CC BY
186
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лоба невского, 2010, № 2 (1), с. 274-280
УДК 82
HOMO LEGENS В XX ВЕКЕ (К ПРОБЛЕМЕ МАССОВОГО ЧИТАТЕЛЯ)
© 2010 г. А.М. Форшток
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского
Пбступила в редакцию 14.11.2009
Рассматриваются категории массового и элитарного читателя. Анализируются особенности, которые являются ключевыми для определения данных категорий, а также обозначен ряд признаков, сближающих массового и элитарного читателя.
Ключевые слбва: массовая литература, элитарная литература, массовый и элитарный читатель, коммерциализация литературы, удовольствие от текста, интертекст.
Традиционно при рассмотрении явлений массовой и элитарной литературы основное внимание уделяется структурным особенностям той и другой литератур. Тем не менее существует еще один немаловажный аспект данной проблемы - массовый и элитарный читатель.
Коммерциализация писательской деятельности и ее вовлечение в рыночные отношения, увеличение количества читателей, связанное с мощным развитием книгоиздания и книжной торговлей, а также с повышением образовательного уровня, стали предпосылкой становления массовой литературы еще в XIX веке. Так, в Англии эти процессы привели к возникновению жанра сенсационного романа1. А уже в 1895 году сложились новые массовые формы книгораспространения, и в США журнал «Бук-мэн» стал печатать списки бестселлеров.
С этого времени судьбы литературных произведений и популярность их авторов во многом стали определяться образованностью, компетентностью, вкусами и ожиданиями читателей.
Начало ХХ века в Европе во многом ознаменовалось снижением интереса к печатному слову, изменением самого характера чтения: оно стало более индивидуальным, прагматичным, поверхностным, изменились требования и ожидания читателей. Это связано с кардинальным изменением информационной системы в обществе: появлением радио, телевидения, кинематографа, бесчисленными журналы и газетами с их разветвленной системой развлекательных жанров.
С другой стороны, несмотря на некоторый спад читательского интереса, в начале века резко возрастает количество книг, литературный поток становится не только все более полным,
но и разнообразным, рассчитанным на разный вкус и уровень читательской компетенции. А это значит, что меняются и основания деления читателя на массового и элитарного.
Если в XIX веке в основе такого деления лежал сословный принцип2, то к началу XX века эти группы противостоят друг другу по целому ряду признаков: элитарный читатель продолжает отличаться от массового своим происхождением (в буквальном смысле), уровнем образования, «литературной памятью», а следовательно, и горизонтом ожидания3, ведь, включаясь в процесс чтения, эти категории читателей преследуют по большей части разные цели.
Феномену тотальной массовизации человека, торжеству однообразия и безличности, изучению психологии масс посвящены серьезные культурологические, психологические, философские, социологические исследования XX в4.
Первым признанным теоретиком массовой психологии в конце XIX в. стал Г. Лебон, который впервые в 1896 г. в работе «Психология масс» стал рассматривать толпу как психологический и социальный феномен. Лебон отметил, что в массовой психологии самое страшное следующее: «Одним только фактом своего превращения в массу они приобретают коллективную душу, в силу которой они совсем иначе чувствуют, думают и поступают, чем каждый из них в отдельности» [1, с. 7]. Фрейд в работе «Массовая психология и анализ человеческого «Я» писал о том, что масса «легковерна и чрезвычайно легко поддается влиянию, она некритична, неправдоподобного для нее не существует. Она думает образами, порождающими друг друга ассоциативно, - как это бывает у отдельного человека, когда он свободно фантазирует,
- не выверяющимися разумом на соответствие с действительностью» [2, с. 132].
X. Ортега-и-Г ассет жестко определял XX век как «век самодовольных недорослей», неспособных поспевать за цивилизацией. Он указывает на детскость, инфантильность сознания массового человека5. Человек «массы» - это средний индивид, «всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как и все», и не только не удручен, но и доволен собственной неотличимостью» [3, с. 119]. Размышления Х. Ортеги-и-Г ассета во многом перекликаются с идеями философов и социологов так называемой Франкфуртской школы, крупнейший представитель которых Г. Маркузе также считал, что именно предельная технологизация и бюрократизация современного общества заводят его в тупики бездушного, пещерного авторитаризма и диктатур [4]. Эти психологические особенности имеют принципиальное значение для понимания того места, которое занимает массовая литература в «круге чтения» современного человека, в культурной жизни общества. Философ С. Московичи употреблял понятия «масса» и «толпа» почти как синонимы, отмечая, одно лишь отличие массы от толпы: в толпе люди связаны через непосредственный личный контакт, в массе - через медиа: «Массы никогда не видно, потому что она повсюду...читатели, слушатели, телезрители, оставаясь каждый у себя дома, они существуют все вместе, они подобны» [5, с. 58].
Понятие толпы становится центральным в концепции «молчаливых масс, предложенной Ж. Бодрийяром. Он констатирует, что «призыв к массам, в сущности, всегда остается без ответа. Они не излучают, а, напротив, поглощают все излучение периферических созвездий Г осу-дарства, Истории, Культуры, Смысла. Они суть инерция, могущество инерции, власть нейтрального» [6, с. 33]. Массы противопоставляют собственный отказ от смысла и жажду зрелищ диктату здравомыслия, все артикулированные дискурсы поглощаются их переводом в плоскость иррационального. «Молчание масс» становится главной проблемой современности.
Массовая литература не может не ориентироваться на культурные стандарты и ценности своего потребителя (именно этот термин во многих работах все чаще приходит на смену термину «читатель»). А так как «она занимает промежуточное положение между обыденной культурой, осваиваемой человеком в процессе его социализации, и элитарной культурой, освоение которой требует определенного эстети-
ческого вкуса и образовательного уровня, она выполняет функцию иллюстратора культурных символов от элитарной культуры к обыденному сознанию» [7, с. 12]. Основная ее функция -упрощение и стандартизация передаваемой информации. Так, в романе Ирвина Шоу «Вершина холма» (1979) находят отражение идеи экзистенциализма, оказавшие огромное влияние на культурную жизнь не только Европы, но и Америки. Автор переводит их с языка элитарной культуры на язык культуры массовой, используя для этого образы, понятные массовому читателю. Экзистенциальные категории ничто, смерти, абсурда, подлинного и неподлинного бытия представлены в романе на примере судьбы главного героя Майкла Сторза, испытывающего почти рокантеновскую тошноту. А категория пограничной ситуации, одна из центральных для данной философской системы, является у Шоу элементом, скрепляющим сюжет романа. Кроме того, именно «пограничные ситуации» придают произведению то напряжение (suspense), которое является неотъемлемой характеристикой массовой литературы.
Массовая литература оперирует предельно простой, отработанной предшествующей литературой техникой. «Она традиционна и консервативна, ориентирована на среднюю языковую семиотическую норму, поскольку обращена к огромной читательской, зрительской и слушательской аудитории» [8, с. 156]. Поэтому в фокусе ее внимания оказываются, как правило, не эстетические проблемы, а проблемы человеческих отношений, которые моделируются в виде готовых правил и ходов. Совокупность этих правил американский исследователь массовой литературы Джон Кавелти называет формулой6. Примером формульного повествования может служить другое произведение Ирвина Шоу, роман «Ночной портье» (1975). Здесь автор обращается к хорошо знакомым массовому читателю повествовательным формулам, органически сочетая в пределах одного произведения элементы детектива, приключенческого и любовного романа. Причем и герои, и их описания, и сюжетные ситуации отличаются высокой степенью конвенциональности.
Массовая литература не порождает собственных смыслов, а лишь имитирует явления культуры, пользуется ее формами, смыслами, профессиональными навыками, нередко пародируя их, редуцируя до уровня восприятия потребителя. Тривиальная массовая словесность соответствует стереотипам мышления и сознания среднего человека, отражает его эстетические предпочтения. «Массовая литература при-
влекает читателя иллюзией того, что дистанция между ним и «высокой» культурой становится минимальной, облегченной. Центральным компонентом структуры массового сознания становится упрощение, торжество однообразия и тривиальности», - считает А.М. Черняк [7, с. 214].
Это упрощение становится необходимым массовому читателю. Связана эта необходимость с дефицитом читательской компетенции, с отсутствием культурной базы, достаточной для того, чтоб понимать серьезную литературу, с ее аллюзиями, реминисценциями, ориентацией на художественную оригинальность и попытками поиска собственных форм познания мира.
Как отмечают исследователи, массовую литературу можно было бы назвать тенью качественной, но тенью люминесцентно яркой, упрощающей и доводящей до крайнего предела, в том числе и до карикатуры, все то, что накоплено художественной традицией. Так, просветительские и воспитательные интенции высокой литературы вырождаются здесь в грубую дидактику, коммуникативность - в заигрывание с читателем и в подыгрывание его базовым инстинктам, а дух экзистенциального поиска - в «подчеркнутую, - как заметил Борис Дубин, -ясность моральной структуры повествовательного конфликта и всего повествования: злодейство будет наказано, добродетель вознаграждена» [9, с. 58]. Таков финал романа Ирвина Шоу «Ночной портье»: история героя разрешается более чем удачно. Чудесным образом улажен конфликт с гангстерами, трагическая смерть Майлса перестает тяготить Дугласа, вызывая в нем лишь легкую грусть, Эвелин вопреки всем ожиданиям становится верной женой. И даже украденные деньги начинают служить высокой цели: с их помощью Граймс помогает бедному итальянскому художнику, изображающему на своих полотнах провинциальную Америку, стать знаменитым.
Действительно, читатель массовой литературы «играет на понижение», от него не требуется эстетического восприятия текста. В релятивистском отношении массовой литературы к «легитимной» (по П. Бурдье) культуре, в вытеснении классики на культурную периферию, в бесконечных пересказах, упрощениях, примитивизации, наивном использовании интертекстуальных маркеров обнаруживаются черты современной литературной ситуации, порождающей особый тип «наивного читателя».
В противоположность массовому элитарный читатель всегда индивидуализирован, относительно независим в своих вкусах и суждениях.
Одним из первых тип элитарного читателя описывает Хосе Ортега-и-Гассет в работе «Дегуманизация искусства». Говоря об элитарном читателе, он определяет его как «особую разновидность рода человеческого, которая. обладает неким органом восприятия нового искусства... искусства привилегированных, искусства утонченной нервной организации, искусства аристократического инстинкта» [10, с. 119]. Элитарный читатель обладает «особым даром художественной восприимчивости», он способен наслаждаться не жизнью, изображенной в произведении, а чистой художественностью. Элитарный читатель не ищет в искусстве человеческое, он наслаждается чистой художественностью и, используя знаменитую метафору Ор-теги-и-Гассета, способен быть «репортером», а не «женой» у постели больного, и даже не «доктором». По большому счету, именно для элитарного читателя предназначено искусство: «Искусство предназначено не для всех людей вообще, а только для очень немногочисленной категории людей, которые, быть может, и не значительнее других, но явно не похожи на других... Это будет искусство для художников, а не для масс; это будет искусство касты, а не демоса» [10, с. 125].
Говоря об элитарном читателе, мы подразумеваем наличие у него определенной читательской квалификации. Квалификация читателя -это не только степень знакомства читателя с языком (кодом), на котором написан текст, и принципами построения данного типа текстов. Она включает также способность к рефлексии над языковыми и литературными фактами. Для элитарного читателя обязательно отношение к художественному тексту не только как к линейной последовательности смыслов и несущих их слов и предложений, а как к многомерному образованию. Чаще всего элитарный читатель испытывает интерес к инновациям в литературе, эксперименту, освоению того, что не было прочитано им прежде, и вместе с тем страсть к разгадыванию и распознаванию предтекстов. Такой читатель должен уметь видеть в произведении не только диктуемый план (последовательность событий и окружающий их фон), но и модусный - систему развивающихся точек зрения, взаимодействующих в тексте сознаний автора и персонажей (типичным примером подобного взаимодействия является роман Уильяма Фолкнера «Шум и ярость»).
Мысль о существовании элитарного читателя звучит и у Умберто Эко. Несмотря на то что теория постмодернизма во многих аспектах является противоположной модернистской концепции Ортеги-и-Гассета (особенно что касается ориентации постмодернистского произведения на предельно широкий круг читателей), Эко также говорит о типе элитарного «идеального читателя», существующего наряду с читателем наивным, «ждущим с кошельком за дверями» [11, с. 623]. Элитарный читатель - это тот, кто «придет и сможет оценить» [11, с. 623], он «наделен такими качествами, которыми не могут обладать многие» [11, с. 623]. Эко называет его «сообщником, который готов играть в мою игру» [12, с. 626], готов путешествовать по лабиринтам внутри созданного произведения, разгадывать загадки и стремиться прочесть текст «с двойным дном» [11, с. 636]. В этом смысле большой интерес для элитарного читателя представляет роман Х. Кортасара «Игра в классики». Кроме того, что роман предполагает множество трактовок, он может быть прочитан несколькими способами: линейно и так, как предлагает автор в предисловии. К тому же отдельные главы романа построены как контаминация нескольких текстов (размышлений Оливейры, книги, которую читает Мага, философского романа Морелли), которые переплетаются на разных уровнях.
Отчетливо мысль о самостоятельности элитарного читателя, его сотворчестве в процессе чтения высказана в статье Р. Барта «Смерть автора» [12]. У него автор практически заменяется скриптором, и тем самым восстанавливался в правах читатель. Вся множественность значений и сущностей текста фокусируется именно в читателе. Имитируя самоустранение в готовом тексте, автор максимально активизирует позицию самого читателя, не терпящего ничьих разъяснений и указаний8. Такой квалифицированный, или элитарный читатель обладает особым горизонтом ожиданий9.
Наряду с концепциями, в основе которых лежит «качественное» отличие элитарного и массового читателей, есть и такие, в соответствии с которыми категории массовости и элитарности признаются чисто формальными. В этом смысле показателен взгляд Д. Новица. По его мнению, как нет отличий между элитарным и массовым искусством ни в структуре, ни в функциях, ни в онтологии, так нет сущностных различий между элитарным и массовым читателем - они отличаются только по классовому составу. Элитарный читатель - тот, кто относится к высшим слоям общества, а массовый - к
широким слоям населения. Как утверждает Но-виц, «существование массового и элитарного искусства - конвенционально, а деление читателя на массового и элитарного - скорее социальный миф» [13, с. 89].
Действительно, на современном этапе исследования проблемы элитарного и массового читателя, несмотря на существенные отличия этих категорий, обнаруживается ряд признаков, сближающих элитарного и масссового читателя.
Например, принцип получения удовольствия становится смыслообразующим мотивом поведения читателя, ставшего потребителем текста, причем речь идет как об элитарном, так и о массовом читателе10. Эта особенность в большой степени связана с уровнем продаж: коммерческий успех может вызывать не только произведение массовой литературы, но и литературы высокой11. Коммерчески успешная книга - вовсе не значит массовая, «плохая», «низкокачественная». Не зря термин «бестселлер» может применяться в сочетании со словами «интеллектуальный» или даже «академический» бестселлер (хотя его коммерческий успех чаще будет ограничен более узким социальным слоем, чем коммерческий успех массовой литературы). От того, будет ли читатель получать удовольствие от текста, зависит успех и издателя, и писателя.
Если говорить о принципе удовольствия, получаемого от чтения элитарной литературы, то он был сформулирован в структурализме и постструктурализме, где писательская деятельность и читательское восприятие понимаются как игра с языком, в ходе которой читатель получает удовольствие. Р. Барт и своей знаменитой статье «Удовольствие от текста» характеризует текст как своеобразный энергетический источник. Текстудовольствие - это текст, приносящий удовлетворение, заполняющий нас без остатка, вызывающий эйфорию; он идет от культуры, не порывает с нею и связан с практикой комфортабельного чтения. «Текст-наслаждение - это текст, вызывающий чувство потерянности, дискомфорта (порой доходящее до тоскливости); он расшатывает исторические, культурные, психологические устои читателя, его привычные вкусы, ценности, воспоминания, вызывает кризис в его отношениях с языком» [12, с. 471].
В конечном счете речь идет о двух способах чтения: первый из них напрямик ведет «через кульминационные моменты интриги; этот способ учитывает лишь протяженность текста и не обращает никакого внимания на функциониро-
вание самого языка» [12, с. 469]; второй способ чтения «побуждает смаковать каждое слово, как бы льнуть, приникать к тексту, при таком чтении мы пленяемся уже не объемом (в логическом смысле слова) текста, расслаивающегося на множество истин, а слоистостью самого акта означивания» [12, с. 470]. Естественно, такое чтение требует и особенного читателя: «Чтобы читать современных авторов, нужно не глотать, не пожирать книги, а трепетно вкушать, нежно смаковать текст, нужно вновь обрести досуг и привилегию читателей былых времен - стать аристократическими читателями» [12, с. 472].
Несомненно, получение такого типа удовольствия от текста требует от читателя не только труда, внимания и активной мыслительной работы, но и читательской компетенции, столь необходимой при разгадывании интертекстуальных игр писателей. Таких, как диалог с предшествующей литературной, а шире - культурной традицией в романах У. Эко и Х. Кортасара, парафраз литературных и мифологических персонажей в романах Д. Фаулза и Дж. Апдайка, цитирование разного уровня в романах
А. Мёрдок.
Массовый читатель тоже стремится к получению удовольствия от текста, только это удовольствие иного рода. Здесь оно основано на отвлечении от реальности, получении разрядки, развлечении12. Предпочтение мира внешних впечатлений миру внутренних переживаний и размышлений требует и от искусства лишь удовольствия, разрядки, компенсации. В избытке эти впечатления может дать читателю роман, представляющий собой непрерывную цепочку самых неожиданных происшествий, резких сюжетных поворотов, непредвиденных опасностей, подстерегающих героя. Таков цикл романов Я. Флеминга о Джеймсе Бонде. Исследователи называют подобное стремление к отвлечению эскапизмом. «Эскапизм в широком смысле слова - уход, игнорирование негласных «правил игры», задающих социально институционализированную реальность» [14, с. 95].
«Массовому читателю требуется некое средство, снимающее избыточное психическое напряжение от обрушивающихся на него информационных потоков, редуцирующее сложные интеллектуальные проблемы до примитивных оппозиций («хорошее-плохое», «наши-чужие», «добро-зло», «преступление-наказание» и т. п.), дающее возможность отдохнуть от социальной ответственности и необходимости личного выбора» [7, с. 206]. Поэтому в процессе чтения массовый читатель как бы находится в состоянии полусна, которое представитель аме-
риканской трансперсональной психологии Ч. Тарт называет еще согласованным (координированным) трансом [15].
Кстати, и в способах получения удовольствия от текста у элитарного и массового читателя также наблюдается определенное сходство. Удовольствие от текстов часто рождается потому, что читатель ощущает себя победителем в разгадывании повторяемых сюжетных ходов романов. Подобного рода удовольствия привлекают как элитарного, так и массового читателей. Анализируя романы Флеминга о Джеймсе Бонде, У. Эко устанавливает инвариантные правила, управляющие нарративной структурой романов, которые гарантируют их популярность. Он утверждает, что читатель получает удовольствие, погружаясь в игру, правила которой ему хорошо знакомы. Причем читатели романов Флеминга, по замечанию Эко, представляют собой культурно стратифицированную аудиторию, разделенную между массовым читателем и культурной элитой. Эко утверждает, что структура романа позиционирует определенные типы читателя, массового и элитарного, с точки зрения различных типов привлекательности - элементарного примитивизма и культурной утонченности [16].
Еще одной точкой соприкосновения элитарного и массового читателя становится интертекстуальность как основополагающий принцип, присущий художественным текстам XX века. Он проявляет себя не только в текстах «высокой» литературы, но и в литературе массовой. Любой текст отражает разнообразные внешние влияния: цитаты, аллюзии, ис-
пользование чужих слов. Особенности мировосприятия и самоощущения современного человека, проблема историко-культурной памяти связываются с постмодернистской чувствительностью (Р. Барт). Тем не менее автор произведений массовой литературы не всегда может быть уверен в том, что реципиент информации в состоянии адекватно интерпретировать или идентифицировать сигналы интертекстуальности. Существуя в системе подмен, подделок, переделок, симулякров и адаптаций, читатель утратил способность атрибутировать прецедентные тексты.
Принципиально значима для прояснения этого вопроса точка зрения Л. Гудкова и Б. Дубина: «Литературность, цитатность массовой литературы не меньшая, чем у высокой, но ее роль иная: «литературностью» (любого рода -языка, стилистики, героев, композиции и т. п.) в этом случае удостоверяется онтологичность изображения реальности. Явные литературные
присядки играют роль метафизических, онтологических предикатов определений действительности, они - знаки самой «жизни» в ее оформ-ленности и (хотя бы потенциальной) осмысленности (судьба, провидение), указания на подлинность или документальность репрезентации изображения и тематизации значений в тексте» [9, с. 72]. Маркеры интертекстуальности могут быть подготовлены автором массовой литературы в виде прямого указания на источник в сносках или словах кого-нибудь из персонажей или в эпиграфах, они в какой-то степени помогают «наивному» читателю атрибутировать текст. Примером такого указания могут стать экспликации литературных параллелей в романах И. Шоу. Несмотря на явное сходство описания дома Бойлана в романе «Богач, бедняк» (1970) с описанием дома Ашеров из одноименного рассказа Эдгара По, автор недостаточно полагается на литературную память читателей и доверяет обнаружить это сходство одному из своих героев. В романе «Вершина холма» автор неоднократно упоминает Одиссея, тем самым указывая читателю на и без того очевидные параллели.
Типология интертекстуальных элементов и связей в массовой литературе может быть представлена дописыванием текста, различными вариациями на тему предтекста и др. Однако вероятнее всего, что произведения массовой литературой никогда не станут «текстами влия-
13
ния» , вступающими в резонанс с читателем и порождающими новые метатексты. В них могут наивно и примитивно использоваться цитаты, образы, темы «высокой» литературы, но сами тексты массовой литературы конечны и сиюминутны, на их примере можно говорить не только о «смерти автора», но и о «смерти интертек-
14
ста» .
Итак, мы видим, что категории массового и элитарного читателя противопоставлены друг другу по многим показателем, как социологическим, так и собственно литературным. Проявившись особенно ярко в начале ХХ века, эти различия постепенно стирались, и к середине века все сильнее обозначались общие черты массового и элитарного читателя, которые сняли жесткость их оппозиции.
Примечания
1. Подробнее этот вопрос рассмотрен в статье Хотинской А.И. Английский сенсационный роман как литературное и социокультурное явление // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2005. № 6. С. 86-96.
2. Данная точка зрения высказана в книге Купиной Н.А., Литовской М.А., Николиной Н.А. Массовая литература сегодня. М.: Флинта: Наука. 2009. С. 8-11.
3. Термин рецептивной эстетики, введенный в научный обиход Яуссом Х.Р. Обозначает комплекс эстетических, социально-политических, психологических и прочих представлений, определяющих отношение автора и - в силу этого - произведения к обществу (и к различным видам читательской аудитории), а также отношение читателя к произведению.
4. Ортега-и-Гассет Х. Избранные труды. М.: Весь мир, 2000. 704 с.; Каннетти Э. Масса и власть. М.: Ad Marginem, 1997. 527 с.; Блумер Г. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль. М.: Индрика, 1996. С. 166-212.; Москови-чи С. Век толп: исторический трактат по психологии массы. М.: Прогресс, 1996. 478 с.; Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. 543с.
5. Об этом же писал Рисмэн Д., определяя массового человека как «человека-локатора», Фромм Э., говоря о «самоотчужденной личности»
6. Под формулой Кавелти понимает «структуру повествовательных конвенций, традиционный способ описания неких конкретных предметов или людей... любой культурно обусловленный стереотип, часто встречающийся в литературе» (Gawelty John G. Adventure, Mystery and Romance. Formula stories as art and popular literature. Chicago, 1976. 437 p.)
7. Подробнее об этом в кн. Сидоровой М.Ю. Грамматика художественного текста. М., 2000
8. Шампиньи Р. замечает, что, если (что зачастую происходит в «новом романе») собирать текст предоставляется читателю и степень читательской активности или свободы становится мерилом художественности, то лучшим текстом оказывается словарь (“the best texts must be dictionaries”) (Champigny R. For and Against Genre Labels // Poetics. Vol. X, № 2-3, June 1981. P. 145-1749). В связи с такой установкой можно говорить о явлении пермутации (взаимозаменяемости частей текста) как любимого постмодернистского приема, используемого М. Павичем для превращения «читателя в соавтора, без активного участия которого книга невозможна» (Слащева М.А. Мифологическая модель мира в постмодернистской прозе Милорада Павича // Вестник МГУ. Филология. 1997, № 3. С. 43-53)
9. Этот горизонт ожиданий намечен у Руднева
В.П. в «Словаре культуры ХХ века» в статье «Принципы прозы ХХ века». В ней выделяются следующие десять принципов литературных произведений, рассчитанных на элитарного читателя: неомифологизм, «игра на границе между вымыслом и реальностью», текст в тексте, приоритет стиля над сюжетом, уничтожение фабулы, приоритет обновления синтаксиса над лексикой, «прагматика, а не семантика», большая роль фигуры наблюдателя-рассказчика, нарушение принципов связности текста, аутистизм (отсутствие стремления отражать реальность) [8, с. 237 - 241].
10. См. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости// Избранные эссе. М.,1996. С. 15-65.
11. Подробнее о механизмах продаж см. в книге Купиной Н.А., Литовской М.А., Николиной Н.А. Массовая литература сегодня. М.: Флинта: Наука. 2009. С. 8-11.
12. Элитарный читатель тоже стремится к развлечению, но несколько иного рода. «Идеальный читатель "Поминок по Финнегану" в конечном счете развлекается не меньше, чем читатель Каролины Ин-верницио... Развлекаться не значит отвлекаться от проблем. "Робинзон Крузо" развлекает идеального читателя множеством арифметики и отчетами о повседневной жизни читателя. Но двойник Робинзона, читая роман о самом себе и развлекаясь этим, получал еще кое-что дополнительно, становился немножко другим человеком. Развлекаясь, он обучался. Узнает ли читатель новое о мире или же он узнает новое о языке - это специфика того или иного типа поэтики, но главное не меняется» [13, с. 626].
13. Тексты влияния - энергетические тексты, вступающие в резонанс с читателем и порождающие новые метатексты (вторичные речевые произведения разного стиля и жанра: критические отзывы, научные разборы, анекдоты, пародии, включение свернутых цитатных знаков в разговорную речь, а также внут-рилитературная цитация и т. д. (Кузьмина Н.А. Тексты влияния как феномен языкового существования// Философия и текст: эстетические и социологические проблемы: Сб. статей научно-методического семинара «TEXTUS». Вып. 10/ Под ред. К.Э. Штайн. СПб. -Ставрополь, 2004).
14. В связи с этим очень интересна концепция М.И. Шапира, который снимает противопоставление интертекстуальности в массовом и элитарном произведении. Он связывает любое проявление интертекстуальности с культурой потребления, постмодернизм - это реванш потребителя. «Поскольку теоретически возможно бесчисленное множество интерпретаций, ни одна из которых ничуть не хуже любой другой, постольку автор текста низводится на положение первого читателя; напротив, каждый читатель возвышается до уровня автора: вооруженный эстетикой постмодернизма, он получает законное право безоглядно досочинять и приписывать тексту любые смыслы, в том числе отдаленно не прозревавшиеся
его создателем», - говорит Шапир. (Шапир М.И. Эстетический опыт ХХ века: авангард и постмодернизм // Philologica. № 2. 1995.)
Список литературы
1. Лебон Г. Психология масс // Психология масс: Хрестоматия. М.: ИД «Бахрах-М», 2001. 592 с.
2. Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я» // Психология масс: Хрестоматия. Самара: ИД «Бахрах-М», 2001. 543 с.
3. Ортега-и-Гассет Х. Избранные труды. М.: Весь мир, 2000. 704 с.
4. Маркузе Г. Одномерный человек. М.: АСТ, 2003. 526 с.
5. Московичи С. Век толп: исторический трактат по психологии массы. М.: Прогресс, 1996. 478 с.
6. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург: УГУ, 2000. 96 с.
7. Черняк М.А. Массовая литература ХХ века. М.: Флинта: Наука, 2007. 432 с.
8. Руднев В.П. Словарь культуры ХХ века. М.: Аграф, 1999. 384 с.
9. Гудков Л.Д, Дубин Б.В. Литература как социальный институт: Статьи по социологии литературы. М., 1994. 352 с.
10. Ортега-и-Гассет Х. Дегуманизация искусства // Дегуманизация искусства и другие работы. М., 1996. С. 479-517.
11. Эко У. Заметки на полях «Имени розы». М.: Симпозиум, 2005. 96 с.
12. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994. 615 с.
13. Novitz D. Waves of Artmaking: the Hight and the Popular in Art//British Journal of Aesthetics. V. 29. P. 18-27
14. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Моск. Филос. фонд, 1995. 232 с.
15. Тарт Ч. Измененные состояния сознания. М.: Эксмо, 2003. 288 с.
16. Eko U. The narrative structure in Fleming// The role of the reader. Bloomington, 1989. P. 3-43.
KGMO LEGENS IN THE 20th CENTURY (ON THE PROBLEM OF MASS READER)
A.M. Forshtok
The article is focused on the categories of mass and elite reader. An analysis is presented of features, which are central for the definition of these categories. Some characteristics common to the mass and elite reader are revealed.
Keywords: popular literature, elite literature, mass and elite reader, commercialization of the literature, pleasure from a text, intertext.
