CC BY
117
П. ФОРССТЕДТ*
Финляндия
ГОЛГОФА ИННОКЕНТИЯ ВОЛОДИНА (РОМАН А. И. СОЛЖЕНИЦЫНА «В КРУГЕ ПЕРВОМ»)
Из всего творчества Солженицына роман «В круге первом» пользуется, пожалуй, наибольшей популярностью. Об этом свидетельствует его экранизация, постановка на сцене театра на Таганке и даже недавняя оперная постановка во Франции. В чем заключается такой большой интерес к данному произведению?
Одной из причин, безусловно, является захватывающий читателя уже с первых страниц сюжет детективного романа.
Советский Союз хочет получить сверхсекретные технологические детали производства атомной бомбы, которые американский агент должен на днях передать в Нью-Йорке советскому агенту Георгию Ковалю.
Советский дипломат Иннокентий Володин звонит в посольство США, чтобы предупредить противника о предстоящем шпионском акте. Другими словами, он совершает что-то немыслимое для советского человека, тяжко криминальное с точки зрения общества и чреватое огромным риском для самого себя. Поступок Иннокентия Володина в окончательном варианте романа (с атомным сюжетом) является таким необычным, что он, наверняка, разделил бы людей на две группы, даже если мы провели бы опрос и сегодня. Кто он — предатель родины или человек, сознательно идущий на жертву ради «други своя», стремящийся своим противоречащим всякой здравой логике поступком спасти мир от катастрофы, возможно, от третьей мировой войны?
Литературовед В. И. Редькин в статье «Система нравственных ценностей в творчестве
А. И. Солженицына» в сборнике, выпущенном к 80-летию писателя, пишет:
* Форсстедт П., 2005
641
Современный читатель, получивший новый исторический опыт силового давления не только на Ирак или Палестину, но и на Сербию и новую некоммунистическую и разоружившуюся Россию, вряд ли поддастся обаянию всечеловеческих утопических мечтаний Иннокентия. <...> Звонок Володина в американское посольство был безрассудным шагом. <...> Все-таки это предательство родины (1998, С. 76).
Оправдано ли такое суждение?
Сюжетный узел романа, связанный с Иннокентием Володиным, совершенно реален, как и почти все в романе.
Этот дипломат Володин, — объяснял сам автор, — звонит в американское посольство о том, что через три дня в Нью-Йорке будет украдена атомная бомба, секрет атомной бомбы, и называет человека, который возьмет этот секрет. А американское посольство никак это не использует, не способно воспринять даже этой информации. Так на самом деле было, это истинная история, а секрет был украден благополучно, а дипломат погиб. Но поскольку я был на этой шарашке, где обрабатывалась эта лента. я и знаю эту историю1.
В данной статье я хочу все же рассмотреть не политический контекст поступка, а саму личность героя, или, скорее, его становление с точки зрения христианской антропологии. В последней версии романа писатель изменил сюжет (формула препарата заменена секретом атомной бомбы) и значительно углубил внутренний облик своего персонажа, т. е. дал нам более детальное представление о происходящих в нем изменениях. Эти изменения, которые можно назвать раскаянием по поводу той беззаботной и лживой жизни,
которую Иннокентий вел до сих пор, осознанием истории своей семьи и через нее пониманием истории России, описаны, в основном, в двух новых главах, добавленных в окончательную редакцию романа: главе 44 «На просторе» и главе 61 «Тверской дядя».
В главе «На просторе» Иннокентий, уехав за город побродить и подумать, встречает впервые лицом к лицу свою изуродованную, простенькую родину:
Так это — Россия? Вот это и есть — Россия?2
1 Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Т. 2. Ярославль, 1995-1997. С. 537.
2 Солженицын А. Собрание сочинений. Т. 2. Вермонт; Париж: YMKA-Press, 1978—1991. С. 336. Далее ссылки на это издание с указанием тома и страницы.
642
Характерно, что классический образ России как раздольного поля смыкается здесь у Солженицына со смертью, кладбищем и воспоминанием Иннокентия о матери. Образ «России-кладбища» получает в этой главе свое развитие, когда Иннокентий и Клара доходят до деревни, в которой видят запустение, грязь, бедность, людей-инвалидов, разрушенную церковь, дохлого цыпленка в руках у старухи, груды сломанной техники под лозунгом «Вперед, к победе коммунизма!», огромную колонну машин с военными. Кладбище и сама деревня стоят на просторе, и он как-то уравновешивает и смягчает ощущение смерти и разрухи, недаром однажды писатель употребляет это слово с прописной буквы.
Сами плащи на землю бросились, само как-то селось — лицом к Простору (1, 339).
Введение данного образа помогает автору донести до читателя мысль, что все в конце концов и в судьбе
отдельного человека, и в судьбе российской деревне, и на земле совершается перед лицом и в присутствии этого Простора. Лицом к Простору Иннокентий признается Кларе, может, впервые так ясно формулируя и для себе:
Когда, Кларонька, все ложь — очень утомляешься рано. Очень рано, вдвое быстрей (1, 339).
И позже, в конце прогулки совсем по-гамлетовски:
Жизнь — распалась (1, 348).
Он рисует на земле круги: маленькие круги отечеств разных стран должны входить в один большой круг человечества.
Нич-чего подобного! Тут заборы предрассудков. Тут даже — колючая проволока с пулеметами. Тут ни телом, ни сердцем почти нельзя прорваться. И выходит, что никакого человечества — нет. А только отечества, отечества, и разные у всех... (1, 348)
Здесь получает еще одно символическое значение название романа и круг как образ возможного единства, всечеловеческого братства.
Интересно, что от книг и дневников матери Иннокентий стремится к России живой, некнижной и находит ее в деревне Рождество больной и изувеченной. Символом России становится кладбище; от книжного изучения истории он стремится узнать живую историю своей семьи, своего рода,
643
проверяя тем самым и додумывая прочитанное. Все эти этапы — отрезки одной и той же выводящей из «лабиринта» «нити». На каждом из этих этапов пути Иннокентий узнает что-то новое и о себе и тем самым меняется.
Распавшаяся «связь времен» постепенно начинает восстанавливаться. Благодаря долго откладываемой
поездке к дяде Авениру и разговорам с ним Иннокентий понял многие причинно-следственные связи, ощутил
«кладбищенски-убогое» состояние России
закономерным звеном исторического процесса, в котором разгул зла имел и имеет своих конкретных исполнителей. Рядом с убогостью дядиной жизни он осознал свое благополучие как постыдное. Самым же важным для Иннокентия было то, что представление об отце как о герое рассыпалось вместе с ложной картиной недавней русской истории. После рассказа дяди об отце образ последнего стал неотъемлемой частью другого образа — разнузданной толпы, заполнившей Таврический и задушившей не только первый русский свободный парламент, но и саму идею свободы, и путем беспощадного террора установившей в истории систему власти, истреблявшую лучших из своих сограждан. Так отец из героя превращается в самого отвратительного насильника как над матерью, так и вместе с подобными ему над всей Россией. Иннокентий через отца чувствует себя причастным и виновным в подлости, его душа жаждет очищения. Это и есть то важное, что он стремился узнать о себе. Принимая на себя вину отца, Иннокентий (кстати, в переводе с лат. innocens — «невинный») делает последний шаг на пути познания себя, внутренней готовности к раскаянию и жертве. Сложившиеся позже обстоятельства дают лишь возможность герою произведения проявить то, к чему он уже внутренне готов.
Первая глава, задающая всему роману напряженный темп действия, очень сценична. Она начинается с последних минут перед принятием Иннокентием решения о звонке в посольство. Иннокентий узнал, что на днях в Нью-Йорке, в магазине радиодеталей, будет осуществляться передача секретных материалов по производству атомной бомбы. Нужно действовать прямо сейчас или отойти в сторону.
Медлительности, задумчивости Иннокентия противопоставлено «торопливое снование улицы», упорное движение пешеходов и дворников, сгребающих только что выпавший
644
снег. Он стоит, прислонясь к ребру оконного уступа3 в своем кабинете — высокий, узкий, не в мундире госсоветника, а «в костюме скользящей ткани», и высвистывает «что-то тонкое, долгое» (1,13).
Нервные пальцы молодого человека быстро и бессмысленно перелистывали журнал, а внутри — страшок то поднимался и горячил, то опускался, и становилось холодновато... Уж лучше б он не узнал. Не знал. Не узнал. Волнение расходилось сильней и сильней (1, 14).
Он не зажигает света.
Уже здесь, на первых двух страницах есть так много перекличек с пастернаковским «Гамлетом», непреднамеренных для автора, но явных для внимательного читателя, что, пожалуй, это стихотворение глубже всего передает состояние Иннокентия перед выбором, обрекающим его на жертву своим положением, благополучением и, может быть, жизнью.
Пастернак
Гул затих.
Я вышел на подмостки, Прислонясь к дверному косяку, Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку, На меня направлен сумрак ночи Тысячью биноклей на оси, Если только можешь, Авва Отче, Чашу эту мимо пронеси.
Солженицын [За окном] снование улицы.
Володин, прислонясь к ребру оконного уступа, <... > высвистывает что-то тонкое, долгое. [Темнеет.] Замирающий декабрьский день. Волнение расходилось сильней и сильней. <.> Внутри — страшок то поднимался и горячил, то опускался, становилось холодновато. <.>
Невозможно было выдержать. Совершенно не с кем посоветоваться.
Я один. Все тонет в фарисействе.
Эти мотивы одиночества, фальши и лжи, окружающей героя, голгофского пути будут дальше развиты и получат сюжетное подтверждение, здесь же они только намечены.
Внезапно решается Иннокентий действовать, и в эти минуты пропадает вся его нерешительность. Он, как атакующая
О мотиве окна см.: Белопольская Е. В. Роман А. И. Солженицына «В круге первом»: Опыт интерпретации / Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1997.
645
торпеда, идет навстречу новому зданию-линкору Большой Лубянки.
Опасно, не опасно — другого решения быть не может (1, 15).
Писатель начинает роман с неповиновения, восстания одного человека против огромной, страшной в своей даже количественной силе системы тоталитарного государства. Здесь определяется основной конфликт романа: личность — советская тоталитарная система. Выдвигается на первый план главная идея произведения о возможности в любых условиях противостоять насилию и несправедливости. Отстаивается право человека на свободу выбора.
Совершая роковой выбор, Иннокентий осуществляет свою судьбу, предпосылки которой находятся и в его характере, и в его представлениях о мире, и в историческом опыте его родителей, заново осмысливаемом им.
В каком-то смысле Иннокентий не просто выбирает определенное решение внешней проблемы, его выбор гораздо глубже и фундаментальней: сознательно идя на жертву, он выбирает себя, свое уникальное, неповторимое и истинное Я.
Становясь собой, он оправдывает и спасает прежде всего себя самого. «Внутреннее движение личности не оставляет времени на эксперименты мысли. Наступит, наконец, минута, когда более и речи не может быть о выборе. за человека выбрала сама жизнь, и он потерял себя самого, свое Я», — пишет о таком выборе С. Кьеркегор, сделавший проблему выбора одной из ключевых в своей философии, затрагивающей основные проблемы человеческого существования и получившей такое влияние в нашем веке. Поэтому этот рубеж выбора так значителен, и именно поэтому он композиционно начинает и замыкает роман. Выбор, осуществляемый Иннокентием, выступает в произведении как камертон, с которым созвучны или не созвучны те шаги, которые делают Нержин, Герасимович, Потапов, Руська, Клара, а также поступки Яконова, Рубина или Сологдина. Каждый из этих героев, конечно, делает свой выбор, выбирает решение своей судьбы, и в каждом случае писатель показывает нам тот главный поступок, событие или цепь событий, определивших направление конкретной жизни. В каком-то смысле здесь ученый Солженицын применяет к человеческой жизни математические понятия. В данном случае уместно, наверное, сравнение с вектором, задающим
646
направление движения. В жизни человека, по мысли Солженицына, могут быть такие точки, где может круто меняться все направление жизни, и вектор такому движению человек задает сам. Писатель верит, что для каждого возможно в любой точке своей жизни
измениться, и на этом основана его вера в человека, способного осознавать свои ошибки, заблуждения, ложь и подниматься из любого падения. Путь этот, конечно, не прост и требует от человека напряжения всех его душевных и духовных сил и часто жертвы.
На Голгофе, как мы помним, было три креста.
Жертва Иннокентия Володина не может быть сравнима с крестными муками и жертвою Христа, последняя единична и уникальна. Но в жизни каждого человека есть свой крест, свои выборы и своя Голгофа. Это путь покаяния, внутреннего изменения и роста, возможный в любой ситуации, отверзший двери рая благочестивому разбойнику, или же путь той предельной замкнутости в себе и слепоты, как у разбойника неблагочестивого.
В истории Иннокентия Володина можно видеть связь с евангельским текстом. Эта этика отдельного поступка, когда данный шаг становится решающим, определяет всю жизнь человека и приобретает символическое значение, возвышаясь до той степени жертвенности, когда человек отдает жизнь «за други своя»4.
Если за этим и стоит детерминизм писателя, то это детерминизм в христианском, новозаветном смысле, так как в нем предусматривается активная роль действующего субъекта. Такая двойственность, то есть, с одной стороны, предопределенность, внутренняя неизбежность а, с другой — возможность свободы воли индивидуума, свободы его выбора, приводит к синтезу этих двух принципов как воплощению воли божественной и создает, по-нашему
4 Солженицын и в публицистике говорит о смысле
анонимного жертвенного героизма. Последний раз он писал
об этом в заметке-письме «Презрение к подвигу» (Независимая газета. 1998. 13 янв.) Эта заметка — ответ на
статью в НГ о бессмысленности кенгирского мятежа. Писатель возражает: «Однако именно несколько таких за короткое время «бессмысленных мятежей» сотрясли и развалили в 1954 — 1955 всю систему политических лагерей ГУЛага. Так же «бессмысленно» восстали тамбовские мужики (даже шли «брать Тамбов» с топорами и вилами), и в 1921 их подавили, но они своими телами прикончили «военный коммунизм». Так же «бессмысленно» молодой китаец, на глазах всего мира стал под танк на площади Тяньаньмынь».
647
мнению, основу концепции философской антропологии А. Солженицына.
Евангелие поясняет в личности то, что называется духом человека, этот дух, вопреки душевным переживаниям и телесным невзгодам, и есть та самая сила, которая в конечном счете способна теснить зло, одухотворение всего состава человека есть вместе с тем его подготовка к торжеству вечной жизни. Таким образом, в творчестве Солженицына, в том числе в образе Иннокентия Володина, воплощается дух благой вести в более полной мере, чем в подавляющем большинстве произведений современной литературы.
