CC BY
28
2005
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 6. Вып. 1
ФИЛОСОФИЯ Глобализация в культуре
Н.В. Голик
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ В МИРЕ «РАЗНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ»
Цивилизация предстает как социокультурный феномен, который характеризуют этническая история, экономические, политические, идеологические особенности и географический фактор. Впервые понятие цивилизации использовали в XVII в. французские философы для оценки противостояния «цивилизация - варварство». Данная оппозиция послужила «онтологической основой» экспансии Европы и преобразования мира без учета интересов неевропейских культур. Отказ от этой формулы произошел лишь после Второй мировой войны; на границе тысячелетий смысл термина сместился от формулы «кровь и почва» с ее географической составляющей к принципу «язык и культура». Границы цивилизаций теперь могут проходить по местам распространения языков и соответствующих образов жизни, включающих, по словам ФернанаБроделя, «собрания культурных характеристик и феноменов»1.
Понятие «глобализация» впервые употребил в 1981 г. Дж. Маклин, предложив «понять и дать объяснение историческому процессу усиления глобализации социальных отношений»2. По мнению отечественных исследователей, глобализация - это современный процесс взаимодействия национальных экономик, информационная открытость мира, либерализация движения товаров и капитала, межнациональные социальные движения, международные программы освоения космоса, новые телекоммуникационные технологии, интернациональная система образования3.
В период первого «сближения» стран и континентов на рубеже Х1Х-ХХ вв. (благодаря пароходу, телефону и конвейеру) была обоснована мысль о том, что свободная торговля (первую позицию в ней занимала Бри1анская империя) из-за экономической взаимозависимости развитых стран сделает войну невозможной. Однако август 1914 г. все кардинально изменил. Лишь после двух мировых войн. Великой депрессии и провала социальных экспериментов в СССР рыночная система экономической организации победила.
На современном этапе глобализации США заменили практику «холодной войны» созданием международных институтов, участием в многосторонних переговорах, открытием собственных рынков для импорта и утверждением демократии с помощью крылатых ракет. Остальные страны должны адаптироваться к новым условиям, поскольку их «политический и экономический выбор ограничен тем, что в мире -одна сверхдержава, а экономическая основа мира - капитализм»4. Международное разделение труда переходит от «развитой индустриальной основы мира, полупериферии индустриализирующихся экономик и периферии неразвитых стран» к глобальной экономике, которую будут определять рыночные, а не государственные силы. Но рыночному механизму нельзя позволить «быть единственным вершителем судеб
© Н.В. Голик. 2005
людей и их природного окружения», как это случилось в России 1990-х годов. Такая «государственная мудрость», как полагал английский социолог К. Поланьи еще в начале 40-х годов прошлого века, приведет к деградации человеческого общества3.
Государствам приходится жестко контролировать бюджет и приватизацию, быть открытыми инвестициям и рыночным потокам, стабилизировать валюты. В мире выравниваются цены и качество здравоохранения, уровень доходов и процентные банковские ставки, мировой рынок выглядит рынком единого государства. Взаимозависимая экономика меняет свое качество: «Понижая барьеры между суверенными государствами, глобализация трансформирует внутренние социальные отношения, жестко дисциплинирует все "особенное"..., разрушает культурные табу, жестоко отсекает ... партикуляризм, безжалостно наказывает неэффективность»6.
Если константой национальной жизни становится модернизация, то глобализации противостоят экономические, военно-стратегические и информационные потенциалы отдельных государств. В этом причина возможных международных конфликтов и потрясений: по своей сути глобализация асимметрична.
Новые возможности для экономической, геополитической и социокультурной экспансии развитых стран делают мир пространством нового естественного отбора. Существуют «золотой миллиард» и «остальное человечество», которому приходится потесниться; следствие этого - нарушение солидарности и доверия между людьми. Налицо и безнравственные решения, которые принимаются современными элитами. Мир становится свидетелем формирования глобальной власти: то, что не удалось Александру Македонскому или Гитлеру, помогут, возможно, сделать информационные технологии, и национальный суверенитет или демократический контроль над собственной властью в тех или иных странах становятся проблематичными.
Кто откроет «двери познания» будущего? Мировой авангард уверен в том, что у него свое будущее, следовательно, «мы имеем явную поломку самого механизма модернизации», поскольку он связан с авангардной группой стран. Благополучное меньшинство стремится «приватизировать» будущее, и Россия становится заложником процесса «строительства капитализма». Занять место в сложившейся иерархии государств очень трудно. Можно (по крайней мере, в России) вернуться к христианскому парадоксу: не господа мира сего откроют тайну человеческой перспективы, а «нищие духом». Развитым странам выгоден «конец истории», но из этого не следует, что открытие «качественно иного будущего тем самым выпадает на долю пасынков прогресса, не нашедших себе места в настоящем»7.
«Спутники» глобализации - глобальное телевидение, кризис глобальной экономики 1998 - 1999 гг. и Интернет. Однако главное - это влияние на общество и на человека новых информационных технологий. Если раньше человек преобразовывал природу, теперь он преобразует и свое, и коллективное человеческое сознание. Язык становится особым средством: он поставляет не только стандарты, сконструированные самим человеком, но и новый состав самой реальности. Информационные технологии, в отличие от государственной пропаганды, общедоступны, они удешевили и упростили этот процесс. Сегодня «пиар» в бизнесе обязателен, ибо не товар приспосабливают к запросам людей, а людей - к уже имеющимся товарам. Человек меняет самого себя, и элитой общества становятся те, кто формирует сознание.
Технологический разрыв между развитыми и развивающимися странами объясняется изменением ключевых ресурсов развития: мир - уже не пространство с закрепленным на нем производством, а в первую очередь финансовые и интел-
лектуальные «потоки». Эффективное освоение территории может стать не оздоровлением (модернизацией) находящегося на ней общества, а его обособлением и изъятием финансов и интеллекта («утечка мозгов»). Прогресс развитой страны будет сопровождаться деградацией «осваиваемой территории», станет «развитием за счет крушения». Созидательное освоение России при помощи прямых инвестиций, с которыми связано так много надежд, - эхо «английской» модели колониализма, основанной на прямом политическом господстве. Понятнее выглядит схема разрушительного «освоения»: так создаются «конченые страны», потерявшие и финансовые, и интеллектуальные ресурсы, и способность их производить.
Существует точка зрения, согласно которой информационные технологии так «сжали» пространство и время, что привычные способы международного сотрудничества не работают. Процессом глобализации рожден термин «мировой стандарт»: люди разных верований и убеждений понимают, что возникли проблемы, которые не решаются автономно. Предполагается, что глобализация, не требуя ни от кого отказа от своей индивидуальности, зафиксирует взаимозависимость народов, соединив ее с доверием между ними. Совершается «переход через Рубикон» в естественно-историческом процессе развития и взаимодействия культур, поэтому глобализацию нельзя считать ступенью «вечного капитализма» или процессом исправления мира от «перекосов» индустриализма. В то же время одни исследователи видят в ней и, на наш взгляд, обоснованно, силу, создающую процветающее «сверхобщество» над современным деградирующим социумом, а другие считают, что «глобализация - это новый всемирный процесс социальной трансформации; модернизация незападных стран - это локальный процесс социальной трансформации»8. В течение нескольких столетий мировое развитие (особенно в Западной Европе) характеризовали различные формы модернизации. Переход из традиционного общества в современное означал ориентацию на инновации, светский характер социальной жизни, демократическую систему власти. Моделью развития незападных стран стала догоняющая модернизация. Этот процесс «прорастания» глобализации из модернизаций был прерван социальными «экспериментами» России и Германии.
Модернизация, начавшаяся в XVIII в. в Европе, - результат экспансии научных и инженерных знаний. Ее сравнивают с переходом от примитивного к цивилизованному обществу в долинах Тигра, Евфрата, Нила и Инда около 5000 г. до н. э. Запад-первая подвергшаяся модернизации цивилизация, играющая ведущую роль в обретении культуры современности. Если другие цивилизации примут похожую модель жизни и социальной структуры, то эта культура может стать универсальной культурой мира9.
Однако появление общей культуры не обязательно, поскольку ответная реакция незападных обществ может быть различной. Это может быть: во-первых, отторжение и модернизации, и вестернизации; во-вторых, принятие того и другого; в-третьих, принятие первого и отторжение второго. Первый вариант связан с практически невыполнимой задачей изоляции общества. Второй означает болезненную замену своей культуры импортированной культурой. Поэтому распространение получил третий - модернизация без отказа от фундаментальных оснований своей собственной культуры и без перенимания всех западных ценностей, институтов и практического опыта. По мнению Ф. Броделя, модернизация не ведет к окончанию множественности исторических культур, воплотившихся в мировые цивилизации. Напротив, она усиливает эти культуры и сокращает относительное влияние Запада. Мир в целом становится современным и менее западным.
В Европе вторая половина XX в. отмечена «серьезным ухудшением социальных условий в большей части индустриализованного мира»: ростом уровня преступности, социальной дезориентацией, низким уровнем рождаемости и т.д. Технологические изменения в сфере рыночной экономики способствовали тому, что было названо экономистом Й. Шумпетером «творческим разрушением». Перемены носили драматический характер и создали «Великий Разрыв» в социальных ценностях, когда культура радикального индивидуализма заметно повлияла на область социальных отношений10. Это не помешало Западу (после распада СССР) определять облик мира, контролируя принятие важнейших политических и экономических решений. Что же отличает его от всех иных цивилизаций, что делает Запад Западом и позволяет ему играть ведущую роль в модернизации самого себя и остального мира? Для Запада и его истории типичны разделение и неоднократные столкновения между церковью и государством. Он унаследовал от римлян концепцию центрального места закона в цивилизованном бытии. Западу присущ особый «механизм» социальной стратификации: возникновение и развитие автономных групп, не основанных на кровном родстве или узах брака (монастыри, монашеские ордена и гильдии). Сословия, сильная и автономная аристократия Запада контрастируют со слабостью гражданского общества и всесилием централизованных бюрократий других цивилизаций. Социальный плюрализм Запада дал начало институтам власти, которые во время модернизации развились в формы современной демократии. Высшей власти пришлось делиться правами с гражданами, и представительство на национальном уровне дополнилось значительной автономией на местах. Эти черты западной цивилизации способствовали возникновению индивидуальных прав и свобод. Право на индивидуальный выбор («революция Ромео и Джульетты») доминирует на Западе уже к XVII в.
Со времен Петра Великого перед Россией стоял вопрос, стоит ли ей присоединяться к западной цивилизации или она останется стержнем самобытной православной цивилизации? Россия стала «разорванной» страной. Ее лидеры столетиями пытаются включить Запад в свои общества и свои общества - в Запад, определяя страну как «мостик» между двумя культурами. Сегодня политологи описывают их как двуликих Янусов: «Россия смотрит на Запад - и на Восток»...
Чтобы такая страна могла определить свою цивилизационную идентичность, должны быть выполнены как минимум три условия. Во-первых, это стремление должны воспринимать и поддерживать политическая и экономическая элиты страны. Во-вторых, общество, по крайней мере, молча соглашается с определением идентичности. И, наконец, в-третьих, преобладающие элементы принимающей цивилизации (в большинстве случаев - Запад) не должны быть против «новообращенного». Этот процесс может быть длительным, прерывающимся и болезненным в политическом, социальном и культурном плане, пока он нигде не увенчался успехом1'.
Перестроечная Россия не смогла, воспроизведя определенные структуры и отношения, добиться того же, что и страны-лидеры. Власть в России не ограничивал «меч нации», и при президенте Б. Ельцине государство приобретает многие признаки династического, поскольку концентрирует «в своих руках различные формы власти ... и перераспределяет их в "персонализированном" виде, способствующем возникновению "личной" привязанности. Отсюда ... противоречия, которые играют определяющую роль в преобразовании династического государства, хотя именно их чаще всего забывают включить в анализ факторов "рационализации"»12. В дальнейшем (правление В. Путина) династический принцип преобразовывается: «Амби-
валентность государственной системы, где смешиваются домашние дела и политика... парадоксальным образом становится, через демонстрируемые ею противоречия, одним из главных принципов утверждения бюрократии. Становление государства совершается отчасти под прикрытием недоразумений, порожденных тем фактом, что можно с чистой совестью выражать неоднозначные структуры династического государства в определенном языке, а именно в языке права, который сообщает им совершенно иное основание и тем самым готовит их преодоление».
За двести лет до этого в работе «Идеи к опыту, определяющему границы деятельности государства» ( 1792) В. Гумбольдт отмечал: «Исследование границ деятельности государства должно, что легко предвидеть, привести к высшей свободе сил и к большему многообразию ситуаций. Возможность более высокой степени свободы всегда требует столь же высокой степени образованности и уменьшения потребности действовать в составе однородных, связанных масс (курсив нгш.-Н. Г.), требует большей силы и большей одаренности действующих индивидов. Поэтому если современная эпоха обладает преимуществом в образовании, силе и богатстве, то ей следует предоставить и свободу, на которую она с полным основанием претендует ... Если же в иных случаях власть правителя ограничивает обнаженный меч нации, то здесь победителями над его идеями и его волей являются просвещение и культура»13.
Чтобы победителями над идеями и волей правителя выступили просвещение и культура, ему необходимо понимание того, что «одухотвореннее всего раскрывается языковая индивидуальность в языке философии, где из субъективного благороднейшего мира в его гармоничном движении рождается объективная истина. Там, где по счастливому случаю человечество в лице какого-либо народа достигает высот развития и язык обладает способностью тесно сплести объективное и субъективное, при том, что превосходство первого не ущемляет прав второго, там и распускается прекрасный цветок человеческого общения»14. Как пророчески заметил М. Мамардашви-ли, «без разрешения задачи по очищению языкового пространства вообще и философского в частности мы дальше никуда не двинемся»15. Однако основной урок нашей истории состоит втом, что предпосылкой социальных и экономических реформ в России всегда была централизация власти, сопровождающаяся ростом бюрократии.
Во второй половине XX столетия модернизация обрела глобальный размах, в то же время произошло глобальное возрождение религии. Подтвердился вывод К.Г. Юнга о существовании границ непримиримости знания и веры как об основополагающей установке науки, начиная с Нового времени. XX век освободил нас от многих заблуждений. Одно из них заключается в том, что культура есть высшее достижение человеческого духа, и по отношению к природе она совершает «дар благодати»: только с помощью культуры природа приобретает облик, не известный ей самой, только культура реализует заключенные в природе возможности и определяет способ ее существования. В действительности дело обстоит не совсем так: природа превращается в гигантскую кладовую запасов сырья для производства. Вместе с природой и человек превращается в средство. Предполагалось, что Разуму дано знать, что нужно самой природе (в том числе и природе человека, его биологии, его физиологии и психологии) и как ее переделать, чтобы приспособить к культуре. Это заблуждение - результат представлений, которые начали складываться в античности, но окончательно сформировались к XVIII в. Знаменитое изречение Бэкона «Знание-сила» замещает культ Бога культом Разума, Пользы и становится базисным понятием эпохи Просвещения, знаменуя рождение культуры научно-технического прогресса и этики утилитаризма.
Вместе с тем с победой Déesse Raison начинается всеобщая «невротизация со-
временного человека, т. е. диссоциация его личности»16. Его душа оказалась разделенной «колючей проволокой», по одну сторону которой находилась пропасть вожделений, инстинктов, страстей, большая часть которых, как показал психоанализ, была скрыта темной силой id. По другую сторону - необходимость «встроиться» в макрокосм общества и культуры. В редчайших случаях человеку удается справиться с постоянным противоречием и направить свою жизнь к одной-единственной цели. Но и это происходит тоже за счет других сторон его существа. Психология XX в. убедительно доказывает, что у человека «можно, конечно, отнять Богов, но только если ему дать других». Разум и Польза ими быть не могут. «Расколдованный мир» вместо полноты божественного не способен дать ответ на вопросы, кто есть человек и зачем он. Более того, «расколдованный мир» приносит чувство психологического дискомфорта и нестабильности. Обнаруживаемое в недрах человеческой природы иррационально данное неодолимое стремление, ожидание особого опыта переживания, по-разному именуемое в разных источниках, свидетельство возможного сосуществования знания и веры.
Следовательно, «Реванш Бога» в конце XX в,, как назвал его Ж, Кепель. вполне закономерен. Он проник на каждый континент, в каждую цивилизацию и практически в каждую страну. Появился новый религиозный подход, ставящий своей целью уже не принятие светских ценностей, а возвращение священных основ для организации общества, изменив для этого общество, если это необходимо. Выраженный множеством способов, этот подход демонстрирует отказ от потерпевшей неудачу модернизации, объясняя ее провал и тупиковое положение отходом от Бога. Это - «второе крещение Европы», другой целью соответственно является не модернизация ислама, а «исламизация современности». Отчасти возрождение вызвано экспансией некоторых религий, которые получили новых приверженцев. Но в большей степени оно обусловлено людьми, которые возвращаются к традиционным религиям. Основные религии испытывают подъем приверженности и внимания со стороны некогда обычных верующих. В этих религиях возникли фундаменталистские движения, призывающие к очищению религиозных доктрин и институтов, к изменению индивидуального и общественного поведения в соответствии с религиозными догматами. Обновление религии по всему миру выходит за рамки действий фундаменталистов-экстремистов. Оно - в повседневной жизни и в делах и проектах правительств. «Де-секуляризация мира» становится одним из главных социальных фактов, культурное возрождение проявляется как подтверждение религиозных ценностей. Это особенно заметно в бывших коммунистических странах: оно заполнило вакуум после коллапса идеологии. В России в 1994 г. 30% молодых россиян отмечали, что они от атеизма пришли к вере в Бога. За 5 лет (1988-1993) количество действующих церквей в Москве и области выросло с 50 до 250. «Звон церковных колоколов вновь наполнил воздух ... Церкви, еще недавно лежащие в руинах, снова запели свою величественную песню»17.
Глобальный феномен требует глобального объяснения. Основной причиной религиозного возрождения стали процессы социальной, экономической и культурной модернизации во всем мире. Прежние источники идентичности поколеблены, люди «отрываются» от своих корней, нужны новые формы стабильного сообщества и моральные устои, которые помогли бы дать «чувство смысла» и психологической стабильности. Фундаментальные религии отвечают этим требованиям, и поиск предназначения человека начинается вновь. С этих позиций «религиозное возрождение» России сегодня, безусловно, есть результат стремления обрести иден-
тичность, которую может дать православная церковь. Не случайно в свое время историк Н. И. Костомаров утверждал, что в Смутное время «одно православие спасало русских»18. Однако следует помнить предостережение Павла Флоренского: «Христианское учение явилось в мир не с тем, чтобы преобразить его немедленно; свобода мира и человека предполагает сама собою, что силы, внесенные в мир Христом, медленно будут растекаться по миру, по мере того, как люди будут принимать их и свободно проникаться ими»19. Так ли это происходит сегодня в России?
Ответить на этот вопрос может помочь предложенная русским философом и богословом М.Тареевым (1867-1934) типология внутреннего переживания религиозных ценностей. По его мнению, борьба духовного и земного начал представлена типами религиозности, которые проходят через всю историю христианства. Представители первого, самого распространенного типа подчиняют религию мирским задачам. Их внешнему благочестию «ассистирует» маскирующаяся индифферентность к высшим духовным началам. В любой момент они готовы вернуться к материализму, «ибо ничего не может быть проще и грубее, малосложнее, как сказать, что все вещество и что нет ни Бога, ни духа, ни бессмертия души, ибо мы этого не видим и нетрогаем руками... Это... доступно не только образованным юношам, стоящим еще по летам своим на степени первобытной простоты, на степени незрелых яблок... но даже... трактирным лакеям и т.п.»20. Второй тип религиозности выражается в стремлении охватить религией все проявления жизни. Он воплощен Ф. Достоевским в образе Великого инквизитора. Третий тип религиозности - «уход из мира», когда спасение понимается как аскеза. Эти типы религиозности предполагают полное или частичное «усечение» одного из стремлений во имя другого. Путь примирения заключается в свободном проникновении религиозных идеалов в нашу жизнь. По мысли М. Тареева, это осуществляется в четвертом типе религиозности, когда человек берет на себя ответственность за осуществление воли Божией на земле в конкретной ситуации. Необходимым условием объединения земных и религиозных устремлений человека и основой возрождения его нравственности становится свободное взаимодействие морали и религии. Если религия лишена морали, она часто превращается в благочестие, равнодушное к мирским заботам21.
Таким образом, глобализация означает радикальные перемены: человек и общество меняют представления о своей природе и о своем предназначении. В отечественной литературе, как правило, преобладает оптимистический взгляд на перспективу социального прогресса; предполагается, в частности, что процессы глобализации позволят ученым заглянуть в отдаленное будущее, оставаясь на прочном фундаменте науки.
С иных позиций подходит к проблемам глобализации В. Иноземцев в книге «Расколотая цивилизация». По его мнению, история земной цивилизации вкпючает в себя три эпохи. В первой, доэкономической, человек противостоял природе в борьбе за выживание. Вторая, экономическая, основана на человеческом труде как осмысленной деятельности для создания безопасной среды обитания. Третья, постэкономическая, насчитывает около двух десятилетий. Она отразила изменение характера деятельности людей, создающих все более весомую часть ВНП США и Западной Европы, что позволяет В. Иноземцеву назвать их деятельность творчеством. Глобальная трансформация, развертывающаяся в развитых странах, означает кризис индустриальной системы: главным производственным ресурсом становятся информация и знания. Новая социальная реальность требует новых способов организации этого сектора экономики, иных свойств личности. Мир становится противоречивым и нестабильным, невротизация общественного
сознания достигла опасной черты: ориентируясь на новые, до сих пор неизвестные, рубежи, оно вынуждено развиваться в прежней среде, организованной экономически. «Поэтому следование принципам согласия и солидарности воплощается в мерах, не способных ни изменить существующий порядок вещей, ни препятствовать дальнейшему развертыванию складывающихся тенденций. Экономические методы социального реформаторства не действуют в постэкономическую эпоху; постэкономические же ценности усваиваются сегодня скорее на индивидуальном уровне и еще не могут стать основой для скоординированных общественных действий». Автор книги подчеркивает: «Если раньше мы обращали особое внимание на то, в какой мере и каким образом творческая активность современного человека обеспечивает становление и развитие "града будущего", то теперь пытаемся показать, каким опасностям подвергается новый социальный порядок и какие угрозы несет он сам для современного мира»22.
Обратим внимание на важную деталь: последняя, пятая, часть книги названа «Природа современной "глобализации" и ее возможные последствия». То, что в XX в. экономический строй стал общемировой реальностью, свидетельство, по мнению В. Иноземцева, начала новой трансформации, ибо прежнее общество находится на пороге собственного перерождения и упадка. Представление о достижении стабильного и универсального общественного порядка оказывается иллюзорным, однако становление экономического общества объективно представляет собой процесс формирования действительно универсального социального организма. Постэкономический порядок возникает на иной основе, и это причина нарастания многовариантности общественного прогресса и социальной напряженности в обществе. Различные формы социального противостояния порождены, считает В. Иноземцев, «возвышением интеллектуального класса, иными словами, той группы людей, которая в своем субъективном развитии вышла за пределы экономической мотивации и исповедует нематериалистическую систему ценностей». Возникновение этого класса как заметной социальной силы породило экспансию - технологическую, экономическую, социальную и культурную - постиндустриального мира в направлении менее развитых регионов планеты.
Высший класс, которому угрожает нарастающая социальная и политическая дезорганизация, озабочен сохранением социальной стабильности для наращивания собственных достижений; развитые страны заинтересованы в стабильности мира, создающей условия упрочения хозяйственной системы, основанной на использовании информации и знаний. Основываясь на этом, современная социология разработала две концепции-теорию устойчивого развития и концепцию глобализации. Первая сосредоточена на том, что глубинные перемены все настойчивее требуют пересмотра представлений о современном обществе, вторая занята количественными параметрами экспансии западных обществ и распространением созданной ими социально-экономической модели в мировом масштабе. Первая способствует пониманию того, что увеличивается разрыв между постиндустриальным миром, все более замкнутым и самодостаточным, и остальным человечеством. Вторая культивирует иллюзию комплексности и целостности мира, якобы обусловленных перенесением существующей на Западе хозяйственной практики в другие страны (по сути дела, так пропагандируются идеи «догоняющего развития»). Концепция глобализации стала влиятельной социальной доктриной, поскольку она «в большей мере отвечает идеологическим предпочтениям западных экспертов (распространение западной модели на остальные регионы планеты. - Н. Г.) и получает... очевидные подтверждения при поверхностной оценке современной социально-экономической реальности»23. Ин-
тересен такой факт: до 1987 г. база данных библиотеки Конгресса в Вашингтоне не содержала книг, в названии которых использовалось бы данное понятие. С начала 90-х годов их число увеличивалось многократно. Популярность идей глобализации объяснялась тем, что США вышли из экономического кризиса. Рост большинства показателей деловой активности делал перспективы следования развивающихся стран в фарватере западной политики весьма реальными. Выросли значение и масштаб деятельности международных финансовых, хозяйственных и политических организаций. Второй фактор - распад СССР и экспансия западных ценностей в Восточной Европе. Можно сказать, что именно эти моменты ускорили становление самой теории. Третьим фактором распространения теории глобализации стала революция в средствах коммуникации, информатики и связи.
Перечисленные факты не означают, что глобализация должна рассматриваться как неоспоримая данность. Ее определяют как «социальный процесс, в ходе которого стираются географические границы социальных и культурных систем, и население все более осознает исчезновение этих границ»24. Следует признать, во-первых, что компонентами этого процесса могут быть объявлены все проявления современной хозяйственной и социальной динамики. Во-вторых, создается впечатление, что теоретики глобализации апеллируют к поверхностному, если не сказать - обывательскому, сознанию. Когда говорят о вовлечении в глобальный рынок миллиарда новых потребителей (в частности, из стран бывшего СССР), не учитывают того, что сегодня многие из них более удалены от мировой экономической интеграции, чем пятнадцать лет назад.
В. Иноземцев задает вопрос: «Наблюдаем ли мы в современных условиях нечто такое, что не имеет аналогов в прошлом и в силу этого может быть обозначено новым понятием "глобализация"»? Его ответ парадоксален: «Мы полагаем, что наиболее справедливым вариантом ответа на этот вопрос будет отрицательный ответ». «Наша позиция, - продолжает В. Иноземцев, - состоит в том, что современные процессы интернационализации лишь продолжают формирование все более широких и хозяйственных комплексных систем, предполагающих последовательный отказ от политической и идеологической разделенности мира и замену ее экономической раз-деленностью. О подлинной же глобализации можно будет говорить только тогда, когда начнет преодолеваться экономическая разделенность мира и большая часть человечества выйдет за рамки экономической системы мотивации»25. Апелляция к глобализации как к реальности эпохи - это «забегание» вперед, стремление убедить мир в том, что основные трудности перехода к новому порядку преодолены. Сторонники быстрой «глобализации» не считаются с тем, что она, как мировая система, должна базироваться на культурной и социальной совместимости народов и обладать «центральными политическими институтами, которые сегодня существуют только в их богатой фантазии». Вполне очевидно, что каждому проявлению современной «глобализации» соответствуют либо контртенденции, либо реальные опасности.
Как отметил И. Валлерстайн, «крах коммунистических систем ознаменовал окончательное крушение идеологии национального развития». Азиатский кризис 1997-1998 гг. «поставил крест» на идеологии «догоняющего» развития. Это противоречит представлениям современных глобалистов, считающих глобализацию поступательным и интерактивным процессом, в котором доминирование Запада не абсолютно. Эксперты разных стран все настойчивее высказываются за контроль над глобализацией; по их мнению, необходимо формирование институтов, способных реагировать на кризисные ситуации, и систем международного контроля над хозяйственными процессами.
Лидеры западного мира не стремятся подчинить мир военными средствами, они пытаются «глобализировать» его. Но расширение сферы влияния постиндустриальной цивилизации не может идти быстрее, «чем это могут позволить внутренние закономерности становления общества, базирующегося на доминирующей роли интеллектуального класса, - в этом заключен важнейший урок нашего времени»26. Для России образ «расколовшейся цивилизации» должен стать главным элементом современного мироощущения с тем, чтобы определить свое место в мире «разных цивилизаций».
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. С. 5-6.
1 Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. М., 1999. С. 583.
3 Глобализация // Глобалистика. Энциклопедия. М., 2003.
4Там же. С. 183.
5 Поланъи К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. СПб., 2002. С. 89.
''Глобализация //Глобалистика. С. 182.
7 Там же. С. 183.
8 Там же. С. 187.
''Хантингтон С. Указ. соч. С. 94-95.
10 Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2003. С. 13-15.
" Хантингтон С. Указ. соч. С. 210.
12 Бурдье П. От «королевского дома» к государственному интересу: модель происхождения бюрократического поля // Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. СПб., 2001. С. 150.
13 Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М., 1985. С. 25-28. ы Там же. С. 380.
15 Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М., 1990. С. 168.
16 Юнг К. Г. Современность и будущее // Одайник В. Психология политики. СПб., 1996. С. 240. ' 17 Хантингтон С. Указ. соч. С. 141
18 Леонтьев К. Н. Византизм и славянство // Россия глазами русского. СПб., 1991. С. 192. 15 Флоренский П. Вопросы религиозного самопознания. М., 2004.С. 46.
20 Леонтьев К. Н. Указ. соч. С. 241.
21 Бродский А. И. Михаил Тареев. СПб. 1994.С. 23-25.
22 Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. С. XIX.
23 Там же. С.584. и Там же. С.590.
25 Там же. С.593.
26 Там же. С.608.
Статья поступила в редакцию 29 сентября 2004 г.
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6, 2005, вып.1
В. П. Бранский, С. Д. Пожарский
ЗАКОН САМООРГАНИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНЫХ ИДЕАЛОВ И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ КУЛЬТУРЫ
Проблема глоб&пизации культуры тесно связана с проблемой единой общечеловеческой культуры («вселенской» культуры), охватывающей весь земной шар. Эта проблема обрела особую актуальность в последней четверти XX в. в связи с тенденцией человечества ко все большей экономической и политической интеграции, прогрессирующим развитием культурных обменов и общим стремлением социума к распространению в планетарных масштабах свободы и равенства. Вот как об этом писал в свое время один из ведущих социологов второй половины XX в. И. Валлерстайн: «Является ли свободный мир таким, где каждый прислушивается лишь к своему внутреннему голосу? Является ли эгалитарный мир таким, где все разделяют одни и те же универсальные ценности (курсив наш. -Авт.)? ... Будет ли существовать "культура" в этом предполагаемом свободно-эгалитарном мире?»1. «Я не знаю, какой ответ верен. ...Мы никогда не будем иметь свободно-эгалитарного мира. Мы можем, однако, прийти к миросистеме, построенной таким образом, чтобы стремиться в направлении к свободе и эгалитаризму (курсив наш. - Авт.) Я совершенно не знаю, на что такая структура может быть похожей. Но, какой бы она ни была, я предполагаю, что с ней будет связано движение к свободе и равенству»2.
Валлерстайн не случайно пишет о трудности однозначного решения проблемы глобализации культуры. Дело в том, что глобализация может осуществляться, вообще говоря, разными способами. Возможны, например, следующие тенденции: 1) постепенное доминирование одной из региональных («локальных») культур, вытесняющей шаг за шагом другие региональные культуры; 2) постепенное доминирование новой культуры, сформировавшейся в результате синтеза двух или нескольких старых региональных культур; 3) постепенное доминирование единой культуры, возникшей в результате синтеза («слияния») прежних региональных культур; 4) постоянное сосуществование новой глобальной культуры с прежними локальными культурами; 5) необычная траектория развития, отличающаяся от предыдущих.
Чтобы разобраться в том, какая из описанных траекторий наиболее вероятна, надо рассмотреть социокультурную глобализацию в контексте общей теории глобализации. Новейшим вариантом такой теории служит теория глобализации, построенная в рамках концепции синергетического историзма3. Поскольку глобализация является частным случаем социальной самоорганизации, постольку при анализе глобализации (безразлично - экономической, политической или социокультурной) требуется синергетический подход. Он показывает, что для понимания самоорганизации культуры как системы ценностей необходим анализ самоорганизации тех социальных идеалов, которые лежат в основе исследуемых ценностей.
Как известно, высший этаж философского знания образует учение о ценности. Но что является критерием ценности? Анализ этого вопроса показывает, что ценность связана с понятием идеала; более того, она - результат реализации некоторого
© В. П. Бранский, С. Д. Пожарский. 2005
