CC BY
73
С. Е. Юрков
Тульский государственный университет
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ КАК «МЕТА-НАРРАТИВ» СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИИ
В статье анализируется состояние современного глобализационного процесса, причины, препятствующие его оптимальной реализации, оценивается место России в данном процессе, дается характеристика глобализации как «мета-нарратива» современной истории и признаки ее виртуализации.
Ключевые слова: глобализация, интеграция, цивилизация, финал истории, симулякр.
S. E. Yurkov
Tula state university (Tula, Russia)
GLOBALZATION AS A «META-NARRATIVE» OF MODERN HISTORY
The article examines the state of the contemporary globalization process, obstacles to its optimal implementation and estimated Russia's place in this process, the characteristic of globalization as a «meta-narrative» of modern history and the signs of its virtualization.
Keywords: globalization, integration, civilization, the history of the finals, a simulacrum.
Смысл динамики мировой социальной истории на нынешнем ее этапе многими мыслителями оценивается достаточно скептически, если не с откровенной пессимистической импликацией. Классические футурологи Д. Белл, А. Тоффлер, М. Кастельс характеризуют ее состояние как переходное, хотя применительно к такой сложнейшей системе, как мировой социум, заниматься аналитикой прогноза, пусть и ближайшего будущего, в чем-то аналогично разгадке тайны распределения бифуркационных вероятностей в синергетике. Особенно стоит выделить «финалистские» концепции (Ф. Фукуяма, Ж.-Ф. Лиотар), фиксирующие закат истории в плане противостояния фундаментальных идеологий или исчезновения стратегических линий, структурирующих современную культуру и дающих возможность рассуждать о ее позитивной эволюции или какой-либо вообще внятной перспективе дальнейшего существования. По мысли Лиотара («Состояние постмодерна») нынешняя культура «утратила доверие к метарассказам» [1], тем самым лишила смысла собственную историю в ее традиционной интерпретации как последовательности событий, имеющих смысл. Данной позиции фактически близок Ж. Делез, описывающий мир в терминах анонимных, номадических сингулярностей [2], т.е. логически не связанных непредсказуемостей, или Фукуяма, определяющий дальнейшее течение истории как бессобытийное [3], по причине распространения в мире унифицированной системы политических и культурных ценностей, олицетворяемых современной моделью европейской либеральной демократии.
Происходящие мировые изменения демонстрируют откровенную склонность мировой идеологии к тезису Фукуямы, в противовес теории
Лиотара. Прежде всего, речь идет о создании и реализации нового «великого нарратива» - процесса глобализации, долженствующего (о чем пишет Фукуяма) в итоге обеспечить общность социально-культурных ценностей и императивов.
Процесс глобализации мира происходит уже не первое десятилетие. Тем не менее, до сих пор не выработано однозначного определения по поводу сущностной характеристики данного феномена. По крайней мере, наиболее устойчивыми, повторяющимися его атрибутами можно полагать интеграцию и унификацию. Имеются в виду явления экономики, и культурных приоритетов, мировоззренческих, религиозных и политических ценностей, построение общедоступного информационного базиса. Однако вследствие различия опорных принципов в поисках определений оказывается крайне затруднительным не только выработать универсальную дефиницию, но и сформулировать некую приемлемую идею о начале данного процесса (к примеру, возможно связать инициацию данного процесса с постмодернистской идеей Лесли Филдера (Leslie Fielder) «Cross the Border, close the Gap», сформулированную им в 1969 г., что примечательно, в журнале «Playboy») и, тем более, прогнозировать варианты его финала.
Интеграция не есть стирание противоречий, не поглощение многих одним, но предполагает относительную автономию составляющих целое компонентов, поскольку, при отсутствии последней, ни о какой интеграции говорить невозможно чисто логически: система с одним элементом перестает быть продуктом интеграции, ибо перестает быть системой. Антисистемные тенденции - явление, более специфичное в отношении унификации (но не интеграции), поэтому используемые понятия никак не следует помещать в синонимический ряд (отдельно это подчеркнем, поскольку к настоящему моменту оформилась четкая тенденция сведения смысла глобализации к доминированию американской версии «e pluribus unum», т.е. построения однополярности).
Логичен тезис о неизбежности противодействия глобализационным процессам, конкретно, о стимулировании эффекта границ и дифференциаций. К примеру, если считать первым крупным шагом в сторону построения глобальной религиозной идеологии средневековые интенции к утверждению католицизм в качестве единой мировой религии, ответом же на него послужило подчеркнутое дистанцирование православного мира, а в дальнейшем -отпочкование от католицизма обретших обособленность религиозных течений лютеранского и протестантского толка. В 1967 г. неотомист Ж. Маритен (в работе «Крестьянин с Гаронны») уже с горечью констатирует, что католицизму противостоит не протестантизм или православие, но скептик-либерал, равнодушный ко всякой религии вообще, из чего логично допустить, что одним из сопутствующих «перформансов» глобализации оказывается не интеграция (кооперация), но разрастание объема противостоящих полюсов. Увеличению могущества одного полюса тут же (как очередной антитезис) начинает противодействовать раздробленная сеть мелких террористических группировок мусульманско-реформаторского (салафитского, т.е. еретического) толка, в свою
очередь, также обретших консолидацию в идее построения единого мусульманского халифата. Здесь уместно вспомнить суждения американского футуролога С. Хантингтона [4], предрекавшего ближайшему будущему распад мира на несколько новых цивилизаций, основанных на идее «реванша Бога», поскольку конфессиональные разногласия порой оказываются зачастую более весомыми, чем экономическая диспропорция в соотношении развития стран. Последние события, связанные с беспорядками, вызванными в Европе арабскими беженцами, волны недовольства коренного европейского населения демонстрируют откровенную несостоятельность адаптивных возможностей иных культур, если они базируются на столь фундаментальном базисе, как религия. Используя постмодернистский дискурс, для нынешней ситуации можно предложить такую интерпретацию: имеет место противостояние цивилизаций, утративших «Великого Другого», и цивилизаций, его сохранивших.
Впрочем, духовно-религиозная составляющая не столь часто фигурирует в качестве средства интеграции или унификации, в подавляющем большинстве случаев основанием глобализации признается экономика. Применительно к данной теоретической позиции, преимущества глобализационных трансформаций представляются практически самоочевидными: в первую очередь, подразумевается оптимизация сфер промышленного производства за счет рационального распределения секторов экономики по территориально-ресурсному принципу и совместная координация усилий задействованных стран в механизмах управления. Определенные успехи в данном направлении достигнуты, чему способствуют и потенциалы современного информационного общества. Создается виртуальная мировая торговая сеть, виртуальная банковская система, центры управления ведущими промышленными концернами и рынками, но параллельно с этим явно обозначается почва для иной социальной дифференциации: с одной стороны, это страны-производители массы потребительских товаров, и страны, удерживающие монополию на производство и распределение информации, с другой. В роли первых, по-прежнему выступают государства с низкими затратами на рабочую силу, что скорее соответствует еще марксистской идеологии эксплуатации дешевого труда и извлечения прибыли (естественно, подразумевающей совсем иные формы глобализации), но никак не демократическим принципам, которые, хотя бы по видимости, должна «подтягивать» за собой глобализация современная.
Если перефразировать слова Н. Бердяева, высказанные по поводу «загадки Возрождения», можно отметить: тайна глобализации в том, что (во всяком случае, пока по существующим признакам) она не удалась. События последних дней - обострение угрозы терроризма, борьба с ИГИЛ (ДАИШ), казалось бы, подтверждают прогнозы Хантингтона, однако здесь приходится учитывать ряд поправок. 1. Накал военных страстей не отражает состояние многополярности мира (что должно следовать из суждений американского социолога), но сводит множественность к традиционной дуальности, тем самым действительно стимулирует интеграционный настрой. Тем не менее,
стоит ли за классической гегелевской диадой «тезис-антитезис» желаемый синтез, резюмируемый в глобализационном феномене? Вероятно, нет, поскольку: 2. За видимым противостоянием религиозных идеологий с очевидностью стоят экономические и внешнеполитические интересы борьбы за однополярный мир, как реальной альтернативе глобализации (что также вполне пригодно для претензий на роль «синтеза»), иначе как объяснить, что преимущественно христианская Россия легче консолидируется с мусульманским Ираном, Иорданией, но Европа крайне неохотно совершает шаги к российскому сближению? 3. Если рассуждать о некоей нематериальной основе, применительно к которой еще правомочно заявлять об успехах глобализации, то это будет паразитическая по энергозатратам и отдаче сфера удовольствий и развлечений (почему бы не считать увлечение «селфи» признаком торжества глобализации?), что и является наиболее благоприятной средой унификаций всякого рода для вечно скучающего и жаждующего впечатлений индивида, взращенного технократическим обществом.
Итак, несмотря на то, что современная фаза глобализации пребывает в стадии некоей неопределенности перспектив, Россия, в лице высшего руководства, продолжает линию приверженности данному процессу. Для рассмотрения потенциалов нашей страны к участию в нем, ее места, целесообразно обращение к некоторым историческим фактам.
Понятие «глобализации» требует задействования соответствующей «глобальной» терминологии, в частности, замены в анализе понятия «культура» более емким понятием «цивилизация». В рамках данной терминологии позволительно рассуждать об имеющемся цивилизационном разрыве между Россией и Западом, корни которого определяются и особенностями исторической динамики, и территориально-природными факторами, и рядом прочих причин.
По поводу первого отметим следующее. Абсолютный период своего исторического бытия, оформляющаяся в качестве самостоятельного государства Русь, просуществовала в условиях самоизоляции (по причине конфессиональных разногласий с «латинянами»). Прецедент петровского опыта европеизации положил начало ритмике колебаний России в отношении сближений с Европой (откат в сторону изоляционизма после смерти Петра, новый поворот к Европе в екатерининскую эпоху - до начала войны с Наполеоном, далее следует очередной интерес к европеизму, начавшийся с реформ Николая I и усиленный марксистскими умонастроениями, закончившийся в 1917 году), и с начала перестроечного времени до сегодняшнего момента Россия вовлечена в очередной виток всемирной либерально-демократической модернизации.
Насколько оправдано привлечение термина «цивилизация» в подобном случае? Оправданно считать, что целью глобализационных процессов является построение именно цивилизации модернизационного типа. Для анализа сравним два определения - «цивилизация» и «глобализация» (разумеется, с учетом того, что полного дефинитивного консенсуса не выработано).
Исследователь Б. С. Ерасов, среди ряда имеющих наибольшую популярность определений цивилизации, в качестве наиболее устойчивого, выделяет следующее: «Цивилизация как социокультурная общность, формируемая на основе универсальных, т.е. сверхлокальных ценностей, получающих выражение в мировых религиях, системах морали, права, искусства. Эти ценности сочетаются с обширным комплексом практических и духовных знаний и разработанными символическими системами, способствующими преодолению локальной замкнутости первичных коллективов» [5, с. 25].
Глобализация же, по словам одного из ведущих разработчиков ее концепции Р. Робертсона, есть «сжатие мира», усиление взаимозависимости всех его частей, сопровождающегося интенсифицирующимся осознанием целостности, единства мира. Следствием глобализации становится то, что различные локальные культуры вступают во взаимодействие друг с другом, без универсального распространения каких-либо социальных институтов и культурных символов [6].
Семантическое тождество приведенных концептов достаточно очевидно - установка на экономическую, политическую, социально-культурную, религиозную интеграцию и унификацию, с той лишь разницей, что в последнем случае данные процессы мыслятся во всемирном масштабе. Тем не менее, принцип отказа от универсальности «институтов» и «культурных символов», предполагающийся Робертсоном, воплощаясь в реальность, демонстрирует существенные перверсии: сведение национальных способов хозяйствования к единообразной системе мировой рыночной (подчеркнем, сетевой) геоэкономике, крушение национально-культурных суверенитетов и идентификаций. Сюда же можно отнести приверженность рационализму, сциентизму, технократизму (с чем связывается идея прогресса как базиса и материального благополучия, так и возможности духовной и индивидуальной свободы), политическая и правовая демократия, инициативность и ее стимулирование в различных областях социальной жизни, возрастающее воздействие на функционирование отдельных стран и народов факторов международного значения с целью координации и оптимизации процесса продвижения к вышеуказанным ценностям.
В целом, по ряду критериев, феномен модернизации, считающийся предшественником и опорой глобализации, во многом также оппозиционен последней, поскольку ориентирован на разделение функциональных ролей и деятельностей в производстве, частной и общественной жизни, дифференциацию отраслей хозяйства (промышленность, торговля, секторы услуг), образование самостоятельных централизованных государств, разделение властей, признание интересов различных социальных групп и движений, религиозный плюрализм, плюрализм ценностных ориентаций с поправкой на толерантность и совершенствование средств распространения информации. Глобализация же (в идеале) нацелена на укрепление единства (что пока в стадии господства «единственности»), парадигмы (пока - состояние
синтагмы), синтеза (пока еще только «симбиоз» европейских государств), т.е. на достижение преимущества центростремительных сил над центробежными.
Применительно к примеру России логичен вопрос: не окажется ли для России глобализационная устремленность, пусть актуальная и во многом неизбежная (действительно, о какой глобализации без участия России можно вести речь) очередным искушением, которое, как это наблюдалось в истории, вновь отбросит ее к самой себе? Национальная ментальность носит характер «маркера» культуры, ее идентификатором в сфере исторических и социальных образований. России также исконно свойственны собственные, в чем-то уникальные параметры ментальности и культурных императивов. В свое время отечественный мыслитель Г. П. Федотов на данный счет акцентировал идею применимости к русской культуре два ее «портрета»: «левый и правый» [7], эксплицирующих противоположные качественные параметры: «огненность», воплощающую максималистскую, поисковую, эсхатологическую интенциональность, и «спокойное бесчувствие», ориентированную на практическую смекалку, трудолюбие, уравновешенность и расчет. Вместе с тем, Федотов указывал и на исходное основание потенциальных дифференциаций с иными культурами, усматривая его в понятии «удельно-вечевой» Руси, из чего проистекает русская казачья вольность, свободолюбие, бунтарство, неприятие завершенности. Отсюда и русское недоверие к индивидуализму и формам регуляции индивидуального, частного, захватывающего в статус всеобщего, в частности, к закону. Фактически нечто подобное в 80-е гг. ХХ в. подмечает Г. Гачев, характеризуя этническую суть русского народа емкой метафорой «светер» (свет + ветер) [8]. Едва ли подобные характеристики окажутся созвучны веберовским «идеальным типам» рационального действия, на чем, по мысли известного социолога, надлежит выстраивать практику жизни и функционирования европейским индустриальным сообществам.
Если иметь в виду некое операциональную трактовку глобализации, к примеру, процесс укрепления экономических и политических связей, культурного и информационного обмена, то, по крайней мере, ее проект, по видимости, начал осуществляться. США берут на себя функции общей координации и надзора за странами Европы и отчасти Азии, их военное прикрытие под эгидой НАТО, Европа - разработки высоких технологий и выпуска высокотехнологичной продукции, Китай - приобретает высокие технологии и, располагая дешевой рабочей силой, обеспечивает на данной основе производство дешевых товаров массового потребления, России отводится место поставщика сырья и энергоносителей. Однако Россия опять же остается проблемой (также и ряд афроазиатских стран, стран Латинской Америки), поскольку, открыто не соглашаясь с американоцентристской концепцией глобализации (фактически гегемонизации), осознавая собственную военную, политическую, потенциальную экономическую мощь и растущий политический авторитет, открыто заявляет претензии - нет, отнюдь не на роль мирового гегемона, но на самостоятельность выбора в решении внутриполитических и экономических проблем, равно как права выработки
внешней государственной стратегии. Этого уже достаточно для децентрации складывающейся глобальной системы.
Оправданно считать, что единственное, в чем преуспевает глобализационный тренд - это информатизация мировых связей, и в том, что с этим непременно сопрягается - создание виртуальных социальных институтов и каналов коммуникации (о чем упоминалось выше - мировая торговая сеть, виртуальная банковская система, центры управления промышленными концернами и рынками), сам же процесс глобализации фукнционирует в стадии симулякра. Если вспомнить учение Ж. Бодрийяра о стадиях вырождения знака в симулякр, то очевидно, глобализация пребывает на грани переходности от второй к третьей (первая - знак отсылает к некоей глубинной реальности; вторая - сокрытие и извращение данной реальности, третья - сокрытие отсутствия связи с реальностью; заключительная - обрыв всякой связи с реальностью) [9].
В чем здесь проявляются признаки симуляции? Во-первых, в том, что за ширмой оптимизации культурных и промышленных связей успешно маскируются исконные стремление к власти. В подобном случае первичные интенции к осуществлению глобализации можно усмотреть в еще в объединительных походах Филиппа Македонского (338 г. до н. э.), территориальной экспансии его знаменитого сына Александра, походах крестоносцев, европейских религиозных войнах периода Средневековья, Нового времени и просто в неприкрыто захватнических войнах ХХ столетия, инспирированных борьбой за некую великую идею. Современная глобализация, в ее реализуемом виде, по сути, мало отличается от силовых методов подчинения культурно-ценностных систем и захвата территорий, симуляционность в данном случае обеспечивается прикрытием внедрения прогрессистских идей свободы и демократии (впрочем, сама идея Прогресса также симуляционна, поскольку сводима преимущественно к прогрессу научных технологий, а идея Свободы мыслится не в творчестве, а лишь свободе выбора того, что за тебя и с сомнительной целью сотворено облеченными властью). Статус переходности, в свою очередь, объясняется широким использованием виртуальных методов ведения войн за счет информации субъективистского, искаженного характера, имеющего незначительное отношение к реальному положению вещей (и война виртуальная, ведущаяся посредством СМИ и сети Интернет, не есть ли очередной симулякр? Еще один повод вспомнить тезис Бодрийяра о способности симулякра порождать бесконечные ряды новых симулякров).
Логичен дальнейший вопрос по поводу облика четвертой стадии симулякра глобализации. Формально это должно быть то состояние, когда глобализация, признанная мировым сообществом как социальная и историческая ценность, будет продолжать функционировать в форме «псевдо-мета-нарратива», по сути, создавая почву самооправдания феноменам унификации и стандартизации, стиранию различий, национальных, культурных и личностных. Для современных концепций власти традиционная формула «разделяй и властвуй» или постмодернистский вариант «пересекайте границы,
засыпайте рвы», как более затратная, должна быть отброшена, поскольку унификация и стандартизация означает - уже нечего и незачем пересекать или переходить. Тем не менее, ясно, что таковая стратегия означает путь к скрытому и изощренному духовно-идеологическому захвату (о чем писал Г. Маркузе в «Одномерном человеке») и потому в перспективе неизбежности реального (духовного) прогресса представляется маловероятной (хотя и имеющей шансы на ограниченную реализацию).
Отсюда предпочтительность допущения альтернативного хода событий. Если базис любого общества образует экономика, производство и товарооборот (даже если это будет информационный продукт), эквивалентом чего выступает, как выражение покупательской способности, денежная единица измерения, истинной перспективой глобализации должна стать эра новой единицы измерения - не доллара, евро или рубля, но единицы отдачи, чему пока и названия не придумано. Без таковой «реструктуризации» экономики, культуры и, в целом, ментальности окажется невозможным рассуждать ни о прогрессе, ни и свободе.
Литература
1. Лиотар, Ж.-Ф. Состояние постмодерна [Текст] / Ж.-Ф. Лиотар; пер. Н. А. Шматко. СПб. : Алетейя, 1998. 160 с.
2. Делез, Ж. Логика смысла [Текст] / Ж. Делез; пер. Я. Я. Свирского. М. : Раритет ; Екатеринбург : Деловая книга, 1998. 480 с.
3. Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек [Текст] / Ф. Фукуяма; пер. М. Б. Левина. М. : Акт, 2009. 592 с.
4. Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций / С. Хантингтон; пер. Т. Велимеева, Ю. Новикова. М. : АКТ, 2003. 603 с.
5. Ерасов, Б. С. Сравнительное изучение цивилизаций [Текст]: хрестоматия / сост. Б. С. Ерасов. М. : Аспект-Пресс, 2001. 556 с.
6. Масловский, М. В. Анализ процессов глобализации в западной теоретической социологии [Электронный ресурс] / М. В. Масловский, И. В. Никулина. URL: http://www.unn.ru/pages/vestniki journals/99990201 West soc 2006 1(5)/33.pdf . (дата обращения 05.02.2016)
7. Федотов, Г. П. Письма о русской культуре [Текст] / Г. П. Федотов // Судьба и грехи России. В 2 т. Т. 2. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. СПб. : София, 1992. 351 с.
8. Гачев, Г. Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос [Текст] / Г. Д. Гачев. М. : Прогресс, 1995. 480 с.
9. Бодрийяр, Ж. Симулякры и симуляции [Текст] / Ж. Бодрийяр; пер. А. Качалова. М. : Постум, 2015. 240 с.
Bibliography
1. Lyotard, J.-F. Sostoyaniye postmoderna [State of postmodernity] [Text] / J.-F. Lyotard; translated by N. A. Shmatko. Saint-Petersburg: Aleteyya, 1998. 160 p.
ryMaHurapHbie BeflOMOCTM Trny mm. fl. H. ToncToro
№ 1(17), ^eBpanb 2016 r.
2. Deleuze, G. Logika smysla [The Logic of Sense] [Text] / G. Deleuze; translated by Ya.Ya. Svirskiy. Moscow: Raritet; Ekaterinburg: Delovaya kniga, 1998. 480 p.
3. Fukuyama, F. Konets istorii i posledniy chelovek [The End of History and the Last Man] [Text] / F. Fukuyama; translated by M. B. Levina. Moscow: Akt, 2009. 592 p.
4. Huntington, S. Stolknoveniye tsivilizatsiy [The Clash of Civilizations] [Text] / S. Huntington; translated by T. Velimeev, Yu. Novikov. Moscow: AKT, 2003. 603 p.
5. Yerasov, B. S. Sravnitel'noye izucheniye tsivilizatsiy [Comparative study of civilizations] [Text]: reader / comp. by B. S. Yerasov. Moscow: Aspekt-Press, 2001. 556 p.
6. Maslovskiy, M. V. Analiz protsessov globalizatsii v zapadnoy teoreticheskoy sotsiologii [Analysis of the globalization processes in the western theoretical sociology] [Electronic resource] / M. V. Maslovskiy, I. V. Nikulina. URL: http://www.unn.ru/pages/vestniki journals/99990201 West soc 2006 1(5)/33.pdf. (accessed date 05.02.2016)
7. Fedotov, G. P. Pis'ma o russkoy kul'ture [Letters on the Russian culture] [Text] / G. P. Fedotov // Sud'ba i grekhi Rossii [The fate and sins of Russia]. In 2 vol. Vol. 2. Izbrannyye stat'i po filosofii russkoy istorii i kul'tury. Saint-Petersburg: Sofiya, 1992. 351 p.
8. Gachev, G. D. Natsional'nyye obrazy mira. Kosmo-Psikho-Logos [National images of the world. Cosmo-Psycho-Logos] [Text] / G. D. Gachev. Moscow: Progress, 1995. 480 p.
9. Baudrillard, J. Simulyakry i simulyatsiya [Simulacra and Simulation] [Text] / J. Baudrillard; translated by A. Kachalov. Moscow: Postum, 2015. 240 p.
