CC BY
12
А.Б. Каплан
ГРИНГУАР, ЕГО СОВРЕМЕННИКИ И ВИЙОН
Дата рождения поэта Грингуара, выходца из Нормандии, точно не установлена. Большинство его биографов считает, что он родился в 1475 г. Его молодость полна приключений, он участвовал в итальянских походах Карла VIII. Вернувшись на родину, Грингуар стал вести жизнь то ли бродячего актера, то ли шута. Он быстро стал одним из лидеров общества «Беззаботных ребят», куда входили бродячие актеры, жонглеры, акробаты и шуты. Он не только участвовал в различных представлениях, но был и автором развлекательных дурашливых комедий «сотти», и сочинителем нравоучительных моралите. Вскоре он заслужил звание «принца шутов». От его поэтического наследства осталось немного. Критики отмечают, что наряду с едкой сатирой в его творчестве встречаются стихи, полные напыщенных тривиальных фраз (5, с. 49). В отличие от Вийона Грингуар пытался заслужить милость сильных мира сего. Он верно служил интересам короля, создавая сатирические куплеты, направленные против Папы Римского. Поэт стремился стать придворным либо короля, либо знатного сеньора. Но в то же время он был не только шутом, но и солдатом. Известно, что, сражаясь в войсках герцога Лотарингского, он был ранен. Затем вернулся в Париж, где стал одним из главных авторов сценариев и режиссером зрелищ, которые всегда сопровождали торжественные въезды короля в столицу или в какой-либо город королевства. Дата смерти этого поэта так же не точна, как и дата его рождения. Виктор Гюго, сделав Грингуара персонажем своего великого романа «Собор Парижской Богоматери» погрешил против хронологии, но внимание французского писателя к противоречивой фигуре принца дураков или шутов говорит о постоянном интересе, проявляемом к Грингуару.
Типичными произведениями Грингуара могут считаться его стихи под названием «Крик принца дураков». Приводим перевод одного из фрагментов:
«Часовые луны1, дураки-мудрецы, дураки-шалопаи,
Дураков из дворцов, городов и из сел превеликая стая,
Одуревших, тупых и воспитанных дураков,
Идиотов влюбленных, простых дураков, дураков-негодяев.
Дураки-современники, да и те, дурь которых история знает,
Дураки-дикари и собранье изящных ослов,
Извращенцы и те, кто подраться без повода вечно готов.
Принц призывает вас появиться на бале,
Что на рыночной площади будет в конце карнавала» (5, с. 53-54).
Этот текст является примером жанра «сотти», что можно перевести как «дурачество». Сотти может быть выражено как в форме клоунады, так и в стихотворной форме. Артист, участвующий в таком сатирическом представлении, должен был носить специальный костюм: серую мантию и капюшон, украшенный ослиными ушами. Главная задача шутов, кривляющихся и читающих стихи в стиле сотти, - рассмешить публику. Специфика слов языка сотти заключается в том, что они теряли свой истинный смысл и превращались в веселую тарабарщину (6, с. 431). Можно привести такой пример: «Чтобы засаливать салом, поскольку сало смеется сально, надо засаливать каждый ломтик» (6, с. 432). Подобные бессмысленные фразы - типичны для стиля сотти. Следует отметить, что русские скоморохи часто прибегали к подобным приемам.
Проблема бессмысленного смеха связана с проблематикой средневекового карнавала, которая получила глубокое развитие в трудах М.М. Бахтина. В карнавальной жизни действительность как бы исчезала, как и привычный мир иерархии и других структур и табу. Во время шествия шутов во главе с принцем дураков, а также карнавальных плясок и зрелищ возникал новый мир веселья и радости, хотя возбуждение могло принять форму возмущения и бунта. Сотти всегда являлось составной частью карнавала. Подобное дурачество с его бессмысленным нагромождением слов, с отсутст-
1 Лунатики.
вием целенаправленной логики нормальной речи могло казаться свободой. В бездумном времени пропадало всякое воспоминание о пользе. Для средневекового крестьянина и для многих горожан чувство необходимости жить совпадало с ощущением тяжести труда, часто бессмысленно растраченного. Карнавал совпадал с массовым забоем скота. Это было время постоянного застолья, сопровождаемого пьянством и обжорством. Да и сама еда соответствовала карнавальному размаху: сосиски гигантского размера, огромные колбасы и т.д. Все будничное приобретало нелепые черты. Обстановка должна была вызывать смех. Радость порождалась возможностью неумеренного потребления продуктов своего труда. Карнавал, обычно происходивший в конце трудового сезона, порождал в основном несбыточные надежды на новый год. Казалось, в будущем не будет ни голода, ни изнурительного труда (6, с. 437). Церковь, как правило, мирилась с бессмысленным дурачеством, не видя в нем большой опасности для своего влияния. Авторы сотти стремились не преступать черту запрета на опасные сюжеты, связанные с критикой могущественной власти.
Сравнивая «Крик принца дураков» Грингуара с обычными сотти, можно прийти к выводу, что автор этого стихотворения, хотя и придает своим стихам форму бессмысленного дурачества, но определенная логика у него есть. Грингуар, который был известным автором религиозных мистерий, мог выступать и как устроитель карнавалов. Как уже указывалось, средневековый карнавал был временем отдохновения от труда. Труд для средневекового человека был тяжелым испытанием. Его этимология не случайна: слово travail (труд), по мнению известного историка Л. Февра (3, с. 464) родственно латинскому глаголу tripalare (пытать) (можно сравнить также русские слова «работа» и «рабство»). Отсюда та огромная радость, которую испытывали люди, хотя бы на время карнавала освободившиеся от непосильного труда. Но даже в шутках средневекового человека почти всегда присутствовала жестокость, ибо окружающий его мир не скрывал будничных зверств. Вот как описывает Л. Февр некоторые атрибуты средневекового города или большого села: «... на возвышении - монументальная виселица (гордость горожан), на которой дотлевают тела повешенных. Часто над воротами на острие копья водружена - с соответствующим объявлением - отрубленная голова, или рука, или нога,
какой-нибудь ужасный кусок человеческого тела, расчлененного палачом: это - Правосудие эпохи, имевшей крепкие нервы» (3, с. 285). Типичный менталитет Средневековья не включал в себя чувство содроганья перед трупами, висевшими на виселице. Человек того времени считал эту ситуацию нормой. Смешение серьезного и смешного характерно для средневековой народной культуры. Бахтин утверждал, что средневековый и ренессансный гротеск, проникнутый карнавальным мироощущением освобождает мир от чувства повседневного ужаса. Народный гротеск, по Бахтину, снижает серьезное и со смехом преодолевает его. Все страшное повторялось в карнавале, но повторялось как шутка и вызывало хохот толпы. Так средневековый человек прятался от беспросветности повседневной жизни за тонким занавесом карнавала.
Фома Кемпийский, один из самых великих духовных наставников периода позднего Средневековья, в трактате «О подражании Христу» (4) призывал своих современников к благоразумию и отказу от суеты. Под суетой Фома Кемпийский понимал, в частности, тот дикий образ жизни простого народа, для которого было характерно то, что не только безобидное дурачество вызывало у него смех, но и изощренная казнь. Палач считался специалистом не только благодаря умению мастерски отсекать голову и другие части тела, но и умению развлекать толпу во время казни. Все это считалось жизненной нормой. Таким образом, сотти вполне вписывались в пестрый пейзаж городской да и деревенской жизни. Комическая поэзия современников Грингуара не дает примеры такого прямого дурачества, но мы можем проследить веселую шутку в творчестве таких поэтов, как Понт-Але или Жермен-Колен Буше. Последнему принадлежит «Эпитафия пьянице». В ней описывается образ жизни покойника, рассказывается, что он ненавидел фрукты и предпочитал после каждого стакана вина закуску в виде соленого мяса, что заставляло его вновь и вновь наполнять стакан. Это занятие поглощало его целиком, и не оставалось времени молиться и размышлять о своей жизни. «Ведь он был рожден для того, чтобы пить, а не жить», - пишет поэт. Вся эпитафия окрашена мягкой иронией. Автор ее подчеркивает, что, несмотря на то, что пьяница стал рабом бутылки, он был счастливым рабом (5, с. 66). От Понт-Але нам осталась небольшая сатирическая поэма «О докторах», где описываются сюжеты, как врачи и аптекари в союзе друг с другом
богатеют. Врачи рассказывают о чудесных свойствах заморских лекарств, а аптекари продают их втридорога (5, с. 58-59).
Чем отличаются Грингуар и другие авторы сотти от великого Вийона? Нам представляется, что последний, и сейчас приводящий в восхищение своих читателей, не является заказным развлекателем, а обладает таинственной необъяснимой силой создавать из безобразного прекрасное. Примером этого может быть знаменитая «Баллада о толстухе Марго». Долгое время русский читатель пользовался добросовестным переводом Мендельсона (1, с. 141-142). Однако в 1963 г., когда вышел сборник стихов Вийона, цензура и самоцензура заставляли переводчика «ослаблять средневековый реализм» Вийона и даже пропускать отдельные строки. Недавно стихи французского поэта опубликованы в переводе Ю. Корнеева, который стремился более точно передать уникальность поэзии Вийона. Вышеупомянутая баллада является своеобразной исповедью сутенера. Ее герои сутенер и проститутка. Но Вийон рисует их поведение такими красками, в которых одновременно сливаются комичность ситуации и боль автора, и чувство жалости к самому себе и к своей «верной» подруге. Восприятие этих настроений объясняется беспощадностью описания событий. Приведем строки из баллады, опущенные Мендельсоном. Вийон и его подруга ссорятся после подсчета жалкого дохода, который приносит их ремесло, и дерутся, но, устав от скандала и умиротворенные вином, предаются любви.
Но стихла ссора, пошли забавы.
Меня так начинает щекотать
И теребить, и тискать для расправы,
Что мертвецу и то пришлось бы встать.
Пора себе и отдых дать,
А утром повторяются событья,
Марго верхом творит обряд соитья
И мчит таким галопом, что ей-ей
Грозит со мною вместе раздавить и
Притон, который мы содержим вместе с ней1.
1 Перевод Ю.Б. Корнеева (2, с. 182)
Вспомним, что в «Большом завещании» Вийон называет Марго «нежнейшей из всех толстух». В нескольких строках Вийону удается передать полифонию чувств от презрения и жалости до восхищения жизнелюбием своей героини. Она положила начало череде типов парижских женщин, представленных в произведениях французских писателей и художников.
В связи с этим следует подчеркнуть, что если Грингуар и его коллеги по творчеству интересны нам как выразители менталитета своего времени, то Вийона мы воспринимаем как своего современника, поскольку он современен всегда.
Список литературы
1. Вийон Ф. Стихи / Пер. с франц. Ф. Мендельсона и И. Эренбурга. - М., 1963. - 216 с.
2. Вийон Ф. Сочинения / Пер. с франц. Ю.Б. Корнеева. - М.,2006. - 403 с.
3. Февр Л. Бои за историю. - М., 1991. - 630 с.
4. Фома Кемпийский. О подражании Христу // Богословие в культуре Средневековья. - Киев, 1992. - С. 227-381.
5. Anthologie poetique française XVI siecle. - P., 1965. - Vol. 1. - 381 p.
6. Rus M. La sottie: una Divina commedia // Poetique. - P., 2004. - № 190. - P. 429-441.
