CC BY
25
РЕЦЕНЗИИ
ГРЕЦИЯ И АМЕРИКАНО-БРИТАНСКИЙ ТАНДЕМ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Впервые в российской историографии увидела свет работа - монография А.А. Калинина и В.Т. Юнгблюда1, освещающая эволюцию британской и американской политики в Греции, а также американо-британских отношений по греческим проблемам в годы Второй мировой войны. Их стартовая точка -начало весны 1939 года - совпадает с "возрастанием внимания к Греции со стороны Великобритании и США в связи с угрозой нападения Италии", а финальная точка - "конец 1945 года - с важным рубежом в американо-британских отношениях по греческим проблемам, когда Вашингтон приходит к выводу о необходимости масштабного участия в греческих делах как в экономической, так и в политической сфере" [1, с. 16].
Удачно избран предмет исследования -американо-британские отношения по Греции, что позволило показать начальный этап процесса постепенного замещения британского влияния американским в Восточном
Средиземноморье. Фокус же
исследования дал возможность затронуть истоки "холодной войны" и становление новых американо-британских отношений,
1 Калинин А.А., Юнгблюд В.Т. Греция в американо-британских отношениях в 19391945 гг. Киров, 2009. 366 с.
роль Великобритании как младшего партнёра Соединённых Штатов.
Первый блок рассматриваемых в монографии вопросов - дипломатическая борьба вокруг Греции в преддверии итальянского вторжения (1939-1940 гг.). Круг субъектов этой борьбы очерчен достаточно чётко: Великобритания, Германия, Италия. В начальный период у Греции наиболее тесные связи из перечисленных стран были с Великобританией. Есть все основания утверждать, что тогда последняя "безусловно доминировала в Греции" [1, с. 43]. В свою очередь, Италия и Германия в своей внешней политике стремились к тому, чтобы такой характер носили и их отношения с этой страной. Какова же была свобода маневра Лондона в его действиях, направленных на то, "чтобы не допустить потери Греции"? Судя по содержанию книги, она была весьма узкой. Почему?
Во-первых, была исключена коалиционная война США и Великобритании на греческом театре военных действий в случае его возникновения. Логика мышления вашингтонских стратегов была такова: 1) "не допустить сползания Греции на позиции стран "оси" [1, с. 44]; 2) "избегать какого-либо, кроме морального, содействия грекам" [1, с. 44]; 3) "в случае
нападения Италии на Грецию помощь должны были предоставлять англичане" [1, с. 44].
Во-вторых, "военная слабость" [1, с. 44] британцев касательно настоящего региона была для стран "оси" вполне очевидна. Нейтралитет Италии, которого добивалась британская дипломатия, был бы возможен, если бы Рим был убеждён в обратном.
Вместе с тем с прицелом на будущее в Лондоне позитивно расценивали тот факт, что в греческом векторе внешней политики США впервые стал прослеживаться политический интерес, который имел общий знаменатель с британскими интересами. "Совпадение цели с англичанами (остановить агрессию стран "оси") привело к тому, что Вашингтон в целом поддерживал британскую политику в Греции и не выражал неприятия каких-либо её аспектов" [1, с. 44].
Второй блок вопросов, входящих в предмет исследования, - британская политика в Греции в период итальянской и германской агрессии (октябрь 1940 -май 1941 гг.). С авторами можно согласиться в том, что "своей политикой Лондон стремился не столько способствовать защите Греции от агрессии стран "оси", сколько обеспечить собственные интересы в регионе в послевоенный период - как непосредственные, так и
долговременные" [1, с. 69]. Руководство Великобритании рассматривало в качестве ключевой предпосылки для их обеспечения "создание полноценного Балканского фронта против Италии и Германии" [1, с. 69], максимально задействовав Форин Офис для решения настоящей задачи. Однако задача не была решена. "Оккупация Греции и острова Крит привела к заметному ухудшению британских позиций в Восточном Средиземноморье. Теперь всё более
значимой для Лондона становится позиция Соединённых Штатов, так как британские ресурсы быстро истощались" [1, с. 69].
А.А. Калинин, В.Т. Юнгблюд исчерпывающе освоили проблемное поле, связанное с активизацией американской политики в Греции (октябрь 1940 - май 1941 гг.). Им прежде всего удалось основательно разобраться в целях и последствиях миссии полковника У. Донована, которая пришлась на первый квартал 1941 года. В её рамках значительное место заняло посещение Донованом Греции. Результаты миссии свидетельствовали о том, что "осложнение ситуации в Европе и уже реальная угроза победы участников "оси" заставили Вашингтон начать оказывать поддержку британскому курсу в Юго-Восточной Европе. Фактически в это время США помогали англичанам укреплять здесь свои позиции" [1, с. 88]. Миссия Донована положила "начало дипломатического сотрудничества (США и Великобритании. - М.С.)... по греческим проблемам" [1, с. 88].
Не менее удачно проведён анализ политики Вашингтона и Лондона в отношении движения Сопротивления в Греции, детерминированной военными и политическими соображениями.
А.А. Калинин и В.Т. Юнгблюд убедительно показывают, что "в британской политике до середины 1943 года доминировали военные аспекты, что обусловило, в частности, достаточно успешное сотрудничество англичан с греческими коммунистами, которые вели борьбу против оккупации" [1, с. 322]. Вместе с тем исследователи установили, что после коренного перелома в ходе Второй мировой войны произошли кардинальные изменения в
содержательном наполнении курса правительства Уинстона Черчилля. "С конца 1943 года на первый план выходит
политическая мотивация. Если
первоначально определяющее влияние на британскую политику оказывали военные и разведка, то в 1943 году резко возрастает значение Форин Офиса, который всё чаще получает поддержку Черчилля. Для дипломатов приоритетной проблемой являлась позиция
Великобритании в послевоенной Греции, поэтому политика... в отношении движения Сопротивления в Греции. была существенно скорректирована" [1, с. 322].
До того момента, когда военная составляющая греческого вектора политики Великобритании была главной, в этой части было единство подходов между Лондоном и Вашингтоном. Однако в отличие от британской политики "в американской политике фактически вплоть до ухода немцев из Греции абсолютизировались военные соображения. Только после октября 1944 года США постепенно пришли к выводу о целесообразности своего вовлечения в политические процессы страны, необходимости оказывать воздействие на ситуацию с целью стимулировать развитие Греции в приемлемом для Вашингтона направлении" [1, с. 322]. При этом авторы показывают, что "приемлемое для Вашингтона направление" во многом не стыковалось с британскими интересами. Правительство Уинстона Черчилля не имело поддержки администрации Франклина Рузвельта в своём стремлении к "восстановлению прежних позиций Великобритании в Балкано-Средиземноморском регионе" [1, с. 322].
Американо-британские разногласия просматривались и в блоке вопросов, связанных с отношением к королю Георгиосу II в 1942-1944 годах. Последний находился под сильным влиянием Великобритании и,
естественно, Лондон желал, чтобы
именно он был монархом послевоенной Греции. Это желание не совпадало с реальными настроениями внутри Греции. Рейтинг Георгиоса II в греческом обществе был чрезвычайно низким. Данное обстоятельство было хорошо известно администрации Рузвельта, которая "во второй половине 1942-1943 годов. пришла к выводу о нецелесообразности возвращения на греческий престол короля Георгиоса II без проведения плебисцита" [1, с. 322].
На американо-британские отношения в греческих делах неоднозначно влиял и советский фактор. В этой связи А.А. Калинин и В.Т. Юнгблюд обращают внимание на советско-британские переговоры о разделе сфер влияния в Европе. Стороны вначале в мае-июне 1944 года договорились о том, что Москва устанавливает контроль над Румынией, а Лондон - над Грецией. "Следующим шагом в этом направлении стало заключение "процентного соглашения" в октябре 1944 года. Его главный смысл состоял в расширении договорённости на новые страны. ... Американская реакция на соглашение была негативной, ибо любые договорённости по сферам влияния в корне противоречили американским представлениям о послевоенном устройстве Европы" [1, с. 215].
В конце 1944 - начале 1945 года послевоенному политическому
устройству Греции в американо-британских отношениях стало
придаваться чрезвычайно важное значение. В этой связи авторы в контексте данных отношений прежде всего анализируют уроки драматических событий в Греции в декабре 1944 года. Учёные абсолютно правы, утверждая, что "кризис декабря 1944 года явился продолжением американо-британских трений по поводу заключения Лондоном и Москвой (указанных выше соглашений. -
М.С.)" [1, с. 257]. С ними можно согласиться и в том, что настоящий "кризис. стимулировал ускорение выработки Вашингтоном собственной позиции по важнейшим греческим проблемам" [1, с. 257].
Несомненную научную ценность представляет восьмая глава книги, в которой даётся убедительное
доказательство того, что именно "в 1945 году. Соединённые Штаты. переходят к масштабному участию в греческих делах, постепенно начиная теснить англичан. Это касалось всех важнейших вопросов, которые имели определяющее значение для будущего Греции" [1, с. 264].
В греческих делах уравнение со многими неизвестными приходилось решать в рамках "Большой тройки" [1, с. 302] и, естественно, поэтому были возможны различные комбинации в американо-британских отношениях. А.А. Калинин и В.Т. Юнгблюд в девятой главе монографии показывают, как решалось это уравнение в процессе обсуждения вопроса о передаче Греции Додеканезских островов в 1945 году. К моменту его рассмотрения два субъекта "Большой тройки" - США и СССР -имели наибольшие ресурсы для того, чтобы обеспечивать средиземноморское направление своей внешней политики. При этом возможности Вашингтона увеличивались, а Лондона - сокращались. Для Вашингтона возник подходящий момент, чтобы показать, что Великобритания, несмотря на явное соперничество, ближе ему идеологически и политически. Разумеется, "в условиях
роста амбиций Москвы интересы англичан и американцев сближались, что обусловило выработку их согласованной позиции по Додеканезам" [1, с. 302].
В соответствии с имеющимися ресурсами США и Великобритания по-разному реагировали на экономические проблемы Греции в 1945 году, о чём идёт речь в заключительной главе книги.
Конечно, исследование выиграло бы от более глубокой проработки проблемы взаимодействия британской и
американской разведок в оккупированной Греции. Больше внимания, может быть, следовало бы уделить вопросу определения послевоенных границ Греции, поскольку в монографии фактически изучен только вопрос о Додеканезских островах и не затрагиваются территориальные
противоречия относительно северных границ страны, в том числе македонский вопрос. (Последний, бесспорно, должен стать предметом отдельного
исследования).
В целом же работа авторов затронула очень важный период в истории Греции и в американо-британских отношениях в годы Второй мировой войны. Она, несомненно, будет востребована научным и образовательным сообществом. Труд А.А. Калинина и В.Т. Юнгблюда может быть оценён как серьёзный вклад в исследование международных отношений в драматичный период мировой истории.
М.В. Стрелец, доктор исторических наук, профессор, Брестский государственный технический университет.
ЕВРОПЕЙСКОЕ РЕЛИГИОЗНОЕ МНОГОЦВЕТИЕ
Религиозная жизнь в европейских странах чрезвычайно многообразна, и она совсем не характеризуется господством одного политкорректного мировоззрения или же отошедшего от традиционных ценностей либерального христианства, которое является опорой европейской демократии. Всё это - стереотипы, не отражающие во всей глубине религиозность европейцев (или их безрелигиозность). Конкретные эпизоды развития религиозной жизни
представлены в сборнике "Будущее религии в Европе"1, который издан по материалам одноименной конференции, проведённой Московским
религиоведческим обществом на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова.
Целый ряд статей, посвящённых православию, раскрывает неожиданное современное лицо Православных церквей в разных странах, в том числе и в России. Роман Коробко (Институт проблем освоения Севера Сибирского отделения РАН) в статье "Оценка численности прихожан православных церквей Тюмени" отмечает, что, несмотря на различные официальные заявления, численность людей, посещающих храмы РПЦ, растёт чрезвычайно медленно, и скорее происходит не рост, а перераспределение уже существующих верующих между храмами и праздниками (к примеру, помимо Пасхи и Рождества многие ходят ещё на Вербное воскресенье). Причём, данные по Тюменской области в целом совпадают с исследованиями социологов в других областях.
Сознание верующих иногда довольно сложно понять, если исходить из строгих
1 Будущее религии в Европе. Сборник статей. Под ред. И.Х. Максутова, О.К. Горевой. СПб., Алетейя, 2010. 288 с.
церковных критериев. В статье Анны Соколовой (Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН) о религиозности сельских жителей России утверждается, что, пользуясь количественными методами, задавая прямые вопросы о посещении литургии или причастии, можно легко получить картину абсолютной безрелигиозности населения (анализ сделан на основе опроса 2005 года среди жителей Селивановского района Владимирской области). Однако автор убежден, что респондентам присущи глубокие религиозные чувства, которые далеки от церковных догм и канонов и сочетаются с крайним религиозным невежеством.
В статье Елены Левкиевской (Институт славяноведения РАН) "Механизмы неформальной
коммуникации в современном
православном дискурсе России" отмечается, в частности на основе анализа различных текстов, что средства коммуникации направлены на создание православного гражданского общества, иногда со своим специфическим церковным языком, а также на формирование социального облика Церкви в рамках разного рода инициатив - от приютов и волонтёрских организаций до скаутов. С другой стороны, религиозная сфера и её практики (такие как паломничество, продажа церковных товаров)
встраиваются в общество потребления. Ольга Бреская пишет об индивидуализме и групповом сознании в современной православной общине и даёт развёрнутый обзор этих понятий в рамках христианской антропологии. По мнению Бреской, отношения индивидуализма и группового сознания в православном приходе носят парадоксальный характер. Персонализм, с точки зрения соборности, осуждается, но при этом в социальном
измерении групповая солидарность проявляется чрезвычайно мало.
Между тем за рубежами традиционно православных государств этот парадокс похоже удаётся хотя бы отчасти преодолеть. В статье Анники Хитамар (Университет Южной Дании)
"Православие в диаспоре: Русская православная церковь в Дании" описывается история и современное состояние православных общин в стране. Они являются религиозным
меньшинством, но при этом составляют яркую часть духовной жизни королевства. Если общины Московского патриархата остаются прибежищем русских, то приход, принадлежащий к Константинопольскому патриархату и возникший не так давно - в 2002 году -является островком датского
православия, где служба ведётся по-датски. Более того, многие элементы церковной жизни восприняты из датской лютеранской традиции. Это центральная роль проповеди и совместное пение гимнов во время богослужения, простота и скромность во внутреннем убранстве церкви, а также церковные посиделки за кофе (church-coffee) после воскресной литургии для прихожан.
Развитие Финляндской православной церкви в эпоху постмодерна рассматривает публицист Борис Колымагин. Эта церковь находится на стыке западной и восточной христианских цивилизаций и успешно отвечает на вызовы секулярной цивилизации, защищая традиционные ценности, но при этом развивая диалог со всеми христианами, прежде всего, с протестантами.
Философские проблемы будущего религии в Европе отражены в статьях Алисы Астаховой (Казанский
госуниверситет) "Религиозный опыт в условиях мультипарадигмальности
христианства в Европе и России" и
Германа Бокова (государственный музей истории религии, Санкт-Петербург) "Религиозные аспекты контркультуры и проблема будущего религии".
Составными частями современной религиозной футурологии Боков считает секуляризацию общества, становление мультикультурного мира и единой мировой цивилизации.
Целый ряд материалов посвящён исламу и отдельно отношениям ислама и христианства. Активизацию суфийских организаций анализирует Денис Брилев (Донецк, Украина), а возможный союз ислама и христианства в Европе -Владимир Петрунин (Орловский госуниверситет). Автор уверен в том, что ислам заставляет европейцев
пересмотреть нормы секуляризма и, возможно, христиане и мусульмане вместе будут ратовать за возвращение религиозных норм в европейский контекст. К примеру, известно заявление архиепископа Кентерберийского Роуэна Уильямса о целесообразности введения некоторых норм шариата в правовое поле. Между тем ситуация, когда европейцев-немусульман будет
меньшинство, может привести к тому, что именно ислам, обогатившись за счёт западной культуры, переживёт свой расцвет в Европе.
Вместе с тем далеко не только христиане и мусульмане борются за место под солнцем на европейском пространстве. Русскому родноверию, возрождению славянского неоязычества посвящена статья Каарины Айтамурто (университет Хельсинки), перспективы развития дзэн-буддизма анализирует Майя Бабкова (МГУ им. М.В, Ломоносова), о религиозности цыганских сообществ на Балканах пишет Ксения Трофимова (МГУ им. М.В. Ломоносова). Она подчёркивает, что мистицизм и индивидуализм, определённая широта цыганской души нашли своё воплощение
в возникновении цыганских суфийских тарикатов и протестантских объединений. И это вполне отражает влияние глобализации и культурную
трансформацию, которая затрагивает в Европе все народы.
Мистицизм в политике анализирует профессор Джованни Касадио (Университет Салерн, Италия), а визуальную антропологию - Хейко Грюнведель (Университет Эрлангена, Германия). Межхристианские отношения, развитие религиозных процессов в целом затрагивают Олег Киселёв (Институт философии им. Г.С. Сковороды), Олег Гринцевич (РГГУ), Светлана Воронина (МГУ им. М.В. Ломоносова), Надежда Александрова и Эльвира Хисматуллина (Казанский госуниверситет). Как подчёркивается в статье Надежды Александровой "Будущее религии в России в контексте НРД: социально-психологические основания" тенденция к периодическому формированию
закрытых религиозных общин
сохранится. Всё большее развитие религиозного плюрализма чрезвычайно востребовано в современном обществе. Дело в том, что человек в постоянно меняющемся мире с быстрым потоком информации ищет приемлемую для него картину мира, которая бы исчерпывающе ответила на все вопросы, ту общность, в которой он будет чувствовать себя комфортно.
К сожалению, сборник не лишён недостатков, в том числе
"составительских". Несмотря на наличие необходимого научного аппарата (аннотации статей на английском языке), он не производит впечатления цельной книги. Конечно, сборники докладов любой конференции часто оставляют довольно пёстрое впечатление, но это издание лишено всякой структуры, статьи в нём расположены практически в произвольном порядке, давая работу
самому читателю по поиску родственных тем из представленных 21 статьи. Философские доклады, посвящённые более общим теоретическим проблемам, помещены и в середине, и в конце книги. Более того, не соблюдена даже дифференциация статей по страновому признаку или по признаку одной конфессии, что создавало бы впечатление освещённости хотя бы одной тематики. В частности, сборник начинается статьей Елены Левкиевской о механизмах неформальной коммуникации в православной среде, затем идёт статья Ольги Бреской о православии в Белоруссии, затем материал о Православной церкви в Дании, а после него - в Тюмени. Ближе к концу сборника рассматривается политическое православие в Украине, но уже после статей о язычестве и буддизме. Сие собрание материалов трудно критиковать за то, что оно не затрагивает ключевых проблем будущего религий в Европе, ибо в нём нет ничего о развитии Католической, Лютеранской церквей, об актуальных дискуссиях о роли религии, образовании, плюрализме,
веротерпимости и т.п., идущих в европейском обществе, о предпочтениях и стереотипах европейцев. Тем не менее, бросается в глаза резкое отличие и несоответствие статей, где изучается практическая религиозность, и чисто теоретических статей, которые на этом фоне кажутся слишком отвлечёнными и оторванными от религиозной жизни вообще (как, например, статьи Надежды Александровой о социально-
психологических основаниях НРД, Ларисы Астаховой о религиозном опыте в условиях парадигмальности, Германа Бокова об аспектах контркультуры).
Вместе с тем в сборнике всё-таки предстаёт некая объёмная картина будущего религий в Европе. С одной стороны, у людей есть большой выбор
среди духовных, религиозных,
культурно-религиозных традиций и сообществ, как старых, так и совершенно новых, причудливых и
постмодернистских. Этот выбор в европейских странах намного более широк, свободен и цивилизован, чем в любой другой части Света (возможно, лишь, что такая свобода и многообразие есть ещё в Латинской Америке). С другой стороны, эта картина содержит в себе вопрос о том, во что сложится в будущем эта мозаика мультикультурности и
многорелигиозности, к каким
последствиям для национальных культур и исторических церквей это приведёт. Но в любом случае, как показывают научные исследования, традиционная
религиозность не уходит из общества -она трансформируется сама по себе, на её основе или в противовес ей появляются другие верования, и этот процесс не остановить.
Роман Лункин, с.н.с., Центр изучения проблем религии и общества ИЕ РАН.
