CC BY
59
Возникновению подобного эффекта способствует подача портрета демонологического существа. Обычно очевидец происшедшего не может четко определить его: это что-то лохматое, серое, которое наваливается на грудь и давит. Любопытно, что зачастую в таких описаниях используется средний род: «оно подошло ко мне и стало осторожно перешагивать».
С другой стороны, истории о домовом, который душит, рассказанные с юмором, имеют тенденцию перерастания в анекдот. Для этого есть все формальные возможности: краткость, острота содержания, эмоциональный накал. Строится рассказ в таких случаях в наиболее приемлемой для анекдота диалогической форме, когда в беседе человека с потусторонним существом на вопрос, «к худу или к добру?» оно отвечает: «Всякий дурак спрашивает: на худо или на добро» (Семиречье, 1976 г., Гринева О. В., 1927 г.р.).
Особенность историй о предсказывающем домовом является необычайная насыщенность текстов звуковыми образами — это скрип половиц, стуки и шорохи, детский плач и т. д., которые служат проявлением вещей силы мифологического персонажа.
Фольклористами неоднократно отмечался тот факт, что для современного бытования фольклора характерен процесс угасания некоторых жанров. Подобное явление характерно и для рассказов о домовом, образ которого постепенно размывается в результате контаминаций с образами других мифологических существ, в частности, с образом черта. Примером может служить следующая быличка: «Ближе к полночи забылась я. Только слышу: что-то зашуршало у печи, да половицы — скрип-скрип... Хотела приподняться, как что-то лохматое, большое вдруг прыгнет мне на грудь! Как схватило меня, словно жаба огромная. Душит лапищами своими, а дух из зева евонного — могильный». (Павлодарская обл., 1987 г., Волобоева М. П., 1912 г.р.). Как видно, демонологическое существо по портретной характеристике приближается к нечистому.
Подводя общий итог, можно сказать, что былички о домовом довольно популярны в русском фольклоре Казахстана и отражают культ семейного, божества. Наиболее типичными из зафиксированных в Восточно-Казахстанской, Павлодарской, Семипалатинской, Северо-Казахстанской областях и Семиречье являются сюжеты: домовой душит, выгоняет из дома, помогает по хозяйству. Имея традиционную основу, каждый из них приобретает локальные черты, выражающие в местной приуроченности, артистизме повествователей, отражении их быта и мировоззрения.
В зависимости от установки, совершается определенный отбор средств художественности. В этой связи можно выделить наиболее характерные для рассказов о домовом: замкнутость пространства и времени, насыщение зрительно-звуковой образностью.
С. Ф. АБРАМЮК (Нижнетагильский пединститут)
ХАРАКТЕР И РОЛЬ «ОСНОВНОГО ИСПЫТАНИЯ» В СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ СКАЗКЕ
Огромная популярность литературной сказки в наши дни является всеми признанным фактом. Несмотря на то, что литературоведы еще с конца XIX века пророчили этому жанру скорую гибель', несмотря на все сложности и трудности, которые пришлось испытать сказке в борьбе со всякого рода скептиками и 20-х, и 40—50-х годов, она победила и выросла сейчас в обширную и необыкновенно интересную область детской литературы2.
78
Литературная сказка выросла из фольклорной. Их связь прослеживается по многим линиям: (образность, сюжет, категория волшебного и пр.). Наиболее существенная из них — параллелизм как элемент композиции. И это очень важно, что современное советское сказковедение считает структурные признаки фольклорной волшебной сказки главными при определении жанра13.
Говоря о композиции современной литературной сказки, мы, безусловно, имеем дело с качественно отличной от фольклора формой. Тем не менее, специфические признаки первичной формы отнюдь не исчезает, напротив, они достаточно явственно просвечивают сквозь хитросплетения ее художественной ткани.
В литературной сказке сохраняются и располагаются в неизменной последовательности основные сюжетно-композиционные звенья, которые В. Я. Пропп назвал «функциями» (предзавязочные элементы, встреча с дарителями, предварительное и основное испытание, встреча и борьба с антагонистом, дополнительное испытание, возвращение героя). Но содержание их, естественно, изменилось, так как советская литературная сказка обращена к современной жизни и интересуется поведением современного героя, чаще всего сверстника читателя. Изменение типа сказочного героя вносит существенные изменения в самый характер и содержание всех функций. Эта закономерность прослеживается по изменениям «основного испытания» в литературно-сказочных произведениях4.
Во-первых, победа над антагонистом в большинстве случаев достигается благодаря сплочению положительных персонажей, связанных узами дружбы. В фольклорной сказке победа возможна лишь потому, что в ход пускается волшебное средство или помощник. Так происходит в «Сказке о малярной кисти», в сказках «Вниз по волшебной реке», «Трое в королевстве заводных человечков» и .многих других.
Во-вторых, в ряде случаев меняется самый характер этой победы. В отличие от фольклорной, она может оказаться «бескровной», и причиной тому — необычайная сила положительного влияния, которое «хорошие люди» могут оказать даже на врагов.
Так, в «Сказке среди бела дня» Старый год отказывается от своего изуверского замысла и проникается чувством благодарности к людям другого мира.
В «Летающем мальчике», в отличие от фольклорной сказки, не происходит прямого, привычного для' нее столкновения двух противоборствующих сил. Герои одерживают победу не потому, что выиграли сражение с Господином Главным Ветром, или решили трудную задачу, а потому, что даже в том, «чужом» мире, есть сила, способная оказать благотворное влияние на поступки Ветра. Нравственная позиция матери Главного Ветра не расходится с лучшими намерениями немухинцев, и именно ее воздействие на вышедшего было из повиновения сына приводит к коренной ломке отношения Главного Ветра к пришельцам из Немухина.
«Осталось неизвестным, сколько времени продолжался этот разговор. Однако под утро Господин Главный Ветер был уже у себя и занимался делами, потому, ч'Ю когда полуживые от усталости немухинцы добрались, наконец, до берега моря, Леня радостно закричал: «ФлюгераЬ5.
В описании поединка всех хороших людей с Великим Завистником в сказке «Много хороших людей и один завистник» советский писатель вносит дополнительные мотивы, неизвестные народной сказке. В фоль-клорно-сказочном произведении борьба с Кащеем кончается его смертью. Когда узнают тайну смерти Кащея и уничтожают его, от Кащея не остается ничего — он погибает, как обычный смертный.
В сказке «Много хороших людей» иначе. Цель героев в «основном испытании» — уничтожить в противнике доминирующее свойство характера. Прослеживается двойная сущность Старшего Советника, отца Лоры —с одной стороны, и Великого Завистника, Нежелателя Добра Никому — с другой.
Сцена поединка имеет символическое значение. Думается, она очень напоминает один ранний аллегорический рассказ А. М. Горького «Еще о черте», где рассказывается о том, как черт вынул из сердца «интеллигентного» Ивана Ивановича его «страстишки»:
«Тут черт бросил на пол содержание сердца своего пациента, взглянул на Ивана Ивановича и — обомлел.
Иван Иванович весь как-то обвис, ослаб, изломался, точно из него вынули все кости. Он сидел в кресле с раскрытым ртом, и на лице его сияло то неизъяснимое словами блаженство, которое более всего свойственно прирожденным идиотам»6.
Оказалось, что. кроме «дряни», в нем ничего не содержалось.
Описание уничтожения Великого Завистника очень похоже на горьков-ское: «Не следует думать, что по нему пошли трещины, как по холодному стакану, когда в него нальют горячую воду. Скорее он стал похож на воздушный шар, из которого выпустили воздух. Лицо его сморщилось, потемнело. Губы вытянулись, но уже не страшной, а беспомощной, жалкой трубочкой»7 (С. 471).
Как видим, уничтожение завистнцчества совершенно изменило облик Старшего Советника, он превратился в жалкого, слабого, беспомощного человека,— ведь именно зависть придавала ему жизненные силы и служила источником его энергии.
Но есть в этой сцене один момент, который придает ей звучание, отличное от горьковского беспощадно-обличительного. Каверин пишет: «И Лора увела его потому, что была хорошая дочка, а папа, даже лопнувший от зависти, все-таки остается папой»8.
В. Каверин щадит чувства своих маленьких читателей. Гибель Завистника не означает гибели человека, дети не видят страшной картины человеческой смерти, напротив, этот уход Старшего Советника под покровительством дочки обнадеживает, вселяет надежду на его исцеление.
Таким образом, описывая гибель Великого Завистника, во многом сходную с фольклорной смертью Кащея, Каверин делает акцент на моральной стороне поединка, показывая победу человечности над завистью и злостью.
Коллектив в произведениях советских писателей-сказочников оказывает влияние не только на детей, живущих в окружении «хороших людей», это влияние распространяется и за пределы «своего» мира, туда, где царят иные нравственные законы. Дети, столь чуткие к добру и справедливости, в сказках В. Каверина впитывают в себя все лучшее, усваивают нормы гуманности.
В этом смысле очень интересен образ только что упомянутой дочери Великого Завистника. Он не лишен трагичности.
В самом деле — с одной стороны, это советская девочка, посещающая советскую школу, с другой — дочь злого и коварного Нежелателя Добра Никому, с которым она общается больше, чем с кем-либо другим.
Каверин показывает, какое пагубное влияние оказывает на нее отец, как далеки от нравственных норм советских людей моральные принципы, которые он старается ей внушить; в разговоре с Таней Лора признается: «Дело в том, что я никому не верю. Мой отец говорит, что верить никому нельзя, а уж своему отцу я все-таки должна поверить». Результат его влияния — в горьких словах Лоры: «Не притворяйся, папа! Ты прекрасно знаешь, что у меня нет подруг»9.
Но Каверин не забывает, что дочь Великого Завистника — еще ребенок, поэтому наделяет ее типичными возрастными недостатками и слабостями, и вместе с тем способностью к развитию.
Несмотря на тлетворное влияние отца, Лора тянется к чему-то хорошему, она уже и сейчас способна на смелые, самостоятельные поступки, ведь пыталась же она предупредить Таню и предотвратить ее превращение в Сороку. А когда Великий Завистник устремился в Мухин, чтобы расправиться с Петькой и другими хорошими людьми, Лора проявила поразившую Завистника настойчивость, она пошла на настоящий подвиг:
— Я знаю, я все знаю! — кричала она...
— Теперь ты съешь его. Я знаю, превратишься в какую-нибудь гадость и съешь!
— Ничего подобного, и не подумаю! Действительно, охота была! Успокойся, я тебя умоляю.
— Не успокоюсь!
И она действительно не успокаивалась, так что пришлось, к сожалению, взять ее с собой»10.
В эпилоге сказки говорится, что среди приглашенных Таней на день рождения была и «косолапенькая Лора, которая научилась теперь ходить легко, как Снегурочка, или, во всяком случае, не так тяжело, как медведь». Лора теперь — полноправный член коллектива хороших людей, это о ней, о Тане, о Петьке, Ниночке Каверин пишет: «Дети говорили о своих делах...»
В советской литературной сказке оказываются способными к нрав? ственному движению даже такие «неподвижные» в фольклорной сказке существа, как чудесно рожденные дети.
В сказке «Легкие шаги» В. Каверин показывает духовный рост не только героев так называемого человеческого происхождения, но и девочки-снегурочки.
Своим рождением Настенька обязана проходившму мимо старику с бородой, который «переделал» ее из уродливой снежной бабы.
Творец будущей Снегурочки вложил в свое создание большой вкус и мастерство, т. к. потенциально она уже содержала те привлекательны? качества, которые впоследствии будут притягивать к ней окружающих: «На голове у меня дырявое ведро — он его сбросил, в руках швабра — он ее вынул. Все время бормотал: «В этом деле я не специалист»,— когда делал прическу. «А теперь устроим ей ножки» — когда устраивал ножки... С глазами не получалось,— сказала она с огорчением.— А потом получилось. Вот.— В общем, я получилась у него так хорошо, что открыть глаза и заговорить — это было не так уж трудно»".
Фольклорная Снегурочка загрустила с приходом Весны, грозившей ей гибелью. В «Легких шагах» Настенька заскучала в благоустроенном холодильнике потому, что под влиянием духовно богатых людей, наделенных поэтическим восприятием мира, она эмоционально и нравственно обогащается, тянется к людям, к жизни, к земным делам, радостям и трудностям.
Таким образом, сохраняя свое функциональное значение, «основное испытание» в сказках советских писателей приобретается качественно иное, по сравнению с фольклорной традицией, содержание. ПРИМЕЧАНИЯ
1. Феоктистов И. К вопросу о детском чтении.—СПб., 1897,—С. 102.
2. Кон Л. Советская детская литература (1917—1929).—М., 1960; Привалова 3. В. Советская детская литературная сказка 20—30-х годов. Автореферат диссертации на соискание уч. ст. кандидата фил. наук.— М., 1959; Лупанова И. Полвека.— М., 1969; Вопросы детской литературы. 1952. М., 1953; Никишкин Д. Сказка и жизнь.— М., 1957.
3. Пропп В. Я. Морфология сказки,— М., 1969; Мелетинский Е., Неклюдов С., Новик Н., Сеган Д. Проблемы структурного описания волшебной сказки //Труды по знакомым системам. Вып. 236,— Тарту, 1969; Рошияну Н. Образы восточнославянской волшебной сказки.—М.,
11 Зак. 47<)5 81
1974; Медриш Д. О поэтике волшебной сказки //Проблемы русской и зарубежной литературы.— Волгоград, 1971.
4. Каверин В. Много хороших людей и один завистник. Легкие шаги.— Собр. соч. — В 5-ти т. М., 1965.— Т. 5.
5. Немухинские музыканты. Летающий мальчик //Каверин В. Сказки.— М., 1971. (В дальнейшем — Немухинские музыханты); Виткович В., Ягдфельд.Г. День чудес.—Л., 1961; Ро-тенфельд Б. Трое в королевстве заводных человечков. — Иркутск, 1973; Успенский Э. Вниз по волшебной реке.— М., 1972.
6. Горький А. М. Художественные произведения в 20-ти т.—М., 1969.—Т. 4.— С. 177—178.
7. Немухинские музыканты, с. 471.
8. Там же.
9«. Там же, с. 428.
10. Там же, с. 467—468.
11. Там же, с. 474.
Т. А. БКИМОВА (Челябинский университет)
ФОЛЬКЛОРИЗМ А. ПЛАТОНОВА
Й ПРОБЛЕМА ОБРАБОТКИ НАРОДНЫХ СКАЗОК
Устное народное творчество — основа духовной и художественной культуры. Не случайно каждый народ стремился сберечь эту культуру, тщательно собирая, записывая, сохраняя произведения народного творчества.
Но смысл и значение это художественное- наследие имеет только тогда, когда оно служит современному человеку, когда современная культура осмысливает его как основу, когда ^'творчестве художника ощущается «связь времен» и фольклоризм его творчества становится своеобразным оценочный материалом истинной художественности.
Фольклоризм творчества Андрея Платонова, хоть и был рожден эпохой, ее литературными устремлениями, по своему специфическому выражению носит ярко индивидуальный характер. Наверное, поэтому Платонову приходилось в свое время принимать обвинения в антинародности1, а поиски им национальной самобытности человека в свое время были названы даже реакционными2. В настоящее время ученые признают своеобразие фолыслр-ризма А. Платонова и считают,' что «лучшие произведения А. Платонова рождены народным миропониманием, исходя из него и возвращаются к нему в идеале»3. В чем же своеобразие фольклоризма А. Платонова? Л. Шубин назвал Платонова интеллигентом, который так и не вышел из народа4, имея в виду глубинные, прочные исконные связи Платонова с народом, его мышлением, его языком, его культурой. И фольклоризм творчества писателя особый.
Если в настоящее время это понятие в основном предполагает сознательное обращение писателя к фольклору и фольклорной эстетике5, то применительно к творчеству А. Платонова вряд ли можно ограничиться подобным пониманием фольклоризма. У Платонова не только сознательная оррёцтация на стилистику народной поэзии, но и свободное, естественное, идущее из глубины души, даже чисто механическое •— потому что в памяти, на языке — употребление словесных оборотов,-синтаксических конструкций, близких к народной речи или прямо взятых из нее. Фольклоризм А. Платонова качественно однороден, не зависим от жанра, будь то сказка, роман, повесть, если они о жизни' народа и передают народное мироощущение. Фольклоризм творчества Платонова связан не столько с элементами стиля, сколько с идеями писателя, видящего идеалы будущего в народном представлении о счастье, гармонии мира и т. д. и делающего эти народные представления о мире и человеке одним из краеугольных камней своей
