CC BY
117
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
ГЁТЕ В РОССИИ
DOI: 10.24412/2310-1679-2020-338-53-67
Борис Николаевич БЕССОНОВ,
доктор философских наук, профессор, Институт гуманитарных наук, Московский городской педагогический университет, Москва, Россия
e-mail: bessonov-proff@yandex.ru
Михаил Николаевич ПОПОВ,
кандидат филологических наук, доцент
Литературного института имени А. М. Горького, Москва, Россия e-mail: pomni19@mail.ru
Данная статья посвящена рассмотрению рецепции творчества Иоганна Вольфганга фон Гёте в России в XIX - начале XX столетия. В тексте представлены разнообразные точки зрения на творчество автора в широких литературном и философском контекстах. Подчёркнута его роль для судеб отечественной культуры. В работе отмечены основные тенденции в исследованиях творчества Гёте в критической литературе XIX столетия - исследованиях, в которых заложен фундамент для современного осмысления творческого наследия выдающегося немецкого мыслителя и поэта.
Ключевые слова: Гёте, Россия, русские поэты, русские философы, культура, цивилизация.
GOETHE IN RUSSIA
Boris N. Bessonov, DPhil, Professor, the Institute of Humanities, the Moscow City University, Moscow, Russia
e-mail: bessonov-proff@yandex.ru
Mikhail N. Ророv, PhD in Philology, Associate Professor at the Maxim Gorky Literature Institute, Moscow, Russia
e-mail: pomni19@mail.ru
This article is devoted to reviewing the reception which Goethe's works got in Russia from the 19th to the early 20th centuries. The text presents a variety of viewpoints from broad literary and philosophical contexts and underlines Goethe's influence on the development of the Russian culture. This article also notes core research tendencies in the 19th century critical literature on Goethe's works which became a foundation for the modern understanding of the great german poet's and thinker's creative heritage. Keywords: Goethe, Russia, Russian poets, Russian philosophers, culture, civilization.
Иоганн Вольфганг Гёте вошёл в историю мировой культуры как один из величайших писателей второй половины XVIII - начала XIX века. Его творчество и в наши дни не теряет своей мощной притягательной силы -напротив, в свете исторического опыта приобретает новые, ранее не столь отчётливо постигаемые содержания и смыслы. Поражает его художественный универсализм, стремление пробиться к истине, утвердить в творчестве вечные человеческие ценности. А его вершинное творение, трагедия «Фауст», где человеческий дух изображён с такой глубиной и почти немыслимой многомерностью, не случайно заслужило право называться «земным Евангелием», в котором автор оставил потомкам своё сокровенное - «завет самосовершенствования и вечного развития путём работы воли и разумного стремления к достижимым добрым целям» [25, с. 273].
В России Гёте ещё при жизни получил широкую известность и признание. Интерес к его произведениям не ослабевал со времени его первых публикаций, при этом нередко переводы печатались сразу же после выхода его произведений на родине. Переводили его такие крупные мастера художественного слова, как Г. Державин, В. Жуковский, М. Лермонтов, П. Вяземский, А. Грибоедов, Ф. Тютчев, И. Тургенев, А. Фет, А. Толстой, Л. Мей, А. Плещеев, Я. Полонский, В. Иванов, В. Брюсов, К. Бальмонт, С. Соловьёв, М. Цветаева, П. Антокольский, Н. Заболоцкий и многие другие, не говоря уже о замечательных переводчиках, наших современниках, среди которых хотелось бы выделить поэта Бориса Пастернака, чей вдохновенный поэтический перевод «Фауста» сделал это произведение живым явлением отечественной культуры.
Гёте был избран почётным иностранным членом Российской Академии наук. Можно без преувеличения сказать, что в России он обрёл вторую Родину.
Даже приблизительно трудно перечислить тех, кто в своих сочинениях так или иначе упоминает его имя. Среди тех, кто писал о Гёте: Н. Карамзин, А. Тургенев, В. Жуковский, А. Пушкин, А. Грибоедов, В. Белинский, А. Герцен, М. Бакунин, Н. Чернышевский, Д. Писарев, Т. Грановский, И. Тургенев, А. Григорьев, Л. Толстой, Ф. Достоевский, А. Луначарский, - и это далеко не полный перечень тех имён, которые составляют гордость русской культуры. Однако в оценках творчества Гёте присутствуют разные точки зрения. Восторженное отношение, удивление и восхищение силой его таланта, трезвый аналитизм одних соседствует со сдержанностью оценок, критикой политических взглядов поэта, его филистерского мировоззрения, по мнению других. Критический взгляд на творчество Гёте усиливается в среде радикальной интеллигенции второй половины XIX века, что можно частично объяснить несхожестью социальных и эстетических установок. Творчество Гёте периода веймарского классицизма представлялось им архаичным, не отражающим те изменения, которые произошли
в общественно-политической жизни Европы в те годы. Однако при всём разнообразии мнений и точек зрения в образованных кругах России сформировался устойчивый пиетет, основанный на понимании масштаба его дарования и стремления к обретению той духовной высоты, гармонии и совершенства, которые нашли созвучие в русской душе.
Двойственное отношение к творчеству Гёте также характерно и для его соотечественников. И это понятно, поскольку творчество немецкого поэта отражает сложный процесс развития его личности и сложные, противоречивые изломы германской и в целом европейской истории. Для иллюстрации этого тезиса приведём фрагмент высказывания Ф. Энгельса: «... в нём постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и опасливым сыном франкфуртского патриция, либо веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключить с ним перемирие и привыкнуть к нему. Так, Гёте то колоссально велик, то мелочен; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер» [21, с. 233].
Открытию Гёте Россия обязана его современнику, замечательному русскому поэту и переводчику В. А. Жуковскому, который в 1809-1833 годах перевёл 18 стихотворений немецкого поэта. Своё восхищение он запечатлел в ярком стихотворном портрете:
Творец великих вдохновений! Я сохраню в душе моей Очарование мгновений, Столь счастливых в близи твоей! <...>
В далёком полуночном свете Твоею Музою я жил. И для меня мой гений Гёте Животворитель жизни был! [15, с. 374]
Переводы Жуковского по праву считаются эталонными. Сравнивая перевод баллады Гёте «Лесной царь» с оригиналом, Марина Цветаева отмечала: «Вещи равновелики. Лучше перевести "Лесного Царя", чем это сделал Жуковский, - нельзя. И не должно пытаться. За столетие давности это уже не перевод, а подлинник. Это просто другой "Лесной Царь". Русский "Лесной Царь" - из хрестоматии и страшных детских снов» [27, с. 462].
Гёте и Жуковский познакомились в 1821 году, после этого неоднократно встречались, переписывались. Гёте с большим уважением относился к Жуковскому, ценил его как поэта, личность, отличающуюся высокой нравственной чистотой, как педагога-просветителя, как общественного деятеля, мужественно защищавшего перед царём Пушкина и декабристов.
А. Пушкин также восхищался Гёте. Ему очень нравилось четверостишие «К портрету Гёте», написанное Жуковским ещё в 1819 году:
Свободу смелую приняв себе в закон, Всезрящей мыслию над миром он носился. И в мире всё постигнул он -И ничему не покорился [15, с. 333].
В 1827 году Жуковский, вернувшись из Германии, передал Пушкину в подарок перо Гёте (Пушкин сделал «для него красный сафьяновый футляр, над которым было надписано "Перо Гёте", и дорожил им» [1, с. 43]).
Оценивая творчество Гёте, Пушкин подчёркивал: «Есть высшая смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческой мыслью, - такова смелость Шекспира, Данте, Мильтона, Гёте в "Фаусте", Мольера в "Тартюфе"» [13, с. 458].
В 1829 году под впечатлением гётевского «Фауста» Пушкин написал своё совершенно оригинальное произведение «Сцена из Фауста», о котором Гёте знал и в связи с чем передал привет Пушкину.
Современник Пушкина А. Грибоедов также знал и переводил Гёте. Подобно Пушкину, сравнивая Байрона и Гёте, своё предпочтение он отдавал Гёте. Как пояснял он: оба они великие, «но между ними всё превосходство в величии должно отдать Гёте: он объясняет своею идеей всё человечество, Байрон со всем разнообразием мысли - только человека» [4, с. 99].
Друг Пушкина В. Кюхельбекер также подчёркивает всеобъемлющий, всечеловеческий характер творчества Гёте. Сравнивая его с Шиллером, он пишет:
«Гёте, во-1-х, не имеет Шиллеровых предрассудков: ибо, рассуждая с французами и о французах (как-то: в своих отметках о французских классиках, в разборе Дидеротова сочинения о живописи, в примечаниях к изданной и переведённой им книге Дидерота "Племяннике Рамо"), не помнит, что он немец, старается познакомиться, помириться с образом мыслей французов, сих природных своих противников, проникнуть во все причины, заставляющие их думать так, а не иначе.
Во-2-х, он всегда забывает себя, а живёт и дышит в одних своих героях. В чём могут убедить каждого его Гец, Тасс, Фауст и даже Вертер.
В-3-х, он всегда знает, чего ищет, к чему стремится.
В-4-х, с дивною лёгкостию Гёте переносится из века в век, из одной части света в другую. В "Фаусте" и "Геце" он ударом волшебного жезла воскрешает XV век и Германию императоров Сигизмунда и Максимилияна; в "Германе и Доротее", в "Вильгельме Мейстере" мы видим наших современников и современников отцов наших, немцев столетий XIX и XVIII всех возрастов, званий и состояний; в "Римских элегиях", в "Венециян-ских эпиграммах", в путевых отметках об Италии встречаем попере-
менно современника Тибуллова, товарища Рафаэля и Беневута Челини, умного немецкого учёного и наблюдателя; в "Ифигении" он грек; древний тевтон в "Вальпургиевой ночи"; поклонник Брамы и Маоде в "Баядере"; в "Диване", сколько возможно европейцу, никогда не бывавшему в Азии,
- персиянин» [17, с. 466].
Однако позже Кюхельбекер разочаровывается в Гёте и его творчестве. Он по-прежнему ценит «Вертера», но в его более поздних произведениях находит много «холодной чопорности, притворной простоты и бесстыдного эгоизма» [17, с. 332].
В. Одоевский, писатель, поэт, один из духовных лидеров «любомудров», кружка философов, влиятельного в 30-40-х годах XIX века, видел в Гёте свой поэтический идеал. Особенно он ценил «Вертера» и «Вильгельма Мейстера», считал, что эти произведения должен знать всякий «образующий себя человек». В естественно-научных воззрениях Гёте Одоевский увидел «зарю будущей, новой науки, которая, наконец, оторвётся от узкой колеи нынешнего одностороннего или специального направления науки, которая, при помощи новой, ей свойственной методы, не будет ограничиваться одним каким-либо оторванным членом природы, но заключит в живом своём организме всю природу в своей общности, словом, науки, которая, как природа, будет жива, едина и многоразлична, в противоположность нынешней науке, которая мертва, неопределённа и одностороння» [6, с. 21]. В 1780 году Гёте написал стихотворение «Ты, что с неба.», главный мотив которого - найти успокоение, слившись с природой и которое является своего рода иллюстрацией этой мысли. Напомним последнюю строфу этого стихотворения в гениальном переводе М. Лермонтова:
Не пылит дорога, Не дрожат листы... Подожди немного, Отдохнёшь и ты [18, с. 82].
И. Тургенев, Т. Грановский, А. Григорьев (последний со временем отошёл от романтического культа Гёте, по его мнению, Вильгельм Мейстер
- это образец немецкого филистерства) также были «заклятыми Гётеан-цами». «"Фауст", - писал Тургенев, - великое произведение. Оно является нам самым полным выражением эпохи, которая в Европе не повторится, той эпохи, когда общество дошло до отрицания самого себя, когда всякий гражданин превратится в человека, когда началась, наконец, борьба между старым и новым временем, и люди, кроме человеческого разума и природы, не признавали ничего непоколебимого. Французы на деле осуществили эту автономию человеческого разума, немцы - в теории, в философии, поэзии» [24, с. 215].
Грановский, находясь постоянно в студенческой среде, придавал произведениям Гёте огромное воспитательное значение. Он любил цитировать студентам четверостишие Гёте:
Приди и сядь со мной за пир,
Пустое горе позабудем!
Гниёт как рыба старый мир,
Его мы впрок солить не будем [22, с. 219].
Революционные демократы (В. Белинский, А. Герцен, М. Бакунин, Н. Чернышевский, Д. Писарев и другие) относились к Гёте и его творчеству двойственно, восхищались им как художественным гением, великим поэтом, учёным-естествоиспытателем, но осуждали как политика, отвергали в нём и в его творчестве черты философской ограниченности, пошлости, чрезмерного сентиментализма и т.п.
Чернышевский тем не менее ценил в «Фаусте» идею отрицания как необходимого этапа человеческой мысли: «Чистый дух (то есть, по смыслу Гёте, выражение разума) предчувствует, что человеку (Фаусту) должно достичь истины и добра силою отрицания, безграничного сомнения. С отрицанием, скептицизмом разум не враждебен: напротив, скептицизм служит его целям, приводя человека путём колебаний к чистым и ясным убеждениям» [28, с. 100].
Ф. Достоевский высоко ценил Гёте: «Великий Дух, благодарю Тебя за лик человеческий, Тобою данный мне» [14, с. 9], - вот какова, по мнению Достоевского, была молитва великого Гёте всю его жизнь. О Вертере, который, расставаясь с жизнью, сожалел, что не увидит более прекрасного созвездия Большой Медведицы, Достоевский отзывался так: «Чем же так дороги были Вертеру эти созвездия? Тем, что он сознавал, каждый раз созерцая их, что он вовсе не атом и не ничто перед ними, что вся эта бездна таинственных чудес божьих вовсе не выше его мысли, не выше его сознания, не выше идеала красоты, заключённого в душе его, а, стало бы, равна ему и роднит его с бесконечностью бытия и что за всё счастье чувствовать эту великую мысль, открывающую ему, кто он? - он обязан лишь своему лику человеческому» [14, с. 8].
Во второй половине и особенно к концу XIX века критический настрой русских мыслителей по отношению к Гёте нарастает. Л. Толстой относит Гёте к ложным авторитетам: «все эти большие таланты: Гёте, Шекспиры, Бетховены, Микельандж[елы] рядом с прекрасными вещами производили не то, что посредственные, а отвратительные» [23, с. 46]. Он отрицательно характеризовал Гёте и как личность: эгоист.
Поэты Серебряного века, символисты А. Белый, К. Бальмонт, В. Иванов и другие видели в Гёте своего раннего предшественника. По мнению Белого, символы, скрытые бездны, мистические тайны пронизывают
всего гётевского «Фауста» и особенно балладу «Лесной царь». «Стихотворение Гёте "Лесной царь", - вспоминает Белый, - произвело на меня такое потрясающее впечатление; я точно вспомнил погоню, которая и за мною была; гналась смерть; ведь ребёнок, которого лесной царь зовёт, бредит ...» [2, с. 181].
Можно предположить, что и мотив Вечной Женственности, ставший центральным в мистической философии Владимира Соловьёва и играющий существенную роль в эстетике русских поэтов-символистов, также навеян гётевским образом («das ewig Weibliche»).
Философ С. Булгаков, исследуя творчество Гёте, провёл параллель между его героями и героями Достоевского. Во всяком случае, он подчёркивал сходство Фауста и Ивана Карамазова: «Фауст и Карамазов находятся в несомненной генетической связи, один выражает собой сомненья XVIII века, другой XIX века, один подвергает критике теоретический разум, другой - практический разум» [5, с. 212].
Но, конечно же, он отмечал, что между ними есть и принципиальные различия: если Фауст воспевает бесконечный прогресс, то Иван Карамазов на этот счёт полон сомнений.
Если Фауст Гёте гносеологичен, то Иван Карамазов - Фауст Достоевского - этичен, страдает, измученный совестью. Булгаков считает, что Достоевский в лице Ивана Карамазова поставил европейскому обществу диагноз: «болезнь религиозного неверия, парализующая и этику, и социальный идеализм» [7, с. 93].
В подобном духе оценивает гётевского (европейского) Фауста и Н. Бердяев: «Судьба Фауста Гёте - судьба европейской культуры. Душа Фауста
- душа Западной Европы. Душа эта была полна бурных, бесконечных стремлений. В ней была исключительная динамичность, неведомая душе античной, душе эллинской» [3, с. 57].
Для осуществления своих бесконечных человеческих стремлений душа Фауста вступила в союз с Мефистофелем, злым духом земли. Постепенно мефистофелевское начало изъело душу Фауста. Она пришла к материальному устроению земли, к материальному господству над миром -то есть Фауст в своём пути в конечном счёте переходит от религиозной культуры к безрелигиозной цивилизации.
Русская же душа, по Бердяеву, исключительно этична. Если она ищет какого-либо дополнения, то исключительно в эстетичности души итальянской.
Философы-марксисты, писатели-марксисты (Г. Плеханов, А. Луначарский и другие) в своих исследованиях творчества Гёте, как правило, отмечали его двойственный, компромиссный характер. С одной стороны, «солнечный человек» огромного поэтического и научного дарования, с другой
- мещанин, обыватель.
С некоторыми оценками Луначарского вообще трудно согласиться. Так, рассуждая о драме «Герман и Доротея», он говорит, что она пронизана «духом контрреволюции».
В этой драме Гёте выражает свои переживания о судьбах простых людей в эпоху острых исторических перемен. И хотя в период работы над «Германом и Доротеей» Гёте в соответствии с новой эстетической установкой - а драма создавалась в период Веймарского классицизма - проявлял большую осторожность в оценке острых политических событий, её пафос направлен на прославление естественных чувств, простых человеческих добродетелей, гармонии мира и мирного труда.
И завершающий пьесу монолог подтверждает эту гуманистическую идею о том, что лишь в единении люди способны преодолеть общие беды и страдания и обрести покой и счастье:
... И верно и крепко мы будем
Друг за друга держаться, добро отстаивать наше.
Тот, кто в дни потрясений и сам колеблется духом,
Множит и множит зло, растекаться ему помогая,
Тот же, кто незыблем духом, тот собственный мир созидает
[11, с. 584].
Лицо Гёте «искалечено шрамами», подчёркивает Луначарский. Однако кульминационный вывод Гёте - «свободный народ, переставший искать бога в небе, крепко стоящий на земле, отвоёвывающий трудом каждый, всё лучший и лучший день своего существования, то есть свободный трудовой коллектив в борьбе за власть над природой» [19, с. 173-226], - вот, что увидел Гёте как «желанное будущее», признаёт Луначарский.
Конечно же, Луначарский ответил и Булгакову. Полемизируя с ним, Луначарский поставил русского Фауста ниже немецкого. Больная совесть русских интеллигентов - «болезнь гибельная, сопровождающаяся страшной растратой сил» [20, с. 179-191]. «Для облегчения страдания отнюдь не необходимо даже сострадать» [20, с. 179-191]. «Упоительно строить Вавилонскую башню! . Социальное творчество есть инстинкт, который на высших стадиях является сознательным оправданием личной жизни, её смыслом и прелестью - жажда власти над природой, жажда всё расширяющейся жизни. Могучая жизнь не может быть эгоистичной, она слишком широка для этого, она захватывает других, будит, зовёт, она намечает огромные дела ...» [20, с. 179-191]. «Карамазовский вопрос существует только для ипохондриков, декадентов ...» [20, с. 179-191].
В «Фаусте» Гёте объял широкий круг проблем: происхождение земли, сущность человека, смысл его жизни; «поднял» важнейшие вопросы истории и современности, культуры, литературы, науки. Но, конечно же, главная для Гёте проблема - человек. Гёте показал, что человеку присуща
неодолимая и неутомимая тяга к жизни, жажда истины. Вместе с тем он показал, как противоречив, тяжёл, полон бед и заблуждений путь человека к истине. «Кто ищет - вынужден блуждать» [10, с. 17].
Как обоснованно отмечал Луначарский, в «Фаусте» и «Вильгельме Мей-стере», в этих наиболее глубоких произведениях Гёте, присутствуют рембрандтовские краски, то есть наличие светотеней.
В конечном счёте свет вытесняет тень. Созидательное начало в человеке побеждает. У Фауста две души. Одна довольствуется знанием о том, что его непосредственно окружает, другая - жаждет познать и испытать всё, что только может встретить человек на своём жизненном пути. Она не хочет довольствоваться рефлексией, погружением в собственный внутренний мир, она хочет деятельности, познания мира, отдаваясь делу.
Фауст заключает союз с Мефистофелем, дьяволом, который говорит о себе, что он - тот, кто «желая зла, творит добро». В чём же дело? Мефистофель - дух отрицания. Но всё ли это плохо? Ведь отрицание, подчёркивает Гёте, мешает человеку мириться с окружающим злом.
И в чём смысл договора между Фаустом и Мефистофелем? Мефистофель «ведёт» Фауста, помогает ему овладеть тайнами мира, вкусить все возможные удовольствия. И в тот момент, когда Фауст сочтёт, что счастье достигнуто, он должен воскликнуть: «Мгновенье! /о как прекрасно ты, повремени!» [10, с. 422-423]. Но произнося эти слова, Фауст обрекает себя на смерть.
Заключив договор, Фауст проходил тяжкий путь познания и разрушения. Радость и удовольствия, которые он получает с помощью Мефистофеля, оборачиваются бедами и несчастьями. Погибла Гретхен, разрушен очаг Филимона и Бавкиды.
И всё же Фауст победил в себе всё бесчеловечное, победил Мефистофеля, он нашёл то, чему готов был отдать все свои силы и жизнь:
.Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О, как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они».
И, это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю [10, с. 422-423].
Итак, «Остановись мгновенье, ты прекрасно» - эти слова восклицает Фауст, обрекая себя на смерть, лишь тогда, когда он убедился, что мир,
свобода и счастье возможны для всех людей, что путь к этому - творческий труд и что он, Фауст, горячо желает участвовать в созидании общего счастливого будущего.
Фауст не мог не победить, подчёркивал сам Гёте. Те, кто не пощадит себя в вечном порыве, будут спасены. Тем, в ком живёт высокая и чистая активность, сверху спешит на помочь вечная любовь.
Этот Гётевский завет получил отклик среди русских литераторов, почувствовавших в нём мощный заряд для самоусовершенствования. Вот как определяет концептуальную задачу «Фауста» Н. Холодковский, известный переводчик и интерпретатор творчества великого поэта: «Да, и наука, и религия, и поэзия, и жизненный опыт - все приводят к одному конечному выводу, что человек должен прежде всего овладеть собою, развивать и возвышать своё внутреннее существо, - остальное всё "приложится"»; «Высоко парил дух Фауста, безудержны были его стремления, и в конце концов единственное удовлетворение нашёл он в том, что добровольно ограничил себя, отказавшись от стремления к абсолютному, отвергнув магию и решив домогаться лишь конечных целей при помощи данных ему природою естественных сил ... Пред вечными загадками человеческому уму остаётся лишь смириться, - и Фауст смирился, но смирение сделалось для него не отчаянием, а лозунгом стремления к лучшему, чего может человек достигнуть, - к полному и высшему развитию своих умственных и нравственных сил» [26, с. 278].
«Вильгельм Мейстер», точнее «Годы учения Вильгельма Мейстера» и «Годы странствий Вильгельма Мейстера», - так же, как и «Фауст» - широкая панорама человеческих судеб. Так же, как и «Фаусту», этому произведению присуще органическое единство ярких поэтических образов и глубоких философских истин, эмоциональных переживаний и логически ясных, строго рациональных мыслей.
Как и в «Фаусте», Гёте показывает, что становление, развитие человека как личности, его восхождение к вершинам - трудный, противоречивый процесс, требующий напряжения всех его духовных сил.
Величайшая заслуга человека заключается в том, чтобы как можно более подчинить себе обстоятельства и как можно менее подчиняться им. Преодолевая препятствия, человек идёт вперёд, присущий его духу порыв к новому, к творческому содержанию - побеждает.
Роман Гёте о Вильгельме Мейстере - роман о воспитании человеческой личности. В том же, собственно, духе, что и его драма «Торквато Тассо». Вспомним: поэт Тассо, самолюбивый, гордый, горячий, в конце концов приходит к выводу: «Напрасно необузданные духи стремятся к чистым высотам совершенства. Кто хочет великого, должен уметь сдержать себя. Мастер показывает себя только в ограничении. Только закон может дать нам свободу» [19, с. 173-226].
Эти мысли Гёте остаются актуальными во все времена, и думающая Россия с благодарностью их приняла.
Вильгельм Мейстер понял, что замыкаться в собственных, пусть самых возвышенных устремлениях, переживаниях, ограничиваться только сферой искусства - это не путь подлинного совершенствования, это уход от реальной жизни. Он понял, что надо в себе самом открыть отвечающую внутренним устремлениям способность, развить её, довести до мастерства («настоящий ученик научается извлекать неизвестное из известного и тем приближается к мастеру» [12, с. 408]) и поставить её на службу людям.
Когда-то Вольтер сказал: «Надо возделывать свой сад». Сад свой возделывать - вот счастье и честь для человека, подчёркивает и Гёте:
Так бодро сей - вознаградится труд, -Но не бросай зерно и там и тут, Как сеятель, чьей лени всё равно, На пыльный путь иль в ров падёт зерно. Нет, сильной по-мужски и мудрою рукой Обильно ты посей и дай земле покой. И жатвой ты свою обрадуешь державу -Себе и всем твоим во славу [9, с. 144].
Украшая свой сад, каждый человек тем самым создаёт сад для всех, для всего человечества, ибо в конце концов «только вся совокупность людей составляет человечество, только все силы, взятые вместе, составляют мир» [16, с. 164].
Конечно, творчество Гёте, огромное, яркое, оригинальное, отразившее целую историческую эпоху, да ещё какую! Эпоху слома феодального строя, становления нового социально-экономического, политического и духовно-культурного порядка, которую, естественно, невозможно оценить однозначно. Люди, принадлежащие к разным слоям, возрастам, культурам, делают разные акценты, характеризующие Гёте и его творческое наследие.
Немалую роль в освоении творческого наследия Гёте сыграли русские учёные-литературоведы. Уже в дореволюционных работах мы ощущаем стремление передать своеобразие поэта в его сложности и многомерности, отметая попытки чрезмерности апологетических трактовок его творчества, где Гёте возносится в разряд культовых фигур. Эта тенденция в наибольшей степени обозначилась в работах ряда немецких литературоведов второй половины XIX столетия. Аргументированная оценка творчества немецкого поэта дана в обобщающей статье профессора Ф. Петру-шевского. Автор пишет: «Небогатая внешними событиями, но поразительная по силе и разнообразию внутреннего содержания, жизнь Гёте охватила всё, что только может привлекать человеческий дух; поэзию и науку,
практическое дело и мировые проблемы, народничество и космополитизм, тайны искусства и исследование природы, психологию личности и гуманные всечеловеческие идеалы. Нет ни одной отрасли литературы, где он не оставил бы по себе глубокого следа» [30, с. 593]. Подобный взгляд на биографию Гёте мы видим и в биографическом очерке Н. Холодковского «И. В. Гёте. Его жизнь и литературная деятельность», представленном в серии «Жизнь замечательных людей» библиографической библиотеки Флорентия Фёдоровича Павленкова [25, с. 303]. Осознавая непомерную сложность своей задачи и критически оценивая уровень современного ему гётеведения, автор в сжатой форме даёт достаточно полную характеристику Гёте как человека и деятеля.
Ценность подобного рода дореволюционных исследований состоит не только в том, что в них акцентируют внимание на поразительной многосторонности деятельности Гёте, гармоническом совершенстве его творений, но и в попытках постижения силы воздействия его творчества на умы и сердца читателя. А, как нам представляется, сила воздействия его искусства не измеряется масштабами, приложимыми к определению ценности чисто художественного произведения. В них заключено нечто большее, своего рода первичный элемент, нередко выходящий за пределы художественно-эстетического конструирования, то качество, которое сам Гёте определил словом inkommensurabel (то есть слово, содержание которого шире его семантической заданности). Тайна его творчества вбирает в себя и неповторимость его духовного облика, и полноту и своеобразие его художественного бытия, и неиссякаемую энергию созидания.
Литературоведение XIX столетия стремилось не только заглянуть в глубины его художественного мира, но и определить механизмы его воздействия на читателя. В значительной мере ему также удалось задать определяющие параметры отечественного гётеведения. В лучших работах современных исследователей Гёте предстаёт не как недоступный бог-олимпиец, а как гений, сотворивший ценой творческого подвига свой макрокосм, в котором соединились не только стремление обрести и воплотить гармонию в мире противоречий и контрастов, но и дерзновенный замысел вывести человека к постижению границ своих возможностей и пониманию своего духовного предназначения.
Не теряет своей актуальности оценка творчества Гёте, данная Роменом Ролланом: Гёте - писатель, который никогда не лгал. Эта, почти не имеющая себе равной, честность духа сообщает всему его творчеству страшную значительность, «страшную», хотя его обаяние и спокойствие подобны сияющему солнцу. Свет, ровный без метеоров и миражей. Поэзия без фальшивого блеска, без риторики, без игры слов. Этот могучий человек, человек огромных потребностей, знает цену физической радости. Но в своём творчестве, в своих исканиях он редко смеётся. Ум всегда напря-
жён в усилии своём, направленном на то, чтобы следовать за истиной и служить ей.
Духовное завещание великого поэта, заключённое в бессмертные слова умирающего Фауста: «Nur der verdient sich Freiheit wie das Leben / Der taglich sie erobern muss» [31, p. 521], «Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, / Жизнь и свободу заслужил» [10, с. 423], - было услышано в России и никогда уже не будет забыто.
Список литературы
1. Бартенев П. И. Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851-1860 годах / вступительная статья и примечания М. А. Цявловского. - Москва : М. и С. Сабашниковы, 1925. - 144 с.
2. Белый А. На рубеже двух столетий. Воспоминания : в 3 книгах. Книга 1. -Москва : Художественная литература, 1989. - 563 с.
3. Бердяев Н. А. Предсмертные мысли Фауста // Освальд Шпенглер и закатъ
Европы / Н. А. Бердяев, Я. М. Букшпан, Ф. А. Степун, С. Л. Франк. - Москва : Берег, 1922. - 95 с.
4. Бестужев А. А. Знакомство моё с А. С. Грибоедовым // А. С. Грибоедов в вос-
поминаниях современников / [составитель, вступительная статья, с. 5-20, подготовка текста С. А. Фомичева] ; редактор В. Э. Вацуро. - Москва : Художественная литература, 1980.
5. Булгаков С. Н. Иван Карамазов в романе Достоевского «Братья Карамазовы»
как философский тип // О Великом Инквизиторе : Достоевский и последующие / [сложитель, автор предисловия и цикла картин Ю. Селиверстов ; послесловие Г. Пономарёва]. - Москва : Молодая гвардия, 1991.
6. Виргинский В. С. Владимир Фёдорович Одоевский. Естественнонаучные взгляды. 1804-1896. - Москва : Наука, 1975. - 114 с.
7. Воспоминания и исследования о творчестве Ф. М. Достоевского : публици-
стика / С. Н. Булгаков, А. Белый, Г К. Градовский и др. - Москва ; Берлин : Директ-Медиа, 2015. - Книга 2. - 586 с.
8. Гёте И. В. Из Моей Жизни. Поэзия и Правда / перевод с немецкого Н. Ман ;
вступительная статья и комментарии Н. Вильмонта ; художник Л. Калитов-ская. - Москва : Художественная литература, 1969. - 608 с.
9. Гёте И. В. Собрание сочинений : в 10 томах : перевод с немецкого / [соста-
вители Н. Вильмонт и Б. Сучков ; под общей редакцией Н. Вильмонта, Б. Сучкова, А. Аникста ; вступительная статья Н. Вильмонта ; комментарии А. Аникста ; художник А. Лепятский]. - Москва : Художественная литература, 1975-1980. - Том 1: Стихотворения. - 1975. - 523 с., 1 л. портр.
10. Гёте И. В. Собрание сочинений : в 10 томах : перевод с немецкого / [составители Н. Вильмонт и Б. Сучков ; под общей редакцией Н. Вильмонта, Б. Сучкова, А. Аникста ; вступительная статья Н. Вильмонта ; комментарии А. Аникста ; художник А. Лепятский]. - Москва : Художественная литература, 1975-1980. - Том 2: Фауст : трагедия /перевод с немецкого Б. Пастернака. - 1976. - 507 с.
11. Гёте И. В. Собрание сочинений : в 10 томах : перевод с немецкого / [составители Н. Вильмонт и Б. Сучков ; под общей редакцией Н. Вильмонта, Б. Сучкова, А. Аникста ; вступительная статья Н. Вильмонта ; комментарии А. Аникста ; художник А. Лепятский]. - Москва : Художественная литература, 1975-1980. - Том 5: Драмы в стихах ; Эпические поэмы : перевод с немецкого. - 1977. - 621 с.
12. Гёте И. В. Собрание сочинений : в 10 томах : перевод с немецкого / [составители Н. Вильмонт и Б. Сучков ; под общей редакцией Н. Вильмонта, Б. Сучкова, А. Аникста ; вступительная статья Н. Вильмонта ; комментарии А. Аникста ; художник А. Лепятский]. - Москва : Художественная литература, 1975-1980. - Том 7: Годы учения Вильгельма Мейстера : роман / перевод с немецкого Н. Касаткиной. - 1978. - 526 с.
13. Голенищев-Кутузов И. Н. Данте в России // Творчество Данте и мировая культура. - Москва : Наука, 1971. - 458 с.
14. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. - Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2008. - 464 с.
15. Жуковский В. А. Собрание сочинений : в 4 томах / [вступительная статья, с. V-LII И. М. Семенко] ; [подготовка текста и примечания В. П. Петушкова].
- Москва ; Ленинград : Гослитиздат. [Ленингр. отд-ние], 1959-1960. -Том 1: Стихотворения. - 1959. - LII, 480 с., 1 л. портр.
16. Конради К. О. Гёте : перевод с немецкого. - Москва : Радуга, 1987. -Том 2: Итог жизни. - М. : Радуга, 1987. - 646, [1] с. : портр.
17. Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи / издание подготовили Н. В. Королёва, В. Д. Рак. - Ленинград : Наука, 1979. - 793 с.
18. Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений : в 5 томах / редактор текста и комментарии Б. М. Эйхенбаума. - Москва ; Ленинград : Academia, 19351937. - Том 2: Стихотворения. 1836-1841. - 1936. - 278 с.
19. Луначарский А. В. Собрание сочинений : в 8 томах : Литературоведение. Критика. Эстетика / [редакционная коллегия : И. И. Анисимов (главный редактор) и др.] ; Академия наук СССР. Институт мировой литературы имени А. М. Горького. - Москва : Художественная литература, 1963-1967. - Том 6: Западноевропейские литературы : Статьи, доклады, речи, рецензии. (19301933). Зарубежный театр. (1905-1932) / редактор Р. М. Самарин. - 1965.
- 639 с.
20. Луначарский А. В. Этюды критические и полемические. - Москва : Изд-во журнала «Правда», 1905. - 410 с.
21. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения : в 30 томах. 2-е издание. Москва : Госполитиздат, 1954-. Том 4. Москва : Госполитиздат, 1955.
22. Станкевич Н. В. Т. Н. Грановский. Биографический очерк // Т. Н. Грановский и его переписка. - Москва : Товарищество типографии А. И. Мамонтова, 1897. - Том I. - 276 с.
23. Толстой Л. Н. Собрание сочинений : в 22 томах / редколлегия : М. Б. Храп-ченко (главный редактор) [и др. ; комментарии А. В. Чичерина]. - Москва : Художественная литература, 1978-1985. - Том 22: Дневники, 1895-1910 / [составление и комментарии А. И. Шифмана]. - 1985. - 559 с.
24. Тургенев И. С. Фауст, трагедия. Соч. Гёте. (Перевод первой и изложение второй части М. Вронченко) // Полное собрание сочинений и писем : в 28 томах / Академия наук СССР. Институт русской литературы. (Пушкинский дом). - Москва ; Ленинград : Изд-во Академии наук СССР, 1960-1968. -Том 1. - 1960. - 574 с.
25. Холодковский Н. А. Вольфганг Гёте. Его жизнь и литературная деятельность. - Челябинск : Урал, 1998. - (Библиотека Флорентия Павленкова. Биографическая серия / «ЖЗЛ»).
26. Холодковский Н. А. Комментарий к поэме И. В. Гёте «Фауст». - 2-е издание.
- Москва : Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. - 281 с.
27. Цветаева М. И. Два «Лесных царя» // Сочинения : в двух томах. - Москва : Художественная литература, 1984. - Том 2.
28. Чернышевский Н. Г. Примечания к переводу «Фауста» // Звенья. Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века / под редакцией Влад. Бонч-Бруевича и А. В. Луначарского. - Москва ; Ленинград : Academia. 1933.
29. Эккерман И. П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни / перевод с немецкого Н. Ман ; вступительная статья Н. Вильмонта ; комментарии и указатель А. Аникста. - Москва : Художественная литература, 1986. - 669 с.
- (Литературные мемуары).
30. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона - в 86 полутомах с иллюстрациями и дополнительными материалами. Том 16. - Санкт-Петербург : АО «Ф. А. Брокгауз — И. А. Ефрон». 1890-1907.
31. Goethe J. W. Von (1832) Faust. Der Tragödie zweiter Teil. Stuttgart : 544.
