Горящие страницы: личные дневники жителей блокадного Ленинграда как пример подвига в Великой Отечественной войне Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 314

ГОРЯЩИЕ СТРАНИЦЫ: ЛИЧНЫЕ ДНЕВНИКИ ЖИТЕЛЕЙ БЛОКАДНОГО ЛЕНИНГРАДА КАК ПРИМЕР ПОДВИГА В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

Соломеина Лилия Алексеевна

Санкт-Петербургский имени В.Б. Бобкова филиал Российской таможенной академии, старший преподаватель кафедры теории права и гуманитарных дисциплин, к.и.н., e-mail: solomeina1@yandex.ru

Статья посвящена 75-й годовщине Великой Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Автором представлены отрывки из дневников жителей блокадного Ленинграда как исторический источник и свидетельство драматизма, стойкости и героизма советских людей

BURNING PAGES: PERSONAL DIARIES OF THE RESIDENTS OF THE BLOCKADED LENINGRAD AS AN EXAMPLE OF THE FEAT OF THE GREAT PATRIOTIC WAR

Solomeina Liliya A.

Russian Customs Academy St.-Petersburg branch named after Vladimir Bobkov, Senior Lecturer of Department of Legal Theory and Humanitarian Disciplines, PhD, e-mail: solomeina1@yandex.ru

The article is dedicated to the 75th anniversary of the Great Victory of the Soviet People in the Great Patriotic War. The author presents excerpts from the diaries of residents of the blockaded Leningrad as a historical source and evidence of the drama, steadfastness and heroism of the Soviet people

Ключевые слова:

голод; героизм

блокада Ленинграда; дневники;

Keywords: the

heroism

Siege of Leningrad; diaries; hunger;

Для цитирования: Горящие страницы: личные дневники жителей блокадного Ленинграда как пример подвига в Великой Отечественной войне // Ученые записки Санкт-Петербургского имени В.Б. Бобкова филиала Российской таможенной академии. 2020. № 2 (74). С. 115-119.

Обращаясь к истории Великой Отечественной войны невозможно обойти вниманием историю блокадного Ленинграда. Страшным испытаниям подверглись ленинградцы, когда город на долгие 872 дня и ночи оказался во вражеском кольце. Бомбежки, холод, отсутствие света, транспорта, голод - все это пришлось перенести людям. За годы блокады погибло по разным данным от 600 тысяч до 1,5 миллиона человек [1]. Только 3 % из этого числа погибло от бомбёжек и артобстрелов, остальные 97 % умерли от голода.

Ещё одной страшной причиной многих смертей стал холод. С наступлением зимы в городе кончились запасы топлива: выработка электроэнергии составляла всего 15 % от довоенного уровня. Прекратилось централизованное отопление домов, замёрзли или были отключены водопровод и канализация. Зима 1941-1942 гг. оказалась значительно холоднее и продолжительнее обычного - по совокупным показателям она является одной из самых холодных за весь период систематических наблюдений за погодой в Санкт-Петербурге - Ленинграде и составила 178 дней. Аномальными в метеорологическом отношении были не только лето, осень и зима первого года войны, но и весна 1942 г. Даже в марте средняя температура воздуха в Ленинграде составляла минус 12 °С, а минимальная температура достигала минус 29 °С - самая низкая отметка за весь период наблюдений к тому времени. Как и в зимние месяцы, весной не было оттепелей. Устойчивый снежный покров в городе и ближайших окрестностях сохранялся до середины апреля, и почти весь май наблюдались заморозки [2].

Память о блокаде - часть особого ленинградского самосознания - это и боль страданий, и гордость за то, что, несмотря на испытания, ленинградцы, хоть и со страшными потерями, выжили, спасли город и не допустили эпидемий. Город был страдальцем, мучеником, но его жители не теряли чувства человеческого достоинства и во многом, благодаря этому, остались живы, а после войны отстроили любимый город.

Одним их важных источников изучения блокадного Ленинграда являются документы личного характера - дневники жителей-блокадников. На сегодняшний день известно более 400 дневников. Дневники содержат много уникальной информации, которую можно использовать в исследовании событий блокадного города, но самое главное - это, прежде всего, свидетельства самосознания, самонаблюдения людей, вынужденных выживать в чудовищных условиях - выживать не только физически; блокада оказалась мощнейшим испытанием духа, воли и самих основ человечности. Изучение именно этой стороны выживания представляется особенно актуальным, так как человеческое общество, как показала всему миру наша страна, - это сообщество людей, построенное на признании нравственных ценностей и способное создавать Человека с большой буквы.

Дневники вели блокадники разных возрастов и социальных групп - дети, подростки и старики, студенты, врачи, художники, историки и т.д. Часть этих дневников была начата задолго до войны, хотя многие были начаты именно во время войны. Почему люди начинали вести дневники? Одной из причин можно назвать величайшую ответственность

>

S Л X

о

п н сг

s

s

п н

о

ъ S Я

перед будущими поколениями - писали, чтобы засвидетельствовать происходящее.

Так, хронику военных дней вел историк-архивист, директор Архива АН СССР в Ленинграде Георгий Александрович Князев (15 марта 1887 г. - 30 июня 1969 г.). Свой дневник Георгий Александрович начал вести с 1915 г., запись от 22 июня 1941 г. начинается строго и лаконично: «День первый». В записи от 23 января 1942 г. он пишет: «216 [- й] день войны. И вот для тех, кто будет жить после нас, я и пишу эти записки-письма. Мне хочется передать все, что мы переживаем в дни чудовищно жестокой и грандиозной войны, передать просто и искренне, без ходуль, без маски, без "мантии и пера на шляпе"... Просто рассказать, как мы жили и умирали» [3].

Не последним доводом в пользу ведения дневника было то, что он воспринимается как элемент самоконтроля и самоанализа, как свидетельство собственного бытия [4, с. 287]. Подросток Юра Ря-бинкин (2 сентября 1925 г. - январь 1942 г.), не переживший блокаду, сделал такую запись 25 октября 1941 г.: «Мама мне говорит, что дневник сейчас не время вести. А я вести его буду. Не придется мне перечитывать его, перечитает кто-нибудь другой, узнает, что за человек такой был на свете - Рябин-кин Юра, посмеется над этим человеком. Вспомнилась почему-то фраза Горького из "Клима Самгина": "А может, мальчика-то и не было? " ... Жил человек -нет человека» [5].

Как переживали люди это невероятно тяжелое, «смертное время», как, по свидетельству В. Бианки, называли многие ленинградцы самые страшные, голодные дни зимы 1941-1942 гг.?! Дневники разворачивают перед нами ужасающие картины.

Из дневника Георгия Александровича Князева: «15 января. Двести восьмой день войны. Стоят над величественной замерзшей рекой серебристо-белые заснеженные сфинксы. Деревья в инее, как в сказочной декорации. Только бы любоваться... И вдруг санки, на них прикрытый тряпкой труп женщины. С маленьких санок голова ее запрокинулась, и волосы волочились по снегу. Для ног также не хватало места на санках, и они в спущенных чулках, свалившись, катились прямо по дороге. Это было слишком неожиданно и страшно. Я видел гробы, видел завернутые в простыни или в тряпье мертвецов в виде мумий, но подобной картины мне еще не приходилось видеть» [3]. Эта сцена так поразила автора дневника, что он возвращался к ней в записях 16 января, а 25 января описал вновь как только что увиденную.

Из дневника Розалии Серднак (май 1924 г. - август 2003 г.), школьницы, позднее медсестры в госпитале: «8 января. Вот и наступил новый 1942 г. Он не принес нам ничего нового, ничего радостного. Наоборот, стало еще тяжелее... В нашей квартире был пожар, теперь нет воды, нет света, не работает радио, нет газет. Самое страшное - нечего есть. Есть хочется все время. Я чувствую, что тоже начинаю слабнуть, а мне не хочется вставать, ходить,

что-либо делать. В мозгу все назойливее шевелится вопрос: что будем есть завтра, послезавтра и вообще потом, впереди. Ведь положение Ленинграда не улучшается, а даже ухудшается. Продуктов нет никаких... Люди умирают и умирают, и все больше и больше с каждым днем. Мертвых возят по улицам уже без гробов, а просто в одеяле, в ящиках, в простынях, а то и просто без всего, лишь обвязав лицо тряпкой». Далее Розалия Серднак вспоминает уже 1 ноября 1942 г.: «Сколько ужасов. .По улицам валяются покойники. На них натыкаешься буквально на каждом шагу. У меня перед глазами до сих пор стоит картина, которую я никогда не забуду: на берегу Карповки валяются почти рядом семь покойников, почти голые, от которых остались одни кости. Лица у них открыты, головы закинуты. Глаза бессмысленно и спокойно уставились в голубое небо. Сколько таких картин увидишь, бывало, за один только день! Ведь страшно подумать! Умерших возили на пятитонках в «траншеи». Их валили как дрова. ... Это были разные люди, иных смерть застала на улице, иных на пути домой, других на работу, некоторые умирали дома, но их выбрасывали на улицу: не было сил хоронить. В день вывозили из Ленинграда до 16-ти тысяч. О, Ленинград, Ленинград, ты никогда еще не видал подобных зрелищ. Мой родной город, сколько ты пережил и сколько еще предстоит тебе пережить!» [6].

Из дневника Софии Меерсон (1926 г. р.): «30 января. Писать о минувшем нет никаких сил. Родные, знакомые умирают один за другим. Вот кого мы потеряли в течение месяца.

20 декабря 1941 г. умер дядя Изя, папин брат.

29 декабря 1941 г. умер отец.

17 января 1942 года умерла тетя Таня, сестра отца, которая жила вместе с другой сестрой - тетей Адой - в нашей квартире, в смежной комнате. Хоронить ее у нас не было сил. Температура была в комнатах ниже нуля, и поэтому мы не опасались, что труп будет разлагаться.

Всего в метре от умершей тети Тани лежала умирающая тетя Ада. Я ставила тарелку с супом на табуретку около кровати и, держа левой рукой лучину, правой кормила с ложки умирающую. Когда лучина гасла, я оставалась в темноте вместе с трупом и умирающей.

25 января 1942 года тетя Ада умерла.

27 января 1942 года умерла моя любимая няня, которая жила у нас 15 лет в комнатке на кухне.

Мама с Риммой на работе. Я одна в квартире с тремя трупами.

29 января 1942 года умер младший брат матери» [7].

В дневниках школьников и подростков характерной особенностью является перечисление съеденного за день. Например, Елена Мухина (21 ноября 1924 г. - 5 августа 1991 г.). В 1941 г. Лене было 17 лет, и вот ее запись от 22 декабря: «Когда голодно -это еще терпимо, но когда холодно и голодно - это уже совсем невыносимо. Сегодня утром я так хотела

есть, что попросила Аку купить и мне хлеба. Мама вскоре вернулась и сварила бульон из шкуры. Пришла Ака, принесла хлеба. Я выпила две чашки горячего бульона и съела больше половины хлеба. Я чувствовала себя такой несчастной, несчастней меня не было, кажется, человека на земле» [8].

Дневник Михаила Тихомирова (ок. 1926 г. -18 мая 1942 г.). Первая запись от 8 декабря начинается с описания обстановки: «Ленинград в кольце блокады; часто бомбардировался, обстреливался из орудий. Топлива не хватает: школа, например, отапливаться углем не будет. Сидим на 125 гр. хлеба в день, в месяц мы получаем (каждый) примерно около 400 гр. крупы, немного конфет, масла. У рабочих положение немного лучше. Учимся в бомбоубежище школы, т.к. окна (из-за снаряда) забиты фанерой и собачий холод в классах. Дома живем в одной комнате (для тепла). Едим 2 раза в день: утром и вечером. Каждый раз суп с хряпой или чем-нибудь другим (довольно жидкий), какао -утром, кофе вечером. До последнего времени пекли лепешки и варили изредка каши из дуранды (теперь она кончается). Закупили около 5 кг столярного клея; варим из него желе (плитка на 1 раз) с лавр. листом и едим с горчицей». Далее запись от 28 января: «С утра охотились за хлебом. Мотались до 3-х часов, но ничего не получили. К середине дня дали свет, воду (в подвалах), мороз полегчал до 24°. В связи с этим надеемся завтра получить хлеб. Хорошо, что папы нет с нами! Сегодня обойдемся: потолкли чуток сухарей, гречки, сварили размазни; мама выдаст «целительной мучки», поедим супцу. Мы еще ничего, но что делается в городе! Половина (а может быть и больше) населения уже второй день не получает хлеба. Несмотря на неудачи все трое поддерживаем бодрое настроение. В связи со светом почитаем «Господа Головлевы», потом (пораньше) ляжем спать» [9].

Самым удивительным оказывается сохранившееся в этих условиях желание работать, учиться, выжить, победить. Так, Георгию Александровичу Князеву, дневник которого уже цитировался выше, в 1941 г. было 54 года. Несмотря на то, что он был инвалид, передвигался на коляске, ежедневно вел записи о том, что происходило в Ленинграде - на улицах, дома, на службе - это он называл «малым радиусом», «большой радиус» - события за пределами Ленинграда - фронт, международная обстановка. Вот его запись от 16 декабря: «Я подготовил доклад для очередного научного собрания Комиссии по истории Академии наук "К истории замещения академических кафедр"». Запись от 21 декабря: «Сегодня мне нездоровится, устал, но не сдамся. Воли и сил еще хватит бороться. Других поддерживаю, бодрю. И смотрю, насколько могу, спокойно на будущее. Вся планета в огне и крови... И с этой точки зрения, что моя жизнь, жизнь других - и не единиц, а миллионов - значит? Ничего! Небывалая мировая катастрофа заставила все народы мира содрогаться в ужасах войны». Запись от 9

января: «Люди гаснут, как моя лампадочка. Нашел в себе силы и упорно работал над той же историей АН по советскому периоду, который поставлен в нашем плане на 1942 год. Сижу я теперь в одном из запасных помещений Архива, в западной башне выступа старого Таможенного здания - теперь Зоологического института. Работалось хорошо, но было холодно, особенно с ног» [3]. Очевидно, работа выступает здесь как средство самосохранения: трудиться, выполнять свои профессиональные обязанности - значит бороться, сопротивляться врагу, смерти.

Автор еще одного дневника - выдающийся учёный в области социальной гигиены, один из основоположников социальной геронтологии, действительный член Академии медицинских наук СССР, заслуженный деятель науки, профессор За-харий Григорьевич Френкель. Он прожил необыкновенно долгую и плодотворную жизнь: родился в 1869 г., а умер в 1970 г. на 101-м году жизни. За-харий Георгиевич не покидал Ленинграда во время блокады, не считая возможным уехать из города, где прошла вся его жизнь, города, переживающего такое страшное время, города, с которым связана не только его жизнь, но и работа, без которой жизнь немыслима. Запись от 24 декабря 1941 г.: «Разбитость после вчерашнего 20-километрового дневного марша (считая в оба конца). Утром с натугой обычная работа: ставни открыл, принёс дрова в кухню и для двух печей и пр. Днём закончил разборку случайных остатков моего личного архива. Жалко уничтожать хотя бы эти жалкие остатки переписки. Просматривая, переживаешь протекшую безвозвратную жизнь. Во второй половине дня заготовил корзину растопок. Весь день, весь вечер и ночь чувство ноющего голода. Ощущение безысходности. Не выжить. Картошка и всё другое на исходе. Последние остатки сухарей. Но это так безнадёжно мучительно и деградирующе унизительно - алкать. Заметно стали падать силы. Двигаться трудновато. Ноги слабо держат и худо действуют. Сон потерян. Но голова работает без устали. Планы для работы рождаются, развёртываются, оформляются, мысли занимают и увлекают» [10, с. 485]. Когда писался дневник, Захарию Георгиевичу было уже 72 года, и все же он продолжал работать - продолжал трудиться над актуальной темой «Исследование причин высокой ранней детской смертности в Ленинграде на основе анализа статистико-де-мографических материалов за последние годы и за прежние периоды», отдавая этому труду по 6-8 часов в день, кроме того продолжал заниматься разработкой плана диссертации с ассистенткой кафедры, читать в темноте лекции об активной старости перед пациентами госпиталя, перед ослабленными учеными. С июля 1942 года Захарий Георгиевич уже читает лекции по разделам общей гигиены студентам 3 курса. В течение всего периода Великой Отечественной войны ученый не прерывал работу над книгой «Об удлинении средней продолжительности

человеческой жизни и активной старости», продолжал заниматься вопросами здравоохранения в борьбе с санитарно-демографическими последствиями войны [10, с. 543]. Для З.Г. Френкеля самым невыносимым последствием голода и дезорганизации жизни города была невозможность работать, вынужденное бездействие.

Удивительные записи находим мы в дневнике ленинградской художницы Татьяны Николаевны Глебовой (28 марта 1900 г. - 4 марта 1985 г.). Она оставалась в Ленинграде до начала весны 1942 г., когда была эвакуирована после тяжелой болезни вследствие крайнего истощения. Художница не прекращала работать даже в самых тяжелых условиях и ситуациях, она продолжала рисовать в многочасовых очередях за хлебом, в бомбоубежище, на улице в холоде и в состоянии крайней усталости и истощения. Ужас перед кошмарной реальностью она сумела превратить в искусство. В её дневнике нет никакого пафоса, в нем лишь описание тяжелого быта соседствует с размышлениями о происходящем, об искусстве, о красоте. Вот запись без даты: «Казалось бы нелепо в такой мясорубке думать об искусстве. Искусство пустило во мне столь глубокие корни, что стало второй натурой, и всякий вопрос жизни я разрешаю сквозь его призму, сверяя с теми навыками и опытом, которые я почерпнула из него. Ленинград хорош, город как музыка; да, это было до 8 сентября; он действительно стоял целый, прекрасный, и все вокруг так замерло, как перед грозой. И вот началось, ворвались эти страшные звуки, зашатались и посыпались многоэтажные дома. Теперь страшно, теперь уже это не музыка, а ужасный гул, на фоне которого голод просачивается и поет свою песенку». Или запись от 6 декабря: «Сегодня встала в пять часов утра, пошла в очередь. Часам к трем получила 375 граммов консервированного мяса, на всю нашу семью, на десять дней; была несказанно счастлива. Одновременно заняла очередь за конфетами, но их не привезли. Пришла домой, два раза сходила за водой, и, пока было еще светло, у окна нарисовала три фигуры в композиции эскиза к картине. В очереди рисовала людей». Ее же запись от 7 декабря: «Я страстно хочу жить и работать. Я должна напрячь все свои силы к тому, чтобы выжить и остаться художником. Вся интуиция, вся воля должны быть направлены на это». Запись в дневнике от 10 декабря: «Мечтаю все о сливках, парном молоке, варенце, шоколаде, о слоеном пироге с капустой, о деревенских ватрушках со сметаной, сочнях и фруктах. Кончила рисунок композиции, теперь начну в цвете. Я сейчас должна рисовать, как летописец, это важно». О мужестве говорит и запись от 12 декабря: «Встала в 3.30 ночи; перед этим, от переутомления, ни на минуту не заснула. В четыре часа вышла в очередь... Была страшная вьюга. В шесть впустили в магазин, мы были как сугробы снега. ... Хочется рисовать. Лица людей, виденных днем, так интересны, но не горит электричество, при мигалке не знаю, смогу ли долго рисовать. Только еще девять

часов вечера, а кажется, как будто уже полночь, так длинен был сегодняшний день. Так бессмысленно убито время, время чудного ясного дня. Страшное желание зарисовывать все, но сил к вечеру нет. Тринадцать часов я простояла в очереди. Мне особенно тяжело, так как мысль работает чрезвычайно напряженно и возбужденно. Жажда работать без помех как никогда сильна и настойчива, но голод, угрожающий моим близким и мне, заставляет идти за продуктами. Пытка велика. Когда прихожу из очереди, я не могу спать или отдыхать, как это делают другие, а начинаю или записывать эти строки, или зарисовывать виденное, или читать. Считаю, что сейчас я должна рисовать, как очевидец вещей, которых многим не дано видеть.» [11].

Эти строки написаны в самые темные, самые холодные, самые «смертные дни» 1941 г., когда пайки были минимальные, а люди уже истощены. Но несмотря ни на что Татьяна Николаевна Гле-бова сумела сохранить невероятную способность видеть красоту во всем, ведь для нее понятия «выжить и остаться художником» были равнозначны. После того как у Татьяны Николаевны умер отец, очень близкий ей человек, в дневнике от 4 января появилась запись: «Утром встала часов в шесть, готовила завтрак и лепешки к вечеру. Потом пошла на кладбище. Стояла в очереди на оформление документов. Была страшная очередь, давка и крик. Сделала несколько набросков. Люди ходят все накутанные и в старой, очень живописной одежде, что очень красиво. Лица стали у всех значительными. Очень хочется, и я знаю, как их зарисовать» [11].

В представленных отрывках из дневников перед нами раскрываются судьбы очень разных людей, объединённых блокадой - единой бедой жителей Ленинграда, вырванных из нормального течения жизни. Страницы дневников очевидцев дают возможность последующим поколениям не только узнать об обстоятельствах этих долгих и страшных дней. Мы видим в них переживания за близких, стремление сохранить их жизни; видим работу над собой, наблюдаем желание стать лучше даже в этих условиях, радость и боль и невероятную волю к труду, воспринимаемому как долг перед собой и перед Родиной, как нравственную обязанность, как условие и источник человечности. Именно труд, учеба, выполнение своих профессиональных обязанностей оказались одной из базовых ценностей, способных обеспечить выживание как отдельного высоконравственного человека, так и сохранение социальной общности, построенной на основе человеколюбия, патриотизма и веры в будущее своей страны и мира.

Библиографический список:

1. Великая Отечественная война 1941-1945 годов.

В 12 т. Т. 1. Основные события войны. М: Воениздат.

2011. 199 с.

2. Гидрометеорологическая служба Ленинграда в годы

войны // Официальный сайт ФГБУ «Северо-Западное

управление по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды». URL: http://www.meteo.nw.ru/ articles/index.php?id=909

3. Князев Г.А. Дни великих испытаний. Дневники 1941-1945 / Отв.ред. Н.П. Копанева; подг.текста А.Г. Абайдулова, О.В. Иодко, Н.П. Копанева, Н.А. Петрова, Н.С. Прохоренко, А.В. Шурухина, И.М. Ще-дрова; прим. А.Г. Абайдулова, О.В. Иодко, Н.П. Копанева, И.М. Щедрова. СПб: Наука. 2009. 1220 с.

4. Яров С.В. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941-1942 гг. М: Центрполиграф. 2012.

5. Рябинин Ю. Дневник // Электронный корпус «Прожито». URL: https://prozhito.org/person/181, свободный. Запись от 25 октября 1941 года.

6. Серднак Р.В. Дневник // Электронный корпус «Прожито». URL: https://prozhito.org/person/2322,

свободный. Запись от 8 января 1941 года, запись от 1 ноября 1942 года.

7. Меерсон С.Я. Дневник // Электронный корпус «Прожито». URL: https://prozhito.org/person/2451, свободный. Запись от 30 января 1942 года.

8. Мухина Е.В. Дневник // Электронный корпус «Прожито». URL: https://prozhito.org/person/49, свободный. Запись от 22 декабря 1941 года.

9. Тихомиров М.В. Дневник // Электронный корпус «Прожито». URL: https://prozhito.org/person/246, свободный. Запись от 8 декабря 1941 года.

10. Френкель З.Г. Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути / Публ., сост., коммент. и вступ. ст. Р.Б. Самофал. СПб: Нестор-История. 2009. 696 с., ил.

11. Глебова Т.Н. Дневник // Электронный корпус «Прожито». URL: https://prozhito.org/person/1853, свободный.