CC BY
109
написания [10, с. 288]. По данным В.В. Кавериной, для некоторых сложных слов в разных справочных и учебных изданиях приводится до 10 разных мотивировок их орфографии, как, например, для слова пресс-атташе [10, с. 286]. Попытка привести к единому принципу формулировки пунктов правила сделана в электронном ресурсе Е.В. Бешенковой, О.Е. Ивановой, Е.В. Теньковой «Орфографическое комментирование русского словаря» [4], на который мы ссылались при распределении нашего материала на подгруппы. Из 12 групп, выделенных авторами по формальному принципу, в исследованном нами «Словаре церковнославянского и русского языка» 1847 г оказались представлены 6, то есть половина, тогда как современные словарю грамматические сочинения выделяли не более двух.
Таким образом, мы полностью достигли цели исследования и выполнили его задачи - установили закономерности орфографии сложных существительных на основании словарных статей «Словаря церковнославянского и русского языка» 1847 г, а также сопоставили их с рекомендациями грамматических сочинений того времени и современных сводов правил. Мы распределили сложные существительные, представленные в словаре, на группы в соответствии с их составом и правописанием, а затем сравнили установленную норму
с действующими правилами. Как показал анализ выявленной нормы, она значительно опережает свое время и ближе к самому современному электронному ресурсу «Орфографическое комментирование русского словаря», чем даже «Правила русской орфографии и пунктуации» 1956 г Случаи вариативности орфографии сложных существительных в словаре крайне редки. Очень важно, что практически все сложные существительные, обнаруженные в исследуемом источнике, пишутся в соответствии с современными правилами. Таким образом, была доказана огромная роль «Словаря церковнославянского и русского языка» 1847 г в формировании современной нормы правописания сложных существительных. Теоретическая значимость нашей работы состоит в том, что она подтверждает мысль В.В. Кавериной о необходимости единого критерия мотивации слитного и дефисного написания, причем предпочтение отдается формальному критерию. Выявляя практическую значимость и перспективы исследования, следует отметить нечеткую классификацию сложных существительных в современной русской орфографии и трудности в изучении данной орфограммы школьниками. Наш диахронический анализ может быть учтен при совершенствовании действующих правил и методики обучения грамотному письму.
Библиографический список
1. Словарь церковнославянского и русского языков Императорской Академии наук: в 4 т. Санкт-Петербург, 1847. Available at: http://etymolog.ruslang.ru/index. php?act=dict1847
2. Онацкая О.И. Становление дефисного написания слов в русском письме XVIII - первой половины XIX века. Диссертация ... кандидата филологических наук. Москва, 2005.
3. Онацкая О.И. Из истории русской орфографии. Дефис в «Словаре Академии Российской». Русский язык в научном освещении. Москва, 2004; № 2 (8): 136 - 145.
4. Бешенкова Е.В., Иванова О.Е., Тенькова Е.В. Орфографическое комментирование русского словаря. Available at: https://oross.ruslang.ru/
5. Практическая русская грамматика изданная Николаемъ Гречемъ. Санкт-Петербург: Въ типографш Императорской Россшской Академш, 1827.
6. Грамматика русскаго языка. Издан/е Втораго отдълен/'я Императорской Академ/и Наукъ. Санкт-Петербург: Въ типографш Императорской Россшской Академш Наукъ, 1849.
7. Русское правописан/е. Руководство, составленное по порученю Второго отдълен/'я Императорской Академ/и наук академикомъ Я.К. Гротомъ. Санкт-Птербург: Типографiя Императорской Академш наукъ, 1894.
8. Правила русской орфографии и пунктуации: утверждены Академией наук СССР Министерством высшего образования СССР и Министерством просвещения РСФСР Москва: Учпедгиз, 1956. Available at: http://new.gramota.ru/biblio/readingroom/rules
9. Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник. Под редакцией В.В. Лопатина. Москва: Эксмо, 2006. Available at: http://orthographia.ru/
10. Каверина В.В. Правописание сложных существительных в современном русском языке: проблемы кодификации. Филологическое образование в современных исследованиях: лингвистический и методический аспекты: материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XVI Кирилло-Мефодиевские чтения». Москва - Ярославль: Ремдер, 2015: 286 - 289.
References
1. Slovar' cerkovnoslavyanskogo i russkogo yazykov ImperatorskojAkademii nauk: v 4 t. Sankt-Peterburg, 1847. Available at: http://etymolog.ruslang.ru/index.php?act=dict1847
2. Onackaya O.I. Stanovlenie defisnogo naplsanlya slov vrusskomp'/s'meXVIII-pervojpoloviny XIX veka. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2005.
3. Onackaya O.I. Iz istorii russkoj orfografii. Defis v «Slovare Akademii Rossijskoj». Russkijyazyk v nauchnom osveschenii. Moskva, 2004; № 2 (8): 136 - 145.
4. Beshenkova E.V., Ivanova O.E., Ten'kova E.V. Orfograficheskoekommentirovanierusskogo slovarya. Available at: https://oross.ruslang.ru/
5. Prakticheskaya russkaya grammatika /zdannaya Nikolaem' Grechem'. Sankt-Peterburg: V' tipografii Imperatorskoj Rossijskoj Akademii, 1827.
6. Grammatikarusskagoyazyka. Izdan'/e Vtorago otd^leniya ImperatorskojAkademiiNauk'. Sankt-Peterburg: V' tipografii Imperatorskoj Rossijskoj Akademii Nauk', 1849.
7. Russkoe pravopisanie. Rukovodstvo, sostavlennoe po porucheniyu Vtorogo otdfoleniya Imperatorskoj Akademii naukakademikom' Ya.K. Grotom'. Sankt-Pterburg: Tipografiya Imperatorskoj Akademii nauk', 1894.
8. Pravila russkoj orfografii i punktuacii: utverzhdeny Akademiej nauk SSSR, Ministerstvom vysshego obrazovaniya SSSR i Ministerstvom prosvescheniya RSFSR. Moskva: Uchpedgiz, 1956. Available at: http://new.gramota.ru/biblio/readingroom/rules
9. Pravila russkoj orfografii i punktuacii. Polnyj akademicheskij spravochn/'k. Pod redakciej V.V. Lopatina. Moskva: 'Eksmo, 2006. Available at: http://orthographia.ru/
10. Kaverina V.V. Pravopisanie slozhnyh suschestvitel'nyh v sovremennom russkom yazyke: problemy kodifikacii. F'/lolog'/cheskoe obrazovan'/e v sovremennyh issledovaniyah: l/ngv/st/chesk/j / metod/chesk/j aspekty: materialy Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii «Slavyanskaya kul'tura: istoki, tradicii, vzaimodejstvie. XVI Kirillo-Mefodievskie chteniya». Moskva - Yaroslavl': Remder, 2015: 286 - 289.
Статья поступила в редакцию 12.01.22
УДК 821.112.2: 82-32
Makarova O.S., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, Stavropol State Pedagogical Institute (Stavropol, Russia), E-mail: o-ss@maH.ru Goncharov A.S., BA student, Stavropol State Pedagogical Institute (Stavropol, Russia), E-mail: raven-moon-34999@mal.ru
Novitskaya A.V., Cand. of Sc/ences (Pedagogy), sen/or lecturer, North Caucasus Federal University (Stavropol, Russ/a), E-ma/l: Novltskaya774874@gmall.com Morozova I.N., Cand. of Sc/ences (Philology), sen/or lecturer, North Caucasian Federal University (Stavropol, Russ/a), E-ma/l: ira-kin@mail.ru
GROTESQUE AS A METHOD OF ILLUSTRATION OF THE DOUBLE WORLD IN THE WORKS OF E. T.A. HOFFMANN (ON THE EXAMPLE OF SHORT STORIES "THE SANDMAN" AND "THE STONE HEART"). The article is dedicated to the study of the problem of two worlds in the work of E.T.A. Hoffmann. The relevance of the research topic lies in the need for a private study of the grotesque as a way to illustrate two worlds on the example of individual works of the author. The practical significance is determined by the possibility of using materials of the article in the further study of the writer's creative heritage. In the methodological aspect, the research results can be used in the classroom in literary and linguistic disciplines within the framework of a higher educational institution. The purpose of the research is a comprehensive analysis of the grotesque as a way of illustrating the double world in the short stories "The Sandman" and "The Stone Heart". The methodological apparatus of the research includes the following literary methods: phenomenological method, formal method, structural method, functional method, comparative method, method of literary hermeneutics. The auxiliary methods are linguistic: the method of linguistic observation and description, the comparative linguistic method, the lexical-semantic method, the contextual method. Based on a combination of methods, we adhere to an integrated approach. The result of the research was the definition of the peculiarities of the use of the grotesque, its features, forms and methods of implementation on the examples of the short stories "The Sandman" and "The Stone Heart", when referring to the lexical, semantic and ideological-figurative levels of the language. Key words: romanticism, double world, discourse, dichotomy, grotesque, folklore, image.
О.С. Макарова, канд. пед наук, доц., Ставропольский государственный педагогический институт, г. Ставрополь, E-ma/l: o-ss@mail.ru А.С. Гончаров, бакалавр, лаборант, Ставропольский государственный педагогический институт, г. Ставрополь, E-ma/l: raven-moon-34999@mail.ru А.В. Новицкая, канд. пед. наук, доц., Северо-Кавказский федеральный университет, г. Ставрополь, E-ma/l: Novitskaya774874@gmail.com И.Н. Морозова, канд. филол. наук, доц., Северо-Кавказский федеральный университет, г. Ставрополь, E-mail: ira-kin@mail.ru
ГРОТЕСК КАК СПОСОБ ИЛЛЮСТРИРОВАНИЯ ДВОЕМИРИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Э.Т.А. ГОФМАНА (НА ПРИМЕРЕ НОВЕЛЛ «ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК» И «КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ»)
Настоящая статья посвящена изучению проблемы двух миров в творчестве Э.Т.А. Гофмана. Актуальность темы исследования заключается в необходимости частного изучения гротеска как способа иллюстрации двух миров на примере отдельно взятых произведений автора. Практическая значимость определена возможностью использования материалов статьи в дальнейшем изучении творческого наследия писателя. В методическом аспекте результаты исследования можно использовать на занятиях по литературоведческим и лингвистическим дисциплинам в рамках высшего учебного заведения. Цель исследования - комплексный анализ гротеска как способа иллюстрирования двоемирия в новеллах «Песочный человек» и «Каменное сердце». В методологический аппарат исследования вошли следующие литературоведческие методы: феноменологический метод, формальный метод, структурный метод, функциональный метод, сравнительный метод, метод литературной герменевтики. Вспомогательными методами являются лингвистические: метод лингвистического наблюдения и описания, сравнительно-лингвистический метод, лексико-семантический метод, контекстный метод. На основе совокупности методов мы придерживаемся комплексного подхода. Результатом исследования стало определение особенностей использования гротеска, его особенностей, форм и способов реализации на примерах новелл «Песочный человек» и «Каменное сердце» при обращении к лексическому, семантическому и идейно-образному уровням языка.
Ключевые слова: романтизм, двоемирие, дискурс, дихотомия, гротеск, фольклор, образ.
Проблема изучения «двойственности» в творчестве Эрнста Теодора Амадея Гофмана на сегодняшний день остается малоизученной. Отечественные и зарубежные исследователи, определившие сущности дихотомии образов, двой-ничества и двуплановости в творчестве писателя, тем не менее не уделили должного внимания стилистическим, структурно-семантическим и лексическим уровням обогащения дихотомии образов, а также, как следствие, не изучали двоемирие детально, пытаясь раскрыть его формализацию через два плана повествования. Это было связано с тем, что первые немецкие лингвисты, коснувшиеся проблемы двоемирия у Э.Т.А. Гофмана, считали, что два художественных мира всегда связаны с двумя планами повествования. На самом же деле и в поздних, и в ранних работах писателя мы видим совершенно иное. Таким образом, неизученным и в известной степени спорным остается вопрос о самостоятельных функциях двоемирия у Гофмана на лексическом, семантическом и идейно-образном уровнях языка.
Обращаясь к данной проблеме, мы понимаем необходимость теоретического поиска и трудность реализации на практике функций двоемирия, отделенного от двуплановости, однако в этом состоит авторская позиция, на основе которой мы оспариваем сложившуюся в литературоведении концепцию об обязательном соответствии у Э.Т.А. Гофмана реалистического мира реалистическому плану повествования и мистического мира - фантастическому плану. Для разделения миров и планов писатель использует гротеск как способ иллюстрирования и противопоставления. В качестве источниковой базы для доказательства данного положения мы избрали две новеллы из сборника «Ночные этюды» - «Песочный человек» и «Каменное сердце», на примерах которых можно наглядно показать, что в творчестве писателя нередко реалистический мир совпадает с фантастическим планом, точно так же, как и мистический мир совпадает с реалистическим планом. Перспектива развития авторской концепции связана с важностью переосмысления творческого наследия одного из ярчайших представителей немецкого романтизма; в методическом плане авторская концепция может быть реализована в качестве элемента концептуального блока на занятиях по литературоведческим дисциплинам.
В «Ночных этюдах» Гофман объединил произведения, отражавшие авторский интерес к так называемой «ночной стороне души» («Nachtseite der Seele») [1]. Готический и романтический дискурсы подавляющего числа произведений актуализируют темы бессознательного, таинственного, иррационального. Автор стремится раскрыть противоречия человеческой психики, показать патологические душевные состояния с помощью концепций «двоемирия», «двуплановости» и «двойничества». Художественный мир Гофмана - мир комического и трагического, возвышенного и низменного, прекрасного и безобразного, где царят призрачные образы, а герои сталкиваются с хорошо знакомым социальным злом. Дихотомия образов - излюбленный способ формирования художественного пространства Гофмана, его способ показать неотвратимое мистическое начало, властвующее над всеми событиями и судьбами [2].
Основной принцип поэтики Гофмана реализуется и в избранных для исследования новеллах «Песочный человек» («Der Sandmann», 1817) и «Каменное сердце» («Das steinerne Herz», 1817). Главная задача, которую ставил перед собой Э.Т.А. Гофман, - произвести синтез реального и фантастического планов повествования, показать обыденное через необычное. Основой обеих новелл является германский фольклор, этот материал, опутанный писателем чередой парадоксальных взаимоотношений мистических сил с будничными явлениями, показался его современникам одновременно «дикостью» и «смелым новшеством». Э.Т.А. Гофман следовал традиции мрачного философствования братьев Гримм, привнеся немало нового в эпоху романтизма [3].
При изучении избранных произведений мы учитываем недостатки перевода Р Гальпериной [4] и обращаемся преимущественно к оригинальному тексту [1] с целью показать наиболее важные концепты и синтагмы в неискаженном виде.
1. Новелла Э.Т.А. Гофмана «Песочный человек» - произведение, которое завоевало внимание читателей и исследователей в первую же неделю после издания «Ночных этюдов» в 1817 году [5]. В германском фольклоре Песочный
человек представлял собой сказочное существо, сыплющее песок в глаза детей, чтобы внушить им страх, навести порчу, дурные сны, ночные кошмары [6]. Нередко в народных поверьях встречаются сцены, где Песочный человек убивает детей и забирает у них душу, все хорошие воспоминания [7]. Таким образом, образ данного персонажа в фольклоре преимущественно негативный, он как нельзя лучше подходит для формирования дихотомии образов и иллюстрирования.
Миф о Песочном человеке закрепляется в бессознательном Натаниэля, протагониста новеллы. Навязчивый образ со временем становится его главным страхом: он находит отражение Песочного человека в образе адвоката Коппели-уса, торговца оптикой Копполы. Временами Натаниэлю кажется, что он сходит с ума, но в ходе развития сюжета интенция героя меняется. Чем чаще Натаниэль видит образ Песочного человека, тем больше убеждается в его реальности. Гротескная картина высокой фигуры, состоящей целиком из песка, влияет на цветовую семантику, семантику описательных характеристик, окружения и даже диалогов героев. Впервые о Песочном человеке Натаниэль узнает от старой няни его сестры: «...wirft ihnen Händevoll Sand in die Augen, daß sie blutig zum Kopf herausspringen...» [1]. Он, швыряющий в глаза детям песок, стремится завладеть их снами. Несмотря на то, что сам Натаниэль долгое время отрицает его существование, считая Песочного человека страшной сказкой для детей, вскоре убеждается в его реальности. Переход одного плана повествования в другой осуществляется с помощью гротеска - способа типизации [8].
Из интенции героя читатель узнает, что Натаниэль боится не столько самого Песочного человека, сколько потери глаз. Эта эмоция определяет использование элементов гротеска для окраски художественного пространства в готические тона: «Als ich nun diesen Coppelius sah, ging es... in meiner Seele auf, daß ja niemand anders, als er, der Sandmann sein könne...» [1]. Натаниэль видит Песочного человека всюду, тогда цветовая семантика дополняется эмоциональными концептами: «...glutrote Körner aus der Flamme..» [1]. В качестве приема гротеск используется столь же часто. Например, в ходе рассуждений героя, иллюстрирования его воспоминаний, когда Натаниэль рисовал Песочного человека: «. überall... mit Kreide, Kohle..» [1]. Причем с лингвистической точки зрения интересен тот факт, что слово «глаз» в немецком языке («das Auge») является ассоци-атом выражения «зеркало души», так как в германском языковом пространстве исторически сложилось представление о единстве созерцания, прямого познания и познания как такового. В русском языке созерцание относится к категории «восприятия», а не познания с помощью категории «ума».
Символика песка становится враждебным элементом в три стадии реализации готического дискурса: «враг - образ»; «враг - он» и «враг - я» [9]. Со временем Натаниэль начинает бояться не Песочного человека, не того, что он лишит его зрения, а того, что его глаза могу потерять свет сами по себе, без вмешательства мистических сил. В этом и заключается главный способ иллюстрирования двоемирия - «мир света», где Натаниэль может созерцать - познавать, насыщая свою жизнь новыми открытиями, и «мир тьмы», где царит Песочный человек, куда неизбежно попадет Натаниэль, как только потеряет глаза.
Э.Т.А. Гофман намеренно использует гротеск комплексно: как прием, как элемент стиля, как способ иллюстрирования и как способ изменения семантики концептов и синтагм. Окончательное закрепление образа Песочного человека в сознании Натаниэля происходит, когда он видит лик мертвого отца: «.mit schwarz verbranntem Gesicht...» [1]. Натаниэль принимает Песочного человека, и сам соглашается встретить «мир тьмы». В развязке герой достает подзорную трубу Копполы, чтобы снова созерцать знакомый образ. Он вглядывается в бегущий куст, видя в нем огненные потоки от летящего песка: «..glühten und sprühten Feuerströme durch die rollenden Augen..» [1]. Таким образом, автор полностью соединяет два мира с целью показать уничтожающую силу страха на примере жертвы Натаниэля.
2. Новелла «Каменное сердце» не получила такой популярности, как «визитная карточка» писателя, хотя в ней Э.Т.А. Гофман использует гротеск не менее часто. Нас интересует реакция автора на «принцип правдоподобия», который был «раскритикован» в новелле. Советник Рейтлингер (в пер. Гальпериной; ориг.
«Hofrat Reutlinger») [1; 4] предстает перед читателем, скорее, как романтический персонаж, а не готико-мистический [5]. Тем не менее автор, описывая типичную сцену из жизни советника, сразу иллюстрирует два мира - внутренний иррациональный мир протагониста, его «каменное сердце», потерявшее способность сопереживать, и внешний мир, недоступный чувственному познанию, где все напоминает форму сердца: «Der Gärtner sagt dir, daß dies Wäldchen, wie man es von der Höhe des Hauses hinabschauend, deutlich wahrnehmen kann, die Form eines Herzens hat. Mitten darin ist ein Pavillon von dunklem schlesischen Marmor in der Form eines Herzens erbaut...» [1].
Рейтлингер видит лес в форме сердца, мраморный павильон, имеющий ту же форму. Здесь автор использует гротеск как элемент стиля и как способ иллюстрирования. В дальнейшем (при формировании готического дискурса) прослеживается отделение двух миров - противоположное тому, что мы изучили на примере новеллы «Песочный человек». Автор не соединяет два мира, он показывает, как изначально единое двоемирие распадается на отдельные части. Это достигается с помощью эмоциональных концептов в речи протагониста: «- O Sie haben recht, Frau Geheime Rätin, ich muß allein stehen, kein menschliches Herz darf sich mir anschmiegen, alles was Freundschaft, was Liebe vermag, prallt wirkungslos ab von diesem steinernen Herzen...» [1]. Здесь гротеск применяется для изменения семантики синтагмы.
В развязке произведения протагонист, никогда не сожалевший о том, что его сердце «окаменело», вдруг начинает замечать его порывы, прислушивается к своим чувствам: «Ach! - willst du mich durch Schweigen betrüben, unempfindliche Seele?» [1]. С другой стороны, Рейтлингер лишь ожидает отклика от собеседницы, он не готов оживить свое сердце, это должен сделать кто-то другой, кто понимает его. Э.Т.А. Гофман не реализует два плана повествования, чтобы лучше показать динамику эмоциональных концептов, изменяемых постепенным введением гротеска, через реалистический план повествования: «Die toten Felsen antworten ja den Fragenden durch ein Echo und du willst mich Trostlosen keiner Antwort würdigen?» [1]. Гротеск как элемент стиля дополняется метафорой «мертвые скалы» [4] и металепсисом «...мертвые скалы отвечают вопрошающим звуками эха...» [4], причем металепсис применяется дважды в новом контексте: «...мертвые скалы отвечают вопрошающим звуками эха, а ты не хочешь удостоить безутешного никаким ответом?» [4]. Фактически тройная метафора (или двойной металепсис) расширяет возможности гротеска, интенция героев становится основой для столкновения «высокого», «романтического» и «духовного» с «низменным», «реалистическим» и «бездушным».
В «Каменном сердце» Э.Т.А. Гофман на фоне мрачного философствования и обращения героя к окружающему его бытию показывает всю двойственность немецкого быта на рубеже XVIII - XIX вв. Автор пытается запечатлеть романтику уходящей эпохи, ее «фантастическую духовность» и вещественность новой эпохи, неизведанной и приземленной [10]. Духовность и вещественность вступают в противоречие, а гротеск является способом иллюстрирования уже не двух миров, а двух эпох. В контексте новеллы два мира постепенно разъединяются, мертвящая власть вещей становится более очевидной, а два плана повествования попеременно соединяются с разными мирами.
Художественное пространство новелл Э.Т.А. Гофмана содержит как картины реальных событий, так и описание внутренних мотивов борьбы личности с мистическими силами, социальными противоречиями. В поиске новых смыслов автор стремится обозначить новую семантику через устойчивые, стереотипные слова и выражения. С другой стороны, имеют место и «творческие эксперименты», характерные для представителей немецкого романтизма. Язык Э.Т.А. Гоф-
Библиографический список
мана - это смесь «прекрасного» и «безобразного», «величественного» и «ужасного». Даже в этой основе художественного творчества автор понимается с двух позиций.
Гофмановские герои используют развернутые риторические тактики и стратегии, чтобы раскрыть свою интенцию, либо обходятся односоставными предложениями, которые характеризуют их личностные качества, мотив борьбы и противостояния. Обвинение как риторическая тактика у Гофмана существует с частым использованием аналогий, сравнений, повторов и лексического параллелизма, оно базируется на приписывании вины кому-либо. Использование негативной коннотации позволяет представить предмет обсуждения в разных мирах и планах повествования.
Экзистенциальный кризис и экзистенциальный вакуум у гофмановских героев показаны через философские размышления, их переживание несправедливостей социальной реальности, ужаса сверхъестественных сил или искушения покончить с несправедливостью различными способами. Экзистенциальный кризис развивает переживание героя, которое, достигнув апогея, становится причиной возникновения вакуума. Языковые воплощения экзистенциального кризиса и экзистенциального вакуума - эмоциональные и мистические концепты, выражающие очевидную социальную позицию языковой личности, и социальные концепты, репрезентирующие социальный статус героя, его поведение в обществе.
Гротеск также выступает способом развития личностных противоречий, которые формируют экзистенциальные мотивы через следующие языковые воплощения:
1) экзистенциальный кризис и экзистенциальный вакуум - обратная сторона дихотомии образов, двоемирия и двуплановости;
2) экзистирование, переживание личностью своих внутренних изменений на фоне столкновения с мистическими силами и социальной несправедливостью;
3) столкновение двух планов повествования - реалистического и фантастического - как борьбы смыслов и форм существования;
4) двоемирие, показанное как закономерность отделения человека от его духовных истоков;
5) двоемирие как творческое, духовное столкновение человека с судьбой и неподвластными ему явлениями, борьба личности и общества;
6) выделение категорий «греха» и «страха» в интенции героя, его поступках и действиях, способах взаимодействия с окружающим миром;
7) дихотомия «вина - невиновность», подкрепляемая категорией «справедливости»;
8) дихотомия «надежда - обреченность» и выделение «новой самости» как результата обретения/потери надежды;
9) тема потерянной любви и сопряженная с ней борьба сущности и существования, свойственна некоторым гофмановским новеллам.
Таким образом, воплощение и разрешение романтического конфликта у Э.Т.А. Гофмана достигается с помощью двойственности восприятия: дихотомия образов, двуплановость, двоемирие и двойничество способствуют актуализации противоречий между личностью и обществом, между внутренним миром протагониста и его социальным окружением. Здесь мы видим явное несоответствие двух планов повествования двум мирам. На примере новеллы «Песочный человек» мы видим конфликт реалистического и фантастического, тогда как новелла «Каменное сердце» демонстрирует конфликт самости протагониста и его социальных ожиданий, в этом же прослеживается конфликт эпох - уходящего XVIII и наступающего XIX века. Отсюда - дуализм и двоемирие, от которых страдают гофмановские герои, и даже трагическая манера писателя.
1. Hoffmann E.T.A. Nachtstücke. Project Gutenberg. Available at: https://www.gutenberg.org/cache/epub/6341/pg6341.html
2. Смолина А.Н. Паралогические и параонтологические приемы в творчестве Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Мир науки, культуры, образования. 2012; № 4 (35): 95 - 98.
3. Нечаева Е.А. Поэтика демонического в творчестве Э.Т.А. Гофмана. Диссертация ... кандидата филологических наук. Балашов, 2010.
4. Гофман Э.Т.А. «Песочный человек» и другие ночные этюды. Перевод с немецкого Р Гальпериной, Н. Жирмундинской, А. Карельского и др. Москва: Иностранка, Азбу-ка-Аттикус, 2019.
5. Bogdanova О.А. Das nachtstuck Der Sandmann von E.T.A. Hoffmann als gegenstand der interpretation im fremdsprachenunterricht. Сборник научных трудов кафедры филологических дисциплин. Санкт-Петербург: Издательство «Нестор», 2003: 59 - 63.
6. Храмушина С.И. Религиозно-философская рефлексия в творчестве Э.Т.А. Гофмана. Автореферат диссертации ... кандидата философских наук. Санкт-Петербург, 2016.
7. Фрейд З. Художник и фантазирование. Перевод с немецкого РФ. Додельцева, А.М. Кесселя, М.Н. Попова. Москва: Республика, 1995.
8. Куличихина М.А. Тело и телесность в немецком романтизме (концепции и образы). Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Москва, 2012.
9. Федулов С.С. Цинизм в искусстве: мировоззренческие смыслы и эстетические формы. Вестник Курганского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. 2017; № 1 (44): 104 - 110.
10. Дежуров А.С. Гротеск в немецкой литературе XVIII века. Диссертация ... кандидата филологических наук. Москва, 1996.
References
1. Hoffmann E.T.A. Nachtstücke. Project Gutenberg. Available at: https://www.gutenberg.org/cache/epub/6341/pg6341.html
2. Smolina A.N. Paralogicheskie i paraontologicheskie priemy v tvorchestve 'Ernsta Teodora Amadeya Gofmana. Mirnauki, kul'tury, obrazovaniya. 2012; № 4 (35): 95 - 98.
3. Nechaeva E.A. Po'etika demonicheskogo v tvorchestve 'E.T.A. Gofmana. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Balashov, 2010.
4. Gofman 'E.T.A. «Pesochnyjchelovek» idrugienochnye 'etyudy. Perevod s nemeckogo R. Gal'perinoj, N. Zhirmundinskoj, A. Karel'skogo i dr. Moskva: Inostranka, Azbuka-Attikus, 2019.
5. Bogdanova O.A. Das nachtstuck Der Sandmann von E.T.A. Hoffmann als gegenstand der interpretation im fremdsprachenunterricht. Sbornik nauchnyh trudov kafedry filologicheskih disciplin. Sankt-Peterburg: Izdatel'stvo "Nestor", 2003: 59 - 63.
6. Hramushina S.I. Religiozno-filosofskaya refleksiya v tvorchestve 'E.T.A. Gofmana. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filosofskih nauk. Sankt-Peterburg, 2016.
7. Frejd Z. Hudozhniki fantazirovanie. Perevod s nemeckogo R.F. Dodel'ceva, A.M. Kesselya, M.N. Popova. Moskva: Respublika, 1995.
8. Kulichihina M.A. Telo i telesnost' v nemeckom romantizme (koncepcii i obrazy). Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2012.
9. Fedulov S.S. Cinizm v iskusstve: mirovozzrencheskie smysly i 'esteticheskie formy. Vestnik Kurganskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Gumanitarnye nauki. 2017; № 1 (44): 104 - 110.
10. Dezhurov A.S. Grotesk vnemeckojliteratureXVIII veka. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 1996.
Статья поступила в редакцию 12.01.22
УДК 821.111(73)
Demenyuk V.M., postgraduate, Institute of Philology and Journalism, Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod (Nizhni Novgorod, Russia),
E-mail: demenyuk.veronika@mail.ru
NARRATOR IN THE EARLY PROSE OF AMBROSE BIERCE. The article is dedicated to the early prose of Ambrose Bierce ("Nuggets and dust panned out in California", "The Fiend's delight", "Tales of soldiers and civilians") in an aspect of features of liminal epoch of XIX-XX centuries; the determination of the author's status between romantic and realistic traditions is made. In the course of a comprehensive analysis of narrative structure it is concluded that it is subjective due to the figure of narrator, who unites all texts in one, which is demonstrating the face of modern American character. In conclusion, it is noted that a combination of verisimilitude of narration and subjective narrator gives a possibility of cooperation between author and his readers and makes the problems described common to all mankind.
Key words: Ambrose Bierce, narrator, romantic era, liminal epoch.
В.М. Деменюк, аспирант, Институт филологии и журналистики Нижегородского государственного университета имени Н.И. Лобачевского,
г. Нижний Новгород, E-mail: demenyuk.veronika@mail.ru
ФИГУРА ПОВЕСТВОВАТЕЛЯ В РАННЕЙ ПРОЗЕ АМБРОЗА БИРСА: МЕЖДУ РОМАНТИЧЕСКОЙ И РЕАЛИСТИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИЯМИ
В статье анализируется малая проза Амброза Бирса раннего периода на примерах текстов сборников «Самородки и пыль, отмытые в Калифорнии» («Nuggets and dust panned out in California»), «Наслаждение изверга» («The Fiend's delight»), «О солдатах и гражданских» («Tales of soldiers and civilians») с точки зрения особенностей переходной эпохи рубежа XIX-XX веков; определяется статус автора, оказавшегося своеобразным связующим звеном между романтической и реалистической литературными традициями. В ходе комплексного анализа специфики построения нарратива делается вывод о принципиальной субъективности повествования, сформированной фигурой нарратора, объединяющей разрозненные, на первый взгляд, тексты внутри сборников в единый текст, представляющий собой своеобразных срез нравов современных автору Соединенных Штатов. В заключение делается вывод о том, что именно сочетание правдоподобного повествования в сочетании с субъективностью повествователя позволяет активно взаимодействовать с читателем и вывести за счет этого проблематику текстов на общечеловеческий уровень.
Ключевые слова: Амброз Бирс, нарратор, романтизм, переходная эпоха.
Амброз Бирс является автором переходной эпохи рубежа XIX-XX веков, чье творчество до сих пор служит ориентиром для множества американских авторов, а также становится источником вдохновения для различных произведений современного искусства (например, кинофильмов и сериалов), что, бесспорно, свидетельствует о ключевом статусе его фигуры в литературном процессе эпохи и актуальности исследования его творчества в настоящем. Хронологически до своей первой целостной художественной книги - сборника «О солдатах и гражданских» (пер. наш, «Tales of Soldiers and Civilians», 1891) - А. Бирс успел поработать с самым разным материалом и в различных условиях, с одной стороны, разрабатывая методологию реалистического письма, особенно актуального в связи с ключевыми историческими событиями в США конца XIX века, очевидцем которых являлся автор, с другой стороны, находясь в тесной связи с предыдущей, романтической традицией. Первые его сборники семидесятых годов, выпущенные в Англии под псевдонимом Дод Грил, - «Наслаждение изверга» ( «The Fiend's Delight», 1873, перевод наш - В.Д.) и «Самородки и пыль, отмытые в Калифорнии» («Nuggets and Dust Panned Out in California», 1872 - перевод наш -В.Д.), анализ которых не производился в русскоязычном литературоведении, что подтверждает новизну производимого исследования, относятся к раннему периоду творчества автора, который только нащупывает и формирует собственный метод и поэтому больше впитывает извне, а именно - из происходящего вокруг него в литературном процессе. Целью данного исследования является определение статуса Амброза Бирса в переходной эпохе литературного процесса США между романтической и реалистической традициями. Для достижения этой цели мы ставим перед собой следующие задачи: определить специфику реалистического повествования и соотнести понятие реалистичность с понятием правдоподобия, проанализировать тексты сборников «Самородки и пыль, отмытые в Калифорнии» (пер. наш «Nuggets and Dust Panned Out in California», 1872), «Наслаждение изверга» (пер. наш «The Fiend's Delight», 1873), «О солдатах и гражданских» («Tales of Soldiers and Civilians», 1891 - перевод наш - В.Д.) с точки зрения фигуры повествователя, объединяющей тексты ранних сборников автора в единый метатекст.
Основой сюжета для своих текстов первых двух сборников (в оригинале всегда обозначаемые автором как «tales») Амброз Бирс выбирает бытовые зарисовки, как будто бы вырванные из ежедневной рутины среднестатистического американца. На фоне различых закоулков американской глубинки героями авторского повествования часто становятся безымянно абстрактные lady («The Heels of Her»), another man («Mr. Hunker's Mourner») [1], gentleman («Hanner's wit») [2]. Даже в случаях, когда Бирс дает своим персонажам имя: Jacob Scolliver («The Scolliver Pig»), Mr. Gobwottle («Little Isaac») [1], он подлинно не конкретизирует
их. Схожее можно наблюдать в повествовании басенного принципа, где герои становятся функцией: их задачей выступает, скорее, совершить действие, произнести фразу внутри текста, нежели стать центральным его элементом, вокруг которого история бы разворачивалась. История словно сама по себе случается с персонажем, и она для автора становится центром его внимания и интереса, а не сам персонаж.
Как указывал Ж. Жанетт, повествование строится на изображении действий, что является в его терминологии наррацией и изображением вещей или героев, что становится описанием. «Повествование занято поступками и событиями как чистыми процессами, а потому делает акцент на темпорально-дра-матической стороне рассказа; описание же, напротив, задерживая внимание на предметах и людях в их симультанности и даже процессы рассматривая как зрелища, словно приостанавливает ход времени и способствует развертыванию рассказа в пространстве» [3]. Исходя из этого, можно предположить, что раннего Бирса интересует собственно повествование: его условные персонажи совершают те или иные действия, которые составляют фабулу рассказа, демонстрирующуюся читателю как будто непосредственно в момент их происшествия. Например, текст «A Comforter» начинается с сухого перечисления фактов: «Уильям Банкер заплатил штраф в двести долларов за избиение своей жены. Получив квитанцию, он уныло пошел домой и сел у домашнего очага» [1]. Отсутствующая описательная экспозиция помещает читателя сразу в гущу событий совершенно абстрактного героя, биографию которого составляет только набор его поступков - нам совершенно неизвестно, кто такой Уильям Банкер, какой у него характер, как он выглядит, для А. Бирса это совершенно неважно. Прошедшее время («had paid» «he went. and seated himself» [1]) с языковой точки зрения служит здесь не собственно временным маркером, но фактором, позволяющим установить причинно-следственные связи между логически следующими друг за другом действиями. События изложены так, как они происходили в предполагаемой хронологии, а так называемого рассказчика формально не возникает: Я-повествователь отсутствует, никто ни о чем не говорит, и кажется, что события рассказывают о себе сами.
Такой художественный прием должен формировать объективное повествование, а читателя провоцировать встать на позицию наблюдателя: если текст представляет из себя последовательность событий, разворачивающихся параллельно с процессом чтения, значит, они должны вести к кульминационной точке и развязке, подобно новелле. Однако у раннего А. Бирса этого не происходит: кульминация не наступает, потому что не происходит никакого драматического развития. Герои могут даже не сдвинуться с места на протяжении текста, и как таковых событий в исторической перспективе не происходит - это, скорее, на-
