CC BY
39
УДК 94 (470)
О. А. Елдинов
ГРУППА «ЗАЩИТА»: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ГОРОДСКОЙ НЕФОРМАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ 1988-1990 гг. (НА ПРИМЕРЕ г. РОСТОВА-НА-ДОНУ)
В данной статье речь пойдёт не о действиях политических элит в условиях второго этапа перестройки (1988-1990 гг.), а о малых социальных группах (группа «Защита»), которые даже в масштабах большого советского города Ростова-на-Дону выглядели маргинальными. Такого рода группы принято было называть неформалами. В период перестройки неформалы стали проводниками идей реформаторского крыла КПСС, выступали самостоятельной общественно-политической силой в крупных городских политических
центрах СССР Этим обусловлен интерес к объекту исследования - ростовским неформалам. Анализ исторических документов и свидетельств, посвященных данной теме, осуществлялся с точки зрения исторической антропологии, социолингвистики и исторической социологии.
Ключевые слова: неформальные организации, историческая антропология, перестройка, поздний социализм, авторитетный дискурс, историческая социология.
О. А. Е1СППОУ
"ZASHCHITA": POLITICAL PORTRAIT OF URBAN INFORMAL ORGANIZATION IN ROSTOV-ON-DON (1988-1990)
The study does not focus on the actions of political elites in a second phase of perestroika (1988-1990) in this article. The object of the research is small social groups, such as "Zashchita", which were rather marginal even in a large Soviet city of Rostov-on-Don. Such groups are considered to be informal. During perestroika such informal groups were strong supporters of the reform ideas of the Communist Party. They were independent socio-political force
in large urban centers of the USSR. It explains the interest in members of Rostov social informal groups. Relevant historical documents were analyzed according to historical anthropology, sociolinguistics and historical sociology.
Key words: informal organizations, historical anthropology, perestroika, late socialism, historical sociology.
В настоящее время представители различных дисциплинарных «областей» вынуждены обращаться к опыту российской политической трансформации 1980-1990 гг. Актуальность этого контекста задаётся не только многовек-торностью и инвариативностью развития современного российского общества, но и тем, что сам предмет исследования попадает под специфический взгляд историков, антропологов. Если ещё 10-15 лет назад события тех лет воспринимались как часть реальной политики (politics), понимаемой в академическом плане (борьба убеждений, переговоры, механизмы реализации консенсуса) [19, р. 390-391], то сегодня события тех дней становятся легитимным инструментом «присвоения прошлого» [2]. Интерпретация истории данного периода зачастую рассматривается с точки зрения результата, который уже оценён и известен исследователям. А это означает, что формируются
противоположные историографические модели описания прошлого. Перестройка описывалась в контексте теории модернизации,теории революции элит [3, с. 200-201]. В исследованиях продолжают бытовать политизированные оценки перестройки - её «защищают» [8] и критикуют [5]. Поэтому сегодня представляется важным сместить акценты в изучении данного периода с макроисторических процессов на уровень локальной истории. Изучая малые протестные группы, становится возможным «сделать необходимые подготовительные шаги для построения теорий о том, как происходят структурные изменения» [6, с. 84].
Проблема происхождения неформальных организаций была лишь отчасти связана с предшествующей традицией диссидентства и деформацией политического ландшафта в период перестройки. Возникновение идеологического маркера «неформалы» связано
с социологическим восприятием молодёжи в 1970-1980-е гг. Первоначально этим понятием обозначались любые неформальные молодёжные течения в позднем СССР. К неформалам относили слушателей рок-музыки, представителей субкультуры «хиппи» и т.д., которые находились вне формальных организаций, таких как ВЛКСМ. Далее эти группы трансформировались из исключительно социологического явления в политическое. В частности, интересен анализ историографии неформальных движений, данный М. К. Фадеевым в качестве историографического очерка 1980-1990-х гг. Автор как раз говорит о политизации отношения к неформалам, невозможности исследователей абстрагироваться от политического контекста перестройки и позднего социализма [12, с. 129].
Ключевым понятием для теоретического описания подобных социальных организмов, является концепт «публика своих», предложенный историком и политическим антропологом А. Юрчаком [18, с. 248-254]. «Публики своих» структурировались не по принципу общности социально-экономических интересов или природы классовых отношений, а по признаку однообразного восприятия авторитетного дискурса и советского политического языка как такового. Авторитетный дискурс включал в себя стандартизацию формы, визуальную, практическую и культурную составляющую, в том числе авторитетный язык речей, документов, призывов, лозунгов и т.д. [18, с. 91-92]. Из истории неформальных организаций эпохи перестройки мы знаем, что далеко не все из них выросли как организации, находящиеся в жёсткой оппозиции актуальной политической реальности (например, Федерация социалистических общественных клубов). Многие представители политических неформалов сознательно противопоставляли себя диссидентству вполне успешно использовали авторитетный дискурс для достижения своих целей. Поэтому неформалы - это «публики своих», которые в условиях перестройки были активно вовлечены в политическую жизнь региона и страны.
А. Юрчак констатирует факт неудовлетворительного состояния исследования советского идеологического языка - авторитетного дискурса. По мнению исследователя, в системе авторитетного дискурса «позднего социализма» происходил сдвиг, который Ж. Делёз и Ф. Гватарри [4, с. 451] определяли как «де-территориализацию». «В отличие от активного сопротивления или оппозиции системе, детер-риториализация является процессом воспроизводства системы при её одновременном внутреннем сдвиге» [18, с. 237]. Употребляя
строго партийную лексику, шаблоны, лозунги, повторяющиеся языковые структуры, разные представители последнего советского поколения изменяли социальную реальность.
На примере комсомольских работников А. Юрчак демонстрирует, что современные представления о бюрократизации партийной работы и «формализации» отношения к партийной жизни не подразумевают, что «каждый отчёт был маской притворства». «На что указывает этот отчёт - невозможно понять, если не учесть весь механизм отношений, договоренностей и взаимопониманий, которые связывали участников нескольких уровней комсомольской организации...» [18, с. 236]. Использование авторитетного дискурса становилось ритуалом, за которым встречались оттенки значений и коннотации, социальная реальность никогда не заслонялась идеологическим языком. Она продолжала отражаться в языке, формах описания, практиках.
К переосмыслению классической транзи-тологии прибегают и другие исследователи. К. Сигман критикует работы по транзитологии, в которых используется простая дихотомия «общество» уз «государство». Автор полагает, что данное противопоставление не может быть чувствительно к изменениям в публичном пространстве, к политическому контексту СССР [11, с. 24-30]. В политической практике позднего СССР взаимоотношения общества и государства имели более сложную сущность. Это скорее поиск компромиссов в целях конвергентного существования системы. В подтверждении этой мысли обратимся к воспоминаниям Г. О. Павловского: «Мы с Гефтером и Игруно-вым искали возможность открыть более широкую реальность. И в это же время польские и чешские диссиденты, Гавел и Михник, развернули дискуссию о компромиссе, позволяющем выйти за пределы изолированной среды. Советский Союз для меня был продуктом компромисса реальной политики и социального идеализма» [17, с. 14]. Компромиссное отношение во многом было связано со стремлением к т.н. «нормальной жизни». Все эти неформальные организации стремились к достижению социального комфорта участников движения. Согласно А. Юрчаку, феномен «нормальной жизни» в условиях позднего социализма становится важным условием существования советского человека. Такая жизнь не была связана с политическим активизмом, направленным на свержение советской системы, а также не сводилась в то же время к угнетению общества и «слепому» соглашательству с властью.
Наличие в обществе неформальных движений повлияло на дальнейшее существование
Советского Союза. Одновременное давление снизу, которое исходило от клубов, движений и организаций, и сверху, спровоцированное частью номенклатуры, привело к коллапсу системы. Вероятно, именно этим и объясняется молниеносность краха советской системы, которая казалась незыблемой.
Важным аспектом изучения неформалов в тот период является региональный контекст. Его изученность на сегодняшний день ограничивается рядом исследований [16]. Проблема неформалов Ростова-на-Дону включает изучение скорее замкнутых социальных групп, а какое-то большое, пусть даже спорадическое движение. Неформальные группы в Ростове-на-Дону были различными по своим целям и концептуальным основам. В политическом публичном пространстве появились неформалы, стремившиеся к защите своих прав (группа «Защита»), и умеренные организации, которые использовались партией для непосредственного контакта с оппозицией («Политкпуб РГУ»),
Наиболее радикальным неформальным объединением в Ростове-на-Дону была группа «Защита». По данным ростовского горкома [15, л. 58-61] она объединяла около 57 человек. Возглавляли организацию С. Ч. Велико-редчанин, Е. И. Лель, В. И. Беспалов. Группа возникла как одна из типичных неформальных организаций, носила правозащитный характер, наиболее активно действовала в 1988 г.
Первоначально официальная партийная оценка группы была дана горкомом в довольно жёсткой форме: группа «занимается в основном демагогическими нападками на партийные, советские, правоохранительные органы, пытается дестабилизировать социально-политическую обстановку в городе» [15, л. 47]. Причины ее возникновения - это «упущения» в социальной работе в конкретных коллективах трудящихся, в частности коллективов «Ро-стовэнерго», центрального универмага, объединение Ростоврыбпром и др. Несмотря на то, что партийные органы способствовали разрешению социальных проблем членов группы, последние не спешили прекращать свою правозащитную и политическую деятельность. В частности, С. Ч. Великоредчанин был восстановлен на работе в ЦУМе, Е. И. Лель получил квартиру, С. А. Кирсанова восстановлена в работе НПО «Атомкотломаш».
Интересны биографические траектории членов группы. С. Ч. Великоредчанин начало своей неформальной и оппозиционной деятельности связывал с проблемой работы городского ЦУМа. В 1984 г. его уволили за нарушение трудовой дисциплины. Оказывая бесплатные ус-
луги по ремонту техники населению, будущий правозащитник столкнулся с несправедливостью в работе управления универмага:
«Тут я и понял, что наше начальство потихоньку с людей деньги брало за мою работу. Я им пришел и сказал, что больше им на мне таким образом заработать не получится. Они в штыки, говорят «Уволим мы тебя по статье». И объявили мне выговор за проникновение в постороннее помещение... А тут как раз выдался отпуск, и я пошел в библиотеку. Обложился кодексами, журналами с Постановлениями пленума ЦК КПСС. Весь отпуск за чтением провел ... Кассацию я выиграл» [10]. В годы перестройки С.Ч. Великоредчанин провёл первую забастовку сотрудников ЦУМа, стал одним из главных политических активистов клуба «Защита».
Ощущение перестройки было свойственно и лидеру клуба, работнику областного комитета по телевидению и радиовещанию Е. И. Лелю. Находясь под «большим впечатлением» от апрельского пленума 1985 г., Лель позднее вспоминал своё общение с коллегами: «Но я вот только боюсь, что когда наши партюки свернут ему голову... то я не знаю, что мне придётся возражать своим подрастающим детишкам, когда они скажут мне: «Папа, ты мог ведь как-то помочь Горбачеву, когда он пытался повернуть руль? Но вы все сидели и ждали, куда ветер подует!» [7]. Автор обращает внимание на такую «публику своих», которая сложилась в комитете: «мало того, что провинциальные партюки считали нас за своих - и на райкомов-ских застольях во время наших командировок в глубинку рассказывали самое сокровенное, но еще и всякие столичные гастролёры выдавали непокорным донцам-молодцам свои столичные тайны. И хотя в эфир мы врали то же самое, что и везде было в прессе, но вот в частных беседах после поездок на места - мы обменивались самой страшной информацией!» [7].
С одной стороны это было проявлением «двойной нормативности» [9], а с другой - производством «нормальной жизни», в которой авторитетный дискурс («райкомовские застолья») занимал своё определенное значение.
После провозглашения политики гласности группа принимала участие в политических акциях, направленных против политики КПСС. 6 июня 1988 г. участники группы «сорвали» встречу информационной группы Кировского района Ростова-на-Дону с гражданами, а 25 октября 1988 г. встречу кандидата в депутаты А. А. Донцова с избирателями [15, л. 50]. Против участников акций было возбуждено уголовное дело по статье 206 ч.1 УК РСФСР («Хулиганство»). Основной целью группы стала
борьба с партийной бюрократией, расширение легальной критики «неверных» действий и бездействия органов власти в СМИ [15, л. 77-78]. Члены группы утверждали, что городская партийная организация была связана с организованной преступностью, пытаясь проводить параллели с «узбекским делом» и событиями в Ярославле. Поднимался вопрос о привилегиях советских номенклатурных работников, таких как специальные больницы, служебные автомобили, продовольственные и прочие пайки [15, л. 72].
В свою очередь горком в качестве претензии к группе предъявляет её нежелание участвовать в инициированном ими же диспуте «по вопросам соблюдения социалистической законности». В качестве институциональной реакции на критику со стороны «Защиты» и в соответствии с планом партийной работы ростовский горком приглашает участников группы к организации проверок в системе торговли, общественном питании, участию в группах народного контроля на производствах. Большинство членов группы кроме Е. И. Леля и Б. Ф. Краева приняли участие в таких действиях горкома. Данный факт свидетельствует о желании группы использовать партийный механизм для решения поставленных группой задач. Всё это позволяет сделать вывод, что в среде продолжался поиск упомянутого Г. О. Павловским компромисса, который смог бы позволить принимать неформалам активное участие в политической жизни города. Первоначально группа не идентифицировала себя как политическая, напротив, большинство членов группы декларировало свою заинтересованность в функционировании механизмов перестройки.
20 ноября 1988 г. состоялась встреча с представителями «Защиты», куда были приглашены работники райисполкомов, УВД, прокуратуры, суда, предприятий торговли. Представители группы представили факты незаконных действий милиции против них, отказа предоставить клубу помещение для работы. На встрече отстаивалась идея создания народного фронта в городе.
А уже 27 ноября 1988 г. группа пыталась собрать в парке им. М. Горького подписи под письмом против «волокиты» работников пу-ско-наладочного управления треста «Кавэлек-тромонтаж» в обком, при этом повторно прозвучали призывы создать народный фронт. За 1988 г. группой было организовано 15 политических акций, среди них: демонстрации у редакции газеты «Молот»; выход на площадь перед облисполкомом с требованием отправить на XIX Всесоюзную партийную конференцию вместо председателя горкома А. А. Донцова
академика Т. И. Заславскую, акции с протест-ными плакатами в день демонстраций 7 октября [15, л. 48-49].
Регулярные встречи группы (по средам и воскресеньям в парке им. М. Горького) заставляли власти активно наказывать участников. Происходили частые задержания милицией, выносились предупреждения, а некоторые участники привлекались к административной ответственности. Горком наделял группу негативным идеологическим маркером - ей приписывался антисемитизм в оценках политического руководства СССР (причастность Л. М. Кагановича к уничтожению памятников культуры, Л. Д. Троцкого - к расправе над Ду-менко, Я.М. Свердлов был описан как сторонник политики «расказачивания»).
Попытка «формализовать» (прикрепиться к официальной структуре, получить помещение) городской клуб защитников прав и свобод «Защита» оставалась безуспешной. Официальный отказ горкома был мотивирован тем, что «в городе уже есть организации, защищающие законные права и интересы граждан (Советы народных депутатов, милиция, суд прокуратура)» [15, л. 47-50].
Отдельным фактором деятельности организации стало давление со стороны райкомов партии, которые запрещали организации проводить митинги около редакции газеты «Молот». «Защита» обвиняла основные издания города («Молот», «Вечерний Ростов») в необъективности освещения их работы.
Почву для размышлений оставляет «Справка и предложения о работе с неформальной группой «Защита» [15, л. 77-81], предложенная горкому Ростовской ВПШ. Это пример партийного, официального текста, в котором возможно увидеть использование авторитетного дискурса как механизма установления компромисса между горкомом и группой, сохраняя приверженность официальному партийному курсу.
Первый тезис, предложенный автором этой аналитической записки, свидетельствует о том, что группа не носила асоциальный характер. Отмечается идеологическая размытость группы, лишь иногда в дискуссиях используется апелляция к частному предпринимательству, «апология политического плюрализма на Западе» [15, л. 77]. Автор записки доцент Н. Г. Цыганаш считает, что в группе «Защита» существовали тенденции превращения из неформальной в формальную организацию -обсуждались идеи присоединения к Народному фронту или Демократическому союзу [15, л. 77, 80]. Формализация должна была дать партийным органам возможность для опреде-
ления, остаётся «Защита» на социалистических позициях или уходит «вправо». Методы, в соответствии с которыми действовали неформалы в Ростове-на-Дону, схожи с практиками, которыми пользовались неформалы Москвы и Ленинграда. Это и публичные «читки» критических материалов и статей, проведение уличных дискуссий, вовлечение в эти дискуссии горожан, акцент на нарушении социалистической законности и т.д. Эти формы и методы позволяли привлекать внимание общественности к их деятельности, а также позволяли квалифицировать властям их действия как направленные на нарушение общественного порядка.
Райисполкомы, каки большинство партийных органов, оперативно реагировали на рост влияния неформальных организаций [11, с. 201 — 203]. Сторонники реформ в партии использовали неформальные организации для создания публичного пространства реализации политики гласности. Политические клубы стали явлениями политической организации горожан - в качестве процессов идущих снизу и в то же время поддержанных властью [15, л. 28]. Не случайной представляется и близость политических клубов к академическим институтам (РГУ) - аналогичные процессы мы наблюдаем и в Москве (ИЦЭМИ РАН) [11, с. 89-94]. Деятельность политклуба РГУ затрагивала актуальные сюжеты советской жизни: 28 декабря 1988 г. на базе философского факультета состоялось заседание с повесткой дня «Неформальные движения и перестройка». На встречу были приглашены представители неформальной организации «Защита» - С. Ч. Великоред-чанин, С. А. Кирсанова, И. Н. Стадниченко, члены Ростовского общественного экологического центра, студенты и преподаватели университета. В докладной записке зам. секретаря парткома РГУ С. А. Подшибякина говорится о том, что «студенты и преподаватели объединены мыслью клуба как перспективной формы совершенствования политической, правовой культуры». Политический клуб РГУ стал площадкой «формализации» ростовских неформалов.
Второй тезис демонстрирует оценку ценностей и мотивации участников группы: «ориентация лидеров группы направлена на достижение социального престижа». Такое утверждение объясняется тем, что в недавнем прошлом многие участники группы дискредитировались (в рабочих коллективах и т.д.). Предложения группы отмечаются как позитивные, но «поверхностные». «Мотивы такой ориентации лежат... в определённом наследии застойных времен в формах, методах и подходах к решению общественных проблем со стороны нынешнего руко-
водства» [15, л. 78]. Анализ советского авторитетного дискурса позволяет сделать вывод, что в партии было несколько стратегий отношения к подобным группам. Представитель ВПШ, несомненно, осведомлённый о новых конъюнктурах политического ландшафта в центре, не спешит «клеймить» членов группы.
«Непреодолённое наследие» - понятие, которое сегодня рассматривается в категориях политики памяти, было несвойственным для локального политического порядка. Критика периода «застоя» была призвана обратить внимание руководства на неповторение ошибок, при этом вся аналитическая записка выдержана в авторитетном дискурсе.
Третий тезис основан на идее принципиально новой политической конъюнктуры: доцент ВПШ сообщил руководству горкома, что с неформалами нужно идти на контакт и добиваться взаимодействия с ними. На фоне этого важным предложением является призыв ликвидировать конфронтацию с неформалами и даже разработать общую программу к выборам в Советы.
В качестве формального «упреждения» действиям группы «Защита» в райкомах планировалось создавать группы быстрого реагирования. При этом партийным органам было рекомендовано содействовать формализации, структурировать «Защиту» в политический клуб, подконтрольный партийным органам [15, л. 74-75]. Необходимость обладать полной информацией о группе выливается в предложение членам группы высказываться в печати. Н. Г. Цыганаш предлагает «проверенным» партийцам, комсомольцам вступать в группу для ведения индивидуальной работы. Главная цель такой работы - не допустить отход «Защиты» от социалистических позиций. Акцент сделан на обучении подобных специалистов.
Для формирования общественного мнения важным является то, кто первым поставит проблемные вопросы и будет на них отвечать -именно в такой логике ВПШ предлагала выработать тактику взаимодействия с ростовскими неформалами. Как следствие - переход к практике круглых столов, определение места митингов вблизи от общественных учреждений. Такую тактику можно объяснить с одной стороны «заигрыванием» с неформалами, с другой - неопределенной пока стратегии части партийных групп использовать влияние неформалов в политической борьбе. Таким образом, мы приходим к выводу, что властные институты сами оперировали к неформальным группам, вынуждены были работать с ними и минимизировать давление на них. Всё это привело к активному вхождению неформалов в
политический процесс 1989-1990 гг. К 1990 г. КПСС представляла собой борющиеся между собой фракции консерваторов и реформаторов, использовавшие неформалов в своих целях.
В 1989-1990 гг. в Ленинграде и Москве происходили процессы политической самоорганизации неформалов (например, Московский народный фронт). На фоне этих событий в Ростове-на-Дону также происходит структурирование неформальных групп. Необходимость политической самоорганизации была продиктована изменениями, вызванными политикой перестроечных СМИ. Интересна записка «Навстречу городской партийной конференции» доцента института сельхозмашиностроения Н. И. Котова, использовавшего авторитетный дискурс для описания процесса создания неформальной организации. «Предчувствие рождения мощной неформальной организации ощущалось в те дни в Ростове-на-Дону» [15, л. 45]. Необходимым условием поддержки перестройки автору представлялось объединение профессиональных и творческих союзов, общественных организаций города, клубов. Все эти организации при руководящей роли КПСС должны были стать политической силой, поддерживающей индивидуальные инициативы горожан и благополучное развитие городской среды [15, л. 45].
«Объединяющей» структурой ростовских неформалов стал Донской народный фронт (ДНФ). Оргкомитет ДНФ был создан на базе группы «Защита» летом 1989 г. В ДНФ вступили организации: группа «Защита», клуб «Избиратель», «Ростовский общественный экологический центр», клуб «Отечество», общество «Мемориал», отделение Демократического союза. Группа «Защита» организационно становится частью народного фронта. Организации, вошедшие в ДНФ, преследовали разные цели.
Выборы Съезда народных депутатов СССР 1989 г. стали симптомом перемен, не только потому, что они изменили городской и общесоюзный политический ландшафт. Отчасти они увеличили базу поддержки неформалов, но что более важно в локальном измерении - базу сторонников реформистского крыла в КПСС. «Межрайонный клуб избирателей» [13, л. 13], целью которого было вовлечение горожан в «конструктивную деятельность по оздоровлению общества», утверждению прав и свобод гражданина [14, л.З], стал одной из последних крупных неформальных перестроечных организаций Ростова-на-Дону.
13 сентября 1989 г. ДНФ было отказано в официальной регистрации. Попытка организо-
вать несанкционированный митинг 25 февраля 1990 г. на площади Труда в Новошахтинске закончилась административным арестом активистов местного отделения ДНФ В. Скопицева и А. Дулова на 10 и 7 суток соответственно. Политические акции ДНФ были связаны с поддержкой деятельности В. Н. Зубкова, избранного в 1989 г. депутатом на Съезд народных депутатов СССР. Уже 1 мая 1990 г. представители ДНФ организовали отдельную колонну на праздничной городской демонстрации. Попытка провести несанкционированный митинг вновь была пресечена милицией. 17 мая 1990 г. состоялся митинг с угрозой проведения предупредительной забастовки, на котором была принята резолюция против продолжения строительства Ростовской АЭС [1]. Его активистами были: врач городской поликлиники №11 А. В. Климентов, уборщик базы отдыха винно-водочного завода Ф. X. Хасбиуллин, Н. В. Передистый, Р. Н. Гри-шечкина. Это свидетельствовало о расширении социальной базы неформалов. Регулярные конфликты с правоохранительными органами привели к тому, что в рамках организации появилась юридическая секция.
Проделав долгий путь от встроенности в систему до сопротивления ей, группа «Защита» незаметно ушла с политической арены, уступив место ДНФ. Этот уход был связан с процессом детерриториализации авторитетного дискурса. Изначально объединения, находясь вне политики, были простыми «публиками своих», сопротивление консерваторов и непоследовательность реформаторов из КПСС приводит их на путь оппозиционной борьбы. Некоторые члены группы участвовали в правозащитной деятельности, например, С. Ч. Великоредчанин. Но большинство из них не участвовало в региональных институциональных трансформациях начала 90-х гг. XX в. Нельзя не согласиться с идеей К. Сигман о том, что исследовательский взгляд на движение неформалов зависит от того, с какой позиции мы его наблюдаем [11, с. 22]. Отдельным порядком может считаться взгляд из локальной перспективы, представленный в данной статье. Особая темпоральность местного политического процесса была связана и с небольшим количеством неформальных групп, и с доминирующими консервативными взглядами руководства города на деятельность неформалов. События, которые произошли на излёте перестройки, сформировали политический ландшафт эпохи начала реформ и слома советской системы в регионе.
Источники и литература
1. Амелина А. Л. О Донском народом фронте и не только URL: http://politics-80-90.livejournal.com/9832.html (Дата обращения: 05.09.2016).
2. Зверева Г. И. «Присвоение прошлого» в постсоветской историософии России (Дискурсный анализ публикаций последних лет) // Новое литературное обозрение. 2003. № 59. С. 540-556.
3. Величко С. А. Перестройка в СССР (1985-1991 гг.) в отечественной и зарубежной историографии // Известия ТПУ. 2005. №1. С. 199-205.
4. Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. 672 с.
5. Косолапов Н. А. Что это было?: размышления о перестройке в свете ее когнитивных итогов // Общественные науки и современность. 2005. №1. С. 5-19.
6. Лахман Р. Что такое историческая социология? М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2016. 240 с.
7. Лель Е. Рентгеновская? А от какой пушки помирать приятнее? // Hyde Park. URL: http://www.balandin.net/Lell/ rentgen.htm (Дата обращения: 04.09.2016).
8. Ненашев М. Перестройка и СМИ //Родина. 2015. №. 11. С. 130-133.
9. Попов В. Ю, Двойная нормативность как постсоветская реальность взаимодействия власти и бизнеса // Сборник научных статей «Инструментарно-технологическое обеспечение социально-экономических решений. М.: «Вузовская книга», 2012. С. 43-53.
10. Романова Е. Станислав Великоредчанин, правозащитник: «Я - кость в горле ростовской судебной системы» // 161.ru - ежедневное интернет-издание 2010. 4 сент. URL: http://161.ru/text/person/318532.html (Дата обращения: 31.08.2016).
11. Сигман К. Политические клубы и Перестройка в России: Оппозиция без диссидентства. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 472 с.
12. Фадеев М. К. Вопросы неформальных общественных движений в отечественной историографии второй половины 1980-х - начала 1990-х гг. // Социально-гуманитарный вестник Юга России. 2011. №2 (10). С. 121-131.
13. Центр документации новейшей истории Ростовской области (далее - ЦДНИРО). Ф. 9. Оп. 102. Д. 148.
14. ЦДНИРО. Ф. 9. Оп. 102. Д. 269.
15. ЦДНИРО. Ф. 13. Оп. 20. Д. 392.
16. Чуев С. В. Современный политический процесс на Дону (1989-2004 гг.): этапы и содержание. Исторический аспект: дисс. ... канд. ист. наук. Ростов н/Д, 2005. 198 с.
17. Шубин А. В. Преданная демократия. СССР и неформалы: 1986-1989. М.: Европа, 2006. 344 с.
18. Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое литературное обозрение, 2016. 664 с.
19. Miller D. et al. The Blackwell encyclopaedia of political thought. 1987.
References
1. Amelina A. L. O Donskom narodom fronte i ne tol'ko (On the Don People's Front and not only about it) URL: http:// politics-80-90.livejournal.com/9832.html (Accessed: 05.09.2016). (In Russian).
2. Zvereva G. I. «Prisvoenie proshlogo» v postsovetskoi istoriosofii Rossii (Diskursnyi analiz publikatsii poslednikh let) («Appropriation of the past» in the post-Soviet Russian philosophy of history (discourse analysis of recent publications) // Novoe literaturnoe obozrenie. 2003. No.59. P. 540-556. (In Russian).
3. Velichko S. A. Perestroika v SSSR (1985-1991) v otechestvennoi i zarubezhnoi istoriografii (Perestroika in the USSR (1985-1991) in domestic and foreign historiography) II Izvestiya TPU. 2005. No. 1. P. 199-205. (In Russian).
4. Deleuze G., Guattari. F. Anti-Oedipus: Capitalism and Schizophrenia. Ekaterinburg: U-Faktoriya, 2007. 672 p. (In Russian).
5. Kosolapov N. A. Chto eto bylo?: razmyshleniya o perestroike v svete ee kognitivnykh itogov (What was it in particular?: Reflections about perestroika in the light of its cognitive results) // Obshchestvennye nauki i sovremennost'. 2005. No. 1. P. 519. (In Russian).
6. Lakhman R. Chto takoe istoricheskaya sotsiologiya? (What Is Historical Sociology?). Moscow: Izdatel'skii dom «Delo» RANKhiGS, 2016. 240 p. (In Russian).
7. Lei' E. Rentgenovskaya?Aot kakoi pushki pomirat' priyatnee? (X-ray station? And what cannon is it better to die from?) II Hyde Park. URL: http://www.balandin.net/Lell/rentgen.htm (Accessed: 04.09.2016) (In Russian).
8. Nenashev M. Perestroika i SMI (Perestroika and Media) II Rodina. 2015. No. 11. P. 130-133. (In Russian).
9. Popov V. Yu. Dvoinaya normativnost' kak postsovetskaya reai'nost' vzaimodeistviya vlasti i biznesa (Dual normativity as the post-Soviet reality of the interaction between authority and business) // Sborniknauchnykhstatei «Instrumentarno-tekhnologicheskoe obespechenie sotsial'no-ekonomicheskikh reshenii. Moscow: Vuzovskaya kniga», 2012. P. 43-53. (In Russian).
10. Romanova E. Stanislav Velikoredchanin, pravozashchitnik: «Ya - kost' v gorle rostovskoi sudebnoi sistemy» (Stanislav Velikoredchanin, the human rights activist: I am 'pain in the neck' for Rostov court system) // 161 .ru - ezhedn. internet-izd. 2010. 4 sent. URL: http://161.ru/text/person/318532.html (Accessed: 31.08.2016). (In Russian).
11. Sigman K. Politicheskie kluby i Perestroika v Rossii: Oppozitsiya bez dissidentstva (Political clubs and Perestroika in Russia: Opposition without dissidence). Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2014. 472 p. (In Russian).
12. FadeevM. K. Voprosy neformal'nykhobshchestvennykhdvizheniiv otechestvennoi istoriografii vtoroi poloviny 1980-kh-nachala 1990-kh gg. (Issues of informal social movements in the national historiography of the mid-to-late 80-ies- early 90s) // Sotsial'no-gumanitarnyi vestnik Yuga Rossii. 2011. No. 2 (10). P. 121-131. (In Russian).
13. Modern history Documentation Centre of the Rostov region (TsDNIRO). F. 9. Inv. 102. D. 148. (In Russian).
14. Modern history Documentation Centre of the Rostov region (TsDNIRO). F. 9. Inv. 102. D. 269. (In Russian).
15. Modern history Documentation Centre of the Rostov region (TsDNIRO). F. 13. Inv. 20. D. 392. (In Russian).
16. Chuev S. V. Sovremennyi politicheskii protsess na Donu (1989-2004 gg.): etapy i soderzhanie. Istoricheskii aspekt: diss. ... kand. ist. nauk. (Modern political process in the Don region (1989 - 2004): stages and content. The historical aspect: the dissertation of the candidate of historical sciences). Rostov-on-Don, 2005. 198 p. (In Russian).
17. Shubin A. V. Predannaya demokratiya. SSSR i neformaly: 1986-1989 (Democracy Betrayed. USSR and informals) Moscow: Evropa, 2006. 344 p. (In Russian).
18. YurchakA. Everything was forever, until it was no more: The last Soviet generation. 2-e izd. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2016. 664 p. (In Russian).
19. Miller D. et al. The Blackwell encyclopaedia of political thought. 1987.
УДК 902/904(470.6)
Л. П. Ермоленко
РАЗВИТИЕ РЕГИОНАЛЬНОЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XX СТОЛЕТИЯ (ПО МАТЕРИАЛАМ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА)
Статья посвящена научно-исследовательской деятельности центральных академических учреждений, провинциальных научных обществ и учреждений Северного Кавказа во второй половине XIX- первой четверти XX столетия. В статье анализируется динамика накопления источнико-вой базы, раскрываются организация и функционирование археологических изысканий, методы накопления и анализа материала, а также пути развития и результаты теоретических исследований на Северном Кавказе в указанный хронологический период. Показано влияние социокультурных и региональных условий на организационную и содержательную сферы археологических иссле-
дований. Прежде всего, это влияние центральных академических учреждений, проявившееся в осуществлении археологических изысканий в Северокавказском регионе. Научные общества Северного Кавказа являлись общественно-научными центрами местной интеллигенции, которые своей просветительской деятельностью формировали у общественности мнение о необходимости сохранения памятников старины.
Ключевые слова: Северный Кавказ, археологическая наука, археологические исследования, раскопки, музеи, археологи-краеведы, научные общества.
1_. Р. Егто!епко
DEVELOPMENT OF REGIONAL ARCHEOLOGY IN THE SECOND HALF OF XIX - THE FIRST QUARTER OF XX CENTURY (ON MATERIALS OF THE NORTH CAUCASUS)
The article is devoted to scientific work of central academic institutions, provincial scientific societies and institutions of the North Caucasus in the second half of XIX - the first quarter of the XX century. The article analyzes the dynamics of accumulation of source base, revealed the organization and functioning of the archaeological research, methods of accumulation and analysis of the material, as well as the development and the results of theoretical research in the North Caucasus during this chronological period. The influence of socio-cultural and regional conditions in the organizational
and substantive scope of archaeological research. First of all, it is the effect of the central academic institutions, manifested in the implementation of archaeological research in the North Caucasus region. Scientific Society of the North Caucasus was the social and scientific center of local intelligentsia, so their educational activities formed the public opinion about the need to preserve the monuments.
Key words: North Caucasus, archaeological science, archaeological research and excavations, museums, archaeologists, historians, scientific societies.
В 1990-х гг. наблюдается существенное усиление интереса ученых к историографии археологии Северного Кавказа как одной из отраслей исторической науки. Важнейший вклад в становление местной археологии, особенно на начальном и переходных этапах ее развития,
внесли региональные организации и общества научно-культурной направленности, археологи-любители и краеведы, которые в разные годы организовали научно-исследовательскую работу на Северном Кавказе. Обращение к историческому опыту развития археологии во
