CC BY
39
ГЛАГОЛЬНЫЙ ВИД И ИСТОРИЯ РУССКИХ NOMINA ACTIONIS
Резюме: В статье исследуются возможные причины исчезновения ряда отглагольных имен действия в процессе исторического развития русского языка. Делается предположение, что распад именных «видовых» пар в русском языке и появление заметных ограничений на их образование и употребление были вызваны семантическими изменениями внутри глагольной категории вида. Есть основания предполагать, что в процессе формирования русского совершенного вида в нем последовательно усиливалась, постепенно занимая доминирующее положение, семантика временной определенности, которая оказалась несовместимой со стабильным во временном плане характером существительных. Побочным следствием этого процесса и стали изменения в системе отглагольных имен.
Ключевые слова: отглагольное имя действия, категория вида,
семантика временной определенности.
Проблема категории вида и видовой семантики русских отглагольных имен действия в синхроническом и диахроническом аспектах уже более века привлекает интерес исследователей. Девербатив - образование семантически сложное, синкретичное, причудливо совмещающее в себе морфологические признаки имени с типично глагольной семантикой. Возможно, поэтому мнения о категории вида в современных и в древних именах действия полярны: с одной стороны, утверждается, что «категории вида не существует у отглагольных имен и никогда не было» (Хохлачева 1969: 45-53; см. также: Булин 1965: 8), с другой стороны, высказывается мнение, согласно которому «категория вида присутствует у всех имен действия, независимо от их аффиксальной характеристики» (Иванникова 1972: 115-122; см. также более сдержанные оценки аспекту-альных возможностей девербативов: Винокур 1939; Яубасарова 1979: 101; Казаков 1993: 104; Золотова 1982 и др.). При этом большинство исследователей отмечает, что отглагольные имена существительные на -ние, -тие в гораздо большей степени сохраняют глагольность мотиватора, чем другие девербативы (например, с суффиксами -к(а), -0, -б(а), -ств(о), -ж(а) и др.).
Поэтому в дальнейшем изложении основное внимание будет сосредоточено на анализе отглагольных имен на -ние / -тие
Аспектуальная характеристика девербативов различно оценивалась и классиками отечественной грамматической мысли XIX-XX вв. А. X. Востоков в своей «Русской грамматике» писал: «В существительном отглагольном теряется означение времени настоящего и прошедшего, принадлежащее причастиям и деепричастиям, но сохраняется вид глагола, неокончательный, совершенный и многократный, например читание, прочтение, читывание» (Востоков 1831: 112). По мнению А. А. Потебни, «то, что можно бы считать здесь за различение совершенности и несовершенности, на деле есть только различение степеней длительности... и многократности, например, в “подавание помощи” обязательна только мысль о многократности действия, но не определено, состояло ли действие из незаконченных моментов (“что помощь подавалась”) или законченных (“что бывала каждый раз подана”)» (Потебня (1874) 1977: 351-352). А. М. Пешковский обнаруживал оттенки видовых значений в парах типа удвоение - удваивание (например, процесса, «собранного в точку», «разбитого на части», «длительного» и т. д.)
(Пешковский 1956: 100-101, 112). По мнению же В. В. Виноградова, «субстантивация действия, его “опредмечивание”
парализуют грамматические свойства глагола» (Виноградов 1972: 99), само значение процесса ещё далеко от соотносительных видовых значений и лишено «оттенков недлительности
- длительности, результативности и неограниченности течения» (Виноградов 1947: 118-119). Таким образом, все исследователи находят в nomina actionis отдельные компоненты аспектуальной семантики, но мнения в отношении ее категориального статуса расходятся.
В работах, посвященных истории русских отглагольных имен действия, для нашего исследования важны две мысли: во-первых, об архаичности, древности самой языковой формы nomina actionis, ее «естественности» для древнерусского языка (Потебня 2010), во-вторых, о наличии видовой корреляции у русских имен действия XVI-XVIII вв. и ее ослаблении и разрушении в языке XIX века (Шелихова 1967, Мусатенко 1976).
В. В. Виноградов отмечает, что видовые оттенки в формах отглагольных существительных на ние/-тие «сильнее выступали в русском литературном языке XVIII и начала XIX вв., особенно в его официально-канцелярских стилях» (1947: 119), эта точка
зрения позже поддержана в (Романова 1964, Свердлов 1959 и др.). В целом, если отвлечься от деталей, можно обобщить все высказанные на этот счет мнения следующим образом. В древнерусском языке имя действия было весьма распространенной языковой формой. В течение XIV-XVIII вв., вместе с развитием глагольных видовых форм, появилось множество парных именных образований, отличающихся аспектуальной семантикой, в которых можно усмотреть категорию вида (типа подвязание — подвязывание), что выглядит вполне естественным процессом. Затем, в течение последующих двух столетий, из русского языка по какой-то причине исчезло значительное количество отглагольных имен, что обусловило утрату их парности и, соответственно, свело к минимуму «видовую» дифференциацию. Возникает вопрос: почему эти имена действия так стремительно и массово исчезли в русском языке и почему они в гораздо большей степени сохранились в польском, чешском и других западнославянских языках?
Поставленный вопрос, как представляется, дает возможность рассмотреть проблему наличия вида у отглагольных имен под несколько иным, по сравнению с традиционным, углом зрения. Мы предполагаем, что одной из причин распада именных «видовых» пар в русском языке и появления заметных ограничений на образование и употребление отглагольных имен действия стали семантические изменения внутри самой глагольной категории вида.
Согласно новейшим сопоставительным исследованиям семантики и функционирования глагольного вида, грамматическое содержание совершенного вида в западных и восточных славянских языках отнюдь не идентично: в западнославянской подгруппе основным значением совершенного вида является простое понятие целостности, в восточнославянской - значение временной определенности1. К этому выводу приходит С. Дики в работе (Dickey 2000): «My overall point, which may not be clear
1 Вслед за А. В. Бондарко мы понимаем целостность как представление действия вне членения на фазы, без выражения внутренней динамики его протекания во времени (Бондарко 2011: 360-367), а временную определенность - как ограниченность действия пределом, акцентирование временной границы проявления действия (в этом смысле временная определенность, по всей видимости, соответствует понятию количественно-временного предела действия).
from this chapter alone, is that one can explain the lack of pairs of verbal nouns in contemporary Russian and Ukrainian by assuming the incompatibility of “temporal definiteness” as the meaning of the perfective aspect in those languages with the temporally stable nature of nouns. This clash does not occur in other languages, e. g., Polish, where the simpler concept of “totality” (celostnost’) is a main meaning of the perfective» (Dickey 2000). Эта же идея высказывается в работах амстердамской аспектологической группы под руководством А. Барентсена, а также в исследованиях Р. Бенаккьо: анализ поведения разных групп славянских языков при выражении повторяемости действия указывает на «экспансию» совершенного вида в западнославянских языках по сравнению с восточнославянскими (Barentsen 2011; Benacchio 2011). Это означает, что, несмотря на общую историю формирования этой глагольной категории, семантическое пространство совершенного вида в западнославянских языках шире, чем в восточных. Существен в этом контексте тот факт, что именно в западнославянских языках имена действия имеют практически регулярную соотносительность по виду. Возможно, что целостность не препятствует образованию имен действия, в то время как временная определенность оказывается несовместимой со стабильным во временном плане характером существительных. Эта мысль подтверждается и нашим исследованием на материале современного русского языка (Пчелинцева 2007; 2012). Сплошной анализ продуктивности русских глаголов в зависимости от их аспектуальной семантики показал, что имена действия не образуются от глаголов, содержащих семантический признак количественно-временного предела действия, если это аспектуальное значение является для них единственным (попугать, покипеть, додуматься, уездиться, надавать, перецеловать, отлюбить и т. д.) . В случае, если количественно-времен-
2
Отдельного комментария заслуживают слова постой (простореч.), побывка (разг.), посиделки (простореч.), пробежка, прогулка, передышка, перекур — перекуривание — перекурка, формально образованные от делимитативных глаголов. Их существование в языке не опровергает, а, скорее, подтверждает нашу мысль, поскольку в них неизбежно происходит трансформация аспектуальной семантики: они не указывают на количественно-временной предел действия, а называют целую ситуацию.
ной предел - это только одно из аспектуальных значений глагола, то имя действия потенциально возможно, но соотносится оно с другими ЛСВ мотивирующего глагола, например, с общерезультативными: нажатие - действие по значению глаголов нажать - нажимать в значении «произвести давление, нажать на что-то», ЛСВ «выжать сок в определенном количестве» (нажать целую банку сока) не образует имени действия. Аналогично в следующих девербативах: нанесение (нанести подарков - *нанесение подарков), порез (порезать всех кур - *порез всех кур), подавление (подавить всех комаров -*подавление всех комаров) и т. д. (попрыгать, застучать, просидеть, додуматься, уездиться, надавать, перецеловать, отговорить, отлюбить и т. д.). Другие же аспектуальные признаки -однократность, многократность, результативность, интенсивность, длительность и пр. - не препятствуют транспозиции глагола в имя. Вполне возможно, что в процессе развития категории русского глагольного вида не только происходило формирование средств перфективации и имперфективации, «морфологического механизма средств СВ и НСВ» (Маслов 1984: 102), но вместе с тем определенные изменения претерпевало и содержательное наполнение категории, она была (а возможно, и остается) семантически подвижной. В частности, есть основания предполагать, что в процессе формирования русского совершенного вида в нем последовательно усиливалась, постепенно занимая доминирующее положение, семантика временной определенности. Побочным следствием этого процесса и стали изменения в системе отглагольных имен.
Обратимся к фактам истории русских nomina actionis. А. А. Потебня, рассуждая об архаичности оборотов с существительными, писал, что «глагол... отвлеченнее существительного» и поэтому именные предложения древнее глагольных, «именной характер предложения увеличивается по направлению к древности. Вместе с этим увеличивается конкретность языка» (Потебня 2010: 4-6). Таким образом, А. А. Потебня усматривает в широком распространении имен действия в прежние века причины внутренние, связанные с естественными закономерностями развития языка. Действительно, наиболее продуктивная словообразовательная модель на -^е, из которой вследствие переразложения основ возникли суффиксы отглагольных имен -анщ-, -енщ-, -raj-, - праславянского происхождения (Филин 1981: 34), об этом свидетельствует ее наличие во всех славян-
ских языках, включая их диалекты (см., например: Пантелеева 1976, Булатова 1957). Но активность образования nomina actionis в древнерусском языке, по всей видимости, была обусловлена и внешним влиянием. Сложная языковая ситуация в Древней Руси: фактическая диглоссия, сосуществование двух письменных языков - древнерусского и церковнославянского - обусловила множественность заимствований из старославянского, в котором модель на -ние отличалась высокой продуктивностью (например, генетические древнеславянизмы съзьдлние, отъврл-щение, съплсение, освяштение, искоушение, и др., см. также об этом: Gradinarova 1999).
Кроме того, активная деятельность древнерусских и южнославянских переводчиков приводила к проникновению в древнерусский язык грецизмов (как непосредственно, так и через старославянские источники), в том числе - существительных, означающих действия или состояния, например: икономьство (икономия), проелипсисъ, догмлтъ, епитемья (опитемья) и под. Это также способствовало распространению интересующей нас категории слов (хотя, по свидетельству А. А. Пичхадзе, древнерусские переводчики менее активно использовали книжные грецизмы, чем южнославянские - Пичхадзе 2011: 288). Состав древнерусских отглагольных имен расширялся также благодаря образованию множества калек с греческого, - в особенности это касается сложных слов типа докрод^яние, докротворение, мъногожеллние, трудолюкие и под. (Пичхадзе 2011: 284-286). Представляется, наконец, вполне справедливой и точка зрения Ф. П. Филина, писавшего, что «под влиянием самого содержания греческих оригиналов продуктивность образований на -ание, -ение и др. резко возросла» (Филин 1981: 35).
В результате действия совокупности этих факторов в древнерусском языке nomina actionis становится распространенной формой выражения значений действия и состояния. По данным
А. Г. Мусатенко, в «Материалах для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского и в памятниках XI-XIV вв. обнаружено более двух тысяч (!) отглагольных имен (Мусатенко 1976: 29). Это подтверждается и результатами нашего исследования словарных данных. Анализ параллельной выборки из Материалов для словаря древнерусского языка И. И. Срезневского (Срезневский 1893) и Словаря древнерусского языка (СДРЯ 2010) (около 350 единиц) свидетельствует о том, что в период XI-XIV вв. имена действия свободно образуются от
большинства глаголов, причем их состав существенно отличается от корреспондирующей части современного корпуса девер-бативов. В частности, заметно большее количество единичных имен действия словообразовательно и семантически соотносится с глаголами СВ или с глаголами так называемого «общего» или «нейтрального» вида: они составляют около трети нашего корпуса (изглаголание, възитие, възискание и под.). Приблизительно 30% девербативов имеют значение непредельного процесса или состояния (клещлние, клюдение, веселовл-ние), 40% - это парные образования (жлление - пожлление, въдллние - въдлние). Такие имена действия могут иметь разное лексическое значение (например, злпр^ние - прение, игрлние -поигрлние, жлловлние - пожлловлние), отличаться количественными оттенками действия (въздыхлние - въздохновение) или быть почти полными синонимами (чихлние - злчихлние, жлдл-ние - пожлдлние). В некоторых контекстах такие имена действия аспектуально дифференцируются: префиксальные указывают на свершившийся факт, законченное действие, беспрефикс-ные выражают значение обычного или повторяющегося действия, реже - актуально длительное действие: Есяко грлкление, еже погрлкить крлтъ твои у теке (Срезневский 1893, 1: 574) -Людие нл с(ы)нл его въстлшл про злжъжение грлдьное и зл погрлкление млнлстырьское (Там же, Т. 2: 1019). Оъ велиемъ въздохновениемь оудлрь ся по гллв^ - Греховъ своих пллкл-лися съ въздыхлниемь д(е)нь и нощь (Срезневский 1893, 1: 356).
Но такая дифференциация не имеет системного характера. Примечательно, что даже когда глаголы уже имеют явные аспектуальные отличия, как, например, в паре «хот^ти -похот^ти» (хотеть - захотеть), ожидаемой аспектуальной дифференциации в именах может не быть: хотение - похот^ние различаются, скорее, оттенками лексического значения: По своему хотенью сокрлв епископы крестилньскыя, иже въ окллсти его живущихъ (Срезневский 1893, Т. 3: 1389) -Похот^ниемь тоу стрлсть прияли отъ злвисти и д^иствия сотонинл (Срезневский 1893, 2: 1319).
Обращает на себя внимание регулярность образования имен от глаголов на -нути (их насчитывается более 30-ти единиц: дьрзнутие - дьрзновение, плюновение, дъхновение, въспряно-вение и т. д.). В современном русском языке такие девербативы практически полностью исчезли, а те, что остались (например,
поползновение, дерзновение, исчезновение), утратили тесную связь с производящим глаголом. Как замечает В. А. Плунгян, в современном языке «семельфактивное -ну— это единственный русский глагольный показатель, который однозначно определяет совершенный вид глагольной словоформы» (Плунгян 2011: 401). Это замечание можно, с наших позиций, трактовать в том смысле, что по мере формирования СВ, усиления определенности его границ категориальная семантика входит в противоречие с именной формой, и постепенно имена действия, содержащие эксплицитные показатели СВ, выходят из употребления или теряют глагольные компоненты значения.
Большее, по сравнению с современным русским языком, количество имен действия, соотнесенных с глаголами СВ, свидетельствует, на наш взгляд, о более широких и мягких границах семантического пространства формирующейся категории вида в древнерусском языке. Действительно, приставочные глаголы в некоторых случаях являются лишь вариантами, семантическими дублетами исходного глагола (Караванов 1992: 104). На семантическую дублетность бесприставочных и приставочных глаголов (покрасти - красти) в древнерусских летописях указывали многие исследователи; в частности,
В. Б. Силина пишет, что в XI-XII вв. приставочные глаголы часто еще не являются глаголами СВ, а представляют собой глаголы «общего вида» (Силина 1982: 229-230). В работе А. А. Караванова приводятся многочисленные примеры практически синонимического употребления глаголов, выступающих нередко в одном контексте: «И пожгоша домъ святые вллди-чиц^ когородици; и приидше къ церкви и жгоша двери и влъзше въ притворъ у грокл Феодосиевл Моск. Лет., 17. к. XV в. И рлзд^лишлся нлдвое: половинл и\ъ поиде къ погреку, л другля и\ъ иде по мосту. Ник. лет. IX, 95. 1068 г. » (Караванов 1992: 103-112). Симптоматично, кстати, что некоторые глаголы в нашей выборке из Срезневский 1893, образующие пары, по всей видимости являются семантическими дублетами, на что указывают словарные статьи: изымлти - иземлю и изымлю (Срезневский 1893, 1: 1058), злвязлти - злвяжу и злвязлю (там же: 906), злгъняти = злгнлти (там же: 908) и т. п. Такая неопределенность, размытость семантических границ позволяла образовывать имя действия почти от любого глагола.
В русском языке XVI-XVIII вв. также не отмечено каких-либо заметных ограничений на образование nomina actionis.
Напротив, вследствие активного развития категории вида, возникновения множества глагольных видовых пар, в языке происходит аналогичный процесс и в интересующей нас сфере: литературные памятники и словари этого периода фиксируют большое количество парных отглагольных имен типа вбежание
- вбегивание, набеление - набеливание и т. д. Сплошная выборка имен действия из двух первых томов Словаря Академии Российской (САР 1789) дала корпус девербативов объемом более 300 единиц. Дополнительно также привлекались материалы из Словаря русского языка XVIII века (СлРЯ XVIII в.). Примечательно, что составители САР в подавляющем большинстве случаев очень четко описали «видовое» значение имен действия, и это чаще всего бинарная оппозиция, например: «отглнивлнУе - д^йствУе отгоняющлго», «отогнлнУе - исполненное д^йствУе отгонявшлго» (САР, Т. 2: 216); «док^гивлнУе -доклнчивлнУе к^гл», «док^жлнУе - достиженУе к^гомъ нлзнл-ченного пред^лл» (САР, Т. 1: 417) - хотя в Предисловии к Словарю указывается, что глаголы в русском языке, в отличие от европейских языков, имеют четыре (!) «неокончательных наклонения» (имеются в виду - в современном понимании -аспектуальные характеристики действия): неопределенное (скакать), единичное (скокнуть), окончательное (скочить) и сомнительное (скакивать) (САР, Т. 1, XII). Процентное распределение имен в зависимости от их аспектуально-семантической характеристики в нашей выборке оказалось следующим: более 60% девербативов имеют парное по «виду» образование типа нлгруживлнУе - нлгруженУе, около 30% составляют единичные имена действия, значение которых составители словаря определяют как «продолжаемое действие» (изукытчивлнУе), и менее 10% составляют единичные девербативы со значением «окончания действия» или «исполненного действия» (скытУе). Это очень сильно отличается от положения дел в современном русском языке: по нашим подсчетам, сделанным на основании сплошной выборки из МАС и БАС, в СРЯ парных имен действия (типа рассматривание - рассмотрение) менее 10% (около 400 единиц), при этом их семантическая коррелятивность в большинстве случаев полностью утрачена (Пчелинцева 2007; 2012).
Представленные в САР парные по «виду» имена принадлежат к разным словообразовательным типам: сгреклше -сгрекенУе, изк^глнУе - изк^жлнУе, выгруживлнУе - выгруженУе, гор^нУе - возгор^нУе. Интересно, что в ряде случаев пояснение
дается через такую же пару имен: «окривАнУе - окр^зывАнУе волоса критвой», «окритУе - окр^зАнУе волоса критвой», что может рассматриваться как свидетельство четкой аспектуально-семантической дифференциации имен действия в языковом сознании составителей САР. Нечеткость в толковании наблюдается лишь в нескольких случаях, и это касается только немногочисленных имен с суффиксом -к(а) и нулевым суффиксом, например, в паре вывивАш'е - вывивкА значение девербатива с -к(а) определяется как «окончанное вывивАнУе», а в паре ввивка
- ввите девербатив с -к(а) называет «д^йствУе того, кто ввивАетъ». Аналогичным образом, имена с нулевым суффиксом имеют значение «продолжаемого действия» в парах прогонъ -ПрогНАНУе, сгонъ - СогНАНУе и т. п. и «оконЧАШЯ Действия» / «исполненного действия» в парах возводи - возвожденУе,
.. 3
окводъ - оквождеше3.
Интересна группа девербативов с префиксом по-, отсутствующих в современном русском языке: поволочкА - «влАченУе, тАскАнУе кого за волосы по земл^», повоевАнУе - «опустошенУе, произведенное войной», погрАкленУе - «исполненное д^йствУе грАкившАго» (пара к грАкленУе - «д^йствУе гракящаго»), погонка
- «напускъ, строгой выговора», см. также погукленУе, похот^нУе, поколенУе, покрАнкА и некоторые другие. На первый взгляд, в них должен выражаться различный количественный предел действия, как в современных глаголах повоевать, похотеть, поболеть, поволочь и т. д. Но здесь речь идет не о длительноограничительных, пердуративных или инхоативных значениях, префикс по-, по всей видимости, придает глаголу (и производному имени) оттенки пространственного и общерезультативного значения.
В САР очень мало имен действия, образованных от так называемых учащательных глаголов: покАлтывАнУе, пок^гивАнУе
- «чАстое и недолговременное к^гАнУе», подк^гивАнУе - «чАстое
3 Нечеткость в толковании наблюдается лишь в нескольких случаях, и это касается только немногочисленных имен с суффиксом -к(а) и нулевым суффиксом, например, в паре вывивАнУе - выбивка значение девербатива с -к(а) определяется как «окончАнное вывивАше», а в паре ввивкА - ввит'е девербатив с -к(а) называет «д^йствУе того, кто ввивАетъ». Аналогичным образом, имена с нулевым суффиком имеют значение «продолжаемого действия» в парах прогонъ - прогнАш'е, сгонъ - согнАше и т. п. и «окончАнУя действия» / «исполненного действия» в парах возводъ - возвожденУе, окводъ - оквожденУе.
подк^глнУе», вык^гивлнУе - «ЧАСТОе вык^глнУе». Крайне редко имя действия указывает на начало действия: возгорите - «начи-нлн|'е горсти», злзвон - «НАЧАЛО ЗВОНА, ОСОБЛИвОЙ ПриСТуПЪ К
звону», - при том, что начинательные глаголы в САР представлены, хотя их меньше, чем в БАС. От глаголов с дистрибутивными, длительно-ограничительными, интенсивно-качественными, усилительно-интенсивными значениями ПОБрОСЫВАЮ -«все, Безъ ОСТАТКУ БрОСАЮ», ПереБрАЖИВАЮ - «все, в^зд^, вс^
уЛИЦЫ», ПОБрЮЗЖАТЬ, ПрОБрЮЗЖАТЬ, рАЗБрЮЗЖАТЬСЯ, нАБ^гИ-
ваюсь - «много б^гаю» и под. - имен действия нет.
Хотя приведенные данные носят предварительный характер, а подсчеты требуют уточнений, количественные и качественные отличия корпуса девербативов, зафиксированных для конца
XVIII - первой половины XIX вв., от современного корпуса, в котором удельный вес парных имен действия уменьшился минимум в 10 раз и в котором почти исчезли единичные имена действия, соотносимые с непарным глаголом совершенного вида (их осталось около 40 единиц, то есть меньше 1%), -очевидны. На этом фоне выводы многих исследователей русского языка XVIII в. о том, что «различение видовых оттенков у отглагольных имен существительных... было живой категорией» (Свердлов 1959: 131; см. также: Романова 1958), выглядят вполне объяснимыми. Тем более, что отглагольные образования активно использовались в книжной речи, ср.: Пшеница, после тщательнаго вывеяния и подсеяния, чтоб все посторонния зерна отделить, вывевается (Левшин 1795-1797)
- Повторяя вывевание, очистить оную (рожь) от пыли (Левшин 1788). Можно полагать, что этим положением дел и обусловлен тот факт, что А. Х. Востоков, Г. П. Павский, а позже А. А. Потебня находили в именах действия или категорию вида, или, по меньшей мере, ее отдельные значения.
Но в контексте нашего исследования важно и другое: сама категория глагольного вида в тот период еще формировалась. О незавершенности процесса ее развития в конце XVI века пишет С. Д. Никифоров, указывая на значительное количество нейтральных (недифференцированных) в видовом отношении глаголов (ночевать, наймовать, даровать), а также на неразличение видов однокоренных префиксальных глаголов с суффиксом -и-/-а- (порушить - порушать, измерить - измерять, покоритися -покарятися и пр.) (Никифоров 1952: 127-129). М. В. Ионина указывает на меньшую степень абстрактности этой грамма-
тической категории еще в языке XVIII в., когда были «недостаточно дифференцированы еще способы выражения видового значения» и «было больше, чем в современном языке, глаголов, не вовлеченных в сферу действия категории вида» (Ионина 1958: 162). В. Б. Силина полагает, что современный облик видовая система русского языка приобрела лишь к началу XIX в. (Силина 1982: 275). Но как раз в течение XIX в. русские имена действия утрачивают прежнюю меру «глагольности», их регулярная видовая противопоставленность разрушается, у них появляется ряд неглагольных значений. Исчезают сотни имен действия, причем в большинстве случаев соотносительные с глаголами СВ, например: вскочение, вскопание, вымучение, выброшение, выстреление, вделание, вваление, ввязание, выписание, разбросание, распахание, разварение, перевязание, окопание, созрение, уговорение и пр. Думается, что для понимания причин этого процесса необходимо рассматривать историю имен действия как составляющую сложнейшего процесса становления и развития глагольной категории вида. Чрезвычайно важным в этом аспекте представляется наблюдение Ю. С. Маслова, согласно которому с постепенным распространением категории вида семантическое содержание этой категории меняется: значение НСВ становится более широким, а СВ, бывший поначалу фоном, «нейтральным видом», становится, напротив, «положительным, более весомым членом оппозиции... из суффиксальной имперфективации возник несовершенный, а затем - по контрасту с ним, как его противочлен, и совершенный вид» (Маслов 1984: 110). Мы полагаем, что именно изменение содержания категории русского глагольного вида могло стать одной из причин исчезновения ряда отглагольных имен действия.
Целесообразно вспомнить и историю самих исследований проблемы вида, которая длится уже более двух столетий. Подходы к этой глагольной категории разрабатывались отечественными языковедами начиная с XVII в.: вид включался в систему глагольных времен (М. В. Ломоносов, А. Х. Востоков), рассматривался как словообразовательная категория (Н. И. Греч), смешивались качественные и количественные оттенки глагольных значений, вид и способ действия. В поисках основания деления русских глаголов на виды были предложены разные классификации - приведем только некоторые:
• вид первообразный и производный (начинательный и уча-
щательный) (двучленная классификация; М. Смотрицкий, 1619);
• начинательный (белеть), неопределенный (делать), учаща-
тельный (делывать), однократный (дернуть), совершенный (приделать) (пятичленная классификация; А. В. Болдырев, 1812);
• однократный, многократный, многократный дальний (трех-
членная классификация; Г. П. Павский, 1842);
• конкретно-длительные, отвлеченно-длительные, многократ-
ные, однократные глаголы (четырехчленная классификация; А. А. Потебня, 1874);
• совершенный и несовершенный вид (Ф. Ф. Фортунатов,
А. А. Шахматов, С. О. Карцевский).
Как видим, основной спор был сосредоточен преимущественно вокруг трех оснований классификации: кратности
(А. В. Болдырев, Г. П. Павский), степени длительности (А. А. Потебня) и совершенности / несовершенности действия (А. А. Шахматов, В. А. Богородицкий, С. О. Карцевский и др.). Позволительно предположить, что разнообразие взглядов отражало не только трудности научного поиска, но и продолжающийся процесс формирования самой категории глагольного вида. Если это предположение верно, то «верхнюю» границу этого процесса действительно придется передвинуть на несколько более поздний период - хотя, может быть, и не столь радикально, как предлагает В. Б. Силина.
Такое предположение как будто подтверждается и многочисленными случаями «нарушения» норм употребления видов в литературе XIX в. - например, в текстах Ф. М. Достоевского: Если б Колумб перед открытием Америки стал рассказывать свою идею другим, я убежден, что его бы ужасно долго не поняли. Да и не понимали же. (Пд 65) <...> навестил его сам командир полка и что-то долго ему отсоветовал, но он не послушался; <...> ... (Пд 334); «Любящее и гордое сердечко, -подумал я [Иван Петрович], - а как долго надо мне было заслужить, чтоб ты для меня стала... Нелли». (УО 297)4. Очевидно, что перед нами не те контексты, которые создают
4 Примеры неразличения видов взяты из (СЯД 2010). Благодарим Е. А. Осокину за помощь в их поиске и ценные советы.
условия для нейтрализации видового противопоставления. Для современного русского языка такое неразличение видов совершенно нехарактерно. Если сплошное обследование корпуса текстов русской классики подтвердит распространенность (а не исключительность) подобных фактов, это будет служить основанием для вывода о том, что значение и употребление русского глагольного вида в течение XIX-XX вв. определенным образом изменялись. Между тем именно за эти 200 лет исчезли и значительное количество имен действия, и их «видовая» парность.
Конечно, вряд ли стоит полностью отвергать общепринятое представление, согласно которому вид в русском языке в основном сформировался уже к XVI в. (см., например: Никифоров 1952; Ремнева 1967). Однако применительно к этому периоду речь, на наш взгляд, должна идти о сформированности глагольной категории вида в целом, в основных чертах. Это не исключает возможности дальнейших сдвигов внутри категории, а значит - ее внутреннего движения, постепенной модификации. Приняв эту точку зрения, легко объяснить явления русской книжной речи середины XIX - начала XX в.: немотивированную (с точки зрения современного носителя языка) конкуренцию видов, использование глаголов, которые мы сегодня воспринимаем однозначно как СВ, в функции НСВ (или наоборот). Антиисторично представлять семантический, по своей сущности, процесс как достигший некой финальной точки, исчерпавший себя и полностью завершившийся, так что можно - с известными оговорками - назвать дату завершения, допустим, с точностью до столетия (вроде процесса падения редуцированных). Другими словами, вопрос о сформированности категории вида имеет, скорее, не абсолютный, а относительный характер.
Если принять высказанную гипотезу, то вполне допустимым представляется суждение о том, что категориальная семантика СВ и НСВ не только могла, но и должна была в течение XV-
XIX вв. продолжать «добирать по инерции» какие-то компоненты, что, в частности, и показывают приведенные выше примеры неразличения видов в текстах XIX в. А имя действия -категория по отношению к глаголу периферийная - совершенно логично, тоже «по инерции», могло оставаться почти в архаичном состоянии еще долго после того, как условия для его существования приобрели новые - и существенные - ограни-
чения. Поэтому САР и фиксирует такое огромное количество имен действия, многие из которых, возможно, в эпоху составления этого словаря уже не употреблялись, но мыслились составителями как еще актуальные, ибо язык XVII в. был для них едва ли не ближе, чем для нас язык XIX в.
Итак, одной из причин утраты «видовой» дифференциации русскими именами действия могло стать изменение грамматического содержания совершенного вида в русском языке, усиление в нем семы временной определенности, что привело к постепенному ограничению его продуктивности по отношению к именному словопроизводству и, в результате, к утрате «видовой» парности русского отглагольного имени действия.
Источники
БАС - Словарь современного русского литературного языка: В 17 т.
М.; Л., 1948-1965.
МАС - Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А. П. Евгеньевой. М., 1981.
САР 1789 - Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный. СПб., 1789-1794, ч. 1-6 // Электронное издание: http://it-claim. ru/Projects/ESAR/SAR. htm СлРЯ XVIII в. - Словарь русского языка XVIII в. Л., 1984-, вып. 1 и след.
СЯД 2010 - Словарь языка Достоевского. Идиоглоссарий. Г - З // Под ред. Ю. Караулова, М., 2010.
Срезневский 1893 - Срезневский И. И. Материалы для словаря древне-русскаго языка по письменнымъ памятникамъ. Т. 1-3. М., 18931907.
СДРЯ 1988 - Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.): В 10 т. М., 1988 // http://slovari. ru/default. aspx?s=0&p=2641 Левшин 1795 - Левшин В. А. Словарь поваренный, приспешничий, кандиторский и дистиллаторский, содержащий по азбучному порядку подробное и верное наставление к приготовлению всякого рода кушанья. М., 1795-1797.
Левшин 1788 - Левшин В. А. Словарь ручной натуральной истории, содержащий историю, описание и главнейшие свойства животных, растений и минералов. Пер. с франц., 2 ч. М., 1788.
Литература
Болдырев 1812 - Болдырев А. В. Рассуждение о глаголах // Труды Общества любителей российской словесности. Ч. II. М., 1812. Богородицкий 1918 - Богородицкий В. А. Русская грамматика. Казань, 1918.
Бондарко 1962 - Бондарко А. В. К вопросу о глаголах движения в древнерусском языке // Всесоюзная конференция по славянской
филологии 17-22. 12. 19б2. Программа и тезисы докладов. Л., 19б2, С. 58-59.
Бондарко 2011 - Бондарко А.В. Категоризация в системе грамматики. М., 2011.
Булатова 1957 - Булатова Л. Н. Отглагольные существительные на -нье, -тье в русских говорах II Труды Института языкознания АН СССР, том VII. М., 1957. С. 302.
Булин 19б5 - Булин П. В. Отглагольные парные имена на -ние и -ка в современном русском литературном языке: Автореф. дисс.... канд. филол. наук. - Горький, 19б5.
Виноградов 1972 - Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1972.
Винокур 1939 - Винокур Г. О. О некоторых явлениях словообразования в русской технической терминологии II Труды МИИФЛИ, т. 5, М., 1939. С. 3-54.
Востоков 1831 - Востоков А. X. Русская грамматика. СПб., 1831.
Золотова 1982 - Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.
Иванникова 1972 - Иванникова Е. А. К вопросу об аспекте изучения категории вида у отглагольных существительных в русском языке II Известия Ан СССР. Сер лит. и яз., т. 31, 1972, вып. 2. С. 113120.
Ионина 1958 - Ионина М. В. Категория вида в русском литературном языке начала XVIII века II Мовознавство. Збірник наукових праць. Т. 1. К., 1958. С. 151-172.
Казаков 1993 - Казаков В. П. Имена действия в грамматике и словаре
II Филологические науки. 1993. № 3. С. 102-108.
Караванов 1992 - Караванов А. А. К вопросу о характере категории предельности древнерусского глагола. ВЯ, 1992, № б. С. 103-112.
Карцевский 19б2 - Карцевский С. О. Система русского глагола (в извлечениях) II Вопросы глагольного вида. М., 19б2. С. 218-230.
Ломоносов (1755) 1952 - Ломоносов М. В. Российская грамматика II Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т. 7. М., 1952.
Маслов 1984 - Маслов Ю. С. Очерки по аспектологии. Л., 1984.
С.102-110.
Мусатенко 197б - Мусатенко А. Г. О регулярных и нерегулярных моделях отглагольных существительных на -ние, -тие в языке памятников XI-XVI вв II Вопросы словообразования в индоевропейских языках. Межвузовский сборник. Вып. 1. Томск, 197б. С. 29-39.
Никитинская 19б2 - Никитинская Р. П. Отвлеченные существительные с суффиксами -ни(е), -ени(е), -ти(е) в литературном языке Петровской епохи II Ученые записки КГПИ. Сборник трудов кафедры русского языка, литературы и методики. Кемерово, 19б2.
С. 4б-88.
Никифоров 1952 - Никифоров С. Д. Глагол, его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века. М. 1952.
Павский 1842 - Филологические наблюдения над составом русского языка протоирея Г. Павского. Рассуждение 3: О глаголе. СПб., 1842.
Пантелеева 1976 - Пантелеева Е. М. Образование и функционирование отвлеченных существительных в говорах средней части бассейна р. Оби // Вопросы словообразования в индоевропейских языках. Межвузовский сборник. Вып. 1. Томск, 1976. С. 40-46.
Пешковский 1956 - Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956.
Плунгян 2011 - Плунгян В. А. Введение в грамматическую семантику: грамматические значения и грамматические системы языков мира. М., 2011.
Пичхадзе 2011 - Пичхадзе А. А. Переводческая деятельность в домонгольской Руси: Лингвистический аспект. М., 2011.
Потебня (1874) 1977 - Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 4. М., 1977.
Потебня 2010 - Потебня А. А. Предикативность существительного. Устранение подлежащего. М., 2010.
Пчелинцева 2007 - Пчелинцева Е. Э. Семантический потенциал имен действия в сфере аспектуальности // Типология языка и теория грамматики - Материалы международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения С. Д. Кацнельсона. СПб., 2007. С. 168-170
Пчелинцева (в печати) - Пчелинцева Е. Э. (в печати) Отглагольные имена существительные в русском языке и аспектуальные разряды // Проблемы функциональной граматики. Принцип естественной категоризации (в печати).
Ремнева 1967 - Ремнева М. Л. К истории глагольного вида в русском языке // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1967. №6. С. 54-64.
Романова 1958 - Романова Н. П. Из истории отглагольных существительных на -ние, -ение, -тие в русском языке 16 века // Слов’янське мовознавство. Т. 2, Киев, 1958. С. 54-58.
Свердлов 1959 - Свердлов Л. Г. Проблема вида в отглагольных именах существительных (на материале русского литературного языка XVIII в.) // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1959. № 4, С. 119-131.
Силина 1982 - Силина В. Б. История категории глагольного вида // Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол. М., 1982. С. 158-279.
Смотрицкий (1619) 2000 - Смотрицкий М. Грамматики Славенския правилное Синтагма // Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого / Сост., подг. текста, науч. коммент. и указатели Е. А. Кузьминовой. М., 2000. С. 129-470.
Филин 1981 - Филин Ф. П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981.
Фортунатов 1910 - Фортунатов Ф. Ф. Отчет о деятельности Отделения русского языка и словесности Академии наук за 1910 г. СПб.
Хохлачева 1969 - Хохлачева В. Н. К истории отглагольного словообразования существительных в русском литературном языке нового времени. М., 1969. С. 45-53.
Шахматов 1925 - Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка. М., 1925.
Шелихова 1967 — Шелихова Н.Т. Семантика отглагольных имен существительных в древнерусском языке // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1967. № 2. С. 50-61. Яубасарова 1979 - Яубасарова Г. Х. К вопросу о транспозиции глагольного узла в именной // Проблемы развития и современного состояния русского языка. Сб. науч. трудов. М., 1979. С. 90-102. Barentsen 2011 - Barentsen A., Genis R., van Duijkeren-Hrabova M. О сходствах и различиях между русским, польским, чешским и хорватским языками при выборе вида в случаях “ограниченной кратности” // Тезисы III Конференции Комиссии по Аспектологии Международного Комитета Славистов. Падуя, 2011. С. 13-14. Benacchio 2011 - Benacchio R., Pila M. Выражение повторяемости действия в словенском языке (в сопоставлении с русским) // Тезисы III Конференции Комиссии по Аспектологии Международного Комитета Славистов. Падуя, 2011. С. 14-15.
Gradinarova 1999 - Gradinarova A. Semantics of Russian and Bulgarian Deverbal Nouns. Sofia, 1999.
Dickey 2000 - Dickey S. Parameters of Slavic Aspekts. A cognitive approach. Stanford, 2000.
E. E. Pchelintseva. The verbal category of aspect and the history of
Russian nomina actionis
The paper addresses possible causes for the disappearance of a large number of nomina actionis in Russian in the process of its historical development. Apparently, the decay of nominal "aspectual" pairs in Russian and the emergence of significant restrictions on their derivation and use were caused by semantic changes within the verbal category of aspect. Some facts suggest that during the formation of the Russian perfective aspect, the importance of the semantic temporal definiteness component was consistently growing to occupy a dominant position. This component, in turn, proved to be incompatible with the stable temporal nature of nouns. The remarkable changes in the system of Russian nominal deverbatives may be seen as a side effect of this process.
