CC BY
1560
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6, 2006, вып. 1
Р. У. Семенова
(Институт экономики, управления и права, г. Казань)
ХАННА АРЕНДТ О ТОТАЛИТАРИЗМЕ: ПОЛИТИЧЕСКИЙ И НРАВСТВЕННЫЙ ДИСКУРСЫ (по страницам «Истоков тоталитаризма»)
В статье предпринята попытка анализа взглядов одного из известнейших политологов современности X. Арендт на проблему тоталитаризма, представленную в книге «Истоки тоталитаризма». Автор статьи показывает, что Арендт выстраивает адекватную картину тоталитаризма через выяснение содержательного смысла понятий: масса, вождь, преданность режиму, террор, внешняя политика. Политическая характеристика тоталитаризма дополняется нравственными оценками. Тоталитаризм рассматривается как абсолютное зло, поскольку подавляет индивидуальность, нарушает права человека, разрушает оптимальное соотношение публичной и частной сфер. Блестящий анализ Арендт феномена тоталитаризма дает ключ к пониманию его завтрашнего дня, обозначает его историческую бесперспективность и несостоятельность.
Отечественная политическая теория, осмысливая современные политические процессы, обращается к опыту прошлого. В политической организации и в более широком контексте - в политической традиции она пытается выявить характерные особенности формирования и эволюции политических сообществ нашего времени. Особое ее внимание привлекает установление сущности российского варианта тоталитарного режима. Россия, которая демонстрирует общество переходного типа, стремится найти путь политического развития, который учитывал бы опыт прошлого и был максимально приближен к ценностям правового государства и гражданского общества. Вот почему политическая наука рассматривает различные теоретические подходы к проблеме тоталитаризма, в частности исследует взгляды на данное явление немецко-американского политолога и социолога X. Арендт, изложенные ею в работе «Истоки тоталитаризма».
Арендт в «Истоках тоталитаризма» обращается к двум историческим разновидностям тоталитарных режимов - коммунизму и фашизму. Развитие этих видов государственной власти охватывает фиксированный хронологический период: в первом случае преимущественно довоенные, во втором случае - военные годы. «Наступивший мир, -отмечает Арендт, - означал не более чем важный поворотный пункт, после которого можно было бы анализировать сходства и различия тоталитарных режимов»1. Анализ предполагает выявление сходства в названных типах тоталитарных режимов. Сравнительное исследование в аспекте общего позволяет Арендт представить тоталитаризм как особый тип политического режима, не имевший аналогов в прошлом. Между тем сопоставление различных периодов развития названного феномена и акцентирование внимания на сходстве вызвало возражение у другого известного политолога - Р. Арона, усмотревшего определенный изъян в позиции Арендт. В работе «Демократия и тоталитаризм» Арон пишет:
© Р.У.Семенова, 2006
«Наиболее убедительное обоснование родства обеих разновидностей тоталитаризма содержится в книге "Происхождение тоталитаризма". Ее автор Ханна Лрендт в основном сравнивает Советскую Россию 1934-1937 гг. и гитлеровскую Германию 1941-1945 гг. Но было бы несправедливо ставить на одну доску сравнение этих двух периодов и двух типов террора и режимов в целом»2. Отметим, что у Арона и Арендт имеются свои исследовательские преимущества: Арон выигрывает за счет расширения хронологиче-ских рамок изучения тоталитаризма (до 50-60-х годов XIX в.) и совмещения линии на выявление общего и особенного в нем, Арендт же привлекает внимание читателей публицистичностью, эмоциональной насыщенностью изложения, характеристическими деталями и образными сравнениями.
«Истоки тоталитаризма» буквально с первых страниц устанавливают: антисемитизм, империализм и тоталитаризм - это звенья одной цепи, уродливые детища XX в., отчетливо продемонстрировавшие, «что человеческое достоинство нуждается в новых гарантиях, которые можно найти в новом политическом принципе, каком-то новом законе на земле, который должен быть правомочным для всего человечества»3. Каждое из последующих явлений этой цепи носит более уродливый и варварский характер, чем предыдущий. Тоталитаризм, по мнению Арендт, квинтэссенция всего самого отвратительного в современности, самая бесчеловечная и жестокая разновидность государственной власти, основанная на репрессивной политической практике.
Ориентиры системного подхода к феномену тоталитаризма X. Арендт обозначила в главе «Идеология и террор»: «Независимо от того, каковы национальные традиции и духовные источники идеологии тоталитарного правления, оно всегда превращало классы в массы, вытесняло партийную систему не диктатурой одной партии, а массовым движением, переносило центральную опору власти с армии на полицию и проводило внешнюю политику, ориентированную на мировое господство»1. Отсюда и формулирование некоторых исходных понятий: «масса», «тоталитарное движение», «тайная полиция», «террор», «внешняя политика», которые определяют контуры всеобъемлющей характеристики тоталитаризма. Стремление к выяснению содержания наиболее общих мыслительных форм является особенностью научных поисков Арендт. Неопределенность основополагающих понятий, по ее мнению, ведет «к своего рода слепоте в отношении реальностей, которым они соответствуют»0.
Одним из ведущих в «Истоках» является понятие «масса». В постановке вопроса о массе людей как социальной опоре тоталитаризма просматривается традиционная для философской и политической мысли XX в. критика негативной роли массы. По всей видимости, особая актуализация этой проблемы идет под влиянием К. Ясперса, с которым Арендт поддерживала почти сорокалетнюю переписку. Критика массового общества с присущими ему обезличиванием и разобщением человеческих индивидуальностей оказала колоссальное влияние на умонастроение Арендт и фактически стала одним из узловых пунктов анализа и оценки тоталитаризма. «Тоталитарные движения нацелены на массы и преуспели в организации масс»,- подчеркивает Арендт6. Масса пришла на смену толпе, характерной для недавнего прошлого. Особенность массы - это фанатизм ее членов, «не прошибаемых ни опытом, ни аргументацией». Невосприимчивость к какому-либо опыту определяется полным растворением индивида в движении и «тотальным конформизмом».
Следующая особенность понятия массы - отсутствие классовой структурированности и объединений в политические партии, что препятствует формированию общих интересов. По мысли Арендт, «термин "масса" применим только там, где мы имеем дело с людьми, которых по причине их количества либо равнодушия, либо сочетания обоих
факторов нельзя объединить ни в какую организацию, основанную на общем интересе, в политическую партию, либо в органы местного самоуправления»7. Масса в представленном контексте - продукт общества, раздробленного на множество отдельных «человеческих особей», между которыми отсутствуют «нормальные социальные взаимоотношения», что исключает возможность возникновения какой-либо оппозиции и противодействия властям. По мнению Арендт, понятием «масса» раскрывается органическое сочетание приемов внешнего принуждения с внутренними. Атомизация и дробление общества не что иное, как способы господства над людьми «изнутри». Предложенная интерпретация социальной основы тоталитарного строя очерчивает контуры такого видения, которое не сводит его к феномену сугубо политическому, точнее политико-государственному. Безликая, инертная масса - та основа, на которую опирается политико-государственное и идеологическое здание тоталитаризма.
В Советской России атомизация общества, по мнению Арендт, приняла чрезвычайно одиозные формы. Сначала были трансформированы Советы как органы народного представительства за счет усиления в них позиций партийных функционеров. Затем большевистское правительство приступило к ликвидации основных классов советского общества - крестьянства и рабочего класса, причем названные процессы осуществлялись синхронно. Примечательно, что свой анализ X. Арендт начинает с роли крестьянства, а не рабочего класса, хотя именно его ведущую роль в социально-исторических изменениях провозглашала советская пропаганда. По всей видимости, Арендт было присуще понимание той основополагающей идеи, которую позже удачно сформулирует Арон: «Сказать, что власть принадлежит пролетариату, явная бессмыслица. Власть никогда не может реализоваться миллионами рабочих»8. Кроме того, Арендт исходит из таких факторов, как численность и роль крестьянства в экономической жизни Советской России, а также из учета особенностей позиции крестьянства в процессах насильственного насаждения колхозов. Она приходит к заключению, что действия советских властей в отношении крестьянства можно расценивать как особенно разрушительные. Искусственный голод, депортации под предлогом экспроприации собственности у кулаков, коллективизация - меры, направленны не просто на ослабление, но именно на «омассовление» этой подавляющей части населения страны.
Что же касается рабочего класса, то изначально он не был способен к сколь-либо решительному сопротивлению властям, поскольку передача фабрик и заводов в собственность государства значительно ослабила его позиции. Дальнейшее разобщение рабочего класса осуществлялось с помощью стахановского движения, которое было негативным по двум основаниям. Во-первых, оно разрушило остатки солидарности и классового самосознания рабочих за счет насаждения жестокой конкуренции. Во-вторых, образовалась стахановская аристократия, оторванная от основного массива рабочих.
Анализ социально-классовых сдвигов, происходивших в Советской России, во многом отражает исторические реалии, хотя в отдельных аспектах носит далеко не бесспорный характер. Так, в частности, индустриализация и коллективизация не означали уничтожения основных классов советского общества, как утверждает Арендт, но привели к их значительным изменениям: в 30-х годах социальная структура СССР стала социально однородной, ибо подавляющая часть населения страны работала в обобществленном секторе, ставшем неотъемлемым элементом командно-административной системы.
Размышления Арендт свидетельствуют, что она - сторонница не столько структурного сравнения, позволяющего сопоставлять гитлеровский и сталинский режимы по впешнеформальным параметрам, сколько выступает за генеалогический подход к изучаемому феномену. Корни тоталитаризма в Германии автор также видит в социальных
процессах 30-х годов. Нацистское движение комплектовалось за счет «массы явно безразличных», обособленных друг от друга людей. Они не состояли ранее ни в каких политических партиях и не имели элементарных политических представлений, что, по мнению Арендт, позволило нацистам внести в политическую пропаганду совершенно новые методы, а именно: «безразличие к аргументам политических противников. Поэтому они ... предпочитали методы, которые кончались смертью, а не обращением в новую веру, сулили террор, а не переубеждение»9.
Нацистское движение пополняли люди политически неразвитые и ограниченные. Именно узость интеллекта подготовила почву для «полного самоотречения» членов нацистской партии, ощущения себя преходящей вещью, винтиком колоссального движения, имевшего целью достижение великой исторической задачи: переустройства мира по образу и подобию высшей расы. Гиммлер, констатирует Арендт, «очень хорошо знавший тех, кого он организовывал», имел полное основание сказать об эсесовцах, «что они не интересовались повседневными вопросами, но только идеологическими вопросами, важными на целые десятилетия и века... Гигантское омассовление индивидов породило привычку мыслить в масштабе континента»10.
Анализируя политико-государственные стороны тоталитаризма, Аренд не ограничивается выяснением роли партии и государства. Весьма интересной представляется постановка вопроса о роли самого тоталитарного движения. Если для Арона идея, согласно которой «тоталитаризм возникает в режиме, предоставляющем какой-то одной партии монопольное право на политическую деятельность»11, является отравным пунктом осмысления этого феномена, то Арендт важнее установить, как монополия партии привела в движение гигантский механизм - тоталитарное движение. Тоталитарные движения в качестве массовых организаций изолированных, атомизированных индивидов стимулировались такими особенностями общественного сознания, как социальная и национальная ущемленность, и вдохновлялись идеями переустройства мира.
Анализ тоталитарного движения приводит Арендт к неожиданным параллелям, напрмер с тайным обществом. При этом устанавливается несомненное сходство в структуре, принципах, ритуалах и способах выдвижения тоталитарных лидеров - вождей. Масса склонна наделять политического лидера харизматическими чертами. В этом случае конкретная политическая персона получает черты «непостижимого превосходс тва», которое поддерживается «аурой недоступной тайны», распространяемой вокруг вождя кругом «инициаторов тоталитарного движения». Вождь тоталитарного движения, по мнению Арендт, не только возвышается над остальной массой, но и навязывает его членам тотальную ответственность за свои деяния. Она констатирует, что «вождь представляет движение способом, полностью отличающимся от способов, распространенных среди обычных партийных функционеров. Он требует личной ответственности за каждое действие, будь то подвиг или преступление»12. Нельзя не согласиться с Арендт, которая, анализируя формирование харизматического лидера в условиях тоталитарного режима, выделяет особую роль обыденного сознания, подсознательных и бессознательных импульсов. Господство безличных институтов, подавляющих человека своей анонимностью, заменяется на уровне обыденного сознания господством личной воли. Арендт приходит к справедливому заключению о том, что масса способна к формированию таких представлений о вожде, которые во многом являются иллюзорными и поэтому лишь частично соответствуют его действительному облику.
Поразительно точны с точки зрения характеристических деталей и соответствия историческому контексту портреты политических деятелей тоталитарных государств. Так, о Сталине Арендт пишет, что он владел искусством внутрипартийных интриг и по-
этому смог победить Троцкого, который не только пользовался всенародной поддержкой и удерживал в своих руках мощные рычаги власти, но и обладал замечательными организаторскими способностями и «был способнейшим бюрократом русской революции». Харизма Сталина не что иное, как мастерское «понимание деталей, нюансов взаимоотношений» членов партии между собой, что позволило ему в конечном счете укрепить режим личной власти13.
Арендт усматривает сходство не только в самих тоталитарных движениях - большевистском и нацистском, но и в их харизматических лидерах: Гитлере и Сталине. Гитлер и Сталин хорошо осознавали степень моральных колебаний и табу своих оппонентов, понимали, каких границ не смогут переступить их политические противники. Не случайно Сталин и Гитлер испытывали друг к другу взаимную симпатию. «Единственным человеком, к кому Гитлер питал безусловное уважение, был гений Сталина... После Речи Хрущева на XX съезде КПСС стало известно, что Сталин доверял только одному человеку и этим человеком был Гитлер»14.
Весьма интересной представляется постановка X. Арендт вопроса о механизмах формирования целостности и организованности тоталитарного движения. Это свяано с выяснением содержательного смысла понятия «преданность режиму». «Преданность режиму» — совершенно особые отношения между массой и тоталитарным режимом. «В сравнении с другими партиями и движениями их (т.е. тоталитарных движений. - P.C.) наиболее бросающаяся в глаза черта - это требование тотальной, неограниченной, безусловной и неизменной преданности своих членов»,- пишет Арендт. Преданность режиму как идейное и духовно-психологическое измерение человека тоталитарного общества - прямое следствие его изолированности, отсутствие каких-либо привязанностей «к семье, друзьям, сослуживцам или даже просто к знакомым»15. Духовную опустошенность индивид тоталитарного государства компенсирует преданностью партии, движению, пребывание в которых является для него единственным способом самоутверждения в мире.
Автор, безусловно, права, полагая, что именно преданность режиму в целом, а не просто верховному харизматическому вождю лежит в основе неформальных связей его членов. «Тотальная преданность» зиждется на аморфности идейных установок, исповедуемых членами тоталитарного движения, отсутствии в партийных программах точно определенного идеологического содержания. Согласно Арендт, «высшая доктриналь-ная образованность и наилучшее знание марксизма-ленинизма не давали (гражданам Советской России. - P.C.) никаких указаний для политического поведения, что, напротив, можно было следовать правильной партийной линии, если только повторять сказанное Сталиным вчера». Преданность режиму проявляется в двух формах: в форме «народной поддержки» и в форме «привлекательности режима». Если поддержка тоталитарной власти со стороны деклассированных элементов, массы с присущей ей архаикой сознания еще и может получить какое-то оправдание («народная поддержка»), то очень трудно объяснить ее применительно к элите общества («привлекательность режима»). «Еще больше ... угнетает наш ум неоспоримая привлекательность этих движений для элиты общества, а не только для представителей толпы, - подчеркивает Арендт. -Было бы, в самом деле, безрассудно не считаться с пугающим перечнем выдающихся людей, которых тоталитаризм может числить среди своих сочувствующих попутчиков и зарегистрированных членов партии»16.
Одно из ведущих мест в «Истоках» занимает тема террора и репрессий. Власть харизматических вождей опирается не только на их собственный авторитет, но и на разветвленные структуры насилия - тайную полицию. Тайная полиция играет чрезвычай-
но важную роль в развертывании террора путем поиска «объективного врага» и борьбы с ним. Понятие «террор» синонимично у Арендт понятиям «репрессии», «насилие», которые в свою очередь раскрываются как карательных меры, применяемые государственными органами тоталитарной системы. Тоталитаризм - такой тип политического режима, который означает ослабление собственно власти и ее творческого потенциала. По мнению Арендт, «насилие способно разрушить власть. Но что никогда не может возникнуть из него, так это власть». Чем активнее власть использует насилие, тем в большей мере она обнаруживает свою неспособность воздействовать на общественные процессы в конструктивном русле: «правление чистым насилием начинается тогда, когда власть утеряна»17.
Рассматривая террор как важнейшую особенность тоталитаризма, автор определяет такие теоретические ориентиры, которые могли бы быть взяты на вооружение современной исследовательской мыслью. Содержание тоталитаризма нередко предельно сужается по объему, сводясь к террористической вакханалии. По мысли Арендт, террор как таковой довольно часто сопутствует историческому процессу, и лишь, будучи сопряжен с поддержкой массы, преданной режиму, становится характеристикой тоталитаризма. В таком русле она осмысливает корни репрессий в условиях сталинского и нацистского режимов.
Нельзя не согласиться с положением Арендт о том, что и нацизм, и большевизм придают террору новое качество: он становится тотальным. В полноте, целостности террора прослеживается одна из самых характерных особенностей тоталитаризма как наиболее жестокого и отвратительного типа политического режима. Кстати, эту особенность террора в условиях тоталитарного господства позднее отмечает и Арон18. Тотальность террора Арендт раскрывает в двух аспектах:
- всеохватность, массовость, обращенность против всех и каждого (пространственная всеобщность тоталитаризма). Тоталитарный террор начинается тогда, когда реальные противники режима физически устранены и молох террора начинает колотить всех подряд, включая невиновных и даже лояльных и преданных власти людей;
- перманентность, опора на насилие как постоянное универсальное средство внутренней политики, непрерывность патологически напряженного ожидания индивидами репрессий, обеспечиваемая их периодическим возобновлением (временное измерение тоталитаризма).
Арендт указывает различия в функциях и общественно-политическом контексте террора в революционной России (до 1917 г.) и в сталинский период. В революционной России репрессии осуществлялись оппозицией в рамках политической концепции и устранения с авансцены истории лиц, ставших «символом подавления». Тогда репрессии рассматривались как благо, приближающее светлое будущее. Иное дело при сталинском режиме. В это время репрессии приобретают упорядоченный институциональный облик, становятся составной частью государственной политики.
В «Истоках» последовательно проводится мысль, что тоталитарные режимы невозможны без идеологии. В признании этого обстоятельства оценки Арендт и Арона поразительно совпадают. У Аренд читаем: «В тоталитарных странах пропаганда (лживой идеологии. - P.C.) и террор представляют собой две стороны одной медали»19. У Арона: «Сходство (тоталитарных режимов. - P.C.)-сочетание идеологии и террора. Эти режимы во имя идеи широко используют террор как орудие борьбы против идеологических врагов, которых считают более опасными, чем уголовных преступников»20. И Арендт, и Арон считают, что взаимосвязь террора и идеологизированной пропаганды в условиях тоталитарных режимов приобретают значение некоей закономерности.
Лрендт дает блестящий анализ особенностей тоталитарной идеологии и, прежде всего, ее претензии на научность и научное предвидение, опирающееся будто бы на познание объективных закономерностей развития истории. Обращенность тоталитарной идеологии к будущему заметно отличает ее от других идеологических систем. «Научность» тоталитарной идеологии характеризуется тем, «что она почти всегда настаивает на научном предсказании, в отличие от более старомодной апелляции к прошлому. Нигде идеологические истоки социализма, с одной стороны, и расизма - с другой, не проступают так отчетливо, как в претензиях идеологов этих доктрин на открытие ими тайных сил, способных обеспечить им лучшую из возможных в фатальной цепи событий долю»21. Вместе с тем идеология тоталитарного движения склонна к мифологизации и созданию иллюзорного мира, в котором индивиды должны были ощущать себя вполне счастливыми, благополучными. Уход от проблем реального мира с его противоречиями и трагическими событиями, «шоковыми ситуациями» трансформируется в свого рода государственную религию.
Арендт констатирует, что для элиты притягательность заключается в самой идее и принципах идеологии тоталитаризма. Обычного человека с его ограниченным миросозерцанием можно завоевать только с помощью массированного навязывания идеологических ценностей. Значение иделогизированной пропаганды особенно велико на этапе завоевания тоталитарным движением политической власти, в условиях же укрепившегося тоталитарного господства она несколько ослабевает, заменяясь неприкрытым террором. «Там, где террор доведен до совершенства, как, например, в концентрационных лагерях, - подчеркивает Арендт, - пропаганда полностью исчезает»22.
Еще одним подтверждением того, что для автора «Истоков» не столь существен вопрос о своеобразии в целях, направленности социально-политического контекста сравниваемых режимов, служит анализ внешнеполитических устремлений нацистского и большевистского государств. И нацизм, и сталинизм стремились к тотальному господству: массированной пропагандой общественному сознанию навязывалась мысль, что без внешней экспансии «движение не может существовать». Агрессивная внешняя политика, стремление к использованию крайних, экстремальных форм разрешения межгосударственных противоречий, по мнению Арендт, столь же характерны для названных режимов, как и террор внутри государства. «Борьба за тотальное господство над всем населением планеты, игнорирование всякой противостоящей нетоталитарной реальности, - подчеркивает она, - заложены в самой природе тоталитарных режимов, если они не стремятся как к конечной цели к тотальному господству, то, скорее всего, утратят ту власть, которую смогли уже захватить». Тоталитарное движение Арендт рассматривает как лабораторию «для эксперементирования с действительностью» для достижения «дальней заветной цели - завоевания мирового господства»23. Конечной целью Гитлера было завоевание жизненного пространства для «высшей арийской расы» и уничтожение евреев, цыган и душевнобольных. Большевики тоже стремились к установлению нового мирового порядка, и троцкистские идеи «перманентной революции» были нацелены в конечном счете на достижение светлого будущего. И все же от такого глубокого мыслителя, как Арендт, ожидалось установление не только сходства, но и различий во внешнеполитических ориентациях двух тоталитарных лидеров. Поведение Гитлера на международной арене соответствовало модели, которая в принципе была неспособна к каким-либо ограничениям: дипломатия с компромиссами, признанием национальных границ была им полностью отброшена. Что же касается большевиков, то они действовали в убеждении, что историческое развитие неотвратимо ведет к всемир-
ной победе коммунизма, поэтому не следует прибегать к решительным политическим шагам в направлении скорейшего приближения этой победы.
Поиск все более обобщенных и универсальных оснований понятия «тоталитаризм» выводит Лрендт на новые содержательные смыслы. В данном случае мы имеем в виду включение в русло понятийного обсуждения нравственной аргументации. Кстати, данный аспект отличает анализ Арендт от того, что мы прослеживаем у Арона, ибо его рассуждения выдержаны исключительно в политическом ключе. Подобного рода синтез нравственного и политического дался Арендт далеко не просто. Не случайно нравственный смысл политических явлений - это одна из постоянных тем ее размышлений.
Внимание к нравственной проблематике во многом определяется неприятием политических форм, подавляющих личность, и попытками определить такие принципы регулирования взаимоотношений между людьми, которые направлены на их гуманизацию. В данном контексте вполне понятным становится интерес к наследию Канта, отчетливо обозначенный в «Лекциях по политической философии» (характерная деталь: Арендт с 14 лет посещала могилу Канта в Кенигсберге). «Возврат» к Канту осуществляется через восприятие исходного кантовского разведения морального и политических», признание того, что первое выражает все то, что касается воли субъектов и их самостоятельности, способности человека давать «себе закон» и стремиться к его осуществлению, а второе фиксирует момент принуждения и закрепляет «внешние», «легальные лимиты» поведения (И. Кант). Вслед за Кантом Арендт пытается преодолеть названный дуализм, который может быть снят не теоретизированием по поводу внесения абстрактных моральных принципов в политику, а созданием принуждающей властью реальных гарантий для преодоления ограничений моральной автономии индивидов. Что же касается тоталитарных режимов, то они демонстрируют полный разрыв между нормами морали и нормами действия, доводя отчуждение личности от государства и политики до абсурда.
Во введении к «Истокам» подчеркивается, что современная действительность представляет множество примеров, когда добро и зло меняются местами, и грань между идеалом и действительностью оказывается размытой. В основе неразличимости добра и зла не только индивидуальность с ее своеобразными предпочтениями, подвижность, гибкость конкретных ситуаций, в которых оказывается человек, многоаспектность и многофункциональность феномена морали. Своеобразие эпохи, вариативные политико-экономические и социокультурные условия также сказываются, и весьма существенно, на неопределенности различий между сущим и должным. «Наша эпоха причудливо смешала благо со злом,- пишет Арендт,- что без "экспансии ради экспансии" империалистов мир мог бы никогда не стать единым, без "власти ради власти" как политического средства буржуазии мы могли бы никогда не обнаружить масштаб мощи человека, без выдуманного мира тоталитарных движений... отчетливо показавших базисную неустойчивость нашей эпохи, мы бы, возможно, двигались к своей гибели, не осознавая, что же все-таки происходит»2".
И все же, рассматривая тоталитаризм, Арендт достаточно четко разграничивает сферу сущего и должного. В рамках выстраиваемой ею системы ценностных отношений тоталитарный режим рассматривается не только как применение инструментов принуждения и насилия, но и как абсолютное зло. Критерий такой оценки тоталитарного порядка - в признании ценности человеческой жизни и самоценности индивидуальности, которые в аксиологическом измерении политической теории Арендт выступают в качестве максимальной ценности. Тоталитаризм уничтожает человеческое в человеке и поэтому несет в себе отрицательный ценностный заряд, выступает синонимом «абсолют-
ного зла». «И если верно, что на заключительных стадиях тотаигтаризма является зло в своей абсолютной форме, - подчеркивает Арендт,- то столь же верно и то, что без этого зла мы бы, вероятно, никогда не узнали бы подлинно радикальную природу зла».
Уничтожение моральной автономии индивидов, диктат условно императивных соглашений, отсылающих к инстанции внешнего принуждения, осуществляются в условиях тоталитарного господства, по мысли Арендт, всеобъемлюще: разрушается кто личность, ликвидируются гарантии свободы и прав индивидов, нарушается оптимальный баланс соотношения публичного и приватного.
В представлении Арендт, уникальность человека не в природе вообще и не в конечной сумме индивидуальных достоинств и недостатков (т.е. не в его что), а в существе его кто. «Действуя и говоря, люди всякий раз обнаруживают, кто они суть, активно показывают неповторимость своего существа»25.
Тоталитарный режим разрушительно воздействует на «кто» личности по следующим направлениям:
- происходит раздвоение личности на «я подчиняющее» и «я подчиняющееся», в то время как способность с максимальной степенью напряжения выражать собственное кто во многом определяется цельностью и гармоничностью личности;
- индивид подчиняется чужой воле, отсюда и преданность режиму как квинтэссенция растворенности кто личности в бездушной общей воле: «тотальное господство... стремится привести бесконечное множество весьма разных человеческих существ к одному знаменателю»26.
Тоталитаризм ограничивает свободу и ущемляет неотчуждаемые права человека. При этом, подчеркивает Арендт, совершенно не важно, как эти политические ценности однажды были определены (как права на жизнь, свободу и стремление к счастью по американской формуле или как равенство перед законом, свободу, защиту собственности -по французской). Тоталитарные государства, в которых системное ограничение свободы является повседневной практикой и «преступления против прав человека стали специальностью», полностью отошли от гуманистических принципов. Устранив законодательство, характерное для предтоталитарной власти, тоталитарные режимы не отразили принципы равного суверенитета и самоопределения индивидов, их свободы в нормативных актах, освободив себя от какой-либо нравственной ответственности перед собственным народом и мировым сообществом. Изречение Гитлера: «Право есть то, что хорошо для немецкого народа»27 - является только вульгаризированной формой концепции законодательства. Отказавшись от институционализации нравственных требований, от закрепления их в нормах политических организаций, тоталитаризм поставил себя вне нравственности и закона.
Тоталитарный режим нарушает гармоничное сочетание публичной и частной сфер. Понятие «публичный» фиксирует и отражает в творчестве Арендт те стороны и характеристики социума, которые характеризуются прозрачностью, эмпирической открытостью и гласностью. Это жизненное пространство общего для индивидов, связанное с «объективным», т.е. «предметным отношением к другим». Что же касается частного, приватного, то эта сфера, по мысли Арендт, выражается в закрытости, отсутствии других, причастности только к данному человеку и поэтому несет на себе некий отпечаток интимности. «Приватный человек,- констатирует она, - не выступает в явленности, словно как если бы его вообще не существовало. Все, что он делает или упускает, лишено значения, не имеет последствий; все, что его задевает, не касается больше никого». Тоталитарное господство приводит к деформациям самого бытия индивидов, поскольку основано на перекосе в сторону публичности, связанном с непомерно большой ролью
властно-бюрократических структур и, соответственно, ограничении приватной сферы. А между тем только в приватной сфере может проявить себя добро: «Деятельное добро должно совершенно таиться и избегать любого рода явленности и показа, если не хочет сделать само себя невозможным»28. Подлинная моральность ассоциируется у Арендт с «приватным адресом», а разрушение границ между личностью и государством, осуществляемые в условиях тоталитарных режимов, необходимо ведет к разрушению нравственности в человеке.
Тоталитарный режим безжалостно разрушает семейные, межличностные отношения, создает условия, при которых «совесть умолкает» и не может служить ориентиром поведения. Индивиду предлагают выбор не между добром и злом, «а между убийством и убийством», поэтому сфера действия нравственных регулятивов при тоталитаризме резко сужается. «Кто может решить моральную дилемму греческой матери, - возмущенно спрашивает Арендт,- которой позволили (в концентрационном лагере. - P.C.) выбрать, кто из троих ее детей должен быть убит?»29
Таким образом, термину «тоталитаризм», вошедшему в научный обиход исключительно в политическом ракурсе, придается иное звучание - нравственное. Нравственная характеристика завершает картину ценностно-негативной окраски тоталитаризма, заданной понятиями политического характера. Оценка тоталитаризма как «абсолютного зла» означает дополнение онтологической парадигмы аксиологической, и в этом смысле тоталитарный режим рассматривается как порядок, в корне противоположный политическому и нравственному стандарту, соответствующему развитию человеческой индивидуальности.
Анализ тоталитаризма, приведенный Арендт, объективен и беспристрастен. Она не вырабатывает конкретной программы по его преодолению, не дает практических советов по его недопущению. Однако его рассмотрение является эксплицитным определением путей избавления от разрушительного воздействия тоталитарного политического режима. Нельзя не согласиться с A.B. Магуном, который подчеркивает: «В истории X. Арендт тоталитаризм - это не просто тоталитаризм, не просто обнаруживается как возможность, но в каком-то смысле воспевается. Не по намерению автора, но по закону жанра тоталитаризм становится литературным «героем» - тем, за чьим развитием мы следим с участным вниманием. В то же время, завершая, определяя и именуя проект, который по-прежнему претендует на перспективу и применение, она стремится к тому, чтобы прервать тоталитарную историю, по крайней мере, в тех ее тенденциях, которые ей удалось распознать, вытеснить тоталитаризм в прошлое»30.
Подводя итоги, следует отметить следующие положения, раскрывающие роль и значение концепции Арендт в процессе осмысления и исследования тоталитаризма в политологии и философии политики. «В истоках тоталитаризма»:
- предпринимается попытка системного осмысления тоталитаризма. Ни одна, хотя бы даже самая существенная характеристика тоталитаризма, не может исчерпать его содержания. Абсолютизация какой-то одной стороны ведет не только к ограниченности понимания, но самое главное: чревата практически-политическими коллизиями, ибо создаст реальные препятствия на путях предотвращения этого уродливого явления и определения путей выхода из него;
- глубоко раскрываются предпосылки тоталитаризма, такие как атомизация социальной структуры и формирование массового общества. Выяснение содержательного смысла определяющих характеристик сущности тоталитарного режима: тоталитарного движения как массовой организации изолированных индивидов, механизмов формирования целостности тоталитарного движения, насилия и террора как универ-
сальных средств внутренней и внешней политики, сущности идеологии как симбиоза псевдонаучности и мифологичности и т.д. - во многом обнаруживают оригинальность позиции автора;
- устанавливается сходство сталинизма и фашизма. Арендт отметает какие-либо рассуждения о якобы более гуманной природе политического режима в СССР по сравнению с режимом в Германии. Особенности проявления тоталитаризма, различия в масштабах террора, его длительности и формах не носят существенного характера. Все тоталитарные режимы одинаково отвратительны, поэтому ориентировать научный поиск на выявление своеобразия или определение преимуществ одного варианта тоталитарного режима по сравнению с другим означает обречь его на заведомо ложный путь;
- дается не только политическое, но и нравственное обоснование тоталитаризма. Обозначенная Арендт нравственная интерпретация тоталитаризма является способом решения вопроса о допустимости нравственных оценок политических событий вообще. В дальнейшем (в «Vita activa, или О деятельной жизни») проблема соотношения политики и морали приобретает характер доказательств возможности нормативной регуляции политических отношений и приложения принципов морали, поддерживающих и санкционирующих определенные общественные устои, к публичной сфере.
1 Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996. С. 9.
2 Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993. С. 235.
3 Арендт X. Истоки тоталитаризма. С. 31.
4 Там же. С. 596.
5 Arendt H. Crisis of the Republic. New York, 1972. P. 142.
6 Арендт X. Истоки тоталитаризма. С. 411.
7 Там же. С. 415.
" Арон Р. Демократия и тоталитаризм. С. 244. 4 Арендт X. Истоки тоталитаризма. С. 415.
10 Там же. С. 420.
" Арон Р. Демократия и тоталитаризм. С. 230.
Арендт X. Истоки тоталитаризма. С. 490. 492. 13 Там же. С. 491.
11 Там же. С. 412.
15 Там же. С. 430.
16 Там же. С. 433.
17 ArendtН. On Violence. New York. P. 53, Арон P. Демократия и тоталитаризм. С. 225.
п Арендт X. Истоки тоталитаризма. С. 451. 211 Арон Р. Демократия и тоталитаризм. С. 194. 21 Арендт X. Истоки тоталитаризма. С, 456.
12 Там же. С. 454. 2:1 Там же. С. 513. 2! Там же. С. 31.
Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. М., 2000. С. 234.
26 Арендт X. Истоки тоталитаризма. С. 568,
27 Там же. С. 399.
2,4 Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. С. 65, 76, 98. п Арендт X. Истоки тоталитаризма. С. 586.
111 Магии A.B. Понятие суждения в философии Ханны Арендт // Вопросы философии. 1998. Mb 11. С. 111.
[Рецензент - проф., докт. полит, наук С.А. Ланцов] Статья поступила в редакцию 12 октября 2005 г.
