CC BY
31
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 5
К.-Х. Лунд (Дания), О.В. Иванова (Дания)
ХЕНРИК ОЛУФСЕН — ДАТСКИЙ ПЕРЕВОДЧИК XVI в.
Статья посвящена лингвофилологическому анализу дипломатических переводов с русского на датский, выполненных Хенриком Олуфсеном в течение более десяти лет, и обсуждению его жизни и деятельности как королевского толмача, бывавшего неоднократно с посольствами в России в 1570-е гг. Затрагивается также вопрос об уровне информированности и порядке ведения дел в датском дипломатическом ведомстве во второй половине XVI в.
Ключевые слова: XVI в., русско-датские отношения, посольства в Россию, дипломатический этикет, перевод, терминология, древнерусский язык, ранний новодатский.
The article is devoted to a linguistic-philological analysis of the diplomatic translations from Russian into Danish produced by Henrik Olufsen over more than a decade and to a discussion of his life and work as a royal interpreter who on several occasions during the 1570s visited Russia as a member of Danish embassies to the Czar. Special attention is given to an assessment of the information level and the procedures of the Danish diplomatic service in the second half of the 16th century.
Key words: 16th century, Russian-Danish relations, embassies to Russia, diplomatic etiquette, translation, terminology, Old Russian, Early New Danish.
Первый русско-датский договор, заключенный в 1493 г. между великим князем Иваном III Васильевичем и королем Хансом, положил начало дипломатической переписке и обмену посольствами между двумя государствами. И до начала 1520-х гг. контакты были довольно интенсивны. Затем из-за внутриполитических сложностей в обеих странах они почти прекращаются до 50-х гг. и возобновляются в полном объеме только с началом Ливонской войны в 1558 г. В конце столетия на первый план в русско-датских отношениях выходит «лапландский вопрос», и сама дипломатическая активность перемещается на север.
Языком русской дипломатии, как известно, до Петра I был русский язык — и дипломаты были русскими, и корреспонденция за отдельными исключениями велась по-русски1. В Дании же до
1 Исключением являются латинская грамота Василия III к королю Хансу от 17 июля 1506 г., немецкая грамота Ивана IV к Кристиану III от января 1553 г. и немецкая грамота Ивана IV к Фредерику II от апреля 1564 г. [Щербачев, 1915: 8-9, 22-23, 225-226].
Реформации официальным дипломатическим языком была латынь, а затем немецкий. Именно немецкий язык — традиционно нижненемецкий, но после Реформации (1536) в возрастающей степени верхненемецкий — играл очень заметную роль в датском обществе, где им владели верхние слои и значительная часть городского населения [Skautrup, 1947: 162 и сл.; Winge, 1992]. И внешними сношениями Дании, кроме отношений со Швецией, ведал Внешний отдел Немецкой канцелярии, служащие которой в основном были приглашенные на королевскую службу немцы. Однако если рабочим языком в канцелярии по определению был немецкий (причем во Внешнем отделе уже к 1540 г. перешли с нижненемецкого на верхненемецкий язык [Winge, 1992: 100]) и исходящие письма тоже составлялись на немецком языке, то для переводов с русского выбор между немецким или датским языком, очевидно, не был принципиальным. В тех случаях, когда русская грамота поступала в Немецкую канцелярию уже с немецким переводом, выполненным в другом месте, датский перевод, естественно, был не нужен. Но если в канцелярию попадала русская грамота, не сопровождаемая переводом, то в принципе возможен был и датский перевод, если в распоряжении был соответствующий переводчик. Первый такой пример относится к 1570 г. Речь идет о грамоте Ивана IV к датскому королю Фредерику II, с которой неким Петером Ройсеном был сделан изобилующий зачеркиваниями и исправлениями датский перевод, послуживший основой для корректного немецкого перевода2. Петер Ройсен, судя по всему, больше не привлекался к переводческой деятельности в Немецкой канцелярии, во всяком случае его имя и почерк больше не встречаются. Вскоре, однако, появляется другой датский переводчик, а именно Хенрик Олуфсен, которому можно приписать по крайней мере 14 известных нам переводов с русского на датский, выполненных в период с 1571 по 1582 г. Кроме переводов Хенрика Олуфсена и Петера Ройсена до нас дошли анонимный датский перевод от 1571 г. и один явный список с Олуфсена от 1573 г. А к концу века (1592) относится еще один датский перевод — с грамоты царских послов в Коле. На этом переводе стоит подпись «Борис Грегориева син», т.е. подпись человека, которого в царских грамотах этого времени называют «гончиком Борискою» и которого Ю.Н. Щербачев отождествляет с датским толмачом Бор-хардтом Гердтсеном (Borhardt Gerdtsen) [Щербачев, 1893: 135].
В предлагаемой статье речь пойдет о Хенрике Олуфсене, о его переводах и деятельности.
2 Об этих двух переводах и о личности переводчиков см. подробнее в [Лунд, 2011].
Источники
Все известные официальные переводы с русского на датский, выполненные в XVI в., хранятся в Государственном архиве Дании (Rigsarkivet) в фонде, относящемся к Внешнему отделу Немецкой канцелярии (Тузке КапсеШз Udenrigske АГёеН^, сокр. ТКиА). Исключение составляет только вышеназванный перевод 1592 г., который вместе с другими документами, касающимися споров о размежевании земель в Лапландии, передан на хранение в Государственный архив Норвегии (Шквагк^е^. Кроме датских переводов, в Государственном архиве Дании хранятся и многочисленные немецкие переводы с русского и списки с них, относящиеся к XVI в.3 Все относящиеся к этому периоду документы, связанные с Россией, которые хранятся в Государственном архиве в Копенгагене, с единичными пропусками описаны русским историком и дипломатом Ю.Н. Щербачевым [1893]; им же изданы русские грамоты до 1690 г. [1897], а также хранящиеся документы на других языках (в том числе грамоты датского короля) до 1575 г. [1915; 1916]4. Что касается переводов с русского языка, то они остаются неопубликованными. Единственным исключением в этом отношении являются те случаи, когда в архиве не нашлось оригиналов русских грамот, с которых были сделаны переводы. В частности, это касается двух из четырнадцати переводов Хен-рика Олуфсена (с датировкой 1 апреля 1573 г. и 7 августа 1574 г.), которые опубликованы в [Щербачев, 1916: 85, 111-113]. В другом случае, когда русской грамоты в архиве не оказалось, а был перевод Олуфсена (с датировкой 26 июля 1575 г.), а также немецкий перевод, Ю.Н. Щербачевым опубликован немецкий вариант [1916: 165-168], что вполне естественно, хотя, как мы увидим ниже, лингвистический анализ дает основание предположить, что немецкий вариант является производным по отношению к датскому переводу Олуфсена. Еще в одном случае, когда в архиве есть перевод Олуфсена (грамота от октября 1577 г.), а также перевод на немецкий, а русской грамоты не оказалось, у Ю.Н. Щербачева есть только отметка о наличии пере-
3 Если не принимать во внимание русскую переписку с Ливонией в 15541559 гг., каким-то образом оказавшуюся в Дании, то немецких переводов с русского, относящихся к XVI в., сохранилось ок. 70, т.е. раза в четыре больше датских. Из них примерно 45 касаются грамот, адресованных датскому королю, включая списки с переводов. Что касается самих этих русских грамот, с которых были сделаны переводы, то, по нашим подсчетам, их насчитывается 36 в XVI в., из них 16 переведены на датский язык, а остальные — на немецкий.
4 Протокольная часть русских грамот, включая возможное формулярное обращение к Богу и полное обозначение адресанта и адресата, передается Ю.Н. Щербачевым в сильно сокращенном виде. Мы эту часть рассматриваемых грамот восстановили по оригиналам, хранящимся в Государственном архиве в Копенгагене. В остальном воспроизводим отрывки из русских грамот так, как они приведены Ю.Н. Щерба-чевым, не считая нужным для наших целей следовать правилам лингвистического издания памятников древнерусской письменности.
водов [1893], поскольку нерусские документы, датированные после 1575 г., он не успел опубликовать.
Все разбираемые здесь русские грамоты и их переводы, хранящиеся в Государственном архиве Дании, находятся в двух описях (arkivserier 'архивные серии'), входящих в фонд TKUA. Это архивные единицы [TKUA(73-1)] и [TKUA(73-2)], входящие в серию Breve fra russiske kejsere og kejserinder til danske konger 1516-1769 'Письма от российских царей и цариц к датским королям 1516-1769', а также архивная единица [TKUA(73-14)], входящая в серию Personalakter vedrarende danske gesandter i Rusland og russiske gesandter i Danmark 1562-1684 'Персональные акты, относящиеся к датским послам в России и российским послам в Дании 1562-1684'. В дальнейшем изложении мы не будем в каждом конкретном случае уточнять местонахождение тех или иных грамот и переводов5.
Формула обращения к Богу
Такой регламентированной формулой в 9 из 10 имеющихся в нашем распоряжении русских грамот, с которых переводил Олуф-сен, был сокращенный фрагмент из Евангелия от Луки (1, 78-79): Mилoceрдiя ради милости Бога нашего, въ них же постти нас вос-токъ свыше, воеже направити ноги наша на путь миренъ. В 8 из них, начиная с 1573 г., после этого следует: сего убо Бога нашего в Троицы славимаго милостт, а в одной грамоте (от июня 1576 г.) фраза Бога в Троицы славимаго милостт была единственным посвящением Богу. Приведем сначала соответствующий перевод из грамоты от марта 1580 г.:
Aff Gudtz Naade och Barmhiertighedt Worris Gudt huilcken oss haf-fuer errit wdj opgangen Aff thet h0ge och f0rer oss paa fridtzens wege, huilcken worris Gudt wy laue, wdj the helliges Threfoldighedt, och tacke for sinn Naade.
'Божьей милостью и милосердием — наш Бог, который оказал нам честь в восходе свыше и ведет нас по пути мира и которого мы славим в святой Троице и благодарим за его милость'6.
Данный фрагмент из Библии, конечно, не прост для понимания, и перевод нельзя назвать точным. Тем не менее Олуфсен в определенной степени справился с церковнославянским текстом. Теперь рассмотрим его перевод идентичного церковнославянского фрагмента из грамоты от июля 1582 г.:
Aff Gudtz Naade Och Barmhiertighedt worris gudtt Huilkenn wy laue y de Hellige Threfoldighedt som wos Haffuer Erritt y opgangenn aff synn Naade.
5 Информация о соответствующем фонде (arkivskaber 'создатель архива') и описи (arkivserie) имеется на сайте датских архивов www.sa.dk.
6 Здесь и далее перевод с датского наш. — К.Л., О.И.
'Божьей милостью и милосердием — наш Бог, которого мы славим в святой Троице, которая оказала нам честь в восходе своей милости'.
Как можно видеть, этот вариант явно сокращен по отношению к первому, и хотя используются те же слова и частично одни и те же выражения, но они скомпонованы по-другому, и речь, строго говоря, уже не идет о переводе, а о вольном переложении оригинала. Нам представляется, что объяснение этому надо искать в том, что посвящение Богу воспринималось как обязательный, но чисто формальный элемент грамоты, и поэтому переводчик мог позволить себе произвольную его замену.
Титулы государей и топонимы
Если формула обращения к Богу была обязательным, но чисто формальным элементом, то следующие обязательные части царских грамот — перечисление сначала всех титулов отправителя, т.е. царя, а затем и титулов получателя, в данном случае датского короля — имеют, будучи строго формализованными, большое значение, поскольку здесь правитель, с одной стороны, утверждает свой статус и называет земли, которыми владеет или на которые претендует, а с другой — признает статус и владения другого правителя. Титулатура датского короля, конечно, не вызывала проблем у Хенрика Олуфсена как постоянного официального переводчика. Не представляли трудностей и собственно титулы русского царя7: звания царь и великш князь переводятся соответствующими датскими титулами kieser (kiesser, kysser, kyser, keyser) и storef0rste (storref0rste, storre ferste), а фраза государь отчинные земли Вифлянсте, которая была особенно актуальной в связи с Ливонской войной, передается Олуфсеном сначала как enn herre Jnnsether vdj liflanndtt 'назначающий правителя в Лиф-ляндии' (31.07.1573)9, а позже как en Arff herre thill lifflend'наследный государь лифляндский' (26.07.1575). Если последний перевод в большей степени соответствует оригиналу, то первый более точно отражает фактическое в те годы положение дел, когда царь пожаловал брату датского короля, герцогу Магнусу, Ливонию в качестве лена10, о чем, конечно, было известно Хенрику Олуфсену. Что касается топонимов, входящих в титулатуру царя, то Олуфсен почти во всех своих переводах строго придерживается принятых в Посольском
7 О переводе генитивного определения всеа Pyciu, стоящего после имени и отчества царя, см. [Лунд, 2011: 57].
8 Этот собственно датский термин употребляется во всех известных нам переводах на датский в XVI в. Только в XVII в. в датских переводах утверждается русское заимствование tzar.
9 Здесь и далее дата в скобках указывает на датировку данной царской грамоты.
10 Подробнее об этом см. в [Лунд, 2011].
приказе норм их перевода на немецкий язык11: за исключением топонимов Казань, Астрахань и Псков, русские оттопонимические прилагательные передаются с сохранением русских адъективных суффиксов; ср., например, в переводе грамоты от 24 июля 1581 г.: царь Казанский, царь Астараханский, государь Псковский и великий князь Смоленский, Тверский [...] — Keys. ThillKasanien och Astrekan herre thillpleskoff storre forste thill smolenskj Thuerskj [...]. Правда, в одном из своих первых известных нам переводов Олуфсен передает также топонимы Смоленск и Тверь в их исходной форме: storef0rster Thill smolensk ottfer (01.04.1573), что может свидетельствовать о том, что следование принятым в Посольском приказе нормам было данью установившейся конвенции, а не обязательно являлось признаком незнания этих мест. Топоним, ныне известный как Нижний Новгород, тоже почти везде передается Олуфсеном в соответствии с нормами, принятыми в Посольском приказе для немецких переводов: государя и великого князя Новагорода Низовские земли (06.1576) — herre och Storre forste thill Nouegardt wdj Nerlendene. Здесь, однако, обращает на себя внимание, что именное словосочетание в форме род. п. ед. ч. Низовские земли в переводе Олуфсена трактуется как форма мн. ч. 'в Низовских землях'. Скорее всего, Олуфсен не распознал эту русскую падежную форму. Между тем в одном случае встречается и перевод neder Nouegrodtt (01.04.1573), т.е. буквально 'Нижний Новгород'.
Если обратиться к топонимам, не входящим в царскую титула-туру, то все они связаны с делами, которые входят в сферу интересов датского короля, и соответственно знакомы и Олуфсену. В частности, это нынешние города Таллинн, Нарва, Тарту, которые в грамотах именуются Колывань, Ругодивъ, Юрьевъ, и у Олуфсена переводятся как Reuell (Reffuell), Narfuenn (Naruen), Dorpt; это также район Курляндия, который приводится в форме в Курской земле и переводится как wdj Kurlandt; и это Баренцево море: в оригинале — намурманскомъ мори и в переводе Олуфсена — paa den Murmanske s0.
Чины и должности
В передаче чинов и должностей соседствуют два подхода: либо выбирается аналогичный термин в языке-цели, если таковой имеется, либо используется заимствование из языка-источника. Сравнение переводов показывает, что Олуфсен в течение всего периода с 1571 по 1582 г. довольно последовательно придерживается одной и той же системы, что может свидетельствовать об устоявшейся практике.
11 Ср., например, грамоту Ивана IV к Фредерику II от апреля 1564 г., составленную по-немецки в Москве [Щербачев, 1915: 225-226], или немецкий вариант (так и не ратифицированной датским королем) перемирной грамоты 1578 г. [Laursen, 1912: 403-410], к которому мы вернемся ниже в связи с биографией Олуфсена.
Соответствующими датскими терминами переводятся русские чины и должности намтстникъ — stadtholdere (stadtholder), дворянинъ — hoffthienere (hoffe thiener), посолъ — gesanther, legatt или, реже, sendebudt. Слово diaкъ (дьякъ) передается либо как Secreteer, либо как dyack, при том что в обоих случаях речь идет о должности при царе. Очевидно, в Немецкой канцелярии были так хорошо знакомы с этой должностью у русских, что переводчик мог себе позволить использовать заимствование12. Двоякое обозначение — и в виде заимствования, и в виде родного датского термина — имеет и слово воевода, но здесь наблюдается четкая дистрибуция: заимствование woeuoda (мн. ч. woeuoder) используется для передачи русских реалий, а датский перевод 0uerst выбирается, если речь в грамоте идет о датских войсках. Чин бояринъ в грамотах используется только применительно к русской реальности, и переводчик везде сохраняет этот термин как заимствование boiar. Что касается слова оружейничий, то оно встречается всего два раза, и в обоих случаях — в отношении Богдана Яковлевича Бельского, который в это время (с 1578 г.) как раз был держателем этой почетной, но не самой высокой должности [Брокгауз-Ефрон, 1891: 254-255]. Поскольку Б.Я. Бельский имел и звание наместника, то, может быть, не стоит удивляться тому, что Олуфсен в обоих случаях просто пропускал этот чин. Более примечательно с филологической точки зрения то, что русские топонимические определения к званию намтстникъ в основном сохраняются в виде прилагательных и иногда даже с русскими падежными окончаниями: намтснику ржевскому — Stadtholder Ressefsky, намтстнику костромскому — Stadtholder Kostromskj, намтстника мценского — stadttholder Jmtzimskogo. Исключением является оттопонимическое прилагательное от города (Великий) Новгород, как в фрагменте от июля 1582 г., когда царь жалуется на шведского короля, который не соблюдает прежнюю субординацию, а возомнил себя равным с царем: А свейской король нам почал многие грубости чинити: захотел с нами ссылатися мимо наших ноугородцких наместников не по прежнему обычаю — och denn Suenske Haffuer giortt wos megen forthridtt Wille Beskike wos och icke worris stadthollder thill Noffuegardt Epther gammell brug. Вероятнее всего, Олуфсен — за исключением последнего примера — не знал, какие топонимы стоят за топонимическими определениями к званию намтстникъ, и, может быть, не придавал этому особого значения.
12 В анонимном путевом дневнике на датском языке, составленном во время большого датского посольства в Александрову слободу в 1578 г., дьяк Андрей Щелкалов именуется «канцлером» (СаШ21егепп, определенная форма ед. ч.), ср., например, [Дневник, 1578: л. 11 об.].
Антропонимы
При передаче русских антропонимов в этот период стараются делать приблизительные транскрипции, иногда, правда, отдавая дань датской антропонимике: Якова Шабликина (вин. п.) — Jacop sablicoff; Ждана Ивановича Квашнина (вин. п.) — isdan Jwanowis, Jsdan Kuas-nikoff; Олекстя Григорьевича Давыдова (вин. п.) — Allexsey Gregoruis Dauedoff, Alexssey gregorouis Dauidoff; Олекстю Даниловичю Басманову (дат. п.) — Allexsey Bosmanoff; с Федоромъ с Потемкинымъ (тв. п.) — Fr0der paathe0mkinn; Федора Потемкина (вин. п.) — fieder potimkin; Федоръ Потемкинъ (им. п.) — Fieder patiemkin; Богдану Яковличю Бтлскому (дат. п.) — Bogdann Jacopleuis Belskj, Bogdan Jacopuis Belskj. Не может не броситься в глаза, что две из трех представленных русских фамилий с суффиксом -ин, а именно фамилии Шабликин и Квашнин, в переводах Олуфсена превращаются в фамилии на -ов с соответствующим произношению оглушением финального -в: sablicoff, Kuasnikoff. Очевидно, это было связано с тем, что суффикс -ов/-ев в сознании переводчика более ярко ассоциировался с фамилиями, чем суффикс -ин, ср. [Унбегаун, 1989: 18]. Обращает на себя внимание также написание фамилии Потёмкин: можно думать, что сочетания e0 (paathe0mkin) и ie (patiemkin) представляют собой попытку Олуфсена передать звучание ударного слога с фонемой /о/ после палатализованного согласного. «Одатчанивание» в приведенных выше антропонимах можно усмотреть в написании имени Яков как Jacop и отчества Яковл(ев)ич как Jacopleuis или Jacopuis.
Политико-дипломатические реалии и формулы
Одним из наиболее ярких явлений в дипломатических сношениях с русскими, несомненно, был обряд целования креста, который для русских был важнейшим и обязательным условием действия договоров. Об этом обряде, конечно, были осведомлены в Копенгагене, и сам король Фредерик II совершал его в 1562 г. в присутствии царских послов, когда он ратифицировал договор о дружбе между двумя странами, о чем впоследствии со всеми подробностями было доложено царю в статейном списке русского посольства13; ср. публикацию статейного списка в [Ульфельдт, 2002: 520-546] и описание в [Щербачев, 1887: 115-117]. Поэтому естественно, что формула крестоцелования переводилась буквально без дополнительных объяснений, как, например, в июне 1581 г.: и крестным целованьем укреплено — och stadttfestett vidtt Chryskysnigen. Более того, в переписке с русскими датская сторона сама прибегала к трансферентному
13 Примечательно, что царские послы настояли на том, чтобы оба экземпляра договора (королевский и царский) были прочтены вслух в присутствии короля (и его ближнего совета) перед крестоцелованием, т.е. на устной форме заверения.
употреблению формулы крестоцелования, как в грамоте Фредерика II к Ивану IV от 2 июля 1573 г. (на немецком языке): dem auffgerichtenn fridenn vnndbeschwornerkreutzkussungnach 'согласно установленного мира и клятвенного крестоцелования' [Щербачев, 1916: 86-87]. Как видно, датская сторона здесь использует формулу крестоцелования для самостоятельного обозначения самого договора, т.е. речь идет о семантическом сдвиге с обряда целования креста на сам документ, ср. упоминание о похожем семантическом сдвиге в нижненемецких текстах, связанных с русско-ганзейскими отношениями, в [Сквайрс, Фердинанд, 2002: 163]14.
Другой часто встречающийся термин в русско-датских отношениях в этот период — слово докончанье 'договор, соглашение', которое Олуфсен переводил соответствующим датским словом forbundt (forbunt) имевшим помимо нынешнего значения 'союз' еще и значение 'договор' (ср. forbund в [Kalkar, 1881-1907]): а мимо свое докончанье и крестное цтлованье — Huilkitt Er y modtt Eders forbuntt och kryskysing (07.1582). С этим связаны и такие сочетания, как втчное докончанье, докончалный мир и докончалные грамоты, которые получают вполне адекватные датские переводы: euige forbunt (03.1580), Bestandig fredt (06.1581), forbundtz breffue (мн. ч.) (03.1580). Слово перемирье, которое тоже входит в эту тематическую группу, совершенно точно передается какfridtzstandt (03.1580), что буквально означает 'временное затишье'.
Неотъемлемую часть дипломатических сношений составляли документы, гарантирующие беспрепятственный проезд туда и обратно для посольств и гонцов. В нашем материале русским термином для такого документа была опасная грамота или в одном случае — просто опасъ, как в нижеприведенном фрагменте из грамоты от июня 1581 г., где оба варианта соседствуют:
И которыхъ пословъ своихъ къ намъ станешь посылати, и ты о томъ намъ извтщаешь и бьешь челомъ прiятелно, чтобы намъ на-передъ на тт ваши послы прислати къ вамъ единой волной и полной опасъ, чтобъ имъ со встми ихъ людми и з животы волно было безъ задержанья и безъ мтшканья къ намъ притхати, и назадъ бы ихъ намъ наборзт по тому жъ къ вамъ отпустити, и та бъ опасная грамота намъ къ вамъ прислати за отворчетою нашею печатью
14 Использование во взаимном общении обряда крестного целования и соответствующей словесной формулы, конечно, предполагает признание общности христианской веры, и с обеих сторон эта общность двух правителей, царя и короля, всячески подчеркивается. Можно думать, что здесь сказывалась не столько религиозная толерантность, сколько прагматичные соображения, поскольку, как мы знаем, в других сферах конфессиональные расхождения могли играть даже очень большую роль. Интересно отметить, что подчеркивание единства христианской веры и игнорирование конфессиональных различий наблюдалось и в русско-ганзейской корреспонденции, ср. [Squires, 2009: 34-36].
съ ттмъ вашимъ гонцомъ, которого есте нынт къ намъ того для отпустили.
Wille Och thill skike wos Eders Sendebudt Erre aff wos wennligen Begerrendis att wy wille skike Eder Thill Eders Sendebudt Enn fry och fulkommen Legde at de medt derris folk och Godts maae Vdenn alle Opholdelse forhindring Eller fors0mmellse Komme thill wos och vdj lige maade medt dett aller f0rste dennom thilbage thill Eder afferdige Huilke worttpas wy skulle thill skike Eder vnnder wortt Obnne seggell vidt thett Eders budtt som y thill wos der om skikett Haffuer.
Как видно, в первом случае слово опасъ переведено как legde (ср. lejde в [Kalkar, 1881-1907]), что является заимствованием в датский язык из средненижненемецкого leide [ODS] и совершенно точно передает смысл русского оригинала, равно как и перевод именной фразы единой волной и полной опасъ — Enn fry och fulkommen Legde. Во втором случае сочетание опасная грамота вполне адекватно передается как pas, т.е. как сам документ, который к тому же должен быть оформлен за отворчетою [...] печатью. Этот термин переводится Олуфсеном как 'открытая печать': vnnder wortt Obnne seggell 'за нашей открытой печатью'. Представляется, что такой перевод удачен. Дело в том, что термин отворчатая печать (ср. несколько иное толкование в [СРЛ]) в царских грамотах, относящихся к рассматриваемому периоду, использовался, когда восковую печать накладывали не на внешнюю сторону грамоты, как бы запечатывая ее, а помещалась она на «внутренней» стороне грамоты, под самим текстом. При этом для большей сохранности восковая печать была прикрыта специальной бумажной накладкой, т.е. была «под кустодией», но такой способ предохранения печатей от порчи был обычен для всех царских грамот и сам по себе не связан с расположением печати. Использование от-ворчатых печатей именно для опасных грамот, надо полагать, было обусловлено тем, что такие грамоты предназначались для предъявления по пути следования туда и обратно, и поэтому они не должны были быть запечатанными. Примечательно, что Ю.Н. Щербачев по поводу опасной грамоты от июня 1581 г. отмечает наличие именно открытой печати («подъ текстомъ открытая средняя печать»), см. [Щербачев, 1893: 119], тем самым косвенно подтверждая удачность датского перевода этой реалии.
Каждое датское посольство при переговорах с русскими имело дело с государевыми людьми, входившими в состав боярской Думы, и Олуфсен, надо полагать, был хорошо осведомлен об этом институте, на что и указывает его перевод: съ нашими з ближними думными людми — met woris nesteRaadt (03.1580), где neste (ср. nœste в [Kalkar, 1881-1907]) является превосходной степенью прилагательного nœr 'близкий' [ODS], а Raadt (ср. râd в [Kalkar, 1881-1907]) означает 'совет'.
7 ВМУ, филология, № 5
Даты
То, что русские как православные славяне вели летоисчисление от сотворения мира, было, конечно, хорошо известно в Немецкой канцелярии. Однако вполне возможно, что там не знали, что год у русских начинался с сентября и для перевода на западный счет от Рождества Христова нужно было из старой даты вычитать 5509, а не 5508, если эта дата относилась к четырем последним месяцам года. По самим переводам об этом трудно судить, поскольку переводчики и в том числе Хенрик Олуфсен, как правило, просто заменяли кириллические буквенные обозначения чисел арабскими цифрами, сохраняя летоисчисление от сотворения мира. Кроме того, из 14-ти рассматриваемых нами переводов, выполненных Хенриком Олуфсеном, только одна (от октября 1577 г.) относится к четырем последним месяцам года, и на ней нет пометки о годе согласно западному летоисчислению. Между тем такая отметка есть на уже упомянутом переводе Петера Ройсена, который представляет собой первый известный нам дипломатический перевод с русского на датский и который выполнен с грамоты, датированной 26 сентября 7079 г. от сотворения мира. Год 7079 указан в самом тексте перевода и в надписи, сделанной на немецком языке другим почерком. Рядом с этой надписью значится цифра 1571, написанная похожим почерком. На самом деле здесь следовало бы вычесть не 5508, а 5509, что дало бы правильный год 1570. Можно думать, что мы имеем дело с косвенным свидетельством о незнании в Немецкой канцелярии тонкостей древнерусского летоисчисления. Однако поскольку грамота была получена датским королем 10 декабря 1570 г., на практике ошибиться в реальном годе составления грамоты не могли. Другое дело, когда речь шла о числе месяца. В царских грамотах, относящихся к этому периоду, указывалась не только дата составления, но и год индикта, а также количество лет, прошедших с момента вступления Ивана IV на престол, с момента его венчания на престол, с момента взятия Казани и с момента взятия Астрахани. А в тех часто встречавшихся случаях, когда в грамотах указывались только год и месяц, а не число, то Олуфсен в качестве числа выбирал следующую в грамоте цифру, а именно год индикта, явно не понимая эту хронологическую реалию15.
Дипломатическая адаптация и уточнения
Обязательным для постоянного переводчика Немецкой канцелярии было, конечно, обеспечение в выполняемых переводах подобающего почтительного тона по отношению к датскому королю. Это
15 Напомним, что индиктом называется цикл в 15 лет, исчисляемый от сотворения мира по сентябрьскому счету. Под «годом индикта» имеется в виду очередной год текущего индикта, т.е. остаток (от 1 до 15) после деления даты на 15, ср. [Щепкин, 1999: 168].
прежде всего выражалось в последовательной замене обращений с использованием 2-го л. ед. ч. на требуемые этикетом формы 2-го л. мн. ч., а также в частой вставке гонорифической формы обращения «Ваше королевское величество» по отношению к собственному монарху и, наоборот, в возможном опущении аналогичного самотитулирования со стороны царя, как в переводе царской грамоты от 31 июля 1573 г.: И нашему бы еси царьскому величеству и брату нашему Максимилгяну цысарю любителное пргятелство ттмъ показалъ — huor vdj Etthers Konig Maett. giorde oss och Romischer Kys. Maett. Enn stor Behagelig-hedtt och thyennste 'чем Ваше королевское величество сделал (бы) нам и Римскому императорскому величеству большую приятность и услугу'. К дипломатической адаптации относится также смягчение унизительных для короля выражений, таких, как формула челобития, которую Олуфсен переводит нейтрально как «просьбу», как в грамоте от июня 1581 г., в которой царь предлагает королю заранее попросить у него опасную грамоту для предполагаемых датских послов: и бьешь челомъ прiятелно — Erre aff wos wenligen Begerrendis.
Еще одна особенность переводов этого периода — добавление переводчиком от себя разного рода уточнений. В начале своей грамоты от марта 1580 г. царь резюмирует претензии датских послов после их неудачного посольства в Александрову слободу в 1578 г., когда они в нарушение данных им от короля инструкций заключили неприемлемый для датской стороны договор (forbundt): и отъ нихъ [т.е. послов] вы поразумтли, какъ имъ отъ насъ на ихъ посолство непогодное дтло здтлалося — och Haffue aff thennum forstaait, Att the Haffue giort et forbundt, Huilcket icker er tilb0rligenn 'и от них вы поняли, что они заключили договор, что является неподобающим'. Здесь Олуфсен конкретизирует предмет разногласий. В другой грамоте — от 31 июля 1573 г. — царь начинает свое послание сообщением о том, что был у него посол Польского королевства и Великого княжества Литовского писарь Михаил Гарабурда, который предложил ему занять польский трон: Присылали къ намъ коруны Полсюе и великого княжества Литовского до рады присяглово писаря Михаила Галабурду, просячи насъ, чтобъ намъ пожаловати их, бытиу нихъ на государства. На самом деле Михаил Гарабурда был послан к Ивану от имени литовской элиты, чтобы обсудить с царем условия возможного избрания сына царя, Федора, на польский трон, см. [Флоря, 2003: 304]. Об этой миссии и переговорах, проходивших в Великом Новгороде в конце февраля — начале марта 1573 г., Олуфсен, по всей вероятности, услышал из уст царского гонца Константина Скобельцына и царского толмача Каспара/Каспера, которых он видел, когда они были в Дании проездом в конце 1573 — начале 1574 г., о чем пойдет речь ниже в связи с биографией Олуфсена. Итак, в соответствии с реальными фактами Олуфсен в своем переводе говорит о сыне царя:
Och Giffue Etthers Koning. Maett. thill kennde atth kronnen aff pallenn haffuer weritt aff os Begerrung och Indttskikett deris legatte widtt Naffin Michaell Galla Burtt atth wy skullde Anname kronen aff pallenn och ther Inndttsett woris S0nn 'И уведомляем Ваше королевское величество о том, что Польская корона обратилась к нам с просьбой и присылала своего посла по имени Михаил Гала Бурт, чтобы мы приняли Польскую корону и туда посадили своего сына'.
Некоторые особенности стиля Хенрика Олуфсена
Как видно из предыдущего раздела, в своем переводе грамоты от 31 июля 1573 г. Oлуфсен после протокольной части начинает сам текст модусным выражением Och Giffue Etthers Koning. Maett. thill kennde atth 'И уведомляем Ваше королевское величество о том, что', хотя русский оригинал такого модусного компонента не содержит. Подобное выражение, следующее сразу после протокола или в связи с ним и не имеющее соответствия в русском оригинале, встречаем также в переводах грамот от 1 апреля 1573 г. и 24 июля 1581 г. Помимо этого, глагольная фраза give tilkende 'уведомить' встречается еще ни много ни мало 22 раза в рассматриваемых 14 переводах, выполненных с 1571 по 1582 г., в качестве перевода разного рода глаголов сообщения. Вряд ли можно сомневаться в том, что здесь мы имеем дело с индивидуальной стилистической особенностью Хенрика Oлуфсена. Не менее характерно для стиля Oлуфсена употребление сразу после протокольной части другого модусного глагола vide 'знать', тоже не имеющего соответствия в русском тексте. Этот прием встречается четыре раза: в переводе опасной грамоты от июня 1576 г., где глагол (здесь: wide) стоит в форме 2-го л. мн. ч. изъявительного наклонения: Кого кь намь ты, прiятель и суседь нашь, пошлешь своихь пословь — wide att de Eders Sendennebudt som y woris foruanther och Nabo Thillskike wos 'Знаете, что те Ваши послы, которых Вы, наш родственник и сосед, пришлете нам', в переводе грамоты от августа 1577 г., где глагол (здесь: wider) стоит в форме мн. ч. повелительного наклонения: Послали есмя кь брату нашему дражайшему, кь Руделфу цесарю, посланника своего Ждана Ивановича Квашнина — wider att wy Haffue afferdigett woris gesanther isdan Jwanowis Thill woris broder Kiser Rodolfus 'Знайте, что мы отправили своего посланника Ждана Ивановича к нашему брату императору Родолфу', а также в переводах двух не сохранившихся грамот от 7 августа 1574 г. и 26 июля 1575 г., в которых глагол тоже стоит в форме императива мн. ч.16 Кроме того, можно отметить отдельные повторяющиеся характерные обороты,
16 В письменном датском языке, утвердившемся к этому времени, окончанием регулярных глаголов в наст. вр. являлось -ег в ед. ч. и -е во мн. ч., а в императиве — нулевое в ед. ч. и -ег во мн. ч. [Кагкег, 1996: 59-60].
которые, возможно, сами по себе не заслуживают внимания при попытке атрибуции перевода, но в своей совокупности могут подкреплять предположение. Это, в частности, оборот medt Eders schriffuellse lydenndis att 'с Вашей грамотой, гласящей, что', который в грамоте от 11 июня 1571 г. соответствует русскому а въ грамотт своей къ намъ писалъ еси, что. Идентичный оборот встречается также в переводах грамот от 7 августа 1574 г. и 26 июля 1575 г.
Дублирующие переводы на (верхне)немецкий и/или на датский язык
Наряду с первым известным нам переводом Хенрика Олуфсена в архиве есть еще и один датский и три немецких перевода той же царской грамоты от 11 июня 1571 г. Сравнение пяти переводов показывает фактическую тождественность датского перевода Олуфсена двум немецким переводам — черновику с отдельными исправлениями и беловому варианту, написанному той же рукой. Однако манера изложения, в том числе использование характерных оборотов типа вышеуказанных, оставляет мало сомнений в том, что авторство перевода с русского принадлежит именно Хенрику Олуфсену. Два остальных перевода — один датский и один немецкий — отличаются существенно друг от друга в формулировках, хотя в них обоих указана (неправильная) дата — 1 июня. Они также отличаются от трех первых переводов, в частности содержат посвящение Богу и обозначение адресанта и адресата, тогда как вся эта протокольная часть у Олуфсена сведена к абсолютному минимуму. Кроме того, они оба ближе в формулировках к русскому оригиналу, в то время как Олуфсен и здесь, и позже допускает более свободный стиль изложения, или, иными словами, если перевод Олуфсена ориентирован больше на динамическую эквивалентность, то два других перевода ближе к формальной эквивалентности, ср., например, [Гарбовский, 2007: 302 и сл.]. Перевод Олуфсена и два немецких перевода с него выполнены на бумаге с вариантами водяного знака «Башенные ворота» (похожими на [Briquet, 1966: № 15940, 15948]), характерного для Немецкой канцелярии и королевской администрации в этот период, а два остальных перевода сделаны на другой бумаге. Из этого напрашивается вывод, что только перевод Олуфсена и два перевода с него были сделаны непосредственно в канцелярии и что там устроили Олуфсену своего рода проверку «профпригодности». Что касается двух других переводчиков с русского, то их почерки больше не встречаются в рассматриваемый нами период.
Кроме вышеупомянутого случая, еще в четырех случаях в Государственном архиве рядом с переводами Олуфсена есть параллельные переводы. Так, наряду с переводом Олуфсена грамоты от 31 июля 1573 г. есть еще один датский текст, дословно идентичный,
только с другим написанием слов17. Учитывая наличие в этом тексте характерных «олуфсенских» оборотов, отступления от оригинала и тот факт, что этот почерк больше не встречается в соседстве с русскими грамотами рассматриваемого периода, можно с уверенностью заключить, что мы здесь имеем дело со списком с перевода Олуфсена. В двух следующих случаях речь идет о дублирующих немецких переводах грамот от 26 июля 1575 г. и августа 1577 г. Они написаны той же рукой, что и вышеупомянутый немецкий перевод датского перевода Олуфсена от 1571 г., и дают все те же основания приписать первоначальный перевод с русского именно Хенрику Олуфсену. Наконец, в четвертом случае рукой Олуфсена написан датский перевод только самого сообщения, содержащегося в опасной грамоте от октября 1577 г. На немецком языке имеется полный перевод этой же опасной грамоты, т.е. перевод текста сообщения и предшествующей протокольной части. Немецкий перевод является чистовиком, написанным рукой, которой в предыдущие годы были написаны копии немецких грамот Фредерика II к Ивану IV. Ввиду краткости датского текста и отсутствия русского оригинала судить по формальным критериям об авторстве перевода с русского трудно, но поскольку написавший немецкий чистовик, по всей видимости, не был русским переводчиком, то, скорее всего, следует и в этом случае признать авторство первоначального перевода за Олуфсеном.
Роль датского и немецкого языков в королевской администрации
Разумно предположить, что во Внешнем отделе Немецкой канцелярии для целей делопроизводства могли делать копии переводов, а также дублирующие переводы с датского языка на немецкий. Другой вопрос — какие варианты были представлены королю и на каком языке. Как представляется, косвенным ответом на этот вопрос может послужить то обстоятельство, что если в этот же период после немецких переводов с русского делались чистовики, написанные очень красивым и размашистым почерком, то ничего подобного, по-видимому, не предпринималось после датских переводов Олуфсена — и в том числе в тех случаях, когда были дублирующие немецкие переводы. Из этого напрашивается вывод, что переводы Олуфсена на датский язык направлялись к королю непосредственно, без беловых вариантов и без перевода на немецкий язык. В пользу этого говорит и тот факт, что Фредерик II охотно использовал датский язык, в частности для дневниковых записей и для переписки со своими датскими чиновни-
17 Хотя и существовала определенная орфографическая практика, ср. [Skautrup 1947: 175-189], вариативность была большая. Первый опыт установления кодифицированной нормы правописания был предпринят в 1739 г. указом короля Кристиана VI о датской орфографии в латинских школах [Galberg Jacobsen, 2010: 67].
ками, хотя владел и верхненемецким языком, который среди прочего использовал в корреспонденции с другими коронованными особами, ср. [Winge, 1992: 107]. Характерна в этой связи записка короля на датском языке к государственному гофмейстеру Педеру Оксе (Peder Oxe) от 15 декабря 1573 г., в котором содержится распоряжение отдать приложенное письмо от великого князя Московского на перевод «на немецкий или датский» [Laursen, 1898: 365].18
Известные факты из биографии Хенрика Олуфсена
Первое известное нам упоминание о Хенрике Олуфсене относится к 1 октября 1573 г., когда в королевском распоряжении, уже 'повторном', гофмейстеру Педеру Оксе говорится, что надо установить зарплату и содержание Хенрику Олуфсену 'который до сих пор дозволял использовать себя в качестве русского толмача, если он должен остаться на службе, так как он пожаловался, что несмотря на прежнее распоряжение, ничего сделано не было' [Laursen, 1898: 335]. От 5 мая 1574 г. есть 'открытое письмо' о том, что 'Хенрик Олуфсен, который нанят в качестве русского толмача, в каковом качестве он должен использоваться для поездок в Россию и там где он потребуется королю, переводить русские письма, написанные королю, и должен использоваться как толмач, когда прибывают сюда иностранные послы, должен ежегодно получать 100 далеров и необходимое придворное платье, из которых он должен обеспечивать себя едой и пивом, когда он не послан королем в поездку' [Laursen, 1898: 431-432]. Иначе говоря, официальный прием на работу состоялся через полгода после повторного распоряжения короля. Несколько дней спустя, 11 мая 1574 г., дано распоряжение государственному казначею Кристоферу Валькендорфу 'немедленно выдать Хенрику Олуфсену, который нанят в качестве русского толмача, 100 далеров как зарплату за этот год и занести их в финансовый отчет' [Laursen, 1898: 434-435]. Хенрик Олуфсен, однако, остался этим не вполне доволен, что видно из распоряжения короля Педеру Оксе от 23 апреля 1575 г., гласящего, в частности: 'Поскольку Хенрик Олуфсен, который нанят в качестве русского толмача, сообщает, что он служил 3 года до того, как получил свое назначение, не получая ничего за это, о чем Педеру Оксе хорошо известно, приказываем дать ему соответствующую компенсацию за службу в этот период' [Laursen, 1898: 602-603]. Видимо, достаточного вознаграждения Олуфсен все-таки не получил и счел нужным опять пожаловаться. В результате 3 апреля 1577 г. казначею Кристоферу Валькендорфу поступило еще одно королевское распоряжение: 'Так как Хенрик Олуфсен, русский толмач, сообщил, что он исполнял службу 3 года, до того как была
18 По всей видимости, речь в данном случае шла о верительной грамоте для царского гонца Константина Скобельцына, о котором речь пойдет ниже.
установлена его зарплата и за это время получил всего 50 далеров, которые даже вычли из зарплаты, которую он получил со времени назначения, то Кристофер Валькендорф должен изучить это дело, рассчитаться с ним и заплатить зерном и другими товарами то, что король ему должен' [Ьаигееп, 1900: 160-161]. На этом разногласия по поводу справедливого вознаграждения за работу, видимо, закончились. По крайней мере, больше королевских распоряжений на этот счет нет. Но есть 'открытое письмо' от 14 февраля 1578 г., в котором сообщается, что 'ежегодное вознаграждение русского толмача Хенри-ка Олуфсена повышается на 50 далеров' [Ьаигееп, 1900: 296]. Таким образом, зарплата Олуфсена выросла до 150 далеров. Кроме того, ему выдавалась одежда и, можно полагать, деньги на поездки.
Что касается других поручений Хенрику Олуфсену как королевскому толмачу, кроме письменных переводов, то мы знаем из документов, что он ездил в Россию в составе посольства Элиаса Эйзенберга в 1575 г. и посольства Якоба Ульфельдта в 1578 г. Не исключено, что он сопровождал Эйзенберга и в 1571 г., когда тот возглавлял посольство к царю в Александрову слободу. Из королевского распоряжения от 23 апреля 1575 г. выходило, что Олуфсен к моменту своего официального назначения весной 1574 г. уже прослужил три года, а посольство Эйзенберга отправилось из Копенгагена во второй половине апреля 1571 г. (последняя королевская инструкция Эйзен-бергу перед поездкой датируется 14 апреля) [Щербачев, 1893: 75-76; 1916: 63-65]. Было это или нет, мы не можем знать: отчета Эйзенберга о посольстве в архиве нет. Первое свидетельство об Олуфсене — это как раз его первый известный нам перевод, который был сделан (предположительно, в Немецкой канцелярии) с царской грамоты от 11 июня 1571 г., привезенной Эйзенбергом. Оригинал грамоты, хранящейся в Государственном архиве в Копенгагене, носит пометку о получении ее в Копенгагене 22 августа 1571 г.
Следующее упоминание о Хенрике Олуфсене после королевского распоряжения от 1 октября 1573 г. относится к тому же году. Его мы находим в статейном списке Константина Скобельцына, посольство которого в конце 1573 — начале 1574 г. было проездом в Дании по пути к римскому императору Максимилиану: «И жил Костянтин в Датцкой земле в Нелшенере городке от двадесятого числа сентября до осмаго числа декабря. И того дни приехал от Датцкого короля толмачь, Индриком зовут, и велел Костянтину ехать в Копнагав. И у короля Костянтин у Датцкого был генваря в 6 день, и грамоты от государя подал и речь говорил. А ис Копнагава король Дацкой отпустил Костян-тина к цесарю генваря в 20 день и проводника и подводы и корм по своей земле дал до Мекольборского князя земли...» [Лурье, Казакова, 1981: 311]. Нет сомнений, что это именно Хенрик Олуфсен приехал в Хельсингер с королевским приказом ехать в Копенгаген. Царского
гонца в поездке к императору сопровождал царский немецкий толмач Каспер, именуемый в статейном списке Кашпир толмачь или толмач государской Кашпир немчин, и именно в Копенганене случился скандал, который на время вывел его из анонимности и проливает свет на то, как чувствовал себя коллега Хенрика Олуфсена на царской службе. Дело в том, что однажды в январе 1574 г., когда Скобельцын, получив уже аудиенцию у короля, ждал отпуска, в его помещение поздно вечером пришел королевский корабельный капитан Юрген Буш (Jürgen Busck или Busch) и оскорбил недостойными бранными словами царя, царского посланного и толмача его. Скобельцын пожаловался. По приказу короля Буша посадили в Голубую башню, самую суровую тюрьму Копенганена, и король предоставил Скобельцыну самому выбрать род казни для него. Скобельцын же ввиду скорбных молений обидчика и его глубокоопечаленных жены и детей, а также из христианского сострадания отказался от прежней жалобы и просил короля помиловать капитана и даровать ему жизнь19. Казалось бы, такой акт христианского милосердия со стороны царского гонца мог только радовать царского толмача, но тот, видимо, не на шутку испугался, и во избежание в будущем возможной царской немилости он, во-первых, устранился от всякого участия в помиловании и в том числе отказался служить толмачом в этом деле, и во-вторых, он попросил городской совет Копенгагена выдать ему письменное свидетельство об этом. Черновой набросок этого свидетельства на немецком языке с подробным описанием случившегося со слов Каспара Хопера (Caspar Hoeper) хранится в Государственном архиве [TKUA(73-14)] и опубликован Ю.Н. Щербачевым [1916: 99-102].20 Так что если царский толмач не лукавит и он действительно отказался переводить, то вряд ли можно сомневаться, что служить переводчиком здесь пришлось именно Олуфсену.
19 Разумно предположить, что Юрген Буш не на голом месте явился к Скобельцыну, а были причины. Возможно, он и был тем самым «Индриком Бушманом», который согласно статейному списку сопровождал императорского гонца Паули и вместе с ним отвечал за перевозку из Ливонии в Данию «рухляди» Скобельцына [Лурье, Казакова, 1981: 311]. Королевский корабельный капитан Йорген Буск (kongelig skibshovedsmand Jorgen Busk) упомянут в королевских распоряжениях за 5 июля 1573 г. и 21 мая 1575 г., а между этими датами нет записей о нем в сборнике исходящих писем Датской канцелярии [Laursen, 1898].
20 Имя Caspar Hoeper встречается дважды в документе. Ю.Н. Щербачев, правда, в одном из случаев читает фамилию как Holper. Однако внимательное изучение рукописного текста убеждает, что в обоих случаях написана фамилия Hoeper. Между тем немецкий исследователь Э. Доннерт говорит о царском переводчике, немце Kaspar Höpper, известном так же, как Kaspar von Wittenberg [Donnert, 1963: 141]. По поводу Caspar vonn Wittenbergk Генрих Штаден в своих «Записках о Московии» упоминает, что однажды, когда Каспар переводил при аудиенции у великого князя, Штаден должен был стоять недалеко, поскольку было велено ему слушать, правильно ли толмач переводит [Штаден, 2008: 104]. Скорее всего, это было в 1567 г. [Штаден, 2009: 193].
Через год с лишним после этого инцидента, 11 мая 1575 г., в Россию отправляется посольство королевского секретаря Элиаса Эйзен-берга и в его составе — Хенрик Олуфсен. Об этом и о роли Олуфсена в поездке мы знаем из отчета Эйзенберга (на немецком языке) на имя короля от 31 августа 1575 г. [TKUA(73-37)], опубликованного Ю.Н. Щербачевым [1916: 169-184]. А роль эта в официальных мероприятиях в Старице была не слишком большая, судя по описанию, хотя в отчете чувствуется уважительное отношение Эйзенберга к «Его королевского величества толмачу и подданному Хенрику Олуфсену» (... Kon: Mait: dolmetzscher vnd vnderthan Heinrich Olffsen), как его с почтением называет Эйзенберг. Дело в том, что русские только в ограниченном объеме давали Олуфсену переводить на аудиенциях у царя, а к переговорам с думными людьми вообще не допускали, настаивая на использовании царского толмача Каспара (... gros-sfursten dolmetzscher Caspar) — несомненно, того самого, который годом раньше сопровождал Константина Скобельцына и с которым Олуфсен был уже знаком. Не приходилось Олуфсену переводить и на прощальной аудиенции 15 июля 1575 г., хотя он по особому распоряжению царя присутствовал на ней вместе с другими членами датского посольства. Здесь, однако, ему выпала возможность лишний раз продемонстрировать свои познания в области русского языка, правда, за счет своего царского визави. После аудиенции Олуфсен указал Эйзенбергу на якобы допущенную переводчиком неточность при переводе русского слова skattenick (которое Ю.Н. Щербачев расшифровывает как затейник), употребляемого царем в отношении шведского короля. Царский толмач передал это слово как schelm, но правильнее было бы, согласно Олуфсену, перевести его как strassen-puff (прибл. 'уличная потаскуха'). Данное замечание, справедливость которого представляется небесспорной, написано рукой Эйзенберга на поле против слова schelm2X. Наконец, когда после аудиенции у царя в тот же день Эйзенбергу через пристава было преподнесено в подарок от царя сорок соболей и он убедился, что это ему лично, а не королю, то его слова благодарности переводились Олуфсеном, о чем королевский секретарь не преминул сообщить в своем отчете.
Большое датское посольство 1578 г., возглавляемое членом королевского совета Якобом Ульфельдтом, и в том числе его путь в Александрову слободу и обратно, описано в подробностях в официальном протоколе (отчете) посольства, написанном на немецком языке [TKUA(73-92)], а также в записках Якоба Ульфельдта о путешествии в Россию, изданных на латинском языке в начале XVII в. и вышедших в датском переводе в 1680 г., ср. [Rasmussen, 1978; Уль-фельдт, 2002]. Поскольку Ульфельдт в своих записках не упоминает
21 Ср., например, толкования слова schelm в [Grimm].
Олуфсена по имени, наши сведения о его роли основываются на протоколе посольства, который также лег в основу детального описания поездки и его результатов, предложенного Щербачевым [1887: 122-175]. Первое и единственное прямое упоминание об Олуфсене в ходе посольства датируется 27 августа 1578 г., т.е. через три с половиной месяца после отплытия из Копенганена 9 мая и через 8 дней после прибытия в Александрову слободу 19 августа, когда после переговоров согласовали текст перемирной грамоты и секретарь посольства Павел Вернике остался в Слободе вместе с Олуфсеном для изготовления подлинника королевской грамоты на немецком языке. Эта работа по просьбе русской стороны происходила в комнате дьяка Андрея Щелкалова, и когда тот в ходе переписки стал требовать новые изменения в тексте, при этом используя 'резкие слова' (harte Worte), Олуфсену приходилось не только переводить, но и дважды за вечер отправляться на подворье, где уже отдыхали послы, чтобы получить от них указания [Щербачев, 1887: 151-153]. До этого, начиная с 23 августа, были переговоры с царскими советниками, но в связи с ними упоминается только о вездесущем царском толмаче Каспаре фон Виттенберге (Caspar von Wittenberg)22. Очевидно, как и в Старице в 1575 г., русская сторона допускала к переговорам только своих переводчиков. Но и без того у Олуфсена, конечно, было много работы — и не в последнюю очередь по пути следования посольства. В своих записках Ульфельдт несколько раз упоминает об общении с русскими через «нашего переводчика», например, в Новгороде, а в одном случае на обратном пути датчане с помощью своего переводчика купили двух гусей у местного населения. Датский исследователь Джон Х. Линд даже допускает, что именно Олуфсен был автором анонимного путевого дневника на датском языке, хранящегося ныне в Королевской библиотеке в Копенганене [Дневник, 1578], хотя он написан другим почерком [Ульфельдт, 2002: 57-58]. Джон Х. Линд хорошо аргументирует свое предположение, но прямых доказательств нет, и обращает на себя внимание, что в дневниковой записи за 27 августа вечерние события, в которых Олуфсен принимал активное и заметное участие, не освещаются, а отмечается только, что в то время как датские господа после успешных переговоров вернулись на подворье, Павел Вернике, будучи секретарем посольства, остался в Слободе для переписки, и с грамотами был дьяк (Cantzelerenn) [Дневник, 1578: л. 13 об.].
Последнее упоминание об Олуфсене относится к марту 1580 г., когда он подписался под переводом, написанным другой рукой: Thette forschreffnne haffuer ieg, Hendrich Oluffsen, fortholmeskett aff Ryskepa dansk 'Вышенаписанное я, Хен(д)рик Олуфсен, перевел с русского на
22 Например, упоминание в официальном протоколе, относящееся к 25 августа: durch des Grosfursten eigenen Dolmetschen Caspar von Wittemberg [TKUA (73-92)].
датский'. А последний перевод, выполненный его рукой, датируется июлем 1582 г. После этого Олуфсен выпадает из нашего поля зрения, и начинается череда немецких переводов.
Статус Хенрика Олуфсена как переводчика и его подготовка
Если Хенрику Олуфсену в 1574 г. назначили ежегодное вознаграждение в размере 100 далеров и в 1577 г. прибавили еще 50 да-леров, то королевскому секретарю Элиасу Эйзенбергу в 1575 г. дали прибавку к зарплате сразу в 100 далеров, как явствует из королевского 'открытого письма' от 6 октября того года [Laursen, 1898: 676]. Уже этот факт свидетельствует о более скромном положении Олуфсена как переводчика, хотя и королевского. Вместе с тем он, похоже, знает себе цену: он все-таки добивается упорядочивания своего финансового содержания. И тот факт, что он сделал собственноручную надпись на переводе грамоты от марта 1580 г., тоже свидетельствует об определенном статусе. Правда, в письменном наследии посольства 1578 г. Олуфсен занимает скромное место, низведенный чуть ли не до ранга курьера между секретарем и господами, зато его роль в посольстве Элиаса Эйзенберга 1575 г. освещена вполне достойно. И замечание Эйзенберга, добавленное им на полях его официального отчета, о правильном переводе бранного слова указывает на определенную доверительность в их отношениях. Такое ощущение, что Олуфсен пользовался покровительством Эйзенберга, и, возможно, не случайно, что след Олуфсена теряется для нас почти одновременно с уходом Эйзенберга (1534-1590) с государственной службы в 1583 г. по слабости здоровья [Rordam, 1890: 482-483]. О возрасте Олуфсена ничего не известно. Но учитывая, что особых изменений в королевской администрации в эти годы не было, а Фредерик II продолжал править до своей смерти в 1588 г., мы склонны предположить, что Олуфсен ушел с королевской службы по старости или по состоянию здоровья. Может быть, на уход Олуфсена повлияло и то обстоятельство, что после окончания Ливонской войны главным в русско-датских отношениях становился вопрос о Коле и северном морском пути из России в Европу. Переписка отныне велась в основном между кольским воеводой и наместником короля в Вардехусе, именуемом в грамотах Варгав.
Закономерен вопрос: где и как выучил русский язык Хенрик Олуфсен? У нас по этому поводу сведений нет. Существовало в то время два способа для датских подданных: они либо сами учились языку при общении с русскими в связи с торговлей, либо посылались датским королем в Россию, чтобы на месте обучаться языку. В последнем случае это происходило по договоренности с великим князем.
О такой стажировке упоминается в грамоте Василия III к Кристиану II от июня 1516 г. [Щербачев, 1897: 15-16]. Конечно, Олуфсен не мог бы быть одним из «ребят», упомянутых в этой грамоте. Ситуация была такова, что когда контакты между двумя странами с началом Ливонской войной в 1558 г. возобновились после длительной паузы, у датчан не оказалось своих переводчиков. Так, датскому посольству, отправившемуся в Ливонию и Москву осенью 1558 г., было предписано королевской инструкцией найти переводчика в Ливонии, но при этом послы должны были позаботиться о том, чтобы тот ранее не использовался ливонцами в России, поскольку в таком случае русские могли не доверять ему [Щербачев, 1915: 54-63]. О том, кто переводил в Москве весной 1559 г., у нас сведений нет, но мало сомнений, что вся коммуникация шла через царских толмачей. Зато известно, что когда большое датское посольство 1562 г. прибыло в Можайск для переговоров, то русские наотрез отказались иметь дело с нанятым в Ливонии переводчиком. Такое положение, конечно, было неудовлетворительным для датчан, и, видимо, именно с этим посольством был отправлен молодой человек для изучения русского языка. В письме от 5 марта 1564 г. (на латинском языке, в основном зашифрованном), отправленном из Москвы, датский посланник Захарий Фелинг, в частности, сетует на то, что ему не дают видеться «с датским юношей, оставленным в Москве последним датским посольством для обучения русскому языку» [Щербачев, 1915: 223-225]. Этим юношей мог бы быть как Петер Ройсен, исполнитель первого, неудачного перевода с русского на датский, так и Хенрик Олуфсен, который к 1571 г. вполне мог настолько преуспеть в русском, что был в состоянии делать добротные переводы. Остается, конечно, и та возможность, что он выучил русский язык в связи с торговой деятельностью, что в еще большей степени делает достойным уважения его умение читать и переводить официальные грамоты.
Список литературы
Брокгауз-Ефрон 1891 — Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и
И.А. Ефрона. Т. 5. СПб., 1891. Гарбовский Н.К. Теория перевода. М., 2007.
Лунд К.-Х. К первому опыту дипломатического перевода с русского на датский // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2011. № 4. Сквайрс Е.Р., Фердинанд С.Н. Ганза и Новгород: языковые аспекты исторических контактов. М., 2002. СРЛ — Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 13. М., 1987. Унбегаун Б.О. Русские фамилии. М., 1989. Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 1999.
Штаден Г. Записки о Московии. Т. 1: Публикации. М., 2008. Штаден Г. Записки о Московии. Т. 2: Статьи и комментарии. М., 2009.
Щепкин В.Н. Русская палеография. 3-е доп. изд. М., 1999.
Щербачев Ю.Н. Два посольства при Иоанне IV Васильевиче // Русский вестник. Журнал литературный и политический, издаваемый С. Катковою. Т. 190. М., 1887. С. 88-175.
Briquet C.M. Les filigranes. IV. Watermark illustrations. Amsterdam, 1966.
Donnert E. Der livländische Ordensritterstaat und Rußland. Der Livländische Krieg und die baltische Frage in der europäischen Politik 1558-1583. Berlin, 1963.
Galberg Jacobsen H. Ret og skrift. Officiel dansk retskrivning 1739-2005. Bind 1. Odense, 2010.
Grimm — Deutsches Wörterbuch von Jacob Grimm und Wilhelm Grimm (http:// www.dwb.uni-trier.de).
Kalkar O. Ordbog til det sldre danske sprog (1300-1700). Kbh. 1881-1907 (http://www.hist.uib.no/kalkar/).
Karker A. Politikens sproghistorie. Udviklingslinjer f0r nudansk. Kbh., 1996.
ODS — Ordbog over det danske Sprog, udg. af Det Danske Sprog- og Littera-turselskab, Kbh., 1919-1956 (http://ordnet.dk/ods).
Rordam H.F. Eisenberg, Elias // Dansk biografisk leksikon, 1. udgave. Bd. 4. Kbh., 1890.
Skautrup P. Det danske sprogs historie. Bd. 2. Kbh., 1947.
Squires C. Die Hanse in Novgorod. Sprachkontakte des Mittelniederdeutschen mit dem Russischen mit einer Vergleichsstudie über die Hanse in England. Niederdeutsche Studien 53. Köln; Weimar; Wien, 2009.
Winge V. Dänische Deutsche — deutsche Dänen. Geschichte der deutschen Sprache in Dänemark 1300-1800 mit einem Ausblick auf das 19. Jahrhundert. Heidelberg, 1992.
Опубликованные источники
Лурье Я.С., Казакова Н.А. Статейный список Константина Скобельцына (1573-1574 гг.) // Археографический ежегодник за 1979 год. М., 1981.
Ульфельдт Я. Путешествие в Россию. М., 2002.
Щербачев, 1893 — Датский архив. Материалы по истории Древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326-1690 гг. Изд. Ю.Н. Щербачев // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1893. Кн. 1. М., 1893.
Щербачев, 1897—Русские акты Копенгагенского государственного архива. Изд. Ю.Н. Щербачев // Русская Историческая Библиотека. Т. XVI. СПб., 1897.
Щербачев, 1915 — Копенгагенские акты, относящиеся к российской истории. Первый выпуск. 1326-1569. Изд. Ю.Н. Щербачев // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1915. Кн. 4. Отд. 2. М., 1915.
Щербачев, 1916 — Копенгагенские акты, относящиеся к российской истории. Второй выпуск. 1570-1575. Изд. Ю.Н. Щербачев // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1916. Кн. 2. М., 1916.
Rasmussen K. Jacob Ulfeldts Rejse i Rusland 1578. Jacobi Nobilis Dani Hodo-eporicon Ruthenicum. Kbh., 1978.
Laursen, 1898 — Kancelliets Brevb0ger vedrarende Danmarks indre Forhold, i
Uddrag, udgivne ved L. Laursen. 1571-1575. Kbh., 1898. Laursen, 1900 — Kancelliets Brevb0ger vedrarende Danmarks indre Forhold, i
Uddrag, udgivne ved L. Laursen. 1576-1579. Kbh., 1900. Laursen, 1912 — Danmark-Norges Traktater 1523-1750 med dertil h0rende Aktstykker, udgivet af L. Laursen. Andet bind. 1561-1588. Kbh., 1912.
Неопубликованные источники
Дневник, 1578 — Det Kongelige Bibliotek. Händskriftsamlingen. Gl. Kgl. Sam-
ling 871.2° (Kong Frederik II's store sendebud til Rusland 1578). TKUA(73-1) — Rigsarkivet, TKUA, Speciel del, Rusland. A I, 1 (73-1) — 15161576 Brevveksling mellem Zarerne Vasili Ivanovitsch og Ivan IV Vasilievitsch og Christian II, Christian III og Frederik II. TKUA(73-2) — Rigsarkivet, TKUA, Speciel del, Rusland. A I, 2 (73-2) — 1577-1586 Brevveksling mellem Zarerne Ivan IV Vasilievitsch og Feodor Ivanovitsch og Frederik II. TKUA(73-14) — Rigsarkivet, TKUA, Speciel del, Rusland. A II, 14 (73-14) — 1562-1621 Personalakter vedr. danske Gesandter i Rusland og russiske Gesandter i Danmark.
TKUA(73-37) — Rigsarkivet, TKUA, Speciel del, Rusland. B, 37 (73-37) —
1558-1642 Gesandtskabsrelationer fra forskellige Afsendinge. TKUA(73-92) — Rigsarkivet, TKUA, Speciel del, Rusland. C, 92 (73-92) — 1578 (72)-1579 Jacob Ulfeld's, Gregers Truidsen Ulfstand's, Arild Ugerup's og Poul Wernicke's Gesandtskabsarkiv.
Сведения об авторах: Лунд Карл-Хенрик (LundKarl-Henrik), Ph.D., приглашенный преподаватель датского языка (датский лектор) на кафедру германской и кельтской филологии филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: mail@kh!und. dk; Иванова Ольга Владимировна, канд. ист. наук, автор работ по русско-датским дипломатическим отношениям XVII века. E-mail: [email protected]
