CC BY
227
И.Г. Гурьянов
аспирант факультета философии НИУВШЭ, лаборант ИГИТИ имени А. В. Полетаева
ГОРОДСКАЯ ПАМЯТЬ КАК МЕТАФОРА И КАК ОБЛАСТЬ ИССЛЕДОВАНИЙ*
Понятие «мест памяти», сформулированное изначально в рамках исторической науки, достаточно быстро оказалось востребовано в дискурсах культурных исследований, урбанистики, социальной антропологии и современного искусства. Этому способствовала скрытая в нем пространственная метафора, привлекательная тем, что, оставаясь в границах академического понимания прошлого, она отсылает к более живому и непосредственному опыту, и это отличает представителей «мемориального поворота» от более традиционных направлений историографии, имеющих дело преимущественно с текстовыми или археологическими свидетельствами. При этом дискуссии в историческом сообществе и многообразие исследовательских и культурных контекстов, в которые привлекалось понятие «мест памяти», значительно изменили его изначальные коннотации. Изучение городской памяти как отдельная область исследований оформилось именно в атмосфере активной проработки темы памяти в гуманитарных науках, науках об обществе и искусстве. Однако же внутреннюю связность ему придает именно метафорическое использование ограниченного числа базовых понятийных дихотомий, позволяющих охватить в едином взгляде совершенно разнопорядковые, с точки зрения других дисциплин, явления городской жизни.
Ключевые слова: места памяти, городская память, пространственные метафоры
The concept of les lieux de mémoire" (Memory Sites) was originally based on the disciplinary conventions of historical studies and then it was appropriated by a number of discourses: cultural studies, urban studies, social anthropology, and contemporary arts. Due to the metaphorical potential of this concept adepts of the "memorial turn" speaking about the past in academic manner actualize more direct and vital experience, taking distance from traditional historians dealing with texts and archeology. In the process of academic discussions the connotations of "lieux de mémoire" were deeply transformed. Urban memory studies as field of research was constituted through these discussions in the humanities, social sciences and arts. Its coherency based on metaphorical using of certain number of crucial dichotomies and combined urban phenomena which are associated usually with different disciplines.
Keywords: Memory sites (les lieux de mémoire), urban memory, space metaphor
Исследования городской памяти как междисциплинарное направление в рамках наук об обществе выросли, прежде всего, из многочисленных работ последних десятилетий, посвященных формам памяти о прошлом, и обозначившегося в то же время общественного и академического интереса к вопросам устройства, обустройства и переустройства городских и пригородных пространств. В рамках разговора о «мемориальном повороте» в историографии крупнейшие теоретики исторического знания вынуждены признать, что разными исследователями «вопрос о соотношении памяти, знания о прошлом и истории как науки трактуется неоднозначно»1. С одной
© Гурьянов И.Г., 2015
* В данной научной работе использованы результаты проекта «Конструирование прошлого и формы исторической культуры в современных городских пространствах», выполненного в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2014 году.
1 Репина Л. П. Память о прошлом в пространстве культуры// Диалог со временем. 2013. Вып. 43. С. 197.0 разных научно-философских подходах к отношениям истории и памяти см.: Савельева И. М., Полетаев А. В. «Историческая память»: к вопросу о границах понятия // Феномен прошлого. М.: ГУ-ВШЭ, 2005. С. 170-220; Репина Л. П. Социальные кризисы и катаклизмы в исторической памяти: теория и практика исследований // Труды Отделения историко-филологических наук РАН. 2008-2013 год. М.: Наука, 2014. С. 206-231.
H
нн
п
I»
S »
» а
СЧ &
S »
а а.
а» »
5 »
а
!:
6
Си
«9
sa
s
»
to п о V ы
'М
ч»
ЭД:
V© стороны, это связано с общим состоянием академической исторической науки, в которой, по с* меткому выражению И. М. Савельевой, в силу целого ряда причин наметился крен к стратегии
Г4!
м «живой озабоченности», поставившей под вопрос эпистемологические основания существующих се теоретических подходов, не предлагая им равноценной замены2. Хотя жаркие дискуссии вокруг 1—1 так называемых «постмодернистских» подходов к историописанию ушли в прошлое, выдвинутая этим интеллектуальным движением идея, что «реальной» истории не существует, а есть только дискурсивные конструкции различных образов прошлого, продолжает размывать дисциплинарные границы истории, сближая ее со сферами культурных исследований и критической теории3. При этом, по мнению Элко Руниа, «память, места памяти, воспоминание и травма» являются феноменами, недавно обратившими на себя внимание исследователей, и именно в отношении к ним подобный репрезентационализм, начавшийся с «Метаистории» 1973 г. Хейдена Уайта, проявляет всю слабость и неубедительность своих объяснительных моделей4. С другой стороны, радикальное противопоставление истории и памяти, какое можно обнаружить в работах Пьера Нора и его последователей, было бы не столь влиятельным, если бы ему не предшествовала философская традиция и не сопутствовало целое направление в искусстве5. Из философского дискурса и искусства в понятие «памяти» привносится свое многообразие смыслов.
В одной из достаточно ранних своих работ, посвященных дихотомии памяти и истории, П. Нора пишет, что уже в начале XX в. разрушение традиционного, сельского уклада «поставило память в центр философской мысли у Бергсона; в средоточие психологической личности у Фрейда; в средостение литературной биографии у Пруста»6. И все же лавинообразное возрастание ^ интереса к исследованию памяти в широком историко-культурном контексте, выразившееся § самым наглядным образом в увеличении частоты встречаемости понятия «память» и Й производных от него концептов в историографии, принято связывать с двумя работами П. Нора
09
м 1978 и 1979 гг.7 Ведь еще в коллективной монографии 1974 г., посвященной новым проблемам, №
К подходам и объектам историописания, П. Нора и Ж. Ле Гофф не посвятили «памяти» ни одного
52 специального раздела8. То, что в данной монографии П. Нора и Ж. Ле Гоффа в качестве новых
(ч объектов исторического исследования названы «ментальности», «общественное мнение»,
^ «праздник», «фильм» и «миф» само по себе очень показательно с точки зрения генезиса с—
«мемориального поворота» в историографии: они станут составными частями композитного объекта исследований этого нового направления.
« H
Однако важно отметить и те дискурсивные особенности, которые привнесли в исследование ^ памяти именно работы П. Нора. Во многих своих исследованиях он эксплицитным образом ЁЗ опирается на работы философа и социолога первой половины XX в. Мориса Хальбвакса с его
рщ понятием «коллективной памяти», хотя очевидно, что ему известна и критика соответствующих _
в 2 Савельева, И. М. Что случилось с «Историей и теорией?»: препринт WP6/2011/03. М.: Изд. дом Высшей школы
С^ экономики, 2011. С. 17.
С* 3 Southgate В. Postmodernism // A Companion to the Philosophy of History and Historiography / Ed. by A. Tucker. Maiden;
Oxford; Chichester, Blackwell Publishing, 2009. P. 540-549.
>BS
g 4 Runia E. Presence // History and Theory. 2006. Vol. 45, Issue 1, P. 1-29. Необходимо отметить, что смещение акцентов от
jjj памяти или мест памяти (lieux de mémoire) как того, что наделяет некоторое событие смыслом и значением, к
в присутствию или же к опыту является прямым продолжением дискуссии, инициированной работами Пьера Нора о
g4 противоречиях памяти и истории. Можно предположить, что в скором времени «городской опыт» или «городское
g присутствие» будет так или иначе противопоставлены «городской памяти», следуя этой модели осмысления
Ч исторического знания Э. Руниа, получившей уже большое распространение. О повороте к понятию «опыта» в
исторической науке см.: CarrD. Experience and History: Phenomenological Perspectives on the Historical World. Oxford;
>S
S NY: Oxford University Press, 2014. 272 p.
■y 5 Magnum opus французского историка считается инициированная им семитомная коллективная монография: Les Lieux
de mémoire / Ed. by P. Nora. Paris: Gallimard, 1986-1993. Vol. 1-7. tÇ 6 Nora P. Between Memory and History: Les Lieux de Mémoire // Representations. 1989. № 26. P. 7-24.
7 Lavabre M.-C. Historiography and Memory // A Companion to the Philosophy of History and Historiography / Ed. by A. Tucker. [ 14 ] Maiden; Oxford; Chichester, Blackwell Publishing, 2009. P. 364.
8 Faire de l'histoire / Ed. by P. Nora, J. Le Goff. Paris: Gallimard, 1974. Vol. 1-3.
идей9. Как отмечают исследователи, для M. Хальбвакса чрезвычайно важна индивидуальная ^
ы
активность в отношении к прошлому и конструирование социальной рамки памяти в процессе ы
ы
коммуникации10. Память сохраняется в сознании тех, кто ее поддерживает, соответственно, 71 забвение событий и фи1ур вызвано физическим исчезновением групп, хранивших память о них. ^ Критика свойственного данному подходу «финализма» и «антропоморфизма» в работах Эрнста Блоха и Роже Бастида, а также широкий общественный запрос на разоблачения политического использования культуры, постепенно привели к тому, что «коллективная память» стала отождествляться с работой по упорядочиванию прошлого в форме нарративов или мифов в интересах тех или иных социальных групп. По мнению М.-К. Лавабре, широкий общественный резонанс исследованиям П. Нора обеспечило объединение в понятии «памяти» национальных и политических коннотаций с индивидуальными переживаниями чувства утраты или чувства причастности определенным событиям, что, с другой стороны, привело к непониманию целей его исследования11. Изначально он стремился понять, почему и как именно в обществе производится и видоизменяется история, и память в данном случае не отождествлялась им исключительно с политическими манипуляциями обществом. Но в позиции самого П. Нора акценты в отношениях истории и памяти, очевидно, смещались, а в настоящий момент ее ярче всего характеризует крайне критическое отношение к «затоплению основной исторической памяти видоизменяющими ее воспоминаниями отдельных групп» и снижению общественного значения истории как дисциплины и историка как профессии12. Важно подчеркнуть, что в качестве отправной точки исследований понимание истории и памяти часто берется другими авторами, ^ активно осмысляющими феномены городского пространства, из ставших классическими работ П. ^ Нора в заведомо упрощенном виде, например: «историки реконструируют то, чего более нет», а ^ «память живет» или же «история убивает память»13. Г^
По замечанию А Г. Васильева, список «отцов-основателей» исследований памяти (memory
о
studies), постоянно расширяется, обновляется и модифицируется, поэтому ретроспективно в нем s
уже присутствует большинство канонических европейских мыслителей Нового времени, включая: а
Ф. Ницше, Дж. Г. Мида, В. Беньямина, К Маркса и Г. Зиммеля14. С этой точки зрения интересна
работа немецкого ученого-египтолога Я. Ассмана «Культурная память» (1992), делающая важные Ц
теоретические выводы о способах соотношения культуры и памяти на основании исследования S5.
s
древних культур, прежде всего - Древнего Египта. Он вводит понятие «помнящей культуры» и g« замечает, что оно не имеет ничего общего с искусством запоминания, как оно понималось в
различных мнемотехниках от античности до писателей-модернистов. Я. Ассман говорит о двух видах ^
памяти: культурной и коммуникативной. Первая всегда имеет носителей, облеченных особым j*" социальным статусом (шаманов, жрецов, ученых, писателей, бардов и т. д.), а ко второй в той или
иной степени приобщены все члены данного сообщества посредством языка и повседневной S.
коммуникации. Культурная память в противоположность коммуникативной постоянно ^
подвергается целенаправленной селекции и контролю со стороны своих носителей и наделяется ^н
сакральным статусом. По словам Я. Ассмана, в культурной памяти прошлое «сворачивается в § - »
9 О широком влиянии идей М. Хальбвакса не только на социологов, но и на историков см. : Бикбов А. Т. Метод и ^ актуальность работ Мориса Хальбвакса // Социальные классы и морфология / М. Хальбвакс // Пер. с фр. под ред. А. Т. Бикбова. М. : Институт экспериментальной социологии; СПб. : Алетейя, 2000. С. 463-506; Зенкин С. Н. Морис Хальбвакс j® и современные гуманитарные науки // Хальбвакс М. Социальные рамки памяти / Пер. с фр. и вступ. статья С. Н. Зенкина. g, M.: Новое издательство, 2007. С. 7-24.
10 La.va.bre М.-С. Historiography and Memory // A Companion to the Philosophy of History and Historiography / Ed. by A. Tucker. 2 Maiden; Oxford; Chichester, Blackwell Publishing, 2009. P. 368. j*
11 Lavabre M.-C. Usages et mésusages de la mémoire // Critique Internationale, 2000. Vol. 7. P. 48-57. jtfc
12 Нора П. Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. 2005. № 2/3. С. ,_N
202-208. ^
13 Ср., например: Kasabova A. Memory, Memorials and Commemoration // History and Theory. 2008. Vol. 47. P. 331-350; Çelik Z. Colonial/Postcolonial Intersections: Lieux de mémoire in Algierse // Third text. 1999-2000. Vol. 49. P. 63-72.
14 Васильев А. Г. Современные memory studies и трансформация классического наследия // Диалоги со временем: память
о прошлом в контексте истории / Под редакцией Л. П. Репиной. М.: Кругъ, 2008. С. 19-49.
чо символические фи1уры, к которым прикрепляется воспоминание»15. Вот почему фшуры гц воспоминания о древних культурах имеют религиозный смысл и тесно связаны с праздником.
Праздник служит, помимо всего прочего, также воскрешению в памяти обосновывающего §3 прошлого, а обосновывается через обращение к прошлому не что иное, как идентичность вспоминающей группы. Почти в то же время П. Хаттон суммирует свои исследования в работе «История как искусство памяти», выстраивая своего рода генеалогию понятия «мест памяти», введенному П. Нора. Сохраняя проблемно-ориентированный, герменевтический подход к ключевым текстам европейской интеллектуальной традиции, П. Хаттон все же довольно бегло идет по темам и идеям мыслителей отдаленного и недавнего прошлого к «перекресткам» дискуссий о памяти и истории в постмодернисткой историографии, а его цель: апологетика истории как дисциплины. На примере этих исследований хорошо видно, что проблема с использованием такого понятия как «места памяти» заключается в том, что оно может не иметь пространственной привязки в том смысле, как ее понимают географы или исследователи города. Как отмечает И. М. Савельева в послесловии к русскому переводу «Истории как искусства памяти»: «Коллективная память о прошлом, содержанием которой является знание прошлого своего места обитания (области, города или деревни), представляет собой, по нашему мнению, самый плодотворный подход в проблематике, связанной с исторической памятью» - но именно это место встречи истории памяти в данной работе интересует американского исследователя в наименьшей степени16. Поскольку теоретическая проблематизация исторической памяти всегда вписана в более широкую рамку понятий «культура» или «цивилизация», постольку она с неизбежностью в большей или меньшей степени касается феноменов города и урбанизации, Л конститутивных в частности для европейского самосознания; но никогда не имеет их своим исключительным предметом.
§
А
А Городская память отличается от исторической памяти, при всех сложностях точного л
и определения последней, своей локализацией в пространстве города, и ее значение для современных
^ исследований определяется тем, что в послевоенные десятилетия процессыурбанизации ускорились
52 многократно17. Согласно К. Дэвису, ни в одной стране мира ни одно общество до 1850 г. вообще не в
может быть названо в фундаментальном смысле «городским», так как количественное соотношение ^ городского и сельского населения всегда было в пользу последнего. Сейчас же население всех экономически развитых стран и многих развивающихся может быть охарактеризовано как преимущественно городское. Однако в условиях стремительной урбанизации меняются не только границы городского пространства по отношению к негородскому, но и само его понятие оказывается
■у.
%
зависимым от контингентных факторов, таких как особенности экологии, экономики и социального
g развития тех или иных регионов планеты. С одной стороны, негородское население, переселившись Н
рц в город вследствие миграции, может еще достаточно долго сохранять там свои менталитет и культурные особенности, что в частности ставит перед исследователями вопрос, какого рода память g и восприятие окружающего пространства лежит в основе их идентичности18? С другой стороны, §2 элементы городской инфраструктуры и городского образа жизни, такие как: банки, почты, больницы, несельскохозяйственная экономическая активность, а также места памяти (мемориалы,
£ музеи) - глубоко проникли и в сельскую местность. Все это открывает перед исследователями
S _
« -
^ 15 АссманЯ. Культурная память. Письмо, память о прошлом, и политическая идентичность в высоких культурах древности.
S М.: Языки славянской культуры, 2004. С.54.
3 16 Хаттон П. История как искусство памяти. СПб.: Владимир Даль, 2004. С. 418.
^ 17 Zimmer Z., Frey W.H. Defining the City // Handbook of Urban Studies / Ed. by R. Paddison. L.: SAGE. 2001. P. 14-35.
>3 Интересно отметить, что в то же время происходит осмысление такого феномена как «ускорение истории», первые
проявления которого также относят к середине XIX в. Даниэль Галеви начинает свое знаменитое «Эссе об ускорении
Э* истории» (1948) со свидетельства историка Жюля Мишле (1798-1874) в одном из поздних его писем о том, что ход
Js1 времени (d'allure du temps) странным образом ускорился вдвое: Halévy D. Essai sur l'accélération de l'histoire. Paris:
Arthème Fayard, 1961. P. 15-17. 18 См., например: Cornell J., LaishleyR., LiptonM., Dasgupta B. Migration from Rural Areas: The Evidence from Village Studies. [ lo J New Delhi: Oxford University Press. 1976. 235 p; Smith J. Rural Place Attachment in Hispano Urban Centers // Geographical
Review. 2002. Vol. 92. № 3. P. 432-451.
19
'M
широкие возможности для применения различных подходов к исследованию городской памяти с ^
, ы
привлечением методологии и терминологии таких областей знания, как: психология, история, ы
ы
философия, критическая теория общества, архитектурная теория, нарратология, городское 71
Ô\
планирование. g*
Суммируя основные исследования, проблематизирующие отношения города и памяти, Алессандро Буза вьщеляет три основных направления их рефлексии: способы присутствия прошлого в современных городах, метафорическое понимание города как палимпсеста исторических событий и диалектическое противопоставление городов и памяти19. Среди мыслителей, внесших наиболее весомый вклад в их разработку, он называет, как архитектора, лауреата Притцкеровской премии Альдо Росси, понимавшего город как наглядный архив коллективных и личных воспоминаний, так и философа В. Беньямина с его идеями следов прошлого и города как верного средства «погружения фланера в утраченное время»20. Метафора палимпсеста восходит к работам 3. Фрейда, который использовал ее для описания устройства бессознательного в человеческой психике, подчеркивая ее сходство с городом Римом, так же образованном многими историческими пластами. К этому можно добавить, что на психоаналитическую традицию опирается и философ Поль Рикёр, предложивший понятие «работы памяти» (travail de mémoire), тесно связанное с выявлением назидательного значения травмирующих воспоминаний и превращением памяти в проект по восстановлению справедливости в отношении жертв исторических событий (геноцидов и войн)21. Важным с теоретической точки зрения связующим звеном между подходом к городу как к совокупности индивидуальных или коллективных практик и пониманием городского пространства через размещенные в нем произведенные человеком объекты, согласно А. Буза, является работа Льюиса Мамфорда «Культура городов». В ней разрабатывается идея города как пространственно- н временного образования, включающего в себя не только здания и монументы, но и устойчивые ^ формы общественного поведения, привычки и традиции. Под диалектикой городов и памяти A. g Буза понимает совокупность процессов селекции, манипуляции, ангажирования и отторжения jsi памяти в пространстве города, и им он посвящает отдельный раздел своего обзора. ^
А. Буза отводит важную роль работам Кевина Линча, понимавшего память, прежде всего, как й психологическую функцию, имеющую дело со структурированием прошлого опыта. В J
действительности описываемый им процесс селекции визуального опыта разрешается в систему g
g.
практических рекомендаций по проектированию городской среды, что должно положительно g*
влиять на поведение жителей в ней: манипулирование формой города и его историей не несет явных §
негативных коннотаций22. Ведь в сравнительной исторической перспективе перестраивание или ^
возведение ex novo символически значимых элементов городской среды предстает постоянным Ц
процессом. Однако эта связь между избирательным подходом к коллективной памяти и городским §
планированием становится политически ангажированной в исследованиях, посвященных Я; денацификации и десоветизации городов, поскольку в них речь идет не только об очищении или
преодолении прошлого, но и об идеализации желаемого будущего. Так, например, историк Брайан g
Ладд пишет о преодолении пугающих и болезненных воспоминаний в пространстве Берлина §
посредством перемещения и переизобретения городской памяти23. А. Буза отмечает, что ^
оперирование приукрашенными и стереотипными версиями прошлого часто обслуживает S
H
hH
n
Busd A. City of memory // Encyclopedia of urban studies / Ed. by R. Hutchison. Los Angeles; L.; New Delhi: Sage, 2010. P. 158-160. K>
20 Benjamin W. The Flaneur [Ml,2] // The Arcades Project. Harvard: Harvard University Press, 1999 . P. 416. ®
21 Кастийо M. Понятие этики и морали в учении Поля Рикёра // Поль Рикёр — философ диалога / Отв. Ред. И. И. Блауберг. У М.: ИФРАН, 2008. С. 12-23. jtt
22LynchK. What Time Is This Place?. Cambridge: MIT Press. 1976.P. 188-206. Идеи К. Линча о «мутоскопах», позволяющих ,_,
в интерактивном режиме увидеть изменения визуального облика определенного места города в долговременной или крактовременной перспективах, безусловно, предвосхитили развитие таких сервисов, как Google Maps.
23 LaddB. The Ghosts of Berlin: Confronting German History in the Urban Landscape. 2008. Chicago: University of Chicago
Press. 282 p. Примечательно, что одной из задач книги заявлена деконструкция общественных дебатов и политических L * ' J споров, спекулирующих на прошлом Берлина.
уЗ очевидные коммерческие интересы: привлечение туристов и удовлетворение спроса на
^ ностальгию - в ущерб исторической объективности. Работы Андреаса Хьюссена показывают, что
Я культурные процессы в городах, переживших глобальные потрясения, являются очень £
наглядными иллюстрациями современных тенденции «политик памяти»: например, существует 83 тенденция воспроизведения одних и тех же тропов и образов, восходящих к Холокосту, для увековечивания памяти жертв24. Все это выводит исследователей к критическому обсуждению монументализации прошлого, коммеморации, музеефикации и фестивализации как новых трендов во взаимодействии городского пространства и памяти25.
Даже в рамках этого небольшого обзора подходов к исследованию отношений города и памяти обращает на себя внимание разнородность упомянутых работ с точки зрения их целей и задач при мерцающем сходстве используемого в них словаря. Так, например, общим для них является рефлексия пространства города как травматического, вызывающего шок, конститутивного определенным формам психических патологий. Г. Гиллох и Дж. Килби отмечают, что уже в философии В. Беньямина понятие «шоковое переживание» (8сЬоскег1еЬтз) отсылает к самым глубинным основам существования в городе, а не к какому-либо отдельному катастрофическому событию, и именно поэтому он становится инструментом, стимулирующим собственные ассоциативные, а не обезличенные массовой культурой воспоминания фланера26. Для К. Линча источником страха и ужаса горожанина выступает само неконтролируемое перемещение, потому что человек нуждается в чувстве стабильности своего местоположения, откуда и выводится требование, что город, приспособленный для жизни, должен быть н запоминающимся27. На первый взгляд, подобный подход вступает в фундаментальное
& противоречие с самой практикой фланирования, неотделимой для В. Беньямина от его §
^ философского метода познания города и самопознания28. Но в рамках процессов
се1 джентрификации бывших индустриальных центров, как отмечают исследователи, обе эти идеи в ра
№ превращенной форме оказались востребованы девелоперами: они привлекают в соответствующие №
¡^ районы средний класс, ценящий ностальгический антураж ушедшей эпохи не меньше, чем
в удобную инфраструктуру29. Подобная инструментализация дискурса памяти подвергается
критике, поскольку в итоге это приводит к вытеснению из этих районов их исконных жителеи -
^ рабочего класса. О трансформации культуры памяти, сосредоточенной преимущественно в
^ городах, в ее отношении к коллективным историческим травмам, прежде всего Холокосту, пишет
Ц и А. Хьюссен30. Предметом его критики выступает глобализация и выхолащивания дискурса
К травмы, мешающие найти новые культурные основания для интеграции мигрантов из г>
^ мусульманского мира вне категорий простой бинарной оппозиции виновников и жертв Второй мировой войны - и точкой встречи различных типов коллективной памяти вновь становится ^ общее многонациональное пространство городских практик.
§ Начиная с бирмингемской школы культурных исследований, специалисты в области
с^ социальных наук не просто перестали скрывать собственную политическую ангажированность, но начали выдвигать ее на первый план в качестве конститутивного момента самой исследовательской
>а -
¡g 24 Huyssen А. Diaspora and Nation: Migration into Other Pasts // New German Critique. 2003. № 88. P. 147-164; Id. Present
* Pasts: Urban Palimpsests and the Politics of Memory.Stanford: Stanford University Press, 2003. 177 p.
0 25 Ср. схожие с А. Буза оценки при описании современного понимания культурного наследия в городском планировании: g" Evans G. Heritage city 11 Encyclopedia of urban studies / Ed. by R. Hutchison. Los Angeles; L.; New Delhi: Sage, 2010. P.
1 351-354.
jjjj 26 Gilloch G., Kilby J. Trauma and memory in the city. From Auster to Austerliz // Urban memory. History and amnesia in the
modern city / Ed. by M. Crinson. N.Y.; Abingdon. 2005. P. 5.
¡® 28 о холкой разнице подходов В. Беньямина и родоначальников франкфуртской школы к истории и политическому
£ 27 Lynch К. The Image of the City. Cambridge: MIT Press, 1960. P. 2-8. №
действию, важной в данном контексте, см.: Болдырев И.А. Время утопии: Проблематические основания и контексты ¡¡Ц философии Эрнста Блоха. М.: Издательский дом НИУ ВШЭ, 2012. С. 182-274.
29 Hills Н. The Fetishized Past: Post-Industrial Manchester and Interstitial Spaces // Visual Culture in Britain. 2002. Vol. 3. № 2. [ 18 ] P. 103-117.
30 Huyssen A. Diaspora and Nation: Migration into Other Pasts // New German Critique. 2003. № 88. P. 147-164.
работы31. Подобный подход оказался в значительной степени созвучен «социальному повороту» в ^
№
искусстве, произошедшему примерно в то же время в связи с событиями 1968 г.32 Это обусловило ы
ы
ориентацию художников и исследователей, солидаризирующихся с идеями бирменгемской 7a
школы, на работу по эмансипации подчиненных групп в едином пространстве политических ^
смыслов, и на первый план вышли задачи актуализации или конструирования идентичности
подобных групп через осмысление различных форм культурной памяти. В искусстве
противопоставление истории как момента официозного дискурса и памяти как его политически
маркированной противоположности хорошо прослеживается в «литературе о Холокосте»,
ярчайшим представителем которой является, например, Винфрид Георг Зебальд. Согласно Гр.
Гиллох и Дж. Килби, в художественном мире Зебальда герой никогда не может покинуть город,
поэтому на уровне повествования многократно воспроизводится фигура возвращения в одно и то
же место33. В художественном пространстве романа «Эмигранты» Зебальда город выступает как
такое окружение человека, которое вопреки чьим-либо желаниям побуждает работу памяти -
прежде всего по отношению к травматическим событиям прошлого. В то же время конкретный
город, чье присутствие усиливается через документализм повествования (например, иллюстрации
фотографиями описываемых мест, точное следование топонимике), задает границы
идентичности героя. Таким образом, перед читателем предстает описание опыта современного
города со сложным переплетением тем: памяти, городского пространства, индивидуальной и
коллективной утраты. И это не единичное произведение, а целое литературное направление.
Культурсоциологическое понимание генезиса этого явления можно найти в знаменитой работе
Дж. Александера, посвященной скрупулезному анализу того, как на уровне культурных практик ^
уникальное событие определенного «места и времени» трансформировалось во вневременный и С^
повсеместный в пределах западной культуры нравственный смысл34. Н
Хотя Холокост предстает важнейшим референтом исследований городской памяти, ^
рассматривающих ее в аспекте травмы, существуют еще целый ряд исторических событий, а
находящих схожее осмысление в современном искусстве. Представляется, что художественные
инсталляции, подобные «Cotton.com» Лубаины Химид, исходят из сходной с «литературой
Холокоста» системы политических и эстетических ценностей35. Сама художница обозначает цель а
своей работы как налаживание диалога между черными подневольными рабочими Калифорнии и сч
белыми эксплуатируемыми рабочими текстильных производств Манчестера, женщинами и Ц,
в-
мужчинами. Важно, что в пространстве города инсталляция «Cotton.Com» отсылает к материальной сч
а
истории здания «Centre for Understanding the Built Environment», где она выставлена. В XIX в. это а
строение было частью инфраструктуры текстильной промышленности Манчестера: в нем а»
демонстрировались образцы тканей, производимых на продажу на ближайших фабриках. Тем 3
а
самым художница связывает историческое и концептуальное пространство воедино, ведь само §
Si
переустройство этого здания под галерею - это его постиндустриальное перевоплощение, что грозит л
потерей памяти о более раннем его использовании. Инсталляция же представляет собой множество ^
№
черно-белых картин, развешанных по одной из стен. Изображения намеренно выполнены в я
tí
примитивистской манере, и каждую из картин можно было бы принять за декор интерьера, но ^
именно символическая нагрузка, апелляция к разным формам подавляемой и исчезающей памяти ■
делает эту инсталляцию искусством. Так, например, даже латунная табличка рядом с работой в р
афористической форме отсылает зрителя к темам рабства и феминности, то есть напоминает о
социальных группах, угнетаемых в период индустриального расцвета Манчестера. Согласно Клэр ^ - »-к
31 Куренной В.А. Исследовательская и политическая программа культурных исследований // Логос. 2012. №1. С. 14—79. чУ
32 Bishop С. Artificial hells. Participatory Art and the Politics of Spectatorship. L.; NY: Verso, 2012. P. 1-40. %
33 Gilloch G., Kilby J. Trauma and memory in the city. From Auster to Austerliz // Urban memory. History and amnesia in the ^ modern city / Ed. by M. Crinson. N.Y.; Abingdon. 2005. P. 5.
34 Александер Д. Смыслы социальной жизни: культурсоциология / Пер. с англ. Г. Ольховиков под ред. Д. Ю. Куракин. М.: Праксис, 2013. С. 95-254.
35 Pajaczkowska С. Urban memory/suburban oblivion // Urban memory. History and amnesia in the modern city / Ed. by M. L J Crinson. N.Y.; Abingdon. 2005. P. 23-33.
чо Паячковской, «непроговоренный смысл» данного художественного произведения в полемике с гч Марксом: капиталистический триумф Великобритании и текстильного производства в N Манчестере строился на рабском труде чернокожих рабочих, в том числе и женщин на
ей Американских плантациях - что не нашло достаточного осмысления в произведениях
¡Z3
1—1 основоположника марксизма. В то же время манчестерские рабочие оказали определенную поддержку североамериканским штатам в гражданской войне против рабовладельческого Юга, и этот исторический факт присутствует в пространстве Манчестера в виде монумента Линкольну на одной из площадей. Однако современное искусство может актуализировать «память» места, причем сразу множество содержащихся в нем и подавляемых смыслов, и другими средствами.
На деполитизированном, но разностороннем обыгрывании отношений между памятью, кладбищем как местом памяти, историей места и пространством города основывается проект Нового кладбища в И1уаладе (Испания), предложенный архитекторами Энриком Мираллесом и Кармом Пиносом на соответствующий конкурс в 1984 г.36 Он был реализован на месте старой каменоломни с максимальным сохранением ее «исторического» ландшафта, но в то же время само это пространство и объекты, привнесенные в него извне, должны создать у посетителей, пришедших в первую очередь с целью коммеморации, ощущение города мертвых, наполненного к тому же христианскими символами крестного пути. Кроме того, современное искусство может работать не только с травматическим, то есть достаточно близким к современности прошлым, но и обращаться к особым формам культурной памяти об отдаленном прошлом историческом, придавая ему политические смыслы. Так, например, произведение Жанет Ходсгон «The Pits» н представляет собой археологическую разметку выгребных ям на полу крупного торгового центра & в Кентербери (Англия), построенного там после окончания археологических раскопок в 2005 г.
§
л ft
№
1Л
i—I О (S
Как отмечает Джейн Ренделл, в данной работе заложена не только вполне очевидная критика
се1 капиталистического общества потребления, но и актуализация отдаленного исторического еа
К прошлого места, где расположен молл, поскольку рисунки географически точно соответствуют найденным памятникам археологии, а также самих практик создания истории, обычно вынесенных за пределы публичных пространств37. На политический аспект «не-мест» в их отношении к пространству города обращает внимание, например, группа художников «Slavs and t- tatars»: большие города неотделимы от доминирующих политических нарративов, навязывающих идентичность, а «не-место» все же знаменует собой «активный выбор fn невыбирания»38.
К Ускорение процессов урбанизации приводит к тому, что город начинает мыслиться не только в
г"
bd категориях «места», но и в категориях «потока», движения, что находит свое отражение и в
^ понимании городской памяти. Первоначально эти изменения в отношении человека к конкретному
^ месту воспринимались многими исследователями негативно, что, вероятно, было обусловлено
2 некритической предпосылкой о связи идентичности лишь с городскими пространствами,
обладающими выраженной индивидуальностью. Так, например, специалист по общественной
географии, Эдвард Рэльф, один из первых начинает говорить о трех измерениях, необходимых для
'S установления «подлинности» (authenticity) места: неподвижное физическое положение, постоянная is
¡В и временная активность, связанная с ним, и значения, укорененные в опыте человека,
^ взаимодействующего с местом39. Он вводит понятие «безместность» (placeless) для описания таких
Ё пространств, которые не обладают подлинностью, вызывают тревожность, способствуют -
^ 36 Rendell J. Art and Architecture: A place between. London: IB Tauris, 2007. P. 53-54.
>S 37 Ibid. P. 123-126. Описание проекта: THE PITTS WHITEFRIARS CANTERBURY // The Center for Fine Art Research, j® Birmingham City University [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://cfar-biad.co.uk/index.php/researchers/409-janet-№ hodgson/238-the-pitts-whitefriars-cantebury (дата обращения: 10.11. 2014)
.в 38 Например, проект «Traingulation» (2011), активно обыгрывающий коннотации таких городов, как Москва, Берлин,
Мекка, Багдад, посвящен «активному выбору невыбирания» между западным отчуждением и восточным порабощением: Triangulation // Slavs and Tatars [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.slavsandtatars.com/works.php?id=76 (дата обращения: 10.11. 2014) 39 Relph Е. Place and Placelessness. L: Pion Limited, 1976. P. 47.
ксенофобии - например, торговые центры, пригороды - и потому нуждаются в обживании в ^
Хайдеггеровом смысле. Но в то же время городская память как объект исследования неотделима ы
ы
от описаний конкретных мест в городе, которые всегда оперируют категориями, тесно 71
0\
связанными с определенными интерпретациями социального мира40. ^
1Сак отмечает М.-К. Лавабре, в исторической науке противопоставление «историографии» и ^ «памяти» в работах П. Нора конца 8о-х - начала 90-х гг. достаточно быстро сменилось дихотомией «память-забвение», а его словарь стал все больше опираться на пространственные метафоры, такие как «места памяти» и «территория памяти»41. Этот инструментарий оказался в широком смысле востребован как исследователями города, так и социальными антропологами. Уже М. Хальбвакс полагал, что «в большом городе просто заставить забыть себя; жители же деревни непрестанно наблюдают друг за другом, и память их группы точно регистрирует все те действия, которые находятся в поле их зрения»42. От двух феноменологических посылок: физического присутствия и визуальной наблюдаемости - он переходит к социалогическому выводу о том, что поведение каждого деревенского жителя воздействует на все это маленькое общество и способствует его изменению, и потому в такой среде все индивиды мыслят и вспоминают вместе. Это представление об «органической социальности» французский этнолог и литератор Марк Оже проецирует на опыт современного городского человека, выделяя, однако, в географическом пространстве соответствующий ему особый тип «антропологических мест», отличный от «мест памяти» и «не-мест». Он пишет, что «места памяти» и «антропологические места» в равной мере ориентированы на то, чтобы соединять в себе прошлое и современность43. Однако в то время как «места памяти» представляют собой пространство непрерывной рефлексии по утраченному прошлому, «по тем, кем мы больше не являемся», обитатели «антропологических мест» не создают историю, а непосредственно живут в ней44. Хотя это разграничение носит н методический характер, а сами «антропологические места» представляют собой лишь ^ локализованные в пространстве представления жителей об их отношениях к территории, семье и § другим людям, М. Оже уверенно относит к ним пешеходные тропы, городские центры, в а особенности с рынком, а также временные ярмарки. Однако важно подчеркнуть, что акцент на ^ типизации социальных взаимодеиствии размывает границу между городским и не-городским, а а также между воображением и историческим прошлым, как это можно наблюдать в романах ^
а.
Пруста и Джойса, приводимых исследователем для иллюстрации своих идей45. ^
Если М. Хальбвакс исходил из чисто негативного понимания забвения и связывал его почти Ц*
исключительно с пространством города, то М. Оже в целом ряде работ последовательно утверждает, §
что забвение необходимо человеку и обществу ничуть не меньше, чем память46. Более того, сама ^
память не может функционировать без забвения, ведь для того, чтобы мысленно возвратиться в Ц
давнее прошлое, необходимо забыть прошлое ближайшее, при этом обе формы имеют свой §
нарративный потенциал. Примером построения исследования вокруг диалектики памяти и Я. забвения может служить работа Н. Джонсона, посвященная парадам Дня мира в Ирландии,
прошедшим в Дублине, Белфасте и ряде других городов в 1919 г.4? Однако при подобном подходе в §
качестве « места памяти» рассматривается сам парад, а его историческая и культурная укорененность §
в пространстве конкретного города не обсуждается как само собой очевидное обстоятельство. То есть ^ из исследовательской оптики исключается пространственный аспект рассматриваемого события,
40
н
нн
п
«9
п
Baker С. Locating Culture in Action: Membership Categorization in Texts and Talk // Culture and Text: Discourse and Methodology in Social Research and Cultural Studies / Ed. by A. Lee and C. Poynton. London: Routledge, 2000. P. 99-113.
41 Lavabre M.-C. Historiography and Memory // A Companion to the Philosophy of History and Historiography / Ed. by A. Tucker. 2 Maiden; Oxford; Chichester, Blackwell Publishing, 2009. P. 364. У
42 Хальбвакс M. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2—3. С. 8—25. %
43 Augé М. Non-Places: Introduction to an Anthropology of Supermodernity. L; NY: Verso, 1995. P. 29. ^
44 Ibid. P. 55. ^
45 Ibid. P. 75-78. w
46 ОжеМ. Формы Забвения. Реферат// Отечественные записки. 2008. № 4. С. 186-195.
47 Johnson N. С. The Spectacle of Memory: Ireland's Remembrance of the Great War, 1919 // Journal of Historical Geography.
1999. Vol. 25. №. 1. P. 36-56.
V© как это изначально и было свойственно историкам, инициировавшим «мемориальный поворот» в
гч историографии. Диалектической противоположностью ему является методическое исключение из
м исследовательской оптики именно «памяти» при анализе конкретных городских пространств в их
и отношении к повседневным практикам, доступным непосредственному наблюдению. По мнению СЛ
** М. Оже, «не-места» в противоположность «местам» не являются пространствами «встречи» с другими людьми или собственным прошлым, конститутивны состоянию одиночества, а само их умножение является неотъемлемой характеристикой современной эпохи, называемой им «1а 8игтос1егпйё»48. Марк Оже противопоставляет «реальность транзита» (например, автомагистрали и аэропорты с сопутствующей инфраструктурой) и места проживания, подобно тому, как это делает Э. Рельф. Но только «не-местам» соответствует свой собственный нарратив: анонимности, стандартизированных действий и продукции, свободы от обязательств, позволяющих иностранцу в чужой стране не чувствовать себя потерянным, получить временную идентичность мест общего пользования49. Отстутствие в определенном месте следов прошлого не мешает производству социальной идентичности. М. Оже как социальный этнолог отмечает, что даже в этом пространстве государственная власть посредством табличек, значков и указателей стремится вступить в безличную коммуникацию с человеком, обозначить свое присутствие50. Конечно, город не может состоять из одних «не-мест», но это понятие выступает устойчивым контрапунктом в дискуссиях о городской памяти: посредством него проблематизируются категории «забывания» и «индивидуального» как очевидные противоположности «коллективной памяти». Исследование городской памяти невозможно без осмысления мест, ее лишенной.
Таким образом, исследования городской памяти отсылают, прежде всего, к тем сферам
н
общественной и культурной жизни, где она меняется: возникает (или может возникнуть),
? трансформируется (или может трансформироваться), исчезает (или может исчезнуть). Эта »в
А потенциальная трансгрессивность привлекает к дискуссиям о городской памяти и современное л
и искусство, игнорирующее многие другие проблемы города и историографические контроверзы.
к Очевидно, что любой разговор о памяти в философских или исторических или социологических 1л ,
гн дисциплинарных рамках невозможен без привлечения огромного количества «городского о
^ материала», так как современная культура по преимуществу городская. Однако в ^ исследовательской литературе существуют устойчивые диалектические пары, маркирующие 'З границы метафоры городской памяти: память - история, память - забвение, память -^ воображение, память - глобализация. Им соответствует более или менее устойчивый набор сюжетов, в рамках которых проблематизируется отношения города и памяти: исторические травмы и их отображение в городе (Холокост, Берлинская стена, 9/11, жертвы «грязной войны» в 0 Аргентине), производство памяти, прежде всего, властью или влиятельными социальными группами (исследование монументов, музеефикации, практик коммеморации, мест памяти), уничтожение памяти. В огромном количестве исследований городской культуры или городского ^ фольклора говорится не о памяти, а, например, о «носителях традиции», о социальных общностях без артикуляции механизмов их идентичности или об устойчивых жанровых формах, ^ поддающихся чисто дискурсивному анализу. При этом исследователи города стремятся сохранить 3 специфику своего объекта исследования, оговариваясь, что нельзя чрезмерно антропоморфизироватъ город и городское пространство или редуцировать его к тексту. В В" частности, это выражается в том, что о памяти говорится в духе «как мы ее обычно понимаем», то 3 есть в культурном смысле, не беря в расчет достижения психологии с ее достаточно разработанным словарем описания этой сферы психики или же используя такие понятия, как £ «амнезия» в метафорическом смысле. В отличие от историографии «мемориального поворота» в пространстве города история и память не мо1ут быть строго противопоставлены друг другу:
р
каждый горожанин устанавливает свои особые отношения с памятниками, носителями
4*АщеМ. Ор. сИ. Р. 117.
[22] «/ш. Р. 101-106.
50
Ащё М. Ор. сИ. Р. 117-118.
хл
глубинных личных и коллективных исторических свидетельств, произведениями искусства - ^
исследовательские конвенции неспособны этого изменить. Можно предположить, что рефлексия ы
ы
отношений города и памяти ценна для академического сообщества не сама по себе, а как средство 71 реализации потребности в публичной культуре и практиках - как совокупность исследований, ь* востребованных широкой публикой, исследований, служащих индикатором существующих ^ противоречий в обществе.
ЛИТЕРАТУРА
1 .АлександерДж. Смыслы социальной жизни: культурсоциология / Пер. с англ. Г. Ольховиков под ред. Д. Ю. Куракин. М.: Праксис, 2013.
2..АссманЯ. Культурная память. Письмо, память о прошлом, и политическая идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры, 2004.
3. БикбовА.Т. Метод и актуальность работ Мориса Хальбвакса // Социальные классы и морфология / М. Хальбвакс // Пер. с фр. под ред. А.Т. Бикбова. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2000. С. 463-506.
4. Болдырев ИЛ. Время утопии: Проблематические основания и контексты философии Эрнста Блоха. М.: Изд. дом НИУ ВШЭ, 2012.
5. Васильев AT. Современные memory studies и трансформация классического наследия // Диалоги со временем: память о прошлом в контексте истории / Под редакцией Л. П. Репиной. М.: Кругь, 2008. С. 19-49.
6. Зенкин С.Н. Морис Хальбвакс и современные гуманитарные науки // Хальбвакс M. Социальные рамки памяти / Пер. с фр. и вступ. статья С.Н. Зенкина. M.: Новое издательство, 2007. С. 7-24.
7. Кастпийо М. Понятие этики и морали в учении Поля Рикёра // Поль Рикёр - философ диалога / Отв. Ред. И. И. Блауберг. M.: ИФРАН, 2008. С. 12-23. р
8. Куренной ВЛ. Исследовательская и политическая программа культурных исследований // Логос. 2012. №1. С. 14-79. Л
ч!,,
9. НораП. Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. 2005. № 2/3. С. 202-208. О ю. ОжеМ. Формы Забвения. Реферат // Отечественные записки. 2008. № 4. С. 186-195. 3
А
11. Репина JIJI. Память о прошлом в пространстве культуры // Диалог со временем. 2013. Вып. 43. *■»
12. Репина Л.П. Социальные кризисы и катаклизмы в исторической памяти: теория и практика исследований // Труды Отделения историко-филологических наук РАН. 2008-2013 год. М.: Наука, 2014. С. 206-231.
2011.
H
нн
п
» а
СЧ
13. Савельева ИМ., Полетаев А.В. «Историческая память»: к вопросу о границах понятия // Феномен прошлого. M.: ГУ- S вшэ, 2005. с. 170-220. s-
сч
14. СавелъеваИМ. Что случилось с «Историей и теорией?»: препринт WP6/2011/03. M.: Изд. дом Высшей школы экономики, &
«3 Bu
а»
15. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2-3. С. 8-25. S
s
16. Хаттон П. История как искусство памяти. СПб.: Владимир Даль, 2004. &
17. Augé M. Non-Places: Introduction to an Anthropology of Supermodernity. L; NY: Verso, 1995.
Э*
18. Baker C. Locating Culture in Action: Membership Categorization in Texts and Talk // Culture and Text: Discourse and Methodology •
Ch
in Social Research and Cultural Studies / Ed. by A. Lee and C. Poynton. London: Routledge, 2000. p
SS
19. Benjamin W. The Flâneur [Mi,2] 11 The Arcades Project. Harvard: Harvard University Press, 1999 . P. 416. в
20. Bishop C. Artificial hells. Participatory Art and the Politics of Spectatorship. L.; NY: Verso, 2012. C3
21. BusâA. City of memory // Encyclopedia of urban studies / Ed. by R. Hutchison. Los Angeles; L.; New Delhi: Sage, 2010. P. 158-160. 22 Carr D. Experience and History: Phenomenological Perspectives on the Historical World. Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 4
«9
tr
Ы
Ul
2014. 272 p.
23. ÇelikZ. Colonial/Postcolonial Intersections: Lieux de mémoire in Algierse // Third text. 1999-2000. Vol. 49. P. 63-72.
24. ConnellJ., Laishley R., LiptonM., Dasgupta B. Migration from Rural Areas: The Evidence from Village Studies. New Delhi: Oxford University Press. 1976. 235 p.
25. Evans G. Heritage city // Encyclopedia of urban studies / Ed. by R. Hutchison. Los Angeles; L.; New Delhi: Sage, 2010. P. 351-354. v)
26. Faire de l'histoire / Ed. by P. Nora, J. Le Goff. Paris: Gallimard, 1974. Vol. 1-3.
27. Gilloch G., Kilby J. Trauma and memory in the city. From Auster to Austerliz // Urban memory. History and amnesia in the modern [ 23 ] city / Ed. by M. Crinson. N.Y.; Abingdon. 2005.
(S
28. Halévy D. Essai sur l'accélération de l'histoire. Paris: Arthème Fayard, 1961.
29. Hills H. The Fetishized Past: Post-Industrial Manchester and Interstitial Spaces // Visual Culture in Britain. 2002. Vol. 3. № 2.
(S (S
(S P. 103-117.
fc
CO CO
30. HuyssenA. Diaspora and Nation: Migration into Other Pasts // New German Critique. 2003. № 88. P. 147-164.
31. HuyssenA. Present Pasts: Urban Palimpsests and the Politics of Memoiy.Stanford: Stanford University Press, 2003.177 p.
32. Johnson N.C. The Spectacle of Memory: Ireland's Remembrance of the Great War, 1919 // Journal of Historical Geography. 1999. Vol. 25. №. 1. P. 36-56.
33. KasabovaA. Memory, Memorials and Commemoration // History and Theory. 2008. Vol. 47. P. 331-350.
34. Ladd B. The Ghosts of Berlin: Confronting German History in the Urban Landscape. 2008. Chicago: University of Chicago Press. 282 p.
35. Lavabre M.-C. Historiography and Memory //A Companion to the Philosophy of History and Historiography / Ed. by A. Tucker. Maiden; Oxford; Chichester, Blackwell Publishing, 2009.
36. Lavabre M.-C. Usages et mésusages de la mémoire // Critique Internationale, 2000. Vol. 7. P. 48-57.
37. Les Lieux de mémoire / Ed. by P. Nora. Paris: Gallimard, 1986-1993. Vol. 1-7.
38. Lynch K. The Image of the City. Cambridge: MIT Press, i960.
39. Lynch K. What Time Is This Place? Cambridge: MIT Press. 1976. P. 188-206.
40. Nora P. Between Memory and History: Les Lieux de Mémoire // Representations. 1989. № 26. P. 7-24.
41. Pajaczkowska C. Urban memory/suburban oblivion // Urban memory. History and amnesia in the modern city / Ed. by M. Crinson. N.Y.; Abingdon. 2005. P. 23-33.
42. Relph E. Place and Placelessness. L: Pion Limited, 1976.
43. Rendell J. Art and Architecture: A place between. London: IB Tauris, 2007.
L*
P, 44. Runia E. Presence // History and Theory. 2006. Vol. 45, Issue 1, P. 1-29. A
g 45. Smith J. Rural Place Attachment in Hispano Urban Centers // Geographical Review. 2002. Vol. 92. № 3. P. 432-451.
46. SouthgateB. Postmodernism //ACompanion to the Philosophy of History and Historiography / Ed. by A. Tucker. Maiden; Oxford;
&
PB Chichester, Blackwell Publishing, 2009. P. 540-549.
S
№ 47. THE PITTS WHITEFRIARS CANTERBURY // The Center for Fine Art Research. Birmingham City University [Электронный
¡2 ресурс]. Режим доступа: http://cfar-biad.c0.uk/index.php/researchers/409-janet-h0dgs0n/238-the-pitts-whitefriars-
cantebury (дата обращения: 10.11. 2014)
48. Triangulation // Slavs and Tatars [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.slavsandtatars.com/works.php?id=76
(дата обращения: 10.11. 2014) tg!
< 49. ZimmerZ., Frey W.H. Defining the City // Handbook of Urban Studies / Ed. by R. Paddison. L.: SAGE. 2001. P. 14-35.
S
g
REFERENCES
1. Aleksander D. Smysly social'noj zhizni: kul'tursociologija [The senses of social life], ed. D. Ju. Kurakin. M.: Praksis, 2013.
H 2. Assman Ja. Kul'turnajapamjat'. Pis'mo,pamjat' oproshlom, ipoliticheskaja identichnost'v vysokihkul'turah drevnosti [Cultural Memory: writing, memory on the past and political identity in the ancient high cultures]. Moscow, Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2004.
§ 3. Augé M. Non-Places: Introduction to an Anthropology ofSupermodernity. London, New York Verso, 1995. %
O, 4. Baker C. Locating Culture in Action: Membership Categorization in Texts and Talk in Culture and Text: Discourse and Methodology £5 in Social Research and Cultural Studies. Ed. by A Lee and C. Poynton. London, Routledge, 2000.
2 5. Benjamin W. The Flâneur [Mi, 2] in The Arcades Project. Harvard: Harvard University Press, 1999.
gj 6. Bikbov A T. Metod i aktual'nost' rabot Morisa Hal'bvaksa [Method and Actuality of M. Halbwacks' works] in Social'nye klassy i
morfologija by M. Hal'bvaks, ed. and transi, under supervision by A. T. Bikbov. Moscow, Institut jeksperimental'noj sociologii, H Saint-Petersburg, Aletejja, 2000. S. 463-506;
7. Bishop C. Artificial hells. Participatory Art and the Politics of Spectatorship. London, New York, Verso, 2012.
8. Boldyrev LA. Vremja utopii: Problematicheskie osnovanija i kontekstyjïlosojïi Jernsta Bloha [The era of Utopia: problem basics
S and frames of the Ernst Bloh's philosophy], Moscow, HSE Publishers, 2012.
¡r
9. Busâ A. City of memory in Encyclopedia of urban studies. Ed. by R. Hutchison. Los Angeles, London, New Delhi: Sage, 2010. P. ^ 158-160.
[ 24 ] 10. Carr D. Experience and History: Phenomenological Perspectives on the Historical World. Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 2014. 272 p.
Maiden; Oxford; Chichester, Blackwell Publishing, 2009.
28. Lavabre M.-C. Usages et mésusages de la mémoire in Critique Internationale, 2000. Vol. 7. P. 48-57.
29. Les Lieux de mémoire, Ed. by P. Nora. Paris: Gallimard, 1986-1993. Vol. 1-7.
35. Pajaczkowska C. Urban memory/suburban oblivion in Urban memory. History and amnesia in the modern city, Ed. by M. Crinson.
Ы
h-» On Ul
11. Çelik Z. Colonial/Postcolonial Intersections: Lieux de mémoire in Algierse in Third text. 1999-2000. Vol. 49. P. 63-72. ^
№
12. Connell J., Laishley R., Lipton M., Dasgupta B.MigrationfromRuralAreas: The Evidence from Village Studies. New Delhi: Oxford tg University Press. 1976.
13. Evans G. Heritage city in Encyclopedia of urban studies. Ed. by R. Hutchison. Los Angeles, London, New Delhi: Sage, 2010. P. 351-35414. Faire de l'histoire. Ed. by P. Nora, J. Le Goff. Paris, Gallimard, 1974. Vol. 1-3.
15. Gilloch G., Kilby J. Trauma and memory in the city. From Auster to Austerliz in Urban memory. History and amnesia in the modern city. Ed. by M. Crinson. New York, Abingdon, 2005.
16. Hal'bvaksM. Kollektivnajaiistoricheskajapamjat, [Collective and Historical Memory] in Neprikosnovennyjzapas. 2005. № 2-3. S. 8-25.
17. Halévy D. Essai sur l'accélération de l'histoire. Paris, Arthème Fayard, 1961.
18. Hatton P. Istorija kak iskusstvo pamjati [History as Memory of Art]. Saint-Petersburg, Vladimir Dal', 2004.
19. Hills N. The Fetishized Past: Post-Industrial Manchester and Interstitial Spaces in Visual Culture in Britain. 2002. Vol. 3. № 2. P. 103-117.
20. Huyssen A. Diaspora and Nation: Migration into Other Pasts in New German Critique. 2003. № 88. P. 147-164.
21. Huyssen A. Present Pasts: Urban Palimpsests and the Politics of Memory. Stanford: Stanford University Press, 2003.177 p.
22. Johnson N. C. The Spectacle of Memory: Ireland's Remembrance of the Great War, 1919 in Journal of Historical Geography. 1999. Vol. 25. №. 1. P. 36-56.
23. Kasabova A. Memory, Memorials and Commemoration in History and Theory. 2008. Vol. 47. P. 331-350.
24. Kastijo M. Ponjatie jetiki i morali v uchenii Polja Rikjora [The notion of ethics and moral in Paul Ricoeur's philosophy] in Pol' Rikjor -filosofdialoga, [P. Ricoeur as philosopher of dialog] ed. 1.1. Blauberg. Moscow, IFRAN, 2008. S. 12-23.
25. Kurennoj V.A. Issledovatel'skajai politicheskaja programma kul'turnyh issledovanij [Research and political program of the cultural ^ studies] in Logos (Moscow). 2012. №1. S. 14-79.
26. Ladd B. The Ghosts of Berlin: Confronting German History in the Urban Landscape. Chicago: University of Chicago Press, 2008.
©
27. Lavabre M.-C. Historiography and Memory in A Companion to the Philosophy of History and Historiography, Ed. by A. Tucker. S
H
hH
n
30. Lynch K. The Image of the City. Cambridge: MIT Press, i960. JS,
»
31. Lynch K. What Time Is This Place? Cambridge: MIT Press. 1976. P. 188-206. R,
32. Nora P. Between Memory and History: Les Lieux de Mémoire in Representations. 1989. № 26. P. 7-24. ^
&
33. Nora P. Vsemirnoe torzhestvo pamjati [World triumph of memory] in Neprikosnovennyj zapas: debaty opolitike ikul'ture. 2005. §
№ 2/3. S. 202-208. 5"
s
34. Ozhe M. Formy Zabvenija. Referat [Forms of oblivion: abridged translation] in Otechestvennye zapiski. 2008. № 4. S. 186-195. S
&
New York; Abingdon. 2005. P. 23-33. 36. Relph E. Place and Placelessness. London, Pion Limited, 1976. tn
SS
s
»
37. Rendell J. Art and Architecture: A place between. London: IB Tauris, 2007.
38. Repina L. P. Pamjat' о proshlom v prostranstve kul'tury [Memory of the Past in the Cultural Space] in Dialog so vremenem. 2013. Vyp. 43- g
39. Repina L. P. Social'nye krizisy i kataklizmy v istoricheskoj pamjati: teorija i praktika issledovanij [Social crises and catastrophes
in the historical memory; theory and practice of research] in Trudy Otdelenija istoriko-filologicheskih nauk RAN. 2008-2013. Sr"
Ы
Moscow, Nauka, 2014. S. 206-231. О
40. Runia E. Presence in History and Theory. 2006. Vol. 45, Issue 1, P. 1-29. i^1
it
41. Savel'eva I. M. Chto sluchilos's «Istoriej i teoriej?» [What happened with History and Theory journal]: preprint WP6/2011/03. '
s
Moscow, Hse Publishers, 2011. ^
42. Savel'eva I. M., Poletaev A. B. «Istoricheskaja pamjat'»: к voprosu о granicah ponjatija [Historical Memory: towards the origin of
the term] in Fenomenproshlogo [The Phenomenon of the Past]. Moscow, HSE Publishers, 2005. S. 170-220; J 25 ]
43. Smith J. Rural Place Attachment in Hispano Urban Centers in Geographical Review. 2002. Vol. 92. № 3. P. 432-451.
\0 44- Southgate В. Postmodernism in A Companion to the Philosophy of History and Historiography, Ed. by A. Tucker. Maiden; Oxford;
^ Chichester, Blackwell Publishing, 2009. P. 540-549.
Г4
45. THE PITTS WHITEFRIARS CANTERBURY. The Center for Fine Art Research. Birmingham City University http://cfar-
5r
Ф biad.c0.uk/index.php/researchers/409-janet-h0dgs0n/238-the-pitts-whitefriars-cantebury (10.11. 2014)
czj
** 46. Triangulation. Slavs and Tatars http://www.slavsandtatars.com/works.php?id=76 (data obrashhenija: 10.11. 2014)
47. Vasil'ev A.G. Sovremennye memory studies i transformacija klassicheskogo nasledija [Contemporary memory studies on transformations of the classics as heritage] in Dialogi so vremenem: pamjat' о proshlom v kontekste istorii [Dialogues with the Past: memory of the past in the historical framework] ed by L.P. Repina. Moscow, Krug+, 2008. S. 19-49.
48. Zenkin S. N. Moris HaTbvaks i sovremennye gumanitarnye nauki [M- Halbwacks and contemporary humanities] in HaTbvaks M. Social'nye ramkipamjati transi. S. N. Zenkin. Moscow. Novoe izdatel'stvo, 2007. S. 7-24.
49. ZimmerZ., Frey W.H. Defining the City in Handbook of Urban Studies, Ed. by R. Paddison. London, SAGE. 2001. P. 14-35.
