Хенкё Такахаси Томио: восточные востоки и западные запады Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ХЕНКЁ ТАКАХАСИ ТОМИО: ВОСТОЧНЫЕ ВОСТОКИ И ЗАПАДНЫЕ

ЗАПАДЫ1

Хопсон Н.

DOI: 10.24411/2500-0225-2018-10029

Хопсон Натан, профессор Высшей школы гуманитарных наук, университет Нагоя, Фурочо, Чикуса Уорд, Нагоя, префектура Аити 464-8601, Япония

E-mail: [email protected]

Статью перевели и подготовили к публикации:

Саракаева Элина Алиевна, к. филол. н., Хайнаньский профессиональный колледж

экономики и бизнеса Хайкоу, Китай.

E-mail: [email protected]

Якушенкова Олеся Сергеевна, доцент кафедры культурологии, кандидат философских наук, ФГБОУ ВО «Астраханский государственный университет».

E-mail: [email protected]

В 1979 году историк Такахаси Томио, применив фронтирную теорию Фредерика Джексона Тернера к анализу истории японского государства и национального становления, заявил, что, в то время, как западный фронтир определил американский национальный характер, восточный фронтир повлиял на ход древней японской истории. Такахаси, будучи ученым, родившимся в Северо -восточной Японии (Тохоку), попытался преодолеть ограничения японской истории с помощью структурной модели, признающей взаимно образующий характер ядра и периферии, метрополии и фронтира. В статье прослеживается развитие аргументации Такахаси, обращается внимание на влияние на неё его личной истории и универсалистских тенденций ранней послевоенной японской историографии. В конечном счете, тезис Такахаси о фронтире не прижился, и его известность в исследованиях Тохоку уменьшилась. Тем не менее, так называемый «Дзёмонский бум» начала 1990 -х годов и подъем «тохокулогии» (тохокугаку) достигли цели признания роли Северо-востока гораздо лучше, чем это мог бы сделать его фронтирный подход. С другой стороны, фронтирная теория была отвергнута ведущей фигурой «тохокулогии» Акасакой Норио, который полагал, что значение Северо-востока свидетельствует не о наличии универсальных исторических законов, а о том, что Северо-восток, который был отсталой периферией, нужно было завоевать и использовать.

Ключевые слова: фронтир, Фредерик Джексон Тернер, Тохоку, универсализм, историография, послевоенная мысль, регионализм, Умехара Такеши, Акасака Норио, эмиси.

1 Редакция журнала выражает благодарность Натану Хопсону и редакции Japan Review за предоставления права на перевод и публикацию статьи Hopson, N. (2014) Takahashi Tomio's Henkyö: Eastern Easts and Western Wests. Japan Review, (27), pp. 141-170.

Введение

В 1979 году историк Такахаси Томио написал полемическую работу по японской истории под названием «Хенкё» (Henkyo ШШ), что означает «фронтир». В ней он, применив «фронтирный тезис» Фредерика Джексона Тернера к истории японского государственного и национального образования, утверждал, что, как западный фронтир определил американский национальный характер, так и восточный фронтир определил ход древней японской истории и характер самой Японии. Такахаси был яростным критиком исторической картины, пропагандируемой официальным государственным подходом. Подзаголовок этой книги, «Мо хитоцу но Нихонси» имеет двойное значение. «Другая японская история» заявляет о намерении Такахаси полностью переосмыслить японскую историю, но также может быть понята и в контексте того, что фронтир - это «другая Япония», как часто называл свой родной регион Тохоку (Takahashi and Umehara 1985; Takahashi 2007a). Новый взгляд был не корректировкой, а настоящей революцией, к которой стремился Такахаси.

Революционное видение в Хенкё было вызвано комбинацией трех факторов. Во-первых, траекторией карьеры Такахаси как историка. Во-вторых, историей Тохоку в начале ХХ в., оказавшей глубокое влияние на отношение Такахаси к национальному государству. Первоначальные попытки экономического развития Северо-востока были оставлены ради программы систематического превращения региона в периферию, которая обескровила Тохоку и сделала его уязвимым для капризов климата и международного экономического кризиса. Нищета и бесправие в Тохоку в эти годы внесли свой вклад, что вылилось в региональную поддержку «фашизма» и экспансионизма в 1930-х гг. (Kawanishi 2000, pp. 95-97)1. Хенкё стало важной вехой в «послевоенной мысли» Такахаси: сформированный опытом модернизации, войны, поражения и восстановления, опыт этот заметно отличался на Северо-Востоке от городских центров сосредоточения экономической, культурной, и политической власти. В-третьих, работу Такахаси следует рассматривать как отказ от основных версий истории Тохоку, и, в то же время, в более ограниченном контексте послевоенной японской историографии. Хенкё лучше всего воспринимается как часть попыток послевоенных историков пересмотреть историю Японии в

1 Хороший анализ поддержки фашизма в Тохоку, вызванной тяжелыми условиями жизни в регионе в 30-

е гг. находим мы у Мори (Mori 1976).

универсальных рамках мировой истории, хотя фронтирная модель Такахаси в конечном счете не смогла добиться значительного признания в историческом сообществе. Фактически, он был явно отвергнут фольклористом Акасакой Норио (^ШШШ), вслед за Такахаси ставшим в 1990-х гг. одним из знаковых фигур в исследованиях Тохоку, а также учёным, чьим важнейшим вкладом в историю Японии явился предложенный отход от универсализма. С другой стороны, главная цель Такахаси - восстановление истории и культуры Тохоку в рамках и противовес национальной истории была достигнута.

Эта статья состоит из пяти разделов. В первом разделе дается обзор фронтирной теории Тернера, в том числе ее многочисленных приложений в мировой историографии и резюме ее критики. Во втором разделе кратко описывается личная и профессиональная история Такахаси. Третий раздел представляет собой ограниченный анализ аспектов современной истории Тохоку, относящихся к политической и историографической позиции Такахаси. В четвертом разделе рассматриваются основные аспекты послевоенной японской историографии, пересекающиеся с работами Такахаси.

В конце я суммирую суть фронтирного подхода Такахаси, от первоначальной формулировки в 1955 году до реализации Хенкё в контексте послевоенной историографии.

Часть 1: Тернеровская фронтирная теория

Историческое значение фронтира в американской истории получило признание достаточно рано. Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин были среди тех, кто заявляли о его влиянии на формирование американского национального характера и институтов, под которыми они подразумевали «ценности независимости, индивидуализма, самодостаточности, сопротивления навязанной власти и так далее» (Furniss 2005, p. 25).1

Однако, именно Фредерик Джексон Тернер популяризировал роль фронтира в формировании американского национального характера. Прошло более 120 лет с тех пор, как Тернер на специальном заседании Американской Исторической ассоциации в 1893 году представил свою эпохальную работу «Значение фронтира в Американской истории». Бюро переписи определяло фронтир как

1 В той же мере, в какой «фронтир» в разное время была зоной контакта с коренными американскими обществами, и что эти коренные группы часто были рады приветствовать «дезертиров» из англо -европейских поселений, вполне возможно, что он мог также выступать в виде механизма сдерживания чрезмерно силовых методов властей даже в первые дни пуританских колоний (Mann 2005, pp. 329-37).

район с плотностью населения от двух до шести человек на квадратную милю, а все остальное - дикие земли. Перепись 1890 г. показала, что, если следовать этому определению, американские поселения уничтожили последние следы западного фронтира. Оценивая это знаменательное событие, Тернер заявил, что «до наших дней Американская история была в значительной степени историей колонизации Великого Запада. Существование свободной земли, ее непрерывное сокращение и продвижение американского поселения на Запад объясняют развитие Америки» (Turner 1893). Не создание колоний сформировало уникальную американскую культуру, но столкновение с аборигенами и завоевание дикой природы. За создание американского общества и американской истории больше всего ответственны не все еще «слишком европейские города» Востока, но последовательные эволюция и деволюция, происходившие на еще нецивилизованной «свободной земле». «Фронтир - это линия наиболее быстрой и эффективной американизации», - писал Тернер. Сначала «дикие земли господствуют над колонистами», но со временем все меняется. Внезапное воздействие земли и возможностей, не связанных историей и европейской цивилизацией, вернуло поселенцев к своего рода примитивности, из которой вновь возникла культура независимости и индивидуализма для решения проблем этого дивного Нового Мира. Другими словами, хотя география фронтира со временем менялась по мере заселения, именно фронтирный «процесс» создал Америку и «американцев» (Turner 1893).

В 1896 году Тернер красноречиво повторил свой аргумент в статье для Atlantic Monthly:

«Запад, по своей сути, является формой общества, а не территорией. Этот термин применяется к региону, социальные условия которого являются результатом использования старых институтов и идей, изменяющихся под влиянием наличия свободной земли. Благодаря этому неожиданно создается новая среда, открывается свобода возможностей, нарушается торжество обычаев, появляются новые виды деятельности, новые линии роста, новые институты и новые идеалы.

Дикая природа исчезает, «Запад» переходит на новый фронтир, а на прежней земле из этого контакта с глухим лесом появляется новое общество. Постепенно оно теряет свои примитивные черты и ассимилируется с более старыми социальными условиями Востока; но в нем еще остается след его фронтирного опыта» (Turner 1896).

Поток статей как в академических, так и в популярных сообществах ускорил принятие его видения уникальной американской истории, наследия и характера и обеспечил ранее неизвестному исследователю со Среднего Запада профессорство в Гарварде. Шумиха, возникшая вокруг его гипотезы, демонстрирует силу его идеи. Чтобы оказать такое огромное влияние на американское воображение, фронтирная теория должна была восприниматься как «социально достоверной» большинством американцев1.

Чтобы считаться действительно великим мыслителем в свое время, (каким и был Тернер), часто требуется не оригинальность или уникальность, а ясность и красноречие в выражении популярной, или весьма достоверной, мысли (Oguma 2002, p. 21). Если бы взгляды Тернера не нашли отклика в общественном сознании, он никогда бы не был возведен в ранг столь фундаментального национального мифа, даже несмотря на его работу в Гарварде. И если бы он не сохранил уровень правдоподобности и объяснительной силы - несмотря на фактическую основу - маловероятно, что тезис Тернера о фронтире все еще был бы важен для американского сознания. Тернеровское видение американской истории настолько значительно, что и спустя десятилетия после того, как академическая непоколебимость этой теории пошатнулась, она не утратила своих позиций в общественном восприятии прошлого.

Начиная с 1930-х гг. (и особенно после появления новой социальной истории в 1960-х годах), фронтирная теория подвергалась острой критике. Тернер был раскритикован за «этноцентризм и триумфализм» и создание нарратива, игнорирующего все, кроме белых англоговорящих поселенцев-мужчин, завоевывавших «свободные земли» и их «обильные ресурсы» (Fumiss 2005, p. 28). Вышедший в 1968 году труд Ричарда Хофстедера «Прогрессивные историки» содержит особенно исчерпывающий анализ отхода Тёрнера от его собственного фронтирного видения.

Они включают:

«неосторожные, расточительные и эксплуататорские методы американского сельского хозяйства; ... общая трата ресурсов и осквернение первоначальной природной красоты; неспособность новых земель создать общество, свободное от безземельных рабочих и арендаторов... ; стремительность ... новых городов; ... грубость и беспорядок, готовность к совершению насилия и готовность терпеть насилие; частая жестокость фронтирной ментальности...;

1 Идея «социальной достоверности» (social plausibility) взята нами из работы Альфонсо Переса-Аготе по баскскому национализму (Pérez-Agote 2006, p. 50)

высокомерные, надменные и самодовольные оправдания доктрины Явного предначертания, порожденной американским

экспансионизмом» (цит. по Limerick 1995, p. 698).

Эстафету этой критики подхватили так называемые «новые западные1 историки»2. Поскольку новая западная история продолжала расти и развиваться, Тернер, возможно, уже утратил главенствующие позиции, а новые историки часто определяли свои взгляды как антитезу Тернера. Ритуальное отрицание Тернера во многих их работах, однако, еще больше свидетельствует о силе и долговечности его идеи. Как и следовало ожидать, этот научный поворот мало что сделал, чтобы ослабить влияние Тернера на общественное сознание (Brinkley 1992).

Надежность тернеровской фронтирной теории обусловлена не только ее эмоциональным посылом, но и ее гибкостью, и это сделало его идеи устойчивыми и не поддающимися опровержению. Как когда-то сокрушалась выдающийся представитель школы «новых западных историков» Патрисия Нельсон Лимерик, «в то время как работа Тернера была оценена как настоящий хаос, существующий на эфемерном фундаменте предположений мета-уровня, его фронтирная теория - это настоящий концептуальный Джаггернаут. Уже на протяжении столетия тернеровские условия, силы, идеалы, институты, признаки, типы, элементы и процессы остаются неразгаданными... Вы вольны подробно показать, что эти концепции существуют без большого количества доказательств, но абстракции Тернера и его наследие остаются нетронутыми». Лимерик уподобила борьбу с тернеровским Титаником «борьбе с пекаренком Пиллсбери , который в мгновение сжимается, поглощая силу, и тут же возвращает свою предыдущую форму» (Limerick 1995, pp. 697-98). Это неудивительно, потому что, как утверждала Джульет Митчелл, «мы живем как идеи» (Davis 2005, pp. 13), то есть нарративы, а не факты, что направляют и «ограничивают возможности публичного дискурса» (Furniss 2005, p. 42).

Говоря о роли американского фронтира в популярной культуре, Ричард Слоткин выразил аналогичную идею (возможно, случайно), но

1 «New Western historians» - возможно, правильнее было бы перевести «новые историки Запада» - речь идет про новое направление в исторической науке США, посвященное новым подходам к изучению истории Дикого Запада (прем. редактора).

2 Выбор термина «западной», а не «фронтирной» или «американской» истории уже является вступительным залпом против Тернера; хотя Тернер был не прочь использовать слово «Запад», но это не то, за что его помнят. Отказ новых западных историков от слова "Ф" не получило всеобщего одобрения.

3 Пекаренок Пиллсбери - англ. Pillsbury Doughboy, торговый персонаж-талисман компании Пиллсбери, занимающейся выпуском мучных изделий. Пекаренок стал своеобразным символом производителя и персонажем многих рекламных компаний. (прим. переводчика)

в более оруэлловских терминах: «Повторение является сутью [процесса] «создания» видений, которые внушают веру» (Slotkin 1973, p. 20).

Отчасти потому, что он считал фронтир не фиксированным местом, «а скорее подвижной зоной оккупации», Тернер сопротивлялся жесткому определению для своего ключевого термина (Furniss 2005, pp. 29-30). И, в результате своей гибкости, термин Тернера стал широко применим в мировой истории. Несмотря на сомнительную фактологическую основу, лежащую в основе, Тернер предоставил ученым полезный инструмент, с помощью которого можно сравнить и сопоставлять истории развития различных государств.

В российской истории несколько авторов успешно применяли фронтирный подход к различным этапам российской истории, от средневекового киевского государства до расширения Московской империи по всей Сибири до Тихоокеанского побережья, уподобляя Сибирь американскому фронтиру. Йозеф Вьецинский (Joseph Wieczynski), будучи одним из самых непоколебимых последователей Тернера, заявлял, что «знаменитая» фронтирная теория», провозглашенная профессором Фредериком Джексоном Тернером, кажется актуальной как для оценки истории Киевской Руси, так и для американского Запада» (Wieczynski 1974, p. 284). И он не был одинок (Khodarkovsky 1992; Sixsmith 2012).

Историю современных колониальных государств, таких как Канада, Австралия и Израиль, часто рассказывали через призму фронтирных паттернов1. История Израиля также была представлена в терминах фронтирного нарратива Тернера, хотя здесь различия выделяются также часто, как сходства. В кратком обзоре С. Илана Троена, например, говорится, что и Соединенные Штаты, и Израиль были колонизированы европейскими эмигрантами, которые мало учитывали благополучие предыдущих жителей, но израильский опыт «колонизации был высоко централизованным и направленным опытом, который часто поддерживал социалистические формы урегулирования. Он поощрял... самопожертвование, а не «индивидуальное улучшение», которое было доминирующим духом и целью американской модели колонизации» (Troen 1999, p. 303; также Dann 2013).

Одним из самых поразительных примеров применения тернеровской теории произошел за пределами исторической науки. В

1 Использование фронтирной модели не означало, что эти ученые не видели отличий от американской истории (Eccles 1983; Davis 2005; Furniss 2005, pp. 32-40).

1978 году социолог Мюррей Мелбин, размышляя о 24/7-тизации1 американского общества, выдвинул предположение, что Время, как и Пространство, колонизируется людьми. Мелбин предположил, что по мере того, как жизнь все чаще проходит круглосуточно, американская ночь должна демонстрировать характеристики, подобные тем, которые описаны Тернером для фронтира. К тому времени, как Мелбин написал «Ночь как фронтир», теория Тернера давно была дискредитирована как нарративная история американского Запада, но ее описательный потенциал и яркость все еще активно использовались. Мелбин, следуя Тернеру, заимствовал демографическое определение фронтира (Melbin 1978, p. 6). К этому он добавил несколько качественных характеристик, полученных из научной литературы, в том числе: снижение социальных ограничений, децентрализованность и ограниченность роли правительства и, казалось бы, противоречивое сочетания повышенного градуса насилия и повышенной пользы. Статистические и полевые исследования Мелбина привели его к выводу, что, хотя Тернер заявил, что фронтир закончился, «он никуда не исчез. В ту эпоху, когда завершалось формирование нашего территориального фронтира, началось крупномасштабное перемещение в ночь бодрствующей активности, которое продолжает распространяться по всему миру» (Melbin 1978, p. 21).

Несмотря на утверждения, что космос и Аляска являются, соответственно, «окончательными» и «последними» фронтирами2, новые фронтиры появляются с поразительной регулярностью. В последние годы возможности Интернета как «электронного фронтира» привели к тому, что многие ученые начали сравнивать онлайн-мир с американским Диким Западом Тернера и рассматривать индустрию коммуникационных технологий как постмодернистский Дикий Запад (English-Lueck 1994; Carveth and Metz 1996.). В то время как Интернет меняется с умопомрачительной скоростью, идея «электронного фронтира» на данный момент жива не в последнюю очередь в форме некоммерческой организации, борющейся за гражданские права в интеренете, Electronic Frontier Foundation. Сегодня заголовки говорят нам, что инвесторы борются с новыми фронтирами, столкнувшись со значительным риском на «фронтирных рынках» (Caldwell 2013). Только за последние три года в журнале «Science» появилось более десятка статей с названием «frontier» (Won 2013). Мы не потеряли

1 24/7 - круглосуточное обслуживание все семь дней недели (прим. редактора).

2 «Аляска: Последний фронтир» (Alaska: The Last Frontier) - название документального сериала канала Дискавери; «Космос - окончательный фронтир» (Space - the final frontier) - начальная фраза из фильмов сериала «Звездный путь» (прим. редактора).

интереса к фронтиру, и большая часть наших как претензий, так и благодарностей за непреходящую силу этой идеи адресованы Тернеру.

Часть 2. Такахаси Томио

Выдающийся японский историк послевоенного времени, Такахаси Томио мало известен за пределами Японии. Возглавив исследования Тохоку в период с 1950 до 1980-ых годов, он более, чем кто-либо другой, оказал влияние на рост академического интереса и общественного осознания проблемы Тохоку (Akasaka 2003). Безусловно, на его исследования повлиял тот факт, что сам ученый провел в Тохоку свои молодые годы. Он родился в 1921 году в префектуре Иватэ, в одном из беднейших районов Японии. Его детские годы пришлись на трудные 1930-ые и последующий тяжелый период, когда Тохоку сильно пострадал из-за бедствий и тягот японской 15-летней войны. Окончив исторический факультет Тохокского императорского университета в 1943 году, Такахаси на короткое время остался в своей alma mater в качестве исследователя, затем преподавал в школе в течении нескольких лет. В 1949 году он вернулся в переименованный к тому времени Тохокский Университет и получил работу на менее престижном факультете «общих предметов».

Такая маргинализация в собственном университете по-своему характерна для человека, посвятившего жизнь тому, чтобы вывести свой древний край из состояния маригнальности и фронтирности. Одним из пиков научных достижений ученого был труд «Хэнкё», в котором автор задает своему исследованию жесткие теоретические рамки. Однако, чаще всего было наоборот - наблюдения Такахаси предвосхищали его теоретические обоснования, когда он рассматривал обширные и однообразные свидетельства по истории древнего Северо-востока.

Исследование Такахаси сосредоточено на трех ключевых вопросах. Во-первых, идентификация коренного населения района, обозначенного в древних источниках термином «эмиси» ( Такахаси удалось убедить научное сообщество что «эмиси» это не этноним, а номинант, подчеркивающий социополитическую и культурную общность, но не биологическое отличие (Takemitsu 1994; Kudo 2000, 2001)1.

1 Такахаси основывал свои построения на продуктивных прозрениях японского историка Кита Садакити (Kita Sadakichi) (Kita 1972, 1979b, 1979a; Takahashi 2008). По поводу дискуссии Такахаси о «послевоенных идеях» Такахаси и их связи с проблемой «эмиси» см. работу Хопсона (Hopson 2013)

Во-вторых, его интересовал Хираидзуми (^Ж) - полития XII в., существовавшее в Тохоку, внесенный в список ЮНЕСКО в 2011 году. Хираидзуми был вершиной культурных, экономических и политических достижений Тохоку, он указывал на скрытый потенциал региона и его населения, проявляющийся в полной мере, когда они не раздавлены суровым климатом и свирепыми соседями с юга \

Третьим направлением исследований Такахаси был фронтир. Правда, в отличие от «Хэнкё», в других работах ученого важность фронтира не обсуждалась, а принималась как нечто само собой разумеющееся.

Эти темы имели перихоретическое отношение к триединому проекту Такахаси, а именно к его видению истории Северо -Востока, который продемонстрировал бы культурную и историческую ценность там, где до этого мало что было найдено (Takahashi 1955, рр. 43-44)2. Этот амбициозный ревизионизм не соответствовал общественным настроениям, когда Такахаси начал свою карьеру в начале 1950 -х гг. В то время времена общераспространёнными были представления о преобладающей «отсталости» Тохоку (Kawanishi 2007, р. 225). Ученые сокрушались по поводу феодальных пережитков, препятствующих развитию региона, в то время как журналисты воскресили довоенную риторику о том, что Северо-восток «самый бедный и наиболее отсталый в культурном отношении район в Японии, не лучше, чем прежние колонии» (Kawanishi 2000, р. 97). Для Такахаси важно было не то, что Тохоку беден - но почему он беден, каким он был раньше, что и кто ответственен за его теперешнее положение. Ученый доказывал, что пресловутая культурная и экономическая «отсталость» — это не продукт современности, но наследие древних времен, когда собиратели и охотники японского Востока столкнулись с рисоводческой культурой западной японской государственности, которая поддерживалась тысячелетиями безжалостной политической и экономической эксплуатации и угнетения. В этом Такахаси шел вразрез с большинством послевоенных историков, винивших во всем модернизацию Японии (Okada 1983Ь, 1983а, Kawanishi 2001, Iwamoto 2009). В любом случае, годы юности, проведенные в Тохоку, повлияли на взгляды Такахаси больше, чем он мог сам осознать.

1 Ко времени написания единственной работой о Хирайдзуми на английском языке была книга Yiengpruksawan 1998

2 В ином контексте Питер Пердью гениально прокомментировал важность и сложность написания подобной истории. Комментарии Пердью оказываются своеобразным эхо рациональному оптимизму Такахаси (Perdue 2005, p. 411)

Часть 3. Современный Тохоку и современная Япония

Когда новая Япония принялась проводить политику развития островов и колоний, Тохоку получил на время статус фронтира -после чего его быстро снова переименовали в периферию (Kabayama et al. 1984, pp. 13-17, 32-33). По империи пронесся вихрь реформ модернизации, изменявший ландшафт, общество и экономику, но в итоге политики и бизнесмены оставили попытки развития местной индустрии на Северо-востоке, не игравшем большую роль в стране. Разговоры о развитии продолжались, но фокус с развития предприятий на Тохоку сместился на выкачивание из него ресурсов.

Хотя пик противоречий между империей и ее отдаленной провинцией приходится на последнюю половину VIII в., конфликты предшествовали еще Реформам Тайка, начавшимся в 645 г. - факт, о котором ни одна сторона не забыла1. Во времена революции Мэйдзи вожди кланов Тохоку примкнули к проигравшей партии - и сразу хлынула волна доказательств что Северо-восток дик, неуправляем и нуждается в суровом наказании (Ichinohe 1997; Iwamoto 1998, p. 249; Kawanishi 2000, pp. 93-94). Первым, кто подал свой голос за смягчение давления, был олигарх периода Мэйдзи Окубо Тосимити ^ Возможно, веря, что активная и добровольная поддержка северян откроет доступ к их ресурсам и поспособствует политической стабильности, Окубо предложил дюжину проектов, как подкупить племена Северо-востока и одновременно наложить руку на их богатства и ресурсы для пользы Токио. Его планы включали строительство портов, дорог и каналов, которые соединили бы провинцию со столицей, а также касались активной разработки шахт по всему региону. Меры эти должны были временно обеспечить рабочими местами местное население и сделать ресурсы провинции доступными для промышленников и нового правительства Мейдзи. Это было в интересах всех сторон: проекты Окубо сулили быстрое возвращение вложенных денег, а олигархам процветание, что, с свою очередь, выливалось бы в их поддержку правительству, а также в долгосрочные экономические достижения в регионе (Takahashi 1976, pp. 281-93; Iwamoto 2009, pp. 18-22.).

Проекты продолжали разрабатываться даже после убийства Окубо в 1878 г.. Но с его смертью угас интерес к завоеванию симпатий населения Тохоку. Это привело к агрессивному развитию строительства, которое только еще больше маргинизовало Тохоку, отводя ему роль источника рабочих рук для развития урбанистических

1 О ранних этапах взаимоотношений между японским государством и Северо-востоком см. Friday 1997

проектов. Так, хотя строительство железно дороги приветствовалось многими на Севере как некий символ цивилизации, было и не меньше таких, кто видели в ней насос, который откачивает кровь сельской Японии в ненасытные города. Рост шахт тоже служил примером выкачивания ресурсов: к 1912 году около дюжины японских предприятий контролировали все рудники Северо-востока. А поезда вывозили из Тохоку не только минералы, но рабочих для фабрик и женщин для борделей метрополии. Кому на пользу служит такое «развитие», было совершенно понятно. Порты, заводы и шахты перевозили ресурсы провинции в Токио, а построенные в Тохоку электростанции производили электричество не для провинции, а для заводов в Канто (Iwamoto 2009, p. 58; Okada 2012, p. 23)\ Инфраструктура строилась с четким прицелом на эксплуатацию ресурсов, но отнюдь не для развития Северо-востока, которому оставалось прозябать на периферии (Iwamoto 1998, pp. 244-56; Chase-Dunn and Hall 1997; Wallerstein 2004; Wigen 1995).

Ситуация оставалась аналогичной той, что существовала в отношении колоний, но были и отличия. Северо-восток стал постоянным поставщиком рабочей силы и необработанной продукции наравне с колониями. На Хоккайдо, Тайване и в Корее военный, промышленный и культурный капитал Токио вкладывался в интеграцию этих новых колоний в имперскую систему. Существовавшая экономическая и политическая инфраструктура заменялась целиком. И Токоху, и колониям отводилась роль экономической периферии, снабжавшей ресурсами японскую имперскую метрополию. Правда, в Тохоку уже существовала сложившаяся социо-политическая система, контролируемая из центра. И все же те, кто утверждал, что Тохоку обошла стороной модернизация, были по-своему правы. Хотя страх быть «обойденными» национальным прогрессом был ключом к перестройке идентичности и лояльности от местного к национальному2, Тохоку остался в стороне от характерного для центральных регионов Хонсю стремления к модернизации и индустриализации (Kawanishi 1996). Образ Тохоку как «беднейшего региона Японии» где люди живут так

1 АЭС Фукусима-дайити является великолепным примером длительного использования Тохоку в качестве «национальной жертвенной зоны» на подобие размещения атомных реакторов на территориях резерваций коренных американцев в США (Ishiyama 2011; Kawanishi 2011, p. 20).

2 Схожие настроения были отмечены по отношению к послевоенному размещению ядерных станций и подобных объектов, сопровождавшихся настроениями НИМБИ (Penney

2012).

же, как «примитивные тайваньцы», имел под собой реальные основания (Kawanishi 2007, p. 212)1.

Компания Тохоку Синкокай (Ж^Ь^Щ^Тб^ки Promotion Association; TPA ), основанная в 1910 и закрытая в 1923 г., может послужить примером неудачной попытки «развития» Северо-востока. Деятельность TPA, выражавшей интересы олигархов, близких правительству, и делавшей все, чтобы превратить Тохоку в периферию, была типичной для убежденности японцев в «отсталости» региона. Руководитель компании, Сибусава Эйити ()3, утверждал, что неудача в развитии региона вызвана сочетанием «политических факторов, включающих предвзятость правительства Мэйдзи» и «беспомощностью местных жителей, отсутствием у них предпринимательского духа». При этом он предлагал инвестировать в транспортную и промышленную инфраструктуру, для лучшего извлечения ресурсов Тохоку (Okada 1983b, pp. 35-43; Okada 1983a; Iwamoto 2009, pp. 50-53). Другие бизнесмены говорили, что проблема Тохоку не бедность, а неиспользованные богатства. Предприниматель из Киото Мураи Китибэй (^t^^^^l) писал, что нет толку от густых лесов и обширных полей, если они не используются. Как и Сибусава, он винил во всем лень местных жителей и то, что правительство не сумело должным образом возглавить эксплуатацию «безумных богатств» Тохоку для нужд империи (Kawanishi 2001, p. 32).

Очень схожие настроения выходили из-под пера выдающегося историка Хары Кацуро (Ш#^). В 1920 году Хара, получивший образование в области истории Запада, был первым японцем, написавшим историю Японии на английском языке. Именно ему принадлежит заслуга введению в японскую историю понятия «средневековья» (ФШ). Сын самурая, он родился в 1871 году в княжестве Мориока (ныне префектура Иватэ), учился в Токийском императорском университете, и, после его окончания, стал первым профессором истории Запада в Императорском университете Киото. Его работа «Введение в историю Японии» переполнена гордостью за древнюю японскую цивилизацию и за ее новейшие достижения: «Япония может по праву гордиться своей блестящей цивилизацией», -пишет он, - это уникальная цивилизация и одновременно микрокосм

1 Каваниси цитирует статью журналиста Симомуры Тиаки (Shimomura Chiaki), переведенную на английский язык как «Touring Famine-Struck Regions: A Report on the Ghastly Conditions in the Northeastern Farm Villages» (Hane 2003, pp. 119-33).

2 «Ассоциация по продвижению и развитию Тохоку» (прим. переводчика).

3 Сибусава Эйити (1840 - 1931) известен сейчас как «отец японского капитализма», так как благодаря его стараниям были заложены основные формы капитализма в Японии. Эйити Сибусава был великим мечтателем, желавшим преобразовать Японию в новый тип государства (прим. редактора).

всемирной истории» (Hara 1920, p. 1). Однако по отношению к родному Северо-востоку Хара испытывает некую национальную гордость, вывернутую наизнанку. В лекции, прочитанной в Тохоку в 1917 году, он утверждает, что Северо-восток всегда был самым диким и отсталым регионом Японии и доныне тянет империю вниз. Северо -восток только начал восхождение от полного варварства благодаря направленным усилиям князей-даймё периода Токугава, и, в целом, совершенно для Японии бесполезен. С точки зрения Хары, сочетавшего в себе увлеченность западной историей, переходящей в преклонение перед Западом, и восторженный национализм, Тохоку -это черное пятно на новой японской империи (Hara 1972). Тон его, правд,а несколько смягчается в книге «Введение в историю Японии», там он, вслед за Сибусавой и Мураи, в отсталости Тохоку винит современное государство. В 1920 году историк уже в меньшей степени приписывает отсталость Тохоку тяжелым климатическим условиям, не уступающим в суровости климату Скандинавии и северной Германии, чем эксплуатации современным государством: «К несчастью для Северо-[востока], внимание нации в это время было отвлечено от внутренней колонизации к зарубежным отношениям. К тому же приобретение заморских владений (sic!) уменьшило интерес нации к эксплуатации Тохоку» (Hara 1920, p. 27).

Все это происходило до Депрессии, цунами и голода 1920-ых и 1930-ых. В период Токугава Тохоку переживал неурожайные годы с пугающей частотой раз в каждые 4 года, а в период между 1868 и 1926 годами - почти каждый второй год, по причине ошибочной экономической политики, спекуляций и череды холодных лет. В тот же период, когда Япония постаралась превратить Тохоку в свою главную рисовую житницу, продолжающаяся плохая погода привела к страшному голоду 1913 года1. Потом грянула Великая Депрессия, цены на шелк обрушились, что привело к разорению многих хозяйств. Чередование то обильных, то скудных урожаев привело к резкому падению цен, за которым последовала вызванная спекулянтами гиперинфляция. По всей Японии господствовала риторика «национального кризиса» и «особых времен», но, что касается Северо -востока, здесь кризис был не просто пустыми словами - перед людьми стоял вопрос выживания. Между 1929 и 1934 годами Тохоку пришлось пережить еще два ужасных неурожая риса, Сёва Санрику землетрясение и цунами, которое уничтожило более 7300 рыбацких лодок и 470 домов и забрало 3000 жизней (Kawanishi 2007, pp. 64-65).

1 До практически полного отсутствия урожая зерновых в 1934 г. И последовавшего за этим голода имела места череда неурожаев в 1868-69, 1871-72, 1877-80, 1882-87, 1889, 1892, 1894, 1896-97, 1902, 1905, 191013, 1919, 1925, 1931. См. Cho 1965, p.78. О голоде см. Kawanishi 2007, pp. 29, 76

Как писал Г.Г. Аллен, «сельское хозяйство находилось в состоянии полного упадка» (Allen 2003, p.98). Конечным результатом экономической депрессии 1920-х гг. и нестабильности рынка после 1929 года стало то, что денежные доходы в сельской местности в 1931 году составляли лишь треть от того, что было пять лет назад. Долги крестьян росли. Единственный товар, который можно было продать и который только оставался в крестьянских хозяйствах - это были их дочери, и их стали тысячами продавать под тем или иным видом в проститутки. Возвращение на родину, к голодным семьям, тысяч мужчин, лишившихся заработка в городах, и неразумная фискальная политика правительства еще больше усугубили кризис. Голод 1931 года поразил всю Японию, но особенно тяжелой была ситуация на Хоккайдо и в трех префектурах Северного Тохоку, где голодало более 500 000 человек (Chö 1965, pp. 78-81; Yamashita 2001, p. 88).

Но, даже после ужасных человеческих и имущественных потерь (включавших, к примеру, разрушение всех домов, кроме 4, в одной приморской деревне), причиненных цунами Санрику, записи от 1933 года дают основание надеяться на экономическое возрождение. К несчастью, надежда оказалась обманчивой. 1934 год оказался самым голодным годом столетия на Северо-востоке. Если условия жизни в 1931 году описывались как «нечеловеческие», то в 1934 году - как «адские»1. Все лето было неизменно холодным, дожди лили непрерывно с 10 июля по 8 августа. В сентябре грянул тайфун Мурото установивший мировой рекорд как тайфун с самым низким атмосферным давлением и самой высокой скоростью ветра. Он полностью уничтожил урожаи зерновых, и тем самым обрек на голодную смерть десятки тысяч людей. Мурато уничтожил 40% запасов риса, примерно по 2,400 кг. на одно хозяйство. В том же году цены на шелк упали на 50% по сравнению с 1896 годом. Повсюду царил голод, даже такие холодостойкие культуры, как просо, погибали (Ida 1997, p. 62)2.

Несколько лет спустя, во время войны, которую Япония вела на континенте, один из чиновников Министерства внутренних дел полагал, что «прекрасные тела» солдат из Тохоку являются результатом естественного отбора: только самые сильные могут выжить в суровых условиях Северо-востока (Ichinohe 1997, p. 30). Как тут не вспомнить разглагольствования о положительном влиянии рабства на афроамериканцев. Нетрудно представить, что ужасные экономические условия в Тохоку оставили горький привкус у

1 Журналист Ойя Соити (Ж^ tt), путешествовавший по Тохоку в 1931, рассказывал о «нечеловеческих условиях» жизни крестьян (Yamashita 2001, p. 81).

2 В целом ситуация напоминает описанную Дэвисом (Davis 2001)

Такахаси, проведшего там юность. Действительно, хотя ситуация несколько улучшилась в годы войны, неприязнь к рисоводству и государству ощущалась повсеместно во времена его детства (Kawanishi 2007, pp. 44-49, 143. Также Ichinohe 1997; Kawanishi 1996). Реакция Такахаси была тройственной. Он принимал, как факт, что политика правительства была виной обнищания Тохоку. Он отвергал популярные предположения, что расовые отличия местного населения от японцев были виной их отсталости. И он прослеживал японское иго в глубь истории Тохоку, описывая конфликты на японских островах как никогда на прекращающуюся войну между Востоком и Западом.

Часть 4. Послевоенная универсалистская историография

Осенью 1945 года физическая, политическая и эмоциональная инфраструктура Японии была разрушена. Для большинства японцев капитуляция знаменовала не просто конец эпохи, но также и конец той системы ценностей, которая господствовала в эту эпоху. Интеллектуалы первых послевоенных лет остро осознавали потребность переосмыслить как место Японии в мире, так и свое собственное место в Японии (Yasumaru and Gluck 1995). Многие послевоенные мыслители тяготели к универсалистским интерпретациям истории. С одной стороны, универсализм знаменовал собой отказ от партикуляризма и чувства национальной исключительности, которые и привели Японию к войне. С другой, это была позитивная реакция на современные демократические системы, обеспечившие столь внушительную победу былым врагам и нынешним повелителям Японии. На самом примитивном уровне, если современная демократическая и индивидуалистическая Америка могла наполнить животы и кошельки своих солдат, то и Японии было чему у нее поучиться (Dower 1999, p. 43).

Универсалистская историография стала знаменательным явлением в интеллектуальной жизни послевоенной Японии, но она отнюдь не сводилась к принятию той самой современности, которую Япония прежде так стремилась отвергнуть и «превзойти». Огромная популярность марксизма и, в частности, коммунизма, в первые годы после капитуляции была отчасти обусловлена той универсальной схемой исторического процесса, которую предлагала марксистская теория. Согласно ей, история развивалась в соответствии с универсальными законами, которые вели человечество по предсказуемой дороге к победе пролетариата, хотя сам Маркс признавал возможность нескольких путей общественного развития. В первые послевоенные десятилетия марксизм пользовался настолько

заметным влиянием как на академические круги, так и на социальные движения, что правительство США оказалось вынуждено противопоставить ему свою собственную версию исторического универсализма - «теорию модернизации». По их инициативе была созвана Конференция по модернизации Японии, которая выпустила шесть томов, воспевающих эпоху Мэйдзи и отрицающих как существование каких-либо феодальных «пережитков», так и наличие серьезных структурных или культурных предпосылок для недавнего сползания Японии в милитаризм и экспансионизм. «Теория модернизации выросла в 1950-х годах из попыток западных ... ученых выявить универсальные процессы общественной трансформации», ее сторонники настаивали на естественности и неизбежности превращения Японии в демократическое капиталистическое общество, подобно тому, как марксисты настаивали на естественности и неизбежности пролетарской революции и социалистического общества» ^агоп 1994, р. 347). Тот факт, что Арнольд Тойнби был более популярен в Японии после 1945 года, чем где бы то ни было в мире, свидетельствует о популярности в послевоенной Японии универсалистских исторических концепций в целом, что явилось результатом поражения (Kovalio 1994).

Работы Такахаси - это образец «послевоенной мысли». Такахаси был интеллектуалом - членом того движения, которое Маруяма Масао (АШШ^) назвал «обществом покаяния» (ШШйЖФ), в том смысле, что для него всегда был важен вопрос, как использовать опыт войны и поражения для создания новой ценностной системы, для рождения новой жизни из пепла милитаристского режима \

В интервью 2003 года Такахаси рассуждает о взаимосвязи своей научной карьеры с военным поражением и процессом послевоенного восстановления Японии: «Исследование Тохоку было, в некотором смысле, моим ответом на вопрос о том, что нам делать с послевоенной Японией. Я полагаю, что таково было общее ощущение людей, лично переживших поражение и послевоенный период. До поражения нас учили, что Япония - величайшая страна на свете, но потом все это исчезло в мгновение ока. А вместо того мы столкнулись с беспощадной правдой, что Япония - это, напротив, худшая страна, а японцы - худший народ на свете... Я имел возможность посмотреть на вещи с исторической перспективы, поэтому через некоторое время я начал искать в истории способы исцеления. Япония, в которую мы

1 Мое определение «послевоенной мысли» основывается на работе Огума (Oguma 2002). Более детально борьба интеллектуалов в послевоенной Японии рассматривается в ряде работ (Oguma 2007; Umehara 2009; Umehara and Azuma 2012, pp. 305-313). Анализ идея Маруямы по «обществу покаяния» см. Barshay 1988, pp. 238-47; Yoneyama 1999, pp. 187-89.

раньше верили, была не той страной, в которой нам хотелось бы жить, и потому я, вместе со всей нацией начал искать ту Японию, которой можно было бы гордиться, и на которую можно надеяться» \

У Такахаси было довольно сложное отношение к марксизму, на него влияли и японские историки-марксисты из «фракции миндзоку» (КШШ), и анти-марксист Тойнби. В последнем своём обзоре японской историографии, выходившей в 1958-59 годах, Такахаси выразил одобрение историкам-марксистам из «миндзоку», таким как Исимода Сё (Е1ШШ), Тома Сэйта (ШРв1£Ж) и Мацумото Синпатиро (Ф^ШЩ), утверждавшим, что нация (миндзоку) является субъектом истории, которую «можно противопоставить антагонистам прогрессивных социальных преобразований, а именно японскому государству и американской оккупации» (Takahashi 1959, р. 102). Тем не менее, в своих последующих трудах Такахаси отверг миндзоку как понятие, фактически сливающееся с понятием государства. Тогда как историки фракции «миндзоку» рассматривали народ как жертву государства и противоположный ему центр легитимности, Такахаси обнаружил возникновение японской «нации-государства» еще в древности. Следовательно, он в равной степени и на нацию, и на государство возложил вину за жестокое обращение с Тохоку в древности и за современный милитаризм и империализм (Takahashi 1950, р. 166). Он, как и историки фракции миндзоку, не разграничивал этнос и гражданскую нацию, но он не был согласен с их жестким противопоставлением этноса и государства. По сути дела, он поддерживал предположение консерваторов о древности «нации -государства», но вовсе не радовался этому факту; он разделял желание историков-марксистов создавать антигосударственную историю, но не находил субъекта для этой истории.

Для Такахаси был неприемлем сам статус исторической науки в Японии, поскольку она сводилась к «истории государственного развития» (кокка хаттенси ШШШШ&). Это, на его взгляд, была история, обслуживавшая частные интересы, в которой хроники элит, их властных центров, их интриг и институтов исключали из повествования больше, чем включали, и скрывали больше, чем раскрывали. С точки зрения Такахаси, двумя главными проектами древнего государства были строительство столиц на западе и традиции и покорение фронтира на востоке. Этот последний проект был «великим проектом завершения на фронтире формирования нации-государства (миндзоку кокка КШШШ)» (Takahashi 2007Ь, р. 317). Однако официальная история (главным образом,

1 Интервью в Акасака (Akasaka 2003, pp. 222-23)

ретроспективно) интерпретировала эти события как триумф цивилизации над дикостью и неумолимый ход прогресса, как об этом свидетельствует знаменитый отрывок из Нихон сёки, в котором государю Кэйко советуют завоёвывать землю восточных варваров (тои ЖЙили эмиси) - т.е. Тохоку. Советники Кэйко сообщают, что «...мужчины и женщины этой земли связывают волосы в пучок на голове ... и татуируют свои тела. Нрав их яростен, но их земли просторны и плодородны. Нам нужно напасть на них и отнять у них эту землю»1. Это описание соответствует ранее данной характеристике эмиси как безжалостных и не знающих культуры животных, невосприимчивых к «цивилизующей благодати императора».

И такой взгляд на эмиси сохранялся в японской науке на протяжении веков, не оставляя места для истории, написанной от лица Северо-востока (Aston 1972, vol. 1, p. 203). Такахаси хотел исправить этот дисбаланс путем создания «общей истории Японских островов». На практике, это была история, придающая значение и роль восточной части Японии не менее, чем западной (Takahashi 1979, p. 10; Takahashi 1986, pp. 3-6).

Деля архипелаг по линии Большого разлома, Такахаси рассматривал культурное и политическое взаимодействие Востока и Запада как главную движущую силу японской истории, и он не был одинок в этом убеждении. Хотя Такахаси критиковал Хару Кацуро, оба они в этом вопросе придерживались географического детерминизма . Начиная с 1945 года, некоторые выдающиеся интеллектуалы, в том числе историк искусства Таникава Тэцудзо (#Jl| Шн), невероятно популярный медиевист Амино Йосихико (ЩЩШШ) и влиятельный философ Умэхара Такеси (ШШш) разделяли воззрения Такахаси на древнюю и средневековую Японию как на архипелаг, распадающийся по линии восток-запад на две несопоставимые в экологическом, культурном и политическом отношении системы (Tanikawa 1971; Amino 1982; Umehara 1994). Исходя из этой предпосылки, размещающей собственно японское государство к югу и

1 Цитата Нихон сёки из Aston 1972,vol. 1, p.200

2 Хара цитировал Элсуорта Хантингтона в качестве доказательства того, что Тохоку оставался захолустьем. Вряд ли это можно было бы назвать искренним аргументом, так как Хара была одним из трех японцев, опрошенных для создания этих оценок; другой был уроженец Мориока Нитобе Инадзо (Kogita 2009. Huntington 1915, pp. 1-30, fg. 24). Хара фактически превзошел Хантингтона и Такахаши, заявив, что география ответственна за раскол между Востоком и Западом в пределах Тохоку, между более развитой стороной со стороны Японского моря (старая Дэва) и безнадежно отсталой Тихоокеанской стороной (старая Муцу). Это была одна из первых исторических концепций Тохоку, которую Такахаши решил исправить. Он утверждал, что «[современная] японская история ответственна за распространение мифа о том, что именно в Дэве колонизация и расцвет культуры происходили наиболее быстро, а Митиноку была отсталой провинцией, всегда опаздывавшей на шаг" (Takahashi 1955, p. 33; Hara 1972).

западу от Большого разлома, а «другую Японию» - к северу и востоку, Такахаси строит свои основания для ответ на послевоенный вопрос, сфокусированный на истории Тохоку и его коренного населения, на их культуре и ценностях. Ранее Тохоку всегда изображали как варварские, нецивилизованные, отсталые задворки Японии, но военное поражение сделало возможной смелую смену полярностей, развернув модель, в которой легитимность власти всегда мыслилась как расходящаяся из императорского дворца концентрическими кругами (Barshay 1992, p. 297; Kersten 2004; Sasaki 2012, p. 42). Северо-восток оказался плодородной почвой для рождения новой истории «желательной» Японии, и большая часть карьеры Такахаси оказалась посвящена созданию такой истории.

Если Такахаси и актуализировал Тохоку, и если его ревизионизм был поверхностным, то это было только потому, что монолитная «Япония» порождала монолитное «Тохоку» как противоборствующий субъект истории, а также как источник послевоенной системы ценностей. Действительно, Такахаси вполне может быть подвергнут критике за историческую актуализацию нации-государства.

Но Такахаси не был одинок в этих недостатках. Так, например, марксисты фракции «миндзоку» систематически оперировали редуцированными версиями коллективных идентичностей, поддерживавших консолидацию современной нации и японский милитаризм. Послевоенное возвращение марксистских историков к этнической солидарности посредством преднамеренного стирания различий, а также посредством установления и поддержания мифа о однородной национальной идентичности сыграло центральную роль в восстановлении идеи нации-государства. Все это было призвано создать единый фронт против капитализма, государства и американской оккупации. Получившийся в результате конструкт был лишь зеркальным отражением отвергаемого ими государства.

Труды Такахаси по истории Тохоку и «японского архипелага» выполняли ту же задачу, что и попытка послевоенных марксистов воскресить нацию-этнос. Все это представляло собой обусловленную логикой современных государств репрезентацию этнических и социальных субъектов через ограничение их разнообразия в рамках географический границ государства1.

1 Анализ послевоенной марксистской историографии см. Gayle 2003

Часть 5. Хенкё и то, что за ним

В Японии интерес к региональной и местной историям неизменно был сильным, и, если толкование их было не всегда однозначным, то концепция фронтира использовалась относительно редко, особенно если дискуссия не касалась Хоккайдо.

Такахаси Томио наблюдал в работах своих предшественников и современников системную неспособность осознать ту роль, которую сыграл конфликт между Востоком/Западом в определении хода островной/японской истории. Однако, по его мнению, концепция фронтира Тернера давала возможность понять историю архипелага в системных, теоретических рамках. Вопреки однолинейному движению политических, экономических и культурных процессов, изображенному в национальных историях, центр и периферия, сердце и фронтир, метрополия и колония, имперский Другой и Свой являются взаимообуславливающими1. Фронтирная теория Тернера была универсалистской историографической моделью, выбранной Такахаси для описания разнонаправленных потоков истории архипелага. Такахаси первоначально принял модель «вызова и ответа» Тойнби, но, с использованием Хенкё, Такахаси отказался от этого подхода как от "слишком формального и обобщающего" для японской ситуации. Такахаси обратился к фронтирной теории Тернера, восхищаясь ее, казалось бы, универсальной применимостью (Takahashi 1955; 1979, pp. 12-15). Универсализируя американский опыт, Такахаси соглашался с самим Тернером, который цитируя «Analisi della Proprieta Capitalista» Ахилла Лории, заявлял, "что территория, у которой нет своей истории, ярко демонстрирует ход всемирной истории" (Turner 1920, p. 11).

Фронтирная модель снимала формирующую и разрушительную напряженность между различными культурными, политическими и экономическими системами, которая глубоко затрагивала обе стороны уравнения. Логика Такахаси перекликается с наблюдением Тессы Моррис-Судзуки: «Форма вещей становится яснее, если смотреть на край, чем когда смотришь в центр» (Morris-Suzuki 1994, p. 1).

Как отмечалось выше, история древнего Тохоку была написана почти исключительно как одностороннее завоевание японским государством диких аборигенов Северо -Востока . В противоречивой символике колониальных представлений о «диких туземцах» и их

1 См., например, Nandy 1989 и Hall 2002. Лимерик выражает ту же самую мысль, когда пишет: «Как и рабство, завоевания тестировали идеалы США. Завоевание глубоко влияли как на завоевателя, так и завоеванного, так же как рабство формировало рабовладельца и раба» (1988 p. 18).

2 Как писал Такахаси, «В типичных очертаниях японской истории древний Тохоку сводится лишь к проблеме завоевания эмиси» (Takahashi 1967, p. 35).

землях, Тохоку всегда был нецивилизованной, аполитичной, восточной культурной «пустыней», ожидающей оплодотворения «цивилизационными влияниями» Японии, и одновременно землей плодородной и созревшей для того, чтобы быть завоеванной (Takahashi 1955, pp. 31-32). Открытие в 749 году золота на территории, входящих в современную префектуру Мияги, было для Японии первым значительным ударом, добавившим легко воспламеняющегося топлива к давно тлеющему огню (Takahashi 1963, pp. 190-11). Помня об этом, Такахаси не шел дальше того, чтобы временами намекать, что Северо-восток был «вызовом», а японский экспансионизм - «ответом», что, по сути, являлось всего лишь хитрой уловкой. Ему было совершенно ясно, что существование фронтира, богатого ресурсами и землей, было основным двигателем в формировании японского государства, национальной экспансии и консолидации. Как выразился Такахаси в «Хенкё», «фронтир создает и государство, и нацию» (Takahashi 1979, pp. 16, 199-202).

Такахаси признал важность концепции фронтира в своих ранних работах. В 1955 году его попытка создания «научной» истории Тохоку началась с объединения модели вызова и ответа Тойнби с концепцией «фронтирной политии» (Хенкё кокка ШШШШ), заимствованной из работы Мацумото Синпатиро о Римской империи. Такахаси сравнил ответ Северо-востока на вызов, брошенный японским государством, с ответом германских племен на окраине Римской империи. Вслед за Мацумото, Такахаси описал противостояние между римлянами и Германией с точки зрения «фундаментальных законов мировой истории», т. е. «вызова и ответа». Однако, в соответствии с его общим взглядом на историю и его японским историческим проектом, он рассматривал это влияние как улицу с двусторонним движением. А именно, римляне и германские народы влияли друг на друга через торговлю и обмен, а также через войну, и со временем германские племена превратились в государства с более сложными политическими и экономическими структурами1. Такахаси утверждал, что превращение разрозненных «варварских» племен в яростного и хорошо организованного противника государства, подражающего противнику в общественной и государственной структуре и выступающего в качестве независимой антитезы государственному тезису, было одинаковым как в Европе, так и в Японии. При этом внешняя угроза являлась катализатором развития (Takahashi 1955).

1 Недавняя работа предоставила нам более детальную картину отношений империи и варваров в Европе, что согласуется, в принципе, с предположением Такахаси об их взаимном влиянии (Heather 2006, 2010)

Первые намеки на интерес Такахаси к Тернеру появляются в главе с подходящим названием «Фронтир» (фуронтиа х^Т) в

его «Митиноку но фудо то кокоро ±£/Ь»1 1967 г.:

«Фронтир. Это слово наводит на мысль о истории эпического создания американской нации. Соединенные Штаты с помощью мотыги и лопаты трансформировали идеалы свободы и независимости в национальное развитие, двинувшись на Запад, все дальше на Запад в процессе национального становления. Это [американский] современный национальный миф о рождении ... это современная зарубежная история, в то время как я хочу рассказать историю японского фронтирного управления. Эпоха и масштаб этих двух нарративов различны, но базовая структура фронтира и его историческое значение принципиально неизменны» (Takahashi 1967, p. 33).

Тем не менее, за дюжину лет до Хенкё, Такахаси не решался применить эту модель в целом. Он маскировался, заявляя, что «развитие» (кайхацу ШШ или кайтаку (его подмена термина

«завоевание» (сейбацу Ш£) Северо-востока не было решающим для истории Древней Японии. Самым значительным, в понимании Такахаси 1967 года, является то, что привычный взгляд на Северо-восток, как на вечно бедные и дикие задворки, не может быть единственной исторической правдой. Не существовало способа объяснить, почему государство и многие из его доверенных лиц и резидентов вкладывали на протяжении веков огромные ресурсы в виде десятков тысяч человек и несметных богатств в попытках контролировать Тохоку, если только Север не предлагал ничего взамен. Иногда решающее значение имела земля, иногда богатства, но привлекательность Северо-востока никогда не была однообразной (Takahashi 1967, pp. 35-36).

Неясно, что произошло в промежутке между первоначальными, предварительными набегами Такахаси на японскую теорию фронтира и уверенной аргументацией объемом на целую книгу, которые мы находим в Хенкё. Это изменение может быть связано с философским сдвигом, который Такахаси претерпел после знакомства с книгой Какуэя Танаки «Нихон ретто кайдзорон» (Н^ЭДЩ^Шт)2, в начале 1970-х годов. До этого момента Такахаси надеялся, что новый

1 ^^ Ф (ФЖ " «Ветер Митиноку: Земля и сердце». Митиноку - провинция Муцу. Яп. Ж^Ш , означает «Дальний край». Таким образом, уже само название территории Митиноку приближает нас к концепции фронтира или Дальнего (дикого) Запада, а в российском аналоге - Дальнего Востока. (прим. редактора)

2 «Теория реконструкции Японских островов» (прим. редактора)

послевоенный порядок может разорвать порочный круг подчиненного положения Тохоку1.

В 1972 году премьер-министр Танака изложил смелый план «реформирования японских островов», против которого Такахаси выступил с нетипичной для него резкой критикой. В конкретном ответе он осудил план Танаки как «злой эгалитаризм» и «антигуманное развитие», которое равномерно распространило бы беды современных буржуазных городов на каждую деревню и поселение в Японии. Вместо того, чтобы уничтожать культурное и экономическое разнообразие, писал Такахаси, Япония должна признать и использовать гетерогенность как силу (Takahashi 2004, рр. 478-83).

Возможно, Такахаси увидел в плане Танаки еще одно эхо древней модели японского национального развития через призму подчинения политики, культуры и экономики Северо-востока. Этот вывод присутствует и в таком же гневном пассаже 1976 года в «Тохоку но фудо то рекиси» в котором Такахаси

писал, что тяга к урбанизации и гомогенизации - «к токиоизации» пейзажа - является одним из проявлений «болезни цивилизации», переживаемой современной Японией. Япония должна начать все сначала, писал он, отказавшись от современности, цивилизации и даже «развитости», чтобы выбрать другой путь, образцом для которого должен стать Тохоку (Takahashi 1976, рр. 301-303).

Но, скорее всего, Такахаси подстегнула работа исторического географа Ямадо Ясухико. Ямадо много читал на английском, французском и немецком, привлекая сравнительный материал для анализа древнеяпонской истории. В своей работе 1976 года «Кодай Тохоку но фуронтиа» Ф Ямада широко

использовал иностранную научную литературу о фронтире для анализа проблемы древнего Тохоку. Это сама по себе важная и наводящая на размышления работа, и, вероятно, не случайно, что она вышла на три года раньше «Хенкё». Как и Такахаси в 1950-х и 1960-х годах, Ямада был осторожен в применении фронтирного тезиса Тернера к истории Древнего Тохоку, предпочитая более тонкую картину фронтира как контактной (или переходной) зоны между культурами. «Для наших целей термин «фронтир» относится к зоне, в которой система рицурё контактировала с системой эмиси». Утверждая, что все исторические фронтиры имеют общие характеристики, Ямада, однако, обнаружил большее структурное сходство между римским фронтиром и древним Тохоку, чем между

1 Наиболее оптимистичная работа Такахаси появилась, вероятно, в 1971 г..

Японией и Американским Западом, утверждая, что, поскольку оба представляют собой трансформацию социально -экономических условий и самого ландшафта, римские центурии были похожи на систему землепользования дзори (ЙЗ). Подобно Такахаси, он видел в «завоевании» Тохоку аналогии японскому колониальному экспансионизму в Новое время, утверждая, что государственная экспансия в Тохоку была прежде всего поиском экономического решения внутриполитических проблем1.

Ямада часто цитировал Такахаси, и в 1979 году тот, похоже, отплатил ему тем же с характерным для него талантом и смелостью. В «Хенкё» он утверждал, что, с помощью изменения кардинального направления, тернеровская теория фронтира может объяснить суть исторического движения древнего японского государства и помочь понять должное значение роли Северо-востока в этом процессе. Как фронтир и «Великий Запад» определили американскую историю и национальный характер в гораздо большей степени, чем любые другие факторы, так и фронтирный проект «Великого Востока» определили характер древнего японского государства; а захват Тохоку был первым крупным государственным проектом рицурё2.

В этом контексте термин «фронтир» обозначал внешние границы политического влияния государства по мере его расширения. Определенный таким образом, фронтир оказывается таковым относительно самопровозглашенного «центра». Опираясь на Ямаду и Кита Садакити (ШШйп), Такахаси писал, что «фронтир» не был фиксированной территорией или территориями, а, скорее, обозначением для подвижных, относительных зон, где происходил контакт с нецивилизованными Другими. «Фронтир» обозначает и условие, и процесс: это процесс ассимиляции центром, и условие незавершенности этого процесса. Это выражение недостижимого идеала, а также политической и культурной цели, часто оформленной как цивилизаторская миссия. Для Японии, так же, как и для США, история фронтира - это история государственного и национального становления. Тернер писал, что «настоящим краеугольным камнем истории этой нации является не Атлантическое побережье, а Великий Запад», и Такахаси полностью с ним согласился (Turner 1920, p. 3).

1 Ямада высоко оценил работу Такахаси, как первое системное историческое исследование по «фронтирной структуре древней Японии» и структуре общества эмиси, назвав его «великим маяком для исследований эмиси» (Yamada 1976, p. 29). О системе дзори см. Kito 1986.

2 То, что Такахаси называет «Великим Востоком» является совокупностью регионов Адзума (Тюбу-Канто) и Митиноку (Тохоку). Несмотря на существенные различия в истории и характере этих регионов, и, хотя каждый из них был «фронтиром» в разные эпохи и разными японскими режимами, Такахаси утверждал, что в каждую эпоху фронтир занимал одинаковое место в государственной космологии (Takahashi 1979, p. 19).

Это не должно означать, что Такахаси некритически принял тернеровскую модель, не зная об ее недостатках или критических замечаниях в ее адрес. Напротив, Такахаси изо всех сил пытался доказать, что тернеровское видение истории "неразрывно связано с американской империалистической теорией, которая философски коренится в доктрине Явного предначертания", и что его (тернеровское) определение западного фронтира и его места в формировании национального государства игнорировало рабство, уничтожение коренных американцев и благословляло колонизацию Запада как священную миссию. Тем не менее, отмечал Такахаси, именно поэтому модель Тернера применима к японской истории: японская национальная история также низводила преемственность своих фронтиров к непокоренным объектам, и тем самым уничтожала их субъектность (Takahashi 1979, р. 21)1.

Фронтир никогда не бывает пустой, как и его земля никогда не бывает «свободной», как это описывает национальная история. По мнению Такахаси, Тернер точно изобразил важнейшую роль фронтира в определении хода национальной истории, но он не смог признать субъектность коренных жителей фронтира. Такахаси не всегда проводил различие между тернеровским фронтиром как универсальной исторической парадигмой и фронтирным тезисом как национальной мифологией, потому что он хотел описать японскую историю, используя как подход Тернера, так и его критиков.

Такахаси, чья миссия заключалась в том, чтобы найти ценность в культуре коренных народов и людях фронтира, расходился с Тернером в этой критической точке. Тем не менее, как и в 1967 году, он настаивал на том, что структурное сходство японской и американской истории указывает на аналогичные основополагающие силы и аналогичный исторический курс.

Таким образом, Такахаси, следуя модели Тернера, утверждал, что фронтир был центром американской истории. Продвижение на Запад американского поселения было направлением и объяснением американского развития. Фронтир служил «спусковым клапаном», обеспечивая снятие напряженности, накопленной на Востоке, был «линией самой быстрой и эффективной американизации», источником инноваций и обновления, которые разрушали «бремя обычая». Трехсотлетний процесс экспансии на Запад отличал американцев от европейцев, создавая «Новых Людей» для «Нового Мира». Фронтир породил качества, идеологии и институты, характеризующие Новых

1 Тернеровская теория является примером не только критической динамики государственного и национального формирования, но и того, что Джеймс Скотт назвал «государственным видением» (Scott 1998, p. 3).

Людей и их Новый Мир, такие как демократия, индивидуализм, изоляционизм и национализм. Это «движение на Запад» на североамериканском континенте было продолжением «движения на запад» через Атлантику (Turner 1920, pp. 1, 4, 38). Тернер писал, что «Старым Западом было Атлантическое побережье», западный «фронтир» для так называемых «пилигримов» (Turner 1920, p. 67). Древнее японское государство, также созданное иммигрантами или, по крайней мере, импортированной культурой (Такахаси не конкретизирует это), расширилось за пределы центра в регионе Кинай на юго-западе Японии, что аналогично тринадцати колониям. Это колыбель государства, его культуры, народа, идеалов. Новая Англия и район Кинай (^Й) были крошечными инкубаторами (в обоих случаях всего лишь одна десятая часть от национальной территории), в которых мечты о национальном объединении вынашивались и созревали. Подобно тому, как американские колонии расширялись на Запад, так и государство Кинай обратило свои взоры на Восток. Регионы Тюбу и Канто (АдзумаЖШ) были вместе японским «Старым Востоком», что эквивалентно «Старому Западу» Тернера. Для Тернера Старый Запад «включает в себя задворки Новой Англии, долину Мохок, Великую долину Пенсильвании, долину Шенандоа и Пидмонт, т.е. внутреннюю или возвышенную часть юга, лежащую между Аллеганами и навигационной частью атлантических рек, отмеченных «Линией водопадов»» (Turner 1920, p. 68)1. Земля за Аппалачами была «новым Западом», протянувшимся до Тихоокеанского побережья. Тохоку в этой схеме выступало бы «Новым Востоком» (^Ж^), и Такаси предлагает (возможно в шутку), что Хоккайдо следует называть «Дальним Востоком» (ЛЖпР) (Takahashi 1979, pp. 17-20).

Заключение

Когда в 1993 году отмечалась столетняя годовщина плодотворного труда Тернера «Значение фронтира в Американской истории», Такахаси был президентом колледжа Мориока. В том же году он написал эссе в журнале колледжа по вопросам культурной компаративистики, в которой продолжил анализ тем, затронутых в «Хенкё». Такахаси вновь вернулся к поиску, путем проб и ошибок, универсальной теории фронтирной истории. Хотя Тернер задумал свою модель как специфичную, а не как общую, Такахаси подтвердил свою убежденность в том, что «теория Тернера выходит за рамки... его

1 Стандартной моделью для захвата Тохоку - это чередование периодов мира и кровопролитной войны (Imaizumi 1994, pp. 201-207). Это является аналогией Тернеровской идеи множества «линий водопадов» в западном экспансионизме в США (Turner 1920, p. 9).

исторических ограничений, чтобы стать универсальной структурной теорией «Фронтира»» (Takahashi 1994, р. 1). Поразительно, что он одновременно пришел к выводу о все еще существовавшем пренебрежительном отношении к изучению Тохоку и фронтира. Если Тернер прав, а изучение фронтира - это изучение американской нации, то что насчет фронтира в Японии? В «Непкуо» («Хёнке»! Везде по-русски, а тут вдруг так!) Такахаси заявил, что его понимание являлось «не просто теорией о том, что фронтиру следует придать больший вес» в истории, а скорее утверждением о том, что фронтир является государство- и нациообразующим фактором. «Поэтому без понимания характера, структуры и значения фронтира мы не можем даже начать рассматривать государство и народ, а, следовательно, историю и культуру» (Takahashi 1979, р. 16). В 1993 году он отметил, что изучение фронтира и, соответственно, Тохоку, остается второстепенным: «Любая тема, которая имеет отношение фронтиру, [рассматривается] как второстепенной или третьестепенной значимости» (Takahashi 1994, р. 2).

Хотя использование Такахаси тернеровской теории фронтира никогда не набирало обороты, к началу 1990-х годов ситуация для Тохоку заметно отличалась от 1955 или даже 1979 года. В 1993 году изучение Северо-востока было больше, чем просто респектабельное предприятие «первого класса». Тохоку был в эпицентре ренессанса, который превращал Северо-восток в неотъемлемую часть японской национальной истории. Основой для этого парадигмального поворота послужили работы Такахаси, но внутренние причины перевели тему в новые направления и привлекли к исследованиям Тохоку новые лица и новые идеи.

В 1988 году раскопки в Хираидзуми обнаружили административный центр северного государства. Это открытие, ставшее одной из богатейших в истории археологических находок периода Хэйан, поставило Хираидзуми в центр общественного внимания и проложило путь для его включения в список Всемирного наследия (Hiraizumi Випка Kenkyйkai 1992, 1993). Выбор в 1993 году корпорацией МНК1 пятитомной саги «Хомура тацу» 2

японского писателя Такахаси Кацухико (ЖШ&Ш) в качестве ведущей исторической драмы года о Хираидзуми не было случайностью.

В 1992 году археологический памятник Саннай-Маруяма (НЙА Ш) в префектуре Аомори произвел революцию в общественном

1 МНК - Японская телерадиовещательная корпорация (прим. редактора).

2 Хомура тацу - вторая часть сериала, снятого в жанре тайга-дорама корпорации КНК, посвященного становлению власти клана Осю-Фудзивара в Тохоку. В российском сегменте эта дорама носит название «Огонь все еще горит» (прим. редактора).

восприятии доисторического периода Дземон, предшествующего внедрению риса с материка. Этот живописный исторический памятник вызвал настоящий «бум Дземон», который привлек сотни тысяч туристов со всех уголков Японии (Habu and Fawcett 1999; Hudson 2003). Значимость «бума Дземона» в формировании национальных образов невозможно переоценить. Но, к сожалению, мы не можем здесь подробнее остановиться на этом вопросе. Достаточно сказать, что впервые Дземон был признан публикой как часть национальной истории. Кроме этого, признанная группа интеллектуалов, с самым выдающимся среди них Умехарой Такеси, увидели в доаграрном Дземоне истинные корни японской культуры (Umehara 1990, 1994, 2001)1. Поскольку культура Дземон была самой богатой в Тохоку, подразумевалось, что корни японской нации должны быть найдены на Северо-востоке (Kataoka 1997). Это было не что иное, как инверсия ценностей, на которые надеялся Такахаси и ради которых работал. Продолжающийся пессимизм Такахаси тем более примечателен, когда он рассматривается на этом фоне. Правда, это было только начало бума Дземона и переоценки Тохоку вместе с ним, но будущее, тем не менее, должно было выглядеть радужным.

Возможно, Такахаси был встревожен собственным угасающим влиянием. Раскопки в Хираидзуми в 1988 году изменили игровое поле, и документирование истории стремительно сокращалось до археологии. Возвышение Такахаси даже среди историков было под угрозой, поскольку новое поколение ученых взяло на себя ведущую роль. Более того, его успех доказывал его падение: Такахаси становился парадигмой, которую нужно преодолеть, а не борцом, преодолевающим парадигмы. Действительно, Норио Акасака, сменивший Такахаси в начале 1990-х гг. на посту мэтра Тохоку, недвусмысленно отверг историческую модель «фронтира», утверждая, что его "Тохокулогия" (тохокугаку ^t^) стремилась изначально «демонтировать и преодолеть мнение о Тохоку как о фронтире (хенкё сикан М£М)» (Akasaka 1998, pp. 253-54).

Тем не менее, хотя Акасака осудил фронтирную модель, он сделал это ради той же цели, с которой Такахаси применил тезис Тернера: повышение значимости истории и культуры Тохоку. В конце концов, несмотря на тревогу Такахаси о том, что его фронтирная теория так и не стала популярной, его большой замысел

1 К моменту открытия Саннаи Маруямы Умехара уже признал, что Япония является синтезом противостоящих культур Востока-Запада. Саннай Маруяма только укрепил это убеждение. Примечательно, однако, что отступничество Умехары произошло в 1980-х гг (Umehara 1976). Окамото Таро был первой крупной послевоенной фигурой, "открывшей" Дземон, и его работы сохраняют значимость до сегодняшнего дня (Okamoto 1957, 1999; Sasaki 2006; Akasaka 2007).

восстановление Северо-востока - похоже, на данный момент был

удивительно успешен.

Список литературы

Akasaka, N. ^ШШШ (1998). Töhoku runessansu ЖЖ Jk^ Sakuhinsha.

Akasaka, N. (2003). Nihon saikö: Töhoku Runessansu e no joshö В^Щ^: ЖЖ At- Södösha.

Akasaka, N. (2007). Okamoto Tarö no mita Nihon Ü^^^ßßCDMf- B#. Iwanami Shoten.

Allen, G. C. (2003). A Short Economic History of Modern Japan, 18671937. Psychology Press, 2003.

Amino, Y. ^!^^Ш(1982). Higashi to nishi no kataru Nihon no rekishi Ж <tM(DÍa3B#(DM£. Soshiete Bunko.

Aston, W. G. (1972). Nihongi: Chronicles of Japan from the Earliest Times to A.D. 697. 2 vols. C.E. Tuttle Co.

Barshay, A. (1988). State and Intellectual in Imperial Japan: The Public Man in Crisis. University of California Press.

Barshay, A. (1992). Imagining Democracy in Postwar Japan: Reflections on Maruyama Masao and Modernism. Journal of Japanese Studies, pp. 365-406.

Brinkley, A. (1992). The Western Historians: Don't Fence Them In—New York Times. New York Times, September 20.

Caldwell, K. (2013). The Funds to Back for 'Frontier' Stock Markets. Retrieved from Telegraph.co.uk, November 23, sec. Personal Finance

http://www.telegraph.co.uk/finance/personalfinance/investing/1046 7126/The-funds-to-back-for-frontier-stock-markets.html.

Carveth, R. & Metz J. M. (1996). Frederick Jackson Turner and the Democratization of the Electronic Frontier. The American Sociologist (27:1), pp. 72-90

Chase-Dunn, C. & Hall, T. D. (1997). Rise and Demise: Comparing WorldSystems. New Perspectives in Sociology. Westview Press

Chö, Y. (1965). "Seisaku no hekichi'" ga unda mono: Töhoku

kyösaku ГШШФШШ J £ ^ fe t. Asahi Journal fflB^-f — TA, (7:17), pp. 78-85.

Dann, M. (2013). The Frontier in Israeli History. Jerusalem Post, (June 14): Opinion, p. 36.

Davis, M. (2001). Late Victorian Holocausts: El Niño Famines and the Making of the Third World. Verso.

Davis. R. (2005). Introduction: Transforming the Frontier in Contemporary Australia. In Dislocating the Frontier: Essaying the Mystique of the Outback, ed. Deborah Bird Rose and Richard Davis. Australian National University Press, pp. 7-22. Retrieved from http://epress. anu.edu. au/?p= 109431.

Dower, J. (1999). Embracing Defeat: Japan in the Wake of World War II. W.W. Norton & Co.

Eccles, W. J. (1983). The Canadian Frontier, 1534-1760. University of New Mexico.

English-Lueck, J. (1994). Turner and Frontier Values: Optimistic Postindustrial Enclaves in China and Silicon Valley. Comparative Civilizations Review, (31), pp. 106 -123.

Friday, K. F. (1997). Pushing beyond the Pale: The Yamato Conquest of the Emishi and Northern Japan. Journal of Japanese Studies, (23:1), pp. 1-24.

Furniss, E. (2005). Imagining the Frontier: Comparative Perspectives from Canada and Australia. In Dislocating the Frontier: Essaying the Mystique of the Outback, ed. Deborah Bird Rose and Richard Davis. Australian National University Press, pp. 23-46.

Garon, Sh. (1994). Rethinking Modernization and Modernity in Japanese History: A Focus on State-Society Relations. The Journal of Asian Studies, (53:2), pp. 346-66.

Gayle, C. A. (2003). Marxist History and Postwar Japanese Nationalism. Routledge.

Habu, J. & Fawcett, C. (1999). Jomon Archaeology and the Representation of Japanese Origins. Antiquity, (73:281), pp. 587-93.

Hall, C. (2002). Civilising Subjects: Colony and Metropole in the English Imagination, 1830-1867. University of Chicago Press.

Hane, M. (2003). Peasants, Rebels, Women, and Outcastes: The Underside of Modern Japan. Rowman & Littlefield.

Hara, K. (1920). An Introduction to the History of Japan. G.P. Putnam's Sons.

Hara, K. WsBN (1972). Nihon shijo no OshuB*£±0^№. In Ou enkaku shiron MW&M&Mi, ed. Nihon Rekishi Chiri Gakkai 0 ^ li^Ift. Rekishi Toshosha, pp. 27-139.

Heather, P. J. (2006). The Fall of the Roman Empire: A New History of Rome and the Barbarians. Oxford University Press.

Heather, P. J. (2010). Empires and Barbarians: The Fall of Rome and the Birth of Europe. Oxford University Press.

Hiraizumi, B. K. ed. (1992). Oshu Fujiwara shi to

Yanagi no Gosho ato MWMJMR <t WZ-ifilPfiSk Yoshikawa Kobunkan.

Hiraizumi, B. K. ed. -M^tffi^^ (1993). Nihonshi no naka no Yanagi no Gosho ato Yoshikawa Kobunkan.

Hopson, N. (2013). Sengo shiso to shite no Tohoku: Takahashi Tomio o chushin ni m \k & Lt0lt: Silii^^^. In

Gurobaruka no naka no Nihonshi zo: "Choki no jukyu seiki" o ikita chiiki

ed. Namikawa Kenji /^JlljM/n and Kawanishi Hidemichi Iwata Shoin.

Hudson, M. (2003). Foragers as Fetish in Modern Japan. Senri Ethnological Studies, (63), pp. 263-74.

Huntington, E. (1915). Civilization and Climate. Yale University Press.

Ichinohe, F. (1997). Josho: Tohoku minshu kara mita jugonen

senso zenshi M: + In

Kataritsugu Tohoku to jugonen senso in ed. Rekishi Kyoikusha Kyogikai Tohoku Burokku "k^it^U vO . Sanseido, pp. 12-37.

Ida, M. (1997). Showa kyokoka no noson ni okeru musume miuri

no jittai wa In

Kataritsugu Tohoku to jugonen senso in

ed. Rekishi Kyoikusha Kyogikai Tohoku Burokku t^lft

"k^it^Uy^ . Sanseido, pp. 60-64.

Imaizumi, T. ^^^^ (1994). Kodai Tohoku no minami to kita

In Kita Nihon no kokogaku: Minami to kita no chiikisei jtB^CD^fi^: ed. Rekishi Kyoikusha

Kyogikai Tohoku Burokku Yoshikawa Kobunkan, pp. 201-243.

Ishiyama, N. (2011). Genshiryoku hatsuden to sabetsu no

saiseisan: Minesotashu PureirT Airando Genshiryoku Hatsudensho to senjumin" 'J —

■ K^^l ttK. Rekishigaku kenkyu (884), pp. 48-53.

Iwamoto, Y. S^Sfti (1998). Tohoku kaihatsu o kangaeru: Uchi kara no kaihatsu/soto kara no kaihatsu" ^^b^l^

■ b^H. In Rekishi no naka no Tohoku: Nihon no Tohoku, Ajia no Tohoku •

, ed. Töhoku Gakuin Daigaku Shigakuka Kawade Shobö Shinsha, pp. 237-67.

Iwamoto, Y. S^Öfti (2009). Töhoku kaihatsu hyakunijünen M^t/^MW — Tösui Shobö.

Kabayama, K., Jf^^— Iwamoto, Y. S^Öfti & Yoneyama, T.

W. (1984). Taiwa: "Töhoku" ron M sS r M dt J Em. Fukutake Shoten.

Kataoka, M. (1997). Hunting and Gathering the Past. Look Japan (43:496), p. 39.

Kawanishi, H. z^ffi^® (1996). Kindai Nihon no chiiki shisö HifäB^iD iß^MM. Madosha.

Kawanishi, H. (2000). Töhoku'shi no imi to shatei < % it > £ 0 M № t M ff. Rekishigaku kenkyü Mg^ffi^, (742), pp. 90-98.

Kawanishi, H. (2001). Töhoku: Tsukurareta ikyö MJfc: K £ . Chüö Köron Shinsha.

Kawanishi, H. (2007J. Zoku Töhoku: Ikyö to genkyö no aida M ' M Jt: M

Chüö Köron Shinsha.

Kawanishi, H. (2011). Töhoku o yomu MJt&i^fc. Mumyösha Shuppan.

Kersten, R. (2004). Defeat and the Intellectual Culture of Postwar Japan. European Review, (12:4), pp. 497-512.

Khodarkovsky, M. (1992). From Frontier to Empire: The Concept of the Frontier in Russia, Sixteenth-Eighteenth Centuries. Russian History, (191:4), pp. 115-28.

Kikuchi, I. (2002). Höhö to shite no chiiki (Töhokushi zö o

megutte) ^ fet LT0i№: li^f^^Cot. In Nihon o toinaosu ed. Akasaka Norio ^^^^et al.

Ikutsumo no Nihon Iwanami Shoten.

Kita, S. (1972). Emishi no junzoku to Öu no takushoku"

In Ou enkaku shiron M№)üM&Em, ed. Nihon Rekishi Chiri Gakkai B^Ii^Ifs. Rekishi Toshosha, pp. 27-139.

Kita, S. (1979a). Azumabito kö In vol. 9 of Kita

Sadakichi chosakushü W-BM^^i^M. Heibonsha.

Kita, S. (1979b). Hitakami no Kuni no kenkyü Blli^i^.

In vol. 9 of Kita Sadakichi chosakushü WBM^^föM. Heibonsha, 1979.

Kito, K. (1986). Brief History of Development of Ancient and Medieval Land Systems in Japan. Dialogues d' histoireancienne, (12:1), pp. 457-69.

Klein, K. L. (1996). Reclaiming the "F" Word, or Being and Becoming Postwestern. Pacific Historical Review, (65:2), pp. 179-215.

Kogita, T. (2009). Töhoku' no tanjö: Bunka sesshoku no

mondai to shite T ^ it j 0 m & LT. The

Journal of Humanities and Sciences, (22), pp. 14-32.

Kovalio, J. (1994). A.J. Toynbee and Japan. In Japan in Focus, ed. Jacob Kovalio. Captus University Publications, pp. 301-312.

Kudö, M. (2000). Kodai Emishi Yoshikawa

Köbunkan.

Kudö, M. X^Ät (2001). Emishi no kodaishi Heibonsha.

Limerick, P. N. (1988). The Legacy of Conquest: The Unbroken Past of the American West. Norton.

Limerick, P. N. (1995). Turnerians All: The Dream of a Helpful History in an Intelligible World. The American Historical Review, (100:3), pp. 697-716.

Mann, Ch. C. (2005). 1491: New Revelations of the Americas before Columbus. Knopf.

Melbin, M. (1978). Night as Frontier. American Sociological Review, (43:1), pp. 3-22.

Mori, T. ^^^ (1976). Töhoku chihö ni okeru nöson keizai kösei undö to yokusan taisei

Economic Review of Komazawa University, (8:1), pp. 113-63.

Morris-Suzuki, T. (1994). Creating the Frontier: Border, Identity and History in Japan's Far North. East Asian History, (7), pp. 1-24.

Nandy, A. (1989). The Intimate Enemy: Loss and Recovery of Self under Colonialism. Oxford University Press, U.S.A.

Oguma, E. (2002). "Minshu" to "aikoku": Sengo Nihon no

nashonarizumu to kökyösei <t ( SUS ) : -If fMB^ 0

UXM №. Shin'yösha.

Oguma, E. (2007). Postwar Japanese Intellectuals' Changing

Perspectives on 'Asia' and Modernity. Trans. Roger Brown. Retrieved from Japan Focus http://www.japanfocus.org/-OgumaEiji/2350.

Okada, T. ^fflfcP^A (1983a). Nihon teikoku shugi keiseiki ni okeru Töhoku kaihatsu kösö (ge): (Dai ichiji) Töhoku Shinkökai no katsudö o chüshin ni"

(T) : Keizai ronsö M

ZfMM, (132:1-2), pp. 71-87.

Okada, T. (1983b). "Nihon teikoku shugi keiseiki ni okeru

Tohoku kaihatsu koso (jo): (Dai ichiji) Tohoku Shinkokai no katsudo o chüshin ni"

(±) : Keizai ronso M

MMM, (131:1-2), pp. 32-48.

Okada, T. l^fflfcP^A (2012). Tohoku no chiiki kaihatsu no rekishi to aratana chiiki zukuri U.

Shakai shisutemu kenkyü (24), pp. 15-32.

Okamoto, T. IW^ÉR (1957) Iwate: Nihon geijutsu fudoki (5)

SÍÍ'lM±fE5. Geijutsu shincho (8:8), pp. 77-87.

Okamoto, T. (1999). Nihon no dento B^CDBM. Misuzu Shobo.

Penney, M. (2012). Nuclear Nationalism and Fukushima. Asia-Pacific Journal: Japan Focus. Retrieved from http://www.japanfocus.org/-matthew-penney/3712.

Perdue, P. C. (2005J. China Marches West: The Qing Conquest of Central Eurasia. Belknap Press of Harvard University Press.

Pérez-Agote, A. (2006). The Social Roots of Basque Nationalism. University of Nevada Press.

Sasaki, F. (2012). Nationalism, Political Realism and Democracy in Japan: The Thought of Masao Maruyama. Routledge Contemporary Japan Series. Taylor and Francis.

Sasaki, M. (2006). "Jomon no bi": Okamoto Taro to sono

shühen : m&XNt^&W.IS. Iwate Kenritsu

Hakubutsukan dayori jei^-M^t$ ^ V, (111), p. 6.

Scott, J. (1998). Seeing like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. Yale University Press.

Sixsmith, M. (2012). Russia: A 1,000 Year Chronicle of the Wild East. Overlook Press.

Slotkin, R. (1973). Regeneration through Violence: The Mythology of the American Frontier, 1600-1860. University of Oklahoma Press.

Takahashi, T. ^fls^ (1950). Genten hihan e no shiron" U^. Bunka (14:1), pp. 26-37.

Takahashi, T. ^^s^ (1955). Tohoku kodai no kaitaku

. In Tohokushi no shin kenkyü ed. Furuta Ryoichi

Hakushi Kanreki Kinenkai — Bunri Tosho

Shuppansha, pp. 31-61.

Takahashi, T. ^^s^ (1959). Koza: Nihon shigaku shisoshi kohen (kindai hen), kindai shigaku no keifu dai rokko (minzoku no rekishigaku)"

Ii B^ff Nihon rekishi (129), pp. 98-

105.

Takahashi, T. ^fls^ (1963). Ezo Edited by Nihon Rekishi

Gakkai S^M^^^ Yoshikawa Köbunkan.

Takahashi, T. ^^s^ (1967). Michinoku: Füdo to kokoro (: M

±<t'L\ Shakai Shisösha.

Takahashi, T. ^J^S^ (1971). Hiraizumi no seiki: Fujiwara no Kiyohira ¥M0M5: MJMM§f. Shimizu Shoin.

Takahashi, T. ^^s^ (1976). Töhoku no fudo to rekishi MJfcOMi <t Yamakawa Shuppansha.

Takahashi, T. ^^s^ (1979). Henkyö: Mö hitotsu no Nihonshi jMiM: £ ? — ^ (DB& Kyöikusha Shuppan.

Takahashi, T. ^^s^ (1986). Söron: Töhoku kodaishi no ichizuke

In Töhoku kodaishi no kenkyü (Dffi^. Yoshikawa Köbunkan, pp. 3 -14.

Takahashi, T. ^^s^ (1994). Amerika no furontia gakusetsu to Nihon no henkyö shigaku 7>

Hikaku bunka kenkyu nenpö (6), pp. 1-17.

Takahashi, T. ^fls^ (2004). Töhoku no rekishi to kaihatsu

In vol. 4 of Takahashi Tomio Töhokugaku ronshü MWsMM Jb^i^iM. Rekishi Shunjü Shuppan.

Takahashi, T. ^fls^ (2007a). Mö hitotsu no Nihon" O 0 0^.

In vol. 6 of Takahashi Tomio Töhokugaku ronshü ¡MfMsMMJt^ UrnM. Rekishi Shunjü Shuppan.

Takahashi, T. ^fls^ (2007b). Nihonshi no higashi to nishi"

^¿ffi. In vol. 6 of Takahashi Tomio Töhokugaku ronshü mWsM M^t^i^M. Rekishi Shunjü Shuppan.

Takahashi, T. ^^s^ (2008). Kodai Emishi o kangaeru"

In vol. 7 of Takahashi Tomio Töhokugaku ronshü MWsMM Jb^i^iM. Rekishi Shunjü Shuppan.

Takahashi, T. & Umehara T. eds (1985). Shinpojiumu Töhoku bunka to Nihon: Mö hitotsu no Nihon MJt B#: £ 5

— -D (DB. Shögakukan, 1985.

Takemitsu, M. (1994). Kodai Töhoku, matsurowanu mono no keifu

6 MH. Mainichi Shinbunsha.

Tanikawa, T. ^JIIi^H (1971). Jömonteki genkei to Yayoiteki genkei

Iwanami Shoten.

Troen, S. I. (1999) Frontier Myths and Their Applications in America and Israel: A Transnational Perspective. The Journal of American History, (86:3), pp. 1209-1230.

Turner, F. J. (1893). The Significance of the Frontier in American History". Retrieved from

http: //xroads. Virginia. edu/~Hyper/turner/chapter1. html.

Turner, F. J. (1896). The Problem of the West. Atlantic Monthly, (78). Retrieved from

http://www.theatlantic.com/past/docs/issues/95sep/ets/turn.htm.

Turner, F. J. (1920). The Frontier in American History. H. Holt and Co.

Umehara, T. (1976). Nihon bunkaron B^^ibJÊ. Kodansha

Gakujutsu Bunko Ködansha.

Umehara, T. ^^^ (1990). Joshö Nihon to wa nan na no ka: Nihon kenkyü no kokusaika to Nihon bunka no honshitsu ftOfr: In Nihon to wa nan

na no ka: Kokusaika no tadanaka de B^<t tzfcfefy V, ed. Umehara Takeshi. Nihon Hösö Shuppan Kyökai, pp. 6-20.

Umehara, T. (1994). Nihon no shinso: Jomon-Emishi bunka o

saguru B#(D)MJW: MX - 0J Shüeisha.

Umehara, T. (2001). Jomon bunmei no imi

Tokamachi City Museum.

Umehara, T. (2009). Ancient Postmodernism. New Perspectives

Quarterly, (26:4), pp. 40-54.

Umehara, T. & Azuma, H. (2012). Kusaki no seiki suru kuni: Kyöto ^^

Shisö chizu ß MMttàfflß, (3), pp. 302-324.

Wallerstein 2004

Immanuel Wallerstein. World-Systems Analysis: An Introduction. Duke University Press, 2004.

Wieczynski, J. L. (1974). Toward a Frontier Theory of Early Russian History. Russian Review, (33:3), pp. 284-95.

Wigen, K. (1995). The Making of a Japanese Periphery, 1750-1920. University of California Press.

Won, Sh. (2013) A Whole New Frontier in Emerging Markets. The Globe and Mail (Canada) (February 26). Report on Business: Globe Investor Markets, Number Cruncher, p. 18.

Yamada, Y. (1976). Kodai Tohoku no furontia: Tohoku Nihon ni

okeru ritsuryo kokka to Ezo no zen ' i chitai ni kansuru rekishi chirigakuteki kenkyü ÏÏfâMjfcO ?E> T^T: MjfcB^f^fcff

Kokon

Shoin.

Yamashita, F. ^T^^ (2001). Shöwa Töhoku daikyösaku: Musume miuri to kesshoku jidö BgfaMJtÄlXIft: fö £ M M rn.

Mumyösha Shuppan. Yasumaru, Y. ^^^^ & Gluck, C. (1995). Sengo gojünen kioku no chihei: Nihon, Yöroppa, Ajia kösaku suru nashonarizumu ^^50^ B * -3 - ny S £ V3t

U XA. Sekai (615), pp. 22-34. Yiengpruksawan, M. (1998). Hiraizumi: Buddhist Art and Regional

Politics in TwelfthCentury Japan. Harvard University Press. Yoneyama, L. (1999). Hiroshima Traces: Time, Space, and the Dialectics of Memory. University of California Press.

TAKAHASHI TOMIO'S HENKYÖ: EASTERN EASTS AND WESTERN

WESTS1

Hopson, N.

DOI: 10.24411/2500-0225-2018-10029

Hopson Nathan, Associate Professor of Graduate School of Humanities, Nagoya University, Furocho, Chikusa Ward, Nagoya, Aichi Prefecture 464-8601, Japan

E-mail: [email protected]

In 1979, historian Takahashi Tomio applied Frederick Jackson Turner's "frontier thesis" to the history of Japanese state and national formation, arguing that as the Western frontier had determined American national character, the Eastern frontier had determined the course of ancient Japanese history and the character of Japan itself. Takahashi was a scholar of Northeast Japan (Töhoku) who attempted to transcend the limitations of Japanese history with a structural model recognizing the mutually constitutive nature of core and periphery, metropole and frontier. This article traces the development of Takahashi's argument, with attention to the influence of his personal history and the universalist tendencies of early postwar Japanese historiography. Ultimately, Takahashi's appropriated frontier thesis did not catch on, and his prominence in Töhoku studies diminished. However, the so-called "Jömon boom" of the early 1990s and the rise of "Töhoku-ology" (Töhokugaku) accomplished his goal of imparting value to the Northeast better than his frontier thesis could have. On the other hand, the frontier thesis was explicitly rejected by Töhokugaku's leading

1 The editors of the JFS are grateful to Dr. Nathan Hopson and the "Japan Review" Editorial Board for granting the permission to translate and publish the article Hopson, N. (2014) Takahashi Tomio's Henkyö: Eastern Easts and Western Wests. Japan Review, (27), pp. 141-170.

figure, Akasaka Norio, as an expression not of universal historical laws, but of a view of the Northeast as a backward periphery to be conquered and exploited.

Keywords: frontier, Frederick Jackson Turner, Tohoku, universalism, historiography, postwar thought, regionalism, Umehara Takeshi, Akasaka Norio, Emishi