CC BY
66
ПРАВО И ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО LAW AND LEGISLATION
УДК 94(47).081
DOI 10.17150/1993-3541.2016.26(2).291-299
НАДЗОР ЗА ПОЛИТИЧЕСКИМИ ССЫЛЬНЫМИ ИРКУТСКОЙ ГУБЕРНИИ В 1860-1870 ГОДАХ: ПРОБЛЕМЫ СТАНОВЛЕНИЯ
А. А. Иванов, Д. А. Мясников
Иркутский государственный университет, г. Иркутск, Российская Федерация
Информация о статье
Дата поступления 27 января 2016 г.
Дата принятия к печати 18 марта 2016 г.
Дата онлайн-размещения 29 апреля 2016 г.
Ключевые слова
Экспедиция о ссыльных; полицейский надзор; политические ссыльные; администрация Иркутской губернии; контроль за корреспонденцией
Аннотация
Настоящая статья посвящена изучению истории организации и становления надзора за политическими ссыльными, размещенными на территории Иркутской губернии в 1860-1870 гг. На основании ранее не публиковавшегося архивного материала исследуются некоторые важнейшие составляющие надзора — практика водворения ссыльных, организация их учета, создание эффективного контроля за перепиской и корреспонденцией. Рассматриваются и анализируются трудности реализации надзора, недостатки российского уголовного законодательства, невнимание государства к насущным нуждам сибирских экспедиций о ссыльных, некомпетентность и неподготовленность полицейских чиновников. Автор приходит к выводу о том, что в исследуемый период система надзора за политическими ссыльными на территории Иркутской губернии только складывалась, поэтому имела множество недостатков и была, в конечном итоге, малоэффективной.
SURVEILLANCE OF POLITICAL EXILES IN THE IRKUTSK PROVINCE IN 1860-1870: FORMATION PROBLEMS
This article addresses the history of organization and formation of the surveillance of the political exiles settled in the Irkutsk province in 1860-1870. On the basis of the previously unpublished archives, we investigate some of the key components of the surveillance: detention of exiles, their record, efficient monitoring of the personal correspondence. We analyze challenges in the surveillance implementation, shortcomings of the Russian criminal law, the government's disregard for the basic needs of the Siberian exile expeditions, as well as the lack of competence and qualification by the police officials. The research findings show that the surveillance system was still evolving in the monitoring period, and, therefore, had multiple flaws and was inefficient.
Alexander A. Ivanov, Dmitriy A. Myasnikov
Irkutsk State University, Irkutsk, Russian Federation
Article info Abstract
Received January 27, 2016 Accepted March 18, 2016 Available online April 29, 2016
Keywords
Exile expedition; police surveillance; political exiles, administration of the Irkutsk province; correspondence control
Амнистия 1856 г. коренным образом изменила численность и структуру политической ссылки Иркутской губернии. Большая часть доживших до этого события государственных преступников — так официальная историография именовала декабристов — в
© А. А. Иванов, Д. А. Мясников, 2016
короткий срок вернулись в Европейскую Россию. За ними последовало несколько сотен польских политических ссыльных, участников восстания 1830 г. Колонии «невольных гостей Сибири» опустели: в 1857 г. в пределах губернии фиксировалось всего че-
тыре преступника: потомственный дворянин А. В. Поджио, находившийся на поселении с 20 июня 1839 г., дворянин В. А. Бечаснов, казак П. Л. Братчиков, которому по манифесту было даровано возвращение на родину, но он еще находился в Иркутске, и дворянин Д. Таптыков, проживавший в Балаганском округе1.
Известно, что возникшая ситуация в России 1859-1861 гг. не привела к революции, подлинное нелегальное оппозиционное движение только начиналось и носило, во всяком случае, до выстрела Д. Каракозова, скорее, теоретический и пропагандистский характер, а главное, было уделом незначительной части интеллигенции. Революционеров было немного [1, с. 291]. Отсюда — и малочисленность сибирской политической ссылки: по нашим подсчетам, на территории Иркутской губернии численность ссыльных в начале 1860-х гг. едва ли достигала 30 чел. При этом, с учетом их географической «разбросанности», а также различных сроков прибытия и дальнейшего пребывания, следует сделать вывод о том, что политические ссыльные этого периода были сравнительно редким явлением в Прибайкалье.
Такое положение с численностью ссылки коренным образом изменило польское восстание 1863 г. Его подавление вновь наполнило «места удаленные». Так, только в пределы Иркутской губернии с 1863 по 1867 г. поступило не менее 4 424 польских повстанцев, что значительно больше, чем за весь первый период политической ссылки XIX в. (1793-1856) [2, с. 65].
Однако первые же партии политических преступников, поступавшие в Сибирь из центра страны, быстро выявили недостатки как российского законодательства, так и неподготовленность региональных органов власти.
НАДЗОР ЭКСПЕДИЦИИ О ССЫЛЬНЫХ
Надзор за политическими ссыльными осуществлялся тремя службами: Иркутская экспедиция о ссыльных вела учет и водворяла «политиков»; полиция организовывала гласный надзор, а губернское жандармское управление — тайный или секретный.
Надзор за ссыльными требовал их учета, между тем проблемы с организацией «ссыльной статистики» проявляли себя задолго до поступления политического ссыльного на территорию Иркутской губернии. Как известно, каждый ссыльный — и уголовный, и политический — попадал в сибирскую ссылку через
1 Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 24. Оп. Оц. Д. 466. Л. 34.
Тюменский приказ. Именно приказ принимал, распределял и отправлял арестантов по всей Сибири, санкционировал перемещение внутри региона. Кроме этого приказ проверял сопроводительные и партионные списки, организовывал своевременную отправку личных денег, следил за снабжением одеждой, вел переписку с экспедициями о ссыльных, в частности, с Иркутской [3, с. 205].
Вполне естественно, что такой поток требовал увеличения штатов и коренной перестройки в деле организации делопроизводства, однако это происходило медленно и неэффективно. В итоге партии ссыльных нередко отправлялись без надлежаще оформленной сопроводительной документации, что значительно удлиняло путь от Тобольска до Иркутска. Иркутское губернское правление вынуждено было задерживать подобные партии дольше положенных сроков, а это во много раз увеличивало время, проводимое арестантами в пути.
Хронические задержки партий приводили к переполненности тюрем. Тюремные замки, рассчитанные на постоянное содержание преступников, использовались как пересыльные. К примеру, в мае 1874 г. в один день в иркутском тюремном замке, рассчитанном на 400-450 мест, содержался 1 481 чел., в том числе 968 пересыльных2. Как следует из отчета иркутского губернатора, в 1875 г. в Нижнеудинской тюрьме, выстроенной на 200 чел., размещалось около 400 пересыльных, а в Александровской вместо 630 арестантов было немногим меньше тысячи3.
Иркутская экспедиция, распределявшая государственных преступников в Забайкалье и Якутию, также вела свой учет ссыльным, однако по ряду причин эта практика была крайне затруднительна. Одна из причин заключалась в самой ссылке, в ее постоянно «текучем» состоянии — многие «политики», как правило, неоднократно меняли места поселений: некоторые долгое время проводили в городе, находясь «на излечении», другие брали «отпускные билеты» и нанимались на горнодобывающие предприятия региона, строительство городских зданий и дорог [4, с. 50-57]. В качестве примера постоянного движения ссыльных рассмотрим статейный список Н. М. Владимирова. Из документа следует, что Владимиров Николай, бывший почетный гражданин, «по высочайше утвержденному мнению Государственного Совета, за пособничество лондонским пропагандистам и участие в распространении
2 Там же. Д. 70. Л. 40.
3 Там же. Д. 716. Л. 10.
преступных их сочинений, был лишен всех прав состояния и сослан в Сибирь навсегда», затем причислен к Анциферовской волости Енисейского округа, далее по прошению, утвержденному распоряжением генерал-губернатора Восточной Сибири от 5 ноября 1865 г., отправлен на поселение в Иркутскую губернию; прибыв в Иркутск 26 декабря 1865 г., 22 января 1866 г. отправлен в Оёкскую волость; затем уже 20 мая 1866 г. переведен в Илгинскую волость, потом 3 апреля 1871 г. перечислен в Уриковскую, где ему на основании высочайшего повеления от 13 мая 1871 г. были возвращены права прежнего состояния. Затем Н. М. Владимиров «пребывал» в Иркутске, а в августе 1876 г., освобожденный из-под гласного надзора полиции, выехал в г. Екатеринбург Пермской губернии4.
Приведенный пример является, скорее, типичным, чем исключительным, однако у Иркутской экспедиции была и еще одна причина, существенно затруднявшая сбор сведений о политических — опустошительные городские пожары лета 1879 г., в результате которых многие архивы Министерства внутренних дел были безвозвратно утрачены [5, с. 238]. Проиллюстрируем последствия этой трагедии на конкретном примере. Так, в августе 1880 г. возникла ведомственная переписка по прошению государственного преступника Петра Баллода причислить его в крестьяне Илгинской волости. На запрос военного губернатора, каким образом следует разрешить эту просьбу, Иркутское губернское правление «имело честь донести», что «так как все дела и бумаги сего правления за прежнее время пожаром, бывшим в г. Иркутске 24 июня 1879 года истреблены, то и... не представляется никакой возможности» собрать сведения о Баллоде. «Но имея в виду, что названный ссыльный в 1879 г. по высочайшему повелению уже освобожден от надзора полиции и исключен из числа государственных преступников», «правление полагало бы переписку, возникшую о причислении его в крестьяне Илгинской волости, оставить в окончательном положении (надо полагать, удовлетворить прошение. — Л. И., Д. М.)»5.
Подобных случаев было немало, если же принять во внимание, что вместе с десятками ведомостей о государственных преступниках огнем были уничтожены и тысячи сопроводительных листов на польских политических ссыльных, а также десятки тысяч на уголовных, то станет понятен и масштаб потерь,
4 ГАИО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 44. Л. 14-15.
5 Там же. Д. 146. Л. 3-3 об.
понесенных Иркутской экспедицией от пожаров 1879 г.
Как видим, организация систематического учета ссыльных была трудоемкой и сложной задачей, требовавшей постоянного внимания властных структур губернии. Между тем сбор сведений о политических преступниках являлся важнейшей, но далеко не единственной частью надзора — прежде всего, ссыльных необходимо было «принять», «проверить налицо», убедиться в сохранности выданного им в Тюмени казенного имущества и своевременно отправить к месту причисления.
В 1860-1870 гг. государственных преступников везли Московским трактом [6, с. 375] в составе уголовных партий или отдельно, но всегда в сопровождении жандармского офицера и 1-2 нижних чинов, которым предписывалось не только предпринимать все меры противодействия побегам, но и следить за тем, чтобы ссыльные как можно меньше привлекали к себе внимание местного населения.
Нередко конкретные обстоятельства заставляли отправлять политического ссыльного отдельно, не дожидаясь общей партии, что было весьма обременительно для казны. Например, в конце сентября 1881 г. Иркутское губернское правление вынуждено было срочно доставить народовольца И. В. Ап-текмана в Якутск. Для его сопровождения были назначены два унтер-офицера. Вот как расписывались расходы этого предприятия: «От г. Иркутска до г. Якутска считается 2 818% верст. За это расстояние причитается: прогонов в передний путь, по случаю распутицы, на четыре лошади и в обратный путь двум конвоирам, также по распутице на 3 лошади — 862 р. 96 к.; порционов жандарму Кравченко в оба пути, полагая по 1 к. на версту — 65 р. 36% к.; унтер-офицеру Оловянникову — кормовых также в оба пути за 76 суток, полагая по 75 верст в сутки — 18 р. 22 к. и в кормовое довольствие Аптек-ману, как лицу простого звания, 5 р. 40 к.». Смотрителю иркутского тюремного замка следовало «выдать Аптекмана с выключкой из списков замка под расписку Кравченко, проверив предварительно натуральные приметы Аптекмана с приметами, описанными в статейном списке и фотографической его карточкой, а также выдать Аптекману необходимую одежду»6.
Если «политики» доставлялись к месту причисления не индивидуально, а этапом с
6 Там же. Оп. 5. Д. 120. Л. 16-18.
Ф П ч
п *
о
о
о
а ^
о
4
я ф
X X
о
5<
э *
о
X
о 3
5
£
ф
о *
о
5<
а
а
д
ф 3
ю о
2
Z
ю
О
2 9
N (о (о
293
уголовными, движение таких партий требовало особого контроля: отправляющая сторона уведомляла сторону принимающую. Например, в начале сентября 1882 г. Енисейское губернское правление уведомляло Иркутскую экспедицию о ссыльных, что «с 28 августа из города Красноярска в партии уголовных арестантов при статейных списках и фотографических карточках следуют государственные преступники Владимир Жебу-нев, Николай Ааронский, Александр Кирх-нер, Иван Майнов, Владимир Демьяновский и Василий Панкратов». При прохождении такой партией Нижнеудинска местный исправник отправлял в Иркутск телеграмму, например, такого содержания: «29. IX. 1882. При партии № 30, отправленной 19 сент., следуют гос. преступники: 3 муж., 1 жен., № 31 отправкой 26 сент. — 6 муж.»7.
Ссыльных, прибывавших в пределы Иркутской губернии с Московского тракта, размещали в Александровской центральной (с 1873 г.), Александровской пересыльной (с 1889 г.), а также в Иркутской пересыльной и губернской тюрьмах [7, с. 18]. Согласно Инструкции о порядке приема, отправления и препровождения ссыльных по Восточной Сибири, утвержденной генерал-губернатором бароном П. А. Фредериксом 13 июня 1876 г., ссыльные должны быть приняты высшим полицейским чином (в Иркутске — полицмейстером) или его помощником при начальнике этапной команды, смотрителе острога и члене тюремного отделения. При приеме проверялись «натуральные приметы ссыльных и подсудность со статейными списками». Заведующий тюремной больницей или фельдшер также осматривали прибывших, больные помещались отдельно от здоровых в тюремные лазареты.
В ст. 25 указанной инструкции предусматривалось, чтобы «распоряжающиеся отправлением арестантов, сдавали партии с полным комплектом документом», (общий распределительный список, статейный список, особая на каждого арестанта записка о собственной одежде, маршрут следования партии), а в ст. 86 подчеркивалось, что «Иркутская экспедиция о ссыльных не должна задерживать их «в Иркутске далее 6 дней, назначенных для расстаха, и всякая задержка долее указанного срока должна падать на ответственность экспедиции». Следует заметить, что оговоренные правилами шесть суток соблюдались далеко не всегда, со временем, когда число ссыльных партий уве-
7 ГАИО. Ф. 32. Оп. Оц. Д. 440. Л. 7.
личилось, удлинилось и время содержания в пересыльных тюрьмах8.
В 1860-1870-х гг. судьбу каждого ссыльного, поступавшего в пределы губернии, решал генерал-губернатор по представлению экспедиции, а позднее — губернского тюремного инспектора. При этом конкретное место поселения определялось заранее, задолго до прибытия преступника. Это хорошо видно на примере того, как происходило причисление М. А. Натансона, высланного в Восточную Сибирь в административном порядке по делу «Общество друзей». Распоряжение о высылке по «Высочайшему повелению» было принято 29 ноября 1878 г., когда Натансон содержался в Петропавловской крепости, 19 декабря он был передан в распоряжение петербургского градоначальника для отправки в ссылку, а уже 7 февраля 1879 г. генерал-губернатор Восточной Сибири уведомил иркутского военного губернатора о своем решении назначить местом жительства «мещанину М. Натансону город Верхоленск». При этом он покорнейше просил «по прибытии в Иркутск означенного лица распорядиться немедленным отправлением в назначенное место жительства и об учреждении там за ним "действительного и
II 9
строгого надзора полиции »9.
Натансон поступил в Иркутск только 2 декабря 1879 г., что следует из донесения смотрителя иркутского тюремного замка — «в пешей обыкновенной арестантской партии с Московского тракта», и 16 декабря был «отправлен по назначению». Через три дня уже верхоленский окружной исправник докладывал о прибытии Натансона «за конвоем жандармского унтер-офицера Забалотского и казака Кузнецова 19 декабря в Верхоленск и водворении его на жительство»10. При этом из казенной одежды при ссыльном оказались: «1 шапка, 1 кафтан, 2 рубахи, 2 портов, 1 мешок, 1 коты. Собственных денег 47 р.»11.
Иркутская экспедиция о ссыльных в конце 1870-х гг. насчитывала 14 служащих — советник, два делопроизводителя с двумя помощниками, несколько писцов12. Штатных единиц явно не хватало, при этом объем переписки постоянно увеличивался. Взять, к примеру, назначение денежного пособия ссыльным
8 Инструкция о порядке приема, отправления и препровождения ссыльных по Восточной Сибири, принятая к исполнению и подписанная генерал-губернатором бароном Фредериксом 13 июня 1876 г. Иркутск, 1876. С. 45, 60.
9 ГАИО. Ф. 32. Оп. Оц. Д. 20. Л. 1-2.
10 Там же. Д. 36. Л. 20-30.
11 Там же. Д. 60. Л. 32.
12 Там же. Оп. 5. Д. 75. Л. 6.
(от 70 до 100 р. в год для исследуемого периода). Эта процедура порождала целые тома переписки: сначала политический на месте причисления обращался к становому заседателю с просьбой о назначении пособия «по недостатку средств существования», заседатель делал отношение окружному полицейскому приставу, тот, в свою очередь, — в экспедицию о ссыльных. Там прошение анализировалось и с комментарием отправлялось на «благоусмотрение» гражданского губернатора. Тот, как правило, предлагал экспедиции выяснить, есть ли у данного ссыльного источники к существованию на родине. Тогда Иркутская экспедиция делала официальный запрос в городское или сельское правление по прежнему месту жительства и по его итогам уже принималось соответствующее решение.
Постоянная переписка отвлекала не только силы экспедиции, но и требовала большого времени. Нередко она длилась около года и более, и все это время ссыльный оставался без пособия. Вот конкретный пример: государственный преступник М. Колосов поступил в с. Тунка Иркутского округа 26 октября 1884 г. и сразу же подал прошение о пособии. После прохождения всей ведомственной цепочки 30 января 1885 г. Иркутская экспедиция отправила соответствующий запрос в экспедицию о ссыльных Пермского губернского правления и только 31 мая 1885 г. получила ответ о том, что «после ссылки в Сибирь Михаила Колосова имущества или доходов, которыми он мог бы существовать в ссылке без пособия от казны, в прежнем месте жительства его никакого не осталось». Далее переписка «раскручивалась» уже в обратном направлении — из Иркутска на место причисления, что опять же занимало много времени. И так по каждому ссыльному, нуждавшемуся в пособии13.
При выборе места поселения учитывалась степень потенциальной опасности ссыльного для общества, количество уже проживавших рядом ссыльных, а также материальное и семейное положение «политика». Как правило, государственных преступников старались не селить в промышленных центрах и рабочих поселках [8, с. 57]. Иркутск — вообще был для них под запретом. В 1878 г. генерал-губернатор распорядился, «в виду значительного скопления в городе и округе его всех категорий ссыльных, многие из которых оказывают крайне вредное влияние на нравственность населения, чтобы
13 ГАИО. Ф. 32. Оп. 5. Д. 137. Л. 89.
ISSN 1993-3541
на будущее время ни под каким предлогом не делалось новых причислений ни в г. Иркутск к мещанскому обществу, ни в округ его к сельским обществам всех категорий ссыльных, осужденных как за уголовные, так и за политические и государственные преступления»14.
Несмотря на усилия властей, колония ссыльных в Иркутске неуклонно увеличивалась, что происходило, главным образом, за счет притока сюда закончивших сроки формального надзора в отдаленных местах и получивших право свободного перемещения по губернии, но остававшихся еще «не въездными» в Европейскую Россию, или тех, кто попал под указ о частичной амнистии, но по каким-то причинам не мог немедленно вернуться на родину [9, с. 28-44; 10, с. 226-248]. Распоряжением генерал-губернатора от 20 мая 1878 г. таким ссыльным «признавалось возможным остаться в Иркутске, но не долее как в течение трех месяцев и только по случаю болезни, более или менее обширным торговым занятиям и т. п. уважительным причинам». При этом категорически запрещалось обращаться к начальнику края за повторной отсрочкой, как это было до этого15.
В сентябре 1878 г., в усиление запрета ссыльным селиться в Иркутске, генерал-губернатор Восточной Сибири потребовал от гражданского губернатора сделать также распоряжение, чтобы все прибывающие в Иркутск государственные преступники, следующие дальше на север или восток, «ни под каким предлогом не были освобождаемы» от кандалов. В случае же тяжелой болезни ссыльного и необходимости снятия оков «всякий раз испрашивалось разрешение с представлением свидетельства доктора»16.
НАДЗОР ПОЛИЦЕЙСКИЙ ИЛИ ГЛАСНЫЙ
Итак, водворение политического преступника на место причисления закончено. С этого момента за ним устанавливался гласный надзор, смысл которого заключался в учреждении постоянного, «видимого и заметного» наблюдения: полицейский пристав обязан был знать точное место проживания ссыльного и источники существования, располагать доподлинными сведениями о его политических пристрастиях и контактах с жителями, в первую очередь, с местной интеллигенцией, о содержании получаемой и отправляемой корреспонденции, а также иметь исчерпывающую информацию о свя-
4 Там же. Оп. 1. Д. 339. Л. 1.
5 Там же. Д. 275. Л. 7, 8. 5 Там же. Л. 18.
Ф П ч
п *
о
о
о
а ^
о
4
я ф
X X
о
5<
э *
о
X
о 3
5
£
ф
о *
о
5<
а
а
д
ф 3
м
о 2
Z
10
О 2
9
N 9 9
зях с такими же «политиками» из соседних сел. В свою очередь, гласный надзор делился на обыкновенный и строгий [11, с. 17].
Создание системы постоянного контроля за политическими ссыльными требовало серьезного правового обучения чинов уездной (окружной) полиции и жандармерии. Их некомпетентность в деле надзора была очевидна, что вело к многочисленным нарушениям законодательства. Доказательством нашему утверждению служит поступление в Иркутск (и, видимо, не только сюда) секретного циркуляра на имя генерал-губернатора от 23 мая 1878 г.: «До Министерства внутренних дел и III Отделения, — указывалось в документе, — неоднократно доходят сведения о крайне стеснительном положении лиц, состоящих под негласным или секретным надзором полиции. Из поступающих по сему предмету весьма часто жалоб ... очевидно, что такое положение подобных лиц является следствием недоразумения и неточного понятия, которое имеет полиция о различии между надзором гласным и надзором негласным или секретным». Далее в циркуляре описывался случай, как «в одной губернии местная полиция воспрепятствовала лицу, состоящему под секретным надзором, поступить на службу в частную компанию» и этим лишила его возможности «честным трудом снискивать пропитание семейству, заявив правлению компании, что лицо это находится под негласным наблюдением»17.
Во избежание подобных случаев и жалоб со стороны политических ссыльных, министр Министерства внутренних дел генерал-адъютант А. Е. Тимашев «покорнейше просил» генерал-губернатора «преподать всем губернаторам и полицейским управлениям» разницу между гласным и негласным надзором: «Гласный надзор полиции составляет последствие назначаемых судебными приговорами тяжких наказаний (в том числе и ссылки. — А. И.), влечет за собой некоторые ограничения свободы, и не может оставаться тайной для лица, которое подчиняется такому надзору». Совершенно другой характер имеет надзор негласный: «он применяется при разрешении в административном порядке дознаний политического характера и служит только средством для временного наблюдения за обвинявшимся, но освобожденным от преследования лицом, в том случае, когда невиновность его возбуждает некоторые, хотя и слабые, сомнения, а пра-
17 ГАИО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 327. Л. 16.
вительство желает убедиться в безусловной политической его благонадежности»18.
Иркутские губернские власти, сознавая важность полученного циркуляра, постарались как можно быстрее довести его содержание до чинов городской и окружной полиции. Уже в конце мая, а также в течение лета 1878 г. последовал ряд распоряжений иркутскому губернатору и полицмейстеру о строгом разграничении «тайного» и «явного» надзора за политическими ссыльными, и о «неукоснительном» соблюдении порядка, исключающего появление «жалоб на стеснения». При этом генерал-губернатор обязывал «подлежащие учреждения» неуклонно исполнять возложенные обязанности «под личную ответственность их», а в распоряжении от 24 мая 1878 г. главный начальник края «счел совершенно необходимым» сосредоточить руководство надзором в своих руках и установить правило, согласно которому «назначение места работ ссыльнокаторжным и места жительства ссылаемым на поселение и житье государственным преступникам» производилось бы каждый раз только с его разрешения по представлениям губернского правления19.
Приведенный материал свидетельствует о существовании определенного внимания центральных органов Министерства внутренних дел к работе собственных структур в Сибири. Однако ликвидация некомпетентности полиции в надзоре за ссыльными не сопровождалась главным — увеличением ее штатов. Так, еще Указом правительствующего Сената от 15 июня 1867 г. уездная полиция и земские суды Сибири были «соединены в один состав под именем окружных полицейских управлений» с соответствующим штатным расписанием20 и на территории Иркутской губернии было образовано пять окружных полицейских управлений, в которых имелись должности исправника, помощника исправника, 2-3 становых заседателей, двух (и не везде!) полицейских надзирателей, а всего — около 25 сотруд-ников21. Однако учитывая огромную территорию и малонаселенность губернии, а также возросший поток сюда политических ссыльных, полицейских служащих здесь было явно недостаточно.
18 Там же. Л. 16 об.
19 Там же. Л. 5-12.
20 Полное собрание законов Российской империи. Собр. второе. Т. ХЫ1. Отд. первое. 1867. СПб., 1871. № 44681. С. 879-880.
21 Памятная книжка Иркутской губернии на
1873 год. Адрес-календарь. Иркутск : Изд-во Иркут.
губ. стат. ком., 1873. С. 45-66.
НАДЗОР СЕКРЕТНЫЙ ИЛИ ЖАНДАРМСКИЙ
Иркутское губернское жандармское управление всячески стремилось не обнаруживать своего участия в создании негласного надзора и контроль за личной жизнью ссыльных осуществляло через губернские структуры Министерства внутренних дел, — полицию и почтовое ведомство. При этом руководством к действию должна была быть ст. 737 Устава о ссыльных в редакции 1857 г., которая дозволяла «прием писем и посылок для отправления с почтами для тех ссыльнопоселенцев, которые по миновании узаконенного срока действительно водворившись, выйдут из ведомства Экспедиции о ссыльных и поступят в общую зависимость земских управлений, за исключением токмо таковых, кои по распоряжению правительства, состоят под особым надзором полиции»22. Однако данное положение, во-первых, разрабатывалось для уголовных ссыльных и разрешало переписку как раз тем, которые не состояли под гласным надзором полиции, т. е. не были государственными преступниками. А во-вторых, статья была слишком обща и не давала четкого указания, какие категории политических ссыльных и каким образом подлежат ограничению в переписке. Такое несовершенство законодательной базы мешало надзору, что в полной мере проявилось и в работе иркутских служб.
Контроль за корреспонденцией ссыльных создавался еще в дороге, задолго до прибытия преступника в пределы Иркутской губернии. При отправлении партий арестантов начальник конвоя должен был предупредить «политических», что «все письма, написанные ссыльными в пути, отбираются от них начальником конвоя и, по прибытии в первый попутный губернский город, вручаются губернатору, который по прочтении их, или отправляет по адресу, или же, в случае каких-либо сомнений и подозрений», пересылает в жандармское ведомство на дальнейшее распоряжение23.
После водворения ссыльного на место причисления обязательному просмотру чиновника почтового ведомства, полицейского пристава и жандармского ротмистра подлежали газеты, книги и журналы. При этом изымалась научная, учебная или просветительская литература, ничего общего с делом «пропаганды в империи» не имевшая. Вот характерный пример: киренский окружной исправник 4 сентября 1878 г. доносил,
22 Полное собрание законов Российской империи. Т. XIV. С. 106.
23 ГАИО. Ф. 32. Оп. Оц. Д. 16. Л. 104.
что с почтой в адрес государственного преступника Михаила Чикоидзе получена посылка от Лидии Фигнер (родной сестры В. И. Фигнер. — Л. И., Д. М.), в коей было: «три тома истории английской революции сочинения Гизо и один том контрреволюции в Англии». Книги были изъяты исправником и отправлены на усмотрение губернатору Иркутской губернии. Там все содержимое посылки было конфисковано, а в уведомлении из губернского правления подчеркнуто, что «подлежат конфискации равно на будущее время все подобные сочинения», адресованные политическим ссыльным24.
Перлюстрация ссыльной корреспонденции занимала длительное время, что также было предметом недовольства и многочисленных обращений ссыльных, адресованных в губернское правление или на имя генерал-губернатора Восточной Сибири. Вот, к примеру, письмо Льва Дмоховского, обращавшегося к полицмейстеру по поручению всей партии ссыльных: «Получаемые на наше имя письма, посылки и проч. задерживаются в губернском правлении чрезвычайно долго. Было несколько случаев, когда письма передавались через месяц и более, после получения их в губернском правлении. Такой способ (контроля. — Л. И., Д. М.), практикуемый вероятно и относительно писем, отправляемых нами, служит, по нашему мнению, причиной того, что большинство моих товарищей не получает до сих пор никаких известий от родных»25.
Далее Дмоховский просил полицмейстера обратить внимание на то обстоятельство, что переписка с домом это не только новости от близких, но и зачастую единственный источник получения материальной помощи, в которой большинство ссыльных крайне нуждаются. Он требовал, чтобы «письма подвергались просмотру тотчас же по поступлении их в губернское правление и затем в короткий срок отсылались по назначению».
Несмотря на усилия властей, направленные на создание системы всеобъемлющего контроля за корреспонденцией политических ссыльных, преступники, пользуясь «прорехами» в законодательстве, всегда имели постоянную связь с Европейской Россией и заграницей. Дело в том, что запрет получать и отправлять корреспонденцию не распространялся на административно-ссыльных, а также на тех поселенцев, сроки надзора у которых уже закончились, но они по каким-то причинам продолжали проживать в местах
24 Там же. Л. 23, 28.
25 Там же. Л. 127.
ф
п ч
п *
о
о
о
а ^
о
4
я ф
X X
о
5<
э
*
о X
о 3
5
£
ф
о *
о
5<
а
а д
ф 3
м
о 2
Z
10
О 2
9
N (о (о
причисления. Именно через этих людей, а также местную интеллигенцию практически открыто шла вся тайная корреспонденция в Россию и обратно [12, с. 49].
К недостаткам законодательной базы следует прибавить и проблемы внутри жандармской службы. Назовем здесь главную — малочисленность: в исследуемый период (1873) на территории Иркутской губернии ведомство было представлено лишь начальником управления, его помощником и адъютантом26. В распоряжении управления имелось несколько унтер-офицеров, однако уездных и волостных служб не было, и контроль там за «политической благонадежностью осуществлялся наездами. Лишь с 1884 г. у жандармов появились «квартиры» в Верхоленске и Нерчинске, а затем Балаган-ске, Нижнеудинске и Киренске.
Таким образом, надзор за государственными преступниками как система мер по учету, водворению и изоляции, контролю за корреспонденцией и связям в Европейской России, а также предотвращению возможных побегов на территории Иркутской губернии
26 Памятная книжка Иркутской губернии на
1873 год. С. 39.
в исследуемый период только складывался и имел массу недостатков, связанных, в первую очередь, с несовершенством уголовного законодательства, а во вторую, с недостаточным вниманием государства к проблемам сибирской полиции и жандармерии, некомпетентностью местных чиновников. Изменения в организации надзора происходили медленно, что не отвечало задачам прочной и быстрой изоляции политических преступников.
Интересно, что неудовлетворительную оценку полицейскому надзору в Иркутской губернии дал и сам государь. На докладе начальника III Отделения, содержавшем сведения об участившихся побегах политических ссыльных в губернии с этапов и мест причисления, сделанном в ноябре 1879 г., Александр II «собственноручно соизволил начертать»: «весьма неприятно и доказывает, что настоящего надзора и там нет», и далее, как реакция на дерзкий побег В. К. Дебого-рия-Мокриевича, последовало: «тут, вероятно, было преступное неряшество, если не потворство, с виновных следует сделать строгое взыскание»27. Однако организационных выводов не последовало.
' ГАИО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 445. Л. 50.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОМ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века / В. Р. Лейкина-Свирская. — М. : Мысль, 1971.— 368 с.
2. Дворянов Н. В. В сибирской дальней стороне: очерки истории царской каторги и ссылки: 60-е годы XVIII в. — 1917 г. / Н. В. Дворянов. — Минск : Наука, 1971. — 374 с.
3. Рощевская Л. П. Последний осколок приказной системы / Л. П. Рощевская // Вопросы истории. — 1976. — № 12. — С. 203-208.
4. Попов И. И. Забытые иркутские страницы. Записки редактора / И. И. Попов. — Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1989. — 384 с.
5. Черных В. В. История борьбы с огнем в России / В. В. Черных. — Иркутск : Оттиск, 2010. — 592 с.
6. Катионов О. Н. Московско-Сибирский тракт и его жители в XVII-XIX в. / О. Н. Катионов. — Новосибирск : Новосиб. гос. пед. ун-т, 2004. — 568 с.
7. Кудрявцев Ф. А. Александровский централ / Ф. А. Кудрявцев. — Иркутск : Вост.-Сиб. крайиздат, 1936. — 99 с.
8. Андреев В. М. Революционеры-народники в сибирской ссылке / В. М. Андреев // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. — февраль 1917 г.) : сб. науч. ст. — Иркутск : Изд-во Иркут. гос. ун-та, 1973. — Вып. I. — С. 54-91.
9. Иванов А. А. Политическая ссылка Иркутской губернии первой половины XIX века / А. А. Иванов // Известия Иркутской государственной экономической академии (Байкальский государственный университет экономики и права). — 2015. — Т. 6, № 2. — DOI : 10.17150/2072-0904.2015.6(2).28.
10. Попов И. И. Минувшее и пережитое (воспоминания за 50 лет) / И. И. Попов. — Л. : Колос, 1924. — Ч. 2: Сибирь и эмиграция. — 290 с.
11. Колодеев Е. П. Надзорно-инспекторская деятельность полиции (милиции) России в XVIII-XX вв. : авто-реф. дис. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 / Е. П. Колодеев. — Н. Новгород, 2008. — 29 с.
12. Вахрушев И. С. Корреспонденты П. Л. Лаврова в Сибирской ссылке / И. С. Вахрушев, В. М. Андреев // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. — февраль 1917 г.) : сб. науч. ст. — Иркутск : Изд-во Иркут. гос. ун-та, 1973. — Вып. I. — С. 45-52.
REFERENCES
1. Leikina-Svirskaya V. R. Intelligentsiya v Rossii vo vtoroi polovine XIX veka [Russian Inteligentsia in the Second Half of the 20th Century]. Moscow, Mysl' Publ., 1971. 368 p.
2. Dvoryanov N. V. V sibirskoi dal'nei storone. Ocherki istorii tsarskoi katorgi i ssylki. 60-e gody XVIII v. — 1917 g. [On the far side of Siberia. Short notes on penal servitude and exile in 1760-1917]. Minsk, Nauka Publ., 1971. 374 p.
3. Roshchevskaya L. P. The last remaining part of the mandatory system. Voprosy istorii = Issues of History, 1976, no. 12, pp. 203-208. (In Russian).
4. Popov I. I. Zabytye irkutskie stranitsy: Zapiski redaktora [Forgotten pages of the Irkutsk history. Editor's notes.]. Irkutsk, Vostochno-Sibirskoe knizhnoe izdatel'stvo Publ., 1989. 384 p.
5. Chernykh V. V. Istoriya bor'by s ognem v Rossii [Russian history of the fire fighting]. Irkutsk, Ottisk Publ., 2010. 592 p.
6. Kationov O. N. Moskovsko-Sibirskii trakt i ego zhiteli v XVII—XIX v. [Moscow-Siberian route and its dwellers in the 17th-19th centuries]. Novosibirsk State Pedagogical University Publ., 2004. 568 p.
7. Kudryavtsev F. A. Aleksandrovskii tsentral [Aleksandrovsky central unbearable prison]. Irkutsk, Vostochno-Si-birskii kraiizdat Publ., 1936. 99 p.
8. Andreev V. M. The Narodniks in the Siberian Exile. Ssyl'nye revolyutsionery v Sibiri (XIX v. — fevral' 1917 g.) [Exiled revolutionists in Siberia (19th century — February 1917)]. Irkutsk State University Publ., 1973, iss. 1, pp. 54-91. (In Russian).
9. Ivanov A. A. Political exile in Irkutsk province in the first half of the XIXth century. Izvestiya Irkutskoy gosudarst-vennoy ekonomicheskoy akademii (Baykalskiy gosudarstvennyy universitet ekonomiki i prava) = Izvestiya of Irkutsk State Economics Academy (Baikal State University of Economics and Law), 2015, vol. 6, no. 2. DOI: 10.17150/2072-0904.2015.6(2).28. (In Russian).
10. Popov I. I. Minuvshee iperezhitoe (vospominaniya za 50 let) [Fifty years have gone by: memoirs]. Leningrad, Kolos Publ., 1924. Pr. 2. 290 p.
11. Kolodeev E. P. Nadzorno-inspektorskaya deyatel'nost' politsii (militsii) Rossii v XVIII—XX vv. Avtoref. Kand. Diss. [Police inspectorate in Russia in the 18-20 centuries. Cand. Diss. Thesis]. Nizhnii Novgorod, 2008. 29 p.
12. Vakhrushev I. S., Andreev V. M. P.L. Lavrov's correspondents during his Siberian Exile. Ssyl'nye revolyutsionery v Sibiri (XIX v. — fevral' 1917 g.) [Exiled revolutionists in Siberia (19th century — February 1917)]. Irkutsk State University Publ., 1973, iss. 1, pp. 45-52. (In Russian).
Информация об авторах
Иванов Александр Александрович — доктор исторических наук, профессор, кафедра политологии, истории и регионоведения, Иркутский государственный университет, 664003, г. Иркутск, ул. К. Маркса, 1, e-mail: [email protected].
Мясников Дмитрий Александрович — кандидат исторических наук, старший преподаватель, кафедра политологии, истории и регионоведения, Иркутский государственный университет, 664003, г. Иркутск, ул. К. Маркса, 1, e-mail: [email protected].
Authors
Alexander A. Ivanov — Doctor habil. (History), Professor, Department of Political Science, History and Regional studies, Irkutsk State University, 1 Karl Marks St., 664003, Irkutsk, Russian Federation, e-mail: [email protected].
Dmitriy A. Myasnikov — PhD in History, Senior Lecturer, Department of Political Science, History and Regional studies, Irkutsk State University, 1 Karl Marks St., 664003, Irkutsk, Russian Federation, e-mail: [email protected].
Библиографическое описание статьи
Иванов А. А. Надзор за политическими ссыльными Иркутской губернии в 1860-1870 годах: проблемы становления / А. А. Иванов, Д. А. Мясников // Известия Иркутской государственной экономической академии. — 2016. — Т. 26, № 2. — С. 291-299. — DOI : 10.17150/1993-3541.2016.26(2).291-299.
Reference to article
Ivanov A. A., Myasnikov D. A. Surveillance of political exiles in the Irkutsk province in 1860-1870: formation problems. Izvestiya Irkutskoy gosudarstvennoy ekonomicheskoy akademii = Bulletin of Irkutsk State Economics Academy, 2016, vol. 26, no. 2, pp. 291-299. DOI: 10.17150/1993-3541.2016.26(2).291-299. (In Russian).
