CC BY
53
ГОГОЛЬ И Э. ПО: ДИАЛОГ НА УРОВНЕ МЕТАТЕКСТА
© Левина Г.Л.*
Дальневосточный государственный технический университет им. В.В. Куйбышева, г. Владивосток
Данная статья посвящена выявлению глубинных связей творчества американского и русского писателей, принадлежавших одной эпохе. Посредством семиотического анализа автор пытается выявить единую схему, определяющую механизм развития сюжета двух произведений, обозначить общий семиотический код, характерный для художественного сознания первой трети XIX в.
Гоголь Н.В. и По Э. родились в один год. Писатели визионерского типа, создающие материю своих произведений, апеллируя к архаическим образам матричного человеческого сознания, к глубинным архетипиче-ским структурам человеческой психики, - они представляют, на наш взгляд, интересное и продуктивное поле для исследования в плане выявления общего семиотического кода их произведений, обнаружения единого глубинного сюжета, отвечающего духу времени. Попытаемся сравнить два текста, которые, на наш взгляд, при внешней разнородности, обнаруживают некоторые общие проявления внутреннего сюжетного механизма.
Гоголь Н. «Старосветские помещики» По Э. «Чёрт на колокольне» (текст приводится в переводе В. Рогова, курсив наш)
«Старосветские помещики» (т.е. Старый Свет - Г. Л.) /./ городок стар, как всё на земле, и существует с сотворения мира [5, С. 103].
Я очень люблю скромную жизнь тех уединённых владетелей отдалённых деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими я иногда люблю сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединенной жизни, где ни одно желание не перелетает за частокол /.../ жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют \.\ [2, С. 7]. Решительно всем известно, что прекраснейшим местом в мире является - или, увы, являлся -голландский городок Школькофремен. Но ввиду того, что он расположен на большом расстоянии от больших дорог, в захолустной местности, быть может, лишь весьма немногим из моих читателей довелось в нём побывать [5, С. 103].
Он, напротив, расспрашивая вас, показывал большое любопытство и участие к обстоятельствам вашей собственной жизни, удачам и неудачам, которыми обыкновенно интересуются все добрые старики, хотя оно несколько похоже на любопытство ребёнка, который в то время, когда говорит с вами, рассматривает печатку ваших часов [2, С. 10]. У самой парадной двери, в обитых кожей креслах с высокой спинкой и такими же изогнутыми ножками, как у столов, сидит сам хозяин дома. Это весьма пухлый старичок с большими круглыми глазами и огромным двойным подбородком. Одет он так же, как и дети, — и я могу об этом более не говорить. /.../ Как и у мальчиков, у него есть часы, но он их носит в кармане [5, С. 106].
♦ Доцент кафедры Английской филологии, кандидат культурологии, доцент
Гоголь Н. «Старосветские помещики» По Э. «Чёрт на колокольне» (текст приводится в переводе В. Рогова, курсив наш)
Комнаты домика, в котором жили наши старички, были маленькие, низенькие, какие обычно встречаются у старосветских людей. В каждой комнате была огромная печь. Занимавшая почти третью часть её. Комнатки эти были ужасно теплы, потому что и Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна очень любили теплоту. Топки их все были проведены в сени, всегда почти до самого потолка наполненные соломою, которою обыкновенно употребляют в Малороссии вместо дров. Треск этой горящей соломы и освещение делают сени чрезвычайно приятными в зимний вечер /.../ [2, С. 10]. «Школько» - читай - «горький» - горячий, «фремен» - непр. - вм. «кремень»; видимо, идиом. для «молния». Такое происхождение этого названия, по правде говоря, поддерживается также некоторыми следами электрического флюида, ещё замечаемыми на острие шпиля ратуши. /.../ Все здания так схожи между собой, что никак невозможно отличить одно от другого. /.../ Выстроены они из огнеупорных кирпичиков - красных с чёрными концами, так что стены похожи на большие шахматные доски [5, С. 105]. /.../ Камины большие и глубокие, со стоячками самого фантастического вида [5, С. 105].
Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящичками и сунду-чочками. Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными, висело по стенам. Множество клубков с разноцветной шерстью, лоскутков старинных платьев, шитых за полстолетие, были укладены по углам в сундучках и между сундучками. Пульхерия Ивановна была большая хозяйка и собирала всё, хотя иногда сама не знала, на что оно потом употребится /.../ [2, С. 11]. Полки над каминами высокие и чёрные, и на них имеются не только изображения часов и кочанов, но и настоящие часы, которые помещаются на самой середине полок; часы необычайно громко тикают; по концам полок, в качестве пристяжных, стоят цветочные горшки; ив каждом горшке по капустному кочану. Между горшками и часами стоят толстопузые фарфоровые человечки; в животе у каждого из них большое круглое отверстие, в котором виден часовой циферблат [5, С. 105].
Под яблонею вечно был разложен огонь, и никогда почти не снимался с железного треножника котёл или медный таз с вареньем, желе, пастилою, деланными на меду, на сахаре и не помню ещё на чём [2, С. 11]. Над вечно горящим огнём — громадный котёл, полный кислой капусты и свинины, за которым всегда наблюдает хозяйка дома [5, С. 105].
Я до сих пор не могу позабыть двух старичков прошедшего века, которых, увы! теперь уже нет, но душа моя полна ещё до сих пор жалости, и чувства мои странно сжимаются, когда воображу себе, что приеду со временем опять на их прежнее, ныне опустелое жилище и увижу кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик, - и ничего более. Грустно! Мне заранее грустно! [2, С. 8]. Вот я и описал счастливый уголок Школькоф-ремен. Какая жалость, что столь прекрасная картина должна была перемениться на обратную [5, С. 107].
Скоро приехал, неизвестно откуда, какой-то дальний родственник, наследник имения, служивший прежде поручиком, не помню, в каком полку, страшный реформатор [2, С. 30]. Давно уж мудрейшие обитатели его повторяли: «Из-за холмов добра не жди» - и в этих словах оказалось нечто пророческое. Два дня назад, когда до полудня оставалось пять минут, на вершине холмов с восточной стороны появился предмет весьма необычного вида. /.../ Когда до полудня оставалось всего три минуты, любопытный предмет на горизонте оказался миниатюрным молодым человеком чужеземного вида [5, С. 107-108].
В повести Гоголя «Старосветские помещики» поворотным пунктом развития сюжета является появление серой кошечки, обласканной, не-
смотря на предупреждение Афанасия Ивановича, Пульхерией Ивановной. В тексте новеллы По таким моментом можно считать упоминание о холмах, окружающих долину: «Городок расположен в долине, имеющей форму правильного круга /.../ и со всех сторон его обступают пологие холмы, перейти которые ещё никто не отважился. При этом они ссылаются на вполне здравую причину: они не верят, что по ту сторону холмов хоть что-нибудь есть» [5, С. 104]. В отличие от героев повести Гоголя, герои новеллы По, кажется, не нарушают запрета, не имеют контактов с тем, что лежит за пределами их ойкумены. Очевидно, что, по справедливому замечанию, Э.Ф. Осиповой, появление чёрта взрывает привычный обывательский уклад, кладёт конец филистерскому подходу к жизни: «В каком бы обличье ни являлся дьявол на страницах его рассказов, он выступает антагонистом персонажей, воплощающих глупость и самодовольство, и расправляется с ними - иногда изящно, иногда довольно жестоко, в зависимости от того, в каком ключе написана новелла» [4, С. 135]. Эту же мысль проводит и М.В. Афанасьева [1, С. 146]. И, тем не менее, произведение гениального писателя, по нашим наблюдениям, всё же содержит свой текстовый код, отвечающий культурной парадигме эпохи. Гротескность, пародийность рассказов просто транспонирует в другую тональность острый драматизм исторической ситуации, который переживало общество и который подчёркивает с таким проникновенным лиризмом Гоголь.
В повести «Старосветские помещики» появление серенькой кошечки, проводника смерти в этот идиллический мир, предопределено темой Страшного суда, звучащей в мотиве вырубки дубов, а ассоциативно - в мотиве стука топора (на языке символов, положенный на корень дерева топор выражает идею Страшного суда): «Пульхерия Ивановна не могла не заметить страшного опустошения в лесу и потери тех дубов, которые она ещё в детстве знала столетними» [2, С. 14].
Напомним, что в новелле По перед каждым домиком жителей городка Школькофремен установлены песочные часы, символ уходящего времени. Мотив конца света усиливается к финалу, и его апофеозом является танец смерти, выражением которого являются неистовые движения неизвестного молодого франта под какофонию музыкальных инструментов. На метафизическом уровне насильственное вовлечение в этот безумный танец людей означает их смерть [6, С. 810-811], и в финале рассказа, по сути, представлена картина ада; образы клубов дыма от трубок обитателей городка, образы беснующихся свиней и кошек (нечистых животных), а также оживления неживого (часов) и их (часов) «непотребного» поведения -всё это разворачивает перед глазами читателей картину преисподней. Между тем, Э.Ф. Осипова о финале повести пишет так: «Здесь смешно всё, и каждая деталь оригинальна. Верёвка в зубах чёрта, бесконечный
бой часов, поверженный смотритель, визг скрипки, в котором, уж конечно, невозможно узнать мелодии ирландских народных песен, одну из которых положил на музыку Бетховен, а вторую использовал Томас Мур в «Ирландских мелодиях». /./ В этом рассказе действительно нет скрытого смысла, на который указывал бы некий шифр, тайнопись, код. Его юмор хорош сам по себе, а пародирование отсылает нас к известным литературным образцам» [4, С. 141-142].
Не оспаривая мнения авторитетного исследователя, тем не менее, мы хотели бы обратить внимания на некоторые художественные детали, которые, на наш взгляд, дают основание для обнаружения скрытого кода в тексте новеллы американского писателя. В этой связи показательно название города, вариант этимологии которого считает нужным привести автор: «школько» - горячий, и «фремен» - молния. Не вызывает сомнений значимость для стиля Э. По таких игровых приёмов в толковании значения слов, но, будучи ограниченными рамками статьи, эту особенность здесь мы можем только констатировать. Жители городка Школькофремен изначально живут в местности, обожжённой огнём. Эпицентр города -острие шпиля ратуши - до сих пор имеет следы «электрического флюида». Мебель, сделанная из дерева, «похожего на чёрное», чёрные полки над каминами, здания из огнеупорных кирпичей - это тоже детали, косвенно указывающие на полыхавший когда-то здесь пожар. В свете всего вышесказанного новую интерпретацию может получить и принцип расположения города, находящегося, по сути, в системе концентрических кругов (мы бы заметили, напоминающих кратер вулкана), начиная с холмов, окаймляющих город. Осипова Э.Ф. подчёркивает уподобление формы города часам [4, С. 141]. Принимая во внимание это очевидное наблюдение исследователя, ссылающегося здесь и на работу Дж. Вебера, мы бы, тем не менее, предложили в качестве семиотического кода текста новеллы считать знаки, формирующие мотив огня и указанные нами выше. Исходя из этого, и образ холмов/гор, окаймляющих город, получает качественно иную интерпретацию. Известно, что в мифологии, в частности древнеславянской, гора равна земляной бездне; «разверзаясь, бездна вздымается горой» [3, С. 260]. В свете предложенной концепции знаменательна и зигзагообразная трещина в новелле «Падение дома Ашеров», проходящая от крыши до основания, тот самый «электрический флюид», след которого остался и на городской ратуше в древнем городке Школь-кофремен. Таким образом, вместо магической охранительной функции, которую обычно выполняет круг, в свете предложенной концепции, холмы, расположенные концентрическими кругами, можно толковать и как образ преисподней (место, в котором вполне закономерно появление чёрта) и как символическое погружение в воды смерти [6, С. 136]. Таким образом, сакральное место города - ратуша, отмеченная ударом молнии,
знаком Страшного суда [6, С. 341], - представляется нам тем семантическим фокусом, который проецирует спектр значений на все художественные составляющие текста и определяет семиотическое русло сюжета новеллы. Имея амбивалентное значение в целом, в данном произведении огонь явно имеет аспект адского пламени, в дыму и жару которого гибнет город, обречённый на гибель с тех незапамятных времён, как с неба на него обрушились разряды молний. Весь город - воплощённое ожидание дня Страшного суда. Напомним, что часы, главный атрибут города, выражают прежде всего мысль о смерти и неотвратимо приближающемся смертном часе [6, С. 980]. В финале новеллы всё оказывается в непроницаемых клубах дыма, во власти инфернальных сил, а сама местность предстаёт адом. Хочется обратить внимание на тот факт, что появление чёрта, поругание местной святыни - колокольни - и появление клубов адского пламени, наконец, никак не мотивировано фабулой, - но в целом вся статичная картина описания жизни обывателей городка воспринимается как раз как ожидание чего-то неизбежного. Это, на наш взгляд, и является следствием действия внутреннего механизма сюжета, его семиотического кода, проводимого через мотив огня. Тема войны, как квантификация темы огня, имеет принципиальное значение и в повести Гоголя: шутливая угроза Афанасия Ивановича уйти на войну всегда вызывает неподдельный ужас у Пульхерии Ивановны.
Проведённое исследование, думается, даёт основание сделать вывод, что образ огня, охвативший город как внутри (в новелле Э. По), так и снаружи (в повести Н. Гоголя), уничтожающий цитадель мира - город, -формирует в сознании картину мира, объятого адским пламенем.
Список литературы:
1. Афанасьева, М. В. О. Вилье де Лиль-Адан и Э. По// Х Виноградов-ские чтения. Текст и контекст: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты. - Т. II. - Фольклор и литература: восприятие, анализ и интерпретация художественного текста. Московский городской педагогический ун-т, филологический факультет: Материалы Международной научной конференции 15-17 ноября 2007 года. - М., 2007. - С. 143146.
2. Гоголь, Н. В. Собр. Соч. в 6-ти тт. / Под ред. С. И. Машинского, А. Л. Слонимского, Н. Л. Степанова. Т. 2. - М. : «Миргогрод». - Гос. изд-во худож. л-ры, 1959. - 352 с.
3. Литературные архетипы и универсалии / Под ред. Е. М. Мелетин-ского. - М. : Рос. рос. гуманит. ун-т, 2001. - 433 с.
4. Осипова, Э. Ф. Загадки Эдгара По: исследования и комментарии. -СПб. : Филологический факультет СпбГУ, 2004. - 171 с.
5. По Эдгар Аллан. Собр. Соч. в 4-х тт. Т.2. Проза. Перев. с англ. / Сост. С. И. Бэлзы; Оф. Ю. Бажанова. - М. : Пресса. 1993. - 320 с.
6. Энциклопедический словарь символов / Авт.-сост. Н. А. Истомина. - М. : ООО «Издательство АСТ» ; ООО «Издательство Астрель», 2003. -1056 с.
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЛИТЕРАТУРЫ И МУЗЫКИ В «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ» Л.Н. ТОЛСТОГО (ОПЫТ ИНТЕРМЕДИАЛЬНОГО АНАЛИЗА)
© Тюлегенова Д.Г/
Астраханский государственный университет, г. Астрахань
Статья посвящена исследованию взаимодействия литературы и музыки в «Крейцеровой сонате» Толстого. Интермедиальный анализ устанавливает музыкально-литературные отношения через описание музыкальных произведений, их оценки в восприятии героя и уподобление повести сонатной форме.
Стремление к взаимодействию разных видов искусств стало характерным явлением Х1Х-ХХ вв. В художественном сознании Толстого идея синтеза искусств созрела к моменту возникновения замысла повести «Крейцерова соната» и в ходе работы над ней.
Замысел повести «Крейцерова соната» складывался под влиянием рассказа артиста В.Н. Андреева-Бурлака и слушания сонаты Л. ван Бетховена в марте 1888 г.
По словам Софьи Андреевны, жены писателя, Толстой хотел объединить живопись, литературу, музыку и слово, звучащее со сцены. «Помню я, как Лев Николаевич говорил, что надо написать для Андреева-Бурлака рассказ от первого лица и чтобы кто-нибудь играл в то же время «Крейцерову сонату», а Репин чтоб написал картину, содержание которой соответствовало бы рассказу. «Впечатление было бы потрясающее от этого соединения трех искусств (выделено мной. -Д.Т.)», - говорил Лев Николаевич» [13, С. 69].
Как известно, название повести «Крейцерова соната» возникло не сразу. «Однажды граф Толстой обратился ко мне с вопросом: какое из ансамблевых произведений для скрипки и фортепиано является, по моему мнению, самым значительным (выделено мной. - Д.Т.). Я тотчас ответил: думаю, что соната Бетховена, ор. 47, так называемая «Крейцеро-
♦ Кафедра Русской литературы XIX в.
