CC BY
13
Государственное нациестроительство: некоторые проблемы становления советской модели федерализации1
State nation-building. Some problems of the Soviet model of
federalization
Аманжолова Д.А.
D.Amanzholova
Статья посвящена наиболее важным проблемам нациестроительства в СССР в 1920-1930-е гг., когда разрабатывалась и реализовалась советская модель федерации и всесторонняя модернизация народов бывшей Российской империи. Отмечается не только амбивалентный характер существа и результатов советской этнонациональной политики, но и решающая роль государства, которое в лице союзного центра обеспечивало самоопределение и прогресс народов, координацию организационно-институциональных усилий, устойчивость и управляемость сложной политической структуры, в целом поступательное развитие многонационального сообщества.
The article is devoted to the most important problems of nation-building in the USSR in the 1920s and 1930s, when the Soviet model of federation and comprehensive modernization of the peoples of the former Russian Empire were developed and implemented. It is noted not only the ambivalent nature of the essence and results of Soviet ethno-national policy, but also the decisive role of the state, which, represented by the Union center, ensured the self-determination and progress of peoples, coordination of organizational and institutional efforts, stability and manageability of a complex political structure, as a whole, the progressive development of the multinational community.
1 Статья подготовлена в рамках Программы научных исследований, связанных с изучением этнокультурного многообразия российского общества и направленных на укрепление общероссийской идентичности (20232025 гг.).
Ключевые слова: СС СР, советская этнонациональная политика, федерализация, нациестроительство, государство.
Key words: USSR, Soviet ethno-national policy, federalization, nationbuilding, the state.
Советская этнонациональная политика остается одним из постоянных направлений в зарубежных исследовательских практиках новейшего времени. Имеющийся историографический багаж весьма внушителен, и в его накопление включены историки разных стран. Используются разные цели и подходы, опираясь на устоявшиеся и некоторые новые методологические приемы в расшифровке недавнего прошлого огромного государства, сыгравшего колоссальную роль в мировом развитии. Правда, как заметила Ш. Фицпатрик, они до сих пор не пришли к решению загадки о том, как думать про СССР и его политику в отношении национальностей [15]. К тому же, последнее 30-летие подтвердило актуальность и мировую значимость наследия СССР во всем его противоречивом многообразии. Особый смысл приобрела антиколониальная направленность советского опыта, несмотря на предложения части зарубежных авторов осуществить «деколониальный поворот» в его оценке, что сближает их риторику с дискурсивными практиками большевиков, противопоставлявших «колониализм» Российской империи собственной политике национального равенства и прогресса.
Факты федерализации и нациестроительства подтверждают решающую роль государства в обеспечении модерного перехода народов CCCT. Проявившиеся при этом проблемы и противоречия не могут служить основанием для обвинений СССР в «колонизаторстве» [5, 19, 21]. Новизна и масштаб советского проекта в целом уже предопределили противоречивость преобразований, а культурная сложность сообщества народов как негомогенной целостности во все исторические эпохи требовала сильного государства, гибкой системы управления, баланса централизованных по вертикали и горизонтальных мер, институтов, кадровых ресурсов.
Формирование и настройка столь сложного механизма при его иерархической структуре, порожденной уступками большевиков этнополитическим элитам в интересах сохранения целого, вызвали множество проблем и сложностей, незавершенных или реализованных в далеких от деклараций итогах. Критическая оценка советской модели федерализации и нациестроительства, широко распространившаяся в последние 10-летия, должна соотноситься с данными обстоятельствами, к тому же вряд ли мы найдем в мировой истории примеры идеальной реализации неких радикальных трансформаций.
Ярким примером того, как управленческая механика нацеливалась на совмещение самоопределения с консолидацией наличных сил и улучшением межрегионального взаимодействия, служит Горская АССР. Ее создание в январе 1920 г. объяснялось необходимостью объединить усилия горских народов для совместного преодоления отсталости. Декрет о ее образовании ВЦИК принял 20 января 1921 г. Все такие декреты предусматривали их финансовое и техническое обеспечение за счет общих средств, что имело решающее значение для фактического нациестроительства [14, с. 3-25]. Но практически сразу обнаружились несовпадение хозяйственных интересов, земельные конфликты, борьба за власть между этноэлитами.
Руководители автономий нередко рассматривали инициативы центра как посягательство на их статус и самостоятельность. Так, в августе 1920 г. ответработники Дагестана выступили против создания Горской республики, а в сентябре и 9 ноября после нескольких обсуждений приняли постановление о несвоевременности декларирования автономии из-за отсутствия подготовленных партийных и советских работников [6, с. 33-34]. Однако уже 13 ноября в присутствии И.В. Сталина автономия была предрешена, при этом нарком по делам национальностей подчеркнул, что «автономия - не есть независимость. Россия и Дагестан должны сохранить между собою связь, ибо только в этом случае Дагестан сможет сохранить свою свободу». Цель создания автономии состояла в решении прагматической, объективно крайне
важной и сложной задачи - «выделить из среда местных работников честных и преданных, любящих свой народ, и вверить им все органы управления Дагестана», поднять народ «на высшую культурную ступень» [4, с. 53]. Д.Ш. Рамазанова видит в этом ущемление претензий на самофинансирование и хозяйственную самостоятельность автономии, как предусматривала Конституция ДАССР 1921 г. [7, с. 210-211], хотя объективные возможности субъектов федерации были весьма скромными. Тем не менее, роспуск ГАССР был признан всеми участниками дебатов, как и населением. Сложносочиненная автономия в 1924 г. была упразднена.
Впрочем, споры вокруг земельных ресурсов и внутриэлитные склоки, в т.ч. между русской и «туземной» ее частями, продолжались, а этноэлиты предпочитали заниматься «национальной политикой», не подразумевая практические меры хозяйственного и культурного свойства в интересах населения как ее неотъемлемые компоненты. К тому же, как устанавливали проверки, дотационные автономии при этом тратили большую часть получаемых из центра финансов на содержание аппарата. Это признавали и сами националы, призывая создать отдельные автономии и поднять их на должный уровень, поскольку «есть предел этому сосанию, этому выматыванию средств из центра». С. Орджоникидзе меж тем не представлял «себе возможности управлять горцами Северного Кавказа без какого-либо объединяющего их органа» [4, с. 71-84, 83, 82]. Федерализация в 1920-1930-е гг. во многом заключалась в поиске оптимального варианта совмещения объективно востребованного централизованного управления с обеспечением принципа самоопределения народов.
4 февраля 1923 г. в записке Сталина к членам Политбюро ЦК претензии автономий на повышение статуса и вхождение в состав СССР напрямую были отвергнуты как опасные прежде всего для судьбы РСФСР. Интересы целого представлялись для него крайне важными в сравнении с частными проблемами автономий. Их лидеры использовали сходные аргументы в свою
пользу: ссылки на слабость, прежде всего экономическую, для обоснования необходимости дополнительных средств из центра; просьбы расширить территорию за счет соседних русских областей для укрепления экономики и пролетариата как классовой основы советских автономий; жалобы на «произвол», давление и «шовинизм» бюрократов из центра и др. Самыми убедительными аргументами считались напоминания о базовых решениях власти по национальному вопросу, равенстве и справедливости в отношении ранее угнетавшихся народов, а также о необходимости примером позитивных успехов в советском нациестроительстве приближать мировую революцию и подвигать нередко родственные народы пограничных стран на освободительную борьбу [18, с. 136-142].
Баталии вокруг требований лидеров автономий всячески учитывать и оберегать символическую самостоятельность продолжались на фоне оптимизации административно-территориального формата регионов в ходе районирования. Парторганизации Северного Кавказа реагировали на попытки встроить их общерегиональную систему краев и округов, трактуя их как «насилие» и стремясь остаться в прямом подчинении ЦК партии. Дагестанский обком партии к октябрю 1924 г. добился выделения из состава Юго-Восточного края и подчинения центральным органам РСФСР, требуя одинаковых прав с другими автономиями, отделявшимися от областей, и «наибольшей осторожности» по отношению к себе из-за некого особого влияния Дагестана «на всем ближнем Востоке» [7, с. 219-221]. Однако через 5 лет стало очевидно, что такой подход к нациестроительству и социально-экономическому развитию Дагестана не оправдался, и после основательных проверок и обсуждений ЦК ВКП(б) 5 июля 1931 г. принял постановление «О вхождении Дагестана в Северо-Кавказский край», ВЦИК в ноябре оформил решение [7, с. 222-228; 2, с. 100-106]. РСФСР продолжала обеспечивать все льготы и преимущества автономиям в хозяйственно-культурном строительстве. В соответствии с решением XII съезда РКП(б) Северо-
авказский крайком в делил дополнительн е средства на развитие местной промышленности автономий. Общекраевой бюджет в 1926 г. вырос на 26%, национальных областей - от 40 до 83%, в 1927 г. соответственно краевой бюджет увеличился на 15%, национальных областей - от 17 до 39. Аналогичная ситуация складывалась и в других регионах РСФСР [11, л. 55].
29 октября 1924 г. совещание членов ВЦИК и ЦИК СССР от автономных республик и областей РСФСР утвердило тезисы Отдела национальностей ВЦИК об упрощении госаппарата в автономиях, дабы «стремиться к максимальной экономии государственных средств и изыскивать пути к возможному сокращению средств на содержание госаппарата». Отмечалось: «различие между автономной республикой и губернией ...главным образом, в объеме прав, а не в количественном составе госаппарата (штате). ...в построение аппарата .должны вноситься коррективы, вытекающие из индивидуальных черт каждой автономной единицы, ее экономики и административного деления». Классификация автономий была количественной: а) масштабом в несколько губерний (Киргизия); б) масштабом в 1 губернию (Татарская, Башкирская, Крымская, Дагестан и Якутия), в) масштабом в несколько уездов (Немцев Поволжья, Бурято-Монгольская и Карельская). Автономные области: в несколько уездов -Марийская, Чувашская, Вотская, Коми, Чеченская и вновь образуемая КараКиргизская, масштабом в один уезд и менее - Адыгейско-Черкесская, Кабардино-Балкарская, Карачаево-Черкесская, Северной Осетии, Ингушетии, Калмыцкая и Ойратская [8, л. 1, 5].
Центр решал проблемы взаимоотношений автономий с ведомствами, выделял и распределял средства в поддержку нациестроительства, дабы сохранить баланс разноречивых интересов и требований. При внутреннем распределении сумм между областями (Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия) в специальной подкомиссии ВЦИК «всегда раздаются жалобы на то, что более слабые не получают своей доли при общем ассигновании». Для
«автономных единиц Северного Кавказа», которым средства уменьшались на 90000 руб., председатель, завотделом национальностей ВЦИК Г.Г. Клингер предлагал оставить общую сумму в 400000 руб., согласованную с партийно-советскими органами края. Он считал «политически неудобным» уменьшать и так небольшие траты. Увеличение на 10000 руб. допускалось для Карачаево-Черкесии с уменьшением на столько же для Северной Осетии, «как более культурной на Северном Кавказе». В итоге в январе 1925 г. подкомиссия с участием представителей автономий решила выделить для РСФСР 3230000 руб., из них Дагестану - 275000, Ингушетии - 50000, Кабардино-Балкарии -80000, Карачаево-Черкесии - 55000, Северо-Осетинской - 60000, Чеченской -125000, Чувашской - 230000. За счет культурно-просветительных целей (с 45 до 40%) увеличивалось отчисление автономиям на здравоохранение на 5% (с 15 до 20%) [9, л. 5-8, 2-3]. В целом в 1925 г. по сравнению с 1923/24 г. ассигнования автономий по госбюджету выросли на 81%, тогда как по РСФСР в целом на 30%, местный бюджет автономий вырос на 21% [1, с. 69].
Принцип национального самоопределения заставлял власть идти на всевозможные территориальные трансформации. К примеру, высказываясь 23 мая 1925 г. за объединение Северной и Южной Осетии в автономную республику в составе Грузии, И.В. Сталин предлагал секретарю СевероКавказского крайкома партии А.И. Микояну в том числе «излишек осетинского населения», остававшегося за пределами новой автономии, переселить и «составить из осетинских сел национальный район с исполкомом, подчиненным Ростову». Территориальная консолидация основной части осетин и искусственное отчуждение меньшинства не выглядели противоречиво, поскольку «малые формы» национальной автономии в виде районов и сельсоветов стали важным средством «самоопределения» в мультикультурных регионах, заведомо не подлежавших бесконечному дроблению. Уже 25 мая Президиум ВЦИК поддержал идею Сталина. Микоян 8 июня доложил Сталину, что несмотря на географические
неудобства, объединение целесообразно, но с включением в состав РСФСР, а не Грузии. Однако возможные риски требовали большего внимания. Только что образованный Северо-Кавказский край получал «брешь», что грозило ухудшением межнациональных отношений между горцами, иногородними и казаками (летом 1925 г. власть зафиксировала стремление кабардинцев одного из сел Ингушетии, включенных в состав Осетии, перейти в состав Кабарды) [10, с. 106]. Более того, объединение создало бы прецедент к повышению до республики статуса «Чечни, Кабарды и прочих», способных нарушить с трудом установленное равновесие. Микоян видел два варианта решения: продолжать обособление горских народов от казачества и русского населения с передачей их в состав Закавказья или путем создания федерации для них, либо отступить от принципа самоопределения, взяв за основу классовый -примирение при этом было возможно лишь при условии прочной советской власти. Сталин учел доводы, а также возражения уже перестроенного к тому времени Юго-Восточного бюро ЦК партии [14, с. 283, 287-287].
Наглядные сложности с форматированием наций в регионе заставили его специально обратиться в Политбюро (июль - август 1925 г.). С одной стороны, писал он, прежняя линия ЦК не препятствовать повышению статуса автономных областей в республики рассчитана на позитивный политический эффект для СССР. Это и послужило основанием для его поддержки объединения двух Осетий. Но «живя на Северном Кавказе», Сталин увидел опасность доведения такой политики до крайности. Он повторил доводы Микояна о риске межнациональных конфликтов и новой перекройки границ в угоду амбициям этнополитических элит. Опасность грозила бы и всей РСФСР, поскольку республики Севера и Востока могли настроиться на выход из нее и вхождение в качестве союзных в СССР. За созданием федерации горских народов могла возникнуть такая же из Татарской, Башкирской и Казахской АССР, что заставит примириться «с распадом РСФСР» и поддержать «национальные» стремления казачества. Выход Сталин видел в
сохранении сложившегося этнического состава и федеративного облика РСФСР. Он предложил не удовлетворять требования руководства автономных областей о повышении статуса, продиктованные лишь желанием «щеголять» более высокими постами, не санкционировать выход Северной Осетии из РСФСР и ее объединение с Южной. Интересы РСФСР - экономически и политически значимого субъекта СССР, приоритет общенациональных интересов над этнополитическими продиктовали коррективы: «держать курс на укрепление РСФСР и сплочение вокруг нее ее национальных областей и республик», укрепить бюджет РСФСР с учетом этих автономий [14, с. 97-298].
Организация политического пространства изначально подразумевала социально-классовое уравнительство, одновременно развиваясь в сторону иерархизации на основе самоопределения как главного условия национального равенства. Обеспечить его можно было лишь при реорганизации административных границ с учетом компактного проживания тех или иных народов, а их численность становилась одним из факторов для места автономии в многоступенчатой структуре и поведения этноэлит. Так, в Вотской АО удмуртские деятели выступали за перенос центра в Глазов, поскольку в Ижевском обкоме партии преобладали русские [12, л. 48].
В свою очередь, обнаружились различия в трактовке и соотношении понятий «автономия» и «республика» (в связи с подготовкой Конституций республик и СССР). В тяжбе между центром и автономиями, между автономиями и соседними «русскими» регионами в ходе реорганизации пространства страны все ее участники активно использовали символические и прагматические соображения и доводы при разрешении разных коллизий («борьба против шовинизма и национализма», призывы к учету «индивидуальных черт каждой автономной единицы» и апелляции к обязанности «проявить чувство» советского гражданства и др.). К концу 1920-х гг. при решающей роли центра удалось установить определенный баланс в его отношениях с автономиями, что обеспечивало объективно необходимое
спонсирование последних в реализации модернизационн х программ. ри этом организационно-правовые механизмы и неформальные сетевые взаимосвязи позволяли обновлявшимся этнополитическим элитам укреплять власть на местах и влиять на принятие решений центром. Дискурс развития и административная система, созданные в 1920-1930-е гг., стали «даром модерности», от которого нельзя отказаться, и не только в силу монополистической апроприации [20, с. 95-120], но и вследствие объективной значимости этого дара.
СССР не означал «простой» переход от империи к конструируемых в нем наций и общесоветской надэтнической общности/нации, а наследовал и еще больше создавал новые инструменты поддержания разнообразия в его переходе к модерности и управления этим разнообразием, совмещая его с новой консолидацией общества на социальной и интернационалистской основе. Стремление рационально устроить государство с прозрачной и всесторонне контролируемой системой управления, работающего как слаженный механизм, соединенный с осознанным творчеством масс, натолкнулось на необходимость вариативных подходов к организации и консолидации поликультурного пространства, изобретение которых составило существо политических процессов.
Тем не менее, именно государство в лице союзного центра, несмотря на хорошо описанные в современной литературе противоречия, жесткое администрирование и централизацию, вплоть до неоправданных политических репрессий, обеспечило невиданный прежде прогресс народов бывшей Российской империи. В 1911 г. школы на территории Украины работали на русском языке, в 1929 г. преподавание на украинском языке велось в 16,5 тыс. из 2- тыс. школ Украинской ССР [13, с. 5]. За исключением РСФСР вплоть до конца первой пятилетки все республики ежегодно получали дотации из союзного бюджета, при одновременном значительном росте собственных доходов в каждой союзной республике. Если бюджет РСФСР за
1924/25-1931 гг. вырос примерно в 8 раз, то Украинской ССР и ЗСФСР - в 8,5, Узбекской - в 10,5, Белорусской - в 12,6, Туркменской - в 14,2, Таджикской - в 15 раз [16, с. 20, 23]. Резервный фонд СНК СССР служил важным ресурсом, концентрировавшим средства для поддержки наиболее важных проектов. Так, в 1930 г. на строительство больницы в Сталинабаде (с 1961 г. Душанбе) правительство СССР ассигновало 100 тыс. руб., на строительство в Ереване трамвайного транспорта и университетского городка 3 млн. руб., в 1931 г. в бюджет Якутской АССР было установлено особое отчисление в 5% стоимости добываемого там золота, Вахшское ирригационное строительство было выделено в число ударных по снабжению [1, л. 70, 204; 2, л. 333, 337].
Формирование федеративного облика СССР и межкультурная реинтеграция народов бывшей Российской империи отражали социально-экономические возможности обретения внутрисоюзной субъектности, коллизии национального состава населения, межнациональные отношения, разнообразие и особенности взаимоотношений внутри местной политической элиты, статус и внешнеполитические проблемы региона и всей страны. Наиболее сложный формат РСФСР неоднократно перестраивался, но его устойчивость, несмотря на все испытания и встряски, оказалась важнейшей основой долговременного развития и жизнедеятельности народов России и самой государственности.
Политическая институционализация этничности, показываемая историками, осуществлялась в том числе для многочисленных национальных меньшинств, сопровождаясь умножением практик и инструментов, вполне пригодных и наоборот, для инструментального обогащения и понимания современных подходов к решению этнонациональных проблем в постсоветских странах. Локализованные хронологически и регионально сюжеты, представленные в современной историографии, подтверждают многослойность и адаптивную силу идентичности этносоциальных и этнокультурных групп и общностей в качестве нормы для культурно
негомогенных социумов, каковым был СССР. Важно отметить таюке, что усложнение проблематики и событийная нюансировка, наполняя пространство нашего знания, доказывают: историческая уникальность советского типа государственности содержит богатейший и вполне применимый не только для народов бывшего СССР багаж. Его оригинальность высвечивает непрерывность исторических трансформаций, которые не ограничиваются XX столетием, а их инерционное влияние отражается на международных отношениях, развитии и взаимодействии разных цивилизаций.
Советское многоэтничное общество как культурно сложная историческая реальность, негомогенная и целостная, динамичная в проявлениях, развивавшаяся при решающей роли структурно и содержательно единого и в разной степени подвижного государственного организма, сыграло колоссальную историческую роль и уже потому остается полем непрекращающихся научных штудий.
Литература
1. Государственный архив Российской Федерации (далее - ГА РФ). Ф. 546. Оп. 1. Д. 57.
2. ГА РФ. Ф. 546. Оп. 1. Д. 59.
3. XII Всероссийский съезд Советов. Стенографический отчет. М.: ВЦИК, 1925. 270 с.
4. Карпов Ю.Ю. Национальная политика советского государства на северокавказской периферии в 20-30-е гг. XX в.: эволюция проблем и решений. СПб: Петербургское Востоковедение, 2017. 400 с.
5. Кульчицкий Ст. Статус титульных наций в псевдофедеративной государственной структуре СССР на этапе создания советского строя (19171938 гг.) // Советские нации и национальная политика в 1920-1950-е годы. М.:
олитическая энциклопедия; онд «резидентский центр Б.. Ельцина», 20914. С. 6-16.
6. Летифов А.Л. Исторический опыт национально-государственного строительства на Северном Кавказе. Махачкала: Дагестанское книжное изд-во, 1972. 227 с.
7. Рамазанова Д.Ш. Дагестан в составе России: административно-политический статус территории и актуальные проблемы национальной политики (1921-2017 годы). Дис. ...д.и.н. Махачкала, 2020. 912 с.
8. Российский государственный архив социально-политический истории (далее - РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 68. Д. 188.
9. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 997.
10. РГАСПИ. Ф.17.Оп. 87. Д. 196.
11. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 339.
12. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 34. Д. 110.
13. Таджиев А. Десять лет Союза ССР // Революция и национальности. 1932. № 12 (33). С. 1-6.
14. ЦК РКП(б)-ВКП(б) и национальный вопрос. Книга 1. 1918-1933 гг. М.: РОССПЭН, 2005. 785 с.
15. Фицпатрик Ш. Изложи свою историю прямо // LRB. 2021. Том 43. № 23. 2 декабря 2021 г. https://www.lrb.co.uk/the-paper/v43/n23/sheila-fitzpatrick/get-your-story-straight (дата обращения: 7.08.2023).
16. Ходжаев Х. Бюджет СССР и национальная политика // Революция и национальности. 1932. № 12 (33). С. 20-28.
17. Чеботарева В.Г. Сталин и партийно-советские национальные кадры // Вопросы истории. 2008. № 7. С. 3-25.
18. «Что касается государственного строительства, тут, пожалуй, не все еще ясно». Записка И.В. Сталина членам Политбюро ЦК РКП(б). 1923 г. // Исторический архив. 2019. № 6. С.136-142.
19. Morrison A. Central Asia and the Bolshevik Revolution: A Look at the Balance Sheet at the Centennial. http://www.eurasianet.org/node/85741?utm source=dlvr.it&utm medium=faceboo k (дата обращения: 27.10.2017).
20. Ssorin-Chaikov N. Two Lenins: A Brief Anthropology of Time. Chicago:
Chicago University Press and HAU Books, 2017.
21. Florin M. What is Russia to us? Making Sense of Stalinism, Colonialism and Soviet Modernity in Kyrgyzstan, 1956-1965 // Ab Imperio. 3/2016. P. 165-189.
