CC BY
1080
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2008. № 2
Р.А. Сетов
«ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»: СОВРЕМЕННЫЕ ТРАКТОВКИ
В ТЕОРИИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Обзор сегодняшних оценок «холодной войны» и содержания биполярного миропорядка неразрывно связан с представлениями о природе современных международных отношений. И потому особый интерес вызывает эволюция взглядов наиболее авторитетных отечественных и зарубежных ученых на то, какую роль в истории ХХ в. сыграло существование биполярного миропорядка и что современный мир унаследовал от эпохи «холодной войны». Общая картина сегодняшних оценок «холодной войны» выглядит многоцветной и весьма сложной. Среди многообразия историко-политических и иных подходов нелегко выделить и тем более синтезировать то, что бесспорно объединяет ученых в восприятии истории и значения биполярного противостояния. Однако на некоторых примерах можно продемонстрировать наиболее интересные тенденции среди современных научных изысканий. Особенно это касается работ, в которых так или иначе поставлены крупные теоретические проблемы и даны оценки периода 1947-1989 гг. как времени функционирования уникальной системной модели международных отношений1.
В этом смысле среди отечественных исследований стоит отметить прежде всего те, которые имеют солидную научную основу и при этом обращены к весьма широкой аудитории, поскольку написаны в жанре учебных изданий. Такого рода труды ученых-международников, увидевшие свет за последнее десятилетие, отличает особое внимание к глубинным причинам возникновения противостояния между СССР и США, породившего биполярность как миропорядок и «холодную войну» как определенный тип поведения сверхдержав. В этом плане наиболее значительным обобщающим трудом является вышедшая под редакцией А.Д. Богатурова «Сис-
1 Следует указать, что среди интересных и хороших современных работ есть немало таких, которые ставят в связи с оценками «холодной войны» не только теоретические, но и методологические проблемы высокого порядка: о «системности» в международных отношениях, о принципе «полярности», о способах определения степени стабильности системы и т.п. (см., например: Богатуров А.Д, Косолапое H.A., Хрусталев М.А. Очерки теории и политического анализа международных отношений. М., 2002; Баталов Э.Я. О философии международных отношений. М., 2005).
темная история международных отношений. ХХвек». Она содержит весьма продуманный, научно обоснованный и емкий анализ содержания как причин возникновения противоборства СССР и США, так и процессов, объединяемых терминами «биполярный миропорядок» и «холодная война». С одной стороны, биполяр-ность «воплотилась в появлении двух географических зон преобладания— советского и американского». С другой — к концу мировой войны «постепенно сложились основы для согласованного регулирования мировой системы на межгосударственном уровне при обязательном учете интересов ведущих держав мира — прежде всего США и СССР»2. Весьма важно, что в этой работе авторы особое внимание уделили терминологии и точности проблемных постановок. В нашем контексте наибольшее значение имеет то, как описано двойственное содержание термина «холодная война». В широком смысле его следует понимать как синоним слова «конфронтация» и основу для характеристики всего периода межгосударственных отношений от окончания Второй мировой войны до распада СССР. В «узком и точном смысле понятие "холодная война" подразумевает частный вид конфронтации, наиболее острую ее форму в виде противостояния на грани войны. Такая конфронтация была характерна для международных отношений в период приблизительно с первого Берлинского кризиса 1948 г. до Карибского кризиса 1962 г.»3.
Весьма разумные трактовки периода «холодной войны», ее значения и последствий присутствуют и в подготовленном учеными МГИМО фундаментальном издании «Современные международные отношения и мировая политика»4. Совсем недавно вышедшая в свет «История международных отношений» (2007 г.) предлагает в целом верные оценки периода 1945-1991 гг. как времени динамичного развития «конфронтационной стабильности» в рамках двухполюсного миропорядка, конец которого совпал с широкомасштабными качественными изменениями во всей системе международных отношений5. Иные работы последних лет, посвященные более частным, но все же довольно крупным комплексам сюжетов послевоенной истории, также выдержаны в духе трезвого научного подхода к оценке самых острых моментов конфликтного взаимодействия сверхдержав в биполярном мире. В ра-
2 Системная история международных отношений. ХХ век: В 4 т./ Под общ. ред. А.Д. Богатурова. Т. 1. События. 1918-1945. М., 2000. С. 471.
3 Там же. Т. 3. События. 1945-2003. М., 2003. С. 15.
4 Современные международные отношения и мировая политика / Отв. ред. А.В. Торкунов. М., 2004.
5 История международных отношений. Основные этапы с древности до наших дней / Под ред. Г.В. Каменской, О.А. Колобова, Э.Г. Соловьева. М., 2007.
боте «Россия и международные кризисы. Середина ХХ века» академик А.А. Фурсенко подчеркнуто сухо, без пространных политико-идеологических комментариев представляет читателям анализ поведения СССР в крупнейших международно-политических коллизиях. На конкретно-исторических примерах автор показывает, как складывался общий контекст «холодной войны» как отношений «регулируемой конфликтности». Именно такой формат взаимодействия главных соперников предопределил то, что в острейших кризисных ситуациях «в силу различных объективных обстоятельств, а также личностных особенностей в поведении руководителей великих держав и их партнеров ... военному решению, хоть и с трудом, была найдена мирная альтернатива»6.
В.Л. Мальков считает возникновение «холодной войны» закономерным результатом процесса усиления США в середине ХХ в. Автор создает общую картину того, как на завершающем этапе Второй мировой войны сложились условия для начала становления американского «имперства» и определения форм «проекции мощи» этой державы на весь мир. «Экспансия американизма», масштабные геополитические проекты (подчеркнем — связанные не только с противоборством с Советским Союзом) сыграли свою роль в становлении конфликтных отношений с СССР, определили контуры биполярного мира. В.Л. Мальков особо подчеркивает то, что основанное на огромной мощи особое, сугубо американоцентричное вйдение мира вызрело в политической элите США в конце Второй мировой войны. В нем главными позициями стали «минимум доверия Кремлю и максимум опоры на собственные, прежде всего военно-стратегические преимущества». Дополнила эти положения вера в то, что «в ядерную эру на земном шаре не осталось территорий, которые бы не входили в сферу жизненных интересов США». «За вторжением в мировые дела . жестком, бескомпромиссном и без комплексов — стояла культивируемая в духе воинствующего глобализма и признания универсального характера американских ценностей и институтов новая национальная ментальность»'.
А.И. Уткин, давая свою оценку «имперским» замыслам США, указывает на то, что к окончанию Второй мировой войны США уже создали иерархическую структуру из союзных и подчиненных им государств. На этой основе решено было осуществлять «глобализацию влияния» — прежде всего закрепляясь в Евразии с
6 Фурсенко А.А.. Россия и международные кризисы. Середина ХХ века. М., 2006. С. 10.
7 Мальков В.Л. Путь к имперству. Америка в первой половине ХХ века. М., 2004. С. 555.
запада и востока8. Создание огромных «сфер влияния» и контроль над ними для США неизбежно означали вступление в конфронтацию с СССР. При этом «советский фактор» не был главным и единственным, определившим стремление «создать ведомый Соединенными Штатами мир, основанный на превосходстве политической, военной и экономической мощи, а также на американских ценностях»9.
Среди современных историко-теоретических исследований стоит особо отметить работу В.О. Печатнова «Сталин, Рузвельт, Трумэн. СССР и США в 1940-х годах». В этом труде, базирующемся на множестве новых архивных источников, весьма удачно показана вся сложная палитра взаимоотношений двух стран, которым победа во Второй мировой войне придала мощь, несоизмеримую с потенциалом остальных государств. Обе державы обрели принципиально новые для них роли в международных отношениях. Однако не только глубинные различия между двумя победителями фашизма стали первопричиной расхождения их интересов. Анализ основных стратегических мотиваций обеих сверхдержав привел автора к выводам, что никакой изначально предопределенной, фатальной неизбежности резкого поворота к жесткому противоборству — к «холодной войне» — не было. Для обеих стран на этапе завершения Второй мировой войны существовали общие интересы хотя бы в том, что касалось сохранения отношений военно-политического партнерства, и «у советского руководства были причины надеяться на то, что ему удастся совместить геополитические "трофеи" войны с сохранением сотрудничества с Западом, по крайней мере — на ключевой период послевоенного урегулирования...»10. События развивались иначе в силу множества причин, связанных с бурными переменами в мире после войны, а вовсе не только со «злой волей» лидеров или имманентными и неразрешимыми противоречиями общественных систем, которые представляли СССР и США. По мере проявления и осознания сторонами действительных результатов войны, с устранением общей для обеих держав военной угрозы «подспудные противоречия и системные различия стали выходить на передний план, тем более что стратегические запросы к концу войны заметно выросли у обеих сторон, особенно в США, где произошла подлинная революция глобализации американских интересов. .Согласование. сталкивавшихся интересов в виде. раздела сфер
8 См.: Уткин А.И. Американская империя. М., 2002. С. 127-131.
9 Там же. С. 131.
10 Печатное В.О. Сталин, Рузвельт, Трумэн. СССР и США в 1940-хгодах: Документальные очерки. М., 2006. С. 341.
влияния, само по себе было крайне непростым делом. В итоге обе стороны фактически пришли к выбору в пользу своих главных приоритетов — обеспечению безопасности в самом широком смысле слова, пожертвовав второстепенным — сохранением сотрудничества, которое стало несовместимо с первым»11. В объективно-историческом ключе, также без эйфории относительно крушения биполярности и якобы блестящих перспектив установления после нее бесконфликтного миропорядка, склонны рассматривать период «холодной войны» и другие отечественные ученые. Для многих исследователей очевидно, что «холодная война» и эпоха би-полярности в международных отношениях на долгое время создали комплекс угроз глобального и регионального масштабов. Однако если в рамках биполярной структуры миропорядка они находились в относительно приглушенном состоянии, то сегодня, не исчезнув с распадом Советского Союза, эти угрозы чреваты возникновением войны12. Предметом внимания исследователей стали и многие иные особенности биполярного мироустройства, не только связанные с ведением «холодной войны», но и вообще лежащие за пределами военно-политической сферы. Например, рассматривая «конфронтационный период» в эволюции мирового хозяйства, С.И. Лунев и Г.К. Широков отмечают, что по мере становления и укрепления биполярной структуры шли как процессы консолидации Запада во главе с США, так и процессы «диверсификации полюсов экономического роста»13. Результаты движения по обоим векторам сегодня вполне очевидны: налицо как консолидация группы наиболее развитых стран, так и экономическая диверсификация мира. В этой же связи можно согласиться и с утверждением, что именно «биполярная модель мирового развития подготовила современную глобализацию, которая стала зримым воплощением тенденции к формированию "сверхциви-лизационного" сообщества современных в своей основе полити-
14
ческих систем»14.
Следует отметить, что в отечественных работах, посвященных большим и малым историко-политическим сюжетам периода «холодной войны», все еще присутствует не только различие научных
11 Там же. С. 452.
12 См.: Кокошин А.А. Феномен глобализации и интересы национальной безопасности // Мир и Россия на пороге XXI века: Вторые Горчаковские чтения МГИМО МИД России (23-24 мая 2000 г.). М., 2001. С. 20-21.
13 Лунев С.И., Широков Г.К. Трансформация мировой системы и крупнейшие страны Евразии. М., 2001. С. 22.
14 Лапкин В.В., Пантин В.И. Парадокс Запада и генезис «универсальной цивилизации» // Цивилизации. Вып. 5. Проблемы глобалистики и глобальной истории / Отв. ред. акад. А.О. Чубарьян. М., 2002. С. 31.
концепций, но и, к сожалению, излишний пафос в резких оценках всей советской эпохи. Некоторые публикации отличает стремление авторов определить «холодную войну» и выбор конфликтного типа поведения обеими сторонами, США и СССР, как естественный и неизбежный результат борьбы двух главных трендов, якобы определивших облик ХХв., — тоталитаризма и демократии. В работах, написанных в таком ключе, по-прежнему присутствует идея «поиска виноватых» в том, что после 1947 г. произошло разделение мира по линии противоборства «Запад-Восток». Для многих отечественных работ типичными стали банальные до безликости оценки причин «холодной войны» и содержания биполярного миропорядка. Общим местом сделалось утверждение о том, что «глубочайшие изменения в распределении ролей великих держав на международной арене и в соотношении сил между ними „.а также коренные различия в социально-политическом строе, в системе ценностей и в идеологии тогдашнего Советского Союза, с одной стороны, и Запада, в первую очередь США— с другой, стали мощными факторами раскола союза держав-победительниц и перехода к противостоянию "Восток-Запад". Холодная война, естественно, означала политическую, идеологическую и локальную военную конфронтацию двух антагонистических систем — капиталистической и социалистической, в состоянии которой они пребывали все послевоенные десятилетия вплоть до исхода 80-х годов и которая по ряду причин (к счастью для человечества) не переросла в третью мировую войну»15.
Подобного рода упрощенные оценки всего (весьма различного по содержанию внутренних этапов!) послевоенного периода ведут к описанию этого времени как столкновения идей и тенденций, а не как сложного и прошедшего динамичную эволюцию взаимодействия государств и их союзов. Взаимодействие это, как известно, предполагало и существование отношений в формате «конфликт как сотрудничество». Это означало достижение разумных компромиссов и как результат — установление именно миропорядка, известной степени стабильности и предсказуемости развития международных отношений. При рассмотрении биполярности как воплощения «водораздела мировой политики ХХ века» иногда выдвигаются и не вполне обоснованные тезисы о том, что «естественный ход мирового развития, нарушенный войной (имеется в виду Вторая мировая война. — Р.С.), возвращаясь в мирное русло, предрасполагал к восстановлению мно-
15 Нижинский Л.Н. Императивы «холодной войны» и «ядерного века» // Россия: государственные приоритеты и национальные интересы. М., 2000. С. 339.
гополюсности глобальной системы международных отношений»16. С этими рассуждениями соседствует тезис о том, что резкое усиление «советского тоталитаризма» и его «экспансионистских устремлений во всем мире» не могло не привести к замене потенциально плюралистического миропорядка биполярностью. Уверенность в осознанном и целенаправленном «развертывании двухполюсности» И. Сталиным подводит автора (О.Н. Быков) к финальному и недоказуемому выводу, что «советская сверхдержава по самой своей тоталитарной природе не могла ужиться в системе многополюсных отношений, не могла не противопоставить себя другой, американской сверхдержаве»17. В русле примерно такого же подхода, часто весьма упрощенно, затрагиваются малые и большие (военно-политические и иные) сюжеты из истории «холодной войны», не говоря уже об интерпретации общемировых коллизий. Пример тезисов, предложенных О.Н. Быковым, хорошо иллюстрирует то, что осмысление «холодной войны» по-прежнему порождает оценки, весьма спорные и довольно легковесные в теоретическом плане.
В современных зарубежных теоретических исследованиях дело обстоит несколько иначе. Конечно, среди американских публикаций на темы, связанные с биполярным миропорядком, всегда было много весьма поверхностных работ. Однако с середины 1960-х гг. в США вполне отчетливой стала тенденция к разумным и трезвым оценкам биполярного мира как системной модели международных отношений. Впрочем, развитие и этой тенденции не было свободно от влияния текущих событий. Не случайно Н.А. Нарочницкая верно указывает: «Интерпретация холодной войны до сих пор испытывает на себе огромное влияние идеологии. Любое изменение политического климата немедленно сказывалось на расстановке акцентов»18. Тем не менее можно попробовать дать общий абрис того, как сегодня главные проблемы, связанные с существованием биполярности в качестве модели мироустройства, трактуются авторитетными учеными на страницах действительно интересных работ. Первое замечание в этой связи касается терминологии. В западных исследованиях по большей части не делается различий (в семантическом и хронологическом смысле) между понятиями «холодная война» и «биполярный мир». Эти понятия выступают как синонимы даже в теорети-
16 Быков О.Н. Международные отношения. Трансформация глобальной структуры. М., 2003. С. 123.
17 Там же. С. 127, 135, 142.
18 Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2005. С. 333.
ческих работах и чаще всего означают период в истории международных отношений (1945-1989), основным содержанием которого было колебание уровня конфронтации в отношениях США-СССР, Запад-Восток.
Второе предварительное замечание относится к тому, что в американских исследованиях вопрос о том, на кого следует «возложить вину» за формирование биполярного миропорядка, по сути дела, уже закрыт. Конечно, споры о причинах и значении «холодной войны» продолжались в течение всех 1990-х гг., но в целом можно заметить, что эйфория по поводу крушения Советского Союза и «Восточного блока» была недолгой19. В 2004 г. некоторый итог дискуссиям подвел сборник статей, посвященных неверному толкованию истории и значения «холодной войны» со стороны тех, кто однозначно провозглашал полезность для Америки и всего мира «победы» над СССР в этой войне. Издание подготовили американские интеллектуалы леволиберального толка (Б. Камингс, Э. Шрекер и др.)20. В статьях, включенных в сборник, содержалась весьма здравая критика «триумфальных» концепций. Авторы предлагали, например, обратиться к оценке опыта «холодной войны» с точки зрения влияния особенностей этого глобального конфликта на американскую экономику; рассмотреть проблемы места и роли международных организаций в условиях доминирования США и пр. Вообще в ходе дискуссий по поводу окончания «холодной войны» и контуров нового мироустройства «триумфаторство» не было однозначно доминирующим течением. Можно предположить, что для многих ученых разумными показались доводы известного историка А. Шлезингера, который еще в начале 1990-х гг. сделал замечание относительно перемен содержания исследований по проблемам «холодной войны». «Историческая наука начала превращение из оружия в битве в аналитические усилия для определения структурных дилемм и понимания действительных забот противников. Чем больше мы размышляем о "холодной войне", тем менее уместным представляется вопрос о вине за нее»21. «Холодная война» как тип поведения сверхдержав, создавших биполярный миропорядок, сегодня признается, несмотря на все минусы, как комплекс объективных условий, при которых сложилась сегодняшняя совокупная мощь
19 Автор уже обращался к данному сюжету (см.: Сетов Р.А. «Новый ревизионизм»: современные тенденции в оценке «холодной войны» // Американское общество на пороге XXI века. М., 1996).
20 Cold War Tiiumphalism. The Misuse of History After the Fall of Communism / Ed. by E. Schreker. N.Y.; L., 2004.
21 Schlesinger A Jr. Some Lessons from the Cold War // The End of the Cold War. Its Meaning and Implications / Ed. by M.J. Hogan. Cambridge; N.Y., 1992. P. 54.
США и стран Запада. Главное состоит в том, что этот миропорядок — конфликтный в своей основе — все же продемонстрировал высокую степень устойчивости против разрушения в ходе «большой войны». Такое видение послевоенного мироустройства предполагает известное снижение интереса к изучению первопричин «холодной войны» и становления биполярности. Важнее оказывается функциональное содержание противоборства СССР и США: оно предстает для многих исследователей не просто как «длительный мир». Это мироустройство выступает в качестве первоосновы и источника многих долговременных, противоречивых, но далеко не однозначно негативных закономерностей взаимодействия ведущих государств и их объединений, равно как и общих тенденций мирового развития. В таком контексте даже наиболее критические моменты, чреватые мировой катастрофой эпизоды «холодной войны» уже не выглядят только как образы из «темного прошлого». Сегодня в оценках этого явления особенно значимыми представляются основанные на продуманном и научном анализе, а не на конъюнктурной политической полемике постановки важных теоретических проблем.
Что касается роли «холодной войны» как «длительного мира» в истории международных отношений, то одна из наиболее известных версий современного взвешенного, научного подхода к периоду 1945-1990-х гг. была предложена американским историком Дж.Л. Гэддисом. Его работа «Соединенные Штаты и окончание "холодной войны"» увидела свет еще в 1992 г. При анализе причин противостояния автор указывал на то, что Советский Союз, «руководствуясь главным образом интересами обороны, прямо создал свою сферу влияния в Восточной Европе и на Балканах», а США исходя из тех же соображений образовали свои сферы влияния как противовес советским. При этом «гегемония Америки — а то, что именно это стало результатом развития, не вызывает никаких сомнений, — определенно была меньшим из двух зол»22. Рассматривая цели США в «сдерживании» Советского Союза и результаты по их достижению, Гэддис признавал, например, то, что «холодная война» и окончательно сложившийся к 1970-м гг. биполярный миропорядок предполагали идею «кооперативного сосуществования» обеих сверхдержав в мире. Это означало признание Америкой таких важнейших качеств СССР, как «легитимность, респектабельность и статус великой державы»23.
22 Gaddis J.L. The Cold War, the Long Peace and the Future // The End of the Cold War... P. 27.
23 Gaddis J.L. The United States and the End of the Cold War. Implications, Reconsiderations, Provocations. N.Y.; Oxford, 1992. P. 39.
Следует отметить, что на заре постбиполярного мира споры в американском политико-академическом сообществе демонстрировали не только удивление по поводу того, что «тихий катаклизм» (распад СССР) стал «функциональным эквивалентом Третьей мировой войны» (термины Дж. Мюллера) в смысле значения для процесса структурной перестройки системы международных отно-шений24. Весьма здравые мысли высказали в начале 1990-х гг. и ученые, которые в предшествующие годы склонны были к жесткой критике СССР и к апологетике американской внешней политики. Их замечания, сделанные по ходу общей дискуссии об исторической роли и содержании «холодной войны», вполне актуально звучат и сегодня. Например, Уолтер Лафибер считал, что в рамках становления биполярного мироустройства имели место четыре «холодные войны», из которых только одна была конфликтом между США и СССР. Немаловажное замечание было сделано о том, что «другая» «холодная война» означает начавшуюся задолго до конфронтации с СССР «борьбу между Соединенными Штатами и европейскими странами»25.
Более того, уже с середины 1990-х гг. зазвучали голоса авторитетных ученых и публицистов, говоривших, что постбиполярный мир довольно много «унаследовал» от предшествующего периода. Возникающая модель международно-политической системы, отмечали ученые, ничуть не лучше «холодной войны» в том, что касается общего уровня конфликтности в мире и напряженности в отдельных регионах. Реалии международных отношений первого десятилетия нового века доказывают этот тезис ежедневно и со всей очевидностью. Поэтому сегодня интересно бросить взгляд на оценки содержания «холодной войны» в современных американских и английских работах так же, как и на труды отечественных исследователей, т.е. обратив внимание прежде всего на постановку теоретических проблем. В этом контексте особенно любопытны взгляды тех, кто проводит сравнительное сопоставление биполярности с предшествовавшими моделями миропорядка. Наиболее здравые и по-своему обоснованные суждения высказали те ученые, которых можно назвать представителями различных версий течения «политического реализма» («структурный» и другие его подвиды, а в последние годы и «неоклассический реализм»).
На рубеже веков известный резонанс (в основном, критический ) вызвала работа Дж. Миэршаймера «Трагедия политики ве-
24 Mueller J. Quiet Cataclysm: Some Afterthoughts on World War III // The End or the Cold War... P. 39-62.
25 LaFeber W. An End to Which Cold War? // The End of the Cold War. P. 14.
ликих держав»26. В ней автор сформулировал собственную концепцию «наступательного реализма» в качестве одной из теорий международных отношений. В рамках этой конструкции Миэр-шаймер поддержал и модифицировал высказанные ранее точки зрения (К. Уолтц и др.) относительно прочности именно бипо-лярности как миропорядка: «Война более вероятна в состоянии многополярности, чем в условиях биполярности». Другие, не менее известные, чем Дж. Миэршаймер, теоретики международных отношений также высказали примечательные соображения относительно содержания «холодной войны» и ее места в истории. Особенно интересны в этом смысле оценки того, что современный мир может воспринять как «позитивное наследие» c точки зрения возможности достижения устойчивости системы через соотношение уровней мощи основных участников международно-политического процесса. Например, Джон Айкенберри верно оценивает современное глобальное доминирование США как объективный результат завершения «холодной войны». Он пишет: «В тени "холодной войны" в отношениях главных индустриальных стран сложился отчетливый и долгосрочный политический порядок. Это многогранный американоцентричный порядок, организованный вокруг "слоеного пирога" союзов в сфере безопасности, открытых рынков, многосторонних институтов и форумов для консультаций и управления. Это порядок, построенный на интересах и ценностях, общих для продвинутых индустриальных стран. Это, однако, и спроектированный политический порядок на основе американской мощи, институциональных взаимоотношений и политических сделок США, в частности с Европой и Японией». Этот ученый также полагает, что управление сложившейся после окончания «холодной войны» «униполярной» моделью международной системы — сложное дело. Долгосрочное сохранение такого мироустройства отнюдь не предопределено, ибо зависит от взаимосвязанного действия по меньшей мере трех важных факторов, которые пока работают в пользу «униполярности». Это — исключительная мощь современной Америки, позитивные (как считает Айкенберри) результаты существования американского доминирования в области обеспечения общемировой безопасности и то, что в XXI в. США обладают более широким набором средств для обеспечения своих интересов, ибо роль военной
26 В отношение перевода термина «politics» следует сказать, что он многозначен и предполагает не единственное толкование. В международно-политических исследованиях «politics» выступает скорее не как «политика», а как «политические отношения», «политическое соперничество» (Mearscheimer J.J. The Tragedy of Great Power Politics. N.Y.; L., 2001).
силы как основы потенциального «противовеса» американскому доминированию снизилась. «Военные союзы и собирание сил могут оказаться неуместны тогда, когда США могут использовать преимущества, основанные на их экономике, на технологических достижениях и на распыленных элементах «мягкой мощи»27. В этом смысле взгляды Айкенберри сходятся с известной концепцией «мягкой мощи» как комплекса опирающихся на силу, но по содержанию несиловых, т.е. не всегда имеющих материальное воплощение, методов и средств (экономических, дипломатических, пропагандистских, культурных и пр.) обеспечения американских интересов и доминирования США в мире. Эту концепцию в наиболее развернутом виде выдвинул и обосновал Джозеф Най — гарвардский профессор и помощник министра обороны в администрации У. Клинтона28.
Весьма показательным явлением сегодня выглядят проблемные постановки американских авторов, занимающихся вопросом о причинности войн в современном мире с точки зрения материальных объектов, которые могут лежать в центре конфликта. Это так называемые «войны за ресурсы», по выражению Майкла Клэра. Клэр говорит о том, что до «холодной войны» проблема доступа к ресурсам с начала ХХ в. всегда была среди внешнеполитических и военно-стратегических приоритетов США. «Холодная война» вынудила «американских стратегов от вопросов о ресурсах перейти к проблеме политической и военной эволюции в Европе и Азии. Окончание "холодной войны" привело к тому, что вопросы о доступе к ресурсам вновь заняли центральное место в военном планировании»29. Иными словами, период существования биполярного миропорядка задержал рождение и развитие конфликтов, основу которых составляют проблемы доступа к природным (энергетическим и иным) ресурсам. Рассуждения Клэра можно дополнить тем, что биполярный миропорядок предполагал для множества государств иные мотивации участия в конфликтах. «Холодная война» содержала в себе варианты «патронажа» малых стран со стороны сверхдержав на идеологической или военно-стратегической основе, что само собой отодвигало чисто материальные объекты (обладание ресурсами) потенциальных межгосударственных конфликтов на второй план. А вот сегодня
27 Ikenberry J.G. Introduction // America Unrivaled. The Future of the Balance of Power / Ed. by J. Ikenberry. Ithaca; L., 2002. P. 25.
28 Nye J.S. Jr. Soft Power. The Means to Succeed in World Politics. N.Y., 2004.
29 Klare M.T. Resource Wars. The New Landscape of Global Conflict. N.Y., 2002.
P. 7.
«войны за ресурсы», полагает М. Клэр, представляют собой новый вид конфликтов и уже не являются редкостью и «изолированными феноменами». Наоборот, они становятся «войнами будущего», отражающими один из главных трендов развития соперничества государств в глобальном масштабе30. Следует отметить, что многие современные западные оценки «холодной войны» далеки от идеализации этого периода. Некоторые критики внешней политики США склонны видеть период «холодной войны» как время, в течение которого, с одной стороны, был достигнут многомерный и несомненный успех Америки — доминирование в мире. И. Валлерстайн считает, что «холодная война» была своего рода упражнением в области «Realpolitik» и что это «упражнение было в высшей степени сдерживаемым, осторожно задуманным и происходившим под наблюдением; оно никогда не выходило из-под контроля и не привело к войне, которой все так боялись. В ретроспективе видно, что вообще происходило немногое — в том смысле, что границы 1989 г. были в основном границами 1945 г.; в конце концов, не было ни советской агрессии в Западной Европе, ни американского «отбрасывания коммунизма» (то есть конца коммунистических режимов в Восточной Европе»)31. Однако, с другой стороны, Валлерстайн высказывает и мысль о том, что именно в годы «холодной войны» были созданы и предпосылки для «умирания» Америки как державы — мирового гегемона. По мнению этого ученого, процесс «упадка американской мощи» очевиден. Сегодня США, по словам Валлерстайна, — «одинокая сверхдержава, которой недостает настоящей мощи, мировой лидер, за которым никто не следует и которого мало кто уважает; страна, опасно дрейфующая в мировом хаосе, который она неспособна контролировать»32.
Отметим еще один срез проблематики изучения «холодной войны». Для американских авторов, занимающихся проблемами безопасности в свете распространения оружия массового поражения (ОМП), «холодная война» выглядит как время, когда объективно существовали жесткие ограничения для реализации отдельными государствами стремления обрести ядерное оружие. Ричард Беттс верно говорит о том, что в этом смысле «окончание "холодной войны" создало по меньшей мере столько же проблем в области безопасности, сколько и разрешило». Очевидно, что «для стран, которым окончание "холодной войны" принесло больший мир и
30 Ibid. P. 213.
31 Wallerstein I. The Decline of American Power. The U.S. in a Chaotic World. N.Y.; L., 2003. P. 35.
32 Ibid. P. 17.
безопасность, привлекательность ОМП должна быть ниже. Но какие это страны? По большей части члены НАТО, их устремления и так уже были в годы "холодной войны" под контролем в силу существования американского ядерного "зонтика"»33. Окончание «холодной войны» сняло многие ограничения для стран, желающих обладать ядерным оружием. Это как раз те страны, развитие которых происходило несколько обособленно, в стороне от основных коллизий биполярного противостояния. Примеров хотя и немного, но в такой области каждый объект на счету. Это прежде всего Индия, Пакистан, Иран и КНДР.
Представители английской школы исследования международных отношений демонстрируют сходные с американцами подходы. Например, дипломат и ученый Роберт Купер34 оценивает «холодную войну», в целом, так. Годы биполярного противостояния — «период напряжения и войн, в основе которого лежал определенный порядок. Этот порядок принял форму негласной договоренности о том, что СССР и США, равно как и их основные союзники, пойдут весьма далеко, лишь бы не воевать друг с другом напрямую. За всем этим стояло, конечно, ядерное оружие... По большей части битвы "холодной войны" велись средствами пропаганды, подкупа и подрывной деятельности», а международные отношения как система демонстрировали известную упорядоченность, поскольку «границы изменялись не часто и большая часть внутригосударственных конфликтов происходила за пределами структурной основы "холодной войны"»35.
Авторитетная исследовательница, профессор Лондонской школы экономики и политических наук Мэри Калдор ставит проблему сравнения «старых» войн и «войн нового типа». «Вторая мировая война была войной тотальной — ибо представляла сплав войны, государства и общества. "Xолодная война" сохраняла живой саму идею войны, избегая превращения ее в реальность». Однако множество войн, которые имели место по всему миру, «не шли в счет», ибо, согласно тогдашней концепции, не были войнами тотального типа36. Калдор полагает, что завершение конф-
33 Betts R.K. Universal Deterrence or Conceptual Collapse? Liberal Pessimism and Utopian Realism // The Coming Crisis. Nuclear Proliferation, U.S. Interests and World Order / Ed. by V.A. Utgoff. Cambridge (Mass.); L., 2000. P. 56.
34 Р. Купер был советником по внешнеполитическим вопросам у британского премьер-министра Тони Блэра, а затем был назначен генеральным директором отдела военно-политических и внешних проблем при Совете Европейского союза.
35 Cooper R. The Breaking of Nations. Order and Chaos in the Twenty-First Century. L., 2004. P. 13.
36 Kaldor M. New and Old Wars. Organized Violence in a Global Era. — With a New Afterword, January 2001. Cambridge (UK), 2005. Reprint. P. 29.
ронтационного периода в истории международных отношений способствовало тому, что концепция «тотальной войны» отодвинулась на второй план. Но не менее важным результатом стало появление «войн нового типа», представляющих в современном мире иной феномен, в рамках которого происходит «размывание различий между войной, организованной преступностью, и масштабными нарушениями прав человека»37.
Оригинальный характер проблемных постановок отличает работы английского исследователя Барри Бьюзена. Сегодня Б. Бьюзен — одна из ведущих фигур в английской школе теории международных отношений. В своей первой крупной и получившей широкую известность работе «Люди, государства и страх» (первое издание 1983 г., второе — с подзаголовком «Повестка дня для исследований международной безопасности в эру после "холодной войны"»— 1991г.)38 Бьюзен рассматривает эволюцию многогранного понимания безопасности государства, составляющих это понятие компонентов, равно как и факторы, влияющие на их развитие. Ученый полагает, что в целом эпоха «"холодной войны" задала определенный тип понимания соотношения между мощью и достижимым уровнем безопасности государства» (power-security dilemma). В этой работе Бьюзена, однако, оценки «холодной войны» довольно противоречивы. Советский Союз как мировая держава, по мнению автора, «революционный ревизионист», подобный Франции в конце XVIII в.: брошенный внешнему миру «вызов» такого государства сочетает борьбу за мощь внутри системы международных отношений с оспариванием «организационных принципов преобладающего status quo»39. Вряд ли можно согласиться с Бьюзеном в том, что СССР был державой такого типа неизменно в период с 1917 по 1989 г. Напротив, можно говорить о том, что с начала 1930-х гг. Советский Союз вел себя скорее как осторожная и по-своему консервативная великая держава, стремившаяся постепенно встать на высший уровень иерархии системной модели международных отношений, в создании которой она изначально не принимала участия. В годы «холодной войны» Советский Союз также вряд ли можно признать «революционным ревизионистом». Наоборот, выступив в качестве создателя биполярной системной модели, СССР сделал все возможное, чтобы она просуществовала как раз без революционных, кардинальных сдвигов, содержанием которых могло бы стать
37 Ibid. P. 5.
38 Buzan B. People, States and Fear. Second Edition. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. Harlow (England); L.; N.Y., 1991.
39 Ibid. P. 306.
2 ВМУ, история, № 2
изменение роли самого СССР в качестве одного из двух «центров управления» общесистемными процессами. В то же время в оценках Бьюзеном периода «холодной войны» привлекает другая весьма интересная проблема: формирование региональных «комплексов отношений в сфере безопасности» (regional security complex). Развитие концепции Бьюзена можно проследить на примере двух солидных трудов последних лет, написанных им в соавторстве со своим соотечественником Ричардом Литтлом40 и датчанином Оле Вэвером41. В первом случае ученые ставят проблему эволюции «международных систем» (international systems) как моделей миропорядка, имевших различный географический масштаб и военно-политико-экономическое содержание на разных этапах истории человечества. Конечно, на необозримом хронологическом горизонте в пять с половиной тыс. лет «холодная война» представляется всего лишь одной из исторических версий развития «военно-политического процесса» в системе. Тем не менее для названного авторского дуэта (Бьюзен-Литтл) очевидно, что в ХХ в. существование биполярного миропорядка оказало значительное влияние на сам процесс организации «международного сообщества», а одним из главных результатов «холодной войны» стало отграничение развитого Запада от всего остального мира. Весьма любопытно поставлены проблемы, связанные с биполярным мироустройством и «холодной войной» в работе «Регионы и державы» (Бьюзен-Вэвер). В этом случае для авторов главное — анализ особенностей системной структуры (количества великих держав, их объединений и соответствующих «полюсов» в системе) с развитием и существованием «региональных комплексов» отношений в сфере безопасности. В период между 1945 и 1989 г., согласно Бьюзену и Вэверу, «холодная война» и процесс деколонизации привели к противоречивым результатам. Сокращение влияния империй и создание новых государств позволило развиваться «динамике отношений безопасности» среди новых самостоятельных субъектов мировой политики на большей части африканского континента, на Ближнем Востоке, в Южной и Юго-Восточной Азии. Биполярная структура отношений безопасности на глобальном уровне пересекалась с существованием относительно независимых от нее, но «равных по напряженности» региональных комплексов в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке, в Афганистане и в отдельных частях Африки. В рамках этих комплексов
40 Buzan B, Little R. International Systems in World History. Remaking the Study of International Relations. Oxford; N.Y., 2000.
41 Buzan B. and Waever O. Regions and Powers. The Structure of International Security. Cambridge (UK); N.Y., 2003.
имели место «наиболее захватывающие, опасные и неверно понятые эпизоды "холодной войны"».
Общая оценка Бьюзена и Вэвера периода «холодной войны» по уровням структурной иерархии (проявляющейся прежде всего в сфере безопасности) такова. «Холодная война» — модель миропорядка, «глобальную структуру» которой ученые определяют отнюдь не бесспорно (!) формулой «2+3» (СССР и США на верхнем уровне как сверхдержавы, а Европейский союз, КНР и Япония — как великие державы). Для сравнения небезынтересно указать, что Бьюзен и Вэвер предлагают общую оценку положения дел в начале XXI в. на основе формулы «1+4» (сверхдержава США и «просто великие» — «держава-коллектив» Евросоюз, Япония, КНР и Россия)42.
Наконец, среди концепций английских ученых показательны сегодняшние идеи Колина Грэя. Этот исследователь часто сочетает постановку проблем в ключе геополитики (в духе «традиции Mаккиндера-Спайкмэна»43) с провозглашением себя «классическим реалистом»44. Для Грэя «холодная война» — «глобальная виртуальная война», «суррогат горячей войны». Грэй прав в том, что биполярная структура миропорядка сложились как «неизбежный результат успеха, достигнутого в войне против гегемонии нацистской Германии». Логика начала «холодной войны», считает Грэй, была обусловлена отнюдь не только тем, что Советский Союз был «идеологически обязан» находиться в состоянии постоянной и, по счастью, в основном виртуальной войны с капиталистическим миром. Все же исторически «холодная война» 1947-1989 гг. была в большей степени «непосредственным геополитическим, а не идеологическим итогом военно-политического уничтожения Германии в 1945 г.»45. По мере развития событий позиция Соединенных Штатов определялась тем, что им «необходимо было вести конфликт для того, чтобы не допустить установления гегемонии Советского Союза в Евразии». При всем этом «холодная война» не была обычным жестким международным конфликтом: «Условия "холодной войны" между Западом и Востоком, вероятно, можно рассматривать, как решение целого ряда проблем
42 Buzan B, Weaver O. Op. cit. P. 445-446.
43 Gray C.S. Geopolitics of the Nuclear Era. Heartland, Rimlands and the Technological Revolution. N.Y., 1977; Gray C. The Geopolitics of Super Power. Lexington (KY), 1988.
44 Gray C.S. World Politics as Usual after September 11: Realism Vindicated // Worlds in Collision. Terror and the Future of Global Order / Ed. by K. Booth, T. Dunne. Basingstoke (UK); N.Y., 2002. P. 226-234.
45 Gray C.S. Modern Strategy. Oxford (UK); N.Y., 1999. P. 182-183.
установления международного порядка»46. В одной из своих последних работ («Еще одно кровавое столетие», 2005 г.) Грэй обращается к вечной проблеме: «что есть мир и что есть война»? Для Грэя период биполярного противостояния и «холодная война» это — мир как условие «не-войны» (non-war), «но в таком контексте, который предполагает отчетливую вероятность возникновения войны». Поэтому период 1947-1989 гг. можно рассматривать и как «длительный мир», и как длительную войну, которая не превратилась в прямое применение насилия сверхдержавами, ибо «стратегический контекст был столь опасным, а соперничество столь острым, что ни одна из сторон не считала себя находящейся в условиях мира»47. В годы «холодной войны» четко проявилось то, что этот необычный «мир как политическое условие» может опираться не только на «равновесие мощи», но и на неформальное политическое соглашение конфликтующих сторон. Грэй также полагает, что эпоха «холодной войны» унесла с собой в прошлое концепцию «тотальной», «большой войны» с использованием всей мощи страны именно в межгосударственном конфликте. Однако этот вид открытого силового противоборства на мировой арене, считает ученый, еще рано списывать в архив. Даже если войны прежнего типа не будут определять облик XXI в. и преобладание «нерегулярных» видов ведения боевых действий (irregular warfare) сегодня очевидно, будущее есть и у межгосударственных войн, не исключая и конфликт между великими державами48. Не соглашаясь с Грэем, все же отметим, что даже при такой спорной постановке проблемы весьма любопытно выглядят дальнейшие рассуждения о возможности поворота международно-политических взаимодействий в сторону складывания контуров «новой "холодной войны"» как коллективной реакции некоторых стран на явное доминирование США в мире. Грэй, правда, довольно осторожно говорит о том, что сегодня мы имеем дело всего лишь с «ранней стадией того, что обладает потенциалом для развития в новую «холодную войну». Возможная основа для противостояния Америке, по Грэю, — сближение КНР и России. Интересно, что еще в конце 2001 г. Грэй писал, что России будут нужны союзные отношения с США для «сдерживания Китая в Азии»49. Более поздние рассуждения и оценки ситуации — совсем иные. «Возможно, уже формируется континентальная ось Россия-Китай, вокруг которой идет объединение важных союзников для создания блока
46 Ibidem.
47 Gray C.S. Another Bloody Century. Future Warfare. L., 2005. P. 343.
48 Ibid. P. 382.
49 Gray C.S. World Politics as Usual after September 11... P. 230.
государств и собирания ресурсов (особенно нефтяных), чтобы быть способными бросить вызов нынешней американской гегемонии»50.
Подводя итог краткому рассмотрению теоретических оценок «холодной войны» в концепциях «политического реализма», укажем хотя бы на один пример совпадения этих концепций с мнением ученых, представляющих иные школы мысли. В современных трудах, посвященных многофакторному анализу миропорядка с точки зрения соотношения его структуры и возможности возникновения войн, некоторые авторы опираются исключительно на применение математических методов. Однако и в этом случае ученые вынуждены признавать то, что их выводы оказываются сходными с тезисами, выдвинутыми в рамках «структурного неореализма». Скотт Беннет и Алан Стэм ставят проблему возникновения войн в рамках анализа «принятия рисков» и известной по трудам Б. Буэно де Мескиты концепции «ожидаемой выгодности». Совокупное действие факторов, повлиявших на относительно низкую вероятность возникновения и «большой войны», и иных вооруженных конфликтов, оценивается авторами так. Биполярная структура миропорядка и доминирование США представлены как сводная переменная, имевшая наибольшее (в сравнении с двадцатью другими) влияние на снижение «относительного риска» возникновения войны51. После сравнения с XIX и первой половиной ХХ в. общие выводы авторов сформулированы кратко и впечатляюще: «В целом подтверждается неореализм. Период после 1945 г. — наиболее безопасный, со значительными сниже-
52
ниями вероятности споров, которые могут довести до войны»52.
Наконец, можно сказать, что своего рода «общим знаменателем» для современных международно-политических исследований служит убеждение авторитетных авторов в том, что многие качества биполярного мира интегрировались в миропорядок начала XXI в. «Холодная война» ушла в прошлое, но особенности современной модели миропорядка (прежде всего, неоспоримая мощь и доминирование США) обусловлены именно тем, как эта война велась и как завершилась.
Поступила в редакцию
15.03.2007
50 Gray C.S. Another Bloody Century. P. 71-72, 382.
51 Bennett S.D, Stam AC. The Behavioral Origins of War. Ann Arbor, 2004. P. 152.
52 Ibid. P. 113.
