system. The judicial, penitentiary, gendarme and police officers at all levels were set to take revenge on and punish "the perpetrators", even those who were not actively involved in anti-government activities, which was detrimental for Russia. As violence between Russian autocracy and the people mounted, "little men", such as the Greek subject Gliko, were increasingly drawn into the turmoil of revolutionary struggle against autocracy.
Russian autocracy, General-Governorship, political police, bureaucracy, punitive policy, revolutionary movement, Narodniks, political exile, police supervision, Siberia, Tobolsk Province, Gavriil A. Gliko.
