CC BY
40
Л. В. Никифорова,
доцент кафедры теории и истории культуры
ГУМАНИТАРНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ В СИСТЕМЕ ПОНЯТИЙ ИННОВАЦИОННОЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ПРОГРАММЫ
Система понятий, на которые опирается инновационная образовательная программа, связана с кругом работ, составляющих теорию постиндустриального общества. Речь идет о понятиях устойчивое развитие (университета, системы образования, российского общества), адаптация к стремительно изменяющимся условиям среды, качество жизни, качество личности.
Важно отметить, что все эти понятия не есть термины в привычном смысле слова — они не связаны с конечными (лат. terminus — предел), т. е. однозначными значениями, но сохраняют то, что М. Блок называл «таинственностью» простого слова1. Для их понимания важен контекст, в котором они сформировались в систему.
В виде связанной системы понятий они появились в 1970-е гг. в докладах Римскому клубу и первых конференциях ООН по окружающей среде. Осознание «пределов роста» индустриальной цивилизации поставило мир перед необходимостью построения научного проекта будущего2. Результаты математических моделей, показавшие надвигающийся коллапс биосферы, поставили вопрос радикально — речь шла не о лучшем или худшем будущем, но о самой возможности будущего.
Тогда была поставлена проблема устойчивого развития.3 в условиях надвигающихся стремительных (экспоненциальных) изменений среды. Под средой понималась природная среда — биосфера. При этом полагалось, что имеющихся
природных ресурсов достаточно для того, чтобы обеспечить каждому человеку «достойный уровень комфорта». Человечество может расти и развиваться духовно, но не за счет наращивания материального производства и безграничного использования природных ресурсов. Качество жизни (под этим в «Пределах роста» понималась возможность жизни будущих поколений) непосредственно зависит от качеств личности, понимающей свою ответственность перед потомками.
Основным способом перехода человечества к новому типу взаимоотношений с природой должна была стать переоценка ценностей, отказ от консьюмеристских ценностей в пользу духовных. От этого зависит даже не качество жизни, но сама ее возможность. Отсюда следовала необходимость обратить весь потенциал гуманитарных наук на воспитание, образование, просвещение, творчество. Только в этом случае будущее возможно, и медлить уже нельзя.
В русле этого направления исследований проблема гуманитарных технологий не ставилась. Также не обсуждалась парадоксальность постановки задачи масштабного массового перевоспитания человечества. Наиболее сложными казались проблемы экономии природных ресурсов, поиск возобновляемых источников энергии.
На рубеже 1960-1970-х гг. та же система понятий прозвучала в ином контексте — в исследованиях развитого индустриального общества, констатировавших глубо-
кий кризис социума. Интересующая нас система понятий «работает» в исследованиях так называемой революции управ-
4
ленцев , которая раскрывается как появление нового правящего класса, новой элиты, выработавшей особую модель устойчивого развития в условиях непредсказуемых и неблагоприятных изменений. Дж. Гэлбрэйт называл этот класс «новой технократией»5, И. Валлерстайн «новым средним классом».
«Новая технократия» Дж. Гэлбрэйта — это особая общность, которая оказалась в ситуации ограниченности ресурсов, в ситуации непредсказуемых и неблагоприятных изменений. Здесь в качестве среды выступает уже не биосфера, но общество. В капиталистической экономике управленцы лишены традиционных ресурсов власти: капитал монополизирован собственниками, а насилие — государством. Некоторые из них хорошо разбираются в производстве, в экономических процессах, именно от их решений и действий зависит эффективность работы корпорации, но положение управленцев всецело в руках акционеров и владельцев корпораций, часто менее компетентных. Необходимость сохранить устойчивость в условиях неустойчивости и ненадежности собственного положения в системе привела к выработке особых адаптивных стратегий, и открытию нового ресурса власти — знания. В этих исследованиях убедительно показано, что для развитого индустриального общества закономерным и системообразующим процессом является процесс «смещения власти» от легитимных
6
структур власти к нелегитимным .
Итак, подсистемой, нуждающейся в обеспечении устойчивого развития, здесь выступает класс управленцев, «новая технократия», а не человечество; системой — корпорация (ТНК), общество (государство), а не биосфера. Процессы адаптации связаны не с природной, но с социальной средой. Оттого-то они не столько процессы, сколько технологии — осознанно выработанный механизм.
Термин адаптация хорошо знаком культурологам. В одном из определений культура раскрывается как адптивно-адаптирующий механизм человеческой деятельности. Двойное слово, звучащее для нашего слуха довольно громоздко, необходимо было, чтобы подчеркнуть и умение приспосабливаться к окружающей среде, и умение использовать окружающую среду для собственных нужд. Возможно, в английском языке, откуда родом термин адаптация, это слово подразумевает оба значения. Но в русском языке термин адаптация понимается однозначно — как приспособление к условиям среды. Поэтому для выражения двух векторов культурогенеза потребовалось понятие адптивно-адаптирующий.
У Дж. Гэлбрэйта адаптация как стратегия деятельности «новой техноструктуры» означает следующий механизм приспособления: нестабильные, неустойчивые, условия среды, чреватые непредсказуемыми последствиями, вынудили определенный слой людей выработать умение приспосабливать социальную среду к собственным неафишируемым целям. Стратегии такой адаптации — это манипуляция представителями легитимной власти и умение уходить от ответственности. Императив устойчивого развития потребовал нарушать интересы собственников капитала и интересы общества в целом (в смысле господства ТНК, разрушающих институт государства, природную среду и т. п.) во имя собственных неафишируемых целей. Адаптивные стратегии новой техноструктуры Дж. Гэлбрэйт назвал социальными стратегиями, в том смысле, что они основаны на знании и понимании тончайших струн человеческой души и взаимоотношений между людьми.
Требует комментариев название, которое Дж. Гэлбрэйт дал новому правящему классу, — «новая технократия». Понятие технократия довольно активно употреблялось в научной литературе 1930-х гг., в значении власти техники — не только машин и механизмов, но самого «принци-
па техники» — торжества рациональности, целесообразности, обратной стороной чего является безразличие по отношению к морали, ценностям. Для М. Вебера понятие «технология власти» означало тор-
7
жество рациональности и прогресс , но у Ф. Юнга8, у К. Шмидта9, у Н. Бердяева10 «технократия» и «технология» понимались как проклятие рациональности.
Не это имел в виду Дж. Гэлбрэйт, не случайно он называл элиту развитого индустриального общества новой технократией. К 1960-м произошел своеобразный пересмотр понятий «техника», «технология». В качестве важнейшей технологии была понята организация социальных процессов. Начиная с 1960-х гг. в работах западных социологов понятие технологии используется преимущественно в значении управления социальными процессами, управления людьми.
В чем же отличие технократии по Ф. Юнгу или К. Шмидту от «новой технократии» по Дж. Гэлбрэйту? Принципы управления прежней технократии рациональны, экономоцентричны, они сводят человека к функции, к перечню анкетных данных. Ее умение управлять людьми — это умение управлять массами, что к 1960-м гг. открытием уже не являлось. Власть новой техноструктуры основана на умении управлять личностями, на понимании сложности и уникальности человека, связана не с серийным, но со «штучным» подходом к объектам управления. Ведь «класс управленцев» имеет дело с владельцами крупных капиталов, с представителями власти, с крупными учеными и общественными деятелями, а не только с массой.
Умение манипулировать людьми появилось, конечно, не вчера и не вчера стало действенным средством добиваться власти. Природа этих умений или способностей может быть отчасти интуитивной, но в современном обществе она вооружена новейшими достижениями гуманитарных наук. Именно в этом смысле можно говорить о том, что на смену социальным тех-
нологиям, адресованным массовому обществу индустриальной эпохи, пришли гуманитарные технологии постиндустриальной эры.
Анализ развитого индустриального общества был призван показать губительность подобных тенденций. Если не изменить этот вектор развития, не преодолеть дурную закономерность «смещения власти» к нелегитимным структурам, любые разумные, благие, жизненно важные для человечества проекты будущего будут рассыпаться при столкновении с реальностью двойных стандартов.
Работы Дж. Гэлбрэйта, У. Бека, И. Вал-лерстайна это не столько теория постиндустриального общества, сколько исследование пределов общества индустриального, его разрушительных тенденций, не менее опасных для будущего, чем надвигающийся коллапс биосферы.
Собственно теория постиндустриального общества, представленная в классическом виде работами Д. Белла, Э. Тоф-флера, С. Хаттингтона, Ф. Фукуямы, оперирует той же системой понятий, но вновь иначе. Первые работы этого круга появились в тех же 1970-х гг.
Под изменениями среды в них понимаются не столько возможные изменения природной среды под действием технического прогресса, но разрушение привычных социальных связей и социальных общностей — семейных, родственных, дружеских, профессиональных, национальных. Темп перемен насколько стремителен, что человек воспринимает мир как неустойчивый и непредсказуемый. Природа стремительных изменений в этих работах не обсуждается — сами изменения рассматриваются как симптомы будущего. Проблема адаптации к стремительно изменяющимся условиям среды объясняется необходимостью принять уже вторгнувшуюся постиндустриальную реальность и найти свое место в меняющемся мире.
Заметим, что в работах, связанных, как писал Ю. Хабермас, с «философским дис-
курсом о модерне», т. е. с анализом процессов модернизации новоевропейской культуры, приведших к индустриальному обществу, все эти «сипмтомы третьей волны» уже были описаны и проанализированы. Но не как будущее, а как разрушительные тенденции новоевропейской рациональности, как прямое следствие «технологического», субъект-объектного отношения человека к природе, обществу, к другим людям.
Первые два «случая» использования интересующей нас системы понятий были связаны с анализом причин кризиса индустриального общества и с поиском выхода их тупика. Третий — теория постиндустриального общества — является проектом, в котором доведенные до предела разрушительные тенденции модернизации декларированы как среда существования человечества.
Для того чтобы приспособиться к изменениям, необходимы особые качества личности — Э. Тоффлер называет их «новой темпоральностью». Ее симптомы — стремление к динамичному темпу жизни, умение чувствовать себя комфортно в вихре перемен, способность покинуть любое место (в том числе место работы, дом, родину, профессиональную и любую иерархию), умение разорвать всяческие социальные и личные связи, психологическая способность не придавать всему этому серьезного значения, быть «чужим среди чужих»11. Ф. Фукуяма дополняет эти качества еще одним — агрессивностью и четко осознаваемым экономическим интересом, позволяющим безболезненно расстаться с «интеллектуальными миражами» всех форм протекционизма12. Взаимоотношения между людьми должны строиться на основе рационального сотрудничества, приносящего взаимную выгоду в конкурентной борьбе13.
У Тоффлера встречается понятие качество знания в контексте идеи о знании как ресурсе власти. Власть высокого качества — это достижение цели с минимальными источниками власти. Такую власть
дает знание. «Зачастую знания можно использовать так, чтобы другие люди были вынуждены действовать желательным для вас способом, а не в собственных интересах. Знания дают власть высочайшего качества»14. «Знания часто могут использоваться для того, чтобы заставить другую сторону полюбить вашу последовательность операций при выполнении действия. Они могут даже убедить человека в том, что он сам придумал эту последователь-ность»15.
Эффективность (образования, обучения) еще одно понятие инновационной программы. Оно позаимствовано из экономической сферы. Если эффективность понимать как достижение цели при минимальных затратах, то важнейшим свойством эффективного знания является то самое качество, о котором писал Э. Тоффлер.
Обладателю особого качества знания, пишет Э. Тоффлер, не нужно прямое или «жесткое насилие», не нужны деньги. Точнее он получает доступ и к тому, и к другому, пуская в ход «мягкое рабство» интеллектуальных технологий. В этой сфере и происходит формирование постиндустриальной «экономики услуг», ориентированной на выпуск несерийной интеллектуальной высокотехнологической и высокостоимостной продукции16. Здесь разворачивается «свободное творчество» постиндустриальной элиты, ведущее к перераспределению доходов в пользу «класса интеллектуалов». Причем растущий разрыв между бедностью и богатством в современном мире является, как пишет В. Л. Иноземцев, не целью деятельности элиты, а побочным результатом
17
ее творческой самореализации .
Это качество не абстрактного, но личностного знания — важнейшим его компонентом является осознананное умение ставить двойные цели, осознанное отношение к знанию, к ценностям, к целям как к ресурсу и как к капиталу. Качество здесь — не уровень знания или его глубина (профессионализм), и даже не область
знания (профессия), но «свободное обращение с целями»18. Понятие качество знания в теории постиндустриального общества используется как эвфемизм. Качество знания — это не знание о чем-то, но умение использовать любое знание о... для того, чтобы приспособить систему к собственным целям.
Это примерно то же, что подразумевал Дж. Гэлбрэйт под адаптивными стратегиями новой элиты: благодаря особому качеству знания «новая техноструктура» узурпировала роль субъекта в социуме. От тех, кто наивно полагает под качеством знания его глубину или научность, власть ускользает незаметно.
Важно помнить о следующем тезисе, характеризующем постиндустриальное общество: оно неоднородно, в нем формируются новые отношения господства и подчинения. Линия разрыва между социальными слоями, между элитой и всеми остальными теперь пролегает на личностном уровне. Знание как ресурс власти Э. Тоффлер и В. Л. Иноземцев вслед за ним называют «демократичным»: оно доступно большому количеству людей, может накапливаться и генерироваться бесконечно. «Однако не все они [люди] могут в одинаковой степени эффективно воспользоваться теми знаниями, доступ к которым открыт перед ними. <...> Граница пролегла уже не между лицами, имеющими высшее образование и не имеющими его, а между получившими образование (сколь угодно совершенное) и проявившими некие специфические качества»19.
Следует отметить, что ни в одном из указанных контекстов прямо не используется понятие «гуманитарные технологии». Однако весьма близкие к нему обнаружить можно.
Во-первых, это изменения содержания понятия технологии, о котором выше шла речь, это социальные технологии у Дж. Гэлбрэйта, интеллектуальные технологии у Э. Тоффлера. Вот, что писал по этому поводу А. Гор: «Рассматривая то, как наука изменила наше взаимоотноше-
ния с природой, полезно уточнить понятие “технология”. В дополнение к орудиям труда и устройствам нам следует включить в него также системы и методы организации, которые увеличивают нашу возможность навязывать миру свою волю. Любой набор процессов, способствующий расширению наших возможностей и облегчающих выполнение определенных задач, можно считать технологией. Даже новые системы мышления, вроде рыночной экономики или демократии, могут
пониматься как средство достижения оп-
20
ределенных результатов» .
З. Бжезинский широко пользуется словосочетаниями типа «гуманитарная интервенция», «гуманитарные интересы».
Так называют военные нападения США 1990-х гг. на Сомали, Гаити, Югославию, война в Ираке. Речь идет о том, что военное вмешательство США в дела суверенной державы оправдано высокими (т. е. гуманитарными) задачами — защитой «универсальных идей демократии и свободного рынка». «Внешняя политика — это политика, призванная учить остальной мир американским добродетелям»21.
«Гуманитарные технологии» войны в постиндустриальной культуре мелькнули у Э. Тоффлера в одной из последних книг «Война и антивойна». Под ними понимаются «интеллектуальные методы» ведения войны, позволяющие добиться цели без применения массовой военной техники. «Врага в принципе можно поставить на колени путем разрушения и вывода из строя
22
средств командования и управления» . К интеллектуальным методам ведения войны относятся и высокоточное оружие, способное поражать на огромном расстоянии локальные цели (технология в прямом значении), и дезорганизация армии противника (второе значение слова «технологии»).
Само по себе словосочетание гуманитарные технологии может выглядеть нейтральным, если бы не тот контекст, в котором оно проясняется. В приведенным выше перечне примеров речь идет преимущественно о технологиях манипуля-
ции, которые называть своим именем в приличном обществе не принято.
Участники конференции в СПбГУ 2001 г. не нашли ответа на вопрос, откуда взялось понятие «гуманитарные технологии». Они пришли к мнению, что это «удачный брэнд», «игра на повышение ставок интеллектуалов в политическом пространстве»23. Появление этого словосочетания Л. В. Сморгунов объясняет тем, что «встает вопрос о продаже гуманитарных идей на рынке. И не важно, в какой форме (мифология, сциентизм и др.). Гуманитарий должен знать, что востребовано в данный момент рынком, и он готов реагировать на запросы рынка»24.
Характерно, что таинственное понятие «притягивает» к себе лексику рынка и игорного бизнеса. Идет самоорганизация содержания.
В ходе дискуссии выявились две позиции относительно содержания понятия «гуманитарные технологии». Одна позиция связана с попыткой подобрать понятное и, добавим, гуманное, содержание. Тогда синонимами гуманитарных технологий становятся «культурная политика», «методы или технологии обучения», «образовательные технологии». Но остается непроясненным, что же содержательно добавляет вводимое понятие к уже имеющимся.
Другая позиция связана с пониманием роли гуманитарного знания в современном обществе — не ожидаемой роли, но уже реально присутствующей. «Гуманитарные технологии — это набор тщательно выверенных и научно обоснованных приемов непрямого воздействия гуманитарных технологов на общество (через управление социальным поведением)»25. «Гуманитарные технологии — это практики, стремящиеся перепрограммировать политическое или, возможно даже, социальное пространство»26. В качестве результатов гуманитарных технологий обсуждается «производство символов»,
«производство событий», а также «манипулирование символами», «манипулирование информацией» и т. д. Наиболее
масштабными результатами гуманитарных технологий считаются демонтаж СССР и череда «оранжевых» революций.
И первое, и второе содержание понятия гуманитарных технологий отводит обществу роль объекта воздействия, разница в целях — благих или дурных.
Требует внимания соотношение понятий манипуляции и гуманитарных технологий. Манипулятивные технологии считаются порождением индустриального общества, наиболее совершенными примерами их реализации считаются гитле-
27
ровская Германии и СССР . Следовало бы, конечно, вспомнить «технологии» формирования одномерного человека, о которых писал Г. Маркузе, имея в виду западные, так называемые демократические общества. Технологии работы с массами в индустриальном обществе определяются как линейные, монологические.
«На смену простым манипулятивным технологиям приходят гуманитарные коммуникативные технологии, поскольку в условиях постиндустриального и информационного общества усиливается тенденция к индивидуализации человеческой жизни и растет потребность в ком-28
муникации» . «Гуманитарные технологии способствуют созданию новых структур и отношений, обращенных не к “массе”, а к
29
личности и группе» .
Представляется, что проблема лежит в другой плоскости. Отличие манипуляции не от гуманитарных технологий, а от убеждения, пропаганды, прямого насилия заключается в сокрытии истинных целей того, кто манипуляцию осуществляет. Коммуникативная структура воздействия — монологическая или диалогическая, с обратной связью или без, прямая, линейная или сетевая — это частности.
В постиндустриальном обществе, в обществе сетевых структур меняются стратегии и тактика воздействия. Оно имеет формы, адресованные и массам, и группам, и отдельным личностям. Учитывает обратную связь или умеет создавать ее видимость, используя «общественное
мнение». Но пока нам неизвестны цели или пока декларируемые цели находятся в явном противоречии с действиями и их результатами, то это или некомпетентность или манипуляция.
Ключ к содержанию понятия гуманитарные технологии лежит в области целей, которые ставит перед собой субъект — гуманитарный технолог или, скорее, гуманитарная организация, гуманитарный институт.
Размышляя над этой проблемой, следует помнить, что гуманитарное знание ХХ в. открыло одну особенность человека — в своих решениях, поступках, в своей позиции он «несвободен» от культурно-исторического контекста. Он многое принимает на веру, не подвергая сомнению и не задумываясь. Это касается не только обывательского отношения к жизни, но и научного взгляда на мир. Человек ставит цели из «горизонта» жизненного мира, переступить через который не всегда в его власти.
Обсуждая цели, которые, мы полагаем, будет ставить перед собой гуманитарный технолог, необходимо делать поправку на условия рынка и конкуренции. И в теории постиндустриального общества, и в законодательных документах по модернизации образования, и в инновационной образовательной программе нашего университета постулат рынка и свободной конкуренции принимается без возражений.
В русле общего гуманитарного движения к «разоблачению модерна» свободный рынок был понят как жизнеобразующий миф западной цивилизации, как еще одно проклятие рациональности, требующее преодоления наряду с «принципом
30
техники» . В теории постиндустриального общества эти выводы полностью проигнорированы, но декларирована «общая эволюционная закономерность, . веду-
щая в сторону свободного рынка и либеральной демократии»31.
Цели такого общества хорошо известны. Как писал И. Валлерстайн, это система,
««инструменты которой приспособлены к тому, чтобы в среднесрочной перспективе вознаграждать тех, кто считает главным делом накопление капитала, и карать всех тех, кто пытается отстаивать другие приорите-ты»32. Это «мир победителей и побежденных, . мир тех, кто имеет, и тех, кто не имеет, тех, кто достиг успеха, и тех, кто взирает
33
со стороны» . «Рынкам свойственная алчность, им чуждо понятие справедливости. Перед ними никогда не ставилась задача обеспечения общности, целостности, красоты, справедливости, не говоря уж о святости; да они и не могут быть такими. Если рынки приносят какую-то пользу китам или дикой природе, Богу или нашим внукам, то только
34
по чистой случайности» .
В свободном рыночном обществе приоритет личных целей над всеми остальными является системообразующим процессом, а умение соотносить личную выгоду с интересами общества — частным случаем. Желание разрабатывать гуманитарные технологии и вооружать ими выпускников педагогического университета связано с необходимостью решить парадоксальную задачу. Необходимо либо осознанно принять указанные выше цели, а вместе с ними дальнейшее расслоение общества, право сильного и успешного, либо опровергнуть теорию современного капитализма, доказав его благотворность для личности и общества в целом.
Напомню, что научное знание, пережившее постмодерн, не является больше объективным и безличным. Научное знание личностно. Оно, как писал М. Полани, лишает ученого невинности — лишает возможности переложить ответственность на абстрактную теорию35. Современный гуманитарий ответственен перед обществом не только за выработку своей теории, но и за доверие к чужой. Добавлю также, что ссылаться на незнание каких-то теорий, осуществляя гуманитарные проекты, современный ученый просто не имеет права.
Примечания
1. Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1973. С. 86.
2. Пределы роста / Д. Медоуз, Д. Л. Медоуз и др. М., 1991; Коптюг В. А. Конференция ООН по окружающей среде и развитию: Информационный обзор. Новосибирск, 1992.
3. О многообразии содержания понятия «устойчивое развитие» см.: Рабош В. А. Синергетика устойчивости. Философский анализ. СПб., 2007.
4. Валлерстайн И., Банибар Э. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М., 2004.
5. Гэлбрэйт Дж. Новое индустриальное общество / Общ ред. и вступ. ст. Н. Н. Иноземцева, С. М. Меншикова, А. Г. Милейковского. М., 1969; Гэлбрэйт Дж. Экономические теории и цели общества. М., 1979. [первое изд. 1973 г.]
6. См. также: Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000; Мандел Э. Власть и деньги. Общая теория бюрократии. М., 1992.
7. Вебер М. Государство чиновников и политическое лидерство // Вебер М. Политические работы (1895-1919). М., 2003. С. 129.
8. Юнгер Ф. Совершенство техники. Машина и собственность. М., 2002.
9. Шмидт К. Политическая теология: Сборник. М., 2000.
10. Бердяев Н. Человек и машина. Проблема социологии и метафизики техники // Вопросы философии. 1989. № 2. С. 147-163.
11. Тоффлер Э. Футурошок. СПб., 1997. С. 144.
12. Фукуяма Ф. Конец истории, или Последний человек. М., 2004. С. 177.
13. Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2003. С. 238-239.
14. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001. С. 37.
15. Там же. С. 575.
16. Райх Р. Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 510; Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Там же. С. 496.
17. Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. М., 1999. С. 13-14.
18. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 22.
19. Иноземцев В. Л. Указ. соч. С. 146.
20. Гор А. Земля на чаше весов. В поисках новой общей цели // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 559-571.
21. Бжезинский З. Нужна ли Америке внешняя политика. М., 2002.
22. Тоффлер Э. Война и антивойна. Что такое война и как с ней бороться на рассвете XXI века. М., 2005. С. 113.
23. Гуманитарные технологии и политический процесс в России. СПб., 2001. С. 6-8.
24. Там же. С. 8.
25. Там же. С. 11.
26. Там же. С. 15.
27. Там же. С. 21-34.
28. Там же. С. 28.
29. Там же. С. 30.
30. Поланьи К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. СПб., 2002.
31. Фукуяма Ф. Конец истории, или Последний человек. С. 95. Как писал Ф. Фукуяма, слово «капитализм» приобрело столько отрицательных коннотаций, что заменено сегодня на экономику свободного рынка и демократическое общество (Там же. С. 87).
32. Валлерстайн И. Указ. соч. С. 176.
33. Д. Белл цитирует американских антропологов Л. Тайгера и Р. Фокса.
34. Вайцзеннер Э. фон, Ловинс Эймори Б., Ловинс Хантер Л. «Фактор четыре» в два раза больше богатства из половины ресурсов // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 629.
35. ПоланиМ. Личностное знание. М., 1985. С. 279.
