CC BY
20
Современный этап модернизации российской государственности характеризуется действием целого ряда политико-правовых факторов, а также связан с активным поиском национальной идеи, что актуализируется в условиях глобализационных трансформаций. Во второй половине ХХ в. мировому сообществу была предложена в качестве универсальной неолиберальная модель глобализации, в рамках которой «национально-хозяйственный комплекс, суверенитет, отчасти даже государства рассматриваются как отмирающие категории - их быстрейшее преодоление преподносится как залог успеха» [1, с. 4].
На международном и национальном уровнях в рамках конференций, симпозиумов, заседаний международных организаций ставится вопрос о целесообразности создания так называемого мирового правительства, способного интегрировать на общепланетарном уровне совокупные ресурсы мировой экономики взамен устаревших национальных государств с их суверенитетом, не успевающих адекватно реагировать на риски глобализации, не справляющихся с ними в силу двух дефицитов: мирового лидерства и времени. Исследователи отмечают: «Современный мир вступил в полосу системных преобразований, коренным образом меняющих облик человечества. Глобальное господство Запада в экономике, политике и информационном пространстве; "ренессанс" этнического и религиозного измерений общественной жизни; конфликт между глобализацией и регионализмом, -все эти явления стремительно меняют бытие и сознание» [2].
В этих условиях государственный суверенитет как политико-правовая категория приобретает особую значимость, тем более что он представляет собой концентрированное выражение легитимно-властных полномочий, позволяющих носителю суверенитета выступать в качестве самобытного самостоятельного субъекта политико-правовых (а также социально-экономических, духовно-нравственных) отношений. Как отметил Президент России, «сохранение государства в текущих границах, по сути, есть элемент государственного суверенитета» [3].
В настоящее время в отечественной политико-правовой идеологии отмечается критическое осмысление опыта либеральных реформ, коренным образом трансформировавших политико-правовые реалии России. Доктрины «конца истории» (Ф. Фукуяма) и «конфликта цивилизаций» (С. Хантингтон) на практике подтвердили эгоистичность Запада, позже воплощенную в экспансии НАТО на постсоветское пространство. Базовые демократические ценности признаны значительной частью населения, но не воспринимаются в качестве эффективного способа улучшения жизни общества [4, с. 25-33; 5, с. 51-65]. К началу нынешнего века упрощенно-рационалистические либеральные подходы к политико-правовому анализу в российском юридическом сообществе были признаны несостоятельными.
Существующие обоснования вектора дальнейшего развития российской государственности в XXI в. можно классифицировать по двум основным направлениям, имеющим полярные значения. Первое из них выделено по признаку поддержки либо осуждения социального равенства. Крайними значениями здесь являются идеологические направления коммунизма и либерализма. Второе выделено по линии приоритета национального государства или глобального сообщества.
В работах В. Б. Пастухова, М. В. Раца, Б. Г. Капустина анализируется рецепция традиций либерализма и утверждается возможность «ценностно нейтральной самоорганизации российского общества» [6, с. 15-27; 7, с. 49-63; 8, с. 69-76; 9, с. 167-183]. Примечательно, что подобный подход характерен для Конституции Российской Федерации 1993 г., принятой на волне либерально-демократических преобразований и зафиксировавшей их. Самая большая уступка оппонентам, на которую идут сторонники либеральной доктрины, - это признание необходимости либеральной государственной идеологии для переходного российского общества.
В юридической и политической литературе есть и предложения модернизировать принципы и ценности социализма. Сторонники такой мысли, в частности И. К. Панин, Е. А. Самарская, А. В. Бузгалин [10, с. 106-118; 11, с. 40-50; 12, с. 71-82], предлагают использовать опыт социалистической парадигмы для моделирования дальнейшего развития России (неомарксистская, традиционно-коммунистическая, социал-демократическая идеология).
Консервативная мысль представлена в работах А. С. Панарина, Б. С. Ерасова, В. Д. Соловья, А. М. Миграняна, В. Г. Федотовой и других авторов [13; 14, с. 65-74; 15; 16]. Принципы и предлагаемые проекты развития консервативного свойства разноречивы: от этнонационалистических (А.
Севастьянов, Б. Миронов) до «евразийских» (Б. С. Ерасов), от радикального антимарксизма (А. С. Ципко) до социал-консерватизма (А. С. Панарин) [17; 18].
В работах А. М. Величко, А. С. Панарина, В. Цымбурского, С. Г. Кара-Мурзы, А. Г. Дугина, В. Махнача, А. Кураева последовательно проводится идея о сильном, неделимом Российском государстве, развивающемся на основе православных политико-правовых принципов и способного противостоять размыванию национально-государственной идентичности в процессе глобализации.
В целом, российский консерватизм, зародившийся во времена «просвещенного абсолютизма», создавался на основе православной социальной доктрины. В его интерпретации государство представляет собой универсальную организацию, способную обеспечить эффективное развитие общества и поддерживающую благотворную национальную традицию, реформы допускаются только в русле цивилизационных ценностей страны. Л. А. Тихомиров, И. А. Ильин, Н. С. Трубецкой, Г. П. Федотов, «сменовеховцы», «евразийцы» сходились в признании первоочередности воссоздания сильного государства.
И. А. Ильин, применив метод сценарного прогнозирования, обосновал главную опасность посткоммунистического политического кризиса - распад России на враждующие этнократии [19, с. 51-55]. «Евразийцы» обосновали геополитическую незападную идентичность России. Они предложили позитивный идеал - «самостояние» России в мире, для чего нужна наивысшая концентрация власти и собственности в руках национальной элиты [20; 14, с. 65-74].
К сожалению, разработанные отечественными консерваторами государственно-правовые концепции суверенитета России не всегда учитывались при проведении политико-правовых и социально-экономических преобразований. Проведенная в России либеральная модернизация общественной жизни без учета национальных традиций привела к критичному состоянию российской цивилизации. Опыт либеральных реформ в России показал всю несостоятельность прямой рецепции чуждых российскому миру западных ценностей.
Один из идейных вдохновителей модернизации Ш. Эйзенштадт указывал, что разрушение национальной общественной системы само по себе не ведет к жизнеспособности новой «общемировой». Напротив, часто разрыв многовековых социальных отношений рождает хаос. Поэтому западная по происхождению система ценностей, будучи внедряема принудительно без учета национальной специфики, вступает в конфликт с «цивилизационным ядром» российского государства.
Ф. Риггс, Ш. Эйзенштадт, О. Тоффлер, А. Турен, Г. Мюрдаль признали в 1980-х гг. эффективность синтеза национальных и общемировых ценностей в «переходных» обществах на основе самобытных механизмов регуляции. Отсюда - возможность успешной «модернизации в обход modernity», т. е. на самобытной незападной основе [21, с. 173; 22, с. 126-133; 23, с. 21, 36, 47].
Предлагаемые консервативной мыслью политико-правовые ценности: соборности, гармонического единства духовной и светской власти, морализма права, «добролюбия», - основаны на природном и экономическом, религиозном бытии России. Трудно спорить с тем, что в основе отечественной политической структуры лежит не гражданское общество, как в Европе и Северной Америке, а «государство правды». Созидательный и умиротворяющий смысл имперства в России XV-XX вв. -проявление положительной комплиментарности между «матрицами» ценностей России и традиционного Востока [24].
Среди предлагаемых «ориентаций» консервативного свойства можно выделить такие системообразующие компоненты, как смешанная модель «социальной рыночной экономики», экологизм, приоритет развития наукоемких и работающих на безопасность страны секторов хозяйства, протекционизм, согласование социальных и этнических интересов, поддержку элементов самоорганизации общества, соблюдение законности, уважение к религии, идея неделимого и сильного суверенитета страны.
В контексте идеи государственного суверенитета России достаточно популярной сегодня является концепция панславизма, в которой отечественные мыслители на рубеже XIX-XX вв. видели имперское развитие страны, обладающей неделимым суверенитетом. В истории действительно можно зафиксировать какие-то элементы славянской солидарности, однако в настоящее время вряд ли можно констатировать духовную общность всех славянских народов (наоборот, многие славянские народы
отличаются выраженным западническим политико-правовым и духовным «настроением», в частности, Польша, Чехия, Словакия и др.), что конечно же не способствует созданию сколько-нибудь единого славянского государственно-правового и социального пространства.
Эта позиция, в целом, соответствует еще идеям К. Н. Леонтьева, считающего, что славяне есть, а славизма нет [25, с. 79]. Более того, идея славянского единства вполне может стать попыткой объединить славянские народы и против России и оторвать от русского национального ядра белорусов и украинцев, превратив их в новые «среднеевропейские» народы, забывшие свои исторические корни (эти тенденции можно наблюдать в настоящее время).
Заметим, что, хотя православие является стержнем нашего национального понимания «правды», «мира», «истины», в своей социальной проекции оно, к сожалению, не в состоянии скрепить восточно-христианские страны в единый политический субъект.
Тем не менее, как подчеркивают современные консерваторы, ориентирующиеся на религиозную интерпретацию государственного суверенитета, в частности Б. Межуев, вся острота борьбы за суверенитет России обусловлена особым религиозным выбором нашей страны - ее осознанием себя в качестве «Третьего Рима», последнего православного царства, утверждающего себя таковым перед лицом всего остального исповедующего Христа человечества. В конце концов, именно этот религиозный выбор, именно это подспудное, но все же твердое осознание своей исключительной миссии на Земле, которую не в силах выполнить никто другой, считают они, и есть предельный мотив борьбы за российский «суверенитет», за особую российскую цивилизацию [26].
Согласно этой логике религиозного понимания суверенитета Россия не может и не должна сливаться с миром, пока мир не стал Россией, пока мир не принял ее религиозной миссии, не отважился стать православным царством или перейти под его покровительство. По мнению представителей этого типа политико-правового мировоззрения, России нужен культурный суверенитет для сохранения специфики ее культуры, политический и правовой - для защиты свободы ее граждан и, наконец, религиозный - для утверждения особой миссии в истории человечества.
Подлинный долговечный суверенитет России немыслим вне ее религиозного самоопределения, сознания ее миссии и ответственности перед Богом. И только ощутив, что таковая миссия у нас имеется и что ради нее мы готовы отказаться от спокойного «постисторического существования», мы сможем выстраивать ту конкретно-политическую стратегию, которую в данный момент считаем для себя оптимальной [26].
На наш взгляд, системообразующий признак, который составит основу суверенитета России, это русская политическая и правовая культура, русская мысль и история отечественного права и государства. Этот признак обобщает в себе и славянскую солидарность, и восточно-христианскую традицию, и национальную правовую систему, и успехи советского периода. По большому счету, российский суверенитет может быть распространен на все русские народы: великороссов, белорусов, малороссов и другие русские народности вместе с обрусевшими выходцами из других народов.
Весьма затянувшееся «моделирование» союзного государства Россия-Белоруссия бесспорно является попыткой разыграть идею славянского единства, но никак не идею государственного суверенитета. Этот проект преподносится политическим руководством двух государств как особое в юридическом плане сочетание двух разделенных суверенитетов, формирующих общие органы управления в некоторых секторах экономики и государственного управления.
Он не может рассматриваться и как основа воссоединения страны, прежде всего, потому, что в российско-белорусском проекте выхолощена сама идея объединения, потому что во всех обсуждениях считается невозможным затронуть суверенитет Белоруссии или России. Воссоединение суть совершенно противоположное - это ликвидация прежних суверенитетов и создание нового суверенного государства, которое в принципе уже не может быть федеративным (иначе будет поставлена под вопрос дееспособность системы государственной власти). Союзное государство может быть либо межгосударственным соглашением с учетом принципиально различных интересов, либо единым государством без всяких оговорок. Что же касается промежуточных положений, когда суверенитет неясен и кажется разделенным, то такие положения связаны, прежде всего, с борьбой за власть и политическое влияние.
Процессы трансформации государственно-политического устройства РФ дали новые импульсы феномену этнонационального политико-правового развития и регионализации со всеми присущими ему проблемами и противоречиями - от «парада суверенитетов» до «плюрализации» государственного суверенитета. Российское государство в различные периоды своей истории инкорпорировало в свой состав, где на основе соглашений, а где и военной силой, ряд мощных в культурном, конфессиональном, экономическом и прочих отношениях государств и народов, испокон веков живших на своих землях.
Трудность классической теории суверенитета ранее была связана с возникновением федераций (один из разработчиков теории федерализма Винсент Остром определил федерализм США как модель «альтернативной теории суверенитета» [27, с. 75-76]), которым классическая теория предсказывала быстрый крах, но затем была вынуждена признать возможность суверенитета в федеративных образованиях. Указанное противоречие снял еще Г. Еллинек, который ставил гражданина федерации, как и субъекты федерации, в подчиненное положение по отношению к суверенной центральной власти. Именно эта теория и была принята многими российскими исследователями и сохраняет свой политико-правовой инструментальный характер до сих пор.
Литература
1. Коллонтай В. О неолиберальной модели глобализации // Международная экономика и международные отношения. 1999. № 10.
2. Баранов А. В. Консерватизм как обоснование самобытного пути России в XXI веке: исторические основы идеологического выбора // Южнороссийское обозрение. 2002. № 9.
3. Российские эксперты о суверенитете и демократии // Эксперт. 2006. 24 июля.
4. Подвинцев О. Б. Постимперская адаптация консервативного сознания // Полис. 2001. № 3.
5. Башкирова Е. И. Трансформация ценностей российского общества // Полис. 2000. № 6.
6. Пастухов В. Б. «Новые русские»: появление идеологии // Полис. 1993. № 3.
7. Пастухов В. Б. Конец русской идеологии // Полис. 2001. № 1.
8. Капустин Б. Г. Либеральное сознание в России // Общественные науки и современность. 1994. № 3.
9. Рац М. В. Российский проект в глобальном контексте // Полис. 2001. № 6.
10. Панин И. К. К логике теоретического становления современного социализма // Полис. 1996. № 4.
11. Самарская Е. А. Социализм в перспективе постиндустриализма // Свободная мысль. 1995. № 4.
12. Бузгалин А. В. В поисках социалистической альтернативы // Свободная мысль. 1996. № 2.
13. Панарин А. С. Искушение глобализмом. М., 2000.
14. Ерасов Б. С. Социокультурные и геополитические принципы евразийства // Полис. 2001. № 5.
15. Мигранян А. М. Россия в поисках идентичности (1985-1995). М., 1997.
16. Федотова В. Г. Необучаемые «Вехи» и русская интеллигенция в реформах 1991-1998 годов // Независимая газета. 1999. 30 июня.
17. Русский национализм, его друзья и враги / сост. А. Севастьянов. М., 2001.
18. Ципко А. С. Почему заблудился призрак? М., 1990.
19. Ильин И. А. За национальную Россию: Манифест русского движения // Слово. 1991. № 4.
20. Трубецкой П. Н. Контингент Евразия. М., 1996.
21. Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1997.
22. Зарубина Н. Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития. СПб., 1998.
23. Эйзенштадт Ш. Революции и преобразование обществ. М., 1997.
24. Шаповалов В. Ф. Россиеведение. М., 2001.
25. Леонтьев К. Н. Избранное. М., 1993.
26. Межуев Б. От политического суверенитета - к религиозному // Стратегический журнал. 2006. № 2.
27. Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество. М., 1993.
