CC BY
194
Ф.Н. Козлов
ГОЛОД 1921-1922 ГОДОВ В ЧУВАШСКОМ И МАРИЙСКОМ КРАЯХ В КОНТЕКСТЕ ГОСУДАРСТВЕННОЦЕРКОВНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Аннотация:
Статья посвящена оценке голода 19211922 годов в двух национальных регионах Среднего Поволжья. Вскрываются причины бедствия и его последствия. Отмечается роль государственных и общественных, в том числе религиозных, структур, зарубежных организаций в преодолении катастрофической ситуации. Особое место уделено анализу государственной конфессиональной политики в рассматриваемый период и проведенной под предлогом помощи голодающему населению кампании по изъятию церковных ценностей.
Ключевые слова:
Чувашия, Марий Эл, голод 1921-1922 годов, государственная конфессиональная политика, изъятие церковных ценностей.
F.N. Kozlov
HUNGER OF 1921-1922 AT THE CHUVASH AND MARI EDGES IN THE CONTEXT OF THE STATE AND CHURCH RELATIONS
Abstract:
Article is devoted to an assessment of hunger of 1921-1922 in two national regions of Central Volga Area. The reasons of disaster and its consequence are opened. The role state and public, including religious, structures, the foreign organizations in overcoming of a catastrophic situation is noted. The special place is given to the analysis of the state confessional policy during the considered period and carried out under the pretext of the help to the starving population of campaign with withdrawal of church values.
Key words:
Chuvashiya, Mary El, hunger of 19211922, state confessional policy, withdrawal of church values.
История государственно-церковных отношений в советский период представляет важную проблему, интерес к которой в последние десятилетия все более активизируется в связи с процессом возрастания роли религиозного фактора в жизни общества. В расширяющуюся сферу научных интересов попадают многие вопросы, на которые в прежние годы был одноплановый, идеологически выдержанный подход. При этом с сожалением приходится констатировать, что некоторые из сложных, драматических событий советской эпохи стали в настоящее время своего рода козырной картой, разыгрываемой отдельными националистическими силами. Одной из таких проблем следует назвать голод в РСФСР и СССР. Наиболее ярко голод как разменная монета используется политиками Украины, представляющими события 1932-1933 годов как «голодомор» украинского народа. При этом вне контекста остается аналогично складывавшаяся ситуация во многих других
регионах страны, в том числе и в России. Игнорируется и тот факт, что голод 1932-1933 годов далеко не единственный, пережитый в советский период истории. Следует говорить о трех «великих голодах»: 1921-1922, 19321933 и 1946-1947 годов, каждый из которых по драматизму ничуть не уступал другим. Для Чувашии и Марий Эл, к примеру, страшным как по событиям, так и по последствиям, был голод 1921-1922 годов, но никто из местных политических и общественных деятелей, а уж тем более профессиональных историков не ставит вопроса о «геноциде» чувашского или марийского народа в тот период.
Внимание к событиям начала 1920-х годов приковано не только по причине разыгравшейся человеческой трагедии, но и в связи с обострением в этот период государственно-церковных отношений. Голод, охвативший в 1921-1922 годах многие регионы страны, в том числе Чувашию и Марий Эл, стал своеобразной лакмусовой бумажкой отношений государства и Русской православной церкви (РПЦ). Разразившаяся катастрофа была использована советской властью для проведения под предлогом помощи голодающим кампании по изъятию церковных ценностей. К сожалению, данный вопрос, получивший достаточно широкое освещение на общероссийском уровне, практически не исследован чувашскими и марийскими историками. Между тем изучение проблемы не имеет локализованного, узкорегионального характера: являясь неотъемлемой частью истории России, история Чувашии и Марий Эл неизбежно должна вписываться в контекст изучения еще очень близкого прошлого многонационального Отечества.
Обрушившееся на страну в 1921 г. бедствие не было первым катаклизмом подобного рода, однако оно оказалось одним из самых значительных по масштабам. К кризисной ситуации, спровоцировавшей трагедию, привели различные факторы: климатические, политические и экономические. Находясь в зоне «рискованного земледелия», чувашский и марийский народы сполна ощутили на себе влияние изменчивых погодных условий. К объективным, естественногеографическим причинам добавились субъективные: явления общественнополитического порядка. В.В. Кондрашин отмечает, что первый советский голод стал закономерным итогом разорения страны в результате империалистической и гражданской войн, второе место в иерархии негативных по своим последствиям для сельского хозяйства причин отводится продразверстке, но сами по себе указанные причины не привели бы к столь трагическим последствиям, если бы не стихийное бедствие - засуха [34, с. 318-319].
Согласен с определением погодных условий как «усугубляющего фактора» К.Н. Сануков, отводящий главную роль в «организации» бедствия продразверстке 1920 г., наложившейся на «условия многолетней войны», и кроме того, указавший на специфичный фактор для марийских уездов: имевшие место переходы из одной губернии в другую, а затем и включение уездов в образующуюся автономию [53]. Действительно, как явствует из
письма Марийского отдела Наркомата по делам национальностей РСФСР руководству комиссариата, направленного в ноябре 1920 г., сразу после опубликования Декрета ВЦИК о создании автономии «со стороны Вятской и Нижегородской губерний начались усиленные движения к вывозу из отходящей в Маробласть территории всего, что представляется возможным». Так, Нижегородский губернский исполком распорядился «о вывозе из Козьмодемьянского уезда всего хлебного запаса». Вятским руководством было мобилизовано и направлено в Екатеринбург 50% квалифицированных лесокультурных работников (лесничих) и весь квалифицированный агрономический персонал. Более того, Вятским губпродкомом в 1920 г. была в 1,5 раза по сравнению с предыдущим годом увеличена разверстка на Краснококшай-ский уезд, причем увеличение произведено без учета площади посевов, средней урожайности и пр. [18, с. 7; 27, с. 77, 94].
По мнению В.В. Орлова, массовый голод 1921-1922 годов в Чувашии -катастрофическое последствие засухи 1921 г., продовольственного опустошения деревни в период «военного коммунизма», реализации большевиками антирыночных принципов в аграрной политике и кризиса аграрного сектора экономики [48, с. 347-350]. Другой чувашский исследователь, Е.К. Минеева, одной из главных причин разыгравшейся трагедии помимо засухи и общей разрухи первых лет советской власти называет стремление органов управления только что возникшей Чувашской автономной области в знак благодарности отрапортовать о перевыполнении автономией планов по поставке государству сельскохозяйственной продукции [42, с. 160, 377]. Мы также согласны с тем, что следует оценивать не какую-либо отдельную причину и ее влияние на создание ситуации «голода», сколько всю совокупность климатических, политических и экономических факторов. Руководство Чувашии хотело показать Москве, что область отдает все силы для разрешения продовольственного дефицита в стране, и это несмотря на затяжной кризис, переживаемый самой чувашской деревней. В результате проводимой продовольственной политики у местного крестьянства были изъяты все запасы продовольствия. При этом региональные власти не информировали высшее советское руководство о нарастании напряженности, о катастрофической ситуации. В результате в Москве даже не было четкой картины распространения бедствия, и из Чувашской АО выкачивались значительные объемы сельскохозяйственной продукции даже тогда, когда уже вовсю свирепствовал голод [31, с. 7-21].
Результатом развития событий стал массовый голод в национальных регионах Средней Волги: без продовольствия осталось 80% населения Чувашской и 75% населения Марийской автономных областей [21, с. 1;
67, с. 54]. Обесценилось самое дорогое у человека - жизнь. В документах отмечалось, что матери, не желая видеть страдания детей, «натапливают избы, закрывают трубы и засыпают вечным сном», наблюдались случаи са-
моубийства посредством угара целых семейств [47, с. 111]. Обследованием, проведенным в Чувашии в начале 1922 г. сотрудниками Облпомгола, было выявлено, что «целые семьи и даже деревни лежат больные, опухшие от голода, ожидая последней агонии» [13, д. 34, л. 36]. Корреспондентами констатировалось, что «бедняки умирают сотнями» [41, с. 3]. В некоторых селениях Цивильского и Ибресинского уездов ЧАО трупы умерших от голода «по целым неделям валялись неубранными», т.к. просто некому было их хоронить [55, с. 600]. По словам отчаявшихся крестьян Шибылгинской и Чу-ратчинской волостей Цивильского уезда, в условиях отсутствия практической государственной помощи у них оказался крайне узкий выбор: или перерезать детей, или самим удавиться [19, с. 2]. Население Шиньшинской волости Царевококшайского уезда Марийской АО заявляло членам РКП (б) и РКСМ, что если их не удовлетворят продовольствием, то они будут убивать и съедать коммунистов и комсомольцев. Здесь же были отмечены случаи разрывания могил и употребления в пищу трупов, а матери предлагали хоронить своих живых младенцев [18, с. 63, 66].
Информационные сводки местных чекистов сообщали, что «голод проявляется в ужасающих картинах. Начинается уже весьма редкое в культурной истории человечества явление - людоедство» [11, л. 26; 55, с. 568]. Местная пресса писала о попытках и случаях людоедства в Убеев-ской волости Ядринского уезда, в д. Шихирданах Буинского уезда, с. Ка-тергино Чебоксарского уезда, с. Чуратчиках Цивильского уезда, в д. Мука-най Царевококшайского уезда и др. [18, с. 73, 87; 20, с. 2; 59, с. 2; 60, с. 1]. Конкретные примеры людоедства в поволжских губерниях были засвидетельствованы на страницах газеты «Правда»; зафиксированы в обзорностатистической работе С. Ингулова «Голод в цифрах»; подобные факты попали и на страницы признанного в Советской России «антиобщественным» и выпущенного только в 1928 г. в берлинском издательстве «Петрополис» романа «Циники» писателя-имажиниста А.Б. Мариенгофа [28, с. 4;
39, с. 4; 40, с 76, 79, 82, 86, 92; 51, с. 2; 68, с. 4].
Потребовалось колоссальное напряжение всех ресурсов страны, чтобы преодолеть разразившуюся катастрофу. Два года напряженной работы созданных при ВЦИК специальных органов (Центральной комиссии помощи глодающим, а затем Центральной комиссии по борьбе с последствиями голода) и их региональных подразделений позволили к середине 1923 г. выправить ситуацию. Так, в обзоре ГПУ о политическом и экономическом состоянии СССР за июль - первую половину сентября 1923 г. указывалось, что в Чувашской области «голод можно считать изжитым» [56, с. 139].
Однако в официальном концепте борьба с голодом была завершена уже в 1922 г. «Со сбором нового урожая бывшие голодные районы вышли из полосы голода», «перелом в Поволжье наступил», - констатировал в мае 1922 г. нарком социального обеспечения А.Н. Винокуров [8, с. 1; 30, с. 8].
Столь же одиозными были и утверждения советской исторической науки о быстром преодолении кризиса. В «Кратком курсе истории ВКП (б)» при рассмотрении событий первой половины 1920-х годов само слово «голод» даже не было названо - оно заменялось формулировками «неурожай» и «недород». В результате оформилось целое исследовательское направление, утверждавшее, что «под мудрым руководством партии» уже в 1922 г. «успешно были ликвидированы последствия постигшего страну недорода» [29, с. 237, 248]. Более того, в советских энциклопедических изданиях, резюмировавших итоги научных исследований, подчеркивалась мысль, что «катастрофическая (выделено нами. - Ф.К.) засуха 1921 года благодаря эффективным мерам Советского государства не повлекла за собой обычных тяжелых последствий (выделено нами. - Ф.К.)» [7, с. 32, стб. 83-84]. Аналогичная апологетика роли государства характерна и для ряда современных авторов. Например, по мнению Т.В. Ефериной, выпутаться из крайне сложной ситуации позволили только жесткий государственный контроль, мобилизация средств и система перераспределения ресурсов [24, с. 110].
Конечно, следует признавать значительную роль государства в преодолении кризиса и его трагических последствий. Однако нельзя не обратить внимания и на другую историческую данность. В критических условиях, когда важна была любая помощь, общественные инициативы - даже первоначально санкционированные властью - быстро и жестко пресекались. Так, практически одновременно с правительственной структурой возник «Всероссийский общественный комитет помощи голодающим», объединивший усилия небольшевистских политических сил, представителей научных кругов и творческой интеллигенции (официальный статус ВКПГ был закреплен положением ВЦИК от 21 июля 1921 г. [43]). Однако 27 августа 1921 г. члены комитета были задержаны по обвинению в «широкой подпольной работе к захвату власти в момент неизбежного падения большевиков в результате голода» [30, с. 12]. Оценивая итоги деятельности ВКПГ, следует отметить, что просуществовал он всего несколько недель, однако во многом благодаря усилиям его членов были заложены основы помощи мировой общественности голодающим регионам России, налажены контакты с зарубежными благотворительными организациями.
Советская власть вынуждено допустила участие иностранных организаций в борьбу с голодом 1921-1922 годов. Несмотря на то, что усилия международных организаций спасли от смерти миллионы человек, «благодарностью» за оказанную помощь стала оценка деятельности АРА, МФТЮ и других организаций не иначе как вражеской, контрреволюционной, основанной на вмешательстве во внутренние дела советского государства. Характерным явлением было обвинение сотрудников международных организаций в шпионаже, спекуляции, попытках, используя голод, по дешевке закупать в России предметы антиквариата, произведения искусства, драгоценности и
т.п. Это клише прочно закрепилось в трудах советских и ряда современных историков [31, с. 36-47; 32, с. 18-25; 53].
Первые известия об обрушившемся на страну бедствии вызвали широкое движение помощи голодающим со стороны Русской православной церкви. В августе 1921 г. Патриарх Тихон обратился к российской пастве, к восточным Патриархам*, к Папе Римскому и архиепископу Кентерберийскому с посланиями, в которых призвал провести сбор необходимого продовольствия и денежных средств: «Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос Мой стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества» [1, с. 177]. Поддержала инициативы Патриарха Тихона по сбору добровольных пожертвований в пользу голодающих и многочисленная русская эмиграция. При этом речь шла не столько
о сборе средств, сколько о распределении, поскольку в эмиграции сложилось устойчивое мнение, что большевики собранные средства используют не для спасения голодающих, а для своих агитационно-пропагандистских целей, для разжигания мировой революции [61]. Сбор денег в помощь голодающим в храмах и среди отдельных групп верующих начался и по всей России. Под эгидой Церкви на местах создавались уполномоченные общественные органы [9, л. 9, 39, 46; 23, с. 18; 54; 55, с. 477, 483]. Осуществлялась вся эта деятельность на тонкой грани дозволенного, под постоянной угрозой неминуемых репрессий.
Лишь 8 декабря 1921 г. ВЦИК официально разрешил, наконец, религиозным организациям собирать средства в помощь голодающим, но для этого необходимо было появление специальных регламентирующих инструкций и положений. Последовала очередная продолжительная задержка по времени. Соответствующий документ был утвержден только 1 февраля 1922 г. [4, с. 8-10]. В начале февраля была утверждена и «Инструкция, устанавливающая порядок сбора пожертвований, их направления и форм отчетности» [4, с. 12-14]. Разрешив Церкви сбор пожертвований, власть поставила этот процесс под жесткий контроль со стороны ЦК Помгола и органов Рабочекрестьянской инспекции в центре и губернских комиссий на местах [35]. Причинами столь длительной волокиты, по мнению Н.Н. Покровского, была боязнь дать хоть какое-то легальное поле действия небольшевистским общественным силам, а также продолжавшиеся споры вождей о наилучших методах искоренения религиозности и церковности в преимущественно крестьянской стране. Речь шла о выборе между однопланово-репрессивным по-
* Восточные Патриархи - четыре православных патриарха (Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский), управляющие греко-восточной церковью. Первенствующее положение принадлежит патриарху
Константинопольскому.
давлением чекистско-военными методами и допущением определенных компромиссов с лояльными советской власти церковными иерархами [3, с. 9].
Внутри партийного руководства страны не затихала борьба мнений о допустимости использования в складывающихся экстремальных условиях помощи религиозных организаций. Видные партийные деятели А.И. Рыков, Л.Б. Каменев и М.И. Калинин выступали против принятия «решительных» мер в отношении духовенства, на чем настаивали Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев, Н.И. Бухарин и др. В итоге возобладала позиция Л.Д. Троцкого и его сторонников на использование бедствия как очередного акта наступления на Церковь. Несмотря на весь трагизм ситуации, борьба с голодом партийными лидерами была разыграна как карта для укрепления дисциплины в собственных рядах, усиления влияния партии на местах и активизации антирелигиозной кампании.
Более того, продовольственную катастрофу в стране Л.Д. Троцкий сотоварищи предполагали использовать для разрешения усиливающихся финансово-экономических трудностей режима. В декабре 1921 г. он выступил с сообщением о тяжелом экономическом положении страны на совещании части делегатов IX Всероссийского съезда Советов у председателя ВЦИК М.И. Калинина. Лев Давидович обратил внимание делегатов на острую нехватку средств на оборонные нужды, катастрофически малые размеры золотого запаса и прямо дал установку на необходимость изъятия церковных ценностей [35; 62, с. 80]. Отметим, что в речи Л.Д. Троцкого оказание помощи голодающим даже не было названо среди приоритетов предстоящей работы. Главный идеолог «перманентной революции» изначально указал на совсем иные цели и задачи предстоящей кампании. Поэтому нет ничего удивительного в том, что параллельно с переговорами с Патриархом Тихоном о добровольном пожертвовании Церковью части храмовой утвари на нужды голодающих большевики вели выработку основных положений кампании по насильственному изъятию церковных ценностей.
Ко времени появления декрета ВЦИК от 16 (23) февраля 1922 г. о насильственном изъятии церковных ценностей партия уже накопила изрядный опыт не только по части общих конфискаций, но и по части «оптимизации» имущества религиозных организаций. Законодательная база этой деятельности была заложена с первых же шагов советской власти. Одновременно с ликвидацией церковно-монастырского землевладения прошла и экспроприация недвижимого монастырского имущества. Предварительно определив, что «все бывшие церковно-приходские дома независимо от того, на чьи средства (государственные, частных лиц, церковные и т.п.) они выстроены, являются национализированными» [44], государство упростило себе задачу изъятия монастырских и церковных зданий. Стоит отметить, что в 19181919 годах под закрытие в основном попали монастыри и церкви при больницах и других общественных учреждениях. Конфискация недвижимого
имущества сопровождалась благовидными предлогами и основывалась на «ходатайствах» и «решениях» населения.
27 декабря 1921 г. появился декрет ВЦИК «О ценностях, находящихся в церквах и монастырях». В нем говорилось о судьбе «колоссальных ценностей, находящихся в церквах и монастырях, как историко-художественного, так и чисто материального значения». Все ценное имущество было распределено по трем категориям: «имущество, имеющее историко-
художественное значение» (подлежало исключительному ведению Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата просвещения РСФСР), «имущество материальной ценности» (должно было выделяться в Государственное хранилище ценностей РСФСР) и «имущество обиходного характера» (оставалось в церквах и монастырях) [46]. Тем самым была создана предварительная законодательная база для изъятия ценностей.
16 февраля 1922 г. был принят ВЦИК, а 23 февраля опубликован в «Известиях» Декрет об изъятии церковных ценностей на нужды голодающих, в соответствии с которым местным Советам надлежало в месячный срок изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, «драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа» [45]. Тем самым центр тяжести был окончательно перенесен на насильственное изъятие властью церковных ценностей. Партийные «эксперты» даже подсчитали, что, по самым неполным данным, в распоряжении только православных церквей находилось столько ценностей, что церковное богатство должно было составить в переводе на серебро 525 тыс. пудов, ценностями церквей можно было загрузить поезд длиной в 7 верст и в результате их реализации можно было прокормить до нового урожая несколько десятков миллионов человек и обсеменить поля озимого клина в неурожайных губерниях [22, с. 8; 35]. Не зря Л.Д. Троцкий в письме В.И. Ленину утверждал, что будет «в этом смысле добыча крупнейшая» [52, л. 1].
По разработанному сценарию акции показательное изъятие сначала должно было пройти в Москве. Затем, основываясь на «положительном опыте» столицы, должны были провести изъятие регионы: «Если в Москве пройдет хорошо, то в провинции вопрос решится сам собой». Особое значение придавалось Москве не только как столице страны, но и как городу «сорока сороков» церквей. Однако уже 12 марта Л.Д. Троцкий писал В.И. Ленину, что работа в Москве даже не налажена, «комиссия за время моего пребывания вне Москвы ни разу не собиралась», «из церквей не изъято фактически почти ничего» [52, л. 1]. Организовать показательное изъятие в столице с первой попытки не получилось, «кавалерийская атака» сорвалась из-за «мягкости» членов комиссии («тройки»). В результате 16 марта на заседании Политбюро было принято постановление, что «дело организации изъ-
ятия церковных ценностей еще не подготовлено и требует отсрочки», а 19 марта шифрограммой ЦК РКП (б) губкомам, обкомам и облбюро было предложено «приостановить проведение изъятий» [3, с. 129, 139].
Выработке единой линии проведения конфискаций способствовало проведение 30 марта секретного совещания секретарей губернских парткомов и председателей губисполкомов, прибывших на XI съезд РКП (б). Совещание по изъятию церковных ценностей было намечено В.И. Лениным еще 12 марта: в срочной телеграмме В.М. Молотову «вождь мирового пролетариата» потребовал немедленной отправки от имени ЦК «шифрованной телеграммы всем губкомам о том, чтобы делегаты на партийный съезд привезли с собой возможно более подробные данные и материалы об имеющихся в церквях и монастырях ценностях» [37, с. 206]. Аналогичное требование в регионы ушло и по линии НКВД [10, л. 25]. Тем самым центральные власти получили с мест необходимые сведения о потенциале задуманной кампании, а перед местными органами управления были четко обозначены цели и задачи предстоящей акции.
То, как происходила реализация указаний высших органов управления страны, хорошо иллюстрирует ситуация в Чувашии. Издание декрета об изъятии церковных ценностей на нужды голодающих стало официальной отправной точкой для организации соответствующей работы в автономии, но само изъятие началось с почти полуторамесячной задержкой. Отчасти это объясняется провалом первого этапа кампании в Москве, отчасти - действиями местного руководства, не бросившегося организовывать сломя голову показательное изъятие. Довольно значительного временного отрезка относительного затишья местным властям хватило на детальную подготовку и проведение масштабной агитационной кампании. Местная пресса пестрела многочисленными пропагандистскими публикациями, выражавшими уверенность, что «верующие отнесутся к указанному средству - изъятию ценностей из храмов - с должным вниманием и серьезностью» [2, с. 1]. Собственно изъятие в автономии прошло в два этапа: сначала - в культовых учреждениях столицы автономии и уездных центров, затем - в церквах в сельской местности. Не получив четких директив о «церковных ценностях, не имеющих существенного значения для самого культа», местные органы управления были относительно свободны в установлении границ изъятия. Так, решением КИЦЦ Чувашской АО от 13 апреля 1922 г. изъятию из храмов подлежали практически все металлические предметы богослужения - оставлялось только по одному предмету, а изъятые вещи частично шли в спецфонд Гохрана, частью ими заменялись более ценные предметы других церквей [12, л. 18; 13, д. 171, л. 3; 14, л. 3-6]. На проведение акции понадобилось немногим более трех месяцев. В июле 1922 г. Комиссия по изъятию церковных ценностей в Чувашской АО самоликвидировалась [15, л. 229].
По официальным данным, в Чувашской АО из храмов было изъято изделий из золота и серебра и драгоценностей общим весом 82 пуда 3 фунта 48 золотников 32 доли, а также 2 фунта 90 золотников медных денег,
1 жемчуг в 25 золотников [13, д. 63, л. 250, д. 175, л. 11]; в Марийской АО - 24 пуда 34 фунта 23 золотника 29 долей [6, с. 77, 78].
Оценивая итоги кампании по изъятию церковных ценностей в целом, следует констатировать, что провозглашенной целью была организации помощи населению голодающих регионов страны, однако помимо указанной причины за благородной и привлекательной вывеской укрывались чисто практические посылы, акция стала очередным этапом наступления на Церковь.
Государству удалось внести раскол в ряды духовенства, обеспечить поддержку своим действиям даже со стороны некоторых иерархов Русской Православной церкви и в течение нескольких последующих лет иметь своего рода «карманную» Православную церковь в лице Высшего церковного управления (обновленческого) [4, с. 188, 417; 57, с. 55]. В определенной мере способствовал этому и кризис, в котором уже длительное время пребывала Церковь. За оболочкой внешней благопристойности и незыблемости укрывались свои «революционные ветры» в головах части духовенства: как рядовые священники, так и некоторые епископы проявляли недовольство политикой Святейшего Синода и системой в целом [5; 65; 66]. В немалой степени сказалось и охлаждение к ценностям православной веры: если в интеллигентской среде и ранее проявлялись антиклерикальные настроения, то с конца XIX в. они проникают и в широкие народные массы.
В первые годы советской власти в среде духовенства оформились различные группировки, призывавшие к «революции в Церкви» и к «всестороннему обновлению» («Живая церковь», «Союз церковного возрождения», «Союз общин древлеапостольской церкви», «Свободная народная церковь», «Пуританская партия революционного духовенства и мирян») [50, с. 189;
58, с. 70; 63, с. 398]. Привлекая лояльное духовенство к агитации за изъятие церковных ценностей для борьбы с голодом, советские и партийные органы углубляли имевшийся раскол, провоцируя обновленцев на все более решительные действия. С санкции советских органов управления борцы за «новую Церковь» в мае 1922 г. самочинно взяли высшую церковную власть в свои руки [4, с. 417; 25, с. 96; 57, с. 55].
Для установления контроля на местах Высшим церковным управлением (обновленческим) в епархии были направлены особые уполномоченные. В Чувашии противостояние «староцерковников» (сторонников Патриарха Тихона) и «живоцерковников» (обновленцев) осложнилось национальными противоречиями, стремлением части чувашского духовенства, поддержанным и рядом представителей местной интеллигенции, к созданию национальной религиозной организации. В отличие от «тихоновцев» обновленцы
благосклонно отнеслись к идее создания самостоятельной чувашской структуры с епископом-чувашом во главе [33, с. 50-59].
Большевикам удалось, используя сопротивление духовенства и прихожан, путем репрессий (расстрелов, ссылок, тюремного заключения) «изъять» из общественной жизни часть наиболее активного «религиозного элемента». Показательные процессы прошли и в Чувашском и Марийском крае [16, л. 237, 252; 17, с. 1; 18, с. 119; 26, с. 1; 36, с. 2; 64, с. 1-2]. Всего же по официальным данным, представленным советской прессой и чаще всего используемым в исследовательских работах, при изъятии церковных ценностей в стране произошло 1 414 кровавых эксцессов, в которых погибли
2 691 священник, 1 692 монаха и 3 447 монахинь [38, с. 210]. Вместе с тем следует обратить внимание на мнение доктора исторических наук, специалиста по отечественной истории XX в. Н.Н. Покровского, который, комментируя данные современной науки по этому вопросу, отметил, что «из одной работы по истории РПЦ в другую переходит свидетельство активного участника событий "живоцерковного" протопресвитера В. Красницкого о том, что в ходе изъятия в 1922 г. в стране произошло 1 414 кровавых инцидента. Часто (хотя не всегда точно) приводятся сведения бежавшего из России священника Михаила Польского о том, что в 1922 г. общее число жертв, погибших при столкновениях и расстрелянных по суду, было 2 691 человек белого духовенства, 1 962* монашествующих, 3 447 монахинь и послушниц; всего 8 100 жертв», однако «документы Политбюро и Лубянки пока не дают возможности определить цифровые характеристики ни числа столкновений между верующими и властями, ни количества убитых и раненых в этих столкновениях, ни числа репрессированных» [3, с. 78].
Проведенная «оптимизация» культового имущества ослабила материальную базу лавр, монастырей и приходских церквей, многие из которых лишились даже необходимых для отправления церемоний предметов. Вместе с тем цели, ради которых проводилась кампания по изъятию церковных ценностей, были достигнуты лишь частично. Так, сопоставление реально обеспеченных финансовых возможностей с прогнозно ожидавшимися результатами показывает провальность акции. По ожиданиям партийных лидеров, финансовые показатели изъятия должны были «обеспечить фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)» [49, с. 191]. Однако даже дополнительные конфискации, проведенные без особой огласки в 1923 г., не позволили реально приблизиться к тем суммам, о которых думали и говорили идеологи и вдохновители кампании (большинство современных исследователей сходится во мнении, что общая оценка экспроприированного церков-
* Данная цифра у Н.Н. Покровского расходится с вышеприведенными сведениями А.Л. Литвина.
ного имущества без учета стоимости 964 «антикварных вещей» составила всего 4 650 810 золотых руб. [3, с. 79]).
Полученный в ходе проведения кампании опыт - как позитивный, так и негативный - был в последующем использован властью для корректировки отдельных направлений своей конфессиональной политики.
Литература
1. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 / сост. М.Е. Губонин. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 1994.
2. Альтюк [псевдоним]. К вопросу об использовании церковных ценностей на помощь голодающим // Чувашский край. 1922. 14 марта.
3. Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922-1925 гг.: в 2 кн. Кн. 1. / подгот. Н.Н. Покровский, С.Г. Петров. М.: РОССПЭН, Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997.
4. Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922-1925 гг. : в 2 кн. Кн. 2. / подгот. Н.Н. Покровский, С.Г. Петров. М.: РОССПЭН, Новосибирск : Сибирский хронограф, 1998.
5. Бабкин М. А. Русская Православная Церковь в начале ХХ века и ее отношение к свержению монархии в России: автореф. дис. ... докт. ист. наук:
07.00.02. М., 2007.
6. Бажин В. В. Храм Святителя Николая Чудотворца // Христианское просвещение и русская культура: Материалы VIII науч.-богослов. конф. Йошкар-Ола, 2005.
7. Большая советская энциклопедия. Т. 7. Вариолоид - Вибратор. М.: Гос. науч. изд-во «Большая советская энциклопедия», 1972.
8. Винокуров А. Н. Перелом в Поволжье наступил // Правда. 1922. 10 мая.
9. Государственный архив Новгородской области. Ф. Р-121. Оп. 2. Д. 15.
10. Государственный архив Республики Марий Эл. Ф. Р-111. Оп. 1. Д. 205.
11. Государственный архив современной истории Чувашской Республики. Ф. П-1. Оп. 3. Д. 22.
12. Государственный исторический архив Чувашской Республики (далее - ГИА ЧР). Ф. Р-7. Оп. 1. Д. 155.
13. ГИА ЧР. Ф. Р-125. Оп. 2.
14. ГИА ЧР. Ф. Р-300. Оп. 1. Д. 19.
15. ГИА ЧР. Ф. Р-611. Оп. 1. Д. 4.
16. ГИА ЧР. Ф. Р-2669. Оп. 3. Д. 4560.
17. Г. К. [псевдоним]. Верующий эсер Галахов // Чувашский край. 1922. 16 мая.
18. Голод в Марийской области в 1921-1922 году (сборник материалов о голоде). Краснококшайск: Издание Марийской областной комиссии помощи голодающим, 1922.
19. Голод в Шибулгинской и Чуратчинской волостях // Чувашский край. 1922. 12 марта.
20. Голод и борьба с ним // Чувашский край. 1922. 22 марта.
21. Голодная статистика // Чувашский край. 1922. 12 мая.
22. Горев М. Церковные богатства и голод в России. - М. : Гос. изд-во, 1922.
23. Доброновская А.П. Религиозная жизнь населения Приенисейского региона на переломе эпох (1905-1929 гг.): автореф. дис. ... канд. ист. наук:
07.00.02. Красноярск, 2007.
24. Еферина Т.В. Социальные проблемы крестьянства и модели социальной поддержки населения (вторая половина XIX - конец XX вв.). Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2003.
25. Зыбковец В.Ф. Национализация монастырских имуществ в Советской России (1917-1921 гг.). - М. : Наука, 1975.
26. И. К. [псевдоним]. Маски сняты // Чувашский край. 1922. 19 мая.
27. Из истории образования Марийской автономной области: сб. док-тов. - Йошкар-Ола: ГА РМЭ, 2000.
28. Ингулов С. Голод в цифрах. М.: Гос. изд-во, 1922.
29. История ВКП (б). Краткий курс. М.: Изд-во ЦК ВКП (б) «Правда», 1938.
30. Итоги борьбы с голодом в 1921-1922 гг. : сб. статей и отчетов. М. : Издание ЦК Помгол ВЦИК, 1922.
31. Козлов Ф. Н. Голод 1921-1922 годов и изъятие церковных ценностей в Чувашии. Чебоксары: Новое время, 2011.
32. Козлов Ф. Н. Голод 1921-1922 гг. в Чувашии и помощь иностранных организаций // Центр и периферия. 2011. №3.
33. Козлов Ф.Н. «Прошу принять на регистрацию. Из истории церковного раскола в Чувашии // Исторический архив. 2008. №6.
34. Кондрашин В. В. Голод 1932-1933 годов: трагедия российской деревни. М.: РОССПЭН, 2008.
35. Кривова Н. А. Власть и церковь в 1922-1925 гг. : Политбюро и
ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства // Библиотека Якова Кротова: [Электронный ресурс]. иР1:
http://www.krotov.info/history/20/krivova/kriv01.html (дата обращения: 01.10.2008)
36. Лаш-н [псевдоним]. На суде // Чувашский край. 1922. 16 мая.
37. Ленин В.И. Телефонограмма В.М. Молотову // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1965. Т. 54.
38. Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. 1918-1922 гг. Казань : Татарское газетно-журнальное изд-во, 1995.
39. Людоедство // Правда. 1922. 24 января.
40. Мариенгоф А.Б. Циники. М.: Современник, 1990.
41. Мезенский Н. Нужно развернуть шире // Известия Всетатарского ЦИК. 1922. 11 января.
42. Минеева Е.К. Становление Марийской, Мордовской и Чувашской АССР как национально-территориальных автономий (1920-1930-е годы). Чебоксары: Изд-во Чувашского университета, 2009.
43. О Всероссийском комитете помощи голодающим : Положение ВЦИК от 21 июля 1921 г. // Декреты Советской власти. Т. XVII. Июль 1921 г. М.: РОССПЭН, 2006.
44. О земле : Декрет II Всероссийского съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов от 28 октября 1917 г. // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства, издаваемое Народным комиссариатом юстиции (далее - СУ РСФСР). 1917. №1. Ст. 3.
45. О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих : Декрет ВЦИК от 23 января 1922 г. // СУ РСФСР. 1922. № 19. Ст. 217.
46. О ценностях, находящихся в церквях и монастырях : Декрет ВЦИК от 27 декабря 1921 г. // СУ РСФСР. 1922. №19. Ст. 215.
47. Орлов В.В. Голод 1920-х годов в Чувашии: причины и последствия // Отечественная история. 2008. №1.
48. Орлов В.В. Этнополитические и социально-экономические аспекты развития Чувашии в 20-е годы XX века. М.: Изд-во РГАЗУ, 2009.
49. Письмо В.И. Ленина Л.Д. Троцкому для членов Политбюро ЦК РКП (б) от 19 марта 1922 г. / публ. подготовлена Ю. Ахапкиным, И. Китаевым, В. Степановым // Известия ЦК КПСС. 1990. №4.
50. Плаксин Р. Ю. Тихоновщина и ее крах. 2-е изд., перераб. и доп. Л.: Лениздат, 1987.
51. Робин Н. Людоеды // Правда. 1922. 28 января.
52. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф-2. Оп. 2. Д. 1168.
53. Сануков К. Н. Голод 1921-1922 годов в Марийской автономной области и американская помощь // Полемика: [Электронный ресурс]. иР1: http://www.irex.ru/press/pub/polemika/06/san/ (дата обращения: 19.03.2011).
54. Семина М.В. Кампания по изъятию церковных ценностей в Рязанской губернии (1922 г.) // Седмица.ш: [Электронный ресурс]. иР1:
http://www.sedmitza.ru/text/818101.html (дата обращения: 19.03.2011).
55. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы : в 4 т. / под ред. А. Береловича, В. Данилова. Т. 1. 19181922 гг. М.: РОССПЭН, 2000.
56. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы : в 4 т. / под ред. А. Береловича, В. Данилова. - Т. 2. 19231929 гг. М.: РОССПЭН, 2000.
57. Титлинов Б.В. Новая церковь. Пг. М.: Б.и., 1923.
58. Трифонов И.Я. Раскол в русской православной церкви (1922-1925 гг.) // Вопросы истории. 1972. №5.
59. Ужасы голода // Чувашский край. 1922. 5 марта.
60. Ужасы голода в Ибресинском уезде // Чувашский край. 1922. 14 марта.
61. Урядова А.В. Русская Православная церковь в Советской России в
первой половине 1920-х гг. глазами эмигрантов // Российское объединение исследователей религии: [Электронный ресурс]. иР1:
http://www.rusoir.ru/print/04/23/ (дата обращения: 19.03.2011).
62. Хайрутдинов Р.Р. В церквях и монастырях по возможности ничего не оставлять. (Кампания по изъятию церковных ценностей в Татарстане в 1922 г.) // Эхо веков. 2006. №2.
63. Цыпин В., протоиерей. История Русской православной церкви. Синодальный период. Новейший период / В. Цыпин. М. : Изд-во Учебного комитета Русской православной церкви, 2004.
64. «Черные помощники голода» // Чувашский край. 1922. 16 мая; 19 мая.
65. Шеррер Ю.В поисках «христианского социализма» в России // Вопросы философии. 2000. №12.
66. Шкаровский М.В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб.: Нестор, 1999.
67. Янтемир М.Н. Марийская автономная область: очерк (с приложением административной карты области). Йошкар-Ола: Стринг, 2006.
68. Яр-в [псевдоним]. Людоеды // Правда. 1922. 27 января.
