CC BY-NC-ND
141
Д.М. Фельдман
ГРАНИ СКАНДАЛА: «ПОВЕСТЬ НЕПОГАШЕННОЙ ЛУНЫ» Б.А. ПИЛЬНЯКА В ГАЗЕТНО-ЖУРНАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ 1920-х гг.
В статье анализируется история одного из самых громких литературных скандалов 20-х гг.: публикации «Повести непогашенной луны» Б.А. Пильняка, где содержались прозрачные намеки на то, что М.В. Фрунзе был убит по приказу И.В. Сталина. Автор доказывает, что написание повести было частью плана оппозиционных Сталину группировок партийной элиты, возглавлявшихся Л.Д. Троцким. Целью этих группировок была компрометация Сталина и его последующее смещение с поста Генерального секретаря ЦК партии.
Ключевые слова: Б.А. Пильняк, «Повесть непогашенной луны», М.В. Фрунзе, И.В. Сталин, Л.Д. Троцкий, «Правда», «Известия», «Рабочая газета».
Сумбур в периодике
Начало скандала было почти незаметным. 29 октября 1925 г. «Правда», «Известия», «Рабочая газета» и ряд других изданий поместили заметку «Состояние здоровья наркомвоенмора и председателя РВС СССР тов. М.В. Фрунзе»1.
Подобного рода публикации не были тогда событием исключительным. Насторожить читателей могла разве что неожиданность: «состояние здоровья» так называемых «первых лиц» или «вождей» обсуждалось в прессе, когда о болезни было предварительно объявлено, а Фрунзе считался вполне здоровым. К тому же и сообщение было невнятным: «Для ликвидации болезненных явлений со стороны желудочно-кишечного тракта тов. М.В. Фрунзе,
© Фельдман Д.М., 2012
Д.М. Фельдман
согласно заключения (sic! - Д. Ф.) профессоров в составе В.Н. Розанова, П.И. Елистратова, А.М. Касаткина и П.Н. Обросова помещен в Боткинскую больницу».
Чем обусловлены «болезненные ощущения» - не указывалось. Зато составившие «заключение» были весьма известными специалистами, что и подтверждало наличие опасности. И все же публикация была не на первой странице, как обычно полагалось, если «состояние здоровья» признавалось «критическим». Да и в заметке уточнялось: «Самочувствие тов. Фрунзе хорошее, пульс и температура нормальные».
30 октября «Вечерняя Москва» напомнила о теме краткой заметкой - в разделе хроники. И на этот раз ни о чем тревожном не упоминалось: «Вчера в Боткинской больнице профессором В.Н. Розановым была проведена операция по удалению круглой язвы желудка больного тов. Фрунзе»2.
Сообщалось также, что при операции присутствовали профессора И.И. Греков и А.В. Мартынов. Это можно было понять, с одной стороны, как свидетельство высокого статуса пациента. А с другой - в качестве напоминания о возможной опасности. Но итог был оптимистичен: «Операция прошла благополучно».
Такой вывод сразу подтверждался. Безымянный автор подчеркивал: «Состояние здоровья тов. Фрунзе вполне удовлетворительно. По предположению врачей, через 2 недели тов. Фрунзе будет здоров».
В тот же день «Рабочая Москва» опубликовала заметку о проходившем 29 октября в Колонном зале Дома Союзов собрании комсомольцев и коммунистов, призванных для прохождения службы в армии. В телеграмме, принятой собранием, указывалось, что призывники желают наркомвоенмору «скорейшего выздоровления»3.
30 октября и «Красная звезда» поместила сходного рода заметку - «Проводы в Красную армию партийного и комсомольского молодняка». Текст приветственной телеграммы был приведен и там4.
Зато на следующий день «Правда» опубликовала заметку «Болезнь наркомвоенмора М.В. Фрунзе». Такая же заметка напечатана была и в «Известиях»5.
На этот раз безымянный автор начинал издалека. Сообщал, что нарком «страдает болезненными явлениями в области желудочно-кишечного тракта уже около 10 лет, со времен тюремного заключения при царском режиме, когда он перенес в тюрьме тиф и заболел аппендицитом».
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка...
Если верить заметке, лечение в тюремных условиях не было эффективным. Наоборот, «после операции у тов. Фрунзе постепенно развились признаки нового заболевания в форме кишечных кровотечений с болезненными ощущениями в области двенадцатиперстной кишки».
Далее сообщалось, что нарком лечился в Крыму. Но «болезненные ощущения в области двенадцатиперстной кишки, выхода желудка и желчного пузыря и на месте рубца от бывшей операции аппендицита оставались, что и заставило обсудить положение больного на нескольких широких консилиумах с участием как московских, так и ленинградских специалистов - терапевтов и хирургов -в составе И.И. Грекова, В.Ф. Ланг, С.П. Федорова, В.Н. Розанова, А.В. Мартынова, Н.И. Бурденко, И.И. Елистратова, Л.Т. Левина, А.Ю. Канель, А.М. Касаткина, В.В. Крамера, Б.А. Александрова».
Список опять доказывал, что собрались лучшие. В первую очередь этим обосновывался вывод: «После детального изучения истории болезни тов. Фрунзе, ряда лабораторных исследований и тщательного изучения рентгеновских снимков, консультанты пришли к заключению, что здесь налицо вся картина язвенного процесса в области двенадцатиперстной кишки, угрожающего как повторными кровотечениями, так и прободением самой язвы, хотя бы даже и заглохшей на время в результате лечения. Решено было для ликвидации болезненных явлений прибегнуть к оперативному вмешательству».
Операция была, согласно заметке, проведена 29 октября. Тогда и возникли неожиданные осложнения: «Больной трудно засыпал, плохо переносил наркоз и оставался под наркозом 1 час 06 минут, получив за это время 60 граммов хлороформа и 140 граммов эфира».
Сам факт столь подробного описания уже свидетельствовал, что ситуация была опасной. И сказанным далее это сразу подтверждалось: «Ввиду падения пульса во время наркоза приходилось прибегать к впрыскиваниям, возбуждающим сердечную деятельность».
После операции заметных улучшений не было. Если верить заметке, ситуация даже ухудшалась: «За истекшие 1 1/2 суток все время приходилось бороться с продолжающейся сердечной слабостью».
Современников, умевших читать между строк, заметка вновь насторожила. Понятно было, что опасная ситуация обусловлена не столько болезнью или операционной травмой, сколько наркозом. Однако все это противоречило сведениям, опубликованным
Д.М. Фельдман
30 октября «Вечерней Москвой». Там, опять же со слов врачей, было сказано, что цель операции - «удаление круглой язвы желудка». Упоминаний о «язвенном процессе в области двенадцатиперстной кишки» и осложнениях там не было, указывался конкретный - и краткий - срок полного выздоровления. Отсюда следовало, что сотрудники «Рабочей Москвы», «Красной звезды» и прочих газет, печатавших заметки «о скорейшем выздоровлении», еще 30 октября ни о каких осложнениях не знали. А в редакциях «Известий» и «Правды» - знали.
Пока слухи распространялись по столице, вышли дневные и вечерние издания. В «Рабочей газете», например, была напечатана заметка с броским заголовком «Тов. Фрунзе выздоравливает»6.
Она была схожа с заметкой, ранее опубликованной «Вечерней Москвой». Автор, тоже безымянный, убеждал читателей, что опасения беспочвенны: «Вчера утром в больнице им. д-ра Боткина больному тов. Фрунзе была сделана операция по удалению язвы желудка. Операцию проводил проф. Розанов. По словам присутствовавших при операции проф. Мартынова и проф. Грекова, тов. Фрунзе хорошо перенес сложную операцию, продолжавшуюся 40 мин. Операция закончилась благополучно. После операции в течение всего дня и вечером тов. Фрунзе чувствовал себя хорошо».
Отсюда следовало, что операция проведена не 29 октября, а днем позже - 30 октября, причем осложнений нет. Автор подчеркивал: «Врачи предполагают, что через две недели тов. Фрунзе будет здоров».
Читателям оставалось лишь гадать, кто допустил ошибки. Разумеется, «Правда» - главная партийная газета. Как тогда говорили, Центральный орган партии. Там публикация непроверенных сведений маловероятна. В «Известиях» тоже. Эта газета правительственным официозом считалась. Но «Рабочая Москва» -издание Московского комитета партии. Маловероятна была и тут публикация непроверенных сведений. «Красная звезда» - издание Наркомата по военным и морским делам. Там вроде бы не полагалось ошибаться, если речь шла о наркомвоенморе. А «Рабочая газета» - издание ЦК партии. Не ЦО, конечно, и все же статус ее был достаточно высок.
Разрешились противоречия в тот же день. Правительственный официоз и главная партийная газета совместно опубликовали, можно сказать, листовку газетного формата - «Экстренный выпуск». Под названиями обеих газет и, соответственно, издающих организаций напечатано в траурной рамке: «Скончался Нарком-
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
военмор и Председатель Реввоенсовета СССР Михаил Васильевич Фрунзе»7.
Ниже помещены портрет и краткая биография наркомвоен-мора. Рядом - «Правительственное сообщение», где указаны время и обстоятельства смерти: «В ночь на 31 октября от паралича сердца умер после операции... »
Опубликован был и приказ РВС, посвященный смерти Фрунзе. Кроме того, указывалось: «Похороны покойного состоятся 3 ноября».
Более подробно события, последовавшие за операцией, были описаны в «Бюллетене о смерти М.В. Фрунзе». Рубеж там был уточнен: «После 24 часов 30 октября... »
Согласно этому документу консультации лучших специалистов не прекращались до смерти пациента. Однако никаких результатов не дали «все принятые меры для поднятия сердечной деятельности».
Что за меры - не пояснялось. Указано было только, что больной «в 5 час. 40 мин. 31 октября скончался при явлениях паралича сердца».
Так, за три дня было сообщено, что Фрунзе не вполне здоров, но скоро выздоровеет, опасно болен, уже выздоравливает и - умер.
Сам по себе газетный сумбур не соответствовал официальной версии смерти Фрунзе. Несоответствие же воспринималось как опровержение.
Череда случайностей
Примечательно, что в печати объяснить причины газетного сумбура никто и не пытался. Официальная версия смерти нарком-военмора обосновывалась свидетельствами очевидцев, мнениями специалистов и т. д.
1 ноября в «Правде», «Известиях» и прочих газетах были вновь напечатаны и биография наркомвоенмора, и приказ РВС, и «Правительственное сообщение», и «Бюллетень о смерти М.В. Фрунзе». Все это шло под общим заголовком: «Умер товарищ Фрунзе, верный сын нашей партии, преданнейший боец рабочего класса, мужественный и бесстрашный герой Гражданской войны, вождь и строитель Красной армии».
Сообщение о смерти Фрунзе и само по себе было скандальным. Гораздо более скандальным, чем сумбур в столичной периодике.
Д.М. Фельдман
Как известно, должности наркомвоенмора и предреввоенсове-та занимал ранее Л.Д. Троцкий. Это его традиционно называли «вождем и строителем Красной армии». Но с 1922 г. он постоянно лечился от лихорадки на южных курортах, так что Политбюро ЦК партии уже неоднократно обсуждало возможность замены. Инициатором был И.В. Сталин, в 1922 г. ставший генеральным секретарем ЦК партии. В 1924 г., после смерти В.И. Ленина, вопрос замены болеющего наркомвоенмора очередной раз актуали-зовался. Кандидатура преемника считалась вроде бы очевидной -«ветеран партии», в период гражданской войны командовал армиями и фронтами.
Ситуация была отражена и в опубликованной газетами биографии наркомвоенмора. Указывалось, что «1 апреля 1924 года тов. Фрунзе назначается заместителем председателя РВС и вследствие затяжной болезни тов. Троцкого фактически руководил Красной армией»8.
Кстати, Фрунзе тогда и сорока не исполнилось. Он был на шесть лет моложе своего всемирно знаменитого начальника. Подразумевалось, что и «состояние здоровья» возможного преемника не вызывает опасений. Троцкий же продолжал лечиться, в связи с чем приняли окончательное решение: «26 января 1925 года тов. Фрунзе был назначен ЦИК СССР народным комиссаром по военным и морским делам и председателем Реввоенсовета СССР».
Девять месяцев спустя решение выглядело нелепо. Больного заменили тоже болеющим, причем давно. Так, в приказе РВС о наркомвоенморе сказано, что «организм его был подорван тяжелым многолетним недугом».
Медики утверждали то же самое. Например, 1 ноября «Правда» опубликовала «Протокол вскрытия», согласно которому язва двенадцатиперстной кишки зарубцевалась, но операция «вызвала обострение имевшего место хронического воспалительного процесса, что повлекло за собой быстрый упадок сердечной деятельности и смертельный исход»9.
Это, если верить «Протоколу вскрытия», было закономерно. Ряд выявленных уже на патологоанатомическом уровне аномалий, в частности, аорты и артерий, свидетельствовал о «нестойкости организма к наркозу».
Однако подобного рода документы не убеждали скептиков. Недоверие провоцировал и незабытый тогда сумбур в периодике. Игнорировать его сочли уже нецелесообразным.
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка...
1 ноября «Рабочая газета» опубликовала заметки «Черное в красном» и «Фрунзе нет». Помещены они были в рубрике «На фабриках и заводах»10.
Оба автора подчеркивали, что рабочие возмущены газетным сумбуром. Причины его не описывались. Ясно было только, что ошибки случайны, а упоминания о них, как тогда говорили, самокритика.
3 ноября «Известия» и несколько других газет опубликовали интервью с профессором Грековым. О газетном сумбуре профессор не рассуждал, зато настаивал: «Все изменения, которые обнаружились при операции, говорят несомненно, что тов. Фрунзе был без операции неизлечим и даже находился под угрозой неминуемой и, возможно, внезапной смерти»11.
Дело было не только в угрозе. Болезнь работе мешала, и Фрунзе просил «оперировать его по возможности скорее».
Из всего сказанного медиками, включая Грекова, следовало, что лишь операцией можно было спасти Фрунзе, но и вероятность гибели считалась очень высокой, о чем его заблаговременно предупредили, решение он принял сам, и виновных нет.
3 ноября газеты опубликовали речи на траурном заседании, состоявшемся днем ранее в Большом театре. Редактор «Правды» Н.И. Бухарин, выступавший там еще и как представитель Политбюро ЦК партии, отметил: «Никто не мог ожидать такого исхода операции»12.
Фрунзе, если верить Бухарину, тоже беды не ожидал. Был, по обыкновению, решителен и спокоен: «Всего несколько дней тому назад мы видели нашего бойца, который шел под операционный нож».
Инициатива, подчеркивал Бухарин, исходила от Фрунзе. Он сам «говорил о своем решении покончить с язвой желудка при помощи хирургического ножа. А теперь он уже лежит на красном помосте, который как эшафот смерти уносит одну жертву за другой».
В общем, из рассуждений Бухариным тоже следовало, что нет виновных. Трагическое стечение обстоятельств.
Но особо примечательно здесь упоминание о «красном помосте», уносящем «одну жертву за другой». Об этом говорил не только редактор главной партийной газеты. Еще 1 ноября «Правда» напечатала сказанное М.И. Калининым в связи с известием о смерти наркомвоенмора: «Много жертв за последний год»13.
Д.М. Фельдман
Он вспомнил тогда поименно четырех функционеров - Н.Н. Нариманова, А.Ф. Мясникова, М.К. Владимирова и Э.М. Склянского. Некрологи каждого публиковались центральной периодикой.
«Ветеран партии», председатель ЦИК СССР Нариманов умер в Москве 19 марта. Сердечный приступ, до больницы не довезли. Случайность. Как было сказано в правительственном сообщении, опубликованном «Правдой» на следующий день, «от разрыва сердца скоропостижно скончался...»14.
22 марта неподалеку от Тифлиса погиб в авиакатастрофе первый секретарь Закавказского крайкома партии Мясников. Погибли и сопровождавшие его руководители местного отделения ГПУ. «Ветераны партии», как и Мясников. Речь шла опять о случайности15.
Заместитель председателя Высшего совета народного хозяйства Владимиров умер 29 марта в Италии. Скоропостижно. Он тоже был из «ветеранов партии». За границу отправлен решением Совнаркома СССР - для лечения на курорте. Причиной смерти вновь случайность объявили16.
Склянский, в отличие от других «жертв», Калининым упомянутых, «ветераном партии» не считался. Большевиком стал лишь перед мировой войной. Известность получил в годы Гражданской войны - как заместитель Троцкого в Реввоенсовете. Затем на должность зампредреввоенсовета назначен был Фрунзе, а Склян-ский возглавил с апреля 1924 г. трест «Моссукно». В мае 1925 г. командирован за границу для приобретения нового оборудования. Три месяца спустя утонул в одном из северо-восточных американских озер. Перевернулась моторная лодка. Еще одна случайность, о чем и написано было в советских газетах17.
Уместно подчеркнуть, что Калинин - в связи с известием о смерти Фрунзе - упомянул лишь тех, кого лично знал. Тех, с кем связан был и давним знакомством, и совместной работой.
Однако список знаменитых «жертв» не был исчерпан. К примеру, Г.И. Петровский, выступавший как представитель ЦК партии на траурной церемонии в Большом театре, назвал - среди недавних «жертв» - еще и Г.И. Котовского18.
Заметку о его смерти «Правда» поместила 7 августа. Сообщалось, что ночью 6 августа военачальник, награжденный тремя орденами Красного Знамени и почетным революционным оружием, «безвременно погиб»19.
9 августа «Правда» опубликовала подписанный Фрунзе приказ Реввоенсовета СССР Там обстоятельства гибели несколько
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
уточнялись: «6 августа в гор. Одессе убит командир 2-го кавалерийского корпуса тов. Котовский Григорий Иванович»20.
Фрунзе знал его лично. Приказ наркомвоенмор не только визировал, но и сам написал, не скрывая эмоций: «Не раз пуля ловила этого героя-командира в открытом бою. Не раз шпионы и бандиты готовили ему смерть из-за угла. Он оставался жив там, где, казалось, смерть была неизбежна. И вот теперь предательская пуля убийцы вырвала его из наших рядов. Случай беспримерный. Тот, у кого поднялась рука на такого человека, или безумец, или предатель, какого еще не знала история».
В том же номере «Правды» опубликована и заметка «Убийца тов. Котовского». Безымянный корреспондент сообщал: «Предварительным следствием установлено, что убийцей Котовского является его бывший адъютант...»21.
Что за должность в августе 1925 г. занимал «бывший адъютант» - читатели не узнали. Зато мотив преступления был указан: «произошел крупный разговор».
Речь шла о ссоре, причины которой не объяснялись. Указывалось только, что убийца неожиданно «выхватил револьвер и выстрелил в Котовского в упор».
Фрунзе, надо полагать, о причинах знал больше, чем журналисты. И все же в его приказе результаты следствия не обсуждались: «Революционный суд воздаст должное преступнику. Но он не вернет того, чье имя было грозой врагов, чья шашка была надеждой советской земли».
Меньше чем три недели спустя Фрунзе пришлось писать о другом своем знакомом. О Склянском, тоже при загадочных обстоятельствах погибшем22.
Еще два месяца спустя газеты сообщили о смерти Фрунзе. Попытки объяснить ее очередной случайностью выглядели совсем неуклюже - с учетом скандального газетного сумбура. Однако другие версии не предлагались.
В указанном аспекте примечательна речь Сталина на похоронах наркомвоенмора. Кратко охарактеризовав заслуги Фрунзе, генсек тоже счел нужным упомянуть о загадочной череде случайностей: «Товарищи, этот год был для нас проклятием. Он вырвал из нашей среды целый ряд руководящих товарищей. Но этого оказалось недостаточно, и понадобилась еще одна жертва. Может быть, это так и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу. К сожалению, далеко не так просто подымаются наши молодые товарищи на смену старым»23.
Д.М. Фельдман
Сталин, по сути, признал, что к ноябрю 1925 г. череда событий, признанных случайными, выглядела как проявление закономерности.
Но истинность официальной версии сомнению не подвергалась.
Журнальный мятеж
В апреле 1926 г. журнал «Новый мир» анонсировал содержание майского номера. Среди прочего указывалось: «Б. Пильняк. Повесть непогашенной луны»24.
Пильняк тогда уже третий месяц как был в заграничной командировке. Открывалась публикация авторским предисловием: «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к его написанию послужила смерть М.В. Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видев его раза два. Действительных подробностей его смерти я не знаю, и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не являлся репортаж о смерти наркомвоена. Все это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нем фактов и живых лиц»25.
Значит, опытный писатель, заранее объяснивший, на какие обстоятельства не собирается намекать, не понимал, что объяснение будет воспринято именно в качестве интригующего намека. Интригующим было и посвящение редактору популярнейшего тогда журнала «Красная новь» - А.К. Воронскому.
Современники вряд ли могли забыть, что именно там, в девятом - ноябрьском - выпуске 1925 г. опубликован самый яркий некролог Фрунзе. Воронский писал о наркоме как о давнем товарище: «Он соединял в себе непреклонность и храбрость бойца, спокойную рассудительность и такт военачальника, стратега и полководца и широкое горячее человечье чувство любви и содружества. Он любил этот мир упорных ткачей, потомственных металлистов, мир не сравнимого ни с чем и единственного большевистского подполья, профессиональных революционеров, мир краснозвездных ратей и сермяжного труда, и его тоже крепко любили, уважали, ему верили»26.
О себе Воронский не упомянул. Характеризовал только Фрунзе: «Природа дала ему еще один богатый дар: щедрый инстинкт жизни. Не раз эти могучие силы спасали его от гибели в трудных и опасных положениях, не раз они подсказывали ему верное, точное движение руки, глаз, мысли и чувства. Тщетно вытравляли их
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
в нем царские удавники, непосильная и непомерная работа, семейные горести - соки жизни были в нем неиссякаемы».
Однако некролог запомнился не только благодаря искренности автора. Воронский отметил, что Фрунзе, «не знающий колебаний в бою, на коне, с винтовкой и с маузером в руках, испытывал некоторые сомнения перед операцией: его великий инстинкт жизни и здесь оказался правым».
Это противоречило всем другим свидетельствам. Не только медики и редактор главной партийной газеты утверждали, что наркомвоенмор требовал оперировать его. «Правда» 5 ноября 1925 г. опубликовала речь председателя Совнаркома А.И. Рыкова, где тоже указывалось, что наркомвоенмор «хотел подвергнуть себя операции»27.
А согласно Воронскому - не хотел и, как всегда, не ошибался. Вот о чем в первую очередь напоминало посвящение Воронскому.
Но тогда возникал закономерный вопрос: почему же Фрунзе, опасность всегда чувствовавший, от операции не отказался? Повесть, Воронскому посвященная, отвечала на этот вопрос.
Как известно, главный ее герой - командарм Гаврилов - был, подобно Фрунзе, срочно вызван в Москву для медицинского осмотра. Сходство на уровне событийном акцентировалось и внешним сходством. Гаврилов - «невысокий широкоплечий человек, белокурый, с длинными волосами, зачесанными назад. Гимнастерка его, на рукаве которой было четыре ромба, сидела нескладно, помятая, сшитая из солдатского сукна».
Примерно таким читатели помнили Фрунзе по фотографиям в периодике. В частности, по опубликованному вместе с правительственным сообщением о смерти наркомвоенмора и приказом РВС газетному портрету. Там Фрунзе - широкоплечий, в гимнастерке, на левом рукаве пятиугольный клапан с четырьмя ромбами, какой положено было носить высшему начальствующему составу РККА, начиная с командующих фронтами. И волосы зачесаны назад.
Кстати, об этой характерной прическе вспоминал и Д.А. Фурманов. Его мемуары были опубликованы в десятом (декабрьском) номере «Красной нови» 1925 г.28
Согласно мемуарам будущий писатель, а тогда партийный функционер познакомился с Фрунзе еще в Иваново-Вознесенске, где тот губкомом руководил: «Я первый раз увидел его на заседании и запечатлел в памяти своей добрые серые глаза, чистое бледное лицо, большие темно-русые волосы, откинутые назад густою волнистой шевелюрой».
Д.М. Фельдман
В «Повести непогашенной луны» описание внешности командарма предсказуемо отсылало читателей не только к газетным портретам, но и к мемуарам Фурманова, опубликованным в популярнейшем журнале. А фурмановские мемуары соотносились, тоже предсказуемо, с некрологом, Воронским написанным. Редактор «Красной нови» не случайно упомянул о «мире ткачей». В развитие тезиса подчеркнул: «Известно, как прочно был связан умерший с текстильным Иваново-Вознесенским рабочим краем. Это была связь революционных бойцов, но целиком проникнутая дружбой.Потому его там так хорошо и верно помнят».
Воронский тоже работал в Иваново-Вознесенском губкоме, о чем не упомянул. Зато Фурманов упомянул Воронского в мемуарах дважды. Именно в связи с Фрунзе. И Пильняк этим воспользовался, подчеркнув, что командарм Гаврилов и его старый товарищ, партийный функционер Попов, «начинали свои жизни орехово-зуевскими ткачами».
Намек был понятен современникам. Иваново-Вознесенск и Орехово-Зуево - центры текстильной промышленности. «Текстильный Иваново-Вознесенский рабочий край» подразумевался. И если в командарме Гаврилове читатели сразу узнали Фрунзе, то в Попове легко было угадать Воронского.
Именно старому товарищу в повести рассказывает командарм о своей болезни. Рассказывает довольно подробно: «Видишь ли, у меня была, а может быть и есть язва желудка. Ну, знаешь, боли, рвота кровью, изжоги страшные - так, гадость страшная <...>».
Боли прошли, нет и других симптомов язвенной болезни, но все равно предписано командарму медицинское обследование. Кем предписано - Гаврилов тоже намекнул, пошутив, что «цека играет человеком, - из песни слова не выкинешь <...>».
Отсюда следовало, что ближайшая перспектива - операция. Необходимость ее Гаврилову далеко не очевидна: «Я чувствую себя здоровым, против операции все мое нутро противится, не хочу - так поправлюсь».
В повести неоднократно подчеркивается, что к идее хирургического вмешательства командарм относится с опасением. Не желает принять: «Крови я много видел, а <... > операции боюсь, как мальчишка, не хочу, зарежут <...>».
Это опять напоминало читателям о некрологе в «Красной нови». Описанные же автором повести газетные заметки - о начале скандала. Так, в одной из заметок «сообщалось, что "здоровье това-
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
рища Гаврилова вызывает опасения", но что "профессора ручаются за благополучный исход операции"».
Подчеркивалось, что командарм обеспокоен вниманием журналистов. И старому товарищу говорит: «Это неспроста. - Д-да. Что же делать?»
На операции настаивает функционер, чье место в партийной иерархии неизмеримо выше командармовского. Он безымянен и безлик. Есть лишь примета - «негорбящийся человек».
В нем читатели, конечно, узнали Сталина. Осанка тут, конечно, ни при чем, очевидна связь понятий «стальной» и «негорбящийся». Для командарма воля партии, которую олицетворяет «негорбящий-ся человек», превыше всего. Но Гаврилов предчувствует гибель, потому, уходя, говорит «негорбящемуся человеку»: «Прощай».
За день до операции Гаврилов, навестив Попова, вновь рассказывает о своих предчувствиях. И, уходя, говорит: «Прощай».
Командарм не зря опасался. По крайней мере, один из врачей действовал весьма подозрительно. Именно он занимался анестезией и, хоть доза хлороформа была критической, не остановил операцию. Совет коллеги, старшего и опытнейшего хирурга, игнорировал, поступил вопреки: «Хлороформатор подлил хлороформу».
Язва, как на операционном столе выяснилось, зажила. И автор повести вновь отметил, что «операция была бесцельна».
Но пульс у больного уже пропал - результат ошибки «хлоро-форматора». Да и не ошибка это была, как подчеркивал автор повести. Ждал «хлороформатор» такого результата, его глаза, «сидящие в углах глазниц, давя на переносицу, еще больше сузились, ушли вглубь, сосредоточились в один глаз, страшно острый».
Другие медики еще пытались как-то помочь, а вот «хлорофор-матор» уверен был, что командарм не выживет. Рану операционную «не зашивал, а сметывал полости, он стиснул кожу и стал заштопывать только ее верхние покровы».
Это противоречило опубликованному протоколу вскрытия. Там указывалось, что рана была зашита «тройным швом».
Были и другие противоречия официальным публикациям. В частности, 31 октября «Вечерняя Москва», как позже и другие газеты, сообщила, что послеоперационный период контролировался ведущими хирургами. Сказано было недвусмысленно: «У постели тов. Фрунзе до последней минуты непрерывно дежурил консилиум врачей»29.
В повести же ситуация описана принципиально иначе. Никакого «консилиума» нет. Примечательна еще одна деталь. «Хлоро-
Д.М. Фельдман
форматор», выйдя из операционной, «вник в ту телефонную сеть, которая имела тридцать-сорок проводов, поклонился трубке и сказал, что операция прошла благополучно, но что больной очень слаб и что они, врачи, признали его состояние тяжелым, и попросил извинения в том, что не сможет сейчас приехать».
Фраза «операция прошла благополучно» напоминала читателям о сумбуре в периодике. Оставалось только выяснить, с кем говорил «хлороформатор».
После смерти командарма ролс-ройс отвез «хлороформатора» к «негорбящемуся человеку». В его кабинете и состоялся разговор, который «длился всего три минуты».
Контекст подсказывал читателям, что «хлороформатор» исполнил приказ «негорбящегося человека». Ему же и докладывал об исполнении. Сначала по телефону, потом лично.
Что касается луны, упомянутой в заглавии, она, похоже, символ надвигающейся катастрофы. Постоянно используемый символ. И в финале повести, когда похоронен командарм, двухлетняя дочь Попова, стоя на подоконнике, дует на оконное стекло, потому что хочет, как объяснила отцу, «погасить луну».
Повесть не могла восприниматься иначе, как обвинение, публично брошенное генсеку.
Это, по сути, был журнальный мятеж.
Как известно, почти весь тираж взбунтовавшегося журнала был арестован. Затем напечатан другой - без крамольной повести30.
Специальное постановление, не предназначавшееся для открытой печати, принято ЦК партии 13 мая. Публикацию в «Новом мире» признали «злостным, контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК и партии <...>»31.
Таким образом, создание и распространение повести трактовалось как предусмотренные действующим тогда Уголовным кодексом РСФСР «контрреволюционные преступления»32.
Но вопрос о привлечении редколлегии журнала к уголовной ответственности даже не ставился. А.В. Луначарский тогда возглавлял Народный комиссариат по просвещению, И.И. Скворцов-Степанов - редакцию «Известий». Оба журналом руководили номинально. Фактически - В.П. Полонский, тоже авторитетнейший большевистский публицист. Вот ему и объявили партийный выговор. Остальным решили «поставить на вид».
Получил выговор и редактор «Красной нови». В постановлении акцентировалось, что «вся фабула и отдельные элементы рассказа Пильняка "Повесть о непогашенной луне" (sic! - Д. Ф.)
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
не могли быть созданы Пильняком иначе, как на основании клеветнических разговоров, которые велись некоторыми коммунистами вокруг смерти тов. Фрунзе, и что доля ответственности за это лежит на тов. Воронском».
Решено было, что Воронский покается, опубликовав в «Новом мире» письмо с отказом от посвящения. Ну а редколлегия мятежного журнала напечатает рядом свое покаянное заявление. Все документы предварительно надлежало согласовать в Секретариате ЦК партии.
О привлечении автора повести к уголовной ответственности вопрос тоже не ставился. Пильняка лишь исключили из числа «сотрудников журналов "Красная новь", "Новый мир" и "Звезда" (Ленинград)».
Но все эти меры стали известны лишь в кругах высокопоставленных функционеров. А широкую огласку получили отречения, планировавшиеся 13 мая. Редакционное письмо и письмо Ворон-ского «Новый мир» поместил в июньском номере.
Оценка повести в письме Воронского была недвусмысленно отрицательной. И характеристика автора повести тоже: «Подобное изображение глубоко печального и трагического события является не только грубейшим искажением его, крайне оскорбительным для самой памяти о тов. Фрунзе, но и злостной клеветой на нашу партию ВКП (б)»33.
Редакция с Воронским солидаризовалась. И объявила «помещение в "Новом мире" повести Пильняка явной и грубой ошибкой»34.
Нерешенным оставался вопрос о покаянии автора повести. 10 октября, вернувшись из заграничной командировки, он писал Рыкову: «В январе этого года я задумал написать рассказ о том, как машина человеческого коллектива подчиняет себе человеческие индивидуальности и о том, как благие пожелания в нашей российской действительности, очень часто превращаются в катастрофические непоправимости. Никак я не ожидал той судьбы, которая постигла этот рассказ, ибо все мои симпатии были на стороне героев-партийцев, злобствовал я только против врачей»35.
Имелось в виду, что Пильняк лишь развивал свою прежнюю тему коммунистической дисциплины. Конечно, версия была слабой, но при желании в повести можно было найти какие-то подтверждения, признать, что медики просто струсили.
Пильняк настаивал, что в январе 1926 г. был предусмотрителен. С авторитетными специалистами консультировался: «Написав рассказ, я собрал группу писателей и моих знакомых партийцев,
Д.М. Фельдман
чтобы выслушать их критику, в том числе был и редактор "Нового мира" В.П. Полонский. Повесть была выслушана, одобрена и тут же взята к напечатанию тов. Полонским для "Нового мира". Ввиду того, что в рассказе были места, дававшие повод считать, что рассказ посвящен смерти Фрунзе, редакцией "Нового мира" было предложено мне написать предисловие, что я и выполнил».
Ознакомившись с письмом, генсек подтвердил, что других взысканий не будет. Но оценку письма сформулировал недвусмысленно: «Пильняк жульничает и обманывает нас»36.
Судя по документам, Рыков предложил автору повести объясниться с редакцией журнала. В ноябре были подготовлены варианты соответствующего письма. Официально Пильняк обратился к Скворцову-Степанову в декабре. Признал в письме, что сюжет «Повести непогашенной луны» подсказан Воронским, и повторил версию, предложенную Рыкову37.
В январском номере 1927 г. «Новый мир» опубликовал утвержденный партийным руководством вариант покаяния. Упоминания о повести были в дальнейшем запрещены, и на том скандал признали актуальность утратившим.
Парадоксы расследований
Вновь скандал актуализовался после смерти Сталина. Тогда «Повесть непогашенной луны» понадобилась как аргумент в полемике с многочисленными апологетами советского лидера. Однако использован этот аргумент был за пределами СССР38.
На родине автора по-прежнему запрещались даже упоминания о крамольной повести. Запрет, как известно, отменили только в 1987 г. И отменили именно в связи с очередной антисталинской кампанией. Так что спектр интерпретаций был задан изначально.
Пожалуй, наиболее интересна в этом аспекте статья В.Д. Топо-лянского «Лунная рапсодия». С одной стороны, она типична: литературную версию автор принял без существенных оговорок. Подобно другим исследователям, проецировал сюжет на реальность, литературных героев с прототипами соотносил, подчеркивая антисталинскую направленность. С другой стороны, работа уникальна. Будучи опытным врачом, специалистом в области истории медицины, автор основное внимание уделял именно медицинской специфике. Описывал этапы подготовки и конкретный способ убийства наркомвоенмора, определял конкретного испол-
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка...
нителя. Выяснял, от кого литератор мог узнать подробности медицинского характера39.
Схема устранения наркомвоенмора у Тополянского и Пильняка, разумеется, одна. Сталин, воспользовавшись болезнью Фрунзе, инициирует консилиумы. Медики, уступив сталинским настояниям, предлагают радикальный метод лечения. Генсек убеждает Политбюро ЦК партии санкционировать операцию. Затем вынуждает наркомвоенмора согласиться. Фрунзе погибает от передозировки хлороформа - результат целенаправленных действий врача, проводившего анестезию. Пильняку о негативном отношении Фрунзе к операции рассказывает Воронский. А подробности медицинского характера писатель узнает от знакомого профессора, участвовавшего в консилиумах и операции. После чего Пильняк создает повесть, обличающую Сталина, - в подробностях удивительно точную, по мнению Тополянского.
Но когда речь идет не о медицине, противоречия версии Топо-лянского неустранимы. Причем те же противоречия, что и в работах большинства исследователей.
Так, лишь преступным умыслом нельзя объяснить внимание Сталина к «состоянию здоровья» наркомвоенмора. Многие «ветераны партии» работали тогда не щадя себя, генсеку нередко приходилось на лечение отправлять их «в порядке партийной дисциплины». И Тополянский о подобного рода случаях упоминает. Аналогично, ниоткуда с очевидностью не следует, что Сталин вынудил врачей предложить наркомвоенмору операцию. Сам же Тополян-ский - на основе анализа медицинских документов - пришел к выводу, что она была, по меньшей мере, уместна. Значит, если бы и не упорствовал генсек, у Политбюро ЦК партии хватало причин ее санкционировать. Равным образом нельзя считать бесспорным, что Фрунзе был против операции. Разные свидетельства есть. Что касается преступления врача, ответственного за анестезию, бесспорных доказательств нет. Автор «Лунной рапсодии» сам признает, что результаты анализа медицинских документов лишь косвенно подтверждают наличие преступного умысла. Не вполне ясно, консультировался ли Пильняк с участником операции. Топо-лянский полагает, что они были знакомы, ведь отдыхали в одном санатории. Подобного рода знакомство исключить нельзя, только отсюда еще не следует, что врач, если и знал что-либо, счел бы нужным откровенничать с писателем.
Сослался Тополянский и на статистику загадочной гибели представителей большевистской элиты в 1925 г. Но если бы и уда-
Д.М. Фельдман
лось доказать, что кто-либо убит по распоряжению Сталина, отсюда еще не следовало бы, что причина смерти Фрунзе та же.
Как доказательство косвенное, точнее, указание на ложность официальной версии, отмечен Тополянским и газетный сумбур. Логический ход понятен: коль скоро возникли противоречия, было что скрывать. Но газетный сумбур можно интерпретировать и в качестве косвенного подтверждения непричастности Сталина к смерти Фрунзе. Если устранение наркомвоенмора планировалось тщательно, сведения, передаваемые журналистам, надлежало бы контролировать с особой строгостью.
Причины газетного сумбура вполне можно объяснить случайностью. К осени 1925 г. механизм централизованного распространения информации не был еще достаточно выверен. О госпитализации Фрунзе все газеты писали одинаково: сообщение для прессы было подготовлено загодя. Иначе не полагалось, когда о «вожде» речь шла. Непосредственно перед операцией еще одно сообщение подготовили. Сроки выздоровления указывались обычные - в подобных случаях. Не позднее вечера 29 октября сведения о критическом состоянии Фрунзе поступили в Политбюро ЦК партии, где должны были решить, подлежит ли информация распространению. Редактор «Правды» Бухарин и редактор «Известий» Скворцов-Степанов имели доступ к служебной информации. Они, конечно, воздержались от каких-либо публикаций о наркомвоенморе - в номере, что должен был выйти 30 октября. А вот предупредить коллег, разгласив полученные сведения, не могли. Устаревшее сообщение было опубликовано, в частности, «Вечерней Москвой». Это же сообщение использовали и в «Рабочей газете» на следующий день. Соответственно, там возникла ошибка, с датой операции связанная. Утром 31 октября читателей «Правды» и читателей «Известий» подготовили к сообщению о смерти Фрунзе, чтобы новость не была скандальной. Однако «Вечерняя Москва» на полдня раньше вышла, а «Рабочая газета» - на полдня позже.
Характерно, что причины инцидента в периодике не обсуждались, нет и сведений о взысканиях. Обвинить журналистов было, по сути, не в чем, рассказывать читателям о причинах, описанных выше, тоже смысла не имело.
Впрочем, это лишь версия. Подтверждается она только аналогиями и приемлема только в силу непротиворечивости. Не исключено, что будет еще выдвинута и документально обоснована альтернативная версия. Если документы обнаружатся.
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
Существенно же другое. Чем бы ни была обусловлена смерть Фрунзе, это скандал политический. А литературный - издание «Повести непогашенной луны». Повесть и в аспекте литературном необычна. Даже парадоксальна. И дело не в детальном знакомстве автора с медицинской спецификой. Нужные сведения Пильняк мог почерпнуть и в газетных публикациях. Бросается в глаза другое: автор повести вообще не объяснил, зачем понадобилось «не-горбящемуся человеку» убивать командарма. Они давние приятели, о личных счетах нет упоминаний. Да, спустя хотя бы три десятилетия Сталин для многих читателей - провербиальный злодей. Но Пильняк ориентировался на современников.
Осталась неопределенной и мотивация Пильняка. Если верить Тополянскому, она очевидна: «Как уберечь личность от соблазнов государственного конформизма и ужаса государственного насилия? Как сохранить право человека стать недостойным своего недостойного правительства? Один ответ нашел когда-то Галилей, другой - Джордано Бруно. Свой вариант ответа оставил и Борис Пильняк».
Здесь Тополянский, по сути, воспроизвел мнение большинства других исследователей: Пильняк был нонконформистом. В качестве доказательства - публикация обличающей Сталина повести. Однако пильняковский нонконформизм более не проявлялся. Биографически такая мотивация не подтверждается. Ни раньше, ни позже ничего подобного не было.
К моменту создания «Повести непогашенной луны» Пильняк -преуспевающий советский писатель. И в СССР популярен, и за границей издают, на иностранные языки переводят. Лоялен, конформен. Высокие гонорары, заграничные командировки, щедро субсидируемые правительством. И вдруг - на фоне общего душевного здоровья - принимает самоубийственное решение. Вдруг решает опубликовать повесть о том, как наркомвоенмора убил генсек. Опубликовав же, кается, доказывает, что не он виноват, а «знакомые партийцы». Явный парадокс.
Можно допустить, что душевного здоровья не было: с ноября 1925 г. писателя охватил суицидальный порыв. Тогда получается, что порыв охватил и Полонского, и других сотрудников «Нового мира», которые с повестью тоже ознакомились - в ходе редакционной подготовки. И каждый тоже санкционировал выпуск.
Парадоксальным образом тот же порыв охватил и сотрудников литературно-художественного отдела Государственного издательства. Когда там, по распоряжению Политбюро ЦК партии, срочно
Д.М. Фельдман
организовали проверку, выяснилось, что с Пильняком заключен договор о публикации сборника - под общим заглавием «Повесть непогашенной луны». Рукопись, включавшую крамольную повесть, автор представил. Утверждать, что ее не прочли - нет оснований. Пильняку и аванс выплатили, причем немалый, превышающий годовой оклад жалованья полкового командира. Рукопись, принятая редакцией в феврале 1926 г., прошла цикл редакционной подготовки. Ее отправили в типографию. Каждый сотрудник Госиздата, читавший повесть в силу должностных обязанностей, не мог не понимать, что за публикацию санкционирует. Но ведь санкционировали40.
Далее парадоксальным образом реагировал Сталин. Функционеры, по вине которых была опубликована не просто крамольная, а лично генсека оскорблявшая повесть, отделались минимальными партийными взысканиями. Наказание же Пильняка было и вовсе ничтожным. А когда в октябре 1926 г. Пильняк решил каяться и оправдываться, Сталин принял его невразумительные доводы. Подчеркнул, что цену им знает, и - принял.
Если отвлечься от традиционной антисталинской патетики, очевидно, что парадоксов слишком много. Версия массового суицидального порыва, т.е. массового стремления в 1926 г. разоблачить Сталина любой ценой обосновывается лишь эмоционально. Зато другую версию, хоть и не столь эффектную, можно обосновать политическим контекстом, актуальным и для Пильняка лично, и для тех, кто ему помогали, и для многих читателей-современников.
Баланс интересов
1925 год Сталин назвал «проклятием». Ну а следующий год большевистскую элиту буквально расколол. Это был один из важнейших этапов борьбы Сталина за статус ленинского преемника. Борьбы, этапы которой были отражены именно в литературе.
Как известно, еще в 1922 г. генсек заключил тайный союз с Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым. Ни один из них тогда не мог бы претендовать на положение абсолютного лидера, и смысл союза был в том, чтобы ослабить влияние популярнейшего тогда «вождя и строителя Красной армии». Три «вождя», добившись существенного преимущества в Политбюро ЦК партии, оттесняли четвертого от власти. Литература же оказалась своего рода полигоном, где отрабатывались методы убеждения.
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
Первый «литературный» удар Троцкому был нанесен в декабре 1922 г. «Молодая гвардия», журнал ЦК комсомола и ЦК партии, опубликовал повесть А.И. Тарасова-Родионова «Шоколад»41.
В главном отрицательном герое повести, жестоком амбициозном следователе, добившемся расстрела фактически невиновного большевика-чекиста, осведомленные читатели-современники угадали карикатуру на Троцкого. Читателю подсказывали: если в центральном партийно-комсомольском журнале возможна такая карикатура на «вождя», значит, падает его влияние. Публикация оказалась самым громким литературным скандалом и уходящего, и следующего года42.
Но Троцкий не пытался изобличить автора «Шоколада». Спор о намеках был заведомо бесперспективен. Выявить и устранить следовало бы причину, а не следствие - интриги Сталина, Зиновьева и Каменева, а для борьбы с ними Троцкому надлежало вернуться в столицу.
Открытая полемика началась на исходе 1922 г., когда публиковался в «Правде» цикл литературно-критических статей Троцкого, на основе которых была составлена книга «Литература и революция». Практически каждое суждение Троцкого спешили опровергнуть непримиримые критики из Российской ассоциации пролетарских писателей. Спор в данном случае был самоцелью: вновь и вновь подтверждалось, что с Троцким спорить можно. Ворон-ский же считался креатурой Троцкого, и потому и дискредитация редактора «Красной нови» стала одной из главных задач раппов-цев. Доставалось и Пильняку - за покровительство Троцкого и Во-ронского. Так, Демьян Бедный, рассуждая о литературных концепциях Троцкого, иронизировал в «Правде»:
Не утаить, как ни таи. (Признаньем дружбы не нарушу?) Мне Льва Давыдыча статьи Как кислота разъели "душу". Да одному ли только мне? С отравой справлюсь я, быть может, Но неокрепнувший вполне Наш молодняк меня тревожит. Наш пролетарский молодняк Сконфужен собственным обличьем, Зло-символический Пильняк Пред ним смердит гнилым величьем43.
Д.М. Фельдман
Характеризуя Пильняка, «кремлевский баснописец», конечно, не стеснялся в выражениях, но о Троцком еще не рисковал рассуждать в подобном тоне. Победа генсека бесспорной пока что не была.
Смерть Ленина стала, можно сказать, рубежом: вопрос о преемнике актуализовался предельно. Троцкий все еще был наиболее авторитетным и популярным лидером, потому и спорили с ним, соблюдая некоторую осторожность. А вот редактора «Красной нови» рапповцы буквально травили, настаивая, что «ворон-щину необходимо ликвидировать».
Разумеется, литературная и не только литературная полемика была лишь частью массированной атаки. Пока хворающий нар-комвоенмор с обычным блеском громил оппонентов, пока опровергал многочисленные инвективы, его сторонников - на ключевых постах - генсек сместил. Так, Склянского заменил Фрунзе, и в результате Троцкий уже не контролировал Реввоенсовет.
Не менее важна генсеку - в аспекте борьбы с наркомвоен-мором - была должность командующего войсками Московского военного округа. В мае 1924 г. на этой должности К.Е. Ворошилов заменил весьма популярного среди военной элиты Н.И. Муралова. У нового командующего, хоть и «ветерана партии», не было военных заслуг, сопоставимых с заслугами предшественника. Зато он был давним знакомым и сослуживцем генсека.
Как известно, с мая 1924 г. редактору «Красной нови» раппов-цы все чаще предъявляли обвинения политические. Речь шла фактически о диверсиях идеологического характера44.
Троцкий - в ходе борьбы с триумвиратом - отчасти потерял былой авторитет, ну а положение Воронского стало и вовсе критическим. 15 января 1925 г. «Правда» опубликовала выступление Бедного на Всесоюзном совещании пролетарских писателей, где констатировалось, что «"воронщина" слиняла. Слинял и т. Троцкий, наиболее красочный защитник совсем не красочных положений: под тонким огненно-рыжим навозом оказался розоватый меньшевистский грунт»45.
О Пильняке «кремлевский баснописец» тоже не забыл. Подчеркнул, что ссылки на писательский талант неуместны: «Маленькая пролетарская рыбка нам дороже, чем большой пильняковский таракан».
Тем временем вопрос о «Красной нови» был подготовлен для обсуждения в Политбюро ЦК партии. Но ситуация изменилась. 26 января все еще болевшего Троцкого официально заменил
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
Фрунзе, и литературный скандал прекратился так же внезапно, как начался. Редактор «Красной нови» - сам по себе - генсеку тогда не мешал. Да и не мог не знать генсек о дружбе Фрунзе и Ворон-ского, так что перемирие оказалось вполне уместным46.
После смерти Фрунзе у Воронского уже не было защитника, авторитет которого хоть как-то сдерживал рапповцев. Ну а Пильняку оставалось рассчитывать лишь на мировую известность.
В ноябре 1925 г. должность наркомвоенмора получил Ворошилов. Троцкий же с начала 1925 г. избегал открытой полемики с триумвиратом и дождался его распада: летом генсек начал кампанию дискредитации недавних союзников. В декабре - на XIV съезде партии - Зиновьев и Каменев, сформировав так называемую «новую оппозицию», пытались ограничить полномочия Сталина, но успеха не добились.
К 1926 г. интересы Зиновьева, Каменева и Троцкого совпали. В партийной элите «вождям» следовало объединить сторонников, привлечь новых, подготовиться к полемике с генсеком на очередном съезде или пленуме ЦК партии. Затем и добиться замены генсека. А для подготовки решающего этапа всем лидерам оппозиционных группировок срочно нужно было организовать массированную антисталинскую пропагандистскую кампанию. Другими средствами борьбы с генсеком они более не располагали.
Лидерам оппозиции следовало найти тему, понятную всем коммунистам. Тему, подразумевавшую единый вывод, общую оценку. Алгоритм подсказывали опыт и традиция - литературный скандал.
Нереализованный план
Публикация в центральном журнале «Повести непогашенной луны» могла бы стать удачным началом антисталинской кампании. Могла бы, потому что конкретизировала сказанное о генсеке лидерами оппозиции.
Ранее Сталину уже инкриминировали попытки монополизировать власть. Но упреки были услышаны лишь партийными функционерами. Они привыкли к жесткой централизации, партийной дисциплине, а генсек был неоднократно избран, значит, преследовал цели, поставленные большинством коммунистов. Например, единство партии. Вот и получалось, что противникам генсека уместно было ставить вопрос не о цели. Для начала - о средствах, цели противоречащих.
Д.М. Фельдман
Случайностью ли была обусловлена смерть Фрунзе или распоряжением генсека - это не имело значения.
Главное, версия убийства обсуждалась, пусть и негласно. Убийство Фрунзе нельзя было оправдать борьбой за единство партии. Средство не соответствовало цели. Шокирующее обвинение подкрепил бы авторитет центральной печати. Сведения получили бы тысячи подписчиков «Нового мира», а общее количество прочитавших крамольную повесть было бы намного больше. Вскоре должен был выйти и пильняковский сборник. Разумеется, он в го-сиздатовский план не случайно попал. Как позже докладывал в Политбюро ЦК партии госиздатовский директор, санкционировал заключение договора с Пильняком заведующий литературно-художественным отделом, ранее - сотрудник «Красной нови».
Еще одна публикация крамольной повести показала бы, что обвинения уместны, коль скоро по-прежнему тиражируются. Да и количество прочитавших повесть намного возросло бы.
Немедленная расправа с участниками мятежа была бы маловероятна. Слишком громким оказался бы скандал, расправа - косвенно - подтвердила бы обвинения. К тому же лидеры оппозиции не утратили былое влияние полностью. В ЦК партии они могли бы рассчитывать на помощь единомышленников. После литературного скандала атака бы развивалась. Да, Пильняк не объяснил, чем руководствовался «негорбящийся человек», организуя убийство командарма. Вне пропагандистской кампании отсутствие мотива воспринимается как упущение. А в ее рамках - вариант допустимый, если не единственно возможный. Описание мотива обусловило бы цензурные препятствия, в рамках же пропагандистской кампании мотив подразумевался. Сначала «Повесть непогашенной луны» напомнила бы о подозрениях, обсуждавшихся негласно. Ничего больше и не требовалось - от Пильняка. Дальше работали бы другие пропагандисты. Они и напомнили бы, что пост Фрунзе занял сталинский назначенец.
Эмоциональные аргументы были б достаточно убедительны. Главный - «кому выгодно». А Фрунзе был любимцем армии. Выстраивалась бы и соответствующая версия: не только гибель нар-комвоенмора, а все прочие инциденты 1925 г. не были случайностью. Газетный контекст, провоцируя аналогии, компенсировал бы недостаток улик.
Публикация крамольной повести имела смысл только в рамках массированной антисталинской пропагандистской кампании.
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка.
Вероятная победа оппозиции подразумевала бы возвращение к заявленному в начале 20-х гг. XX в. принципу литературно-издательской политики. Тому, что Троцкий декларировал - ставке на писателей, умеющих вызвать читательский интерес. Атакуя Сталина, поддерживая своих защитников, Пильняк защищал и себя. Кстати, с защитниками своими он демонстративно солидаризовался. Опубликовал весной 1926 г. в японской периодике статью, где подчеркнул, что относится к писателям, ориентирующимся на Троцкого47.
Насколько высока была вероятность успеха - можно спорить. Бесспорно, что генсек опередил противников. Атаку начал еще перед апрельским пленумом, смещая оппозиционеров с ключевых постов. И на пленуме не позволил оппозиции добиться какого-либо преимущества. А в мае заблаговременно пресек распространение «Повести непогашенной луны». Таким образом, план оппозиции был сорван уже на первом этапе.
Меры наказания участников лишь на первый взгляд парадоксально ничтожны. Если же учесть, что к 13 мая 1926 г. генсек выиграл только первый этап полемики, меры более жесткие могли бы отпугнуть потенциальных сторонников, заставить сплотиться актуальных противников. А впереди был очередной пленум. Генсек демонстрировал снисходительность - в ответ на явное коварство.
Как известно, на июльском пленуме генсек одолел «объединенную оппозицию». Предусмотрел и попытки своих противников обратиться к фабрично-заводской аудитории непосредственно, минуя печать. Разрозненным, наспех подготовленным акциям лидеров оппозиции была противопоставлена тщательно организованная система контрпропаганды.
В начале октября вернувшийся из командировки Пильняк не мог не увидеть, что журнальный мятеж не сыграл предполагаемой роли. Но, похоже, такой вариант был предусмотрен. Соответственно, Воронский и редакция «Нового мира», отрекаясь в мае 1926 г., Пильняка не предавали, а следовали договоренности. И Пильняк - в письме Рыкову - оправдывался, следуя договоренности. Все, что он сообщил, его «знакомые партийцы» обязательно подтвердили бы.
Интересны в этом аспекте и датировки, предложенные в журнальной публикации. Сама повесть закончена 9 января 1926 г., тогда как предисловие - 28 января. Казалось бы, незачем было Пильняку датировать предисловие, коль скоро датирована повесть. Зато датировками подтверждалось: не соврал Пильняк, заявив, что предисловие написать просил его Полонский.
Д.М. Фельдман
Да, версия была слабой, рассчитанной на то, что генсек не сочтет нужным расправляться с литераторами, которых защищали бы влиятельнейшие функционеры. Отчасти расчет оправдался, только влияние защитников быстро уменьшалось. И Зиновьев, и Каменев были уже выведены из состава Политбюро ЦК партии, а на октябрьском пленуме вывели и Троцкого. В ноябре, когда XV партийная конференция приняла резолюцию, осуждавшую лидеров оппозиции, перспективы были отнюдь не радужные.
Примечательно, что Пильняк в сентябрьском письме Рыкову не упоминал о существовании оппозиции. Зато в декабрьском письме Скворцову-Степанову утверждал: «Мне известны разговоры о том, что повесть была инспирирована оппозиционерами. Я отрицаю это...»
Доказательства Пильняк не привел. Настаивал, что вообще не знал, «была ли оппозиция в декабре прошлого года, когда повесть создавалась... »
Аргумент был опять не из удачных. Зато адресата Пильняк выбрал удачно. Надо полагать, согласовал это предварительно. Скворцов-Степанов, в отличие от Воронского, не примыкал к оппозиционерам. Даже выступал против Троцкого и его новых союзников. Публикацию крамольной повести Скворцов-Степанов, в отличие от Полонского, не санкционировал непосредственно. Ему, как и Луначарскому, можно было поставить в вину разве что излишнее доверие к Полонскому. И в скорейшей ликвидации последствий Скворцов-Степанов был заинтересован. Поручение генсека выполнил.
Генсек решал проблемы поэтапно. Следующая кампания против оппозиционеров была подготовлена. Но это уже другая тема.
Примечания
1 Здесь и далее цит. по: Состояние здоровья наркомвоенмора и председателя
РВС СССР тов. М.В. Фрунзе // Правда. 1926. 29 окт.
2 Здесь и далее цит. по: Вчера в Боткинской больнице... // Вечерняя Москва. 1925.
30 окт.
3 Привет призывников-комсомольцев и партийцев тов. Фрунзе // Рабочая Моск-
ва. 1925. 30 окт.
4 Проводы в Красную армию партийного и комсомольского молодняка. Коммуна-
ры-призывники - тов. Фрунзе // Красная звезда. 1925. 30 окт.
5 Здесь и далее цит. по: Болезнь тов. М.В. Фрунзе // Правда. 1926. 31 окт. См.
также: Болезнь тов. М.В. Фрунзе // Известия. 1926. 31 окт.
Грани скандала: «Повесть непогашенной луны» Б.А. Пильняка...
6 Здесь и далее цит. по: Тов. Фрунзе выздоравливает // Рабочая газета. 1925.
31 окт.
7 Здесь и далее цит. по: Правда. Известия. Экстренный выпуск. 1926. 31 окт.
8 См.: Биография тов. М.В. Фрунзе // Правда. 1925. 1 нояб.
9 Здесь и далее цит. по: Абрикосов А.И., Обух В.А., Соловьев Э.П. Протокол вскры-
тия // Правда. 1925. 1 нояб.
10 См.: Чаган Э. Черное в красном // Рабочая газета. 1925. 1 нояб.; Красный П.
Фрунзе нет // Там же.
11 Здесь и далее цит. по: Последние часы тов. Фрунзе (беседа с проф. Греко-
вым) // Известия. 1925. 3 нояб.
12 Здесь и далее цит. по: Бухарин Н.И. Памяти М.В. Фрунзе // Там же.
13 Калинин М.И. Михаил Васильевич Фрунзе // Правда. 1925. 1 нояб.
14 См.: Кончина тов. Н. Нариманова. Правительственное сообщение // Правда.
1925. 20 марта.
15 См., напр.: Фрунзе М. Приказ Реввоенсовета СССР № 34. 23 марта. Москва //
Правда. 1925. 24 марта; Тифлисский. Подробности катастрофы // Там же.
16 См., напр.: Зиновьев Г. Мирон Константинович Владимиров (Лёва) // Известия.
1925. 25 марта.
17 См.: Троцкий Л. Склянский погиб! // Правда. 1925. 29 авг.
18 Петровский Г.И. Речь тов. Петровского // Известия. 1925. 3 нояб.
19 См.: Смерть тов. Котовского // Правда. 1925. 7 авг.
20 Здесь и далее цит. по: Фрунзе М.В. Памяти тов. Г.И. Котовского. Приказ
Реввоенсовета СССР 6 августа № 090 12/ 830. г. Москва // Правда. 1925. 9 авг.
21 Здесь и далее цит. по.: Убийца тов. Котовского // Там же.
22 Фрунзе М. Памяти тов. Э.М. Склянского // Правда. 1925. 30 авг.
23 См.: Сталин И.В. Речь тов. Сталина // Правда. 1925. 5 нояб.
24 См.: Намеченное содержание пятой (майской) книги «Нового мира» // Новый
мир. 1926. № 4. С. 192.
25 Здесь и далее цит. по: Пильняк Б.А. Повесть непогашенной луны // Знамя. 1987.
№ 6. С. 17-38.
26 Здесь и далее цит. по: Воронский А. Михаил Васильевич Фрунзе // Красная
новь. 1925. № 9. С. 277-279.
27 Рыков А.И. <Речь на похоронах М.В. Фрунзе> // Правда. 1925. 5 нояб.
28 Здесь и далее цит. по: Фурманов Д. Фрунзе // Красная новь. 1925. № 10 (де-
кабрь). С. 184-197.
29 Сегодня, в 5 час. 40 мин. утра... // Вечерняя Москва. 1925. 31 окт.
30 См., напр.: Павлова Т.Ф. «Пильняк жульничает и обманывает нас...»: (К истории
публикации «Повести непогашенной луны» Б. Пильняка // Исключить всякие упоминания: Очерки истории советской цензуры / Сост. Т.М. Горяева. М.: Старый Свет-Принт, 1995. С. 65-67.
Д.М. Фельдман
31 Здесь и далее цит. по: Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О № 5 "Нового
мира" 13 мая 1926 г.» // «Счастье литературы»: Государство и писатели, 1925— 1938. Документы / Сост. Д.Л. Бабиченко. М.: РОССПЭН, 1997. С. 25-26.
32 См.: Уголовный кодекс РСФСР в ред. 1926 г. Ст. 57, 70. Подробнее см., напр.:
Фельдман Д.М. Терминология власти. М.: РГГУ, 2006. С. 196-200.
33 Воронский А. Письмо в редакцию // Новый мир. 1926. № 6. С. 184.
34 <Луначарский А.В., Полонский В.П., Скворцов-Степанов И.И.>. От редакции
// Там же.
35 Здесь и далее цит. по: Горяева Т.Ф. Указ. соч. С. 67-69.
36 Там же. С. 70.
37 Там же. С. 70-71.
38 См., напр.: Глинка Г.А. Борис Пильняк (портрет) // На перевале. Нью-Йорк:
Издательство им. Чехова, 1954. С. 369-371.
39 Здесь и далее цит. по: Тополянский В.Д. Лунная рапсодия // Тополянский В.Д.
Сквозняк из прошлого: время и документы: Исследования. СПб.: ООО «Ина-перс», «Новая газета», 2006. С. 165-220.
40 См.: Бройдо Г.И. В Политбюро ЦК ВКП // «Счастье литературы»: Государ-
ство и писатели, 1925-1938 гг. Документы. С. 28-29. См. также: Павлова Т.Ф. Указ. соч.
41 См.: Тарасов-Родионов А.И. Шоколад // Молодая гвардия. 1922. № 6-7. С. 3-89.
42 См.: Фельдман Д.М., Щербина А.В. Грани скандала: повесть А.И. Тарасова-
Родионова «Шоколад» в политическом контексте 1920-х годов // Вопросы литературы. 2007. № 5. С. 178-208.
43 Цит. по: Чужак Н. Литература. К художественной политике РКП. М., 1924.
С. 74.
44 См.: Парсамов Ю.В. И.Э. Бабель и К.Е. Ворошилов: Доклад Ворошилова
в ЦК РКП (б) // Россия XXI. 2010. № 4. С. 146-164.
45 Здесь и далее цит. по: Бедный Д. О пролетарской литературе: (Речь Демьяна
Бедного при открытии 6 января с.г. Всесоюзного совещания пролетарских писателей) // Правда. 1925. 15 янв.
46 См.: Парсамов Ю.В., Фельдман Д.М. Грани скандала: Цикл новелл И. Бабеля
«Конармия» в литературно-политическом контексте 1920-х гг. // Вопросы литературы. 2011. № 6. С. 37-48.
47 См.: Пильняк Б. Корни японского солнца. - Савелли Д. Борис Пильняк в Япо-
нии: 1926. М.: Три квадрата, 2004. С. 275. См. также: Одесский М, Чанцев А. Русские вершки и японские корешки (Рец. на книгу: Пильняк Б. Корни японского солнца. - Савелли Д. Борис Пильняк в Японии: 1926. М., 2004) // Новое литературное обозрение. 2005. № 76. С. 393-394.
