CC BY
362
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2017. № 5
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ С.В.Туманов*, А.А.Оносов**, Н.Е.Савина***
ГУМАНИТАРНАЯ ЭКСПЕРТИЗА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ И ПРАКТИКИ ИХ РЕАЛИЗАЦИИ
Статья посвящена анализу гуманитарной экспертизы как формы комплексной, т.е. междисциплинарной научной деятельности, направленной на оценку социальных процессов и способов их регулирования с точки зрения их соответствия интересам человека, социальных групп, населения страны, перспективам ее развития. Гуманитарная экспертиза позволяет своевременно получить ответы на значимые для практической деятельности вопросы: какими позитивными и негативными последствиями может обернуться та или иная инновация, укреплению каких ценностей она будет способствовать? Авторы видят свою задачу в том, чтобы обозначить теоретические заделы, накопленные в данной области за последние три десятилетия, указать на дискуссионные проблемы, а также обратить внимание на попытки внедрения гуманитарной экспертизы в управленческую практику, не получившие развития при их очевидной социальной желательности.
Ключевые слова: гуманитарность, гуманизм, диалог, методология, риск, ценность, экспертиза.
S.V. T u m a n o v, A.A. O n o s o v, N.E. S a v i n a. Humanitarian expertise: theoretical ideas and practices of their realization
The article deals with the analysis of humanitarian expertise as a form of integrated or interdisciplinary academic studies designed at the evaluation of social processes and the ways of their regulation in the aspect of the relevance for the interests of a person, social groups involved, a country population, country development prospects. Humanitarian expertise enables to answer questions of practical importance timely: what positive and negative effects this or that innovation can have, what values it fosters. The authors' primary focus is on outlining theoretical ideas worked out in the three latest decades, specifying some disputable issues, noting those efforts to implement humanitarian expertise into manage-
* Туманов Сергей Владимирович — доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (903) 171-08-08; e-mail: st156@mail.ru
* Оносов Александр Аркадьевич — кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: + 7 (926) 231-20-25; e-mail: o.ksandr@yandex.ru
*** Савина Наталья Евгеньевна — научный сотрудник философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: + 7 (903) 759-42-82; e-mail: n_savi@rambler.ru
ment practice which have not been supported despite their evident social relevance.
Key words: humanism, humanitarianism, dialogue, methodology, risk, value, expertise.
Процессы, протекающие в современном российском обществе, определяющие характер его жизнедеятельности, так или иначе, регулируются комплексом управленческих решений, к сожалению, не всегда эффективных. Общественная реакция на негативные последствия таких решений, их предметный анализ показывают, что у них зачастую отсутствовала предварительная научная проработка, а также не было всестороннего изучения и самих процессов. Необходимость повышения эффективности управления обостряет потребность введения в социальную практику института гуманитарной экспертизы, позволяющей оценивать характер происходящих в обществе изменений и возможные последствия (позитивные и негативные) решений, направленных на их регулирование.
Все чаще высказывается мысль о том, что гуманитарные экспертизы должны включать в себя оценку социально значимых проектов, принимаемых на длительную перспективу, с точки зрения их соответствия интересам человека, социальных групп, вовлекаемых в определенные процессы, интересам населения страны, перспективам ее развития. Такие экспертизы позволят своевременно получить ответ на еще один практически немаловажный вопрос: укреплению каких ценностей будет способствовать реализация проекта?
При этом речь идет не об «изобретении велосипеда», а об оценке с единых методологических позиций всего того, что уже было наработано научным сообществом, тяготеющим к проблематике гуманитарной экспертизы (ГЭ).
Даже простой библиографический анализ показывает, что сделано уже немало. Исследуются специфика экспертного знания, объективные причины его возникновения и широкий комплекс факторов, определяющих характер и формы развития и использования экспертного знания в современных практиках (см., например: Литвак, 1982, 1986; Масленников 2001). Рядом авторов (И.И. Аш-марин, Н.Г. Багдасарьян, В.И. Бакштановский, С.Л. Братченко, А.А. Воронин, О.М. Дерябина, Т.М. Дридзе, Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьев, В.А. Луков, Ф.С. Сафуанов, Г.Л. Тульчинский, А.У. Хараш, Б.Г. Юдин и др.) опубликовано немало работ, в которых с той или иной степенью полноты анализируются сам феномен ГЭ, его объект и предмет, цель и задачи, методы проведения, т.е. важнейшие направления, которые составляют методологический каркас исследовательской деятельности.
РФФИ и РГНФ выделяли гранты под эту проблематику. Было проведено несколько семинаров и организована научная конференция «Экспертное знание и его трансформация в современную эпоху» (18—19 сентября 2004 г.), в ходе которых сформировался круг единомышленников, разработавших проект программного документа профессиональной организации — «Гильдии специалистов психологической и комплексной гуманитарной экспертизы». Уже 10 лет назад экспертное сообщество было «беременно» ГЭ, но родов не произошло, устойчивая практика ГЭ пока так и не сложилась, да и число публикаций по этой теме за последние годы резко сократилось.
Более того, возникла парадоксальная ситуация: в Российском государственном педагогическом университете им. А.И. Герцена уже несколько лет действует учебно-методический комплекс «Технологии гуманитарной экспертизы и социального аудита». Студентов учат технологии того, что фактически отсутствует в общественной практике.
Это «падение на взлете» научного интереса к ГЭ требует специального анализа. Оно могло быть вызвано совокупностью многих факторов: изменением атмосферы в обществе; продолжающимся кризисом самих гуманитарных наук; какими-то субъективными обстоятельствами. Могла сказаться и позиция фундаторов проблематики, которые считают, что «отсутствие экспертизы лучше, чем неквалифицированная экспертиза», что «развитие института КГЭ в России должно идти путем разработки ее научной методологии... подготовки экспертов» [Д.А. Леонтьев, Г.В. Иванченко, 2008, с. 13].
Такая несуетливая позиция соответствует фундаментальным принципам научного исследования и заслуживает уважения, но, думается, сформулированные выше задачи могут быть решены только в процессе самой экспертной деятельности. Следует отметить, что название сборника, выпущенного по материалам конференции, имело подзаголовок: «От знания к деятельности».
Как известно, древние эллины имели возможность с большой пользой для себя и потомков «опереться» на культурные пласты двух предшествующих им цивилизаций. Сегодня исследователи проблематики ГЭ могут воспользоваться уже существующим серьезным научным заделом. Вместе с тем любое «обращение к истокам» предполагает их критическое осмысление. Оно особенно важно в данном случае, когда детально проработанный проект застопорился или, как говорится, «не пошел».
Поводом для дискуссии становится основной методологический посыл ученых, которые считают ГЭ «особой формой научного познания» [там же, с. 12]. Философия науки давно определилась с тем,
что считать формами такого познания, однако дело не в классификациях, а в сути самой экспертной деятельности. Конечно, в процессе экспертизы неизбежно происходит приращение научного знания, но познание как таковое не является ее непосредственной целью. Главной установкой становится квалифицированное применение уже накопленного научного знания к оценке того, что является объектом экспертизы.
Эксперт, по своей сути, — это профессионал, умеющий найти общее в частном и потому адекватно оценивающий это частное, способный применять и проверять знания на практике, в опыте, достойный благодаря этому доверия неспециалистов. Поэтому специфическая задача экспертизы — служить своеобразным «мостом», одним из «связующих звеньев» между наукой и общественной практикой.
В публикациях, выделяющих специфику ГЭ, встречается не только объяснение различия экспертизы и репрезентативных массовых опросов, но и их противопоставление. «Парадокс экспертизы состоит в том, что субъективное мнение и оценка эксперта, отобранного по профессиональным критериям, благодаря его более объемному и глубокому видению оказываются более объективными, то есть приближенными к реальности, чем согласованное мнение множества рядовых представителей популяции» [там же, 2008, с. 38].
Нельзя не согласиться с тем, что высокопрофессиональный социолог или психолог в какой-то момент может более адекватно осознавать конкретные потребности той или иной социальной группы, чем основная масса ее представителей. Еще очевиднее для них могут быть риски, возникающие в результате деятельности, направленной на удовлетворение этих потребностей. Например, еще на стадии развертывания «МММ» эксперты аргументированно объясняли механизмы ее популярности, предсказывали неизбежные последствия этой аферы.
Но зачем противопоставлять два метода исследования проблемной ситуации, если их можно совместить? Трудно представить себе эксперта, оценивающего какой-либо глобальный проект с точки зрения интересов людей, вовлеченных в его реализацию, который посчитал бы ненужной социологическую информацию о том, как эти люди сами осознают свои интересы. Если бы перед таким экспертом стояла задача предложить варианты компромисса между целью проекта и интересами людей, то указанная выше информация была бы ему просто необходима.
Поэтому работа над проблематикой ГЭ должна проводиться во взаимодействии с социологами, способными аккумулировать уже существующую информацию о результатах тематических массовых
опросов и осуществлять ее вторичный анализ. В случае необходимости такая команда могла бы проводить социологические исследования по соответствующим выборкам.
Важную информацию дают первые опыты исторического анализа практики становления ГЭ в стране и за рубежом (О.М. Дерябина, 2005, 2006; А.А. Воронин, 2013; Г.В. Иванченко, 2006). Они свидетельствуют о том, что в нашем Отечестве ГЭ начала складываться в конце 80-х гг. прошлого века на стыке двух процессов. С одной стороны, в стране утвердилась и юридически оформилась практика судебно-медицинских и правовых экспертиз. Их пример способствовал формированию в управленческих кругах разных уровней запроса на социально-экономические, экологические и даже комплексные экспертизы крупных проектов и кризисных ситуаций.
В последних случаях особенно востребованы были психологи (А.У. Хараш, О.М. Дерябина, Т.М. Дридзе, Е.Б. Сироткина и др.). В числе таких проектов можно отметить изучение проблем, связанных с Чернобыльской катастрофой и ее последствиями (1986, 1988), экспертиза генерального плана развития города Запорожье (1989), исследование ситуации повышенного экологического риска в городе Сосновый Бор Ленинградской обл. в 1990 г. [А.У. Хараш, 1999, с. 87-90].
В те же годы первые шаги в области ГЭ делали сибирские ученые, специализирующиеся в области прикладной этики (В.И. Бак-штановский, А.Ю. Согомонов и др.), которые изучали проблему комплексного освоения Ямала, перспектив будущего малых народов Севера.
Еще одним направлением становления ГЭ в стране стали исследования, нашедшие отражение в сборниках «Биоэтика и гуманитарная экспертиза», выпускавшихся с 2008 г. ИФ РАН. Принципы ГЭ применялись к научным исследованиям в области биологии, экологии, к медицинским, психологическим и другим практикам, оценке современных технологий, способных модифицировать «природу человека».
С другой стороны, получала все большее распространение практика имитации отраслевыми ведомствами имиджа современной управленческой структуры, строящей свою деятельность на сотрудничестве с «передовой наукой», а также на учете интересов населения. Как отмечала одна из активных участников многих проектов Т.М. Дридзе, экспертиза нередко «проводится тогда, когда уже полным ходом идет реализация экспертируемого проекта», и носит она характер его одобрения «независимыми экспертами с высокими учеными званиями, а в сущности, дилетантами, не знающими ни локальной ситуации, ни подоплеки задания на про-
ект, ни обоснованных вариантных возможностей и к тому же не располагающими для выяснения всего этого необходимыми средствами и временем» [Т.М. Дридзе, 1992, с. 77—78].
Следует отметить, что и мотивы проведения ГЭ порой были условно гуманитарными. Так, в 1991 г. сотрудники Центра прикладной этики Тюменского научного центра СО РАН по заказу правительства России изучали возможные последствия либерализации цен, прогнозировали поведение людей после дня «Х». Экспертиза была «подчинена идеологическим аспектам программы реформ». Как эта программа была связана с интересами населения страны, хорошо известно [В.И. Бакштановский, 1992, с. 215—222].
Издержки первых практических опытов в области ГЭ не могли не вызвать к ним скептического отношения (см.: [А.П. Девятков, 1992, с. 149—152]) и даже пессимистического вывода о том, что в настоящее время гуманитарная экспертиза может преуспеть только в форме симуляции [А.Б. Франц, 1992, с. 210—214]. Впрочем, такие оценки не получили в литературе широкого распространения.
Каким бы противоречивым ни был процесс становления ГЭ, многие ее методологические принципы и технологические приемы разрабатывались не умозрительно, а в ходе практической деятельности, апробировались в реальных условиях. В этом их очевидная сила и не столь очевидная, но все-таки заметная слабость. Например, обращают на себя внимание «ограничения», которые фундаторы ГЭ накладывают на определение самой сути такой экспертизы, ряда ее важных сторон.
В частности, ряд авторов считают, что предмет ГЭ — это «реальное или возможное (потенциальное) влияние социальных событий на психологические процессы, свойства и состояния людей и влияние социальных процессов, свойств и состояний людей на социальные события» [Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьев, Ф.С. Сафуанов и др., 2005, с. 89—110]. Подобная постановка вопроса вполне справедлива для психолога, тем более что в целом ряде текстов Д.А. Леонтьев прямо называет такую экспертизу «психологической и комплексной гуманитарной». В этой экспертизе психология, безусловно, занимает центральное место, и комплексной она является лишь постольку, поскольку социальные процессы изучаются всей совокупностью гуманитарных наук, каждая из которых вносит свой вклад в решение поставленной задачи [Д.А. Леонтьев, Г.В. Иванченко, 2008, с. 10].
Справедливости ради стоит отметить, что еще в начале 1990-х гг. свое право на «первородство» в отношении ГЭ и свою руководящую роль в ее проведении обозначили и специалисты по приклад-
ной этике. Эта позиция была изложена в сборнике «Гуманитарная экспертиза: возможности и перспективы», изданном в Новосибирске.
Вряд ли представители других гуманитарных наук согласятся на отведенную им «служебную» роль. Более того, очевидно, что при проведении ГЭ, например, гражданского кодекса партию первой скрипки будут исполнять правоведы. При этом подлинную меж-дисциплинарность можно обеспечить только в том случае, если функция координатора исследования будет возложена на представителей той гуманитарной области знания, которой нет нужды «тянуть одеяло на себя», потому что она по определению призвана решать общеметодологические задачи, обеспечивать методическое единство проекта.
Предмет, задачи ГЭ авторами публикаций часто определяются как оценка «проектов решений, проектов законодательных актов, программ, проектов соглашений и других документов» [Д.А. Леонтьев, 2006, с. 444]. Спору нет, большинство таких материалов должно проходить независимую ГЭ, дабы избежать возникновения новых и обострения уже существующих социальных проблем и конфликтов. При этом надо иметь в виду, что сам факт экспертизы еще не уберегает от подобных последствий.
Например, комплексное экспертное изучение влияния Олимпийских игр «ОСТ. Сочи-2014» проводилось МГУ имени М.В. Ломоносова с 2009 г. Его результаты, кроме всего прочего, показывают, что ряд проблем, потребовавших для своего решения серьезных материальных затрат, можно было бы предвидеть, если бы такое исследование началось уже на стадии подготовки заявки на проведение подобных международных спортивных соревнований. Речь идет о ценностных жизненных ориентациях жителей Сочи. В отличие от населения таких промышленных центров, как Череповец или Миасс, население которых из поколения в поколение трудится на производственных предприятиях, значительная часть жителей курортных городов живет за счет обслуживания отдыхающих. Эти люди быстро поняли, что происходящие в Сочи перемены несут реальную угрозу их традиционному мелкому «бизнесу». Они оказались психологически не готовы к временным, но ощутимым неудобствам, связанным с реконструкцией города. Эйфория, вызванная победой в конкурсе на право проведения игр, быстро прошла, и многие жители Сочи предпочли выбрать позицию стороннего наблюдателя. Реально в процессе подготовки к играм участвовало не более 7% работоспособной части населения города.
Возникает резонный вопрос: почему предметом ГЭ должны быть только проекты масштабных преобразований, почему в сферу ГЭ не могут быть включены сами глобальные явления или процессы,
протекающие в российском обществе? Можно согласиться с А.А. Ворониным, который еще шире раздвигает границы предмета ГЭ, понимая его как «состояние, а также изменение потенциала страны в целом. и в этом качестве он может стать эффективным инструментом стратегической и тактической корректировки всей социальной политики государства» [А.А. Воронин, 2013, с. 88-89].
Думается, что рассмотрение труда не как формы жизнедеятельности человека вообще, а с точки зрения его современного состояния, сведенного к элементарной функции источника существования, фактически не предполагающей саморазвитие работника, просто обязано стать предметом ГЭ. Каким образом мы собираемся переходить к экономике, основанной на знании, как будем осуществлять необходимую модернизацию страны, если сегодня чуть ли не единственным стимулом к труду стал размер оклада? Даже реформа академической и вузовской науки выглядит прежде всего как борьба за повышение заработной платы ученых?
Не без основания мы сейчас иронизируем по поводу тех жителей Украины, которые захотели получать зарплату и пенсии, как в Евросоюзе, но работать намерены «как всегда». Однако в России протестантская этика с ее культом труда тоже никогда не пользовалась особой популярностью. И значительная часть молодежи, легко усвоившая западную ориентацию на личный жизненный успех, пока имеет смутные представления о реальных средствах его достижения.
Так, результаты исследования жизненных планов и ценностных ориентаций студентов выпускного курса МГУ имени М.В. Ломоносова показывают, что профессиональная деятельность и связанные с нею приоритеты уже не входят в число основных смысложиз-ненных ценностей большинства из них. В сознании этих молодых людей достижение жизненного успеха фактически не ассоциируется с трудом. Вряд ли стоит доказывать, что система ценностей молодежи складывается не в университете и что отношение к труду формируется в первые годы жизни ребенка.
Есть еще одно явление нашей повседневной жизни, мощно воздействующее на массовое сознание, которое давно напрашивается на подлинно независимую ГЭ - телевизионная реклама. Давно нуждаются в профессиональном анализе и публичном обсуждении вопросы о том, на какие традиции опирается и какие ценности чаще всего утверждает телевизионная реклама. В какой мере эти ценности работают на развитие и человека, и общества, насколько они уместны на этапе затяжного кризиса? Какой необходимостью обусловлена агрессивная стилистика этой рекламы на отечественном телевидении, немыслимая для ТВ Западной Европы или США?
И наконец, должно ли это явление оказаться в поле общественного контроля или здесь и дальше будет действовать закон всемогущества денег?
Думается, что еще одно понимание специфики ГЭ тоже уходит своими корнями в практику ее становления в нашей стране. Так, А.У. Хараш писал, что «гуманитарная экспертиза, при всем многообразии объективных условий, в которых она может производиться, имеет дело с ситуацией риска» [А.У. Хараш, 1999, с. 107]. И с этим положением нельзя не согласиться. Развитие любого процесса, реализация разного рода проектов несут в себе определенные риски. Однако ряд авторов, в том числе И.И. Ашмарин, существенно усиливают этот тезис: «...гуманитарная экспертиза может обеспечить конструктивную реакцию общества на любые факторы риска» [И.И. Ашмарин, 2005, с. 100], — она должна являться основой анализа и прогнозирования рисков.
Б.Г. Юдин предлагает исходить из максимально широкого понимания гуманитарной экспертизы, при этом сам же накладывает на него определенные ограничения. Он считает, что гуманитарную экспертизу «можно представить в качестве социальной практики, сутью которой является защита человека в той мере и в тех ситуациях, когда он подвергается воздействию (или, иначе говоря, когда ему приходится взаимодействовать) многочисленных новых технологий, включая технологии социальные» [Б.Г. Юдин, 2008 с. 150]. Конечно, технологический подход к анализу социальных явлений часто является продуктивным, но есть ли смысл ограничиваться лишь им?
Вызывает возражение еще одно самоограничение фундаторов проблематики ГЭ. И в публикациях, и в проекте программного документа профессиональной организации утверждается, что ГЭ проводится только по заказу «инстанций». Понятно, что это положение отражает сложившуюся практику экспертной деятельности как таковой. Но почему и будущая практика должна ограничиваться лишь ее ныне существующими формами? Неужели мы уже внутренне согласились с тем, что развитие гражданского общества в стране — это не реальная цель, а ритуальное камлание? Почему ГЭ не может проводиться по инициативе самого экспертного сообщества и в интересах человека и всего социума, т.е. населения страны, ее отдельных регионов?
Вряд ли в ближайшей перспективе стоит надеяться на бюджетное финансирование гуманитарных экспертиз. Но они, по своей сути, должны работать на решение задач развития посткризисного общества, поэтому экспертное сообщество вправе рассчитывать на
моральную и материальную поддержку тех общественных структур и фондов, которые призваны работать на будущее страны.
Еще одно самоограничение, с которым тоже вряд ли можно согласиться, относится к проблеме собственности на результаты ГЭ. Когда заказчиком экспертизы является коммерческая структура, тогда ее результаты, естественно, являются «исключительной интеллектуальной собственностью заказчика» [Д.А. Леонтьев, 2006, с. 449]. Вопрос уже не так очевиден, когда финансирование исследования осуществляется из государственного или регионального бюджета. В этом случае налогоплательщики, в принципе, имеют право доступа к продукции, полученной за их счет. Речь может идти только о сроках, по истечении которых она станет общедоступной.
Однако заключение ГЭ по самой своей сути - это документ, предназначенный для свободного ознакомления с ним. Он вообще не должен «закрываться» даже на короткий срок. Чем шире, чем активнее будет публичное обсуждение результатов, тем полнее будут реализованы поставленные задачи. В отличие от других видов экспертиз, ГЭ призвана выполнять не только информационную, но и активизирующую функцию. Экспертиза, например, социального проекта при правильной постановке дела может способствовать вовлечению социумов, затрагиваемых им, в цивилизованный процесс его обсуждения, корректировки и реализации. ГЭ, будучи продуктом становления гражданского общества, должна работать на утверждение целей и задач этого общества.
Понимаемая таким образом, ГЭ представляет собой определенную технологическую цепочку, которая требует не только соответствующего экспертного потенциала, но и крепкой организационной основы. Как показывает предшествующий опыт, ГЭ могла зародиться и сделать первые шаги благодаря энергии энтузиастов, но для того, чтобы стать постоянным и надежным элементом обратной связи в системе человек-общество, этого явно недостаточно.
Б.Г. Юдин задается резонным вопросом: чем является гуманитарная экспертиза - «формой деятельности либо особым социальным институтом?» [Б.Г. Юдин, 2008 с.151]. Думается, что на начальной стадии внедрения ГЭ речь может идти только об особой форме экспертной деятельности, включенной в систему коммуникаций, обеспечивающих диалог социума с властью, бизнесом, разного рода организациями. Но стратегические цели ГЭ предполагают ее перерастание в социальный институт, такой как аудит или адвокатура, который утверждал бы ее юридический статус в качестве одного из обязательных элементов системы управления обществом.
При этом ГЭ должна быть, насколько это возможно, независимой от государственной или любой другой власти. Мы считаем,
что МГУ имени. М.В. Ломоносова может стать в нынешних конкретных условиях оптимальной структурой для систематического проведения гуманитарных экспертиз при активном привлечении крупных специалистов, работающих не только на факультетах университета, но в других вузах страны, в академических институтах. В первую очередь такая постановка вопроса относится к ученым, ставшим фундаторами проблематики ГЭ.
Возвращаясь к анализу существующих ныне толкований сущности ГЭ, следует отметить, что А.У. Хараш, подытоживая свой многолетний практический опыт, постарался дать ее исчерпывающе полное определение. Он писал, что «целью гуманитарной экспертизы является обобщенная оценка последствий, которые имеет или может иметь для человека (для населения региона или для той или иной социальной группы) то или иное событие, случившееся в прошлом (далеком либо недавнем), происходящее в настоящее время либо потенциально возможное в обозримом будущем. Это может быть тот или иной природный катаклизм (стихийное бедствие), техногенная катастрофа (авария на химическом предприятии, АЭС и т.п.), вооруженный конфликт, экономический кризис, дисфункция политической системы и т.д. Это может быть внедрение тех или иных технологий, программ, проектов и решений в сфере управления производством, образования, экономики, социального обеспечения, государственного законодательства, градостроительства» [А.У. Хараш, 1999, с. 101].
В данном определении нет ничего, что вызывало бы возражения. Но автор не дает развернутого объяснения того, что он считает «гуманитарностью», закрепленной в ее названии, в которой заключена сама суть такого вида экспертизы.
Кстати сказать, это название ГЭ вошло в наш научный оборот позже, чем сложилась практика соответствующей экспертной деятельности (считается, что термин «гуманитарная экспертиза» введен шведским философом Гунаром Скирбекком [Г. Скирбекк, 1991, № 1; G. Skirbekk, 1993]), да и сейчас оно пока не является каноническим. На первых порах речь чаще всего шла, как у А.А. Тюкова, о «комплексной общественной экспертизе», или, по выражению В.С. Степина, о «социогуманитарной экспертизе» [Социогумани-тарная экспертиза., 1992, № 11, с. 76—77]. Сегодня ее нередко обозначают термином «социально-гуманитарная» [Н.Г. Багдасарьян, 2006, с. 76; Е.В. Брызгалина и др., 2016, с. 8].
Как известно, понятие «гуманитарный» обычно используют в двух смыслах, что нашло отражение и в толковых словарях: «.обращенный к человеческой личности, к правам и интересам человека» [С.И. Ожегов, 1990, с. 152] и «относящийся к циклу наук
о человеке и культуре» [Д.Н.. Ушаков, 2009, с. 186]. Вопрос о выборе подходов впервые стал объектом публичного обсуждения в 1992 г. на российско-французском «круглом столе» «Социогуманитарная экспертиза: принципы и методология». Один из участников этого мероприятия - французский философ И. Шварц - предложил делать акцент на первом из смыслов. Экспертиза, по его мнению, должна отвечать на вопрос: присутствует ли гуманный смысл в экспертируемой преобразующей деятельности? [Социогуманитарная экспертиза., 1992, № 11, с. 73]. Аналогичную точку зрения высказал и его коллега Ж. Брода: «Полагаю, что экспертиза должна в основе своей приводить к историческому милосердию в социальном процессе» [там же, с. 79].
Большинство отечественных ученых считают, что в данном случае возможно и полезно не противопоставление, а совмещение этих двух смыслов: гуманитарные науки объединяют свои усилия для оценки разного класса социальных явлений с позиции интересов человека. В частности, С.Л. Братченко пишет о подходе, гуманистическом по своим ценностям и гуманитарном по своей методологии [С.Л. Братченко, 2006, с. 328]. Но при таком подходе возникает естественный вопрос: а как быть с кризисом классического гуманизма, обнаружившим в эпоху постмодерна пределы идеологии антропоцентризма?
Вопрос законный, но однозначного ответа на него, на наш взгляд, нет. Пока не ясно, имеем ли мы дело с кризисом антропоцентризма как такового или с тем, что исчерпаны концептуальные возможности его исторически конкретной формы. Какая задача стоит на повестке дня: переход на новый теоретический мегауро-вень или переосмысление существующих постулатов с точки зрения не только прав и свобод человека, но и его ответственности за гармонизацию отношений с другим человеком, социумом, природой в целом?
Те, кто идет по первому пути, порой начинают абсолютизировать ценности свободы в качестве центра гуманитарности как таковой, «которая предстает персонологией свободного духа». При этом «все люди, как личности, являются носителями трансцендентального субъекта» [Г.Л. Тульчинский, 2006, с. 20-21]. Возможно, дело в дефиците фантазии, но трудно представить себе экспертный анализ какого-либо объекта, даже такого масштабного, как труд, в контексте его соответствия абсолютному духу. Да и ценность «свобода» в рамках подобного анализа будет продуктивно работать не в качестве вневременного абсолюта, а в своей инструментальной ипостаси: свободы для кого, свободы для чего, свободы от чего.
Второй путь означает не отказ от идеи гуманизма, а понимание исторической ограниченности идеи индивидуализма, который на протяжении длительного исторического периода был мощным стимулом общественного развития, но, достигнув своих крайних форм, становится для него преградой, одним из основных факторов системного кризиса индустриального общества. О его неизбежности и неразрешимости в рамках существующей системы ценностей футурологи, специалисты по информационному обществу говорят и пишут уже более пятидесяти лет.
Новое общество нельзя построить на принципе частного преуспевания, на голой личной выгоде. Как писал русский философ Н.Ф. Федоров, «жить нужно не для себя (эгоизм) и не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» [Н.Ф. Федоров, 1982, с. 166].
И это не благое пожелание утописта. Человечество само создает и в ходе своего существования сталкивается с глобальными проблемами (сохранение окружающей среды, нераспространение технологий массового уничтожения, освоение космоса и защита от метеоритной угрозы и т.д. и т.п.), которые могут быть решены только сообща, на основе самоопределения, саморазвития, самореализации личности.
Конечно, было бы неосмотрительно проводить оценку реальных процессов и явлений только с позиции должного, с учетом «интересов будущего», но и оставлять без внимания этот аспект тоже нельзя. В противном случае теряется «человеческая перспектива», т.е. сама суть ГЭ. Иными словами, но эту же мысль высказывает и В.И. Моисеев: «Подлинная гуманитарная экспертиза должна опираться на некоторый глобальный проект человеческой истории, только из перспективы которого возможно принятие по-настоящему экспертных решений [В.И.Моисеев, 2009, с. 151].
Применительно к каждому конкретному исследованию нужно будет находить оптимальное сочетание «должного» и «сущего», т.е. перспектив развития человека и общества и их насущных интересов. И в этом смысле итоговая экспертная оценка должна быть интегративной, комплексной, а сам этот принцип играет роль одного из стержней методологии ГЭ, группирующего вокруг себя другие, связанные с ним постулаты.
В частности, стоит подчеркнуть, что ГЭ, включающая анализ интересов человека и социума, не должна претендовать на статус истинности, не может носить характер однозначной оценки. Учет интересов социальных групп, вовлеченных в оцениваемые процессы или проекты, требует выработки вариативных рекомендаций, основанных на разных приоритетах.
ГЭ очевидно нужна нашему обществу, в котором непоследовательно и очень медленно, но все-таки опять прорастают зачатки самоорганизации и самоуправления. В нынешних условиях этот процесс неизбежно будет проявляться и в форме конфронтации организаций и инициативных групп, выражающих интересы тех или иных категорий населения, с муниципальными и государственными структурами власти.
Это хорошо видно на примере Москвы, где объектами противостояния становятся то строительство выносных магистралей, то сохранение объектов культурного наследия, то планы реновации жилья. ГЭ таких проблем командой ученых, представляющих собой авторитетную структуру, может послужить реальным способом перехода от логики конфронтации к продуктивному диалогу, без которого управление постоянно «пробуксовывает».
В становлении ГЭ как систематически организованной, т.е. ин-ституциализированной деятельности должно быть заинтересовано и само сообщество ученых-гуманитариев, очередной раз переживающее не лучшие времена своей истории. «Фонд общественное мнение» (ФОМ) в ходе одного из исследований поставил перед респондентами вопрос о том, какие науки государство должно поддерживать в первую очередь: фундаментальные или прикладные? Ратующих за поддержку прикладных наук оказалось в три раза больше, чем сторонников противоположной точки зрения [«ФОМнибус», 8-9 декабря 2012]. Основная масса участников опроса, конечно, не обязана знать, что задача государства - поддерживать именно фундаментальные исследования, закладывающие базу будущих успехов науки страны, но мнение этих людей - хорошее свидетельство того, что от науки сами они ждут практической пользы.
Позволим себе еще одну ссылку на результаты другого социологического исследования ФОМ. Его участникам был задан вопрос: «Представители каких профессий и специальностей, на ваш взгляд, больше всего нужны России, нашему обществу в целом»? В ответах на него не названа ни одна из профессий ученых-гуманитариев [«ФОМнибус», 26 мая 2013].
Оба этих примера говорят об одном: общество не видит практической пользы от гуманитарной деятельности, а престиж профессий ее участников находится на уровне заработной платы, которую они получают. В ходе собственных исследований университетские социологи не раз отмечали желание молодых людей стать экономистами, адвокатами, психологами, потому что овладение этими профессиями - гарантия материального благополучия. Но подобная мотивация, как мы видим, не работает на общественный статус гуманитарных профессий.
Конечно, у нас уже давно заготовлен достойный ответ общественному мнению: гуманитарные науки и «практическая польза» несовместимы. Наша цель — выработка смыслов, научный анализ всех сфер бытия человека, его прошлого и будущего. Но существует и другой ответ: гуманитарная экспертиза с позиции интересов человека и общества — это деятельность, в которой социальная миссия ученого оказывается неразрывно связанной с его профессиональными и личными интересами, является способом его самореализации.
Даже краткий обзор проблематики гуманитарной экспертизы показывает, что остается еще немало дискуссионных вопросов, которые нужно обсуждать на постоянной основе, может быть, в форме методологического семинара. Нужно собирать и систематизировать то, что уже наработано в данной области. Но еще важнее — переходить к практически шагам, реализуя, наконец, давно озвученный лозунг: «От знания к деятельности!»
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Ашмарин И.И. Гуманитарная экспертиза // Актуальные проблемы гуманитарных наук. 2005. №. 6.
Багдасарьян Н.Г. К проблеме социально-гуманитарной экспертизы технологий обеспечения безопасности населения // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. ГВ. Иванченко, Д.А. Леонтьева. М., 2006.
Бакштановский В.И. Гуманитарная экспертиза как труд Сизифа // Гуманитарная экспертиза: возможности и перспективы. Новосибирск, 1992.
Большой толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова. М., 2009.
Братченко С.Л. Гуманитарная экспертиза толерантности в образовании // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьева. М., 2006.
Брызгалина Е.В., Аласания К.Ю., Садовничий В.А, Миронов В.В., Гаври-ленко С.М., Т.А. Вархотов, Е.М. Шкомова, Набиулина Е.А. Социально-гуманитарная экспертиза функционирования национальных депозитариев биоматериалов // Вопросы философии. 2016. № 2.
Воронин А.А. Гуманитарная экспертиза: опыт исследования проблемы // Биоэтика и гуманитарная экспертиза. Вып. 7. М., 2013.
Девятков А.П. Гуманитарная экспертиза: претензии и притязания (к метафизике места) // Гуманитарная экспертиза: возможности и перспективы. Новосибирск, 1992.
Дерябина О.М. Место психолога в государственной и общественной экспертизе // Российский психологический журнал. 2005. Т. 2, № 4.
Дерябина О.М. Гуманитарная экспертиза как механизм влияния // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьева. М., 2006.
Иванченко Г.В. Экспертное сообщество в постсоветском и западном мире // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьева. М., 2006.
Иванченко Г.В., Леонтьев Д.А., Сафуанов Ф.С., Тульчинский Г.Л. К системной методологии комплксной гуманитарной экспертизы // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии / Под ред. В.В.Новикова и др. Ярославль, 2005.
Леонтьев Д.А., Иванченко Г.В. Комплексная гуманитарная экспертиза: методология и смысл. М., 2008.
Литвак Б.Г. Экспертная информация: методы получения и анализа. М., 1982.
Литвак Б.Г. Экспертные оценки и принятие решений. М., 1996.
Масленников Е.А. Экспертное знание: интеграционный подход и его приложение в социологическом исследовании. М., 2001.
Моисеев В.И. Глобально-стратегический контекст проблемы гуманитарной экспертизы инновационных проектов // Биоэтика и гуманитарная экспертиза: Комплексное изучение человека и виртуалистика. Вып. 3. М., 2009.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1990.
Скирбекк Г. Есть ли у экспертизы этические основы? // Человек. 1991. № 1. С. 86-93.
Социогуманитарная экспертиза: принципы и методология (круглый стол) // Социологические исследования. 1992. № 11.
Тульчинский Г.Л. Гуманитарная экспертиза как социальная технология // Экспертиза в современном мире: от знания к деятельности / Под ред. Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьева. М., 2006.
Федоров Н.Ф. Соч. М., 1982.
Еженедельный опрос «ФОМнибус»: 43 субъекта РФ, 100 населенных пунктов, 1500 респондентов. 8-9 декабря. 2012 // URL: http://fom.ru/ TSennosti/10774
Еженедельный опрос «ФОМнибус»: 43 субъекта РФ, 100 населенных пунктов, 1500 респондентов. 26 мая. 2013 // URL: http://fom.ru/Rabota-i-dom/10942
Франц А.Б. Кто закажет экспертизу? // Гуманитарная экспертиза: возможности и перспективы. Новосибирск, 1992.
Хараш А.У. Гуманитарная экспертиза в экстремальных ситуациях: идеология, методология, процедура // Введение в практическую социальную психологию/ Под ред. Ю.М. Жукова, Л.А. Петровской, О.В. Соловьевой. М., 1999.
Юдин Б.Г. Технонаука, человек, общество: актуальность гуманитарной экспертизы // Век глобализации. 2008. № 2.
Skirbekk G. Rationality and Modernity: Essays in philosophical pragmatics, Oslo; Oxford, 1993.
