CC BY
166
M. H. Черкасова
ГРАММАТИЧЕСКИЕ МАРКЕРЫ РУССКИХ РЕЧЕВЫХ ФОРМ С АГРЕССИВНОЙ СЕМАНТИКОЙ
(НА ПРИМЕРЕ ТЕКСТОВ СМИ)
MARINA N. CHERKASOVA GRAMMATICAL INDICATORS OF RUSSIAN CONSTRUCTIONS WITH AGGRESSIVE MEANING (ON MASS MEDIA TEXTS)
Марина Николаевна Черкасова
В статье рассматривается один из аспектов проявления речевой агрессии в современном языковом пространстве. Анализ процесса грамматического маркирования речевых форм с агрессивной семантикой в современных тестах СМИ продемонстрировал закрепление таких маркеров, как 1) транспозиция грамматического рода с целью уничижения, обвинения, возмущения, колкости, насмешки, деидентификации субъекта коммуникативной ситуации и т. д.; 2) транспозиция числа и лексико-грамматических разрядов в грамматических окказионализмах при создании общего определенного аксиологического регистра; 3) манифестация новой антропоморфной валентной связи, характерной для ненормативного (жаргонного) или разговорного словоупотребления.
Ключевые слова: грамматическое маркирование, речевые формы с агрессивной
семантикои.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры «Иностранные языки» Ростовского государственного университета, докторант кафедры стилистики русского языка МГУ им. М. В. Ломоносова ► chercasovamn-rostov@rambler.ru
The article deals with one of the aspect of verbal aggression in modern language. The analysis of grammatical indicators of constructions with aggressive meaning has demonstrated such phenomenon as: 1) transposition of grammatical gender with the aim of pejorativeness, accusation, indignation, sarcasm, mockery, inidentification of the subject of communication and etc.; 2) transposition of grammatical number and lexico-grammatical groups in grammatical occasional words for creation of common axiological background; 3) demonstration of new anthropomorphical syntactical connection spreading in abnormal (slang) or colloquial area.
Keywords: grammatical indicators, speech constructions with aggressive meaning.
Исследователи современных публицистических текстов отмечают абсолютизацию в массовом сознании протеста и нетерпимости как единственные способы достижения справедливости через разрушение существующих ценностей [8: 50], накал агрессивной стилистической тональности публицистики и «насыщение речи агрессивным пафосом» в полемических текстах [7: 150-164], акцентуацию агрессивного компонента и повышение «негативного эмоционального фона в современном обществе» [1: 3], запредельную речевую агрессию в некоторых молодежных изданиях[13: 139]. Проблема состоит в том, что агрессия, интоле-рантность, насилие, жестокость становятся темами дня, выпуска, эфира.
Под речевой агрессией мы понимаем целенаправленное на объект интенциональное авторское действие, конструируемое определенным образом подобранными языковыми средствами (лексика, интонация, способ организации высказывания и т. д.). Цель этого действия — под-
чинение адресата, давление на него, стабилизация или коррекция ситуации в пользу адресанта, часто с демонстрацией превосходства адресанта.
К. Ф. Седов выделяет 14 агрессивных субжанров (речевых актов, тактик): угроза, инвектива (оскорбление), возмущение, обвинение, упрек, колкость, насмешка, демонстрация обиды, проклятье, злопожелание, отсыл, грубое прекращение коммуникативного контакта и констатация некомпетентности, угрожающее молчание [11: 36].
На основе картотеки и анализа теоретической литературы по проблемам речевой агрессии можно сделать вывод о наиболее регулярных проявлениях таких жанров речевой агрессии, как «оскорбление», «унижение», «угроза», «обвинение». При этом предметно-тематический способ (описание жестокости, сцен насилия, смерти, военных действий, секса и т. д.) и семантико-акси-ологический, реализуемый на лексическом уровне, наиболее узнаваемы и тиражируемы, так как в самих языковых экспликациях для номинации лица или явления содержится понятие агрессии по отношению к определенному номинанту, группе номинантов, событию (чурка, чучмек, чурбан, хачик, хач, дрянь, скотина, мразь, лох, шлюха и т.), которое лишь усиливается с введением в контекст: «Убивай хача, мочи хача! Бей хача! Бей чурбанов!» (Российская газета (РГ). 01.09.09); «31 июля в Волгограде рэпер Noize MC (в миру — Иван Алексеев) прямо со сцены обозвал милиционеров, стоящих в оцеплении, „козлами" и „животными в красных кокардах"» (КП. 10.08.2010). Таким образом, агрессивным маркером на уровне лексики выступает лексико-семантический вариант, коннотация, оттенок значения, несущие «агрессивный» заряд. По мнению Т. В. Воронцовой, «речевая агрессия как разновидность речевого поведения, коммуникативной перспективой которого является эскалация конфликта и деформация коммуникативного пространства, подразумевает намеренное негативизирующее воздействие. Следовательно, о вторжении в аксиологическое пространство адресата можно говорить только в связи с отрицательной оценкой» [4: 29].
Диагностирование, характеристика и классификация потенциальных или явных агрес-
сивных речевых форм на уровне высказывания, текста возможны также при помощи логико-грамматического (анализируются морфологические, словообразовательные, синтаксические текстообразующие элементы) и логико-композиционного (характеризуются структурно-семантические сдвиги синтаксических структур и их взаимоотношение с другими составными частями текста) способов, при которых учитывается семантико-прагматическое наполнение всего текста и ситуативно-стратификационная сущность речевой агрессии. Контекстуальное оформление выполняет функцию маркера и сигнала перехода к агрессивной речевой коммуникации.
Репертуар средств грамматического маркирования агрессивной речевой ситуации незначительно разнообразен и частотен по сравнению с предметно-тематическим и семантико-аксио-логическим способом проявления агрессивного компонента в текстах СМИ. Связано это, в первую очередь, с устойчивостью грамматической системы русского литературного языка. В частности, «в морфологии заложена национальная специфика языка. Это каркас, основа, на которой располагаются другие звенья языковой системы. Само движение в морфологии осуществляется крайне медленно» [2]. Но метафоризации могут подвергаться и грамматические структуры. О приемах и принципах метафорического и метонимического применения слов женского рода к лицам мужского пола писали еще Ф. И. Буслаев в «Исторической грамматике русского языка» и А. А. Потебня [9]. В. В. Виноградов отмечал разнообразную гамму экспрессивно-смысловых оттенков у слов женского склонения на -а, выделял внутри категории общего рода отдельные бранные слова, презрительные клички, иронически-пренебрежительные характеристики [3: 71].
На грамматическое маркирование агрессивных речевых форм обращено внимание и в работе М. В. Гречихина, который говорит о грамматической метафоризации (употребления грамматической категории одного рода вместо другого), и в результате «эффект неприятия достигается противоречием между лексическим значением и грамматической формой» [6: 16].
Анализ современных текстов СМИ также демонстрирует примеры грамматического маркирования агрессивных речевых форм.
Транспозиция грамматического рода. Одним из проявлений агрессивных форм на морфологическом уровне являются случаи транспозиции грамматического рода, сигнализирующие о наличии женских признаков у мужчины (баба, девчонка по отношению к мужчине) (Именно тогда отец нанес Майклу самый сильный удар в область паха, обозвав его «бабой» и «позорищем семьи» (КП. 18.07.09)) или отсутствии признаков мужского рода у мужчины (употребление грамматической категории среднего рода при описании мужчины): Когда это напомаженное существо с кринолином, бриолином вышло на трибуну Верховной Рады прямо из салона красоты, оно смеялось, рассказывая, что против людей возбудили уголовные дела!.. (КП. 07.03.09); Сергей Зверев — как кофе. Казалось бы, оно, а нет, он (КП. 04.02.10). Негативное отношение выражается в деидентификации субъекта коммуникативной ситуации, выражающейся в намеренном его обезличивании, при этом грамматическая категория среднего рода выполняет функцию деиден-тификатора: нарушено системное распределение по русским грамматическим родам согласно половой принадлежности. Так как в этих трех примерах речь, о мужчинах, нельзя не учитывать верное замечание академика В. В. Виноградова, что исторически форма мужского рода подчеркивает скорее общее представление о лице. В примерах из медиа-текстов эта классифицирующая грамматическая характеристика имени существительного деформирована, так как лицо лишено признаков пола, а грамматические акценты смещены именно из-за коммуникативного намерения автора (деидентификация лица), демонстрирующего уничижительное отношение к партнеру по коммуникации.
Транспозиция числа. Рассмотрим фрагмент статьи В. Костикова: Тают иллюзии по поводу мудрости партий и вождей. Мы новыми глазами смотрим старые советские фильмы о «кубанских казаках» или о «подвигах разведчиков». <...> Романтический паровоз, на котором народ
мечтал подлететь к станции с соблазнительным названием Коммунизм, застрял в колючей проволоке сталинских лагерей (Аргументы и факты (АиФ). № 16.10). В статье, кроме обычных лексических средств, использованы и грамматические средства создания запоминающегося образа: употребление множественного числа имени существительного вместо единственного и, наоборот, с целью обобщения явления, причем стилистически «обыгрываются» как имена нарицательные, так и имена собственные (имеющие четкие грамматические показатели числа), как прямое, так и переносное значение слова. Проанализируем значения слов «партии» и «вожди». Используя форму множественного числа от нарицательного «вождь», автор, кроме обезличивания и обобщенности благодаря грамматическим трансформациям, использует эффект умолчания, не перечисляя всех руководителей партии и государства советского периода, называя советских руководителей различных периодов иронично «вожди». При этом автор материала В.Костиков намеренно старается привлечь внимание читателя именно к первому лексико-семантическому варианту слова «вождь» — предводитель войска, племени [12: 196], что доказывает и предыдущий контекст: Страна медленно и болезненно избавляется от мифов и легенд, которыми власть десятилетиями потчевала народ. Слова «мифы», «легенды», «вождь» включаются в ассоциативное поле «племя людей», безропотно идущих за своим вождем и верящих в мифы и легенды. Автор включает в контекст и третий лексико-семантический вариант «идейный, политический руководитель», употребляя идеологемы советского строя «партия», «коммунизм» и говоря, что «старая «отцовская будёновка» из известной песни «С чего начинается Родина?» на фоне ужасов Гражданской войны уже не кажется такой героической.
Образ безликого народа, племени создается и за счет употребления множественного числа имени существительного вместо единственного в названии фильма советского кинематографа «Подвиг разведчика». На один аксиологический уровень (с заниженной оценкой) выстраиваются «партии», «вожди», «кубанские казаки», «подвиги
разведчиков» и «сталинские лагеря». Ценностная характеристика выражения «сталинские лагеря» однозначна, но деформация значений собственных имен существительных, не только лексико-семантическая, но и морфологическая, на наш взгляд, неправомерна.
Транспозиция лексико-грамматических разрядов. Автор, выражая свое резко отрицательное отношение, переходящее в язвительные нападки, вводит грамматические окказионализмы «Коммунизм» и «Гражданская война», переводя существительные из разряда нарицательных в имена собственные, привлекая внимание к одному из центральных понятий аксиосферы советско-российской действительности, подвергшейся переосмыслению. Переход из одного разряда в другой в качестве стилистически окрашенного компонента с агрессивным потенциалом (значение «агрессивный» мы понимаем в широком смысле, учитывая и уничижительную тональность коммуникации) также продемонстрирован и в отрывке из романа «Околоноля» Натана Дубовицкого, использованного в КП за 10.09.09 при описании губернатора: Во вверенной ему губернии появлялся теперь куда реже, чем на ибице и авеню монтень. Такое написание демонстрирует уничижительное отношение (пренебрежение) автора к описываемой персоне, а дальнейший контекст подчеркивает ничтожную сущность этого человека, занимающего высокий пост. Аналогична ситуация с аббревиатурами ГИБДД, КПСС, ВЛКСМ, названиями всемирно известных модных брендов Брионии, Барбара Бюи: К Егору подошёл одетый в брионии миллиардер с двумя женщинами в барбаре бюи и тремя фотографами, наряженными настолько ультрамодно, что и магазины-то этой одеждой еще не торговали; мультимиллионер с осанкой и статью передового секретаря обкома кпсс/влксм...
Переход имен собственных в имена нарицательные используется при графическом маркировании речевых форм с агрессивной семантикой. Как отмечалось выше, эффект усиливается при употреблении лексических единиц, связанных с советским периодом. При этом происходит смена как тематических, так и грамматических и аксиологических регистров.
Аналогичный грамматический прием создания негативной тональности, содержащей агрессивный заряд, находим в газете «Известия» (29.09.2009): Но было бы опрометчиво делать из того вывод, что всякое заметное сооружение (вроде церетелина петроколумба), по поводу которого современники не могут говорить без мата, потомками непременно будет признано гениальным. Кроме игнорирования правил русской орфографии применительно к именам собственным (Церетели, Петроколумб), автор статьи использует для выражения значения принадлежности частотную для английского языка грамматическую конструкцию (притяжательный падеж — церете-лин петроколумб). Для русской грамматической системы уместнее было бы словосочетание, образованное на основе синтаксической связи управление «Петроколумб Церетели».
Мофолого-синтаксическая транспозиция включает в себя изменения в синтаксической структуре словосочетания или предложения в результате появления новых грамматических характеристик, служащих для создания агрессивной тональности текста.
Проиллюстрируем этот тезис на примере слова «кошмарить». По данным поисковой системы Яндекс, частота употребления слова «кошмарить» с нуля «взлетела» до 400 000 сетевых страниц и в номинации «Выражение года» (2008) фраза «кошмарить бизнес» стоит на первом месте (http://www.openlink.ru/forum/viewtopic.php? t=1231&view=next). В электронной версии газеты «Ведомости» за 05.08.2008 (http:// www.rambler. ru|news/politics/ medvedev/ 564744261) предлагается такой заголовок «Как это — „koshmarit' "?», т. е. написание латинскими буквами анализируемой единицы привлекает еще большее внимание.
Отметим, что единица «кошмарить» и ее дериваты сейчас употребляются с различными синтаксическими валентностями и в различных печатных изданиях, вплоть до деловой прессы: Слова «хватит кошмарить бизнес» — очень серьезный перелом в отношениях «силовики — бизнесмены» (Ведомости (В). 28.08.08); Перестать кошмарить бизнес. Президент дал сигнал правоохранительным структурам и органам власти
(РГ. 01.08.08); Нас будут кошмарить свиным гриппом до 2016 года (КП. 4. 06.09); Нас и так кошмарили и плющили все пять лет бакиевско-го правления (РГ. 13.04.10); С нового года милиция начнет «кошмарить» в ночное время развлекательные и питейные заведения (КП. 29.12.2009); ... в самом ли деле он накрыл Европу столь густо, что потребовалось отменить более 60 тысяч рейсов и закошмарить почти 10 миллионов человек (КП. 21.04.2010).
О ненормативности глагола «кошмарить» свидетельствуют не только семантическое наполнение и стилистическая окраска. На первый план выступает грамматический показатель, наличие синтаксической связи управления, пришедший из воровского арго: кошмарить «кого»? (кошма-рить заключенного, запугивать заключенного), трансформировавшийся в кошмарить «что?» (кошмарить бизнес), но при этом под «бизнесом» понимается совокупность бизнесменов. Таким образом, грамматическая категория одушевленности, свойственная именно воровскому арго [5], сохранена при неустойчивом употреблении такой модели, как кошмарить что? чем? (кош-марить питейные заведения, кошмарить свиным гриппом).
В исследованиях по вербальной агрессии выделяется такой способ снижения статуса человека, как «грамматическая конверсия субъекта в объект», когда некоторые глаголы приобретают «в качестве нового объектного актанта имя существительное, обозначающее человека, например: достать кого-либо „надоесть", заказать кого-либо „заказать убийство", пасти кого-либо „следить", замочить кого-либо „убить" и т. д.» [6: 16]. Отметим, что этот способ получает широкое распространение именно благодаря СМИ: заказать не что-то (Ресторан-караоке «Прадо». Лидер заказов — Григорий Лепс с композицией «Рюмка водки на столе». Потом уже идут Алла Пугачева и хиты на английском (КП. 30.01.2008), а кого-то (организовать покушение на кого-либо, устранить кого-либо с целью убийства и с помощью наемных убийц), замочить не что-то, например, бельё, а кого-то (убить, устранить): Меня заказали. Думаю во всем виноват адвокат племянника
Людмилы Гергиевны (КП. 15.07.2010); Директор похоронного бюро «заказала» конкурента (КП-на-Дону. 30.11.2007); Пиратов станут мочить на суше (КП. 12.12.2008); Через два часа я случайно услышал за спиной: «Да она просто решила их замочить», — вспоминает Евгений Меньшов (КП. 30.12.2006).
Новую антропоморфную валентную связь этих глаголов демонстрируют их дериваты: мочи-лово, мочиловка (драка, бойня), замочить, заказ (заказное убийство), заказной (заказное убийство; созданный за определенноую плату), заказчик (преступник, заказывающий убийство или преступную акцию). При этом новое, «агрессивное» значение часто в контексте воспринимается как основное, читатель забывает о первоначальном значении, не связанном с «агрессивной тональностью» текста.
Н. И. Клушина справедливо подчеркивает, что у российского читателя отсутствует рефлексия на массмедийную продукцию, что оставляет широкие возможности для манипуляции, и, как следствие этого, речь, на наш взгляд, может идти об «информационной агрессивности», навязывании определенных стереотипов, мнений, суждений, моделей поведения и т. д. только в одностороннем порядке. В связи с разбором новых грамматических коннотаций (появление граммемы одушевленности в словосочетании, образованном при помощи синтаксической связи управление), приведем заголовок из газеты «Труд» (5.07.2008): «Пусть меня закажут». В контексте современного информационного поля заголовок воспринимается как «пусть меня убьют». Но сам заголовочный комплекс, включающий 3 компонента, свидетельствует о лексической омонимии: 1) рубрика «Таксисты»; 2) Пусть меня закажут; 3) Работая на фирму, таксист зарабатывает в четыре раза больше «бомбилы». При таком лексическом инвентаре заголовочного комплекса важен и шрифт для каждого элемента заголовочного комплекса, который распределен на полосе следующим образом: 1 элемент напечатан мелким шрифтом; 2 — очень крупно, а 3 немного больше, чем первый. Автор статьи, редактор делают упор именно на словосочетание с агрессивным заря-
дом, словосочетание, вызывающее определенные негативные ассоциации, при этом речь может идти только о привлечении читателя таким шокирующим, на первый взгляд, заголовком.
По такой же грамматической модели употребляется сейчас и глагол «кинуть» (Он кинул на деньги) в значении «обмануть», имеющий разговорное, зафиксированное в МАС (МАС 2) значение «оставить, бросить, покинуть» кого-то. Нерегулярность такого употребления подчеркивается и отсутствием граммемы одушевленности у парного по виду глагола несовершенного вида «кидать», что зафиксировано в словаре Д. Э. Розенталя: кидать что и чем [10: 171]. В современном литературном языке (а язык печати, радио и телевидения всегда считался эталонным), глагол «кинуть» употребляется именно в значении «обмануть кого-либо».
Манифестация агрессивного потенциала может быть обнаружена в повествовательном, вопросительном, побудительном, восклицательном предложениях: Вы уже совсем ментов за козлов держите! Мы тоже в этом городе живем, и нам не нужно, чтобы тут отморозки по улицам гуляли. Никто убийц на улицу выпускать не будет, сколько бы денег ни занесли. Сидеть будут, это однозначно. Сколько? Много или мало? (КП. 13.08.2010) и чаще всего выражается в прямых угрозах с помощью любого из трех русских наклонений и с использованием агрессивно заряженных лексем: А потом и сам сорвался: «Успокойся, умалишенный!» (РГ. 25.07.2008); Мел Гибсон приставлял к виску Оксаны дуло пистолета и орал: «Я тебя уничтожу!» (КП. 22.07.2010). При этом характеристика синтаксических и лексических средств русского языка свидетельствует об амбивалентности такого явления, как речевая агрессия. Одно и то же слово, выражение, реплика могут быть истолкованы по-разному: как агрессивные, нейтральные или даже положительные.
Анализ процесса грамматического маркирования русских речевых форм с агрессивной семантикой продемонстрировал четкое закрепление таких маркеров, как 1) транспозиция грамматического рода с целью уничижения, обвинения, возмущения, колкости, насмешки, деидентифика-
ции субъекта коммуникативной ситуации и т. д.; 2) транспозиция числа и лексико-грамматиче-ских разрядов в грамматических окказионализмах при создании общего определенного аксиологического регистра; 3) манифестация новой антропоморфной валентной связи, характерной для ненормативного (жаргонного) или разговорного словоупотребления.
ЛИТЕРАТУРА
1. Амосова С. В. Агрессивный компонент полемических текстов и иллюстраций в современной газете: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2008.
2. Валгина Н. С. Активные процессы в современном русском языке: Учеб. пос. М., 2001.
3. Виноградов В. В. Русский язык (грамматическое учение о слове). М., 1972.
4. Воронцова Т. А. Речевая агрессия: Коммуникативно-дискурсивный подход: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. Челябинск, 2006.
5. Грачев М. Словарь тысячелетнего русского арго (27 000 слов и выражений). М., 2003.
6. Гречихин М. В. Современный русский медиадискурс:
Язык интолерантности. Автореф. дис......канд. филол. наук.
Белгород, 2008.
7. Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. М., 2008.
8. Лысакова И. П. Язык современной русской прессы: Коллект. монография: Язык массовой и межличностной коммуникации / Ред. кол. Я. Н. Засурский, Н. И. Клушина, В. В. Славкин и др. М., 2007.
9. Потебня А. А. Из записок по русский грамматике. Т. 3. М., 1968.
10. Розенталь Д. Э. Управление в русском языке: Словарь-справочник. М., 1988.
11. Седов К. Ф. Речевая агрессия в повседневной коммуникации // Речевая агрессия в современной культуре / Под общ. ред. М. В. Загидуллиной. Челябинск, 2005. С. 32-37.
12. Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А. П. Евгеньевой. Т. 1. М., 1985.
13. Сурикова Т. И. Этический аспект языка СМИ: Коллект. монография: Язык массовой и межличностной коммуникации / Ред. кол. Я. Н. Засурский, Н. И. Клушина, В. В. Славкин и др. М., 2007. С. 133-184.
