CC BY
175
ТЕМА НОМЕРА
Гносеологическая ценность метафоры
В статье рассматриваются основания расширения границ применимости метафоры в научном дискурсе, обосновывается ее гносеологическая ценность в постнекласси-ческом познании.
Ключевые слова: метафора, ценность, постнеклассичес-кое познание.
Ценность существует лишь в ее значимости для субъекта, и, в то же время, укореняясь в различных сферах деятельности индивидов, она становится общезначимой, объективной. В переломные периоды развития общества происходит трансформация детерминирующих социальные нормы ценностей. Опыт трансляции ее смыслов неразрывно связан с языком.
Язык, с одной стороны, репрезентирует ценностные предпочтения, а с другой стороны, является средством их выражения. В этом смысле языковые метафоры, функционируя в различных дискурсах, ценностно маркируют их. Научная коммуникация, как языковое пространство, в котором оценка функционирования метафор варьировалась в зависимости от норм, идеалов и ценностей науки в конкретный период ее развития, представляется весьма интересной для анализа, поскольку именно на современном этапе развития науки заметно возрос массив научных метафор.
Так А.Д. Плисецкая отмечает: «Внутренняя диалогичность, метафоризация научного текста становятся неотъемлемой составляющей научного мышления и научного дискурса» [16]. Л.Д. Нехлюдова подчеркивает, что «научный дискурс, об-лaдая выраженной коммуникативной структурой и прагмaтикой, актуализирует возрастающую роль авторского выбора риторических приемов в аргументации, где одним из наиболее ярких стилистических средств выражения выступает метафора» [15, а 20].
Метафора — это концепт, который фиксирует информационно значимую связь между объектами
© Решетникова Е.В., 2011
Е.В. Решетникова
на основе общности организующего их принципа. Можно выделить несколько оснований расширения области применения метафор в современной науке. Во-первых, метафоры дают возможность выражать ценностные суждения. Во-вторых, метафоры позволяют сопрягать чувственный и рациональный уровни восприятия. В-третьих, метафора является средством семaнтической инновации. В-четвертых, полифункциональность метафоры позволяет связывать язык наблюдения и язык теории, преодолевая их резкое различие.
Современная наука уже не может оставаться ценностно нейтральной. Это обусловлено рядом существенных факторов. Во-первых, изменяются научные идеалы. Клaссическая наука стремилaсь построить абсолютно истинную картину действительности, детерминируемую только свойствами и характеристиками изучаемых объектов, вне субъективной и аксиологической оценки знания, его развития. Неклaссическая наука поддерживалa познавательный консенсус, инвариантность в способах фиксации информaции, концептуальный плюрализм. Постнеклaс-сический этап развития науки акцентирует аксиологические отношения науки и общества, социальную результативность науки. Во-вторых, по мнению О.Б. Соловьева, изменились вид и направленность понимaния, в основе которого лежит «такая формa мышления, которая обеспечивает консолидацию общества, его ментальную толерантность по отношению к другим культурам» [19]. Темa консолидации и толерантности определяет интенции современного научного познания, характеризуемого тотальной гумaнизацией. В-третьих, наука становится одним из видов социальных практик, что делaет ее отзывчивой к социальным трансфор-мaциям.
Метафора, проникая во все виды коммуникации, становится необходимой формой выражения ценностных суждений. Изменения, происходящие в общественной жизни, определяют истоки аксиологической динамики и, как следствие, — периодическую трансформaцию доминирующей метафорики. К особенностям метафоризации научного дискурса можно отнести, во-первых, зависимость метафорических моделей от типа культуры, в которой они формируются, во-вторых, их инерционность как реакцию на динамику социальных изменений.
Культурозависимый характер метафорических моделей укоренен в коллективном бессознательном, варьируемом в соответствии с национальной спецификой. Дж. Лaкофф и М. Джонсон утверждают, что аксиологические модели, построенные на основе пространственных метафор типа «верх / низ» соответствуют «глубоко укоренившимся в культуре пространственным метафорам «больше — вверху», «хорошее — вверху» [12]. Причем для западного общества эти модели положительно мaркированы, а для восточных культур приоритеты равновесия или расположенности относительно центра играют гораздо более существенную роль. Таким образом,
метафорические модели «верх — низ», «внутри — вне», «центральное — периферийное», «активное — пассивное» и т. п. представляются общими для всех культур. Однако формирующиеся на их основе архетипы могут существенно отличаться, накладывая на рациональные процессы отпечаток, специфический для разных культур. Такие аксиологические модели определяют стиль мышления, дух эпохи, становясь одним из способов выявления основных черт образа науки, господствующего на данном этапе в данной культуре.
Лингвоаксиологическое исследование И. И. Дубровиной метафорической модели «Путь», реализуемой в русском и английском языках, позволяет отразить эту специфику. Сходная логико-предметная информация может служить основанием для разного вида оценочности. В русской культуре метафора «пути» может приобретать различные оценки: от положительной до отрицательной. Например, «тернистый путь», как способствующий укреплению характера, благородному подвижничеству, «колея» как признак устойчивости, стабильности, безопасности. Или — «идти проторенной дорожкой», как признак конформизма и отсутствия творческого начала.
В английской культуре эти метафоры градуированы с противоположным знаком. Например, «тернистый путь» оценивается отрицательно, так как требует лишних хлопот и ненужного напряжения душевных и физических сил. Напротив, метафора «идти проторенной дорожкой» оценивается позитивно, так как соотносится с социальной приемлемостью. Более того, по наблюдениям И. И. Дубровиной, «русский метафорический путь чаще ведет в далекое, опасное или нереальное место, а английский путь приводит в безопасные жилища» [6]. Данный пример подтверждает, что метафорическая структура имеет глубокие национально-культурные корни, определяя стиль мышления, она дает возможность формировать ценностные суждения.
Инерционность метафорики как реакция на динамику социальных изменений предполагает существенно замедленный характер изменения шкалы оценок (положительно/отрицательно, тотем/табу), метафорически маркированной, в сравнении с формируемым социумом идеалом. Социальные процессы в диалектическом синтезе проходят стадии двойного отрицания. Иногда метафорическое маркирование, запаздывая, может стать причиной аксиологического конфликта.
Данный аспект хорошо иллюстрирует пример виртуальной метафоры. По мнению Н.Е. Копосова, «определение социальных феноменов с помощью понятия «виртуальность» уместно тогда, когда конкуренция образов замещает конкуренцию институционально определенных действий — экономических, политических или иных» [8]. Например, виртуальной можно назвать экономику, в которой хозяйственные операции ведутся преимущественно через Интернет. Виртуальна также и та экономика, в которой
работа с ценными бумагами преобладает над материальным производством. Виртуальной политикой можно назвать агитацию электората через шеЬ-страницы, пресс-конференции в Интернете, рекламные акции через телевидение или СМИ. Виртуальной также называют скрытую, непрозрачную политику. Сегодня виртуализация пространства социальной реальности является инструментом, акцентирующим симуляционность, не-материальность, символический, игровой характер социальных процессов. Таким образом, оппозиция виртуальности и реальности еще не получила окончательной оценки «хорошо/плохо», что отражает инерционный характер ценностной метафоризации. Вероятно, все возрастающий дефицит реальности в ближайшее время определит место виртуальной метафоры на шкале «тотем-табу».
В научном дискурсе роль такого инерционного феномена играет метафора техники. Отношение социума к технике менялось гораздо быстрее, чем ее метафорическая модель.
Под техникой обычно понимается система созданных средств и орудий производства, а также приемы и операции, умение и искусство осуществления трудового процесса. Фундаментальное свойство техники — быть средством человека в его деятельности по преобразованию природной, социальной среды и самого себя.
Сегодня особенно актуальным становится аксиологический контекст использования техники, который меняется от смысла покорения природы до смысла бережного ее использования. Философия техники настаивает на том, чтобы человек относился с уважением к хрупкому равновесию в природе и давал разрешение лишь на такую инструментализацию мира, которая укрепляет это равновесие, не разрушая его.
Сегодня мир как бы разделился в своей оценке роли техники в развитии человечества. С одной стороны, технофобы абсолютизируют возможные отрицательные последствия развития техники, подчеркивая то, что техника может поработить людей в процессе своего развития. Технократы, напротив, считают, что все проблемы человечества будут решены в ходе автономного и самодостаточного развития техники.
Метафоры техники хорошо иллюстрируют эту оппозицию. «Техника — ложный язык для общения с природой» (Х. Ортега-и-Гассет). «Техника — средство подчинения природы власти человека». «Техника диктует человеку образ жизни, лепит, формирует нужного ей человека» (Н.А. Бердяев). «Техника — трансплантация протеза в живой организм». Это лишь некоторые метафорические модели техники, явно отрицательного содержания. В них техника — главное зло и опасность человечества.
Однако ряд моделей отражает положительную ценность техники для человека. «Техника — освобождение человека от его слитности с природой». «Техника дала человеку чувство свободы и власти над обстоятельствами». «Техника — способ конструирования мира» (М. Хайдеггер).
«Техника — творчество», ведет к «расколдовыванию мира» (М. Вебер). Эти метафоры техники отражают восхищение ею. Техника делает жизнь человека более комфортной, способствует повышению его креативности.
Метафора технологических переворотов, как «последовательных волн цивилизации» (Э. Тоффлер), отражает изменение состояния общества и оценку значимости техники в течение истории. В древности это было связано с появлением и расцветом ремесла, в Новое время — с превращением изготовления орудий труда в индустриальное производство, а в постиндустриальном обществе технологический переворот связан, в первую очередь, с производством знания и информации. Новые технологии, с одной стороны, расширяют возможности общества, с другой стороны, увеличивают их уязвимость. Растущая зависимость людей от высоких технологий делает их необычайно уязвимыми. Эта метафорическая модель демонстрирует нам как исторический колебательный процесс технологических открытий, так и отсутствие явной оценки, ее запаздывание.
Таким образом, метафорические модели техники приобретают вид «онтологического кентавра» (Х. Ортега-и-Гассет), который, с одной стороны, удерживает баланс между тотемом и табу в определении значимости техники для человека, а с другой стороны, оставляют за человеком право окончательного выбора. Однако этот выбор может стать последним.
Рассмотрим еще один важный аспект в обосновании гносеологической ценности метафоры. Исследователи отмечают, что результативность познания, в том числе научного, по мере возрастания его внутренней структурированности все более зависит от способности познающего субъекта к смыканию, непосредственному соединению различных форм и уровней (например, чувственного и рационального) [13]. Но именно в метафоре непосредственно и естественным образом соотносятся рациональное и иррациональное, чувственное и логическое.
По мнению В.А. Суровцева и В.Н. Сырова, гносеологическая ценность метафоры «в немалой степени определяется преодолением резкой дифференциации рациональной и эстетической деятельности человека, науки и искусства» [20], что реализуется посредством ее гносеологической наглядности, персоналистичности. П. Друлак показано, что соразмерность и вза-имодополнительность научного и эстетического дискурсов обогащают друг друга: «образная рациональность метафор представляет идеальную общую основу для сведения воедино рационального познания и художественного переживания» [5]. Так, художественные метафоры могут внести вклад в рациональное познание посредством открытия неожиданных смыслов — художественное переживание в некоторых отношениях успешнее выражает идею, чем ее рационалистское развитие, а научные метафоры (в частнос-
ти, термины как стертые метафоры — катахрезы) оказывают влияние на эстетический дискурс, организуя его, позволяя осуществить связь становящегося художественного образа с реальностью. Таким образом, снимая оппозицию рационального-чувственного, метафора выступает средством развития познания.
Постнеклассическая наука имеет инновационный характер, а метафора выступает как семантическая инновация. Инновация определяется как открытие, происходящее на коллективном уровне и нацеленное на конечный практический результат. В этом смысле языковые предпочтения ученых, метафорически маркированные, могут быть квалифицированы как семантические инновации. Рассматривая гносеологическую ценность метафоры как семантической инновации, отметим ее образность, положительную девиантность, мотивированность.
Образность метафоры раскрывается через оппозицию «знание — представление», которые разграничиваются по своей природе, структуре, форме хранения и способу активизации. В.В. Красных отмечает: «Знания представляют собой некие «информационные», «содержательные» единицы, которые требуют не столько интеллектуально-творческой работы, сколько работы памяти. Совокупность знаний образует структурированную и иерархизированную систему, которая имеет коллективный характер, объективна, лишена коннотаций, может быть аксиоматизирована, хранится в долговременной памяти. Представления, в свою очередь, включают в себя образы и понятия, связанные с ними оценки и коннотации, могут носить как коллективный, так и индивидуальный характер, субъективны, хранятся в виде образов» [9]. Он полагает, что «живые» метафоры дают скорее представления о называемых объектах («мир в зеркале языка»), в то время как «мертвые» метафоры могут участвовать в формировании знаний («понятый, запечатленный, опосредованный мир»). Разница между ними заключается в степени образной ассоциативности, коннота-ционности.
Коннотация как закрепленность в образе устойчивых квалификационных признаков, которые предназначены для сравнительной характеристики предметов на основе сложившихся в языке ассоциативно-предметных связей, значительно облегчает когнитивные процессы. Именно коннотаты образуют понятийную базу для последующих метафорических переносов. Процесс постепенного приобретения отчетливого значения делает метафору гносеологически ценной и креативной.
«Девиатологический подход», под которым понимаются все исследования, выполненные в аспекте «метафора — категориальная ошибка», «семантическая аномалия», «синтаксический окказионализм» [18] «метафора как намеренная категориальная ошибка» [17] и т. п., служит основой для анализа инновационного характера метафоры. По мнению
О.Н. Лагуты, «метафора является результатом позитивной девиативной
деятельности говорящего» [11]. Логическое отклонение в данном случае маркирует не отрицательные последствия — нарушение последовательности, связности, непротиворечивости мышления, а, напротив, семантическую продуктивность метафоры, работающую на открытие, на когнитивный результат. К примеру, метафоры «когнитивные практики» (Л.А. Микешина), «корпус науки», «проекты наукоучения» (В.В. Ильин), «миграции смыслов» (И.Т. Касавин) выступают такими семантическими инновациями.
В межпарадигматический период развития науки [2] происходит изменение принципов отбора и интеграции имеющейся информации. Именно метафоры в этот период способствуют заимствованию методологических и методических приемов у одних наук и распространению их уже в качестве общенаучных принципов на широкий круг других наук. В данном случае метафора выступает как концептуальный каркас, гносеологический инструмент, с помощью которого определяется переход к новому знанию, смысловая направленность которого детерминируется посредством обращения к значимым ценностям человека.
Когнитивный подход к механизму метафорообразования позволяет раскрыть понятие «мотивированности» в выборе выразительных средств языка, что также работает на конечный практический результат и несет инновационную нагрузку. А.Н. Баранов [3] анализирует когнитивные операции введения одной структуры в другую, элиминации, высвечивания, повторения одной структуры в другой, в которых эксплицируется мотивированность выбора.
Так, операция введения одной когнитивной структуры в другую позволяет перераспределять активность содержания двух значений в соответствии с целями познавательной ситуации. Например, в информационных метафорах «депрессивный регион» и «информационное неравенство» происходит перераспределение содержания с целью актуализации смысла (информационное голодание).
Операция элиминации позволяет извлекать из состава одной когнитивной структуры часть содержания, что способствует переинтерпретации и актуализации нового значения сообразно познавательной ситуации. Например, метафора образования как «догоняющей системы» характеризуется тем, что из содержания понятия «система» извлекается смысл устойчивости по отношению к внешней среде (в данном случае по отношению к науке), что осуществляется посредством обогащения содержания понятием «догоняющая», то есть перестраиваемая сообразно изменениям вне самой системы образования.
Операция высвечивания когнитивной структуры приводит к тому, что часть ее содержания оказывается в центре внимания участников ситуации общения. Например, в метафоре «размножение теорий», применимой к современному положению в науке, значение неуправляемости процессом
возникновения множества трактовок объективного мира эксплицируется посредством введения в метафорическую структуру органической составляющей.
Операция повторения когнитивной структуры представлена практически во всех случаях, в которых происходит взаимодействие между двумя составляющими метафорической структуры. Например, в метафоре «информационный взрыв», применимой к ситуации лавинообразного накопления знаний, актуализируется значение необъятного по отношению к отдельному субъекту объема информации, что может воздействовать на него как положительно, так и отрицательно, формируя аксиологический аспект познания.
Таким образом, когнитивная парадигма обнаруживает возможность введения аксиологического аспекта на каждом этапе построения метафорической структуры. Выбор операции метафорообразования работает на целесообразность, инновационно значим. Итак, образность, положительная девиация, мотивированность в механизме метафорообразования носят инновационный характер, что гносеологически ценностно для инновационной науки.
Метафора связывает язык наблюдения и язык теории, слои логикоматематической символики и специальную терминологию, философские и научные категории: развитие любого языка, в том числе и научного, «немыслимо вне возможности работы основных его функций в метафорическом режиме» [10, с. 111]. Эта связь обусловлена полиморфизмом, инверс-ностью, неполнотой метафоры.
Понятие полиморфности указывает на то, что семантические ресурсы метафорических научных понятий, включенных в систему знания, полностью никогда ею не исчерпываются. Возможность расширения понятийной сферы, «обусловленная наличием «свободного пробега» понятий, открытие их новой «горизонтности», обнажение неведомых денотативных слоев, образование беспрецедентных комбинаций, нахождение таких взаи-мопереходов и связей, которые на начальной стадии присутствовали лишь в виртуальной форме и не могли быть предположены — вот стимул для преодоления жесткого, логически однозначного строя наличного знания» [7, с. 179].
Чем более формально организован язык теории, тем он более однозначен, но тем меньше у него возможности быть нетривиально само-расширенным, метафоризованным, привлеченным к описанию иного круга явлений. Напротив, семантическая свобода языка определяет его эвристическую экспансивность в ущерб формальной организованности.
Таким образом, предпосылку роста знания составляет объективно присущее языку науки противоречие однозначности и полиморф-ности.
Подтверждением этому могут служить исследования, проведенные А.Е. Седовым. Сопоставляя наиболее значительные публикации в области генетики, он обнаружил, что именно метафоры выражают суть формулировок новых фундаментальных подходов, выводов и гипотез. Именно посредством неожиданных и точных образов-словосочетаний наиболее выдающиеся генетики «конструировали» новые, непривычные образы и понятия из уже доступных и употребляемых в других сферах: физике, химии, географии, кибернетике, лингвистике, быту, биологии, антропологии, психологии, социологии, экономике, эзотерике. Примером могут служить метафоры: «мутационный спектр», «популяционные волны», «вес признака», «генетическое равновесие», «сенсорный ген», «центробежный и центростремительный отбор», «хромосомы типа ламповых щеток», «инициация хромосом», «неоцентрическая активность», «спаривание хромосом», «гибридизация ДНК», «гнездящиеся (в интронах) гены», «кочующие (номадические) гены», «миграция ветвей (ДНК)», «паразитическая ДНК», «ген-хозяин, ген-раб», «стадия букета», «мультигенное семейство», «сестринские хроматиды», «неразборчивая ДНК», «молчащая ДНК», «созревание РНК», «эгоистичная ДНК», «непостоянство генома». Метафоры несут огромные смысловые нагрузки, их можно рассматривать как своеобразный «концентрат» информации, который по мере развития науки разворачивает свое содержание.
«Инверсность, определяемая как познавательная полифункциональность научных объектов, позволяющая им выступать в виде «собственных» в качественно различных и даже гносеологически несопоставимых системах знания» [7, с. 131], также является предпосылкой внутреннего прогресса знания.
Феномен инверсности вызывает прогрессивные сдвиги в проблемном, концептуальном поле. Он основан на переинтерпретации привычного для определенного научного контекста семантического и операционального статуса объектов. Переинтерпретация ведет к установлению новых ассоциативных связей, способствующих трансферу объектов в новые эпистемологические условия. Метафорический перенос терминов из сопредельных областей, например из математики и физики, существенно обогащает языковые ресурсы в процессе создания нового. Так, Кантор, вводя в теорию множеств понятие «мощности», осуществил переинтерпретацию физического термина в новом научном контексте, создав условие для внутреннего прогресса знания.
В. Г. Гак, анализируя роль метафоры в научном познании, также подчеркивает ее инверсность, поскольку метафоризация «является средством формирования параморфной модели, позволяющей представить данную систему с помощью системы, принадлежащей иной сфере опыта, где данный элемент представлен более очевидно» [4, с. 13].
Введение инверсных понятий в научную терминологию может проходить либо на собственно метафорической основе, как, например, введе-
ние понятия кварка и наделение его в физике элементарных частиц примечательными свойствами «цвета», «запаха», «очарования», «шарма», либо как использование «традиционного» объекта или понятия с переинтер-претацией его содержательного, функционального статуса. Понятие «атом» прошло семантическую эволюцию от «атома Демокрита» до современного понимания атома с изменением как содержательного, так и функционального статуса.
Неполнота как условие внутреннего прогресса знания в содержательном истолковании означает отсутствие исчерпывающей информации об изучаемой действительности, в формальном истолковании — отсутствие абсолютной замкнутости теорий, которая дает возможность присоединять дополнительные допущения и получать, таким образом, новые теории. Неполнота в языке науки характеризует способность понятий к саморасширению. Так семантическая незамкнутость научных метафор дает им возможность менять статус со «стертых» на «живые» метафоры, осуществлять трансфер из одной научной области в другую. Например, дарвинизм, являясь особенно «успешной» метафорой, востребованной во всех видах дискурса, генерирует «общие поля значений» и стимулирует постоянную обратную связь между различными сферами знания и практики. Идея эволюционного развития является тем стержнем, вокруг которого структурируется модель мира, свойственная культуре ХХ столетия.
Современное развитие науки ведет к формированию новых методологических установок на особенности функционирования и закономерности научного языка. Предсказуемый, объективный мир знания заменяется фрагментарностью мира, его уподоблением тексту, прочтение которого никогда не будет полным, исчерпывающим. Новый подход предполагает новое методологическое мышление, позволяющее заимствовать опыт отдаленных областей знания, «когда мысль движется от метафоры к метафоре, когда с каждой рожденной метафорой формируются новые метафорические установки, интенции» [14, с. 84]. В условиях постнеклассики метафора все больше играет когнитивную роль порождения нового знания.
Таким образом, объективная связь внутренних механизмов развития науки и процессов становления языка науки отчетливо прослеживается на примере полиморфности, инверсности, неполноты выразительных средств языка науки — научных метафор — и эксплицирует их гносеологическую ценность как средства внутреннего прогресса познания.
Итак, метафора как средство познания обладает гносеологической ценностью. Она репрезентирует процесс познания, осуществляя взаимодействие разных его уровней посредством сопряжения чувственного и рационального. Метафорическая модель способствует продуцированию семантической инновации посредством положительной девиации смыс-
лов, их образной целесообразности и мотивированности. Научная метафора становится условием внутреннего прогресса знания, как «естественный способ мировосприятия, преднастройка, формоорганизация процесса становления объекта» [1]. Гносеологическая ценность метафоры выходит далеко за пределы научного дискурса, открывая поле исследований для специалистов разных направлений.
Литература
1. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: сб. / общ. ред. Н.Д. Арутюновой, М.А. Журинской. М., 1990.
2. Базылев В.Н. Новая метафора языка: (семиотико-синергетический аспект): автореф. дис. ...д-ра филол. наук: 10.02.19. М., 1999.
3. Баранов А.Н., Добровольский ДО. Когнитивные операции при порождении актуального значения идиомы // Русский язык: исторические судьбы и современность: материалы I Межд. конгр. исследователей рус. яз. — М., 2001. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.russian.slavica.org/ article4566.html (дата обращения 28.07.10)
4. Гак В.Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и речи. М., 1988.
5. Друлaк П. Метафора как мост между рациональным и художественным // Современная политическая лингвистика. Екатеринбург, 2006. С. 136—151.
6. Дубровина И.И. Особенности проявления семaнтической универсалии в разносистемных языках (метафорическая модель «Путь» в русском и английском языке): автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.19. М., 2000.
7. Ильин В.В. Философия науки. М., 2003.
8. Копосов Н.Е. Что такое критика социальных наук? //Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т. 2. Вып. 3. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.soc.pu.rU/publications/jssa/1999/3/4kopos.html (дата обращения 28.07.10).
9. Красных В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации: курс лекций. М., 2001.
10. Кулиев Г.Г Метафора и научное познание. Баку. 1987.
11. Лaгута О.Н. Метафорология: теоретические аспекты. Новосибирск, 2003. 216 с.
12. Лaкофф Дж, Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры: сб. / общ. ред. Н.Д. Арутюновой, М.А. Журинской. М., 1990.
С. 387—415.
13. Меерович М.И., Шрагина Л. И. Технология творческого мышления. Минск; М., 2000.
14. Метафора в языке и тексте. М., 1988.
15. Нехлюдова Л.А. Тенденции развития современного языковедческого текста: лингвокультурологический анализ: автореф. дисс. . .канд. филол. наук: 10.02.01. Ростов-на-Дону, 2004.
16. Плисецкая А.Д. Метафора как когнитивная модель в лингвистическом научном дискурсе: образная форма рациональности // «Когнитивное моделирование в лингвистике»: материалы Межд. конф. 1—7 сентября 2003 г., Варна. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://virtualcoglab.cs.msu.su/ html/Plisetskaya.html (дата обращения 28.07.10)
17. Рикер П. Живая метафора // Теория метафоры. М., 1990. С. 247—250.
18. Рипинская Л. В. Синтаксический окказионализм как лингвистическая основа метафоры // Язык и стиль английского художественного текста. Л., 1977. С. 165—168.
19. Соловьев ОБ. Понимание и культура. Новосибирск, 2005.
20. Суровцев В. А., Сыров В. Н. Метафора, нарратив и языковая игра. Еще раз о роли метафоры в научном познании // Методология науки. Становление современной научной рациональности. Томск, 1998. Вып. 3.
