CC BY
20
3. Шпенглер О. Закат Европы: В 2 т. Т. 2. М.: Айрис-пресс, 2003. 624 с. С. 154.
4. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997. 448 с. С. 14.
5. Юнг К.Г. Вотан // Varvar.ru. URL: http://www. varvar.ru/arviv/texts/jungl/html (2009. 18 фев.).
6. Юнг К.Г. Личное и сверхличное или коллективное бессознательное // psychology.ru (психология на русском языке). URL: http://www.psychology.ru/ library/00026.shtml (2008. 21 окт.).
7. Культурология: XX век: Словарь. СПб.: Универ -ситетская книга, 1997. 640 с.
8. Абаев В.И. Нартовский эпос осетин. Цхинвал: Иристон, 1982. 106 с.
9. Нарты. Осетинский героический эпос: В 3 кн. Кн. 2. М.: Наука, 1989. 492 с.
10. Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. М.: Наука. 1976. 276 с.
11. Тменова З.Г. Место осетинского даредзанов-ского эпоса в кавказской традиции // Вопросы
осетинской литературы и фольклора. Владикавказ, 1993. 272 с. С. 209, 213.
12. Лавров Д.Я. Заметки об Осетии и осетинах // Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах: В 4 т. Т. 4 / Сост. Л.А. Чибиров. Цхинвал: Иристон, 1989. 416 с. С. 44-47.
13. Кубалов А.З. Амазонки на Тереке // Куба-лов А.З. Сочинения. Орджоникидзе: Ир, 1978. 376 с. С. 301.
14. Бзаров Р. История в осетинском предании. Владикавказ: Ир, 1993. 186 с. С. 107.
15 Клейст Г. Размышления о ходе вещей // Зарубежная литература XIX века: Романтизм: Хрестоматия историко-литературных материалов. М.: Высш. шк., 1990. 367 с. С. 119-120.
16. Ницше Ф. К генеалогии морали // Ф. Ницше. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. 829 с. С. 413.
17. Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства: В 2 т. Т. 1. Спб., 1861. 643 с. С. 29.
15 апреля 2009 г.
ББК Ш 160.4-2
ГРАММАТИКАЛИЗОВАННАЯ МОДАЛЬНОСТЬ В ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКЕ (к постановке проблемы)
Э.Н.
Развитие лингвистической науки -непрерывный поступательный процесс. Накапливается новый материал, возникают новые идеи, уточняются и пересматриваются прежние оценки и концепции. Это делает необходимым создание обобщающих работ, целью которых являются подведение итогов научных исследований, суммирование достижений, рассмотрение нового материала и переоценка ранее известного.
В последние годы в развитии дагестанского языкознания также наметился новый этап. Он характеризуется стремлением более углубленного изучения уже описанных ранее грамматических фактов с позиций современных лингвистических представлений, а также выявлением категорий, остававшихся незамеченными в предшествующих исследованиях. В особенности это касается категорий глагола.
Действительно, целый ряд выдвигавшихся ранее выводов в значительной степени
устарел: появилось множество открытий, расширивших и углубивших наши познания в этой области. Например, в лакском языке выделены категория эвиденциальности и формы наклонений, которые до этого не выделялись [1]. В табасаранском [2] и аварском [3] языках обнаружена категория вида. В лезгинском языке также выявлены морфологические категории вида и способов глагольного действия, которые прежде в грамматических описаниях не эксплицировались [4, 5]. В этих публикациях заметно стремление всесторонне - в формальном, содержательном и функциональном планах - исследовать каждую грамматическую категорию с учетом особенностей их проявления в дагестанских языках. Такое описание грамматических категорий позволит, как представляется, построить в конечном итоге более полные современные грамматики дагестанских языков.
В настоящей статье предлагаются некоторые наблюдения, показывающие, что в дальнейшем, углубленном исследовании нуждаются
Алиева Эльвира Низамиевна - докторант, декан факультета лингвистики и межкультурной коммуникации Московского института экономических преобразований, 107066, г. Москва, ул. Радио, 23/9, e-mail: [email protected], т. 8(495)7779551.
Alieva Elvira - working for degree of doctor, Dean of the Linguistics and Intercultural Communication department of the Moscow Institute of Economic Reforms, 23/9 Radio Street, Moscow, 107066, e-mail: [email protected], ph. +7(495)7779551.
также функционально-семантическая категория модальности и ее категориальные формы - наклонения - лезгинского языка. Актуальность более подробного изучения этих категорий обусловлена следующими обстоятельствами.
Главным из них, по-видимому, можно считать отсутствие единства в понимании категории модальности. Это проявляется в непоследовательности при описании форм ее выражения в конкретных языках, в особенности таких, относительно менее разработанных в теоретическом плане, как лезгинский.
В грамматических описаниях лезгинского языка нет единства и в понимании самого содержания термина "наклонение". Понятие "наклонение", как отмечают М.Е. Алексеев и Э.М. Шейхов [6, с. 52], часто смешивается с более широким понятием модальности. Следствием этого является чрезвычайный разброс как в числе выделяемых в разных работах форм наклонения, так и в трактовке их значений.
В грамматиках П.К. Услара [7] и Л.И. Жиркова [8] говорится о повелительной, условной, отрицательной и т.д. формах глагола. Термин "наклонение" не использовался. Его в грамматику лезгинского языка ввел в своей работе, специально посвященной категориям глагола, Г.В. Топуриа [9]. Однако применил он этот термин только по отношению к формам повелительного наклонения. Б.Б. Талибов [10] выделяет, кроме повелительного, еще изъявительное наклонение, а также говорит об условных, отрицательных, запретительных, противительных, вопросительных формах. Семь морфологически выраженных наклонений: изъявительное, неопределенное (целевое), повелительное (побудительное, запретительное), вопросительное, условное, уступительное, отрицательное - выделяет для лезгинского глагола У.А. Мейланова [11]. В последующих исследованиях, напротив, количество наклонений сокращается. Так, Р.И. Гайдаров исключает из их числа отрицательное и неопределенное, вводит предположительное с аффиксом -ди и в итоге выделяет шесть наклонений: изъявительное, повелительное, вопросительное, условное, уступительное, предположительное [12, с. 104-109]. Четыре наклонения: изъявительное, условное, уступительное и повелительное - считает возможным выделить Э.М. Шейхов [13, с. 171-179]. Другие едини-
цы, трактовавшиеся как наклонения в предшествующих работах, он называет "морфологическими формами выражения модальности" в пределах названных четырех наклонений [13, с. 173]. А ведь "морфологические формы выражения модальности" - это, в сущности, и есть наклонение. Следовательно, возникает и вопрос взаимодействия модальных значений в рамках одной словоформы или в составе высказывания в целом.
Как видим, разброс мнений при установлении форм наклонения лезгинского глагола непомерно широк, и объяснить такие различные интерпретации можно, прежде всего, неопределенностью теоретических критериев. Однако даже на первый взгляд видно, что в лезгинском языке число морфологических наклонений значительно больше, чем, например, в таких хорошо описанных языках, как русский и английский. Наклонением же признается грамматическая категория, граммемы которой выражают в качестве базовых модальные значения, т.е. наклонение, по формулировке В.А. Плунгяна, - это "грамматикализованная модальность" [14].
Другим важным обстоятельством, свидетельствующим о необходимости обсуждения проблемы модальности и наклонений, является наличие в лезгинском языке ряда форм модального значения, которые или вовсе не рассматриваются в грамматических описаниях, или же лишь фиксируются без анализа и установления их статуса. Например, в лезгинском языке достаточно употребительны формы глагола с аффиксом -лда, который присоединяется к временным формам изъявительного наклонения: хтана (прош. I) 'вернулся' > хтаналда '(говорят) вернулся'; хтанва (прош. III) 'вернулся (и есть)' > хтан-валда '(говорят) вернулся (и есть)'; хквезва (наст. I) 'возвращается' > хквезвалда '(говорят) возвращается' и др. Вун хуьруьз хъфизвалда. Хъфиз хьайит1а, зазни хабар це 'Ты в село едешь (говорят). Будешь ехать, и мне сообщи' (здесь и далее - перевод букв. - Э.А.). Значение в переводах передается при помощи слова говорят, но в лезгинском этот аффикс лексического соответствия не имеет, по крайней мере, на синхронном уровне. Формы с аналогичным значением, например в болгарском языке, выделяются как "переска-зывательное" наклонение. Ср. болг.: Тя пееше хубаво 'Она хорошо пела' и Тя пеела хубаво 'Она хорошо пела (говорят)'. В дагестанских
языках единицы аналогичного содержания иногда фиксируются как формы заглазного времени, а в последнее время используется и термин эвиденциальность, например, в работе Р.Г. Эльдаровой [1].
Приводимая лезгинская форма имеет явно модальное значение. Ее содержание близко к определению категории эвиден-циальности, которая "выражает источник и характер того знания, что лежит в основе сообщения говорящего (есть ли это знание из личного опыта, или с чужих слов, или это есть умозаключение)" [15]. И. А. Мельчук такие формы определяет термином цитатив (говорящий описывает факт на основе чужих слов, не принимая на себя ответственности) в рамках более широко понимаемой категории эвиденциальности, указывающей, каким образом говорящий узнал о факте [16, с. 199]. В этих определениях форм эвиденци-альности и цитатива содержится относимая к сфере модальности семантическая оппозиция в диапозоне "реальность - гипотетичность - ирреальность'. В приводимой лезгинской форме выражается отношение сообщаемого факта к реальности с точки зрения говорящего. Значение это выражается морфологической оппозицией. Следовательно, есть основание рассматривать эту форму как наклонение. Формы глагола с аффиксом -лда выражают модальность со значением предположения, основанную на отношении сообщаемого факта к реальности с точки зрения говорящего.
Ср. примеры:
Са юкъуз хуьре, Риза хтана лугьуз, ван гьатна.
- Дугъриданни хтаналдани?
- Дугъри я, хтаналда.
- Гьи Риза, яда?
- Ат1а Гуьлселеман Риза вуч тир бес.
- Мус хтаналда? Ам гьинавалдай? (Фа-тахов)
'Однажды в селе пронесся слух о приезде Ризы.
- Что, он действительно приехал (говорят)?
- Да, (говорят) приехал.
- Послушай, какой Риза?
- Вот той Гюльселем Риза был же.
- Когда он приехал (как слышно)? А где
он был?';
- Кьасумхуьрел Мирзеди к1вал эцигналда. Адаз пул гьинай жагьаналда ахьтин зурба дара-матар эцигдай?
— Ада урусатда нафт1адин буругърал к1валах авуналда (Агаев)
'— Говорят, Мирза в Касумкенте дом построил. Где он деньги достал (что слышно), чтобы такие хоромы построить?
— Он в России на нефтяных буровых работал (говорят)'.
В грамматиках лезгинского языка приводится другая единица, трактуемая как форма эвиденциального содержания. Отмечается, что в лезгинском языке "это отношение передается именной формой зависимого глагола с суффиксом -валЧи шаир Суьлей-мана лагьайвал, чубандиз дагъ ярашугъ я, агрономдиз — багъ (Агаев) 'Как говорил наш поэт Сулейман, чабану горы подходят, а садоводу - сады'; Зи стхади лагьайвал, чумал тарцелай жумар ат1уз жеч (Гаджиев) 'Как говорил мой брат, с кизилового дерева айву не сорвешь' [6, с. 108].
По нашему мнению, в данном случае значение пересказательности формы лагьайвал 'как сказал' полностью определяется лексическим содержанием глагола лугьун 'говорить / сказать', употребленного в своем прямом значении (как и в русском и английском переводах Как говорил (ср. также написал, сообщил и др.) мой брат... As my brother says (said, used to say)..). Глагольные формы с аффиксом -вал требуют отдельного рассмотрения. Здесь же приведем примеры, показывающие, что их грамматическое содержание не относится к сфере эвиденциальности. Ср.: Жуваз лагьайвал кхьихь! 'Пиши как тебе говорят (досл.: Себе сказано - так пиши)!' и Жува кхьейвал к1ел-ни ая! 'Как написал, так и читай (досл.: Сам написал — так и читай)!'; ср. также Фейивал хъша! 'Как пойдешь, так и возвращайся (досл.: Пошедши — так вернись)!' и др. Именные формы - абстрактные существительные - аффикс -вал образует от прилагательных (ср. иер 'красивый' > иервал 'красота', хъсан 'хороший, добрый' > хъсанвал 'доброта'), а от глаголов - единицы компаративного содержания. Этот аффикс является транскатегориальным, и формы, образуемые с его участием, нуждаются в отдельном анализе. Здесь же отметим, что форм, противопоставляющих действие по линии реальность — ирреальность, он не образует. Относить глагольные единицы на аффикс -вал к формам эвиденциального содержания оснований, как видим, нет.
Не рассматривается среди форм наклонения лезгинского глагола и форма с
аффиксом -ч. Например: Алиди гьахьтин гаф лугьуч 'Али такого слова не мог сказать'. Как видим из примера на лезгинском языке, аффикс -ч, присоединяясь непосредственно к корневой морфеме, совпадающей с корнем деепричастия несовершенного вида на -з, образует форму модального содержания. Присоединяясь же к временным формам, он образует негативные формы изъявительного наклонения. Сравните, например: Алиди гьахьтин гаф лугьудач 'Али такого слова не скажет' (изъявительное наклонение) и Алиди гьахьтин гаф лугьуч 'Али такого слова не мог сказать'. Модальное значение уверенности в том, что обозначаемое глаголом действие не может иметь место, выражается формой без показателей времени.
Данная форма либо вообще оставалась в исследованиях по лезгинскому языку за рамками описания, либо рассматривалась в числе отрицательных форм других наклонений. По мнению Р.И. Гайдарова, это отрицательная форма предположительного наклонения, которая образуется при помощи аффикса -ч, присоединяемого не к временным формам глагола, а непосредственно к его корню [12, с. 87-133; 17]. При этом предположительным наклонением считается форма на -ди, которая, на наш взгляд, является стилистическим вариантом формы настоящего-будущего изъявительного наклонения на -да (жеда // жеди 'бывает, случается / будет, может произойти'). Таким образом, Р.И. Гайдаров рассматривает эту форму как негативный коррелят выделяемой им же формы предположительного наклонения на -ди, которое также не имеет аффиксов времени. Ср.: Сирке туьнт хьайи къапуниз зарар жеди (посл.) 'Сильный уксус посуду разъесть может' (о чрезмерности чего-л.) и Жеч, яда! 'Не может быть, парень!' (яда - апеллятивного плана единица, аналогичная русскому эй, адресуемая только мужчинам).
На первый взгляд, эти формы можно рассматривать как положительную (же-ди / же-да 'бывает, может быть') и отрицательную (же-ч 'не может быть, чтобы было') формы одного и того же наклонения. Так их и рассматривает Р.И. Гайдаров. Однако данная позиция весьма спорна. Мы убеждены, что нельзя считать формы типа жеч негативными коррелятами форм типа жеди. Форма на -ди не является формой предположительного наклонения. Ее содержание идентично содер-
жанию формы настоящего-будущего на - да. Значение предположительности эти единицы могут выражать с одинаковым успехом, и является оно производным от присущей им семантики узуальности. С другой стороны, отрицательные формы образуются в лезгинском языке агглютинативным прибавлением -ч (же-да 'будет, бывает' > же-да-ч 'не будет, не бывает'). А между формой настоящего-будущего на -да / -ди и формой на -ч имеет место альтернация аффиксов в параллельных формах, не находящихся между собой в отношениях морфологической деривации.
Формы типа лугьуч, жеч выражают уверенность, что обозначаемое глаголом действие не могло / не может иметь место. Мы считаем, эти формы обладают явно выраженным значением ирреальности. Используемое К.Р. Керимовым [18] определение импосси-билитив (от английского слова impossibility "невозможность, невероятность") вполне адекватно отражает их содержание. Термином импоссибилитив можно обозначать эту форму в контексте дефиниций прохибитив, пермис-сив, императив и т.д. в работах типологического плана. Для описаний на русском языке, конечно же, можно искать другой термин. Для описаний на лезгинском языке можно предложить (на обсуждение) термин тежер кардин наклонение - досл.: 'не бывающего, невозможного дела наклонение'. Оно выражает уверенность говорящего в том, что обозначаемое действие невероятно, не может иметь место. Примеры: И кардикай садазни чир тахьана амукьич (Агаев) 'Не может быть, чтобы об этом деле никто не узнал (досл.: Об этом деле никто знать не стало (чтобы) не может остаться) ; Ам куьчедай икьван фад хквеч (Раджабов) 'Он с улицы так рано не может прийти (ср. хкведач 'не придет')'; Вичи и кардикай ви ч1ехи стхайриз хабар гуч (Агаев) 'Он сам об этом твоим старшим братьям не сообщит ни за что'; Белки, вун гьахъ я жеди, стха, амма Рамазанди и лапаг куь чубанривай кьачуч (Стальский) 'Может, ты и прав, брат, но Рамазан этого барана у ваших чабанов не мог купить1; Гатаз жеч ам лашуналди (Стальский) 'Избить его палкой невозможно'; Жеч Абакараз я куь сав-кьатар, я вичин дустунин гафар бегенмиш (Стальский) 'Не могут понравиться Абакару ни ваши гостинцы, ни слова своего друга'; Чин ачухич, вун ви к1вализ хтайла (Эмин) 'Не улыбнется никогда, к себе домой когда
приходишь'; Дуьньяда жеч инсанар чалай еке бахт авай (Хрюгский) 'В мире не могут быть счастливее нас люди'; Аслан кьван гуж-лу гьайван жеч (Хрюгский) 'Сильнее льва зверя нет (не может быть) ; Я акъвазич сивни секин, я вав гуч рахадай мимкин (Стальский) 'И у самого рот не закроется, и тебе не даст возможности говорить'.
Примеры показывают, что содержание обсуждаемой формы относится именно к сфере реальности / ирреальности, т.е. к семантике объективной модальности, конкретнее - к сфере ирреальности. В рамках ирреальности значение импоссибилитива можно отнести к значениям возможности, гипотетичности, еще конкретнее - невозможности. Эта форма обозначает действие, которое, с точки зрения говорящего, не может иметь место. Данное модальное значение выражено специальной морфологической единицей. Следовательно, это -наклонение, если исходить из общепринятого понимания глагольных наклонений как форм грамматического выражения модальности.
Форма импоссибилитива в лезгинском языке не образуется от какой-либо иной единицы. Она относится к числу 12 элементарных (минимальных, непроизводных от других единиц, имеющих самостоятельное значение) глагольных форм, выделяемых К.Р. Керимовым [18]. Импоссибилитив состоит из корневой морфемы, совпадающей с корнем деепричастия несовершенного вида на -з, и аффикса отрицания -ч. Отсутствие в этой форме аффиксов времени подтверждает ее принадлежность к сфере ирреальности, хотя в лезгинском языке есть и наклонения, имеющие в своем составе аффиксы времени, а значит, и темпоральные значения (ср.: кхье-н-ва-т1а 'если написано', где -н— показатель аориста, -ва- - перфекта, -т1а - условного наклонения). Отсутствие аффиксов времени все же является признаком принадлежности к ирреальным наклонениям.
Таким образом, мы считаем, что имеются все основания для констатации в лезгинском языке формы ирреального наклонения, не выявленной в предыдущих исследованиях. Это - импоссибилитив, или наклонение невозможности, для описаний на лезгинском языке - тежер кардин наклонение.
Интерпретация значений уже выявленных форм наклонения, например, форм с аффиксом -т1а, также может быть уточнена. Они традиционно определяются как условное
наклонение. Однако в работе Р.И. Гайдарова [12, с. 106-108] намечается более дифференцированный подход к определению значений форм, присоединяющих этот аффикс. Как условное наклонение Р.И. Гайдаров выделяет единицы, образуемые от причастия прошедшего времени: Гьарда са ч1ар гайит1а, квасадиз чуру жеда (посл.) 'Каждый по волоску отдаст если, безбородому борода будет' (~ С миру по нитке, голому рубаха). А формы, образуемые тем же аффиксом от временных форм, он относит к вопросительному наклонению: Им вуч сир я, яраб на-чагъ хьанват1а? Са ван хьана, закай гуьгьул хьанват1а? (Мурадов) 'Что за тайна, может, заболела? Может, услышав что, обиделась на меня?' По нашему мнению, эти формы явно выражают предположение, а не вопрос. Значения форм, получаемых присоединением аффикса -т1а, различны в зависимости от видо-временного значения исходных форм, но все они семантически производны от эписте-мической модальности - значения сомнения в том, что обозначаемое действие имеет место, т.е. предположения.
Есть еще языковые факты, для которых могут быть предложены более точные или новые интерпретации. Но изложенные выше обстоятельства представляются достаточно показательными для постановки проблемы категорий модальности и наклонения лезгинского языка.
Важным методологическим принципом при исследовании категории наклонения является учет неразрывной связи формы и значения. Несоблюдение этого принципа приводило к тому, что при классификации форм категории наклонения основным критерием были особенности образования форм независимо от передаваемых ими значений, или, наоборот, в исследовании, основывающемся на критерии значения, не учитывались различия формообразования. Отсюда и расхождения во мнениях по поводу сущности категории наклонения, объема значений, объединяемых этим понятием, и форм.
В связи с этим необходимо определить, в каких случаях форма глагола квалифицируется как самостоятельное наклонение. Исходя из принципа противопоставления по линии модальности, различий в формообразовании и синтаксическом употреблении, мы считаем: в случае, когда отношение сообщаемого факта к реальности, с точки зрения говорящего, вы-
ражается морфологической оппозицией, есть все основания рассматривать форму глагола как самостоятельное наклонение.
Иными словами, для исследования категории наклонения важными представляются теоретические составляющие данной проблематики. Таким образом, в первую очередь, как показывает опыт предыдущих исследований, следует определиться с теоретическими подходами к изучению этих категорий в лезгинском языке: изучить и привести в определенную систему существующие в лингвистической литературе точки зрения на категорию модальности и уточнить понятия модальности и наклонения применительно к лезгинскому языку; обосновать отнесение тех или иных значений, выражаемых в них морфологически, к модальным. Например, правомерно ли считать негативные формы самостоятельными наклонениями. Установить соотношение значений в диапазоне "реальность - ирреальность'. Для лезгинского языка это имеет очень важное значение. Так, в русском и английском языках ирреальные наклонения противопоставлены индикативу своей временной неопределенностью. В лезгинском языке, как и следует ожидать в языке с явной агглютинативной тенденцией, в одной глагольной словоформе присутствуют показатели времени и наклонений. Например: Алахьнават1ани мекьизва 'Несмотря на то, что стало ясно, холодно'; в алахь-на-ва-т1а-ни два аффикса времени (-на- аориста, -ва наст. времени) и два аффикса наклонений (-т1а- предпол., -ни вопр.). Таким образом, ирреальные наклонения в лезгинском языке имеют и значение времени. Соответственно, очень важно изучить характер взаимосвязи категорий наклонения и времени и определить их модальную сущность.
Безусловно, вышеуказанные обстоятельства являются узловыми проблемами теории языковой модальности. Без их решения невозможно определить природу проявления и сущностную характеристику категории модальности в лезгинском языке, выявить и упорядочить модальные значения и систематизировать средства их выражения.
Исследования грамматических систем дагестанских языков, в частности, лезгинского языка, выполняются в русле грамматических традиций хорошо описанных языков: славянских, германских, романских и др. Во многом это связано с типологическими
исследованиями последних десятилетий. Между тем вовлечение в их орбиту материала большого числа языков расширило представления лингвистики о способах языковой интерпретации элементов смысла, имеющих межъязыковую природу. Это заставило несколько критически взглянуть на описания, ориентированные на лингвистическую парадигму, связанную в основном с грамматической системой русского языка. Такая тенденция прослеживается прежде всего в описании аспектуальных категорий дагестанских языков. И это не случайно: аспектуальные категории в них оставались наименее изученными. С другой стороны, на базе исследования сферы аспектуальности хорошо сформулированы подходы к описанию языковых категорий "от содержания к форме", позволяющие адекватно интерпретировать алломорфные по способам языкового выражения элементы грамматической семантики разных языков.
В то же время сходства и различия в спектре модальных значений, получающих грамматическое выражение в языках, принадлежащих к разным типам и генетическим классам, представляют интерес для лингвистической типологии и теории модальности. Так, в русском языке отмечается многообразие описательных, аналитических форм наклонений при бедности особых синтетических форм глагола для выражения модальности действия [19]. Как показывают наблюдения, многие модальные значения, выражаемые в английском языке на уровне конструктивного синтаксиса, в лезгинском языке передаются средствами глагольной морфологии.
Лингвистика, в том числе и теоретическая, в конечном итоге служит потребностям практики. Очень точно обозначил сверхзадачу лингвистической науки известный теоретик общего языкознания и индоевропейской компаративистики Ж. Вандриес, писавший, что если языкознание не служит тому, чтобы сделать язык общепонятным, удобным для общения и усвоения, то оно рискует превратиться в "игру, по существу, праздных умов". Он писал это о направлениях языкознания, значимость которых для языковой практики не столь очевидна [20]. Явно прикладной характер имеют исследования в области контрастивной лингвистики: основная сфера применения их результатов - лингводидактика, теория перевода, хотя обнаруживаемые здесь особенности сопоставляемых языков могут также служить
основанием для составления типологических рядов. Данные самой лингвистической типологии не имеют непосредственного выхода в языковую практику, но и они могут указать причину, а следовательно, и пути преодоления интерференции при овладении иностранными языками в переводческой деятельности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Эльдарова Р.Г. Лакский глагол (система глагольного словоизменения): Учеб. пособие. Махачкала: Изд-во ИПЦ ДГУ, 2000. 249 с.
2. Шихалиева С.Х. Категория вида и времени в табасаранском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Махачкала, 1996. 24 с.
3. Маллаева 3.М. Видо-временная система аварского языка. Махачкала: Бари, 1998. 243 с.
4. Керимов К.Р. Есть ли категория вида в лезгинском языке? // Вопросы языкознания. 1996. № 1. Вып. 1. С. 125-135.
5. Керимов К.Р. Современная аспектология и изучение категории вида в дагестанских языках // Вестник ДГУ Гуманитарные науки. Махачкала: ИПЦ ДГУ, 1997. Вып. 1. С. 9-15.
6. Алексеев М.Е., Шейхов Э.М. Лезгинский язык. М.: Academia, 1997. 136 с. С. 52.
7. Услар П.К. Этнография Кавказа: Языкознание // Кюринский язык. Тифлис: Упр. Кавказского учебн. округа, 1896. Т. 6. С. 235.
8. Жирков Л.И. Грамматика лезгинского языка. Махачкала: Даггиз, 1941. 132 с.
9. Топуриа Г.В. Основные морфологические категории лезгинского глагола (по данным кюринского
и ахтынского диалектов). Тбилиси: АН Груз.ССР, 1959. 22 с.
10. Талибов Б.Б.. Грамматический очерк лезгинского языка // Талибов Б.Б., Гаджиев М.М. Лезгинско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1966. 604 с. С. 537-602.
11. Мейланова У.А. Лезгинский язык // Языки народов СССР. Иберийско-кавказские языки. М.: Наука, 1967. Т. 4. С. 591-607.
12. Гайдаров Р.И. Морфология лезгинского языка: учеб. пособие. Махачкала: РИО ДГУ, 1987. 361 с.
13. Шейхов Э.М. Сравнительная типология лезгинского и русского языков: Морфология. Махачкала: ДНЦ РАН, 1993. 262 с.
14. Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в проблематику: учеб. пособие. М.: Эдиториал УРСС, 2000. 384 с. С. 309.
15. Сепир Э. Язык: Введение в изучение речи. М., 1934. 224 с. С. 85.
16. Мельчук И.А. Курс общей морфологии: Морфологические значения: В 4 т. Т. 2. Ч. 2. М.: Языки русской культуры; Вена: WSA, 1998. 544 с. С. 108.
17. Гайдаров Р.И. Основы словообразования и словоизменения в лезгинском языке. Махачкала: Дагучпедгиз, 1991. 251 с. С. 49-68.
18. Керимов К.Р. Контрастивная аспектология лезгинского и русского языков. Махачкала: ДГУ, 2002. 266 с. С. 105.
19. Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). М.: Высшая школа, 1986. 640 с.
20. Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. М.: Высшая школа, 2004. 410 с.
19 марта 2009 г.
ББК 81-001-91
РОЛЬ ИНТЕРЪЕКЦИОННЫХ ЕДИНИЦ В АСПЕКТЕ ПЕРЕВОДА
Л.К. П
Процесс перевода, несмотря на большое количество научных публикаций по различным темам, связанным с переводом, остается актуальным лингвистическим полем исследования. Современное переводоведение сформировалось как самостоятельная научная дисциплина во второй половине прошлого века. Этому способствовало расширение международных контактов во всех сферах человеческого общения, что вызвало рост теоретических исследований переводческой деятельности [1].
Парсиева Лариса Касбулатовна - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела языка Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева Владикавказского научного центра РАН и Правительства Республики Северная Осетия-Алания, 362040, г. Владикавказ, пр. Мира, 10, e-mail: [email protected], т. 8(8672)536599.
Лингвистическая наука в современных условиях развития все чаще обращается к проблеме активизации исследования функциональной сущности перевода на базе сопоставительного анализа семантических различий. В продолжающемся процессе "антропоцент-рирования" лингвистической науки перевод рассматривают как продукт культуры, возникающий и воспринимающийся, прежде всего, в контексте культурных норм и конвенций.
Перевод художественной литературы - один из сложнейших видов творческой Parsieva Larisa - Ph. D. in philology, senior researcher of the language department of the Northern-Ossetic Institute of the Humanities and Social Researches named after V.I. Abaev of the Vladikavkaz Scientific Centre of RAS and the Government of Republic North Ossetia-Alania, 10 Mira Prospect, Vladikavkaz, 362040, e-mail: [email protected], ph.+7(8672)536599.
