CC BY
104
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ
С. В. Горбунова
— кандидат исторических наук, доцент НГГУ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ РЕГЛАМЕНТАЦИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ ЖИЗНИ КАЗАХОВ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
АННОТАЦИЯ. В статье рассматриваются важнейшие аспекты конфессиональной политики Российской империи в отношении казахов, прослеживается эволюция государственной политики в области религиозного управления Степным краем.
The research is aimed at elucidating the key aspects of the Russian Empire religious policy towards Kazakhs along with observing the evolution of the state policy in the field of the Steppe Area religious ruling.
Политика, направленная на аккультурацию мусульман путем обращения их в православие, активно проводившаяся в 30—50-е гг. XVIII в., при Екатерине II сменилась политикой веротерпимости (которая, впрочем, распространялась не только на мусульман, но и на другие иноверные и инославные исповедания). Это была наиболее оправданная политика в условиях резкого увеличения «инородческого» населения в связи с расширением границ империи. Однако в Казахской степи российские власти не ограничивались признанием ислама: колониальная администрация почти до середины XIX в. всемерно способствовала укреплению позиций ислама среди религиозно индифферентных казахов, что удивляло и современников, и более поздних исследователей. «Мы не знаем и не можем понять, что имело в виду русское правительство, утверждая ислам там, где он не был вполне принят самим народом», — писал в 1864 г. первый казахский ученый Чокан Валиханов [1. С. 99].
Однако политика российской администрации имела под собой достаточные и вполне объяснимые основания. Принятие Младшим и Средним казахскими жузами российского подданства в 30-е гг. XVIII в. не привело к утверждению в них русской власти. Главной проблемой для российской стороны почти до середины XIX в. являлись непрекращающиеся пограничные конфликты между казахами, с одной стороны, и казаками, калмыками, башкирами, — с другой. Попытки российских властей прекратить нападения казахов на пограничные станицы и крепости, торговые караваны (а торговля со Средней Азией в результате этих нападений была почти парализована) с использованием ограниченных карательных экспедиций («репрессалий») не только не «замирила» Степь, но еще более усилила беспорядки. Полное подчинение казахов требовало огромных затрат и кровопролитной войны. Российские же власти до второй половины XIX в. не имели какой-либо разработанной программы действий в отношении Казахской и Средней Азии в целом.
В такой ситуации российская администрация была заинтересована в наведении порядка силами самих казахских властей. Однако и внутри Степи не прекращались межродовые столкновения, а власть ханов была номинальной. Многочисленные попытки укрепить ханскую власть и с ее помощью «замирить» Степь оказались безрезультатными; сами ханы неоднократно подвергались нападениям собственных подданных и были вынуждены кочевать под охраной русских казаков. С конца 70-х гг. XVIII в. русские власти попытались установить отношения напрямую с родовыми старейшинами, у которых было больше авторитета среди подвластных им аулов. Посредниками в налаживании отношений со Степью по-прежнему оставались поволжские муллы. Но главной причиной поощрения исламизации казахов стало стремление объединить кочевников под более-менее дееспособной властью, которая сможет пресечь беспорядки в Степи. Русские власти фактически признали цивилизирующую роль ислама и сделали на него ставку в надежде получить из казахов надежных вассалов без включения их в состав «коренных подданных».
Генерал-губернатор О.Игельстром, в ведении которого находился Младший жуз, в 1785 и 1787 гг. получил указы Екатерины II о направлении в казахские рода «татарских» мулл.
Перед ними была поставлена главная задача: способствовать прекращению «хищничества и набегов» со стороны казахов и удерживать их в верности.
Направляемые в Степь муллы находились в ведении Оренбургского магометанского духовного собрания (далее — ОМДС). Этот орган был учрежден в 1788 г. [2. С. 50]. Он задумывался как некое подобие Святейшего Синода и должен был способствовать установлению полного государственного контроля над исламским духовенством. Следует отметить, что такие централизованные структуры ранее не были присущи мусульманской общине. «Русский закон создал мусульманское духовенство как сословие, мулл с правами и обязанностями — установления, чуждые мусульманскому миру и не предусмотренные мусульманским правом» [3. С. 3]. О.Ю.Курыкин пишет по этому поводу: «Возникновение Оренбургского духовного собрания было обусловлено функциональными потребностями государственной власти, которая вместе с тем не вторгалась в сферу религиозной догматики, отправления религиозного культа. [4. С. 124]. Официально признанное и бюрократизированное исламское духовенство становилось элементом государственного аппарата Российской империи.
В функции ОМДС (или Оренбургского муфтиата) входили контроль над духовенством и конфессиональной школой, регулирование семейно-брачных отношений, разрешение на принципах шариата наследственных споров, ведение метрических книг.
Для контроля над деятельностью духовных управлений (а кроме Оренбургского муф-тиата было создано еще Таврическое) и в целом для управления иноверным и инославным населением в 1810 г. было образовано Главное управление духовных дел иностранных исповеданий. В 1917 г. оно вошло в состав Министерства духовных дел и народного просвещения (с 1824 г. — Министерство народного просвещения). В 1832 г. Главное управление духовных дел иностранных исповеданий было присоединено к Министерству внутренних дел в виде особого Департамента духовных дел иностранных исповеданий. В 1880—1881 гг. Департамент действовал как самостоятельное учреждение, затем снова вошел в состав МВД.
Направляемые к казахам «указные муллы» (то есть выдержавшие испытание в Оренбургском муфтиате и утвержденные российской администрацией) были, как правило, выходцами из Казанской губернии. В России того времени их обычно называли «татарами», хотя в действительности они могли быть иного этнического происхождения.
Близость казахского, татарского и башкирского языков, знание обычаев, менталитета казахов, принадлежность к одной религии облегчали указным муллам выполнение функций посредников между русскими властями и казахами.
Указные муллы должны были не только удовлетворять религиозные потребности казахов и обучать их детей грамоте. Главной задачей посылаемых к казахам мусульманских проповедников было «умиротворение» степи. Муллы нередко выступали в роли арбитров в разрешении споров между казахскими родами, а также между казахским и русским населением, способствовали освобождению захваченных в плен, передавали распоряжения российских властей, собирали и доставляли сведения о положении в Степи.
Российская администрация иногда непосредственно включала мулл в аппарат управления. В 1797 г. на время первоначального руководства делами Ханского Совета в Степь был командирован муфтий ОМДС Мухаметжан Гусейнов. В дальнейшем в состав Ханского совета ввели ахуна Мухаметжана Казиева. Созданная в 1823 г. комиссия по рассмотрению пограничных конфликтов пополнилась муллами сеитовского посада и ахуном оренбургской городской мечети [6. Д. 269. Л. 1 об., 91—91 об.].
В Положении об управлении сибирскими инородцами, которое регламентировало управление казахами Сибирского ведомства (то есть почти всем Средним жузом), предусматривалось строительство мечетей и мусульманских школ при окружных приказах. «Указным» муллам было предоставлено право решать дела о браках и разводах (при том, что казахи в семейных отношениях руководствовались не шариатом, а адатом).
Однако к середине XIX в. отношение российских властей к исламскому духовенству в Степи кардинально изменяется. Соединение сибирской и оренбургской пограничных линий, перенос границы к ханствам Средней Азии, строительство укреплений в Степи, наконец, почти
полное прекращение не только пограничных, но и межродовых столкновений способствовали включению казахов в состав «коренных подданных» империи. Казахи стали рассматриваться не как вассалы, а как вполне интегрированная и неотъемлемая часть России. Укрепление ислама в Степи начало признаваться основным фактором, мешающим сближению казахов с русскими. «Главною целью каждого правительства, — писал Г.Ф.Генс, председатель Оренбургской пограничной комиссии (главного органа управления казахами Младшего жуза), — должно быть благоденствие народа, им управляемого, и, чтобы распоряжения его были действительны и производили пользу общую, надобно, чтобы народ составлял одно целое, одну массу. Для сего нужно, чтобы со временем исчезли между частями все признаки, отличающие одну от другой, а, следовательно, ... магометане сделались христианами, татаре, башкирцы и прочие — русскими» [7. Д. 3. Л. 37, 30 об.].
В свою очередь, мусульманское духовенство из связующего звена между российской администрацией и казахскими родами превращалось в оппозиционную силу, без которой не обходилось ни одно антироссийское выступление.
В 1854 г. было издано предписание оренбургского генерал-губернатора В.Перовского «местным ордынским властям», чтобы «они не осмеливались входить в прямое сношение с магометанским Собранием, минуя Пограничную комиссию». Следующий оренбургский генерал-губернатор Н.Крыжановский предлагал мусульманское духовенство полностью перевести на казенное содержание для того, чтобы «воспретить всякие поборы» и поставить мулл «в зависимость от правительства». Предлагалось также запретить «татарским» муллам обучать казахских детей [5].
Не только местные российские власти относились с опаской к укреплению ислама в казахской Степи. В сложившихся в колониальную эпоху стереотипах представлений о взаимоотношениях Запада и Востока прогресс однозначно отождествлялся с европейским путем развития. Традиционные институты восточных обществ, препятствующие вестернизации, рассматривались как главная преграда на пути развития этих обществ.
Безграничная вера во всемогущество и универсальность западного опыта, западных ценностей и представлений была присуща и первым казахским интеллигентам. Как П.Чаадаев видел в православии причину отсталости России от «просвещенной Европы», так и казахский султан и русский офицер, известный путешественник, географ и этнограф Ч.Ва-лиханов доказывал, что «мусульманство и образованность — понятия несовместимые, даже враждебные, одно другое вытесняющие». В «Записке о судебной реформе» Ч.Валиханов писал: «Мы далеки от того, чтобы советовать русскому правительству вводить в степь христианство каким бы то ни было энергетическим путем, точно так же не предлагаем ему преследовать ислам; подобные крутые меры ведут всегда к противным результатам. Но мы просим и требуем, чтобы правительство не покровительствовало религии, враждебной всякому знанию...». Крайне негативно относился Ч.Валиханов к деятельности мусульманского духовенства: «У нас большая часть мулл из татар, и все они без исключения плуты. Это народ невежественный в высшей степени, едва знающий свою грамоту, но зараженный мрачным изуверством и диким суеверием» [1. С. 73—74, 100].
Ч.Валиханов предлагал несколько мер, которые должны были «остановить дальнейшее развитие ислама между киргизами». Он предлагал вывести казахов из сферы духовного управления Оренбургского муфтиата и назначить для казахов особого ахуна, «который бы состоял. при общем присутствии областного правления»; утверждать мулл только из числа самих казахов; упразднить должности указных мулл и в будущем не назначать более одного муллы в округе; не позволять мусульманскому духовенству из Средней Азии жить в кочевьях казахов без определенных занятий, и передать все семейные дела в ведение народных судей [1. С. 74—75]. Эти предложения отражали позицию и большинства российских чиновников, служивших в разных органах управления казахами.
Российская политика в отношении управления религиозными делами казахов коренным образом изменилась с принятием в 1868 г. «Временного положения об управлении в Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областях». Специальный раздел этого до-
кумента был посвящен управлению духовными делами казахов. В соответствии с § 251 казахи этих областей были изъяты из ведения Оренбургского магометанского духовного собрания. «Изъятие это допущено в целях политических, с целью ослабить мусульманскую пропаганду в степи, воспрепятствовать усилению среди киргизов мусульманства», — объяснял впоследствии один из чиновников Департамента духовных дел иностранных исповеданий С.Рыбаков [3. С. 7]. Был упразднен сам институт «указных мулл». Религиозные дела передали в ведение гражданского управления и через него — Министерству внутренних дел. Муллы избирались самими казахами. Мусульманская община, избравшая муллу, должна была оформить решение соответствующим «общественным приговором», подписанным всеми избирателями. За неграмотных подписывались их доверенные. «Общественный приговор» подавался уездному начальнику, который накладывал свою резолюцию и передавал все материалы на рассмотрение областного правления. Решение областного правления утверждалось военным губернатором соответствующей области.
«Временное положение» ограничило число мулл в степи. В каждой волости допускался только один мулла. При этом он должен быть исключительно из самих казахов. Для кандидатов на пост мулл становилась необязательной и сдача соответствующего экзамена в ОМДС.
Закон не предусматривал никаких привилегий для казахских мулл. Более того, было подчеркнуто, что они «подчиняются платежу податей и повинностей наравне с прочими киргизами». Впрочем, казахи могли освободить своих мулл от налоговых тягот, если брали их выполнение на себя.
Содержание мулл, мечетей, школ при мечетях возлагалось на самих казахов, однако оговаривалось, что «общества не имеют права принуждать к участию в сборе лиц, не желающих принимать в оном участия» [8. С. 339—340].
Гражданские и семейные дела казахов полностью передали в ведение народных судов. Мулл освободили даже от ведения метрических записей. Более того, была поставлена под контроль одна из важнейших функций каждого мусульманского приходского священнослужителя — обучение прихожан грамоте. Чтобы открыть при мечети школу и учить детей, мулле следовало получить специальное разрешение уездного начальника.
Официальные муллы, признавал С. Г. Рыбаков, были «установлены по тем соображениям, что надзор за деятельностью духовных лиц, признанных в этом звании правительством и потому действующих открыто, удобнее, чем за лицами, действующими тайно» [3. С. 17].
В то же время не запрещалось отправление религиозных обрядов и треб лицами, не признанными официально духовными. Поэтому статьи «Временного положения», четко ограничивавшие число мулл (как уже упоминалось выше, не более одного муллы на волость), казахи могли игнорировать, приглашая неофициальных мулл. Сложнее было с мечетями. Согласно действовавшему законодательству, разрешалась одна мечеть на 200—300 «душ мужского пола» [9. Т. 10. 2-е отд. № 8663]. Поскольку предусматривался при каждой мечети мулла, то выходило, что на одну мечеть приходилось от 5 до 10 тысяч человек (волость включала в себя от 1000 до 2000 кибиток) [8. С. 327]. Казахи неоднократно обращались с ходатайствами о строительстве мечетей, однако такие разрешения выдавались крайне неохотно.
«Положение об управлении Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургайской областями» (так называемое «Степное положение») 1891 г. сохранило в отношении управления религиозными делами казахов основные нормы «Положения» 1868 г., но порядок получения разрешения на строительство мечетей был еще более усложнен. В соответствии с предыдущим законом разрешение выдавалось оренбургским или западносибирским генерал-губернатором. «Степное положение» 1891 г. предусматривало прежний порядок в Акмолинской, Семипалатинской и Семиреченской областях, а вот казахам Уральской и Тур -гайской областей такое разрешение мог дать только министр внутренних дел [8. С. 394].
Вмешательство мулл в гражданские и семейные дела казахов стало рассматриваться как противоправное деяние, влекущее за собой уголовное наказание за «самовольное присвоение власти».
Гораздо меньше ограничений в религиозной сфере действовало в Старшем жузе, который был включен в состав Семиреченской области Туркестанского генерал-губернаторства. В Туркестанском крае, присоединенном в результате завоевания, российскому правительству пришлось искать новые пути утверждения своего влияния, учитывая неоспоримое влияние ислама и исламского духовенства в этом населенном в основном мусульманами регионе. Российские власти не предпринимали попыток ограничения или «выдавливания» ислама. Вполне оправданным было сотрудничество с исламским духовенством и сохранение традиционного общественного уклада. Эта политика соответствовала общей национальной политике «как можно менее входить во внутренний распорядок туземцев, предоставив им ведаться своими обычаями и своими властями» [6. Д. 2510. Л. 286; Д. 2265. Л. 39]. Была фактически запрещена православная миссионерская деятельность среди мусульман, отменены все ограничения для отправления культа, сохранены и даже расширены привилегии исламского духовенства. Впоследствии эта политика была заменена политикой «невмешательства» или «игнорирования» ислама. Суть ее состояла в том, что российская администрация постепенно отказывалась от активной и открытой поддержки мусульманского духовенства, предоставив ему «пробиваться самостоятельно». Принцип «невмешательства», сформулированный первым генерал-губернатором Туркестанского края К.П.Кауфманом и остававшийся основой русской политики в Средней Азии вплоть до революции, исходил из постулата о неспособности ислама к сосуществованию с «прогрессом». «Предоставленный себе», «лишенный внимания государства» ислам постепенно утратит свое значение в жизни исповедующих его людей, — в этом убеждал К.П.Кауфман петербургские власти [10. С. 64].
Поэтому в Туркестане российская администрация подчеркнуто не вмешивалась в управление религиозными делами мусульман. Для мусульманских духовных лиц не требовалось никакого официального утверждения. Такая свобода формирования мусульманского клира действовала и в населенной преимущественно казахами Семиреченской области. В законах, регламентирующих управление Туркестанским краем, вообще не содержалось норм, регулирующих религиозную жизнь местного населения.
К.П.Кауфман и его преемники решительно пресекали все попытки Оренбургского магометанского духовного собрания распространить свою религиозную юрисдикцию на мусульман Средней Азии. «Указные муллы», приезжавшие в Туркестан, арестовывались и высылались за пределы края. В 1879 г. К.П.Кауфман обратился с довольно раздраженным письмом к министру внутренних дел, требуя положить конец притязанием ОМДС на руководство духовной жизнью мусульман Туркестанского края. Оренбургскому муфтию была направлена телеграмма, предписывающая «не входить в будущем в какие-либо официальные сношения ... с магометанскими духовными учреждениями Туркестанского края, обращаясь в случае надобности к военным губернаторам и уездным начальникам» [цит. по: 11. C. 66].
Не столь определенной была позиция туркестанских властей в отношении собственного муфтиата. П.П.Литвинов указывает, что К.П.Кауфман сначала собирался создать туркестанский муфтиат, но большинство военных губернаторов и уездных начальников выступили против. К тому же сам К.П.Кауфман опасался, что туркестанский муфтиат может, как и другие духовные управления, оказаться в ведении МВД, и в таком случае военная администрация края утратит контроль над религиозной жизнью подведомственного мусульманского населения [11. C. 65].
В 1882 г. Семиреченская область была передана в состав Степного генерал-губернаторства, однако до 1891 г. на нее распространялось действие «Туркестанского положения» 1867 г., основанного на принципе «игнорирования ислама». Казахи пользовались полной свободой в выборе мулл, строительстве мечетей и т.п. Власти следили только за тем, чтобы казахи не выбирали своими духовными наставниками поволжских мулл. В 1891 г. на Семи-реченскую область было распространено действие «Степного положения». В 1898 г. эта область была вновь передана в ведение туркестанского генерал-губернатора, однако религиозная жизнь казахов продолжала регламентироваться Степным положением 1891 г. Такая пра-
вовая коллизия ставила казахов в неравное положение с остальным мусульманским населением Туркестанского края, которое продолжало пользоваться религиозной свободой.
Недовольство казахов сложившимся порядком регламентации их религиозной жизнь наиболее явственно стало проявляться в начале ХХ в. Увеличилось количество ходатайств об открытии мечетей. В 1905 г. на имя председателя Особого совещания при Министерстве внутренних дел графа А.Игнатьева было подано прошение казахов о создании для них либо самостоятельного муфтиата, либо подчинения их юрисдикции Оренбургского магометанского духовного собрания. В прошении указывалось, что казахи как «истинные мусульмане заслужили право иметь специальное духовное учреждение» [цит. по: 5].
17 апреля 1905 г. Указом Николая II и Положением Комитета министров «Об укреплении начал веротерпимости» предполагалось рассмотреть вопрос об открытии особых для мусульман Степных областей и Туркестанского края муфтиатов [9. Т. 25. Отд. 1. № 26125, 26126]. Эта проблема затем обсуждалась в Особом совещании по делам веры под председательством А.П.Игнатьева. Туркестанские власти категорично высказались как против присоединения края к Оренбургскому муфтиату, так и против учреждения самостоятельного правления. Губернаторы Степных областей настаивали на сохранении существовавшего порядка, соглашаясь только на увеличение числа мулл и на упрощение порядка выдачи разрешений на строительство мечетей.
Особое совещание все же признало нормы Степного положения «стеснительными для духовной жизни казахов». Совещание приняло решение об учреждении еще одного муфтиа-та, в ведение которого предполагалось передать всех казахов, за исключением тех, кто жил в Туркестанском крае. Предусматривалось, что этому муфтиату будут подчинены не только казахи, но и все мусульмане степных областей. Однако реализацию этого решения затягивали туркестанский и степной губернаторы. Следовавшие одно за другим «особые совещания» по мусульманским вопросам только запутывали и усложняли давно назревшую реформу.
Департамент духовных дел иностранных исповеданий, которому было поручено детально разработать проект реформы управления «магометанскими делами», предложил раздробить ОМДС на семь окружных правлений. В соответствии с проектом Череванского казахи попадали в ведение Степного (Киргиз-кайсацкого) правления. Член Особого совещания Будилович внес поправки в проект Череванского, предложив раздробить Степное управление на несколько муфтиатов в соответствии с родоплеменным делением. Особое совещание согласилось с общей идей раздела ОМДС, но так и не выработало механизм осуществления этого преобразования [3. С. 22—37].
Делегаты III Всероссийского мусульманского съезда (август 1906 г.), излагая свои требования по религиозным вопросам, подчеркивали, что «реформа духовного быта должна быть начата с преобразований ныне существующих духовных собраний и правлений». Для Туркестана и Семиреченской области предлагалось учредить подобное Оренбургскому муф-тиату особое духовное правление — махкама-и-исламия. Мусульманский съезд потребовал также разрешить казахам иметь по мечети и мектебе (школе) в каждом ауле [12. С. 8—10].
В 1910 г. очередное «Особое совещание» поручило МВД разработать проект «переустройства духовного управления мусульман на началах его децентрализации». Однако в 1914 г. было принято решение сохранить целостность ОМДС [3. С. 37—41].
Таким образом, заинтересованность России в установлении в казахских жузах, в первую очередь в Младшем жузе, какой-либо реальной власти, способной прекратить нападения на русскую границу, стала причиной государственной поддержки исламского духовенства в Степи. После завершения присоединения Казахстана к России и включения казахов в состав «ко -ренных подданных» империи эта политика препятствовала сближению русского и казахского населения. Поэтому с середины XIX в. российская администрация прикладывала все усилия для вытеснения «татарского» духовенства из Степи и пыталась приостановить укрепление позиций ислама среди казахов. К концу XIX в. государственная регламентация религиозной жизни в Степных областях стала гораздо жестче, чем в других мусульманских регионах империи.
ЛИТЕРАТУРА
1. Валиханов Ч.Ч. Собрание сочинений: В 5 т. Алма-Ата, 1985. Т. 4.
2. Арапов Д.Ю. Ислам в Российской империи (Законодательные акты, описание, статистика). М., 2001.
3. Рыбаков С.Г. Устройство и нужды управления духовными делами мусульман в России. Пг., 1917.
4. Курныкин О.Ю. Исламский фактор в «империостроительстве» России // Центральная Азия и Сибирь: Первые научные чтения памяти Е.М.Залкинда. Барнаул, 2003.
5. Султангалиева Г.С. «Татарская» диаспора в конфессиональных связях казахской степи (XVIII—ХІХ вв.) // Вестник Евразии [Электронный ресурс]: Режим доступа: http://www.eavest.ru/
6. Центральный государственный архив Республики Казахстан. Ф. 4. Оп. 1.
7. Государственный архив Оренбургской области. Ф. 166. Оп. 1.
8. Материалы по истории политического строя Казахстана (со времени присоединения до Великой Октябрьской революции). Алма-Ата, 1960. Т. 1.
9. Полное собрание законов Российской империи.
10. [Кауфман К.П.] Проект всеподданнейшаго отчета генерал-адъютанта К.П. фон-Кауфмана I по гражданскому управлению и устройству в областях Туркестанского генерал-губернаторства. 7 ноября 1867 г. — 25 марта 1881 г. СПб., 1885.
11. Литвинов П.П. Государство и ислам в Русском Туркестане (1865—1917) (по архивным материалам). Елец, 1998.
12. III Всероссийский мусульманский съезд. Казань, 1906.
