CC BY-NC-ND
134
Н.А. Зубанова
Государственный музей керамики в 1928-1932 гг.: опыт построения музея «производственного типа»
Статья посвящена важному этапу в жизни Государственного музея керамики, связанного с периодом рассвета его деятельности в 1928-1930 гг. Созданный на базе фарфоровой коллекции А.В. Морозова музей стал новатором: в его составе с 1928 г. начала работать керамическая лаборатория. Также в музее был организован производственно-показательный отдел для наглядной демонстрации процесса создания керамических изделий. Эти два подразделения вывели музей на новый уровень и превратили его из художественного музея в музей «производственного типа», аналогов которому в этот период в стране не было.
Ключевые слова: государственный музей керамики, производственный музей, художественная лаборатория, С.З. Мограчев, музейное строительство.
1920-е гг. в истории СССР были отмечены новыми поисками во всех сферах культуры. Отчасти продолжая творческие начинания «серебряного века», представители искусства ищут новые формы самовыражения уже в новых реалиях зарождающегося советского государства, но они еще не скованы рамками жесткой идеологии. Это время, когда ярко заявили о себе В.В. Маяковский и С.А. Есенин, на театральных подмостках с успехом идут самобытные постановки «Камерного театра» А.Я. Таирова, в музыке новые формы ищет С.С. Прокофьев, в живописи на первый план выходят такие имена, как К. Малевич, А.М. Родченко и другие.
Не обошли «новые веянья» и, казалось бы, такой консервативный институт, как музей. Это время активного «музейного строительства». Многие из вновь образованных музеев были уникальны
© Зубанова Н.А., 2017
не только по составу своих коллекций, но и по своей концептуальной составляющей. Несмотря на обширную библиографию советского музейного дела, приходится констатировать, что в основном научный интерес специалистов направлен на изучение законодательства указанного периода. До последнего времени за рамками профессионального внимания оставались вопросы, связанные с историей возникновения и деятельностью отдельных музеев. Между тем изучение причин появления новых музеев, а также детальное обращение к опыту их работы могло бы внести существенный вклад в развитие отечественной музеологии.
Одним из таких новых советских музеев стал Музей фарфора (Государственный музей керамики), открытый в 1919 г. на основе собраний А.В. Морозова. Вопросы, связанные с историей формирования и бытования морозовских коллекций, в том числе и в контексте истории Государственного музея керамики, уже неоднократно освещались в работах исследователей1. В рамках предложенной статьи мы впервые обращаемся к малоизвестным ранее страницам в истории Государственного музея керамики, которые до настоящего времени не нашли отражения в научной литературе. Музей фарфора - это первый специализированный музей в Москве, на базе которого была предпринята попытка построения музея нового типа - «производственного». В его деятельности осуществлялся симбиоз традиционной музейной работы и научно-исследовательского учреждения: эксперимент осуществлялся совместно с первым советским НИИ - «Институтом силикатов»2. Эта самобытная страница советского музейного строительства до последнего времени находилась за рамками исследовательского интереса, а термин «производственный музей» не используется в музейной типологии. Также мы попытаемся выявить те факторы, которые имели решающее значение в деле сохранения музея и его коллекций в конце 1920-х гг., когда многие музеи были закрыты, а их фонды оказались расформированы.
Термин «производственный музей» на протяжении периода советского музейного строительства включал в себя разное смысловое и функциональное наполнение. По нашему предположению, он впервые встречается в Протоколе № 7 заседания Коллегии по делам музеев Наркомпроса от 15 февраля 1921 г. Заседание было посвящено результатам обследования пролетарских музеев3. В результате доклада Н.Г. Машковцева было решено «признать пролетарские музеи подлежащими в общем ликвидации в целях создания на их месте художественных клубов и производственных му-зеев»4. Об этом же писал в мае 1920 г. Н.Д. Виноградов в докладе
«О достижениях в работе и о планах на будущее Мосгубмузея»: «В музейной области Мосгубмузей надеется провести до конца реорганизацию Пролетарских музеев по производственному принципу»5. Так, в Первом Пролетарском музее было решено большую часть экспозиции отвести для демонстрации стекольного и фарфорового производства «на всем его протяжении с середины XVIII в. до наших дней»6.
Новый интерес к музеям, связанным с производством, появился во второй половине 1920-1930-х гг. благодаря идеологии социалистической реконструкции быта, или идеологии «нового быта». О доминировании «мещанского» вкуса в товарах повседневного спроса и в бытовых предметах заявлял искусствовед и художественный критик Игнатий Хвойник. Он призывал к борьбе в промышленном масштабе за «качество формы» при помощи тесного сотрудничества промышленности и искусства7. Эту же мысль проводит в своей статье «Искусство как организатор быта» и Борис Земенков. По мнению автора статьи, от искусства требуется идеологическая и производственная помощь создателям новых вещей8.
В статьях 1920-х гг., посвященных музейной тематике, достаточно часто звучит призыв к организации музейных экспозиций и выставок с учетом интереса и вовлеченности посетителя. Интерес советских музейных посетителей к технико-производственной стороне искусства был отмечен корреспондентом бельгийского журнала «Selection» во время его командировки в Москву9.
О признании со стороны руководящих музейных органов необходимости построения «производственных музеев по принципу их специализации» сообщает в своем годовом отчете за 1927-1928 гг. директор Музея фарфора С.З. Мограчев10. В этом же документе он характеризует свой музей как «музей историко-художественный производственного типа»11. В области научно-исследовательской работы музея подчеркивалось исследование керамики не только с точки зрения художественного искусства, но и с позиций изучения технологий и производства.
Отметим, что в 1926 г. намечалась трехмесячная командировка директора Музея фарфора С.З. Мограчева в Германию, Францию и Англию (к сожалению, мы не располагаем сведениями о том, была ли эта поездка осуществлена). В ходе поездки предполагалось знакомство с новейшими производственными достижениями в области керамической промышленности, «в особенности в области механизирования труда и массового производства», так как Музей фарфора «строится на производственном принципе и должен все ближе связываться с производством»12.
В 1927 г. в статье, посвященной обзору выставки «Элементы русского быта в фарфоре», Музей фарфора характеризуется как «единственный специализированный историко-производствен-ный музей керамики» на всю центрально-промышленную область СССР13. По мнению автора, Музей фарфора должен быть использован «как школа высшего художественного мастерства для наших керамистов»14.
Постановлением СНК РСФСР от 06.07.1929 г. Государственный музей фарфора был переименован в Государственный музей керамики «в виду организации при нем специальной производственной лаборатории по керамическому производству и расширению его коллекций»15.
В течение 1929-1930 гг. музей в полной мере превратился в музей нового типа - «музей-лабораторию», который во главу угла своей практической деятельности ставил «осуществление реальной связи науки, искусства, промышленности и торговли»16.
Музей подразделялся на восемь отделов. Его штат насчитывал 34 человека. По определению Мограчева, керамическая лаборатория являлась «нервным центром музея», через который осуществлялась связь научно-исследовательской работы с насущными задачами керамической промышленности, профтехническим образованием и торговлей17.
В задачи лаборатории входило:
- выработка новых образцов изделий для керамической промышленности на основе «всех достижений прошлого»;
- изучение форм и законов построения сосудов;
- рационализация существующих форм и стандартизация новых форм изделия применительно к потребностям нового быта;
- анализ результатов изучения старых керамических материалов и нахождение новых18.
Заведующим лабораторией до 5 января 1930 г. был Александр Васильевич Соловьев, который начал работать в музее с января
1929 г. Кроме него, в штате лаборатории состояли три художника-керамиста: Ирина Илларионовна Рождественская (с 5 января
1930 г. и. о. завлаборатории), Наталья Петровна Гаттенберг и Екатерина Петровна Иловайская, в обязанности которых входило составление рисунков и роспись изделий (в среднем 9-10 рисунков в квартал и 2-3 росписи). Глазуровку и обжиг изделий осуществляли квалифицированные рабочие С.Г. Бураков, В.И. Ванюшов и И.П. Свирин (все в штате музея с 1929 г.), производившие от 12 до 15 обжигов в квартал.
За недолгое время своей работы музейная лаборатория установила сотруднические отношения с кустарями Гжели, живописцами Палеха (под руководством сотрудников лаборатории в Палехе должно было быть организовано производство росписи фарфора и фаянса). Постоянное сотрудничество прослеживается с художниками Дмитровской и Дулевской фарфоровых фабрик. Сотрудники лаборатории принимали активное участие в разработке образцов стандартной посуды19 и посуды для экспорта20.
Еще одним новаторским подразделением был показательно-производственный отдел, за организацию которого в музее отвечала археолог по образованию Софья Валентиновна Филиппова. В рамках отдела устанавливалась связь с действующими фарфорово-керамическими заводами и фабриками и торговыми организациями. И если керамическая лаборатория выступала в роли творческой мастерской, то производственно-показательный отдел наглядно демонстрировал процесс производства керамических изделий.
1930 г. музей встречал налаженной работой: было установлено взаимодействие с заграничными научными учреждениями - велась переписка с Британским музеем, Майсенской мануфактурой, Международным институтом керамики в Фаэнце.
Тем не менее постановлением ВЦИК и Комиссии по разгрузке г. Москвы от 10.04.1930 г. 1 мая 1930 г. музей был закрыт. Здание по адресу Б. Знаменский пер., д. 8 было передано в ведение Института Маркса и Энгельса. Пока вопрос о дальнейшей судьбе ГМК и его коллекций не был решен, его фонды временно были размещены в четырех местах в Москве: в двух музеях - ГИМ, ГМИИ и двух церквях - Козьмы и Дамиана (в основном хозяйственные материалы) и Грузинской Божией Матери на Варварке (Троицы в Никитниках). Оборудование художественно-керамической лаборатории было передано Кооперативному Товариществу «Художник»21.
Об этом периоде С.З. Мограчев писал следующее: «Общие же условия работы в особенности за 1930-1931 были чрезвычайно тяжелы: свертывание собрания (б. 20 000 предметов), их упаковка, распаковка, просмотры материала и выдачи в постоянной пыли, сырости и холоде (временами минус 7-10, как это имело место в Грузинской и Козмодемьянской церквях) сильно пошатнули здоровье всех сотрудников музея...»22.
30 ноября 1930 г. выходит постановление президиума ВЦИК о пересмотре всех собраний Музея керамики и о выделении из них материала для других музеев и для ликвидации. На исполнение распоряжения отводился один месяц. Именно в этот мо-
мент существовала наиболее реальная угроза полной ликвидации музея.
2 декабря 1930 г. по распоряжению Главнауки была назначена комиссия «для обследования ГМК и перспектив его дальнейшей работы в составе т. Замошкина (председатель) и т-ей Григоренко и Мограчева (члены)»23. В ходе работы комиссии рассматривались возможности переезда коллекций в Ленинград для объединения с собранием бывшего музея барона Штиглица для организации нового производственного музея с лабораторией и мастерской24. Однако члены комиссии особо подчеркивали в своем докладе то обстоятельство, что «ГМК совершенно необходим Москве, как в центре и в области [sic], насчитывающей 39 заводов с работающими на них 10 000 рабочих, где сосредоточена выработка сортов обиходной посуды и предметов художественного характера, а кроме того, музей должен сыграть большую роль в подготовке кадров и повышении классификации рабочих керамической промышленности»25.
Необходимо подчеркнуть, что музей был закрыт, но не ликвидирован. Особая заслуга в этом принадлежит не только директору С.З. Мограчеву, но и заведующему Сектором науки Наркомпроса И.К. Лупполу. Вот выдержка из его письма в комиссариат рабоче-крестьянской инспекции: «...считаю неправильным передачу штатных единиц и сотрудников Музея керамики в другие музеи, а также все другие подобные проявления вмешательства Комиссии по чистке в оперативную работу музеев. До распоряжения коллегии Наркомпроса никакая ликвидация музея, в каких бы формах она ни производилась, не может иметь места»26.
Открытым до сегодняшнего дня остается вопрос, кто и когда впервые озвучил возможность перевода ГМК в Кусково. В статье Э.Б. Самецкой указывается, что данное решение явилось результатом работы вышеозначенной комиссии27. Однако уже 1 января 1931 г. Мограчев в своем письме в Наркомпрос указывает на то, что вопрос о переводе музея в Кусково «отпадает»28. Тем не менее позднее, в июле 1931 г., в своем обстоятельном докладе в Нарком-прос «О положении и состоянии Государственного музея керамики» директор отмечает, что «Кусково в целом представляет громадные потенциальные возможности для развертывания там Музея керамики и большой производственной работы»29.
Осознавая, что средствами Наркомпроса воссоздать музей в полном объеме (вместе с керамической лабораторией) не получится, Мограчев заявлял о необходимости если не переподчинения музея ВСНХ, то хотя бы значительной финансовой поддержки со стороны Высшего совета народного хозяйства. По мнению Сергея
Захаровича, «вне связи с производством, вне координирования сил и производственных планов Наркомпроса и ВСНХ Музей керамики с его лабораторией существовать не могут»30. В то же время директор музея вынужден заметить, что со стороны Наркомпроса он наблюдает «полубезразличное» отношение, а со стороны ВСНХ -«безразличное» отношение к вопросу о дальнейшей судьбе музея.
Особо стоит отметить, что идея перевода в Кусково ГМК находила ярых противников и в лице сотрудников Музея-дворца, и среди «местной общественности». Была развернута целая кампания, которая, в том числе, нашла отражение и в прессе. Так, в газете «Ухтомский пролетарий» № 29 от 8 сентября 1931 г. была помещена статья за подписью «И. П.» под названием «Кусковский музей должен остаться в Ухтомском районе»: «Музей «Кусково» -единственный музей Ухтомского района... на днях должен "волею отдельных работников Главнауки" уплотниться, [приказано] разместить в этом помещении фарфоровый музей, ничего общего никогда с Ухтомским районом не имеющий. МОНО и Главнауке следует считаться с общественностью»31.
Сложность ситуации заключалась в том, что усадьба Кусково находилась в подчинении Московского отдела народного образования (МОНО), в то время как Музей керамики находился в ведении Главнауки Наркомпроса. Каким образом должны были сосуществовать эти два музея на одной территории? Должно ли произойти их слияние или соподчинение? Во многом бюрократическое урегулирование данных вопросов порождало недопонимание и конфликт. Необходимо было учитывать и находящиеся на территории усадьбы немузейные организации. Поэтому ГМК со своими коллекциями необходимо было разместиться в относительно небольшом музеефицированном пространстве Кусково. МОНО принципиально не возражал против объединения музеев, но при условии сохранения музея-дворца и выделения специального помещения для районного краеведческого музея, посвященного истории Ухтомского района32.
Для разрешения конфликтной ситуации 15 сентября 1931 г. состоялось заседание Комиссии по вопросу объединения музея «Кусково» и Музея керамики. Комиссия постановила передать Дворец со всеми принадлежащими ему помещениями Музею керамики для развертывания там под руководством сектора науки НКП музея керамики с его художественно-керамической лабораторией и с секторами помещичьего быта XVIII века и краеведческого районного сек-тора33. Однако, несмотря на выработанную договоренность, до конца вопрос о слиянии музеев решен не был. И в мае 1932 г. был заключен
договор между МОНО и ГМК о временной аренде, сроком на 6 лет, Государственным музеем керамики зданий, находящихся на территории Кусково, включая часть дворцовых интерьеров34.
В конце второго десятилетия ХХ в. с музейной карты Москвы навсегда исчезли такие самобытные музеи, как «Бытовой музей 1840-х годов», Музей мебели, Пролетарские музеи. Их коллекции растворились в фондохранилищах крупнейших музеев. Такая же участь могла бы постигнуть и Государственный музей керамики, если бы не активные действия директора музея С.З. Мограчева, стойкая позиция по вопросу сохранения музея И.К. Луппола, а также самоотверженность рядовых музейных сотрудников. Представляется, что уникальный опыт работы Государственного музея керамики в качестве музея «производственного типа» заслуживает самостоятельного и самого пристального изучения со стороны исследователей музейного дела.
Примечания
Об истории Государственного музея керамики см.: Мозжухина Т.А. Единственный в России: Государственный музей керамики в Кускове. М.: Тритона, 2011; Самецкая Э.Б. А.В. Морозов и создание Государственного музея керамики // Музей-6: Художественные собрания СССР. М.: Советский художник, 1986; Самецкая Э.Б. Художественно-керамическая лаборатория в Государственном музее керамики: 1918-1930 гг. // Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства: Научные чтения памяти В.М. Василенко: Сб. ст. Вып. 3. М.: [Б.и.], 2001; Яхненко Е.В. История Государственного музея керамики (1918-1938): к 80-летию создания музея // Дворец. Усадьба. Заповедник: Материалы научной конференции, посвященной 90-летию организации московского музея-усадьбы «Останкино». М.: ИТРК, 2010.
3 октября 1918 г. Постановлением Коллегии Главстекло была организована Лаборатория при научно-техническом отделе Главстекла. 01.07.1919 г. Лаборатория была переведена в ведение научно-технического отдела ВСНХ и переименована в Государственную испытательную стекольно-керамическую станцию. В 1921 г. станция была преобразована в Государственный экспериментальный институт силикатов (РГАЭ. Ф. 8031. Оп. 1. Ед. хр. 65: Отчет о деятельности ГЭИС 1924/1925. Л. 66). Пролетарские музеи были образованы в Москве в результате деятельности Комиссии Моссовета по охране памятников. К 1920 г. было создано восемь подобных музеев на основе крупных частных собраний (некоторые из них имели филиалы). ГА РФ. Ф. 2307А. Оп. 3. Ед. хр. 21. Л. 10.
Цит. по: Овсянникова Е.Б. Из истории Комиссии Моссовета по охране памятников // Советское искусствознание. 1981. № 2 (15). [Б. м.: Б. и.], 1982. С. 302.
2
3
6 Овсянникова Е.Б. Из истории Комиссии Моссовета по охране памятников // Советское искусствознание. 1981. № 2 (15). [Б. м.: Б. и.], 1982. С. 325. Примеч. 44.
7 Хвойник И. Борьба за качество формы в промышленности: К постановке вопроса (окончание) // Советское искусство. М.: Гос. изд-во, 1926. № 4. С. 25.
8 Земенков Б. Искусство как организатор быта // Советское искусство. М.: Гос. изд-во 1926. № 8-9. С. 46-47.
9 Наше музейное дело в отражении иностранцев // Жизнь искусства. Петроград: Изд-во «Отдел управления Петрогубисполкома», 1924. № 39. С. 15.
10 ГА РФ. Ф. 406А. Оп. 12. Ед. хр. 1929. Л. 2.
11 Там же. Л. 4.
12 Отдел рукописных, печатных и графических фондов (ОРПГФ) Музеев Московского Кремля. Ф. 20. Оп. 1926. Ед. хр. 10. Л. 1.
13 Kow A. Элементы русского быта в фарфоре // Керамика и стекло. М.: [Б. и.], 1927. № 12. С. 433.
14 Там же. С. 434.
15 ГА РФ. Ф. 2307А. Оп. 14. Ед. хр. 21. Л. 34.
16 Там же. Ф. 406А. Оп. 11. Ед. хр. 1361. Л. 2.
17 Там же. Л. 2.
18 Там же.
19 Колхозцентр предложил музейной лаборатории взять на себя работу по выработке моделей посуды для колхозов.
20 От Берлинского торгового представительства был получен заказ на производство 100 образцов майолики.
21 В сентябре 1928 г. было образовано промысловое кредитное товарищество «Художник», реорганизованное 2 июля 1932 г. во Всероссийский кооперативный союз работников изобразительных искусств.
22 ГА РФ. Ф. 2307А. Оп. 16. Ед. хр. 25. Л. 33.
23 Отдел учета Государственного музея керамики и «Усадьба XVIII в.»: Акты за 1931-1933 гг. Ед. хр. 5. Л. 2.
24 ГА РФ. Ф. 2307А. Оп. 16. Ед. хр. 25. Л. 27.
25 Там же. Л. 5.
26 Там же. Л. 12.
27 Самецкая Э.Б. А.В. Морозов и создание Государственного музея керамики // Музей-6: Художественные собрания СССР. С. 165.
28 ГА РФ. Ф. 2307А. Оп. 16. Ед. хр. 25. Л. 1.
29 Там же. Л. 35.
30 Там же.
31 Там же. Л. 48.
32 Там же. Л. 53.
33 Там же. Л. 54.
34 Там же. Л. 13.
