CC BY
20
ТЕОРИЯ ГУМАНИТАРНОГО ПОЗНАНИЯ
А. Л. Казин
Ценности и смыслы. 2023. № 5 (87). С. 6-14 Values and Meanings. 2023. No.5 (87). P. 6-14 (In Rus) УДК 008
https://doi.org/10.24412/2071-6427-2023-5-6-14
«Голубиная книга» и русское миропонимание
Казин Александр Леонидович
Доктор философских наук, профессор, научный руководитель Российского института истории искусств, профессор кафедры филологии и истории искусств Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения, Россия E-mail: alkazin@yandex.ru https://orcid.org/0000-0003-1740-6448
Аннотация. Статья посвящена одному из выдающихся произведений русской духовной поэзии — «Голубиной книге», впервые записанной в ХVШ столетии, оказавшей существенное влияние на последующую русскую литературную практику, вплоть до ХХ века. Речь в статье идет не столько о прямом воздействии на отдельных авторов, сколько о мировоззренческой сути данного произведения, которую можно определить как народно-поэтическое представление о творении всего сущего Иисусом Христом по любви и состраданию. С помощью ряда конкретных ценностно-смысловых сопоставлений автор стремится показать осуществление этой идеи в персональном творчестве крупнейших русских прозаиков и поэтов — А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого. Особое внимание в этом плане в статье уделено наследию Ф. М. Достоевского и В. С. Соловьева, в частности, образу «матери-сырой земли» и образу «софии-вечной женственности». На основании проведенного рассмотрения автор приходит к выводу о ключевом значении описанного в «Голубиной книге» способа миропонимания для отечественной гуманитарной традиции в целом.
Ключевые слова: русский духовный стих, народное православие, литературная традиция, история, поэтика, преемственность культуры, ключевые образы русской классики.
© Казин А. Л., 2023 6
Для цитирования: Казин А. Л. «Голубиная книга» и русское миропонимание // Ценности и смыслы. 2023. № 5 (87). С. 6-14.
«GOLUBINAYA KNIGA» AND THE RUSSIAN WORLD VIEW Aleksandr L. Kazin
Dr. Sc. (Philosophy), Professor, Honored Worker of Culture of the Russian Federation, Scientific Director of Russian Institute of Art History, Professor of St. Petersburg State University of Film and Television, St. Petersburg, Russia E-mail: alkazin@yandex.ru; https://orcid.org/0000-0003-1740-6448
Abstract. The article is devoted to one of the outstanding works of Russian spiritual poetry — "The Dove Book" (Golubinaya Kniga), first written down in the 18th century, but which had a significant influence on subsequent Russian literary practice, right up to the 20th century. The paper is not so much about the direct impact on individual authors, but about the ideological essence of this work, which can be defined as a folk-poetic idea of the creation of all things by Jesus Christ out of love and compassion. With the help of a number of specific value-semantic comparisons, the author seeks to show the implementation of this idea in the personal works of the largest Russian prose writers and poets — A. S. Pushkin, M. Yu. Lermontov, F. I. Tyutchev, I. S. Turgenev, L. N. Tolstoy. In this regard, the author pays special attention to the legacy of F. M. Dostoevsky and V. S. Solovyov, in particular, to the image of "mother-raw earth"' and the image of "Sophia-eternal femininity". Based on the examination, the author comes to the conclusion about the key significance of the method of understanding the world described in "The Dove Book" for the domestic humanitarian tradition as a whole.
Keywords: Russian spiritual verse, folk Orthodoxy, literary tradition, history, poetics, cultural continuity, key images of Russian classics.
For citation: Kazin A. L. «Golubinaya kniga» and the Russian worldview // Values and Meanings. 2023. No.5(87). P. 6-14. (In Rus).
Есть в русской истории события — в том числе в области культуры — которые определяют судьбы эпох и миропонимание цивилизаций. Относясь к области художественного слова, они оказываются вместе с тем своего рода исповеданием веры, тем более что в России религия и культура, по существу, неразрывны, и в ХVI веке, и в ХХ, и в ХХ1. Даже когда Россия в лице своих прогрессивных деятелей впадает в атеизм, в народном представлении этот атеизм оказывается скорее революционным богоборчеством, чем цивилизованным равнодушием. Попытаемся проследить действие этого закона путем сопоставления «далековатых идей», а именно — народной «Голубиной/глубинной книги», впервые записанной в ХVIII столетии, и профессиональных литературных текстов, относящихся ко второй половине Х!Х — началу ХХ века, то есть,
по существу, к временам модерна. Я имею в виду некоторые романы Ф. М. Достоевского и произведения Вл. С. Соловьева. Вот отрывок из «Голубиной книги»:
У нас белый вольный свет зачался от суда Божия, Солнце красное от лица Божьего, Самого Христа, Царя Небесного; Млад-светел месяц от грудей его, Звезды частые от риз Божиих, Ночи темные от дум Господних, Зори утренни от очей Господних, Ветры буйные от Свята Духа, Дробен дождик от слез Христа, Самого Христа, Царя Небесного. У нас ум-разум самого Христа, Наши помыслы от облац небесныих, У нас мир-народ от Адамия, Кости крепкие от камени, Телеса наши от сырой земли, Кровь-руда наша от черна моря.
Легко сказать, что это самое обыкновенное язычество, так и говорили многие, в том числе строгие представители отечественного православия, особенно так называемого иосифлянского направления, для которых небесный суд оказывался порой выше небесной любви. С другой стороны, эту мысль развивали теоретики западного христианства, для которых само русское православие есть ничто иное, как смесь христианства с язычеством: отсюда известная концепция «двоеверия», фактически отказывающая русскому народу в исповедании христианской веры. Однако дело обстоит иначе.
О чем повествуют вышеприведенные строки «Голубиной книги»? В первую голову, о божественной любви (космический эрос, по-гречески), благодаря которой мир сохраняет свою целостность. Конечно, первичные корни описанного в «Голубиной книге» мироустройства погружены в глубину столетий, сходные образы можно найти и в греческой, и в индоиранской картинах сущего, но в данном случае только «гордый взор
иноплеменный» не заметит в цитированных стихах именно любви Творца к своей твари: он не только творит белый свет и человека, но и плачет о них. О том, что люди (и вместе с ними вся природа) покинули рай, где пребывали вместе с Богом, были наги и не стыдились, и предпочли ему землю греха и страдания, потому что узнали добро и зло. Однако даже в падении Бог не покинул их, ибо дал им Солнце красное от лица Божьего, Зори утренни от очей Господних, Ветры буйные от Свята Духа, Дробен дождик от слез Христа». Иными словами, «Голубиная книга» — это благодатное народно-поэтическое богословие, где земля и небо не противостоят друг другу, как в отчужденной материи, а сливаются друг с другом в Божьем луче, и где даже земные реки берут своё начало в горних высотах [12]. В начале, как известно, Бог сотворил Небо и Землю, а смерти Бог не творит.
Выражаясь научным зыком, в «Голубиной книге» мы имеем один из истоков философии всеединства, которая, по мнению многих исследователей, является центральной идеей русской философии (причем не только идеалистической). Так или иначе, здесь отсутствует принципиальный дуализм, непримиримая вражда (антиномия) земного и небесного, божественного и человеческого, духовного и телесного, которая впоследствии стала едва ли не центральной темой католического вероучения, от блаж. Августина до Фомы Аквинского. На Руси не два града, здесь один Град, хотя и онтологически поврежденный, болеющий и потому вызывающий слезы Христа. По мнению Г. П. Федотова, «в резкой противоположности манихейству русский стих принимает онтологическую божественность природы» [14, с. 118], которую впоследствии назовут софийностью. И залогом этой божественности выступает воплощение Христа, победившего смерть, и успение Богоматери, оказывающейся «честнейшей херувим и славнейшей без сравнения серафим», то есть человеком, в силу божественной любви преодолевшим ветхозаветную пропасть между запредельным верхом и падшим низом творения, причем как раз снизу, со стороны земли. Именно по этой причине русский духовный стих сближает Богоматерь с матерью-сырой землей. По определению Федотова, «в ней он видит то же благое, материнское начало, что и в Богородице, которая имеет свое дольнее отражение в религиозном образе Матери-Земли, несущей в себе вместе с тем древнее начало плодородия» [14, с. 118]. Богородица — мать-сыра земля — оказывается одновременно и самой жизнью, и заступницей этой грешной жизни перед Страшным
судом, «теплой заступницей мира холодного» (М. Ю. Лермонтов).
Указанные различия между исходным восточным (православно-русским) и западным (католическим и впоследствии протестантским) религиозным переживанием бытия стало смысловой основой (матицей или матрицей) их дальнейшего существования. Собственно, уже холодная рациональная латынь во многом обусловила собой юридическое восприятие благовестия Спасителя на Западе. Позднее она дала свои плоды в европейской схоластике, особенно в её номиналистическом (лезвие Оккама) изводе, где общее — в том числе общее между Творцом и творением — трактовалось как словесное именование, а не как реальность. Согласно Д. Локку (XVII век), человек есть «чистая доска», на которой могут быть написаны любые имена. У Декарта сущее — мать-земля с цветами и плодами — оказалось продуктом человеского cogito, а у Канта свелось к грамматической связке в суждении. Дальше всех по этому пути продвинулся Гегель, согласно науке логики которого изложенные в ней мысли суть мысли самого «бога», представшего, на этот раз, в виде диалектического понятия. Ф. Ницше, правда, призывал своих почитателей «быть верными земле», однако земля у него предстала альтернативой и едва ли не врагом Бога, потому что ницшеанский «бог» умер.
Что касается России, то её история и культура в известном смысле вся оказывается «голубиной». Ещё в начале XX века Р.-М. Рильке заметил, что «европейские страны граничат друг с другом, а Россия граничит с Богом» [10, с. 25]. Человек на Руси живет чудом, само его духовно-телесно-природное существование чудесно вопреки всем смертям и напастям1. Даже страстотерпец Аввакум по дороге к будущей казни воспевает дивы природы: «Горы высокие, дебри непроходимые, утес каменный как стена стоит, и поглядеть — заломив голову. В горах тех обретаются змеи великие, в них же обитают гуси и утицы — оперенье дивное; там вороны черные, а галки — серые, иное, чем у русских птиц, имеют оперение. Там и орлы, и соколы, и кречеты, и цыплята индейские, и пеликаны, и лебеди, и иные дикие, многое множество птиц разных. На тех горах гуляют звери дикие: козы, и олени, и зубры, и лоси, и кабаны, волки и бараны дикие...» [1, с. 12]. Этот отрывок вполне мог бы стать частью «Голубиной книги».
Великий русский поэт А. С. Пушкин, по слову Василия Розанова, всю жизнь прожил в божьем саду [11, с. 166-167], хотя касался и темных, и демонических сторон сущего («кривды», по слову авторов «Голубиной
книги») [9]. У его младшего современника Михаила Лермонтова земля предстает сгустком космического света («В небесах торжественно и чудно спит земля в сияньи голубом». То же самое у Тютчева: «Не то, что мните вы, природа — не слепок, не бездушный лик. В ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык»). В тургеневских «Записках охотника» русская природа — такое же действующее лицо, как и помещики, и крестьяне (кстати, корень слова «крестьянин» — крест). В повести Льва Толстого «Казаки» старый воин-казак Ерошка почти сливается с лесами и горами, среди которых он живет, что вызывает восхищение у городского человека дворянина Оленина. Эпопею Льва Толстого «Война и мир» Томас Манн сравнивал с океаном [7], да и сам Толстой без ложной скромности заметил: «это как «Илиада...» [2, с. 294]. Согласно Д. Мережковскому, Толстой — «тайновидец» плоти, тогда как Достоевский — «тайновидец» духа [8, с. 187].
Особо нужно сказать о Федоре Достоевском и о Владимире Соловьеве. При всей своей предельной (иногда даже запредельной) духовности Достоевский входил порой в такие глубины земли-плоти, которых до него не касался почти никто. Как говорит Митя Карамазов в предвидении своей каторги, «я и из-под земли свой гимн петь буду!». Уже в первом большом романе своего «пятикнижия», в «Преступлении и наказании», «святая блудница» Сонечка советует убийце Раскольникову идти и целовать землю во очищение от греха. В «Бесах» хромоножка Лиза прямо говорит, что Богородица «мать-сыра земля есть». Наконец, в катарсическом финале «Братьев Карамазовых» «инок в миру» Алёша бросается на землю, обнимает её и встает после этого мужественным непреклонным борцом.
Развернутую религиозно-философскую концепцию софийности бытия предложил, как известно, Вл. Соловьев. Соловьевская идея Всеединства — и прежде всего его трактовка богочеловеческого процесса в мировой истории — может быть интерпретирована по-разному, но в любом случае она читается как художественно-философский символ присутствия бесконечного в конечном. В русской философии второй половины XIX века Вл. Соловьев явился наиболее последовательным теоретиком (и практиком) символизации духа через многообразие жизни и культуры. «Дух дышит, где хочет» (Ин.3,8) и никто не силах закрыть ему доступ в избранный круг неба и земли. Тогда пришлось бы вычеркнуть из Библии слова Премудрости Божьей, которая говорит о себе: «Господь
имел меня началом пути Своего, прежде созданий своих, искони. Тогда я была при Нём художницею, и была радостию всякий день, веселясь пред лицом Его во всё время» (Притчи. 8, 22-30).
София как отблеск небесного сиянья в земной юдоли — это реальность, доступная философскому и художественному умозрению. Софийность — она же «голубиность» — это «преображение материи чрез воплощение в ней другого, сверхматериального начала» [13, с. 37]. Это красота как фундаментальное качество вселенной — любовное произведение архитектора Неба и Земли. Сотворенная вселенная — это не мертвое чудище, а его любимое дитя. София, которая являлась Соловьеву и его последователям — это «мир в Божьем луче» (по выражению И. А. Ильина [4, с. 477]), это предвестие встречи твари и Творца в прощении любви. В русском космосе Творец мыслит и держит тварь (человека и его бытие), а не наоборот, как в новоевропейском гаШ-философствовании и ego-искусстве. Русская интерпретация образа Софии у Соловьева — «это взгляд на сущее «снизу», с чисто имманентной точки зрения. Здесь акцент падает не на богословскую вертикальную перспективу. Вертикаль остается горизонтальной, при том, что она остается сама собой. Это и есть русская София, русская душа, озаряющая своим присутствием низины мира, живущая в материи, в пространстве» [3, с. 66]. Когда Нина Заречная в чеховской «Чайке» произносит свой знаменитый монолог — «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом,— словом, все жизни <...>души их всех слились в одну. Общая мировая душа — это я.. . я.. . Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь," — драматург Чехов выступает здесь как проницательный символист-софиолог — созерцатель всеединства мира (мировой души) в любящем свете его Создателя. К тому же архетипу нашей духовной жизни принадлежали — со стороны искусства — крупнейшие поэты ХХ века Александр Блок и Андрей Белый, а также, со своим «крестьянским уклоном», Николай Клюев, Сергей Есенин, впоследствии М. Пришвин, Н. Рубцов и многие другие (5). Как писал А. Ф. Лосев — последний классический мыслитель не только в России, но, возможно, и в мире — «кто во что влюблен, тот и превозносит объективность соответствующего предмета своей
любви. Вы влюблены в пустую и черную дыру, называете её «мирозданием», изучаете в своих университетах и идолопоклонствуете перед нею в своих капищах. Вы живете холодным блудом оцепеневшего мирового пространства и изувечиваете себя в построенной вами самими черной тюрьме нигилистического естествознания. А я люблю небушко, голубое-голубое, синее-синее, глубокое-глубокое, родное-родное, ибо и сама мудрость, София, Премудрость Божия голубая-голубая, глубокая-глубокая, родная-родная» [6, с. 530].
Подводя итог, скажем, что «Голубиная книга» во многом явилась гениальным религиозно-поэтическим и мировоззренческим предвосхищением всего последующего развертывания отечественной культуры, вплоть до сегодняшнего дня. Крупнейший германский мыслитель и поэт ХХ века М. Хайдеггер упрекал западную философию в том, что она забыла бытие, причем ещё со времен Платона, разделившего Вселенную на мир идей и мир вещей. «Голубиная книга» вещает нам как раз об обратном — о взаимопретворении идей и вещей, души и тела, порожденных и питаемых Христовой любовью. Русское искусство, как и русское миропонимание, ничего не забыло — оно видит «Звезды частые от риз Божиих и Ночи темные от дум Господних», как их всегда видел и переживал наш народ.
Литература
1. Аввакум. Житие протопопа Аввакума им самим написанное. М.: Augsburg im Worden-Verlag, 2003. 35 с.
2. Горький М. Лев Толстой // Горький М. Полное собрание сочинений: художественные произведения в 25 т. Т. 16. М.: Наука, 1973. С. 260-312.
3. Дугин А. Г. Мартин Хайдеггер: возможности русской философии. М.: Академический Проект, 2013. 500 с.
4. Ильин И. А. Творческая идея нашего будущего // Ильин И. А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 7. М.: Русская книга, 1998. С. 453-487.
5. Казин А. Л. Логос серебряного века // Временник Зубовского института. Вып. 3 (34). 2022. С. 9-30.
6. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М.: Правда, 1990. С. 393-599.
7. Манн Т. Толстой (К столетию со дня рождения) // Манн Т. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 9. М.: Гос. издательство художественной лит., 1960. С. 620-627.
8. Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. М.: Наука, 2000. 588 с.
9. Непомнящий В. С. Поэзия и судьба. Статьи и заметки о Пушкине. М.: Советский писатель, 1983. 367 с.
10. Рильке Р.-М. Как на Руси появилось бесчестие // Рильке Р. М. Избранные сочинения и судьба: авторско-переводческий проект Н. Болдырева: в 5 т. Т. 3. М.: Водолей, 2017. С. 24-29.
11. Розанов В. В. О Пушкинской академии // Розанов В. В. Собрание сочинений. Среди художников. М.: Республика, 1994. С. 166-172.
12. Серегина Н. С. Струны Бояна: к вопросу о программности инструментальной музыки в XII в. // Временник Зубовского института. № 7. 2011. С. 7-18.
13. Соловьёв В. С. Красота в природе // Соловьёв В. С. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 6. СПб.: Обществ. польза, 1906. С. 30-68.
14. Федотов Г. П. Стихи духовные. (Русская народная вера по духовным стихам). М.: Прогресс; Гнозис, 1991. 192 с.
References
• Avvakum. Zhitie protopopa Avvakuma im samim napisannoe [The Life of Archpriest Avvakum written by himself]. Moscow: Augsburg im Worden-Verlag, 2003. 35 c. [In Rus].
• Gor'kij M. Lev Tolstoj [Leo Tolstoy] // Gor'kij M. Polnoe sobranie sochinenij: hudozhestven-nye proizvedeniya v 25 t. [The complete works: works of art in 25 vols.]. T. 16. Moscow: Nauka, 1973. S. 260-312. [In Rus].
• Dugin A. G. Martin Hajdegger: vozmozhnosti russkoj filosofii. [Martin Heidegger: The Possibility of Russian Philosophy]. M.: Akad. Proekt, 2013. 500 s.: il., tabl. [In Rus].
• Il'in I. A. Tvorcheskaya ideya nashego budushchego [The creative idea of our future] // Il'in I. A. Sobranie sochinenij: v 10 t. [Collected works: in 10 vols.]. T. 7. Moscow: Russkaya kniga, 1998. S. 453-487. [In Rus].
• Kazin A. L. Logos serebryanogo veka [The Logos of the silver age] // Vremennik Zubovskogo instituta. Vyp. 3 (34). 2022. S. 9-30. [In Rus].
• Losev A. F. Dialektika mifa [The Dialectic of myth] // Losev A. F. Iz rannih proizvedenij. M.: Pravda, 1990. S. 393-599. [In Rus].
• Mann T. Tolstoj (K stoletiyu so dnya rozhdeniya) [Tolstoy (On the centenary of his birth)] // Mann T. Sobranie sochinenij: v 10 t. [Mann T. Collected works: in 10 vols.]. T. 9. Moscow: Gos. izdatel'stvo hudozhestvennoj lit., 1960. S. 620-627. [In Rus].
• Merezhkovskij D. S. L. Tolstoy and Dostoevsky [L. Tolstoj i Dostoevskij]. Moskow: Nauka, 2000. 588 s. [In Rus].
• Nepomnyashchij V. S. Poeziya i sud'ba. Stat'i i zametki o Pushkine [Poetry and fate. Articles and notes about Pushkin]. Moscow: Sovetskij pisatel', 1983. 367 s. [In Rus].
• Ril'ke R.-M. Kak na Rusi poyavilos' beschestie [How dishonor appeared in Russia] // Ril'ke R.— M. Izbrannye sochineniya i sud'ba: avtorsko-perevodcheskij proekt N. Boldyreva: v 5 t. [Selected works and fate: N. Boldyrev's author-translation project: in 5 vols.]. T. 3. Moscow: Vodolej, 2017. S. 24-29. [In Rus].
• Rozanov V. V. O Pushkinskoj akademii[About the Pushkin Academy] // RozanovV V. Sobranie sochinenij. Sredi hudozhnikov [Collected works. Among the artists]. Moscow: Respublika, 1994. S. 166-172. [In Rus].
• Seregina N. S. Struny Boyana: k voprosu o programmnosti instrumental'noj muzyki v XII v. [Boyan Strings: on the question of the programmability of instrumental music in the XII century] // Vremennik Zubovskogo instituta. № 7. 2011. S. 7-18. [In Rus].
• Solov'yov V. S. Krasota v prirode [Beauty in nature] // Solov'yov V S. Sobranie sochinenij: V 9 t. T. 6. SPb.: Obshchestv. pol'za, 1906. S. 30-68. [In Rus].
• Fedotov G. P. Stihi duhovnye. (Russkaya narodnaya vera po duhovnym stiham) [Spiritual poems. (Russian Folk Faith based on Spiritual Verses)]. Moscow: Progress; Gnozis, 1991. 192 s. [In Rus].
Статья поступила в редакцию 25.08.2023; одобрена после рецензирования
02.09.2023; принята к публикации 04.09.2023.
The article was submitted 25.08 2023; approved after reviewing 02.09.2023; accepted
for publication 04.09.2023.
